Грудь в крестах

Глава 10

Однако, рано я радовался. Еще полдня пути, причем по относительно безлюдной местности — и тут уже песни орали исключительно в прикладном плане, чтобы легче было идти. И уж наслушался я всяких песен — и про памятник старому монарху на главной улице, монарху, которому надо вернуться, вместе со своими генералами, и разогнать всякую сволочь, терзающую Отечество. И про вересковый цветочек, называемый почему-то женским именем… или наоборот, девушку называли вересковым цветочком? На последнем привале Коля выпросил у Виске его свисток, и, на удивление, вполне даже исполнил на нем мелодию на следующем переходе. Кажется, он ее играл и там, на дороге. Тогда все молчали, да и не до пения было — а сейчас начали подпевать, и вскоре орали, поймав кураж. Идиотская песня про то, как надо пьянствовать неделю напролет, выкатывая бочку за бочкой, потом неделю напролет поработать, тоже всем колхозом. Ну а потом, таким же манером, групповухой — пойти драться, и как один умереть в борьбе за это. Но, похоже, на всех кроме меня эта дичь произвела впечатление. Оказывается, это фирменная песня баронского полка «Могильных Воронов». Песня древняя, как говно мамонта, еще, говорят, с Прежних Времен каким-то демоном сумела сохраниться. Ну и все памятное время репутация у ее поющих была совсем не ангельская — проще говоря, пели ее всякие сволочи и дебоширы, которым деревеньку спалить или пленных перевешать — как в колодец плюнуть, чтоб не рыть другому яму.

И наложилось все это на репутацию нашего отделения, как отъявленной баронской поморози. Которых даже Верген сначала в штрафники списал, а потом, почему-то не расстреляв — вообще выгнал. То-то лейтенант с первого взвода меня на привале пытал — что мы все такого натворили, что даже Верген от нас решил избавиться. Надоел, и пришлось соврать, что сожгли целый городок в шутку, думали — смешно выйдет, а барону отчего-то не понравилось, как именно мы его спалили.

… - Не смешно получилось, наверное, что-то не так сделали. Или просто глубокоуважаемый барон, да продлятся его дни и слава, был не в настроении…

… - Он, знаете ли, господин лейтенант, такой, в общем-то, милый человек, наш барон… Добряк, можно сказать. Но, и на солнце бывают тучи — если он не в духе, то, знаете ли, шуток не понимает. Или не хочет понимать. Ну, а поскольку наш дорогой барон, отец наш, можно сказать, да продлятся… ну Вы в курсе… Так вот, он не только справедлив, но и добр без меры — потому не стал нас расстреливать, или хотя бы четвертовать, не смотря, что мы уже были в штрафниках… За что?

… - Ах, господин лейтенант, право слово, не хотелось бы вспоминать, сущая мелочь — ну, чуть-чуть переусердствовали с пленными, с кем не бывает… Так вот, наш барон, да продля… да-да, так вот — он просто, знаете ли, велел нас перевести служить куда-то подалее. Так и сказал «С глаз моих долой убрать этих живодеров, не могу смотреть, что они творят!». Шутил, конечно, батюшка наш, да продлятся…

Короче говоря, отстал лейт от меня, и больше никто не прикапывался, благо разговор краем глаза много кто слышал. Но репутация такая и закрепилась — оно может и неплохо. Меньше будут лезть воровать и с прочими глупостями.

Так или иначе, но до вечера марш шел неплохо. Да вот только едва мы переваливаем за невысокий пологий холмик, уже завидев у горизонта крыши городка, конечной цели нашего похода, как у меня начинает как-то резко шевелиться шкура на загривке. Дорога к речке, что в полуверсте впереди, идет с понижением, вокруг поля, красота — травка, птички, сено в скирдах, деревьев мало совсем — на много верст вокруг все видно, и ничего такого опасного. Даром, что земля уже вроде как «своя», и идем мы походным порядком без дозоров, застав и охранений. Вокруг благорастворение и пастораль. А мне как морозом по коже, и с каждым шагом все сильнее. Словно секундомер тикает какой-то, с обратным отсчетом. И звуки все для меня пропадают, как через вату все слышно, и движения словно замедленные. Уже не думая, тяну из-за спины карабин, выкатываясь в сторону. По привычке вскидываю руку до плеча и растопыриваю пальцы — «к бою, рассыпаться!» — хотя тут никто этого жеста и не поймет. И даю выстрел, неприцельно, в сторону ближайшей скирды. Для шума, как сигнал. Да все одно уже бестолку. Вижу, что не успевают среагировать впереди идущие, только начинают озираться непонятливо. Успеваю грохнуться на землю, как по нашей роте проходится нестройный вражеский залп. Пошло веселье — рядом грохается солдат из первого отделения, с пробитым горлом, дергается и булькает кровью, запах этот опять резанул, хорошо хоть в пыль впитывается быстро. Еще вражий залп, и еще — три залпа они дают, пока наши расчехляются. Я сам успеваю один раз уже ответить, и что меня радует — и мои тоже, все, или почти все, некогда смотреть. А потом понеслось. Стрельба с обеих сторон, да только — кроме моих — у остальных солдат по двадцать патронов всего, остальные все патроны в обозе, обоз перед нашим третьим взводом шел. Потому вскоре стрельба с нашей стороны затихать начинает — кто все выстрелил, кто экономить начал. Только мои все стреляют — у них патронов чуть побольше. Чуть успокоившись, оглядываю свое отделение — грамотно расползлись по неглубоким канавам вдоль тракта, стреляют так, что только гильзы летят. Ну, конечно, и фонтанчики от пуль тоже так вокруг нас скачут — а пока все живы и целы. Особенно порадовали селюки — не стреляют, ибо далековато для них, а Хумос еще и свои патроны россыпные в обоймы набивает и подает Саше с Арно. Молодцы, что сказать.

