Гроза 1940

20 мая 1941 года. Восточнее Владимира-Волынского.

Когда рассвет осветил верхушки деревьев, на позициях артиллерийского полка стояла тишина. Заняв с вечера позиции, артиллеристы получили приказ отдыхать и, завернувшись в шинели и плащпалатки, устроились прямо у пушек. Даже часовые старались производить меньше шума, чтобы не мешать спать уставшим людям, совершившим за четыре часа стокилометровый бросок. Бригаду до последнего держали в местах основной дислокации, опасаясь немецких шпионов. И только вчера утром подняли по тревоге, объявив учения. Весть о выходе в летние полевые лагеря облетела военный городок, несомненно, достигнув заинтересованных ушей. Для этих же любопытствующих местом проведения учений объявили самый дальний юго-восточный полигон. Но, пройдя в данном направлении более десяти километров по шоссе, машины бригады свернули в лес, развернулись на запад и лесными и проселочными дорогами к вечеру добрались до позиции. Хорошо хоть то, что позиция была заранее подготовлена, и не пришлось в спешке перекидывать кубометры земли.

Здесь личный состав полков построили и зачитали приказ о начале войны. В строю стояла мертвая тишина. Бойцы и командиры осмысливали услышанное, прощаясь с мирной жизнью. Страха не было, только злость на мерзавцев, которые не дают людям спокойно жить, заниматься своими делами, растить детей, просто радоваться всходящему солнцу и чистому небу. Посерьёзневшие красноармейцы быстро установили орудия, выгрузили снаряды, натянули над орудиями маскировочные сети. Прибывшая одновременно с ними мотопехота рыла окопы впереди их позиций. Управившись со своей работой, артиллеристы помогли «"царице полей"», понимая, что их жизни зависят от того, как подготовится пехота. К заходу солнца работа была завершена, позиции приготовлены, возможные цели распределены, определены ориентиры и сектора обстрела. Бойцы устроились на ночлег в максимальной близости от своих орудий, большинство просто между орудийных станин.

Старший лейтенант Казаченко проснулся, когда солнце уже косыми лучами прорезало ветки деревьев. Заливалась в ветвях какая–то птаха. Деловитые муравьи протаптывали новую дорогу в обход станины, перегородившей привычный путь. Скрипели под ветром сучья деревьев, шелестела листва. Благодать, да и только. И не верится, что скоро сюда докатится железная армада фашистских танков, впрочем, произойдет это не раньше середины дня. Командование специально выбрало место засады подальше от границы, чтобы дать немцам полностью втянуть свои танковые дивизии за рубеж границы. Вставать было рано, но и спать не хотелось. Казаченко поднялся, потянулся, разминая затёкшие от лежания на земле мышцы, и поспешил к стоящей внизу бочке с водой – умываться. К его удивлению там уже было довольно много народу. Оба взводных с его батареи, командир второго орудия сержант Усов и весь его расчёт, начальник штаба дивизиона капитан Захаров. Раздавался смех, как всегда балагурил командир второго огневого взвода лейтенант Черных. Поприветствовав комбата, он продолжил:

– А вот скажите мне, товарищ капитан, какие женщины лучше?

– Какие нравятся, те и лучше, – ответил Захаров.

– А вот не скажите, товарищ капитан, – не унимался Черных, – лучше те, которые пока недоступны. Смотришь не неё и облизываешься. А как узнаешь поближе, так она уже и не лучшая.

– Помолчал бы, Дон Жуан, – вмешался в разговор Казаченко, – а то надоешь своей болтовнёй, мы твоей жене все твои разговоры и перескажем.

– Жене не надо, – в притворном ужасе вскинул руки лейтенант, – уж лучше тёще, тогда точно мучиться недолго буду.

На этот раз засмеялись все, даже пытавшийся казаться серьезным начштаба, жена лейтенанта Черных была выше его на полголовы, в своё время занималась пятиборьем, и, возникни у неё такое желание, без труда наставила бы мужу синяков. Знали они и то, что Черных жену любил, и измены ей допускал только языком.

