Химеры Апокалипсиса

ГЛАВА 6

Утром я проснулась в своей постели с гудящим ульем вместо головы. Похоже, с вином пора завязывать. Было бы грустно спиться в столь юном возрасте. Глядя на свое помятое, бледное лицо в ореоле взъерошенных волос в зеркале ванной, я вздохнула — маме было бы стыдно, увидь меня она сейчас. Но, быть может, она меня действительно видела?..

О событиях минувшей ночи я почти ничего не помнила, кроме чувства смутной тревоги, но воспоминания нахлынула разом, когда в мансарду явился Тихорецкий… с горячим завтраком на подносе. Физиономия у него была сконфуженная, веснушки стыдливо пламенели.

— Решил, ты приболела, вот и принес тебе кофе с булочками в постель, — пояснил он. — Вчера ты так металась, стонала во сне, зубами скрежетала, ужас просто.

— Я? — удивилась я искренне. — Ничего не помню… и твоего прихода тоже. А что было?

— Я, то есть мы с Кэт, вернулись поздно. Нашли тебя спящей в кресле у камина. Ты вся дрожала, была очень бледная и что-то бормотала во сне. Я пытался тебя разбудить, но ты очень крепко спала. Лоб у тебя был ужасно горячий. Тогда я отнес тебя в спальню, укрыл и до рассвета просидел рядом. К утру жар спал, и я пошел в магазин за булочками.

— Э… как неудобно… а как же эта твоя…ммм… Кэт? Она что, тут ночевала? Или ты ее домой отправил?

Тихорецкий смущенно поправил на носу очки.

— Ну, во-первых, я ей забыл сказать, что делю дом вместе с подругой. Во-вторых, потом мои пояснения ее вовсе не убедили. Ну, а когда она увидела, как я несу тебя на руках в комнату, швырнула цветы мне в лицо и ушла. Кажется, она была в ярости…

— Елка-палки. — вздохнула я, беря булочку. — Мне так жаль, Никита…

— Да ладно. Ну ее. Близким доверять надо, а если уже на первом свидании начинаются недопонимания, ни к чему хорошему такие отношения не приведут. Ты как?

— Я? Да ничего. Спасибо тебе за заботу. Ты знаешь, я вроде… сон видела…

Надкушенная булочка покатилась по полу, марая ковер сахарной пудрой. Я застыла с открытым ртом, неожиданно вспомнив вчерашнее с поразительной ясностью. Неужели все это мне просто приснилось? Бывают сны, которые необыкновенно четко вспоминаются поутру и кажутся практически неотличимыми от реальности, а бывает, что реальные события прошедшего дня наутро воспринимаются смутно и вызывают скорее ощущения сна. Так что же было в моем случае?

— Гель, ты чего? — не на шутку встревожился мой сосед, заглядывая мне в глаза.

— А… ничего… Слушай, ну что за сон я видела… обалдеть!

— Случайно… случайно не про маму? — пряча глаза, спросил он.

— Да… Да! Откуда ты знаешь?

— Да ты во сне каждые две минуты маму звала. Все упрашивала ее не садиться на самолет. Слушай, Гелик, — решительно вдруг сказал он, — бросай ты эти ночные посиделки в обнимку с бутылкой. Так и спиться недолго. Я понимаю, гибель матери все еще причиняет тебе страдания, да тут еще это дело об убийствах, но…

— Не надо. — тихо сказала я. — Не надо, Никита. Никогда больше не говори о ней. Хорошо?

— Хорошо. Но и ты обещай мне с большим вниманием относиться к своему здоровью. Ты же себе сама могилу роешь. Я за тебя переживаю.

— По рукам. И еще раз спасибо, что сидел у моей постели всю ночь. Ты настоящий друг, Никита Тихорецкий.

Потом, одевшись, я спустилась вниз и позвонила Моргану. Экран видеофона высветил лицо детектива на фоне стремительно убегавшего вдаль смазанного пейзажа. Волосы у него были мокрые — видимо, под дождь угодил.

— Привет. Ты где? — осведомилась я. — Надеюсь, не едешь в одиночку откапывать новые факты?

— О, нет. Вообще-то, я к тебе направляюсь. Ты ведь дома?

