Грудь в крестах

Глава 7

Первый день нашего генерального наступления на Валаш проходил успешно. Гусары, могучим тараном проламывали нам путь через лес, регулярно отражая атаки врага. Ну, по крайней мере, стрельба возникала регулярно, и гильз на дороге валялось немеряно. Правда, иногда и пустые бутылки на обочине лежали, свеженькие.

Но, так или иначе, до самой равнины на нас никто не покусился. Да и на равнине тоже — замеченный конный взвод валашцев был сразу отогнан нашими храбрыми конниками, а вскоре и вся сотня убыла «в рейд» — только мы их и видели. Обещались вернуться к следующему вечеру, разведав все в округе. Лихие ребята, как же, гусары. Главное, очень дисциплинированные, и тактически грамотные. Все, от солдата до командира. Ну, и хрен с ними.

А мы победно заняли первый населенный пункт — малюсенький городок, название которого я даже и не уточнял. Две сотни домов, довольно добротных. Таможня. Собственно, ради таможни и складов этот городок тут и существовал в основном. Казармы пограничников пустовали, полиции тут никакой и не было, вся администрация тоже бежала, остались лишь немногочисленные перепуганные жители. Непонятно, на что они рассчитывали, и почему не убежали.

Грабежи начались сразу же, по-моему, едва только наши «войска» вошли в городишко. Мы шли по главной улочке, а вокруг уже орудовали подчиненные Индюка. Крики, местами стрельба, звон бьющегося стекла, женский и детский плач, веселый смех солдат. Хорошо хоть — дома и заборы в основном из камня, если и будут пожары, наверное, не загорится все сразу. А пожары к ночи, пожалуй, будут.

Протопали до площади — там встали обозы пехоты, в управе уже, похоже, разместились командиры. Минометчики и штурмовики с музыкантами потянулись дальше, и я, не увидев нигде нашего капитана, решил, что лучше последовать их примеру — нечего тут делать, да и от командиров бы подальше. Кане самоустранился от командования, а раз так — да и пошло оно все. Отправлю потом с донесением «в штаб» вот того конопатого сопляка — он где-то пролюбил фляжку, и теперь будет любимым моим поленом для битья. А пока — марш-марш вперед. За остальными более-менее адекватными ребятками. Набрался наглости и догнал первую телегу штурмовиков, и обратился, на ходу козырнув, к их командиру — рыжеусому сержанту, на предмет разрешения расквартироваться рядом, и вообще, скоординировать, так сказать, на случай чего. Тот подумал пару секунд, и кивнул. Вот и ладненько.

Занимаем мы, значит, несколько домишек на окраине. Штурмачи заняли здоровенный пустой особнячок, минометчики с ними, музыканты — домик напротив, выгнав оттуда хозяев. Ну, а мы ломимся в домишко рядом со штурмачами, прямо у самой главной дороги — мне больше всего забор понравился — каменный, и с бойницами, как специально, стилизованный под старинную крепостную стену, что ли. И высокий, шрапнель не достанет. А домик сам по себе какой-то несерьезный, желтенький в штукатурке, с беленькими фальш-колоннами, пилястрами, чи как там они, наличниками и прочими архитектурными излишествами. И вокруг все ухожено, садик с какими-то деревами плодовыми, газоны. Жаль, думаю, потопчем, но чего уж там. Затягиваем телеги во двор, тут же распределяю сначала караулы, всем расписываю куда как если что бежать, и конопатого тут же пинком сопровождаю в направлении — с донесением. Уже готовятся насчет пожрать, с аккуратного колодезя черпают водичку на помыться, жизнь налаживается! Иду в домик присмотреть там насчет размещения всех и вообще — и тут на тебе здрасьте.

Семейная чета запуганного вида, двое детишек — белобрысые оба, девочка лет пятнадцати, и пацаненок дошкольный еще, двое из прислуги, судя по всему — престарелый мужичок и невозмутимого вида тетя. Ну и что мне с ними делать? Выпнуть за ворота, как трубадуры наши? Так там им хана, пожалуй. Тут оставить? Ага, то-то уже мои орлы (хм… ну, пока других нет — и эти орлы, а раз я за них отвечаю — мои, значит) уже на баб косятся, да и на девчонку тоже. А вообще, конечно, правильно. И все одно им всем крышка. Да и девка, хоть и малолетка, но уже вполне ничего, если б не дурацкие косички, то выглядела бы вполне взрослой. Правда… по-хорошему ж не получится, а значит, мужиков придется, пожалуй, пристрелить. И ведь хрен кто меня осудит. А поощрить мне солдатиков таким образом, пожалуй, стоит…