Потом очухивается наше начальство, и раздается команда брать патроны с обоза. Сказать легко, сделать попробуй — нескольких смельчаков из первого отделения, кинувшихся к телегами, начисто сметают залпом. Враги патронов не жалеют, и сыпят по нас почем зря. Одно радует — началось все саму чуть раньше, чем они себе напланировали. И теперь, вместо того, чтобы бить по нас в спину под углом — они лупят через нас, ловя свои же перелеты. А дорога на полметра-метр, но все ж повыше, по водоразделу между полями идет. Оттого им своими пулями особенно хорошо должно бы долетать. Однако, ж дальше так долго пойти не может, надо что-то делать. Мысля такая, видно, не одному мне в бестолковку приходит. И наши командиры снова требуют с телег патроны взять — теперь уже народ ползком старается подобраться.

А вражий командир свое разумение видно имеет — заиграла труба, и из-за скирд на нас начинают выскакивать те, кто только что по нас же и стрелял — драгуны. На лошадях, вестимо. Если б спокойно прикинуть — да никак не больше полусотни их было. Пара взводов, от силы. Да только наши все уже и так обескуражены атакой, да еще и прутся эти сволочи по двое-трое, по всему полю — кажется, что их тут тьма. Понятное дело — сообразили, что если рота до патронов доберется — то крышка им тут в такой позиции. Вот и решили взять нас в револьверы и сабли. Пока-то там те ящики патронные достанут, да вскроют деревяшки, да распотрошат бумажные пачки, да раздадут и то много ли кому успеют, да заряжать по одному патрону в магазин… Они два раза доскакать успеют — а патроны-то у всех, считай, наших расстреляны… Верно все рассчитали, гады. И ведь успевают — а против них — только штыки и несколько револьверов…

Ну и что. И побежала наша рота. Драпанула. Как у доблестного рисского войска положено — никаких отступлений! Враг напирает сзади — значит, только вперед! Как сыпанули, хорошо хоть, винтовки не побросали. Говорили потом — это и спасло — у реки еще заслон был, который должен был добивать, тех, кто до него бы добежал. Так тот заслон не то что перекололи — затоптали. Даром, что едва половина роты добежала. И за речкой только и остановились, вояки.

Но, то я потом узнаю только, а на пока — оказываемся мы снова — в каждой стычке за бочкой… Пока мои делом заняты, стреляют бегло — пару драгун ссадили и еще с-под нескольких лошадей выбили — пронеслось мимо третье отделение, замыкающее. И осталось нас двое — мы и эти драгуны. Твою ж мать…

Пока я думаю, как быстро нам карачун устроят, нам снова везет невероятно — все же, если есть фарт, то это навсегда. Плюнули драгуны на какую-то ерунду, что осталась на тракте, или может, посчитали нас за раненных, которые отстреливаться могут, а бежать — нет. И рванули на-в догон удиравших — известное ж дело, убегающих рубать для конного лучшее применение. Да и дело-то их — не победить, а как можно больше урона и паники устроить. И чего говорить, порезвились они прилично — на тракте-то убитых и раненых мы едва треть от общего числа потеряли. Остальных — порубанными в поле, причем там раненых почти и не было. И обоз наш оне сожгли.

Но то все, опять-таки, мне только потом известно становится. А пока я одно вижу — остались мы одни, все пока живы-целы — стрелки-то с драгун тоже так себе, да и дистанция метров триста минимум. Но патронов — у кого последняя обойма, а у кого и пусто. И если бОльшая часть драгун рванула рубать убегавших, то те, кто с тылу совсем от нас был — прут прямо на нас. Не сказать что много — полвзвода, наверное — но нам хватит. У меня, например, карабин пустой, под ноги его бросил, в револьвере шесть — и все. И граната. А думать-то уже поздно, секунд двадцать — и вот они здесь. Снова, как и тогда, на дороге, приказываю:

— Штыки примкнуть! Соберись! Хумос, Коля, Арно — гранаты! — и сам гранату тяну с сумки, примериваюсь. Остальные с гранатами управлялись не ахти, а мне сейчас только уроненной кем-то под ноги гранаты не хватало. А если эти гады стрелять начнут, как тогдашние рейтары — нам вообще крышка. Отвечать нечем, если только попытаться гранату докинуть. Ну и я с револьвера, пока не убьют.

И опять повезло — не до ружей и пистолетов драгунам уж было. То ли торопились, то ли патроны в рейде поизвели уже, то ли просто не учены особо. А может, понадеялись, что у нас патронов нету, и их чуть больше, чем нас. Шашки выметнули, на замахе держа, несутся… Опять аж злость накатила — что ж за паршивцы, ни в грош не ставят! Ну, гады, держись!