— Собиралась уходить, но так и быть, подожду тебя, — соврала я. — Что-то важное?

— Нет, нет. Просто захотелось тебя увидеть.

— А… ну ладно. Жду.

Следующие двадцать минут до приезда детектива я лихорадочно рассовывала в шкафы раскиданные по всему дому наши с Никитой шмотки и пыталась изобразить на голове некое подобие прически. Тихорецкий готовился отбыть на работу и потерянно слонялся по дому в поисках чистых носков. Клео гоняла по кухне пустую миску, требуя еды. И в разгар этой сумятицы приехал великолепно одетый, свежий как огурчик Морган. В одной руке англичанин держал букет красных пионов (надо же, запомнил!), другой прижимал к груди гигантскую коробку с пиццей.

— Я подумал, успею к завтраку, — словно извиняясь, пояснил он.

Наша с Тихорецким реакция его явно озадачила: мой сосед принял букет, я же выхватила пиццу.

— Проходи! — закричала я из кухни, насыпая кошке сухого корма.

— Я наконец-то откопал носки, — радостно сообщил Тихорецкий, маша перед носом Моргана чем-то длинным, неопределенно серого цвета. Я покачала головой. В эту минуту Никита быстро поднес к лицу фотоаппарат и заснял нас с детективом, застывших рядом у стола.

— На память, — хихикнул он и добавил: — Ну и глупые у вас физиономии. Все, я пошел.

— Дурак, — беззлобно проворчала я, когда рыжая шевелюра пронеслась мимо окна. — Ну, давай-ка в гостиную. Там поболтаем.

— А куда ты собиралась уходить, Энджи? Может, я некстати?

— Да ничего, встречу можно перенести. Подумаешь.

— Важная встреча?

— Свидание, — не моргнув глазом, снова соврала я.

— Вот как? — детектив весь подобрался. — Я знаю этого человека? Он надежный? Давно вы встречаетесь?

— Какая разница? Я прямо как будто на допросе в полиции! Обычный мужчина…

— Мужчина? Значит, он тебя старше?

— Может быть. Какое тебе дело?

— Я… я за тебя отвечаю…

— Это еще кто решил? — возмутилась я. — Я тебе никто, просто напарник в расследовании. В мою личную жизнь даже Тихорецкий не лезет!

— Я привык помогать людям, — суховато напомнил Морган. — К тому же, мне казалось, мы друзья.

— Вот именно. Просто друзья.

Какое-то время мы ожесточенно жевали пиццу. Идеально ровные брови англичанина сошлись на переносице — настроение я ему, похоже, благополучно испортила. Неожиданно мне стало стыдно.

— Слушай, Морган, — миролюбиво произнесла я, — давай не будем ссориться. И спасибо, кстати, за цветы. Мои любимые. А пицца выше всяких похвал, честно! Хочешь, посмотрим какой-нибудь фильм? Я так давно не валялась на диване перед телеком…

— Понимаю, — вздохнул он. — У самого вечно нет времени на себя. Ну, давай посмотрим, что там показывают.

Встроенный в стену широкий экран автоматически включил первый канал, на котором как раз шли новости. Показывали до боли знакомый участок дороги с красным пятном видеофонной будки на заднем плане, нагромождение покореженных автомобилей у тротуара.

— Громче, — скомандовала я, и телевизор послушно прибавил звук.

— … не заметила, как коляска с ребенком очутилась на дороге, — тараторила зализанная дикторша, — в самой гуще оживленного движения. Вследствие этого произошла серьезная автокатастрофа, семь человек госпитализированы с незначительным травмами. Погибших нет, и, к изумлению свидетелей и радости матери, ребенок нисколько не пострадал. Врачи тщательно осмотрели малышку, но никаких видимых повреждений не…

— Двадцать второй канал, — глухо велела я.

Картинка моргнула. По двадцать второму показывали какой-то старый фильм, смутно знакомый. Я сидела ни жива, ни мертва, забыв откусить поднесенную ко рту пиццу.

— Ах, да, — сказал вдруг Морган, кажется, не замечавший произошедшей во мне перемены и с искренним интересом слушавший спор героев фильма. — Ведь у нашего инспектора сегодня день рождения. Я сам едва не забыл. А он мне утром звонит и говорит — приходи со своей дев… с подругой вечерком, посидим, пива попьем. Будет еще пара-тройка парней из полиции, его брат с женой. Сходим в боулинг, отдохнем. Ты как?