Умывшись, комбат вместе с взводными вернулся в расположение батареи. Сержанты уже подняли бойцов, и повели на физзарядку, война войной, но распорядок должен выполняться, пока это возможно. Вскоре запахло свежим хлебом, подвезли кухню, все поспешили на завтрак. Завтрак был горячий, но обед старшина уже выдал сухим пайком, вместе с продуктами впервые выдали «"наркомовские"» 100 грамм водки на человека. Удивлённые красноармейцы недоверчиво брали свою долю, посматривали на старшину. «"Бери, не сомневайся"» – покрикивал тот на бойцов, – «"на войне положено, согласно приказа главнокомандующего"». И это невиданное в мирное время событие окончательно убеждало красноармейцев, что война уже началась, только до них пока не докатилась.

После завтрака комбат велел проводить учения «"без стрельб"». Расчёты тренировались по занятию позиции, прицеливанию по ориентирам, подноске боеприпасов, действиям по команде «"воздух"». Пару раз над дорогой, действительно прошли какие–то самолёты. В этот момент на батареях всё замирало, расчёты зенитных пулемётов занимали свои места, сопровождая пролетающие самолёты стволами, но огонь не открывали. К десяти часам с запада стали раздаваться первые орудийные выстрелы, но скоро затихли. Спустя некоторое время, километров шесть севернее шоссе, наблюдатели зафиксировали воздушный бой. Серебристые черточки вертели непонятную артиллеристам карусель, потихоньку смещаясь на запад. Из стаи металлических «"мух"» вываливались отдельные машины, большинство, совершив вираж, возвращались обратно, и только две, оставляя за собой полосу дыма, потянули в сторону. Скоротечная свалка закончилась так же быстро, как и возникла. Кто взял верх, неискушенные в воздушных схватках артиллеристы определить не смогли.

Вскоре командир полка дал приказ прекратить учения и отдыхать до особых распоряжений. Артиллеристы расстелили плащпалатки у орудий и легли ждать. Кто–то тихо переговаривался, кто–то чистил карабин, самые хладнокровные пытались заснуть. Старший лейтенант Казаченко отправился в траншеи пехотной роты проведать их командира, с которым познакомился вчера вечером. Пехотинцы тоже отдыхали ожидая боевого приказа, курили собравшись маленькими группками, кто–то травил байки, то и дело над окопами раздавался смех.

Старлей Казаков, командир мотострелковой роты, услышав вчера фамилию соседа-артиллериста, радостно хлопнул того по плечу:

– Да мы ж с тобой, комбат, однофамильцы. Может и земляки вдобавок. Ты откуда? – Узнав что артиллерист кубанский, тот обрадовался ещё больше:

– И вправду земляки. Я ж ростовский, с Шахт. Слышал про такой город. Славный город. Половина города шахтёры, а другая половина их жёны.

– А дети как же? – поддержал Казаченко.

– А дети тоже будущие шахтёры, – не растерялся Казаков.

– А ты как же?

– А я по комсомольскому призыву, как ремесленное закончил, так повестка в училище и пришла. А дальше сам знаешь как. Партия сказала надо – комсомол ответил есть.

– А орден за что? – кивнул Казаченко на грудь пехотинца, украшенную «"Красной звездой"».

– За Финскую. Попал гранатой в амбразуру дота с первого раза. – Увидев недоверчивый взгляд артиллериста, пояснил. – Обошли мы его с моим взводом и успокоили гранатами. А то он гад весь батальон в снегу держал.

Неунывающий комроты балагурил всё время, создавая впечатление несерьёзного человека, но окопы, как отметил Казаченко, бойцы его роты копали строго по науке. Никаких вольностей старший лейтенант Казаков не допускал. Под стать ему были и сержанты, большинство также прошли Финскую, у некоторых были медали. Пройдя по позиции роты, комбат убедился, что поддержка ему будет серьёзная. В общем, командиры остались довольны друг другом, договорившись встретиться ещё, если будет возможность.