Кольцо проволочное с гранаты выдернул — зашипела, паскуда, полетели искры фонтанчиком вперемешку с дымом — теперь четыре секунды всего, не зевать! Как раз метров тридцать всего останется. Кажется, заметили они, эти фонтанчики огня и дыма у нас в руках, кое-кто из драгун начинает дергаться, пытаясь зарулить свои кобылопеды в сторону — но поздно. Отметались мы не то чтоб особо удачно — не сговариваясь, все вчетвером — под ноги одной и той же группе, что шла по левую руку от нас. Ну, оно и понятно, кинули не туда, куда надо, а куда проще. Но зато уж этим — хватило, с перебором. Жахнуло у лошадей под колесами, троих драгун вместе с транспортом — в утиль, остальные шарахнулись по сторонам, двоих с седел выкинуло, шмякнулись об земь, и в нокдаун. Минус пять, и еще несколько смешались, поломав строй и отскочив чуть. Но с другого фланга все целые накатывают — чую, придется нам сейчас несладко. Выдергиваю револьвер, сразу взводя курок — ну, шесть патронов есть, а потом все, карабин я бросил, да и не поможет — штыка на нем нет. Шесть патронов, а потом надеяться, что повезет, или помирать. Однако, тут приятно удивляет Хумос — у него было две гранаты — и вторую он успевает запулить в налетающих с другого фланга. И на редкость удачно — попадает аккурат в грудь впереди идущему всаднику — граната падает ему куда-то на седло, и там и срабатывает. В жизни не видел столько конячьего фарша, сюда бы Бирэ, гринписовца недоделанного. И еще одного драгуна снимает осколками, очень он неудачно (для себя, разумеется) высунулся сбоку. Еще трое шарахнулись от взрыва, да объезжая упавшего. Тут без команды грохает выстрелом Басс — ну, да, дисциплина на уровне, патроны сберег, умничка, хоть и дурак. И еще одна лошадь валится — в упор, в коня — чего б и не попасть, даже такому криворукому.

А неплохо! Минус восемь, осталось семеро! Понеслась… Замечаю, как двое слева, уже заходя в тыл нам, тянут револьверы — дошло до поганцев, почем в Одессе рубероид! Поздно, батюшка, уже вставляем! Хрен вам в тряпочке — каждому по паре тяжелых четырехлинейных пуль в корпус — десять метров, из револьвера, с предварительным взводом — не промахнуться. Сначала одному, потом второму, потом еще раз — контроль, в корпус же, в голову некогда целить, а оставить только с одной пулей нехорошо. За спиной слышу еще один выстрел с винтовки — наверняка, то ли Хумос, то ли Басс — у них только патроны и остались, поди. Не успеваю развернуться, как слышу крик, и что-то прилетает мне по голове, не то чтоб сильно, но с ног валит. Падаю, изворачиваясь, и вижу почти над собой, как рубит Борину винтовку саблей какой-то поц, а Боря относительно сносно отскакивает и увертывается, подставляя винтовочный ствол, и не давая рубануть себя по пальцам. Такой хоккей нам нахер не нужен, потому я прямо лежа засаживаю пулю снизу вверх. Попадаю коню куда-то картер — и то хорошо. Лошадка, от такого огорчения, решает скоропостижно помереть — видно, удачно пришлось. Но перед тем встает на дыбки — и механик-водитель лошади уже не Борькин карамультук фрезерует, а соскочить пытается — и соскакивает. Прямо на три дружелюбно подставленных штыка. Борькин в том числе. Даже опередил коняшку-то. Но этот гадский сервелат помирать заваливается не куда-то, а всей своей тушей мне на ноги. Хорошо хоть, пришлось чем-то мягким, бочиной, наверное — не поломал, но придавило — хрен выдернешься.

И дальнейший бой я наблюдаю, с последним патроном в револьвере, приберегая его на всякий, и заполошно озираясь — ибо я уже соображаю, что если б не подставленная Борькой винтовка — раскинул бы я в пыли мозгами. Однако ж, вмешательство не требуется — еще несколько выстрелов селюков, в упор, а последнего кавалериста буквально окружают кольцом, и уже он отмахивается от лезущих к нему штыков. Хрен там. Раз — в бедро, потом подкалывают лошадь, и она начала заваливаться на передний мост — тут и я в него пулю всаживаю, а вместе со мной и Хумос. Борька с Колей кидаются ко мне, вытаскивая из-под чортова битюга. Стою, озираюсь, нашаривая в патронташе револьверные патроны. Остальные мечутся, дорабатывая раненых-оглушенных штыками и прикладами. И тишина. Нет, и хрипят-пыхтят все, и чвакает с хрустом, когда штык входит, и орут-стонут те, кого добивают, лошади еще носятся и ржут, одна раненная вопит, хуже, чем человек, пока и ее не добивают. От реки доносятся крики. Но в целом — тишина. Все. Бой окончен. Победа.

И что самое приятное, все мои на ногах. Целы ли, нет — не ясно пока, но все стоячие. Так-то вот. Расквитались мы с вами за ту рейтарскую картечь, шпана валашская.

Победа… При победе, зачастую, что самое главное? — Правильно. Быстро и грамотно сбежать. Вспомнилось выражение из когда-то прочитанной книжки про «высокое искусство бегства». Ну, или, как у нас говорили — грамотный сйоб. Это вовсе не такое простое дело, как кажется…

Эйфорию и расслабуху от победы, вместе с обладелостью — сразу долой! Адреналин, что еще плещется в крови опосля драки — срочно на дело.

Так. Включается секундомер опять. Обратный отсчет. Быстро прикидываю — драгуны все гонят, рубают наших, но впереди река — или всех вырежут, или наши ощетинятся, и там и на нас внимание обратить могут. У нас от силы минута, вряд ли больше.

— Доклад о потерях! Раненые есть? — что убитых нет, я и сам вижу

— …Я… Ранен… чутка — м-мать твою же, Саша, стоит, за плечо держась, качаясь… И течет с-под руки и бледнеет на глазах весь… Хреново…

— Остальные?! Целы? — ну, и то ладно, камень с шеи. Оглянулся еще раз на реку — нет, пока шинкуют наших, есть время — Доклад по боеприпасам!

