В качестве приза за победу Джаг попросил разрешения перейти в другой вагон вместе с Розой.
Галаксиус, который после марафона проникся к Джагу особенным уважением, согласился без разговоров.
— Ты подарил нам чудесный спектакль, — изрек он, когда восхищенные зрители опустили Джага на землю. — Было бы несправедливо отказать тебе в столь ничтожной просьбе! Ты можешь быть очень хорошим, когда захочешь, Джаг. Жаль, что ты примитивно мыслишь в некоторых вопросах. Но, надеюсь, нашей милой Розе удастся наставить тебя на путь истинный…
Так они переместились на три вагона вперед. Если в плане удобств их новое жилище было ничем не лучше предыдущего, то здесь, по крайней мере, к ним никто не приставал. Напротив, Джаг стал настоящим героем, почти легендарной фигурой. К тому же откуда-то стало известно, что именно он убил Беара, и этого оказалось достаточно, чтобы его почтительно обходили стороной.
В проеме двери возник силуэт Кавендиша.
— Я ищу Джага, — сказал разведчик. — Он здесь?
— Что тебе от него нужно? — тотчас же спросила Роза.
— Я хочу поговорить с ним.
Она указала на угол, отгороженный поставленными в ряд ящиками.
— Он там, спит.
— Мне бы очень хотелось заснуть, — сказал Джаг, появляясь из полумрака вагона, скупо освещенного небольшой керосиновой лампой, — только нужно быть глухим, чтобы не слышать гвалт, устроенный вами! — Затем, покосившись в сторону Кавендиша, он обратился уже непосредственно к нему: — Смотри-ка, это что за привидение? Чем мы обязаны вашему визиту?
— Есть разговор…
— Я слушаю тебя.
— Я бы предпочел поговорить с глазу на глаз.
Джаг хотел было подняться, но сморщился от боли. После марафона у него страшно болели ноги и воспалились суставы.
— Не вставай! — сказал Кавендиш. — Пусть выйдут остальные. Вы слышите, бездельники? Сходите, проветритесь! Вернетесь, когда вам скажут!
Привыкнув подчиняться, обитатели вагона с ворчанием вышли. Осталась только Роза с неизменной сумкой в руке.
— И ты тоже, — рявкнул Кавендиш.
— Она со мной, — вмешался Джаг. — Мы как два компаньона. У меня нет от нее секретов.
— Ты волен выбирать знакомства, малыш, но я не привык разговаривать о делах в присутствии… женщины.
— Я все равно передам ей содержание нашей беседы!
— Это твое дело.
Джаг сделал знак Розе, и та покинула вагон.
Кавендиш прикрыл за ней дверь, прихватил фонарь и пошел в угол к Джагу. Порывшись в карманах, он достал сигару и прикурил ее от фитиля керосинки, потом сел на ящик и поставил лампу рядом.
— Мне нужен напарник, — сказал он после глубокой затяжки. — Я подумал о тебе.
Глаза у Джага стали большие, как плошки.
— Обо мне? — удивленно спросил он, ткнув себя в грудь указательным пальцем.
— А что в этом такого необычного?
— Не знаю. Но ведь есть охранники…
— Если бы я нуждался в охраннике, меня бы здесь не было.
— Но почему именно я?
— Я видел, как ты стреляешь. Похоже, ты умеешь драться и, как теперь выяснилось, бегать… Кстати, я должен поблагодарить тебя…
Увидев вопросительный взгляд Джага, он пояснил:
— Во время марафона я ставил на тебя и сорвал неплохой куш!
— Но я вас нигде не видел.
— Разумеется, я не сам заключал пари, это вызвало бы подозрения. Ты прекрасно провел забег. По правде говоря, ты не должен был выиграть его, но мне показалось, что ты похитрее Спиди.
— Вы могли бы и ошибиться!
Кавендиш покачал головой.
— Я умею разбираться в людях, малыш. Даже потому как ты смотрел на моих лошадей, я понял, что ты хороший наездник.
— Я провел в седле всю свою жизнь.
— Значит, ты обладаешь всеми необходимыми качествами. Я был прав, вспомнив о тебе.
Не скрывая радости, Джаг выдвинул последний аргумент.
— А как же Галаксиус?
Кавендиш взмахнул рукой, как бы отметая сомнения Джага.
— Мне нужен разведчик, — сказал он, — и я свободен в своем выборе. Галаксиус согласится.
— А в чем заключается работа?
Прежде чем ответить, Кавендиш задумчиво посмотрел на сигару.
— Охранять поезд, — помедлив, сказал он.
— Вдвоем?
— С завтрашнего дня мы въезжаем в предгорья Сьерры. Там будет действовать тот же режим безопасности, что и на равнине. Но затем поезд углубится в ущелья, пойдет через горные хребты и длинные туннели — то есть места, удобные для засады. Вот их-то мы и должны проверить до того, как по ним пойдет поезд. Вот, вкратце, все, что нам предстоит сделать. Разумеется, если ты примешь мое предложение.