Оглядываюсь я, значит, по сторонам, да потом и командую, да так, чтоб и во дворе слыхать было:

— Значить, так, арррлы! Слушай меня, внимательно. Ежли кто, по своей поганой натуре, попробует чего лишнего без спросу…. Слышите, абизяны? — без спросу потырить, хозяев, значить, здешних, не спросив, то я того, лично, как мародера и вообще преступника при… хмм… прикладом по хребтине отхожу. Ясно вам, оглоеды? Ничто не ломать, не гадить, относиться бережно. А, кроме того, если кто к женщинам полезет — то и подавно, сгною. Все ясно? — а сам, значить, думаю, как бы теперь к кнуту пряника добавить.

Однако ж, неудовольствия особо явного-то и не вижу, вроде как-то даже с пониманием большинство. Но от греха тут же быстро и доходчиво объявляю хозяевам, что они настоятельно обязаны обеспечить покой, уют и гостеприимство доблестному штрафному взводу героической баронской армии (они при упоминании барона аж посерели все), сдать все имеющееся в доме оружие, и предоставить все припасы в наше пользование. Ну и вообще, так сказать. Ну и завертелось все, я едва успеваю проверить посты, осмотреть местность по-округ, да получить с конопатым приказ от капитана об том, что завтра с утра быть всем взводом с обозом в готовности к маршу. А там уже, едва вернулся — и попадаю натурально в домашний уют. В большом холле, где я и встретил хозяев, уже организованы два длиннющих стола со скамейками, на них — вполне себе такая господская еда, винище… мать твою же!

— Вы, что же, поганцы, творите?! Кто велел спиртное на стол давать? Да я вас… — свирепею натурально, аж в глазах темнеет. Хорошо хоть, винтовку на дворе оставил, а про пистолет и вовсе забыл. — Кто посмел, спрашиваю?!

— Ваше благородие! — кидается ко мне хозяин, аж мелко всем лицом подрагивая — Простите, Богами молю! Я велел вынести, мыслил, Ваши доблестные воины…

— Заткнись — ему, значит, говорю — Значит так. По паре кувшинов на стол. Остальное… хм… вместе с прочими припасами… любезно предоставленными нам хозяином… Ведь предоставленными же?!

— Конечно! Конечно, господин командир! Я сразу, я как только… — хозяин только что не подпрыгивает, руки к груди прижимает, чуть не плачет уже — Все, все что пожелаете, Ваше благородие!

— Ну вот и не ори. — Значит, остальное — в обоз, сдать под отчет. У кого найдется потом выпивка — я предупредил. Доложу капитану, без всяких. А если кто напьется — лучше пусть застрелится сам, уяснили? Вижу, уяснили. А теперь так. Всем — за стол! Кто там на смену — тех вперед кормить, и бегом товарищей сменить, пока стол полон. Малчать! Потом они опять на пост пойдут, достоят. Нечего морды кривить, все в одном взводе теперь, неча! Ладно, давай, хозяин, угощай нас!

И понеслась. Чорт его же поймет, как оно вот так вышло. И почему. Но захлестнуло нас это пиршество, как-то бесшабашно, и без вина практически (не считать же два кувшина на сорок рыл выпивкой, в самом деле!) а словно захмелели все. Хозяева носятся по комнате, разнося еду, всячески стараясь угодить, дочка их, боязливо косясь, с книксеном подошла и сообщила, что для солдат достали все одеяла и белье… глупая, ну какое же солдатам белье! Смех, шутки — ну, ни дать ни взять — праздник в казарме, да и то сказать, даром, что мужики сиволапые, так и мата не слышно, особливо, когда женщины или детишки рядом. Потом потихоньку начали и песни затягивать, кто-то байки травить стал, раскурили трубочки. Пока выхожу, проверяю посты, уже и темнеть начинает. Однако пьяных нет, хоть я и старательно всех обнюхиваю. В городе… в городе стрельба слышна, крики и уже видно — в двух местах горит что-то. На перекрестке вижу — двое солдат гонят какую-то визжащую девку — походу, не догонят, больно пьяно бегут. Однако. Часовым у ворот напоминаю, чтоб к нам во двор никого не пускали, кроме капитана. Если что — меня звать, и плевать я хотел.