— Сто лет не была в боулинге, — машинально ответила я.

— Отлично, — обрадовался он. — Значит, дело за подарком. Как думаешь, что можно подарить полицейскому?

— Понятия не имею. Бульдога?

Морган засмеялся, но неожиданно оборвал смех и взглянул на меня с доселе незнакомым мне озорным выражением в глазах.

— Слушай, выйдет отличная шутка, — мечтательно протянул он. — Точно! Ты гений. Давай так — я сейчас еду в зоомагазин за щенком, а вечером, часов так в шесть, заезжаю за тобой на такси. Пусть Никита не тревожится, после вечеринки я довезу тебя до самого порога…

— Он знает, что я взрослая девочка, — пожала я плечами. — Значит, в шесть? О'кей. Я буду готова.

После ухода детектива я отправилась в город за новым нарядом, попутно заглянула в магазин с сувенирами и всевозможными забавными штучками. Там, весьма довольная собой, я купила Квику футболку с изображением красотки, закованной в наручники, надпись под которой гласила: 'ЛЮБЛЮ СВОЮ РАБОТУ!'. Заодно приобрела пару сувениров для тети. О произошедшем вчера я категорически запретила себе думать. Лучше будет верить, что все это было не более чем странным, пророческим сном. И Моргану не стоит об этом знать. Глупости.

Детектив, чертовски соблазнительный в строгом черном костюме и рубашке без галстука, с открытым воротом, педантичный, как все британцы, прибыл ровно в шесть. Я сбежала по ступенькам, стуча каблучками, и подавила довольную улыбку при виде восхищенного взгляда Моргана. Короткое черное платье, расшитое красными маками и усыпанное блестками, стоило кучу денег, но я бы заплатила и гораздо большую цену за это непритворное восхищение в дорогих глазах. Кожаная куртка-коротышка и высокие сапоги на шпильках довершали наряд.

— Мадемуазель, вы само совершенство, — Морган по-джентельменски поцеловал мне руку.

— Мерси, — церемонно кивнула я и тут же прыснула.

В машине меня ждал сюрприз — развалившийся на сиденье упитанный и слюнявый щенок с бантом на шее, кинувшийся облизывать меня, едва я забралась внутрь.

— Ну же, Бобби, отстань, — детектив не без труда оттащил от меня настырную собаку. Я рассмеялась:

— Ты назвал его Бобби5?

— Думаешь, Джо будет против? — невинно спросил Морган.

В боулинге нас уже ждали. С трудом убедив охранника впустить нас вместе с собакой (подействовало лишь удостоверение частного детектива), мы уселись за столик, уставленный стаканами с пивом с закусками. Кроме нас, Квик пригласил пару своих приятелей из полиции — молчаливого и застенчивого толстяка Мартина и Грега, молодого парня со смешными усами, своего младшего брата Энтони (такого же рыжего и серьезного) с его хохотушкой-женой Клариссой. Наш Бобби произвел фурор. Обалдев от такого внимания, бульдог развалился под столом кверху пузом, щедро орошая наши ноги слюнями. Моя футболка Квику так понравилась, что он нацепил ее прямо на праздничную рубашку, немало нас насмешив. Выпив пива, мы разделились на команды и принялись катать шары на счет. Нас с Клариссой оценили за одного мужчину, так что в нашей команде оказалось четверо — мы, девушки, и Грег с Мартином. Джо, Энтони и Морган играли против нас. Конечно, нас разбили в пух и прах. Потом настала очередь виртуальных игровых автоматов. Тут уж мы взяли реванш. В общем, вечер удался. Повеселившись в боулинге, мы на пару часов заглянули в диско-клуб, а напоследок прокатились на чертовом колесе в парке аттракционов. Мы с Морганом сидели бок о бок, любуясь огнями ночного города с умопомрачительной высоты, и вряд ли в тот миг во всем огромном мире нашелся бы человек, счастливее меня.

Увы, дорога домой оказалось такой короткой! Двадцать минут смущенного молчания, и вот мы уже прощаемся у крыльца. В доме было темно — видно, Тихорецкий лег, не дождавшись меня.

