Хантер-Киллер. Возмездие

Глава 1

За стеклом иллюминатора день уже успел сменить ночь. Это означало, что до места осталось совсем немного. За плечами было шесть часов перелета из Каира, а до этого еще почти столько же из Бамако до столицы Египта. Черный континент остался позади, земли, где все так же добывали черное дерево и слоновую кость, пусть эти выражения и поменяли свой смысл.

Уран, алмазы, редкоземельные металлы, плодородные земли… Все это стало добычей для белых господ, которые в очередной раз решили взять власть в Африке. Правда, действовали они в эти разы, не как в прошлые: никто не приходил, не ставил местное население к стенке, не вывозил их на другой континент. Наоборот, приходили с дарами, предлагали сотрудничать, потому что резня, которую устроили белым местные в конце сороковых еще помнилась.

Добыча была богатой, так что лезли туда почти все: Америка, Россия, страны Европы, пусть и поменьше, потому что им и без того было, что делить. Из крупных игроков в Африканские дела не ввязывались только Индия и Китай. Впрочем, у тех и без того ресурсов хватало.

Эмиссары разных стран приходили к местным «большим людям» и делали им предложения, которые сдабривали хорошей порцией лести. Ну а дальше включалась обычная человеческая жадность. И тщеславие, о котором тоже забывать не стоило.

И в зависимости от того, кто к кому пришел раньше, в разных странах либо пророссийские повстанцы боролись против бесчеловечных авторитарных проамериканских диктаторов, либо проамериканские боевики пытались свергнуть законные пророссийские правительства. И во всем этом им активно помогали частные военные компании.

Я сделал глоток из запотевшей пластиковой бутылки. Обычный лимонад из «Черноголовки», ничего другого тут не держат. Алкоголь на борту запрещен, а то разное бывает, мало ли, вдруг кто-то в самолёт гранату пронесёт, а потом начнет ей играться?

Снова посмотрел в окно. Два раза до этого мне приходилось возвращаться в Россию ночью. Тогда Москву было отчётливо видно по морю света, которым она сорила во все стороны. Сейчас же, днём, с такой высоты различить город гораздо труднее. Но тоже можно.

Меня звали Федором, я был оператором одной из частных военных компаний, которая работала в Африке. Она называлась «Клинки», не первый год была на рынке и вполне успешно торговала услугами по охране, сопровождению, эвакуации важных персон и грузов и прочим таким делам. Частные военные компании были полностью легальны в России, более того, они входили во что-то вроде синдиката. Неудивительно, ведь нынешний президент сам в свое время начинал как владелец ЧВК.

Работа была легальной, хоть обязанности операторов и не ограничивались тем, что было прописано в договоре. Но права никто не качал, все делали свою работу. Приходилось делать разное: участвовать в позиционных боях, торча неделями в окопах, ходить в штурмы, бегать за повстанцами по джунглям, зачищать лагеря. Случалось тоже разное. Но война — это война, на ней всегда так, и очень редко удается вернуться домой, не замарав руки.

И вот сегодня я возвращался домой. Последние полгода я провел в Африке, где выполнял задачи в составе подразделения особого назначения. Такой вот спецназ внутри частной военной компании, которому приходится делать работу, которая далеко не по силам всем остальным. Чтобы попасть туда, нужно было сперва показать себя хорошим штурмовиком, пройти дополнительную подготовку, кучу психологических тестирований и прочих испытаний. А потом…

А потом приходится заниматься очень специфическими задачами.

— Эй, Хантер, — послышался за спиной голос Курца, моего товарища по отряду. — Передай воды, пожалуйста.

Да, Хантер. Именно так меня звали, это мой позывной. Причем, не придуманный мной же, а заработанный. Позывной, который ты выдумываешь себе сам, не приживается, первое время тебя чаще всего называют каким-нибудь производным от имени или фамилии. А уже потом, если ты проживешь достаточно долго, у тебя появится свой, настоящий позывной.

Я наклонился, открыл мини-холодильник, возле которого сидел, вытащил из него пластиковую бутылку с «Черноголовской» же водой, которая практически мгновенно покрылась капельками конденсата, протянул своему товарищу.

— Что, первым делом к семье? — спросил Курц, забирая бутылку. Он отвернул крышечку и сделал несколько глотков.

— Естественно к семье, — ответил я. — Я же про них полгода ничего не видел, и не слышал.