Возвращаюсь — а там и вообще идиллия. Солдатики совсем размякли, объелись, со столов уже женщины убирают все, а девчонка солдат развлекает, и без всякой музыки поет. Сажусь я в уголочке у входа, заслушался даже. Голосок у нее несерьезный, подростковый, и поет-то, конечно, не ахти…

Но тут-то меня и накрыло. Пусть и слова не те и даже песенка совсем не похожа вовсе, просто в целом… Кто-то, когда-то. Давным-давно, в прошлой жизни еще, мне вот так же пел, не попадая ни в ноты, ни в мелодию, дурацкую песенку

Мотылек, куда же ты летишь

Погоди, ведь ты в огне сгоришь…

В себя пришел где-то на дворе. И испугался — не смог сразу вспомнить. Кто же мне это и когда пел. Потом вспомнил, но все равно как-то стало муторно, и грустно, сам не понял отчего. В дом не пошел, приказал подвернувшемуся Лошадиной Морде проверить обоз и все подготовить, ибо с утра снова выступать.

А потом и весь наш праздник резко закончился. Явился Кане, да не один, а в компании еще десятка офицеров при полувзводе драгун — какие-то новые, походу баронские, судя по запаху и слою пыли — только что прибыли. Естественно, тут же всех выстроил во дворе, отрапортовал. Прибывшие с Кане офицеры похмыкали, озираясь, и один из них, вроде как целый майор, выразил удовольствие, и желание здесь и остановиться. Нам было тут же велено в момент собраться и занять строение по соседству, на самом краю города. Это оказался довольно ветхий склад, то ли сеновал — ну да нам уже было наплевать. Благо, отужинать все успели. Настроения конечно ни у кого уже не было, потому все завалились спать без особых разговоров, под аккомпанемент нечастой стрельбы в городе. Караулы я проинструктировал стрелять во все подозрительное, и заодно приглядывать за пожарами — а то сгорим еще в этом сарае.

Утром, строясь вместе со всеми в колонну, все мы хмуро поглядывали в сторону того домика, где вчера так неплохо все начиналось. Домик весело полыхал, как, впрочем, и большинство построек в городке, причем кажется, что возгорания эти вполне рукотворны, и будут продолжаться, пока не останется ни одного целого строения. Выстроились, и тут Кане подъехал, и обрадовал меня

— Значит так, взводный. Твой взвод отправляется с полком. Я остаюсь здесь, ждать пополнения — а ты командуй. Вопросы есть?

— Никак нет — какие тут вопросы, тут слов-то приличных не найти. Еле удержался, чтобы не сплюнуть.

А дальше еще краше — остаются, оказывается, минометы и штурмовики, только музыканты еще идут с нами. Ну и гусары… наверное. Если они вообще вернутся из своего «рейда» и нас найдут. Вот ведь радость-то какая. По рядам прошла команда к движению, забрякала в голове колонны музыка, и полк начал вытягиваться по шоссе. Вчерашние офицеры, за спиной которых уже суетились у своих телег штурмовики, смотрели на всех нас с презрительной усмешкой, покачивая головами. Да и чорт с вами, сволочами. Вот и наша очередь пришла

— Шагом!

Проходя, все мы косились на ворота вчерашнего домика. Там, на мощной балке, висели все домочадцы с прислугой — и старые и малые. А женщин и девчонку, похоже, даже не тронули. Мда. Косяк. Ну, будет мне, как начинающему комвзвода баронской армии, наука.

Еще до начала марша, выстроив взвод, уже вполне привычно вздрючил всех на предмет наблюдения и действий в случае чего. И вот теперь на четвертый час пути, если считать по привалам, выделил еще и не сказать охранение или там тыловой дозор, но наблюдение. Велел им, сменяясь, попарно отставать, на край пыльного облака отходя, и там стараться идти, оглядываясь. Рискуя своей башкой, разрешил отставать, осматриваясь, и нагонять потом. Авось не пропадут никто, не сбегут — а то мне крышка.

И вот, первые ласточки. Или, скорее, голуби. Полные фекалий. Как незабвенные шаланды легендарного Кости-рыбака. Прибежал, как назло, именно Боров. Когда ж тебя, суку, убьют уже наконец…

— Разрешите доложить, вашбродь! — смотри-ка-ты, даже на солдата старается быть похожим

— Докладывай…те, рядовой — чего-то я как-то в роль прямо вхожу, даром, что сраный ефрейтор, а среди штрафников — взводный-вольный — це фигура! Уже только что слова через зубы не цежу, высокомерен стал, как английский офицер…

— Так, вашбродь, замечены всадники, сзади за нами обходят, по флангам!

— Твою ж мать… Продолжать движение, старший за меня — Перек.

Кинулся смотреть, сначала к Борову, потом ко второму — точно, на пределе видимости показались точечки — явно конники — несколько слева, несколько справа, замыкают словно кольцо, сходятся далеко позади. Еще минут десять наблюдал — отметил еще появление, чуть поближе, но все равно километра два до них, бинокля нету, а так мне не видать, что за форма. Тэкс.