— Ну что ж, я пойду. Уже поздно, — сказал Морган, переминаясь с ноги на ногу. Мы стояли так близко друг от друга, что мне казалось, будто я чувствую биение его сердца.

— Хорошо. Мне понравился вечер.

— Мне тоже, Энджи. Очень. — тихо произнес он.

Он чуть подался вперед, словно бы для поцелуя, и я отпрянула, неожиданно испугавшись.

— Мне пора, правда. Спокойной ночи, Морган.

— До завтра, Энджи.

Я подождала, пока огни кэба не скроются за поворотом, затем толкнула дверь и вошла в темноту. По дому гулял сквозняк, окна в гостиной были подняты. Я нащупала выключатель, щелкнула, но свет не загорелся.

— Тьфу, опять пробки перегорели, — вздохнула я раздраженно. Поколебавшись, прошла в кухню, порылась в шкафчике, выудила фонарик. Ярко-желтый неровный кружок заплясал по ступеням. Я шла осторожно, медленно, нервно озираясь по сторонам. Было очень холодно и пахло чем-то… знакомым. Неприятным.

В коридорчике наверху было еще холоднее. Я уже хотела войти в свою комнату, как вдруг заметила, что дверь в спальню Тихорецкого приоткрыта. Странно. Освещая себе путь фонариком, я двинулась вдоль стены, споткнулась о раскиданные у порога тапки и с чертыханьем влетела внутрь. Луч света скользнул по полу и взметнулся вверх. Что это такое темное застыло перед окном?

Фонарик вывалился из моей ослабевшей руки.

Никита не спал. Он был мертв. Кто-то располосовал его на тонкие лоскутки и подвесил за шею к потолку. Такого я не видела в самом страшном фильме ужасов. Весь пол, стены и даже мебель были забрызганы темно-красной кровью. Тонкая струйка ее стекала с неестественно вывернутой ноги Тихорецкого и капала в огромную лужу на полу. Вместо груди, шеи и живота у моего друга было одно сплошное красное месиво. Разбитые очки сползли и болтались на ухе. Глаза — вернее, черные провалы, оставшиеся от них, — смотрели прямо на меня, язык вывалился и прилип к подбородку. Страшно разило серой.

Я зажала руками рот, из горла вырвался какой-то булькающий звук. Затрясла головой, попятилась. И наступила на что-то твердое и упругое. Посмотрела вниз — и вот тут не смогла сдержать вопля. У стены распласталось раздавленное тельце бедной Клео. Лапки вывернулись под разными углами, позвоночник был сломан, а в зубах, все еще оскаленных, торчал пучок белых перьев. Я опустилась на корточки, коснулась бока своей любимицы. Лед.

— Клео, — зарыдала я, — Клео, малыш…. Клео… Клео…

Взяв окоченевшее тельце на руки, я прижала его к груди, вышла из комнаты, качаясь, словно пьяная, спустилась по лестнице, выбежала во двор. Рыдания медленно переросли с какой-то животный вой. Стоя посреди дороги, я плакала, баюкала мертвую кошку, не зная, что же делать. Потом машинально достала из кармана куртки мобильный видеофон и набрала номер Моргана. Толком объяснить, что произошло, я так и не сумела — из горла рвалось одно бессвязное бульканье, но детективу хватило вида моего залитого слезами лица.

— Я еду, Энджи! Я сейчас буду! — закричал он.

Я выронила мобильник; он покатился по асфальту. Я постепенно перестала всхлипывать, села на бордюр тротуара, уложила Клео на колени. Глаза у нее остекленели, мордочка как-то заострилась.

Уже через пять минут вдали завыла полицейская сирена. Я все помнила как в тумане — приезд полиции, какие-то расспросы, беготня, накинутое мне на плечи одеяло. Потом приехал врач, сделал мне укол, кто-то вынул из моих одеревеневших рук тело Клео. А потом надо мной склонилось бледное лицо Моргана. Он что-то говорил, но слова рокотали где-то далеко за гранью моего сознания…Помню, как внезапно очутилась в его теплых, надежных руках, как меня куда-то понесли… И — темнота.