Как и обо всем остальном, что происходит в России. Никаких новостей, полный информационный вакуум. Таковы правила «Клинков», ничто не должно отвлекать операторов от задач. Даже если в стране изменится власть, то мы об этом узнаем только по окончании контракта.

Позвонить домой я смогу только когда шасси самолета коснутся посадочной полосы аэропорта Новой Москвы, Нового Домодедова, куда мы и должны прилететь. И вполне естественно, что первым делом я двинусь домой. Куда еще?

— Вот, вроде как там, в Африке, ты — нормальный парень, — проговорил Курц. — Нет, не когда мы на заданиях, но на них никого из нас нормальными назвать нельзя, мы ж, мать его, боги войны, — он хохотнул. — Но, когда на базе, ты можешь и в баре посидеть, и сыграть во что-нибудь, да и вообще обычный, веселый. Но как только мы приезжаем обратно в Москву, от тебя ни слуха, ни духа. Ладно бы ты хоть разок с нами в бар бы местный сходил, или еще куда.

— Ты же знаешь, зачем я вообще пошел в частники? — спросил я.

— Конечно знаю.

Он знал. Мы внутри отряда знали друг о друге в целом достаточно много. Нет, конечно, не все слабости и секреты, но что-то в общих деталях были в курсе. Так вот и он знал, что я пошел в ЧВК после того, как у меня родился сын, шесть лет назад.

Причин тому было несколько. Когда я узнал, что моя жена, а тогда еще девушка, по имени Алиса, забеременела, я был двадцативосьмилетним парнем, который ничего толком не умел. Образование получать мне было уже поздно, да и дорого это, так что я перебивался случайными заработками, потому что зарплаты с основного места работы не хватало. А я трудился охранником на топливном складе.

И я ничего особо не умел. Винить в этом можно было кого угодно: отца наркомана, который не показал мне никакого примера, пока не сдох от передоза в каком-то притоне. Или общество, которое никак не поддерживало сирот, из-за чего мне пришлось пойти работать вместо того чтобы заканчивать учебу. Корпоратов, которые гребли все под себя, не давая людям подняться. На самом деле оправданий я не искал, да и не перед кем мне было оправдываться. Я не боялся никакой работы, крутился и делал все, что мог, чтобы обеспечить себе нормальную жизнь, откладывал на первое время жизни с ребенком.

Потом я увидел рекламу, встретился с рекрутерами, прошел тесты и испытание по физподготовке, после чего меня отправили в учебку. И за следующие полгода в Африке я заработал столько же, сколько за предыдущие два года. А потом, когда попал в специальное подразделение «Горлорезы»…

Второй причиной было то, что компания выплачивала хорошую компенсацию семьям погибших во время службы. Этого хватило бы на экономную, но жизнь моим жене и ребенку до того момента, пока он не закончил бы среднюю школу. Да, оплатить высшее образование этого не хватило бы, щедрость компании не распространялась настолько далеко, но у меня, например, не было даже полного среднего образования. Я ушел после девятого.

Ну а в-третьих… У меня это просто получалось. Шесть полугодовых контрактов, и я все еще был жив. Не сказать, что цел: часть моих внутренних органов заменены на импланты после ранений, и это не считая того, что я прочиповал для того, чтобы просто стать сильнее.

Но сейчас я собирался взять большой отпуск, хотя бы на год. Причиной было то, что Ванька должен был пойти в первый класс. И ему нужен будет отец. А потом…

А потом есть разные варианты. Мне давно предлагали штабную должность. Буду координировать действия операторов, сидя в штабе со стаканчиком бодрящего напитка и сигареткой, смотреть на территорию с дронов, отдавать приказы и принимать донесения. Опыта полевой работы должно хватить.

— Мы все тут из-за разных вещей, — сказал я. — Кто-то пошел сюда ради денег, как я. Я же не могу сказать, что я тут ради семьи, понимаешь? Нет, это будет ложь, мне нужны деньги, и я нашел, как их заработать. Кто-то ради острых ощущений. Другим нравится образ крутого оператора, может они там дрочили на тактикульщину с малых лет. Разное бывает.

— Тут ты прав, — кивнул Курц. — Но это мой последний контракт. Больше я туда не вернусь.

— Почему? — спросил я.

— Надоело, — ответил он. — Надоели джунгли. Вечная мошкара, комарье. Змеи, которые тебе в палатку заползают, когда ты спишь. Надоело, что шлюхи в местных борделях только черные, надоело пойло в солдатских барах. Все, надоело, короче.