Бегом обратно, велев продолжить наблюдение, и тут же отправил троих — двое в помощь наблюдателям, и одного с донесением в голову колонны, об обнаружении неизвестных (вероятно, вражеских?) кавалеристов в тылу колонны. И тут же приказал всем привести в порядок оружие, взять запасы с телег, долить воды во фляги. Подумав, еще и отправил одного к идущим впереди телег музыкантам. Ну, можно сказать, лизнул неглубоко. Все же — теперь это единственные «настоящие» баронские войска в колонне. И хоть они и музыканты, но с винтовками, и с дисциплиной. А дисциплина, она даже поважней винтовок будет. И прямо на удивление — не прошло пары минут, как нарисовался их старший, молодой сержант, не особо чинясь тут же приказавший показать, что мне там привиделось. Пошли посмотреть — а там уже вполне себе различимо и нагло рыскают кавалеристы. Далеко, конечно, километр пожалуй уже, но не таясь особо. И не сказать много, но все же. Потом и в хвосте плестись не надо стало, по флангам, только из пыли чуть выйди, видать стало разъезды, тоже на расстоянии приличном. Сержант сплюнул, выругался и велел идти обратно.

А там уже ждет меня посыльный. Со свежеразбитой губой, и сообщением. Что полковник изволит гневаться, велел не разводить панику, и вообще, он на привале лично научит всякую шваль, как отличать своих гусар от чужих. Я растеряно оглянулся на сержанта — он-то, поди, точно в различиях формы разбирается, да и глаза помоложе — разглядел бы, пожалуй. Сержант только усмехнулся, и оптимистично заметил, что до привала надо будет еще дожить. И тут же приказал выходить всем взводом по правую сторону телег и переть за пылью по обочине — а он, мол, выйдет со своими слева. Я еще заикнулся, что мол — полковник-то… на что выслушал краткую, но эмоциональную характеристику полководческих талантов нашего нынешнего командования и пожелание не умничать.

Спасает нас, пожалуй, только то, что идем мы в самом хвосте колонны. Ну и то, что вояки Индюка растянулись на марше совершенно неприлично, по сравнению с уставными требованиями. В итоге мы просто не успели вместе с обозом толком втянуться в неглубокую выемку перед мостиком через какую-то речушку. Топчемся на повороте, и потому наблюдаем все, как в театре. Сначала с промежутками в несколько секунд начинают вспухать над растянутой колонной шрапнели. Потом грохает с красивым султаном дыма там, где должен был быть мост. Ну а после из-за речки начинают стучать винтовочные залпы.

Здрасьте, девушки. И совершенно не удивляет, даже как-то легче — ну, наконец-то нас начали убивать, а то все ждешь, ждешь. Сержант не подвел — тут же слышно его приказ разворачивать телеги и отходить. Не то чтоб это спасет от пушек, но хоть на время. Пока дожевывают остатки полка в котловине. Кое-как разворачиваем свои телеги, с полковыми помогать даже не лезем — тем более что пушкари вражеские планомерно сдвигают огонь к хвосту колонны, и уже начинают шипеть и шлепаться по-округ перелетные шрапнельные пули. Оттягиваемся в только что пройденную не сказать рощицу — группку деревьев. Ну и делаем вид, что занимаем оборону. От кого? Да все равно, от кого. Жить осталось, в общем-то, пока артачи вражьи не соизволят перенести огонь на нас.

Однако ж, пока сидим и ждем, к нам собираются, жмутся, как испуганные овечки в стаю, гордые отважные свиррцы. Накапливается немалая толпа — ну, лакомая же цель, сейчас начнут. Ан нет. Как потом я подумал — поди, просто-напросто, боеприпас кончился — стреляли двумя пушками всего, сколько там они возят с собой снарядов-то? А по колонне гатили изрядно, беглым огнем. Вот нам и обошлось. Ну, сидим, значить, втыкаем, что делать — решительно непонятно. Ну да, что пока — первое дело — перекличка. Доложить о потерях. Потерь нет, почти как в телевизоре говорили. Ну, это — пока. У вас несчастные случаи на стройке были? — Нет — Будут! Расход боеприпасов — тоже пока ноль. Имущество все в норме, Перек-Лошадиная Морда доложил. И лошади пока целы. Хорошо бы, хоть кто командование на себя взял. А сержант-музыкант — молчит. Нехорошо так, надо ж что-то делать. Ну и накаркал.