… Было золотистое сияние и теплое, по-летнему ласковое, клонящееся к горизонту солнце. Я сидела на краю травяного обрыва, поросшего клевером и ромашками, свесив вниз босые ноги, и любовалась пронизанным золотой паутиной вечерним городом. На коленях у меня сидела Клео, следила огромными глазищами за носившимися над цветами мотыльками.

Кто-то неслышно подошел, сел рядом. Я лениво повернула голову. Человек был одет в белое, светлокожий, с красивыми, чуть печальными, глазами. Странно — я не могла угадать его пола. К моему удивлению, Клео мгновенно перебралась к нему на колени, блаженно замурлыкала под ласкающей рукой.

— Ты кто? — спросила (а может, подумала) я. Человек улыбнулся.

— Ты меня знаешь. Правда, мы с тобой с некоторых пор, увы, не в ладах.

— Да не знаю я тебя, — возразила я все так же лениво.

— Ты на меня очень обижена, Геля. Ты думаешь, я не знаю этого, но мне больно оттого, что ты закрыла для меня свое сердце.

Я посмотрела на собеседника внимательнее.

— Ты Бог?

Вместо ответа человек мягко опустил ладонь на мои скрещенные руки. Ладонь была теплая и нежная, хотелось вечно ощущать ее невесомую тяжесть на своей коже. Почему-то защипало в носу.

— Я? Я то, что есть в тебе, есть в каждом человеке, во всем живущем. Я — твоя часть, а ты — моя. Я — все те, кого ты любишь и любила…

Лицо человека менялось, тая на солнце, точно воск. Это было лицо моего умершего отца, лицо Никиты, лицо Моргана, и, наконец, дорогое лицо мамы…

— Прости мне свою боль. Я так люблю тебя… — сказала мама и поцеловала меня в лоб.

Я счастливо вздохнула и закрыла глаза.

Открыв глаза, я долго и тупо изучала потолок. Потом взгляд мой перебрался на стены, упал на пол. Я лежала посреди широкой, очень мягкой и удобной кровати, в просто, но изящно обставленной спальне. Шторы были задернуты, но судя по полумраку, разгоняемому двумя светильниками, за окном был вечер. По стеклу постукивал редкий дождик.

Я попыталась подняться, но комната тут же куда-то уплыла, да так стремительно, что я снова бухнулась затылком в подушку. Приоткрытая дверь тут же распахнулась, пропуская необычайно встревоженного и расстроенного Моргана. Лицо у него заметно осунулось.

— Осторожно, осторожно, Энджи, — он ласково придержал меня за плечи, помог спустить ноги с кровати. — Наконец-то ты проснулась.

— Я… долго спала? — прохрипела я, повиснув на его плече.

— Почти двое суток. Стресс, да еще успокаивающее… Врачи настаивали, чтоб я перевез тебя в больницу, под их наблюдение, но я воспротивился.

— Так я у тебя?…

— Да, в моей холостяцкой берлоге, — невесело усмехнулся Морган.

Я оглядела свое мятое, испачканное платье, дырку на чулке и капризно заявила:

— Хочу в душ.

— Ммм… конечно… — замялся детектив, — но ты еще так слаба. Может, лучше утром?

— Нет, сейчас!

— Ладно, ладно, как скажешь, Энджи. Я дам тебе халат. И… я осмелился привезти сюда кое-какие твои вещи… если хочешь… Пойдем, я провожу тебя в ванную. Осторожно, держись за меня.

С его помощью я добралась до ванной, и, невзирая на протесты детектива, захлопнула дверь перед его носом.

— Э… Если тебе станет плохо, кричи! — донеслось из-за двери. — Я буду тут.

Освободившись от одежды, я подставила лицо под упругие теплые струи. Капли воды мешались с каплями слез. Никита. Клео. Боль была глухой, какой-то глубокой, ноющей. Сильная, неженская воля заглушала желание закричать, забиться в истерике. Наверное, после маминой смерти я уже никогда не буду способна на полноценные чувства и переживания. Душа, как орех, обросла твердой скорлупой, на которой каждая новая потеря оставляла небольшую трещину.

Укутавшись в болтавшийся на мне халат, я прошла на кухню, села на угловой диванчик у окна. На улице моросило, свет фонарей и огней центра казался размытым, нереальным, как в сказке. Морган молча поставил передо мной большую чашку какао, тарелку со сладкими гренками. К собственному удивлению, я в один присест смела все до последней крошки.

