Хан Файр

17

Но куда девать эту взвинченность, которая никак не проходит? Чем снять, на что потратить, как отвлечься? В таком состоянии хорошо писать, но это дело уже давно не клеится вовсе. А все потому, что теперь единственный объект для дифирамбов — она.

Хан хотел сочинить песню — современную серенаду, оду, шлягер-хит — и уже пытался это сделать, еще до операции, но у него ничего не вышло. Он обнаружил, что ему нечего вложить в текст песни, не знает он Хэгши совсем и даже в мыслях называть не смеет иначе, чем полным именем, отчего безнадежно запутался в размере и рифмах.

Выходило что-то вроде:

Торий и радий, цезий, плутоний, в дурацких сравнениях мы утонем. Спрашивается, при чем здесь радиоактивные элементы? На красноречие, исходящее из самого себя, он не способен, а ничего другого не имел, и потому тогда бросил эти попытки.

Но сейчас все же потянулся к мини-синтезатору, который дал ему Динор. На этой штуке размером с портфельчик, которую легко держать на коленях, даже не нужно уметь музицировать. Достаточно наиграть буквально одним пальцем мелодию и дать команду на обработку в нужном ритме, спектре тембров, настроении, и т. д.

Он вдруг понял, о чем писать, и стихи родились сразу вместе с мелодией за какой-то час.

— Ты должен писать. — Оказалось, что в дверях стоит Динор.

Хан считал, что будет чувствовать себя очень неловко и скованно среди людей, которым и до плеча не всегда достает. Но даже не вспоминал, как правило, об этом. Он посмотрел на Динора из глубины кресла.

— Я уже все вложил в эту песню, мне больше не о чем писать.

— Будет о чем, — усмехнулся Динор. — А пока и одной достаточно. Готовый концертный номер и для фильма Ирека очень подходит. Красивый номер, красивое исполнение.

Хан кивнул. К чему возражать? Силком на сцену не затащат, тем более здесь. Он все равно не будет выступать, не сможет, нервы не выдержат.

У Динора было другое мнение. В синтезаторе осталась запись. Хэйги говорит, что емусвойственно играть. Жесты явно заимствованы, нарочито эстетичны, но тщательно отобраны и настолько грациозно исполняются, что это смотрится совершенно естественно и изящно. Она права. Наклон головы Гойко Митича в его индейских ролях, жесты из бхарат-натьяма, походка — танго, как выразился Ирек. Он рвался сюда, чтобы предложить Хану роль, и оскорбился, что не пустили.

Подстраивая синтезатор, Динор незаметно скопировал запись и ушел, унося кристаллокассету.

Хан снова не знал, куда себя деть. Взвинченность не проходила.

У меня, что ли, такая реакция на все катавасии? Вот странно.

Гимнастика и танец не помогут, он это знал. Утомить утомят, а эмоции все равно не отведут. Книги уже не отвлекают. Не лезут в голову приключения ни Ф, лара Бенденского, ни Корвина из Амбера, ни Джона Гордона, ни Хана Соло, ни Тарзана.

Хан сдался, бросился на постель и принялся мечтать. Мечтать было сладко. Он упивался приятным томлением, охватившим все тело. При этом не забыл о реальности. Но сознаваемая безнадежность этих мечтаний не ослабляла, а только усиливала эффект.