Солдаты, сами перепуганные донельзя, буквально выталкивают вперед трясущегося молоденького лейтенанта, с оборванным погоном и царапиной на щеке. Обступают, спрашивают, что делать. Оглянувшись, подходит к нему от своих людей музыкант, козыряет, ну, значит и мне надо. Подхожу, докладаюсь по форме. Смотрю, еще двое подходят, отряхаются, докладают, правда, толком ничего не говорят. Кажется, летеха сейчас в обморок упадет. Наверное, от накатившего счастья. Внезапный карьерный рост — аж на должность полковника скакнул, разом. Тут у любого голова закружится. И сфинктер сможет штамповать арматуру на двутавр. Переглядываемся с сержем, ну, а что делать.

— Разрешите посоветовать, господин лейтенант? — сержант надменен и невозмутим, сразу видно закалку баронских — Дело, конечно, Ваше. Но, по-моему, нам пора отступать. И чем быстрее, тем дальше.

— Как? Что? А раненные? Полковник… — лейт вообще мало чего пока соображает, похоже.

— Дело, повторюсь, Ваше. Но, осмелюсь обратить внимание — серж непринужденно машет рукой в сторону — Нас обкладывает вражеская кавалерия. Они спешиваются, господин лейтенант, и скоро замкнут кольцо. Нас окружают.

— Что? Но мы… Плевать! Как вы смеете! Я теперь командую полком, и я запрещаю… — голосок у лейтенанта смешно срывается, и он, закашлявшись, хватается за фляжку. Ну, началось. Откатило, и сейчас попрет гонор.

— Есть, господин лейтенант — невозмутимо вытягивается сержант — Я и мои люди ждут Ваших приказов.

Мне остается только «щелкнуть» вытянувшись рядом с ним — мол, и мои тоже. Лейтенант отрывается от фляги — мать его — да там, похоже, не вода, хорошо, если просто вино! Вроде пришел в себя, и вся радость накатившего счастья снова отражается на его мордашке. А мы стоим глупыми оловянными солдатиками, прилежно поедая начальство взором.

— Я… Я приказываю вашим людям держать оборону! Пока мы займемся раненным и обозом! — наконец рожает гениальный военный план лейтенант, и мы с сержантом, лихо козырнув, отправляемся восвояси.

— Да — хмыкает сержант — Похоже, это насовсем. Жаль.

— А уж мне-то как жаль, господин сержант — просто чтоб поддержать разговор выдаю я.

— Боишься помереть?

— Никак нет, вашбродь, не особо. Я уж раз помер — так вот тут оказался. Просто — неприятно как-то, не хочется.

Сержант заржал удачной шутке, и мы разошлись.

Если человек идиот — это надолго. В случае с военными — навсегда. В общем, влипли мы, как не буду вслух говорить кто, в гавно. Лейт освоился, и споро приказал всем собравшимся солдатикам, а набралось, надо сказать, не так чтобы мало, ну, то есть, от полка-то мало, а вообще прилично, идти и тягать раненых, да собирать всякое, вроде даже хотели телеги с убитыми лошадями, обозные, с дороги притащить. Пока всех построили, посчитали, переукомплектовали — время шло. Пока собирались и выбирались — а враг тоже не дремал. В общем, наше счастье, что пушкари снарядов пожалели. А с ранеными ничорта не вышло все одно. Едва начали шебуршать санитары — по ним, да по тем, кто к телегам полез — застучали выстрелы. Побили немногих, все ж били издаля, из-за речки, но прибежали все обратно. Ох, какое же возмущение поднялось! Что, мол, не по правилам, и всяко, и разно. Лейтенант даже парламентера решил отправить. Но когда по парламентеру стали стрелять с нескольких стволов сразу — от этой идеи отказался.

Тут случилась некоторая, так сказать, «атака» вражеская. Ну, или нам так показалось, что атака — пошли цепью солдатики от дальнего леска. Наверное, они просто решили поближе перебраться, а не совсем уж в атаку. По-моему, кавалеристы, драгуны, далековато, но солнце подсвечивает, форму хорошо видать. Наверное, просто сжимали кольцо планомерно. Уплотняясь. Да только кто-то не выдержал и пальнул из наших, ну и началось. В общем, атаку доблестно отразили, и даром, что я носился ужом по скороварке, пиная своих, и запрещая стрелять — но боекомплекта пожгли изрядно. Естественно — впустую. Ну-ка, постреляйте, например, с калашникова на километр, одиночными — каково?

Зато на лейтенанта наша боевая мощь произвела столь неизгладимое впечатление, что он, учитывая пару, пока бесполезно лопнувших в высоте шрапнелей, немедленно приказал строиться для атаки. И мы построились.