А тут грустнее. Гранат семь штук. Патронов у Хумоса и Басса по десятке. Коля… раздолбай, как так — «забыл про револьвер»?! Ур-р-род, сгною! Но потом. Сам я уже все гильзы выбил с револьвера, удобно, откинул дверку и щелкай вхолостую, да шомполом дергай. Осталось новые напихать, это все на ходу, пока доклады принимал и зарядился уже. Так, патронов нет, один ранен… Есть идея!

— Коля, таракан беременный, лови лошадь! Сашу на седло, и ходу отсюда — за версту отсюда каменоломни — туда скачи! Винтовку за спину, и его тоже — и пошли отсюда! Боря, брось винтарь, он у тебя вгавно, отсюда вижу — вон, подбери у дохлого! Гранаты, Хумосу, Арно и мне, сдали… Быстро!!!! — адреналин нашел применение, поперло, меня начинает все бесить. Начинаю заводиться и разгонять все и всех, ускоряясь до предела. Сам себе напоминаю мотор, пошедший в разнос — обороты растут и растут сами по себе, уходя в красную. Каждая секунда ощущается как безвозвратная, даже острее, чем в драке — в драке понять не успеваешь, а тут есть время осмыслить — что вот только что, вот сейчас — ты секунду эту потерял. Навсегда. Насовсем. И ничего уже не поменяешь — только в следующую секунду если, а их все меньше и меньше… — Хумос, Басс! — патроны раздали всем, по штуке! Потом — вдоль дороги — обоймы наши собрать! Шевелитесь, абезяны! Пристрелю всех, нахер, к демоновой матери, сгною, желудки!!!!! Шевелись! Остальные — к повозке — вскрывай патроны, быстро. Заряжай и по карманам набивай! Винтовки проверь — у кого побита — брось, подбери у убитых!

Перевел дух — вроде завертелось все, разбежались, Коля лошадь притащил, отобрал у Саши винтовку себе на спину пристроил, помог я ему закинуть раненного поперек лошади, разведчик мой в седло — отчалили. Одним проблемом меньше. Селюки возятся, в пыли собирают обоймы. Остальные у повозки — курочат ящик, пачки рвут. У нас еще по сорок патронов в ранцах, но ну его нафиг, некогда. Секунды утекают, но успокаивает щелканье загоняемых в магазины патронов. Сунул пистолет в кобуру, подобрал с земли свой карабин, дунул в дуло — валялся ж в пыли, на задержке. Так, селюки освободились, у телеги тоже вроде нормально… Тут ведь, с подчиненными, главное что? — Главное занять их делом. Правильным или нет — дело другое, но лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть. Нельзя, нет времени искать правильное или самое правильное решение — надо делать то, что понятно и просто. А для этого что должно быть? — правильно, инструкция. Не знаешь, что делать — выполняй инструкцию! А остальное — потом уже… Главное, не дать времени на панику — если занят делом, получил простой, понятный приказ — то некогда солдату думать, а значит и бояться некогда. А чего больше всего в такой ситуации боится человек? Врага, сабли, пули? Хрен. Себя он боится. Своей некомпетентности. Ошибиться боится. Чует человек, как те секунды свысока улетают в страну Мальборо, с концами. Нервничает от того, что их все меньше, этих секунд. И все больше и больше боится сделать ошибку, ибо один шанс всего. Чем командир отличается от всех прочих? Тем, что у него право приказывать. А это право оно одновременно накладывает на него ответственность. Отвечает он зза свой приказ. А отвечать никто не любит за себя. Вот и смотрят все в рот командиру — ну, давай, скажи же, что нам делать? Ну хоть на смерть отправь — но чтоб не мы сами! Если что — мы не виноваты! ты нам приказал! С детства же это у всех «А я не виноват!». Как будто от того, виноват ты, или нет — что-то изменится. Но привыкли все. Вот и ждут от командира приказа, надеются на него. И тут уж главное от командира — не подвести. Не мямлить, не показать остальным, что он человек, что он живой, что ему ТОЖЕ СТРАШНО. Страшно ошибиться. Даже страшнее. Он-то знает — он не за себя ошибется, а за всех. Ему себя доверивших. Но не смеет командир этого показать. ни на мгновение. Он как вожак в стае — чуть даст слабину — разорвут в клочья. Командир в глазах подчиненных в такой момент — идеальная счетная машина, бездушная и бесстрашная. Надежда для всех. И ждут от него одного — «Ты нам дай приказ, скажи, что нам делать! А уж мы не подведем!». И единственная обязанность коммандира — этот приказ дать. И дать его так, чтобы никто не усомнился, что у командира каменное сердце, медный лоб, страха нет и очко железное.

— Кто опатронился — в сторону, и к бою! Хумос, Басс — за патронами, по паре пачек взяли в карман, и в сторону! — и сам я подбегаю к телегам, отпихиваю кого-то, запускаю руку в распотрошенный ящик — одна, две, три, четыре пачки — в карманы, неудобно, но пока обойдусь. Еще одну пачку хватаю, и отскакиваю. Рву серую бумагу — так, пять в магазин, остальные — в подсумок, три штуки не лезет — сунул подвернувшемуся под руку Бассу. Ну, вот так, уже жить можно! Что у нас там происходит?

А происходит уже интересное — всего-то секунд пятнадцать прошло, а как все поменялось. Пехота сгрудилась у речки, как потом рассказали — влипли, в прямом смысле слова, в заболоченный берег. Но этот-то берег и драгунам не дал вперед идти! Побоялись, что кони увязнут, замешкались — а тут и командиры опамятовались, заорали про штыки. Выстроились остатки роты, ощетинились — тут-то и стало видно, что конных не так и много. Драгуны, тоже не будь дурни, давай гарцевать поодаль, да с пистолетов и карабинов лупить — ан не то уже — в ответ несколько винтовок стрельнуло, револьверами кто-то из офицеров побаловался, свалился один драгун, остальные и поняли, что не светит тут особо удачной охоты.

