Две седмицы святочных гуляний с Рождества до Крещения — вот это, я понимаю, праздники! Всем праздникам праздники, весёлые, разгульные, по-хорошему шумные — да просто сказка! Уж на что любят и умеют праздновать немцы, но их Рождественские гуляния нашим в подмётки не годятся. Сама русская зима с её ослепительно искрящейся снежной белизной и ярким солнцем уже создаёт праздничное настроение, а в Баварии я такую зиму один только раз и видел, остальные больше на нашу позднюю осень походили.
Мы с Варей окунулись в праздничные гулянья вместе с моими, а на четвёртый день святок приехали в Москву её старшая сестра Александра с мужем Юрием Азарьевым, получившим отпуск. Понятно, не обошлось и без захода к родителям Вареньки, а затем и они с сыном Григорием объединились с нами в радости и веселье. Дядя с женой, сыном и дочками тоже подтянулся, ещё и полковник Хлебович отпустил к нам племянницу… В общем, получилась у нас такая весёлая куча мала, с радостными воплями и оглушительным визгом носившаяся по Немецкому саду. Ну, кто постарше, понятно, стояли в сторонке и снисходительно-одобряюще поглядывали на молодых, но что мы с Варей, что Васька с Анной, что Александра с Юрием наотрез отказались считать себя старыми и тоже катались на санках, перебрасывались снежками и вообще всячески отрывались от повседневности с её трудами и заботами.
Больше всех радовалась и веселилась Татьянка. Вот почти седмица уже прошла, как передал я ей поклон от царевича, а она всё ещё под впечатлением. Ну тоже понять можно… Помню, с каким старанием строила она глазки царевичу на открытии нашего оружейного магазина. А тут — надо же, он её помнит, да ещё этот его поклон наложился на Татьянкину печаль с потерей места главной любимицы семьи… Вообще, интересно может получиться — это наследникам обычно заграничных принцесс принцесс да княжон в жёны подбирают, а царевичи, чья очередь в престолонаследии не первая и не вторая, вольны сами искать себе невест. Ну не сами, понятно, но их голос в брачных делах всё же более значим, чем у старших. Вон, у царя нашего государя Фёдора Васильевича царица Мария Георгиевна, в девичестве была принцессой Марианной Неаполитанской, у брата государева Владимира супруга Ирина Ивановна из Германии, княжной Ольденбургской была, а вот Константину, следующему по старшинству, ищут невесту уже среди русских боярышень, так что и Леониду светит то же самое. Ладно, замолчу-ка, чтоб не сглазить…
— Не помешаю? — я как раз отошёл в сторонку отдышаться после затаскивания на горку санок для Вари, Татьянки и Оленьки, как сзади-слева послышался голос, хорошо мне знакомый. Мы с царевичем Леонидом слегка отступили ещё, чтобы не мозолить глаза моей родне, но от снежка в плечо царевича это не спасло. И кто же тут у нас такой меткий?
— Юрий, подойди-ка! — оторвал я свояка от прицеливания в очередную живую мишень. — Вот, Леонид Васильевич, позвольте вам представить, лейтенант Азарьев, Юрий Романович, мы женаты на сёстрах. Его высочество Леонид Васильевич, — я откровенно наслаждался переменой выражения лица Юрия.
— Прошу простить, ваше высочество! — Азарьев вытянулся во фрунт. — Я не знал!
— Вольно, лейтенант, вольно, — отмахнулся царевич. — И без чинов. Стремянного Гренадёрского полка капитану Азарьеву не родственник?
— Брат родной, младший, ваше… Леонид Васильевич!
— Ваше высочество, счастливы вас приветствовать! — подобрались к нам отец с матушкой.
— Здравствуйте, Филип Васильевич, здравствуйте, Анастасия Фёдоровна! — да, с памятью у царевича полный порядок. — Давайте без чинов и титулов, хотя бы один вечер провести хочу, ни о чём таком не думая!
— Конечно, Леонид Васильевич, как прикажете! — первой пришла в себя матушка.