То, что было дальше, я видел только в каком-то старом фильме про Фрунзе, кажется. Впереди шли мы, лейтенант быстро вспомнил, кто тут воины, а кто штрафная сволочь. За нами — музыка. И за ней, под марш — остальные. Как в кино, только уже мне, и страшно очень.

На наше счастье, у валашцев было совсем мало сил. Окружить они нас смогли едва полуэскадроном. А нас набралось человек двести — и прорвать жидкую ниточку оцепления нам труда бы не составило. Но прорывать не пришлось — они просто разбежались по сторонам, давая нам дорогу.

И мы пошли по этой дороге.

А они сыпали по нам с флангов пулями.

Это было даже и не страшно, но тоскливо. Мы шли и шли, а по нам стреляли и стреляли. Хорошо хоть, храбрые свиррцы, как только стало ясно, что атака не нужна, по молодецкой команде лейтенанта нас обогнали и продолжили стремительно наступать на врага. А мы, с музыкой, остались в арьергарде, и таким образом — в облаке пыли снова. Потому по нам все же меньше стреляли. Точнее, стреляли-то, может, и столько же, а попадали куда реже.

Впрочем, и по пехоте впереди попадали не столь часто — не считал, но на дороге валялось десятка два-три за всю время. Мы потеряли троих наших — всех во фланговых дозорах — опасался я, что попробуют поближе подойти, или атаковать с коняшек прямо. Обошлось. Драгуны на рожон не лезли, на лошадках они, посменно, просто обгоняли нас, и снова сыпали пулями, не подставляясь особо. Хорошо хоть, они, во избежание дружественных перелетов, наверное, не приближались ближе километра, и огонь был не столь действенный. Еще двоих потеряли музыканты — барабанщика, и, к сожалению, сержанта. Его пробило с плеча и прямо до сердца, наверное — как подбежал на окрик музыкантов — а он уже мертв, глаза мутные и кровь со рта тоненько. Приказал прекратить музыку, и дальше шли уже как есть. Музыканты зачехлили свои самовары, и шли встроившись прямо в наши ряды. На удивление, уцелела одна наша повозка, на второй поранило лошадь, и ее бросили. И еще одна повозка, из полковых, тоже еще плелась впереди. Драгуны вскоре, должно быть, расстреляв боезапас, отстали, и лишь контролировали, как и утром, разъездами на пределе видимости.

Таким образом, мы и вышли часам к шести обратно к городку.

Остановились мы километрах в полутора от городка, мы вообще просто «ткнулись в задний бампер» полковой телеги, нам даже никто команду не передал. Я тут же приказал своим занять позиции по флангам и тылу и вести наблюдение. Примкнувшие к нам меломаньяки подчинились в общем строю. И только через несколько минут явился к нам лейтенант-полковник собственной персоной. Уже очень сильно нахрабренный, даже немного покачивался. Какой еще молодой, а такой перспективный! Скоро генералом будет. Может быть.

— Тааак!..Мааалчать! А ну, шваль штрафная! Стааа-а-на-вись! — зычно проорал отец-командир. Потом, сообразив, наверное, наорал на меня: — Ты! Сволочь! Строй быссстра сваих ушлепков! Расстреляю через аднаво!

— Становись! Осмелюсь доложить, господин лейтенант. В отсутствие моего командира, капитана Кане, расстреливать штрафников господина барона, да продлятся его дни и слава, имею права лишь я один, как командир штрафного взвода.

— Штааа? Да я… — но лейтенант-полковник все же не настолько еще охрабрел, чтобы не сообразить, какого косяка он чуть не спорол. Расстрелять штрафника кому-то со стороны, конечно, можно. Но это означает очень серьезную ответственность — вроде как ты такое изладив — подменяешь собой власть барона. Оно вроде как и можно, но вот только отвечать придется по полной. И можно даже самому не попасть в штрафники — а сразу под кожаный воротник. Например, если окажется, что расстрелял без причины, просто так. Потому летеха сдался малость, и просто проворчал что-то матерное. Потом осмотрел нас, и выдал: — Итак, слушай приказ, сволота! Вперед марш, и провести разведку в городе! Быстро! Выпалнять приказ!

— Есть! — а что еще сказать — вот за отказ выполнять приказ — можно стрелять не заботясь ни о чем особо. Но все ж мы тоже не такие лохи — Какими силами прикажете разведывать? Какой срок на выполнение задачи, господин лейтенант?

— А… — командир немного растерялся, а ведь я еще только начал уточнять боевую задачу, да и то сказать, не начинал. Задумался, машинально потянулся к фляжке, потеребил ее, и выдал: — На твое усмотрение. И чтобы быстро! Час вам на все!