Мы-то, правда, все это только потом узнаем. А пока — видим, что началась у речки суета и перестрелка — и пара винтовочных пуль над нами и пропели — ну, да и понятно — все перелеты теперь наши. Хотел я приказать дать залп, помочь нашим — да вовремя сообразил, что наши-то перелеты-промахи аккурат в них и приходятся. Медвежья, стало быть, услуга выходит. Уйти по-тихому? Ну, вообще-то, так и надо бы… И пусть хоть кто из этих горе-вояк упрекнет — сами-то сбегли, только пыль стояла! Но, с другой стороны, как-то не получается мне вот так приказать драпать. А, чорт с вами со всеми!

— Отделение, слушай мою команду! Залпом, поверх, цель на пол-неба, чтоб в наших не попало… по моей команде! Огонь! Огонь! Огонь! Огонь! Огонь! — все пять, беглыми залпами, в белый свет… Но должно, должно подействовать — нет такого солдата, которого бы не нервировала стрельба в тылу. Да еще и залпами — залпами тут только пехота, в основном, лупит. Ага, задергались драгуны, разворачивают… Ага, мои все зарядились, без команды, даже селюки, хорошо… — Отходим! Ставь прицел на сто! Цель в лошадь! Пошли, «землемеркой»(так тут называют то, что у нас зовется «караколь» — наступление или отход волнами-перекатами, под прикрытием огня товарищей), как учились, Хумос, Басс, Петер, Бруно — пошли! Остальные — со мной, прикрывать!

Едва они отходят — как мы чуть не пристреливаем пару зашевелившихся солдатиков, валявшихся у телег. То ли раненные, то ли просто от страха обосравшиеся, до того они прикинулись ветошью, а сейчас, вскочив, возопили, чтобы и их с собой мы забрали. Очень хотелось пристрелить. Но жалко патронов.

— Винтовки взяли! Ты! Ящик с патронами подхвати открытый! И пошли с нами, мерзавцы! Под суд отдам! — навязались на мою голову… Один и впрямь ранен, на рукаве расплылось темное пятно, и прихрамывает… Интересно, из валяющихся — кстати, не так и много, десятка два, пожалуй, от силы — сколько еще просто надеются отлежаться? Ну, да, не до того сейчас… Нет, этот и впрямь ранен, с него толку никакого… Да и второй нахрен сдался — Вы, оба! Вон отсюда, назад пошли! Ты! Винтовку за спину! Пошли, я сказал, бля, бегом! Остальные — за мной, отходим!

Откатились землемеркой на два переката — метров на пятьдесят — и пришло время и пострелять. Драгуны, бросив терзать остатки роты, собрались в цепь, и целенаправленно рванули в нашу сторону. Однако, и чуть, но в горку, и лошади уже малость подустали — идут не очень чтоб быстро. Эх! Сейчас бы роте в атаку пойти, в штыки ударить! Тогда, глядишь, не только обоз спасем, но и этих всех положим, если не сообразят сбежать! Но рисковать своим отделением, оставаясь у обоза, не стану. Пусть лучше потом судят. Драгун втрое минимум больше, и эти уже могут и не попасться так по-глупому. А если навалятся скопом, да с умом — то пока рота подойдет — нас всех порешат. Да и то сказать. Не было у меня надежды, что пойдет в атаку рота. И наперед сказать, и правильно я не надеялся. Никуда рота не пошла.

Приказал, пробегая мимо прикрывавших, открыть огонь. По цепочке, с фланга. На перебежке — дозаряжать. До всадников метров двести — с соткой на прицеле почти наверняка промажут, в лучшем случае в ноги лошади попадут. Но главное — промахи и перелеты на полверсте — уйдут в землю, не добьют до наших. А драгунам все одно беспокойство. Дали мы два залпа, прикрывавшие нас — три, и как раз успели перевалить за невеликий гребень. Смотрю — раненые впереди ковыляют, смотри-ка — один другого тащит под руку, но винтовку не бросил, и ящик волочет, как приказано. Правильный душара, надо будет похвалить. Если не убьют. А Коля с Сашей уже больше чем полпути прошли, можно сказать, почти добрались до каменоломен. Там выходил на поверхность какой-то каменный отрог, невысокие пологие скалы, от силы в пару метров каменные лбы — и изрыты-изковыряны ямами-проломами, тоже не особо глубокими. Старая каменоломня, кустами поросла. Там, если заберутся — их даже с одним Колиным револьвером взять будет ой как дорого. Ну а пока мы развернулись, держа на прицеле бровку. И дождались — аккурат, как Бруно гаркнул, что кроют мол, и только я собрался команду на старт дать — показались над бровкой силуэты. Так уж вышло, что жахнули мы со всех восьми стволов — нехорошо, конечно, кабы вдруг чего — а все перезаряжаются. Но такой, видать, солидный залп у нас вышел, что никто к нам за бровку не сунулся. Еще два переката мы сделали без всякого противодействия — а потом драгуны решили было по нас стрелять с бровки, залегши. Это они зря — на фоне неба, на лысом пригорочке, на сотне шагов — это не вариант, ребята. В одного я точно всадил пулю — видел, как тот дернулся, и уронил голову. Убил или ранил, не знаю, но попал. Огонь по нас вскоре прекратился, а пара-тройка холмиков так и остались на бровке. У нас только Бассу ногу поцарапало, но именно царапина — кровища, конечно, хлещет, но ничего, не жалуется. В итоге — отходим уже на приличное расстояние, увеличивая дистанцию перебежки — вот уже и не особо нас и достанешь. Догнали раненных, они уже еле ковыляют… ничего, некогда с вами нянчиться, идите, или сдохните.