Потихоньку подтянулись и остальные, в итоге следующие минут пятнадцать Леониду пришлось попеременно то выслушивать заверения в безмерном счастье, наступившим для кого-то от его прибытия, то втолковывать очередному такому счастливцу (или очередной счастливице), что сам он был бы сейчас счастлив просто повеселиться и отдохнуть. Наконец все эти уверения с разъяснениями закончились, и царевич, блаженно улыбнувшись, зачерпнул снега и принялся лепить комок.
— Должок за вами, Юрий Романович, — повернулся он к Азарьеву, подбрасывая снежок на ладони.
И началось… Стараниями царевича и Юрия сами они, мы с Васькой и Митькой, двоюродный братец Александр да княжич Григорий оказались участниками снежной баталии, где каждый был за себя, а наши супруги и сёстры вместе с Лизой Арсеньевой вразнобой поддерживали своих мужей, братьев и кавалеров. Я выбыл первым, и не потому вовсе, что получил снежок в ухо и второй по затылку, а из-за уставшей раненой ноги, затем княжич Бельский благоразумно решил, что против старших ему не выстоять, а там и остальные умаялись. Отойдя в сторонку, я наблюдал дальнейшее веселье. Забавлялись как могли — и гонки устроили, впрягаясь в санки с жёнами да девицами, и снова катались с горок, и просто носились, не разбирая дороги, и поднимая снежную пыль. В общем, старались вовсю.
— Нога? — подошёл дядя Андрей.
— Она самая, — подтвердил я.
— Отец твой говорит, царевич Леонид к Татьяне интерес проявляет? — тихо спросил дядя.
— Сам же видишь, — отвечал я тоже тихо.
— С чего бы вдруг? — задался дядя вопросом. — Они же давно не виделись…
А ведь верно… Магазин же мы открывали прошлой осенью. Татьянка, конечно, имеет полное право помнить, как красовалась перед царевичем, но вот что заставило Леонида, тогда тоже поглядывавшего на неё с видимой приязнью, вспомнить тот день? На свадьбе у нас с Варенькой они тоже пересеклись, но и это было уже более полугода как, опять же. Ох, мне же не сегодня-завтра за Ташлина приниматься, а тут ещё царевич нарисовался со своим неожиданным интересом… Вот что это такое, спрашивается? Про какие-либо любовные приключения Леонида я никогда не слышал, значит, если они были, то Леонид проявлял похвальную осторожность, никак не похожую на то, что я наблюдал сейчас. Так что на попытку завести скоротечный роман оно вроде как и не походит. Царевич хочет жениться? Тоже как-то не особо верилось — никаких следов предварительного уговора родни с обеих сторон не было, я бы знал. Впрочем, как разрешить эту загадку, я уже придумал. Не более седмицы пройдёт, как всё и узнаю.
Умаявшись зимними забавами, мы дружно и все вместе отправились в родительский дом, благо идти до него было всего ничего. Отряхнулись, тщательно очистили снег с сапог, отдали на просушку шинели, пальто и шубки, да сели за чай. Получилось, что Леонид и Татьянка сидели за столом рядышком и царевич всячески за моей сестрицей ухаживал. Такая вот удачная случайность, не знаю даже, кого за неё благодарить — отца или матушку, уж дядю Андрея я в таком потворстве этой интрижке не подозревал. Впрочем, неожиданным появлением царевича у нас на празднике довольны были все. А ведь и суток не пройдёт, как вся Москва, ну или, скажем так, вся московская знать, будет обсуждать эту новость. «А вы разве не знаете, его высочество царевич Леонид Васильевич дочкой Филиппа Левского увлёкся! Вот почему Левские-то у государя в милости!» Так, глядишь, длинная очередь выстроится из желающих набиться в приятели… В общем, когда дорогие гости собрались покидать радушных хозяев, я утащил Леонида в тихий уголок и без обиняков и умолчаний объявил царевичу, что жду его в гости в самом скором времени.
Митька отправился провожать домой Елизавету, Бельские, забрав Александру и Юрия, убыли к себе, а меня отец утащил в кабинет, позвав ещё только дядю и матушку. Обсуждение оказалось недолгим — мне поручили испросить объяснения у царевича, я доложил, что уже договорился с Леонидом о встрече, на том и закончили.