— Есть! — крикнул ему уже в спину. Так-то лучше.

Ну, что ж. Час. За час от силы до окраины добежать, да и обратно. Но приказ есть приказ, выполнять надо. А то расстреляют — и меня и всех остальных.

— Добровольцы есть? Двое — ну, а как еще? Не всем же переть туда, тем более понятна заминка и опасения лейтенанта — в городке, точнее его остатках, еще дымящихся — ни движения. А там, по идее должны быть наши — штурмовики, штабные, минометчики. И орудийную стрельбу должны были слышать, и нас уже могли разглядеть. Ан — тишина.

Вышли несколько сразу.

На тебе — Боров. Тоже мне, герой. И конопатый, Петер его звать, кажется. Ну, это понятно, взыскание решил искупить. Придурок, лучше бы у кого из убитых по дороге флягу подрезал. Остальных не помню никак ничем особым. Да еще музыкантов двое. Вот один-то из них и вышел на шаг

— Разрешите, господин взводный? — эвон как, взводный, а не по званию — вроде как подчеркивая, что они у нас во взводе временно… хорошо, послушаем — киваю ему одобрительно — Так это… разрешите мы с товарищем, на лошадях, с телег распрягши — туда, и назад, а там посмотрим?

— Седел же нету, как вы на них?

— Нам без надобности, мы умеючи, нам не в бой скакать чай, и не галопом — доедем потихоньку.

— Есть, есть седло, вашбродь! Господина капитана, старое, оне приказали выкинуть, но я не успел! — это Перек, метнулся к своей телеге и тащит уже в руках седло с запчастями. Не успел… Продать барыгам ты его не успел, ну да ладно.

— Гм… одно седло… да и отдадут ли полковые лошадь…

— Не надо их лошадь брать, вашбродь — это другой обозник вышел — Осмелюсь сказать: пораненая она у них. Я видел. Им бы ее оставить тоже, она ж помрет так скоро, все одно еле тащит уже.

— Хм… — я давно примечал, он, этот обозник, кажется, Бирэ его звать, больно уж лошадей любит. Больше, чем людей. И лошадь чуть пораненную бросил, с телегой вместе — однако ж распрячь успел… Нажаловаться на него потом? Или… да и чорт с ним, делу не вредит, а сейчас нам лишняя телега с раненой лошадью только бы мешала. Ладно, демоны с ним, что дальше-то? — Как вы на одной лошади, пусть и с седлом?

— А ничего, вашбродь. Разрешите, я тогда один гляну? Я мигом.

— Ну… Изволь. Только… глянь, но так, как надо — стоит он рядом, впереди от всех, и чуть наклонившись, я тихо добавляю — Не лежит что-то у мине душа в ций городок идти. Сдается мине, шо мы уси на кануне грандиозного шухеру, смекаешь? Не так чтоб врать надо, но…

— Есть, вашбродь. Сам не хочу туда — тихо отвечает мне солдат — Сделаем, в лучшем виде. Ну, то есть, постараюсь.

К объявленному сроку я встречаю музыканта, целого и невредимого, в голове отдыхающей колонны. Герои даже охранением не озаботились, и то, что вокруг довольно-таки открытая местность — вовсе не повод. Удивительной храбрости воины. Спешившись, музыкант сначала докладывает, потом вместе подходим к усиленно полирующему в компании сержантов флягу лейтенант-полковнику.

— Разрешите доложить, господин лейтенант! Задание выполнено! Разведка проведена! Наших частей в городе нет, много следов присутствия противника. Очень велика вероятность засад…

— Штааа? Малчать. Тьфу. — ого, кажется, я степень храбрости лейтенанта недооценил — Так… Какие там еще сле… следы? Засс…сады? Плевать! Вперед! Встали, встали все! Вперед! Что ты врешь, стервец, как ты мог успеть все там осмотреть? Наши там, они ждут нас там! Вперед!

Твою ж мать… Я обескуражено кошусь на музыканта, то только открывает рот, и я только успеваю подумать — что перечить лейту сейчас не лучшая идея — есть приказ, и тот вполне в праве, а насчет благоразумия… в нем уже столько плещется…

— А вы! — в меня нацеливается выписывающий немалую амплитуду палец лейтенанта — Вся ваша банда… остаетесь прикрывать наш тыл! Ха! И посмейте только сбежать — расстреляю, каждого, лично!

— Есть, господин лейтенант — я даже не знаю, расстроился я, или огорчился, от столь внезапного счастья — До каких пор прикажете держать оборону?