Комроты Казаченко обнаружил на наблюдательном пункте роты. Тот проводил последний инструктаж своим командирам и сержантам.

– Запомните мужики, в бою самое страшное не обстрел или бомбёжка. Самое страшное – паника. Для её возникновения достаточно одного перетрусившего засранца. Увидит такой «"герой"» ползущий на него танк, взвоет от страха, и давай по окопам бегать и орать от ужаса, что мол обошли, предали, бросили. А от него зараза и к нормальным бойцам передаётся, глядишь, а вокруг уже не боевое подразделение, а стадо ополоумевших баранов. Так вот, приказываю: трусов и паникёров немедленно успокаивать прикладом по затылку, когда очухаются нормальными людьми станут. Если не получится прикладом, можно и пристрелить, война спишет. Самое главное, чтобы особист не увидел, а то обидится, что его клиентуру убираем. Следующее, на что обратить внимание – расход боеприпасов. Неопытный боец начинает лупить со всей скоростью, не успевая прицеливаться, лишь бы выстрелить. Так вот, автоматические и самозарядные винтовки таким не давать. Пусть у трёхлинейки затвор подергает, пока обойму выпустит, успокаиваться начнёт. Теперь о тех, у кого зуд геройства в заднице горит. Кидать гранаты по танкам разрешаю только из окопа. Бежать на них с геройскими криками запрещаю, по своему опыту знаю – ещё ни один не добежал.

– Для вас, лейтенанты. – Продолжил он, обращаясь к командирам взводов. – Поднимать людей в штыковые атаки по собственной инициативе запрещаю. Рукопашная – крайнее средство, и только в том случае, если враг подошёл вплотную. Вы мне нужны живыми, по возможности, до конца войны. Я не хочу вашим матерям похоронки писать. Слушайте своих помкомвзвода, они все с боевым опытом, дурного не посоветуют. – Он помолчал и добавил. – Ну вот, пожалуй, и всё. Всему остальному только на собственном опыте научиться можно.

Командиры стали расходится по позициям своих подразделений. На НП остались только Казаков с политруком. Комроты убрал с импровизированного стола из патронных ящиков, разложенные там, бумаги, выставил на него буханку ржаного хлеба и три кружки.

– Давай, «"бог войны"», помянем нашу мирную жизнь.

Политрук в это время открывал ножевым штыком от СВТ банку с мясными консервами, пластал хлеб. Комроты, подмигнув глазом, достал флягу, встряхнул её, довольно улыбнулся. Налил в кружки на треть, взял свою, поглядел на Казаченко с политруком и сказал:

– Давайте, мужики, за победу. Не знаю, доживём ли, война штука долгая.

Командиры выцедили свои кружки, зажевали коркой хлеба. Комбат спросил Казакова:

– А не боишься, что содержание твоего инструктажа особисту перескажут.

– Не боюсь, – отмахнулся комроты, – он у нас нормальный мужик. Вместе с нами под финскими дотами лежал, не брезговал.

– Повезло. – Сделал вывод артиллерист. – А наш бригадный, пока в городке были, таким героем ходил, а как на «"учения"» отправились, так он сразу в санчасть. Мы ещё удивлялись – чего это он? А как приказ о войне зачитали, сразу всё понятно стало.

– Тоже повезло, – вмешался в разговор политрук, – а если бы он сейчас под соседним кустом трусился и требовал себе блиндаж в три наката копать? Казаков налил ещё по одной:

– Давай мужики ещё по одной за то, чтобы мы живыми из боя вышли. Не успели командиры выпить чарку, как на НП вбежал боец:

– Товарищ старший лейтенант, кажется, подходят, по шоссе грузовики на всей скорости бегут.