А через день царевич был у меня. Сначала посидели втроём с Варей, а потом я с изрядным сожалением поведал любимой супруге, что нам с Леонидом Васильевичем надо бы поговорить о делах скучных и ей совсем не интересных. Варя, понятно, показала полное понимание и оставила нас вдвоём.
— Прости, Алексей, — Леонид начал первым, — я понимаю, что ставлю Татьяну Филипповну в неловкое положение, и готов дать тебе полное объяснение, но только под твоё слово, что всё останется между нами.
— Прости, Леонид, — ответил я в том же тоне, — но ты должен понимать, что речь идёт о моей сестре и нашей семье. Скрыть твоё объяснение от отца и матери я не смогу.
— Филиппу Васильевичу и Анастасии Фёдоровне брат объяснит всё сам, — сказал царевич. — Но несколько позже. Я же готов объясниться сейчас, но некоторое время тебе придётся молчать.
Так, а вот такого поворота я не ждал. Царь, стало быть, знает об увлечении младшего брата. А раз знает, значит, и не возражает. Нет, царевич прав — я должен услышать всё первым, а что придётся держать это при себе, не так и страшно, если подумать. Уж как успокоить своих, я соображу, тем более если чуть позже им всё расскажет сам царь.
— Хорошо, Леонид, — сказал я. — Даю слово, что буду молчать, пока государь не расскажет всё моим родителям.
…Честно говоря, даже не представлял себе, насколько сложное это дело — приискать невесту царевичу. Во-первых, сама невеста должна соответствовать очень высоким требованиям как по телесному своему здоровью, так и по безупречности своего и своих родичей доброго имени. Во-вторых, ей нельзя быть глупышкой — царевнам приходится быть на виду, и позорить царскую семью своим скудоумием для них недопустимо. В-третьих, род невесты может быть сколь угодно меньшим в освящённой вековыми обычаями полуофициальной боярской иерархии, но вот бедным быть он никакого права не имеет, чтобы не говорили потом, что имяреки богатеют исключительно родством. По той же причине и амбиции у меньшего рода, решившего предложить царевичу свою девицу, должны отличаться разумной умеренностью. Ну и, ясное дело, невеста должна блистать красотою, дабы поддерживать в народе почтение к государевой родне.
Вообще, хотя родство с царём каких-то решающих преимуществ и не даёт, но пустым делом уж точно не является, так что желающих хватает, и грызутся они меж собой за возможность предложить царевичам своих дочерей отчаянно. Вот и вокруг Леонида разгорелась чуть ли не война — отчаянно схлестнулись Путяшевы и Шуваловы, да ещё Миловановы, кое-как оправившись после прошлогоднего провала на выборах старосты Боярской Думы, принялись вовсю интриговать, пытаясь очернить в глазах царя и тех, и других. Зачем — одному Богу известно, у них-то самих предложить царевичу некого. Впрочем, Шуваловы с Путяшевыми и сами хороши — Леонид уверял меня, что поднятая в газетах шумиха вокруг ненадлежащего качества стекла завода Шуваловых совершенно точно подстроена Путяшевыми, а слух о связи Ильи Путяшева с французской танцовщицей мадемуазель Шармантье пустили по Москве именно Шуваловы.
У царя такое перебрасывание нечистотами вызвало вполне естественное желание послать и Путяшевых, и Шуваловых подальше, но сделать это он захотел так, чтобы лишний раз ни тех, ни других не чернить и вообще никак их не обидеть — и так, мол, обиженные.
— Знаешь, Алексей, мне просто повезло с этой их склокой, — довольно усмехнулся Леонид. — Под такое дело брат мне дозволил самому выбрать невесту, при том лишь условии, что ни Натальей Шуваловой, ни Еленой Путяшевой она не будет. Да мне после такого они обе и даром не нужны. Вот я и выбрал…
— …И вместо того, чтобы честь по чести заслать сватов, пришёл сам, да ещё вёл себя так, будто с нами всё уже сговорено, — закончил я за царевича, и наверняка не так, как это сделал бы он сам.