— А? А, держать… до вечера! — и лейтенант машет рукой — пшли, мол, вон отсюда. Мы уже отходим, как он спохватывается, и радует новыми приказами — отбирает лошадку для себя, и требует музыкантов идти впереди колонны с музыкой.

Лошадь приходится отдать, на вопрос, как тащить телегу — естественно получаю порцию матюгов и пояснение — руками, впрячься и тащить. Или бросить, но капитану доложат. Сука. Музыкант исподлобья глядя, заявляет, что после марша их инструмент забит пылью и раньше чем через три часа готов быть не может. Лейт тут же взбешивается, и велит музыкантам держать оборону вместе с нами.

Возвращаемся злющие, тут же всем выдаю люлей. Еще радость — лошадка таки издохла, полковая. То есть, может еще и не, но упала на коленки, и не встает. Бирэ вокруг суетится, по-моему, чуть не плачет. Приходится его матернуть, чтоб в строй стал. А пехота уже пошла, повалила в спаленный городок. Изложив всем неожиданную радость, велю таки выпутать несчастную копытную, и откатить телегу, поставив поперек дороги. Вторую рядом с промежутком. Тенты растянуть, ну и залечь всем, готовясь к бою. И не только на запад, но и обратно на восток, к городку. Музыкант всячески уверяет, что чуял, будто за ним смотрел кто, и вообще «слишком тихо все». И все бурчит, что мол, он не только музыку дудеть умеет, но и побывал и повидал, и такие вещи знает. Провел перекличку, посчитались — патронов у нас много, даже с избытком, потому что ящик с патронами в полковой телеге оказался. Ее мы все одно не потащим — лейтенант мне только об нашей телеге выразился. Да и ее я могу, в общем-то, бросить. Это уж дело такое — не оружие бросать, да и лошадь у меня забрали. А по Уставу, например — если у артиллеристов лошади побиты и враг наступает, помощи нет — и то можно бросать орудия, правда — сняв замки, или приведя в негодность полную.

Ну, в общем, все обустроили, сидим, ждем. Солнышко клонится — часа три еще до темноты досидеть. Под тентами — не особо и припекает, даже как-то уютно. Приказал пожрать достать.

— Рази ж можно, вашбродь — перед боем-то, пузо набивать? — укоризненно даже эдак спрашивает Перек — А мало ли… отведи Боги, конечно…

— А я никого не неволю — отвечаю ему, в пасть вяленое мясо запихивая — кто не хочет — может не жрать, его дело. Только, сдается мне — все одно, если кто штык, али пулю, в пузо словит — все одно ему дорога на тот берег. Не дотащим мы его до лекарей, да, сдается мне — и тащить не станем. А без лекарей, что с сытым пузом, что с пустым — сдохнешь все одно от раны. Так что — сам-каждый выбирай, как ему на смерть идти, если придется — сытому, али с голодухи. Я, например, мало того, что помирать не собираюсь, так еще и голодным быть не хочу. А вы сами решайте. Есть — разрешаю, приказать — не стану.

Смотрю — тут многие и заворочались, тоже за едой полезли. Не все, половина примерно. Боров, опять же, пристроился рядом. И Петер, засрань конопатая, льет с бочонка прямо в кружку — больше-то некуда… Вояки… тридцать три богатыря, мать их, беременную гимназистку. И трубадуры еще, восемь штук как на подбор. И ведь не побросали свои дудки. То ли понты раскидывают, то ли они за ними числятся, и денег поди стоят — больше винтовки. В общем — цирк шапито, увы — без конной тяги.

Пока обустроились да жрали — колонна втянулась уже в город. Только я дотрапезничал, пожалев, что чайку сотворить — это, пожалуй, и нарваться на неприятности совсем, от такой наглости — а тут и началось. Жахнуло сначала залпами пару раз, потом в беспорядку. Трескотня, как сучьев в костер, и винтовки и пистолеты, даром что далековато, но слыхать. Вот тебе и ждут их там. А ведь предупреждали.

— К бою! С тыла — кроме двоих — все сюда! Двое — бдеть, чтоб с тылу нас не скрали! Оружие зарядить-проверить! — только и успел гаркнуть, и тут видно — с города бегут к нам фигурки маленькие, несколько. А за ними вскоре вырываются из города конные. Десятка два-три. Нагоняют. И ни выстрела — кто бежит, поди, безоружные. А всадники не стреляют.

Потом — только шашки посверкали иногда — и все. Нету бегущих. Только конные. И прут они. Не останавливаясь, да еще столько же к ним присоединилось по пути, выскакивая из закоулков по окраине. И прямо по дороге — на нас. Вот же дерьмо. Несколько минут и они здесь. Надо встречать, что делать.