Да только драгуны грамотные попались. Не стали они нас обстреливать попусту. Они обозом занялись. Пополнили, наверное, свои запасы, потом стрельба была — мы думали, наши в атаку пошли. Оказалось потом, что это наоборот драгуны стали на дурика засыпать наших пулями. Благо патронов — целый обоз. К чести командиров, рота, разжившись немного патронами у побитых заградителей, не побежала, а залегши в болотине у реки, стала вяло отвечать. Тогда драгуны просто запалили обоз и ушли. Они свое дело сделали.

И опять-таки — все это нам рассказали после, а на тот момент у нас были совсем другие интересы. Драгуны, когда поняли, что нас совсем немного, и мы отходим к каменоломням — отрядили дюжину всадников то ли нас перехватить, то ли просто пощипать. Вышли эти засранцы широко по флангам, метров за четыреста — не так просто и попасть, да еще и все время движутся. Вроде как две тройки отрезать нас намеревались от камней, а еще две — подрезать с тыла. Да тут у них оказия вышла. Грохнула с каменоломни винтовка. Коля, музыкант хренов! И где только, сволочь, патронов взял? Не иначе, на лошади какой-то запас был, больше неоткуда. Давай, лупи по ним, Айвазовский! И ведь, гад, умеет! Четвертым или пятым выстрелом спешил всадника — правда, его тут же подхватил на седло товарищ. Но тройки как-то заметались — а тут еще и вторая винтовка присоединилась — Саша, что ли? И хоть бахнула только пару раз вторая — но совсем, видно, погрустнело драгунам — и пошли они в обратку. Решив напоследок отомстить, видимо — пошли сходиться с нами, дав бесполезный залп, слишком издалека. Все же с седла стрелять так далеко — глупое дело. Не долго думая, разделил опять на две волны — и приказал лупануть с прицелом триста на каждый фланг. Два залпа цепочкой отработали — и когда Арно сбил, похоже, наглухо, одного всадника — драгуны окончательно поняли весь волюнтаризм своих действий. И ушли на высоких оборотах к своим, за бровку. Пули защелкали по камням, когда до спасительных каменоломен оставалось метров сто — это драгуны, закончив возиться с обозом, принялись за нас — но кроме абсолютно глупой пули, уложившей прямо в затылок Басса, мы не огребли. Дурная пуля, на такой дистанции только случайно попасть и может. Жаль парня, толковый был. Хотя и дурак. Велел обобрать на патроны и ранец, и идти занимать оборону среди камней. Вырвались, по крайней мере, пока. А дальше посмотрим.

Из-за пригорка уже вовсю поднимался дым, и вскоре раздались первые выстрелы и взрывы боеприпасов в горящем обозе. Нечего сказать, повоевали.

В камнях досиживаем до темноты. А чего на рожон-то лезть. Успеваем даже перекусить, притащить, и кое-как привалить камнями Басса. Заодно забрав оставленные, второпях, у него по карманам обоймы. Саша совсем не радует состоянием — похоже, жар у него. Рубанул его саблей вражина преизрядно — мясо до кости разрублено. Промыли водкой, на трофейной лошади найденной, да перебинтовали. Приблудный раненый, благо у него только рука прострелена, подвергается такому же лечению. Да и все остальные — даже мне Боря заботливо промывает водкой ссадину на башке. Жить можно.

Посчитали припасы — патронов, в общем, хватает — всем получилось набить полный комплект. Но, уже прокрутив обратно весь сегодняшний бой — понимаю, где я серьезнейшим образом лажанулся в подготовке. Что ж, будем исправлять. Даю всем указания, запомнить, раз, и навсегда. У каждого — четыре подсумка. Израсходовал половину боекомплекта — дай доклад командиру! То есть мне. Израсходовал три четверти, проще говоря, остался последний подсумок — опять доложи — и не смей расходовать, до самого моего приказа. Ну, или если только вот прям сейчас тебя не убивают, и нет иначе способа избежать, как стрелять. Тогда такой конфуз, как сегодня, не повторится. Коле про наган напоминать не стал, авось больше не лопухнется. Хотя, я сам тоже хорош — забыл про свой второй револьвер, маленький гражданский бульдог. Растяпа. В кармане же лежал. И со старухой бывает порнуха. Гранаты распределил нашим гранатометчикам — три штуке Хумосу, две Коле, по одной нам с Арно. Жаль, не сообразил, набрать в обозе еще. Протупил, опять же. А гранаты против коняшек весьма хорошо пришлись. Особенно Хумос порадовал. Выразил ему благодарность даже, построив всех в безопасном местечке. Перед строем, как положено. Аж загордился тот, кулацкая морда. Похвалил и приблудного, что товарища тащил, и ящик с патронами не бросил. Правда что, в том ящике почти и не осталось ничего — но то не его вина — что приказано, то ен и сполнил. На досках с этого ящика и сварил Арно некий кулеш, использовав трофейные припасы, с седельной сумки. Я с трофеев забрал себе две пачки револьверных патронов, да флягу с вином. Больше ничего интересного не обнаружилось.