Сердце Джага захлестнула волна радости.
— И вы еще сомневаетесь!
— Нет, но я должен услышать это от тебя. Так я могу рассчитывать на тебя?
Внезапно Джаг недоверчиво нахмурился:
— Надеюсь, вы не шутите? — обеспокоенно спросил он.
— Конечно, нет! Ну, пошли! Ты покидаешь эту крысиную нору!
— Прямо сейчас?
— Немедленно! — подтвердил Кавендиш и, проходя к двери, повесил на место лампу.
Едва он взялся за ручку, Джаг снова окликнул его:
— Роза пойдет со мной. Я не могу оставить ее здесь.
Кавендиш пожал плечами.
— Это твое дело.
Завидев Джага и Кавендиша, выходящих из вагона, Роза спросила у Джага:
— Ты скоро вернешься?
— Мы переезжаем, — радостно ответил он. — Ты и я!
Роза замерла, не в силах совладать с эмоциями, а потом разрыдалась.
— Плакса, — поддел ее Джаг. — Сразу видно: ты — женщина!
Можно представить себе удивление Джага, когда он очутился в том же роскошном купе, что и в первый день пребывания в поезде.
Не скрывая своего восторга, Роза осматривала купе, время от времени всплескивая руками.
Однако возникла единственная проблема — кровать. Джаг решительно отказался спать с Розой в одной постели. Даже на правах друга. В конце концов они нашли очень хороший выход: Джаг будет спать на полу, подстелив толстое шерстяное одеяло.
На следующее утро во время остановки Джаг, как и было условлено, нашел Кавендиша возле вагона для перевозки скота.
— Ну, как самочувствие? — спросил всадник вместо приветствия.
— Пока еще не очень, но через день-два я буду в форме, — ответил Джаг.
Пока они разговаривали, из вагона вывели дюжину лошадей. На длинном поводе рабы повели их по кругу, чтобы благородные животные могли размять ноги и успокоиться.
У Джага загорелись глаза.
— Они все очень хороши, — сказал он, с завистью провожая лошадей взглядом.
— Гнедая — моя, — предупредил Кавендиш, — а среди остальных выбирай себе любую.
Джаг не верил своим ушам. Заметив его растерянность, Кавендиш добавил:
— Тебе нужна лошадь, которая признает тебя, которая будет подчиняться твоему малейшему жесту, мимолетному взгляду… Поспеши, у нас не так уж много времени!
После долгих колебаний Джаг остановил свой выбор на великолепном тонконогом скакуне.
— Молодец, это лучший из всех, — одобрил Кавендиш. — Теперь он твой. И учти: в течение трех дней ты должен найти с ним общий язык.
С тех пор на каждой остановке Джаг сам прогуливал своего скакуна, ласково разговаривал с ним, дул ему в ноздри. Чтобы конь привык к его запаху, он проводил с ним все ночи напролет и спал прямо на полу конюшни, бросив охапку соломы у ног скакуна.
День он проводил с Розой в своем купе. Пока та занималась своей внешностью, пересматривала новые туалеты и при этом безумолчно щебетала, как птичка, Джаг задумчиво созерцал пейзажи, мелькающие за окном.
Когда состав втянулся в предгорья Сьерры, пейзаж резко изменился, и Джаг с чувством острой ностальгии смотрел на буйство дикой природы.
Поезд мчался сквозь океан зелени, грязные реки, вдоль берегов которых стояли полуразрушенные хижины на сваях, проносился по виадукам, перекинувшимся через залитые солнцем долины, которые наверняка покорили бы сердце старого Патча.
Джаг вновь и вновь возвращался к своим проблемам. Конечно, сейчас его положение изменилось к лучшему, но он по-прежнему оставался рабом, зависимым от дьявольского ошейника. Он уже успел осмотреть вблизи таинственный второй вагон, но так и не узнал ничего нового. Получить существенную информацию можно было только одним способом — проникнув внутрь вагона, но пока эта возможность исключалась: часовой в коридоре постоянно охранял вход. К тому же, попади Джаг в коридор, он ничего не смог бы сделать — у него не было ключа.
Джаг неоднократно расспрашивал Розу, как Галаксиус открывал двери, но каждый раз она уклончиво отвечала, что никогда не замечала у Супроктора никакого ключа. А он, каким бы маленьким не был, рано или поздно все равно попался бы на глаза.
Не сдвинулись с мертвой точки и сердечные дела Джага, ибо все свободное время он посвящал коню, приручая его к себе. Он довольствовался тем, что издали наблюдал за Монидой, и при этом старался найти оправдание своей нерешительности.