— Кровь и смерть тебе не надоели? — спросил я. — Ты жалуешься на бытовую ерунду. Не на то, что может отвратить от службы нормального человека.

— Ни ты, ни я не нормальные, — он улыбнулся. — Нет, кровь и смерть мне не надоели. И я не собираюсь от этого отказываться. Первым делом я поеду в «Рим». Ты, наверное, не в курсе, но это бордель в стиле римских бань. Дорогое место, элитное.

— Термы, — ответил я. — Они назывались термы.

— Не так уж важно, — он покачал головой. — Я поеду туда и возьму себе самую дорогую программу. Сразу три девочки, прикинь, сутки развлечений. А потом меня обещали свести с одним парнем, который знает одного решалу…

— Решил пойти в наемники? — спросил я.

— Да, — кивнул он. — Это будет не менее весело, чем там, в Африке, зато все удобства жизни в Новой Москве при себе.

— Ага, — я покачал головой. — Только вот все, что мы делаем в Африке, остается в Африке. А здесь ты можешь перейти дорогу легавым, бандитам, пиджакам. И они тебя достанут рано или поздно. Наемники долго не живут, сам знаешь.

— Долго не живут сопляки, которые достали где-то ствол и кожанку, после чего вообразили себя крутыми. А я-то профи.

Я мог сказать многое. Сказать, что воевать в джунглях — это далеко не то же самое, что в городе. Но я не очень-то много знал обо всех этих криминальных делах. Как ни крути, но я был чертовски далек от этого. Как и от банд. Попросту не хотел ничего об этом знать.

Да и не такой уж он и близкий мне человек, чтобы его отговаривать. Я ни капли не беспокоился за его жизнь, как и за жизни хоть кого-нибудь из моего отряда. Там, на войне, да, мы все ценили друг друга за профессионализм и готовность прикрыть спину. Здесь же нам не было никакого дела.

Мы не были друзьями. Эмоциональная привязанность мешает делу.

Кстати, по этой же причине чаще всего в частники берут бессемейных. Так что я был своего рода исключением из правил.

— Удачи тебе, — я улыбнулся. — Постарайся прожить как можно дольше.

— На рожон лезть не буду, однозначно.

— Вам совсем не спится да, мужики? — поднял голову Татарин, который до этого расслабленно лежал в своем кресле.

Татарин — это очень распространенный позывной. Я знал как минимум троих парней с такими. Причем, двое из них служили в одном подразделении, но каким-то образом сразу понимали, к кому из них обращались. Это было что-то вроде суперспособности.

— А чего спать-то? — спросил Курц. — Мы же прилетели почти.

— Господа спецназеры, — послышался из динамиков голос командира корабля. — Наш рейс прибывает в Домодедово. Просьба занять свои кресла и пристегнуться.

Я схватился за ремни и застегнул их у себя на поясе, Курц сделал то же самое, но затягивать не стал. Татарин и так был привязан. Самолет медленно пошел вниз, уши чуть заложило, но на слухе это не отразилось. Почти у всех нас вместо родных ушей стоят слуховые импланты. А у многих и глаза заменены. У меня… Ситуация двойственная.

С одной стороны, глаза у меня органические, только вот не свои. Раньше я носил оптику, но потом сменил ее на синтетические глаза, выращенные специально из моих же стволовых клеток. А интерфейс работал благодаря специальным линзам, которые назывались «Око». Их таскали те, кто хотел менять свои органы по-минимуму, но при этом не настолько боялся аугментаций, чтобы на всю жизнь обрекать себя на пользование внешними устройствами.

— Москва, — проговорил Татарин. — Вам-то хорошо, вы дома. А мне еще до Новой Казани лететь.

— Да ладно, тут час всего, — сказал Курц. — И тоже дома будешь.

— Двенадцать часов в самолете, — пожал плечами Татарин. — Устал.

— А двенадцать часов в засаде — это нормально? — я усмехнулся.

— Там хоть что-то делаешь.

Пожалуй, он прав. Самое худшее, что можно придумать — это безделье. Просто отвратительно.

Я снова уставился в иллюминатор. Самолет медленно садился, земля становилась все ближе, и теперь можно было разглядеть не только строения, но и машины, которые ездили по дорогам. Людей нет, все-таки слишком далеко. А вот тачки да. Но немного совсем. Еще слишком рано. Ну и хорошо, это значит, что у меня есть шансы доехать до дома без пробок. И сделать семье сюрприз. Они ведь не в курсе, что я возвращаюсь именно сегодня.