— Уж прости, Алексей, — развёл Леонид руками, — но исключительно по слову брата. Он теперь Шуваловым и Путяшевым скажет, что младший, дескать, совсем с Татьяной Левской голову потерял, ведёт себя неподобающе, и единственный теперь способ соблюсти приличия и спасти доброе имя непутёвого братца и боярышни Левской — взять, да и поженить их.
Нет, быть подданным такого умнейшего государя, как наш Фёдор Васильевич, конечно, хорошо, но эту изящную комбинацию он разыграл, что называется, на грани. Хотя… А чем, собственно, нам оно грозит? Да ничем! Слухи как поползут, так и заткнутся, едва будет объявлено о помолвке Леонида и Татьянки, интриговать тут против нас, раз уж мы «у царя в милости», дураков не найдётся, а родителей и дядю я успокою. Ох, умён, умён у нас царь! Впрочем, один вопрос ещё в прояснении нуждался.
— Когда? — прямо спросил я Леонида.
— Летом, — столь же прямо ответил он. — После Пасхи Константина женят, вот сразу затем брат и моей свадьбой озаботится.
— И до лета мои так и не узнают, в чём дело?! — возмутился я.
— Летом брат сватов зашлёт, а сговорится с твоими раньше, — успокоил меня Леонид. — И, думаю, скоро уже.
Что ж, так оно будет лучше. Скорее бы, однако. Препятствовать развитию романа Леонида и Татьянки отец с матушкой и уж тем более дядя не станут, но вот такая неопределённость будет вызывать у них недоумение, которое со временем станет усиливаться. А поскольку Леонид не оставит своего увлечения, а Татьянка, насколько я мог судить, примется оказывать ему всяческую взаимность, то вместе всё это лишь усилит картину внезапно охватившей царевича страсти. Что ж, Леонид никаких глупостей точно не наделает, Татьянке, если она и захочет учудить что-нибудь такое-этакое безумно романтическое, не дадут родители, но вот скрыть от всех своё непонимание происходящего отцу и матушке будет сложно. Но это я подправлю. Да, я дал Леониду слово не разглашать им подробности, но про эти подробности я говорить и не стану. А вот про то, что никакого урона Татьянке тут не будет, скажу. Может, конечно, царю и не надо, чтобы мои слишком уж быстро успокоились, но у меня-то тут свой интерес! Да и сильно их мои слова тоже, боюсь, не успокоят… Так что всё пойдёт, как того захотел государь, но моим станет хотя бы чуть-чуть легче. Я снова позвал Варвару, велел подать вина, мы ещё какое-то время посидели, и царевич нас покинул.
Нас-то он покинул, а вот в дом моих родителей заглядывал на Святках ещё дважды, но я всё же успел появиться там раньше и заверить отца, матушку и братьев, что объяснения от царевича получил, что меня они устроили и беспокоиться не о чем, что огласить суть тех объяснений не могу, потому как связан словом, но уже скоро последуют объяснения и для них. Уж не знаю, правильно меня поняли или как, но главное — мне поверили. С самой Татьянкой я говорить не стал — ей матушка с Анной втолкуют.
Но что-то уж больно всё удачно стало складываться. Тут и без предвидения казалось, что всё это неспроста, и что у царя на меня есть какие-то свои виды, простирающиеся намного дальше моего будущего копания в делах приказного советника Ташлина, да и предвидение настойчиво подтверждало, что так оно и есть. Но вот понять, или даже просто с относительно высокой вероятностью предположить, что за виды государь на меня имеет, никак не выходило.
А за три дня до Крещения позвонил Крамниц, рассказал, что пришло письмо от архимандрита Власия с указанием места, где лежит тело Ташлиной, и спросил, не хочу ли я присоединиться к выезду на то самое место. Такого желания у меня, естественно, не наблюдалось, но начинать совместную с Иваном Адамовичем работу с того, чтобы так вот напоказ выставить себя выше него, я не посчитал возможным, и следующим утром вышел из дома ещё затемно, поймал извозчика и отправился в Знаменскую губную управу.