— Куда вы дели… тела? — выдавила я после продолжительного молчания.

Морган отвел взгляд.

— Никиту отвезли в морг, на экспертизу. Родственники в курсе, не переживай. Клео я похоронил в твоем саду, после того, как у нее изъяли улику — пук перьев… и сделали соскобы с когтей и зубов.

— Надеялись получить ДНК убийцы?

— Да, но…

— Но напрасно.

— Да. Снова какая-то мистика…

— Перья, запах серы, мистика, — я в упор посмотрела в глаза детектива.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты видел, как был убит Никита?

Морган вздрогнул.

— Да, ужасно. Эксперты заверяют, что следы на его теле принадлежат скорее клыкам какого-то огромного зверя, чем ножу. Одна зацепка все же есть…

— Какая?

— Очень странно, но слюна, обнаруженная в ранах Никиты… прости, Энджи… принадлежит собаке… или волку. Мы также нашли единственный след — убийца по неосторожности наступил в кровь — отпечаток босой человеческой ноги. Да еще эти перья… я ничего не понимаю. Получается, убийца — мужчина средних лет, рослый, крепкого телосложения — пришел с собакой… или волком и птицей?

— Все проще, чем кажется, — пробормотала я. — Это Сатана. Крылатый Сатана. Умеющий оборачиваться волком. А крылья я его видела, на самом деле они черные. Но он прикидывается ангелом, приходит в обличье архангела Михаила…

Морган смотрел на меня с неприкрытой тревогой, в глазах его читалась жалость.

— Но почему ваш полицейский, Майк, ничего не видел? — зло спросила я.

— Беднягу Майка тоже убили…сломали шею. — очень тихо ответил детектив. — Он не успел вызвать подкрепление…

Мы замолчали. Я чувствовала себя вывернутой наизнанку, больной, усталой, страшно опустошенной. Глаза сами собой стали закрываться.

— Иди, ложись, — ласково попросил Морган, — тебе нужен покой и отдых, так сказал врач. После такого шока… А я разложу себе диван в гостиной. Если чего-нибудь захочешь, только позови…

Переодевшись в футболку Моргана, достающую мне до колен, я послушно забралась под одеяло, обняла плюшевого зайца, которого детектив привез из моего дома. Из-под приоткрытой двери какое-то время пробивалась желтая полоска света, потом и он погас, и до моего слуха донесся скрип дивана под тяжестью человеческого тела. Я машинально провела рукой по одеялу — по привычке ища дремлющую рядом Клео, но пальцы погладили пустоту. Клео, храбрый малыш, кинулась защищать Никиту, который так часто дразнил ее 'лысым гремлином', и поплатилась за это жизнью.

Около получаса я лежала, боясь шелохнуться, и мне мерещилось, будто тени на стене напротив растут, удлиняются, тянутся к моей постели, словно гигантские лапы. Потом мне стало казаться, что в проеме двери стоит высокий темный силуэт. Пытка становилась невыносимой. Наконец, не выдержав, я сбросила одеяло, соскочила на пол и босиком прошлепала к комнату к Моргану. Он не спал — при звуке моих шагов резко вскинулся, вгляделся в мое лицо.

— Что, малыш? — спросил он.

'Малыш'. В другое время одно это слово, преисполненное нежности, заставило бы мое сердце плясать в груди от счастья…

— Мне страшно, — сказала я. — Можно мне спать с тобой?

— Конечно. Иди сюда.

Он поднял край клетчатого пледа, я улеглась, и он укрыл меня, заботливо подоткнув края. Потом повернулся ко мне и осторожно обнял свободной рукой, притянул к себе. Он был в одних пижамных штанах, и щека моя прижалась к его горячей, обнаженной груди. Его рассыпавшиеся в беспорядке по подушке волосы душисто пахли мятой, какими-то травами. Поколебавшись, я выпростала из-под пледа руку и тоже обняла Моргана. Сердце его под лопаткой билось как сумасшедшее, толкаясь мне в ладонь.

Как ни странно, уснула я почти мгновенно. Быть может, меня убаюкал шум дождя…