– Вот же сволочи, – высказался политрук, – даже выпить спокойно не дают.

– Прощевайте, мужики, – подскочил Казаченко, – живы будем, свидимся!

Он быстро взбежал на холм, вдоль гребня проскочил на позицию своей батареи. У орудий уже царила лёгкая суета, бойцы убирали лишние вещи, наводчики прокручивали маховики наведения. Заряжающие с подносчиками вскрывали орудийные ящики, чтобы не тратить время на них во время боя. Комбат занял место на своём НП, осмотрел в бинокль дорогу. По шоссе в беспорядке бежали машины, легковые отчаянно сигналя обгоняли грузовики. Наконец, их поток схлынул. Но вот на шоссе из–за поворота выехали мотоциклы. На них, что–то горланя, сидела и лежала немецкая пехота. Мотоциклы, не соблюдая никакого порядка, беспорядочным стадом катились по дороге. Передний выписывал по всей ширине зигзаги, остальные пытались его обойти, когда это удавалось, всё начиналось заново уже с новым лидером. «"Веселятся"», – удивился Казаченко, – «"вот бы снаряд в эту кучу положить"». Но стрелять до взрыва моста категорически запретили, а мост, конечно, будут рвать только под танком.

– Батарея к бою, – дал приказ Казаченко, хотя необходимости в нём не было, все бойцы и командиры давно были у орудий. Оставалось ждать приказа на открытие огня.

Сержант Федулин посмотрел на часы, до смены оставалось двадцать минут, но судя по суете на дороге, сменить их уже не успеют. Действительно, вскоре на шоссе показалось стадо немецких мотоциклистов. Они весело горланили какую–то песню, что–то выкрикивали, некоторые на ходу перепрыгивали с одного мотоцикла на другой. Доехав до моста передний остановился, затормозили и другие. Сержант махнул рукой, бойцы его отделения взяли немцев на прицел, ожидая приказа на открытие огня. Федулин ждал, приказ требовал взрывать мост под танком, мотоциклистов же пропустить. Если только они не станут проверять мост. В случае опасности обнаружения взрывчатки, мост следовало подрывать не дожидаясь подхода танков.

Немцы достали из багажника одного из мотоциклов какой–то ящик, окружили его, быстренько разобрали содержимое. Вот один из них откинулся назад, запрокидывая над головой бутылку. «"Да они же пьяные!"» – вдруг понял Федулин. Немцы, действительно, были изрядно навеселе. Изъятые в одном из продовольственных магазинов, два ящика с водкой сделали своё дело. Русская водка оказалась намного коварнее немецкого шнапса, быстро дурманила головы, толкала на странные поступки. Но солдатам было весело. Эта кампания напоминала им прошлогоднюю. Тогда они вот также весело катились по Франции, снимая пробу со всех винных погребков, которые попадались им по дороге. Солдаты дружно помочились на перила моста, и уселись на обочину ждать подхода передовых танковых батальонов.