Пока готовился ужин, все думал — чего дальше делать-то? Обратно к обозу идти? Так там, поди, уже и искать нечего. В деревню к своим? А дойдем ли мы? Ждать, не придут ли свои? А с чего им к нам идти, коли еще не появились? Разведку выслать? — так мы не в тех силах, чтобы рисковать хоть одним стволом. Не раненных же посылать? Да вот, кстати, еще раненые, точнее Саша. Его надо бы к своим, а то так помрет запросто. Но все же идти напрямик, по полю — боязно. Ну как драгуны не все ушли? Отсиживаются на скирдах? Они, по разумению-то, вполне грамотно все подготовили. Кабы мы чуть раньше всполошившись не начали, не сорвали бы им все — постреляли бы они нас там знатно. Ведь, так прикинуть — не попадали мы по ним, разве что случайно. На скирдах они, сверху лежали — вроде бы и видно, куда целить. А в том и подвох. Коли прицел не переставлен на дальность — а там метров-то четыреста, а то и с лишним — все пули ниже уйдут. А ниже — скирда сырая — через нее не пробьет, до лошадей не достанет, да если и пролетит что — разве синяка набьет. Грамотно посчитали. Да только и сами они готовились стрелять в спину колонне — и промахов чуть меньше, и главное — дальность побольше. Оттого, наверное, не успев прицелы переставить, и они изрядно мазали. Да и по нам в догон сгоряча стреляя, тоже наверное потому промахивались. Однако, грамотно засаду сделали. И роту разгромили, и обоз сожгли наш. Нет, таких нельзя не опасаться, не стоит их за дураков держать.

В итоге, решил я идти до реки в обход, за каменкой сначала. А потом по большой дуге от одной чахлой рощицы к другой — а там выйдем к воде, и решим, в брод, или к мосту все ж идти надо. Колю — вперед, Сашу на лошадь, второй раненый ее и поведет.

Остальные рассыпались эдаким ромбом — и пошли. Перед тем повторили фокус, уже сработавший на юге — разложили из сушняка кучу, которая от нашего костерка вскоре должна была загореться, а через часок-другой и несколько револьверных патронов стрельнут. Да и до того отсветы видно будет далеко в темноте. Авось, и в этот раз поможет этот нехитрый прием. Так, говорят, еще Кутузов с Суворовым, а до них и Фридрих врагов за нос водили. Так что и мне не зазорно.

… Речка оказалась отнюдь мелкой, и довольно быстрой. Пока нашли место, где смогли перейти в брод без проблем — ушли изрядно в сторону, к югу. Да и каменку обходить пришлось, лошадь опасно по таким камням вести. Зато особо конной атаки с этого края не опасались. Вымокли при переправе почти по пояс, но это ерунда. Не так все и страшно оказалось — и не напал никто по пути, однако, больно уж большой вышел крюк. Ясно стало — не дойти нам быстро до своих. Да и заплутать не сложно так, в темноте-то. Нам до деревни вечером, с ротой-то, идти оставалось верст пять, не меньше. А теперь и десять может быть, да и дороги не знаем. В общем, сначала вышли на проселочную дорогу, и решили встать лагерем. Да тут Коля, отскочив вперед на полверсты — вернулся, и доложил — впереди деревенька. Ну и — решили идти туда, обсохнуть и обогреться, да и все лучше в деревне-то ночевать.

Деревня-то, смешно сказать — десятка полтора домов. Никого нет, в смысле войск — только жители. Тут же направил две тройки шерстить по домам, кто чем дышит, а сам с остальными пошел занимать дом получше в плане обороны и всякого.

Всполошившиеся хозяева сначала не хотели отпирать, но я не стал даже раздумывать, и сразу шарахнул с карабина через дверь. Оказалось — крайне удачно, точно главе семьи в пузо. А нехер. Дверь тут же открыли. Легонько настучав по мордам прикладами хозяйке и старшей дочке, объявили, что нам срочно необходимы их ботинки и мотоцикл, то есть пожрать и переночевать. А они могут пока перебраться в добротный хлев, пристроенный к дому. Утащив туда еще булькающего папашу — дверь толстая, но все одно пуля прошла навылет. А нехрен, нехрен препятствовать доблестным солдатам рисской непобедимой армии. И двери не открывать по первому требованию. Поторопил их, заявив, что задержка в исполнении будет расценена как желание женщин скрасить наш суровый досуг. Вымелись все моментально. Вот так-то ладно. Вскоре и остальные подтянулись. Вроде все нормально, народец понятливый, стрельнуть кроме меня только один раз пришлось, правда, там и хозяйка поопытней была — стояла сбоку от двери, обошлось разбитым прикладом носом и перебитыми посудой и окнами. Один дом пустовал, и выглядел довольно-таки неприглядно — окна выбиты, дверь с петель. Приказал привести ко мне старшего хозяйкиного. Коля его допросил, без всякого насилия, хотя я бы этому волчонку прописал разок-другой. Для профилактики. Но повода он не давал — а просто так — что мы, звери что ли? Рассказал — в том доме жил мужичок, родом из Рисса как раз. Ну а как началось, по его душу явились жандармы. Ну и уволокли, и его, и всю семью, ну и дом изнахратили. Эвона как оно. Бывает… Заодно выяснили, что до деревни, где наши должны стоять — аккурат по дороге шесть с лишком верст. С утра за пару часов добежим.

Вроде обустроились. Выставил пост, первым поставил Вилли, потом Арно стоять будет, на утро Коля сменит. Сашу положили, поменяли повязку. Вроде стало полегче ему — может, и выживет. Накормили и вина выпить заставили. А вот приблудный что-то плох стал — похоже, как те, которых мы на перевал тащили. Ну, значит — оставим в деревне, на местных. И наплевать, он вообще не из нашего отделения. Не жалко.