Черт, как же Алиса обрадуется. Трудно ей на самом деле, она ведь совершенно ничего не знает: ни где я, ни что делаю. А если со мной что-то случится, то она даже не узнает, где меня похоронили, куда можно цветы возложить. Пришлют похоронку и перевод на полтора миллиона рублей.

Странно это, когда знаешь полную цену своей жизни. Полтора миллиона рублей. И ведь не сказать, что это особо и много. За этот контракт со всеми бонусами я должен был получить около двухсот пятидесяти. Примерно в полтора-два раза больше, чем зарабатывает менеджер среднего звена за тот же срок.

Самолет стал заходить на посадку. Через несколько секунд шасси коснулись асфальта и нас затрясло. Каким бы ровным не был бы асфальт, а за состоянием взлетно-посадочной полосы внимательно следят, все равно первое время будет трясти.

— Вот мы и дома, — проговорил Курц. Он расстегнул ремни. Ну, он такой парень, ему правила не писаны.

Парни вокруг просыпались. В самолете нас было около полусотни. Из них я знал лично десятка полтора-два. Впрочем, самолет был не единственным, просто нас отправили в первой волне.

Скоро наш воздушный транспорт остановился

— Ну что ж, господа спецназеры, добро пожаловать домой, в Москву. Всем хорошего отдыха. Встретимся через полгода, когда я повезу вас обратно в жопу мира.

— Какой же он козел, — Курц потянулся и встал. — Ладно, парни, давайте. Вряд ли еще увидимся, но все-таки удачи всем.

— Удачи, — кивнул ему я.

Почему-то я был уверен, что увижу его еще раз, причем в ближайшее время. В криминальной сводке или в некрологе.

Дальше все было скучно. Дождаться, пока к самолету не подведут трап, спуститься вниз, добраться до пункта выдачи багажа, потом общаться с парнями, пока лента не вывезет твой чемодан.

Я вскрыл сумку, достал из нее кобуру с «Удавом-505», крупнокалиберным пистолетом под патрон 12,7 на 55. Магазин вставлялся под ствол, вмещал всего пять патронов, отдача была такая, что палить из него без протезов было напрасным делом. Зато попадание в руку или ногу отрывало ее к чертям собачьим, а пуля в торс могла остановить любого врага, даже если он накачан «озверином» или «йомсвикингом».

Вообще, под этот патрон делали штурмовые револьверы, а вот эти пистолеты были очень редкими. Этот ствол легальный, у меня есть лицензия на него. Сейчас оружейные законы более чем либеральные, а пределы допустимой самообороны гораздо шире, чем раньше. И это при том, что мы живем под гнетом постоянного контроля. Кое-где свободу отобрали, в других местах же ее дали.

Посмотрел на сувениры для семьи. Для Вани я достал «молнию» — традиционный африканский многолезвийный нож. Режущую кромку я естественно срезал на точильном станке, не хватало, чтобы парень еще зарезал кого-нибудь, в шесть лет ума очень мало. Скажу, что снял с вождя какого-нибудь племени. Для Алисы же приготовил кое-что другое: несколько шейных колец. Очень специфическая вещь, но красивая.

Попрощавшись с парнями, я двинулся на выход. Прошел через зал аэропорта, где на чемоданах сидела наша смена, операторы, которые только должны были отправиться в Африку. И увидел пиджака, который шел в мою сторону.

И тут меня накрыло ощущением чего-то плохого. У меня вообще очень развита интуиция, что на войне ценили. Я каким-то шестым чувством узнавал, куда идти не стоит, и как желательно поступить в этой ситуации. Нет, может быть, оно и не работало, как проверить-то: мы же почти всегда поступали, как я советовал, а после этого оставались в живых.

Может быть, это был попросту жизненный опыт. Все-таки шесть контрактов за плечами, я насмотрелся на разное. И он же говорил, что встретить пиджака после того, как ты вернулся с контракта — это не к добру.

— Федор Кравцов, — он протянул мне руку, и я пожал ее. Ладонь, кстати, не мягкая, как у какой-нибудь белоручки, офисного работника. Скорее всего, он повоевал, и только потом попал в офис. — Я должен сообщить вам скорбную весть.

Меня вдруг оглушило, все перед глазами стало мутным, а следующие его слова донеслись до меня, словно через вату.

— Ваши жена и сын, Алиса и Иван Кравцовы, погибли. Они стали случайными жертвами перестрелки между уличными бандами.