Как наелись, приказываю им, по парам разбившись, по очереди оружие почистить. Заодно проверяю у всех патроны — выкинул несколько штук, в крови заляпанных. Чорт его знает, винтовка, конечно, не автомат — но вдруг тоже прихватит гильзу? Недостатка особого у нас нет в патронах. Чистка оружия успокаивает и дисциплинирует. Только после — разрешаю всем спать. А сам присел у окошка — чего-то сон не берет пока.

— А скажи, командир, а как ты почуял-то их? Чего решил стрельнуть? — это Коля ко мне подсаживается, трубочку набивает.

— Хм… Знаешь, не пойму толком. Вот как взгляд на себе чужой чувствовал, наверное. А потом уж и не помню толком, чего меня понесло.

— Ага. Вот. Точно. И я так — смотрели они на нас на всех. Нельзя смотреть на людей, когда в засаде. Или не на людей смотреть. Или представлять, что это куклы в балагане на ярмарке. Неживые.

— Наверное… Еще как обычно — загривок дыбом встает, и холодно затылку… Только что-то может и еще было, не вспомню так…

— А я тебе скажу, командир — уверенно говорит Коля — Стеклом блеснул с них кто-то. Командир. Наверное. Я тоже только сейчас сообразил, чего мне не так показалось. А ты, видать, опытный, раз заметил, даже подумать не успев. И про загривок точно говоришь, есть такое.

— Ну… так получилось — не рассказывать же Коле, что в иное время в ином мире действительно приучаются от блика на стеклышке шарахаться иногда — Ладно, чего уж там. Главное — ушли. Обоз только жаль — денег за телегу отдали.

— Жаль. А чего вы ее не забрали-то? Не успели?

— А демоны его знают, Коля. Не то что не успели, а не сообразил я, наверное. Хотя, ее ж там разворачивать, могли и не успеть. Опять же вдесятером на телегу сесть — не уехать быстро было бы, она ж еще и груженая. А оставить кого — так тут бы им и крышка.

— Пару телег взяли бы…

— Так чтоб я был такой умный до, как ты — после, Коля. Я даже по трофеям на битых драгунах не успел разрешить.

— Не, последнее дело трофеи в таком деле брать…

— Та да — усмехаюсь. — «И польстился корыстью Бородатый: нагнулся, чтобы снять с него дорогие доспехи, вынул уже турецкий нож в оправе из самоцветных каменьев, отвязал от пояса черенок с червонцами, снял с груди сумку с тонким бельем, дорогим серебром и девическою кудрею, сохранно сберегавшеюся на память. И не услышал Бородатый, как налетел на него сзади красноносый хорунжий, уже раз сбитый им с седла и получивший добрую зазубрину на память. Размахнулся он со всего плеча и ударил его саблей по нагнувшейся шее. Не к добру повела корысть козака: отскочила могучая голова, и упал обезглавленный труп, далеко вокруг оросивши землю»

— Это что, сказание какое? — интересуется Колян — Ваше, северное?

— Нет — смеюсь уже совсем — Это… южное. Южнее нас жили. Вроде как эти… как бишь их… Вольные. Только те совсем разбойники и ворье были. Вот про них сказ.

— Интересно… А расскажешь?

— Потом, Коля, при случае. А сейчас — давай-ка спать!

Заваливаюсь спать, и засыпаю почти мгновенно. Как в омут провалился.

…Старенькая девятка, которую, будь она лошадью, давно бы пристрелить пора, елозит на поворотах лысорезиновой жопой. Дождь, надо же поаккуратнее, да на таком барахле. Но надо торопиться. Секундомер снова тикает, а на Киевском шоссе, как обычно, пробка. Не успеваем, не успеваем мы в аэропорт. Значит, огромный самолет, который видно с этой стороны даже из-за Пулковских высот, огромный самолетище, торчащий как выброшенный на берег кит, улетит без нас, и я опять не смогу увидеть могилу сына. Хотя я знаю, что и могилы-то не осталось никакой. Но на самолет надо успеть. Потому что иначе мы просто погибнем — нас обязательно затопит наводнением. Плевать на все, на встречку, через разделительную! Сносим бампером отбойник, как картонный… А Галя все не может найти в бардачке сигареты, перерывает все там, по третьему разу — ну как же нету. Они же там должны быть! Твою мать, Галочка, ну какого ж хрена! Ищи! Мы же иначе опоздаем! «Ищи, ищи, дура!» — ору я на нее — а у нее губы трясутся, слезы текут… Ну как же так, ищи, миленькая, ищи, эти сигареты — это же наш билет, без них не пропустят! Приходится бросить руль, и помогать ей, только изредка поглядывая на дорогу — умная старенькая машина почему-то сама старательно обруливает встречных… Вот проскочили танки напротив Обсерватории — вот он, виден самолет, и огромный въезд в него, прямо в борту, в который, как в Ковчег, вливается поток машин… всем надо улетать, все хотят успеть… И тут на спуске с поворотом машину вдруг срывает в занос, и мы, как в детстве на горке, закрутившись волчком, вылетаем с трассы… Медленно-медленно летим — прямо в самолет… и врезаемся в него с оглушительным грохотом…

— Твою мать! — дернувшись, с силой провожу по лицу рукой. Первый раз за все время тут мне приснился сон про прошлую жизнь — и надо же, такой бредовый… Выпить надо наверное, и лучше не вина, а покрепче, думаю я себе.

И только потом соображаю — что-то громко у нас стало — стрельба стоит, аж уши ломит.