Сержант Федулин успокоился, кажется, проверять мост немцы не собирались. Он перевёл взгляд на дорогу, над ней начинал подниматься шлейф пыли, это рвались на восток передовые танковые батальоны немцев. Немцы сели на мотоциклы и тронулись на другую сторону моста, оставив для охраны один. Вот показался передний танк. На башне, свесив ноги в люк, сидел командир танка, увидев мотоциклистов, он радостно закричал и замахал им руками. Танк не сбавляя скорости устремился на мост. Федулин взялся за ручку магнето, дождался когда весь корпус танка оказался на мосту, и крутанул её. Взрывчатки под мост заложили не жалея, но даже бойцы его отделения, лично участвовавшие в минировании, не ожидали взрыва такой силы. Мост буквально подлетел в воздух вместе с танком, которому не повезло на нём оказаться, развалился на части и рухнул вниз кучей металлического лома. Вслед за мостом рухнул в воду и танк. В полете с него сорвало башню и она упала в речку в нескольких метрах от корпуса. Тут же по всей длине засады ударили орудия, взметнулись на шоссе султаны земли, вспыхнули первые танки от более удачных попаданий. Растерявшиеся немецкие танкисты начали останавливать танки, хотя один рухнул в реку, вслед за первым. Из него выпрыгнули танкисты и попытались плыть к берегу. Ударили выстрелы, и они, один за одним, ушли под воду, это отделение Федулина принялось за работу. Застрочил пулемёт, пулемётчик принялся за танкистов, которые пытались покидать танки. Первый из оставшихся на шоссе уже горел, у второго разорвало гусеницу и оторвало два передних катка. Он безуспешно пытался сдать назад, но его только развернуло кормой к засаде, наконец, в него попал ещё один снаряд и он вспыхнул. Поняв откуда ведётся огонь, немецкие танки начали разворачиваться к засаде лобовой бронёй. Они попытались сойти с шоссе. Несколько из них рывком спрыгнули с шоссе в кювет и всей массой ушли в грязь, в которую превратилась земля за два дня обильного полива. Попытки выбраться приводили к тому, что они только глубже погружались. Наконец немцы прекратили попытки выехать и решили открыть огонь с места. Но косо погрузившиеся танки не способствовали меткости стрельбы, а затем артиллеристы, занятые поначалу более опасными целями, перевели огонь на них.

Танки, оставшиеся на шоссе, начали пристрелку позиций противотанковых пушек, с каждым разом снаряды ложились всё точнее, но, вдруг, один из них подпрыгнул от удара снаряда, явно большого калибра, и разлетелся в огненной вспышке. Через несколько секунд, такая же участь постигла другой танк, а после того как подобными снарядами оторвало башни ещё у двух, немецкие танкисты начали выпрыгивать из своих машин и в панике разбегаться. Из близлежащей рощицы выехал невиданный сапёрами танк без башни, с громадной пушкой в скошенном лобовом листе, не торопясь выбрал позицию, и, подворачивая слегка корпус после каждого выстрела, начал огонь по немецким танкам. Вот в него ударил трассер немецкого снаряда и свечкой ушёл вверх, такая же участь ожидала второй, затем третий снаряд, а потом сапёры перестали обращать внимание на эти попадания. После десятого выстрела и девятого разлетевшегося немецкого танка, самоходка продвинулась вперёд, выбрала другую позицию и продолжила избиение первой роты передового танкового батальона немцев. Выпустив ещё пять снарядов, самоходчики опять поменяли позицию, потратили последние пять снарядов и задним ходом, держа всё время машину лобовой бронёй к немцам, вернулись на место своей засады. После её прогулки первые две роты немецкой колонны практически перестали существовать.

Взрыв моста послужил артиллеристам сигналом к открытию огня. Наводчики, давно выцелившие «"свои"» танки, сопровождали их подворачивая маховики горизонтальной наводки, ожидая только команды на открытие огня. Увидев вспышку поднявшую то, что ещё секунду назад было мостом, в воздух, Казаченко дал команду открыть огонь. Тут же ударили все орудия батареи, почти одновременно с ними открыли огонь остальные орудия дивизиона. На шоссе вспыхнули первые танки второго батальона немецкого полка, выделенного в качестве целей их дивизиону. Немедленно ударил второй залп, очередные попадания зажгли ещё несколько танков. А затем выстрелы слились в непрерывный гул, командиры орудий перешли на самостоятельный разбор целей. На шоссе был настоящий ад. Горели танки, метались танкисты, которым посчастливилось выскочить из подбитых машин, пытались развернуться уцелевшие при первых залпах панцеры. Немецкие танки пытались прорваться назад, но убедившись, что позади них шоссе уже забито горящей и потерявшей ход от попаданий в гусеницы техникой, приняли единственно правильное решение – идти в атаку на позиции русских батарей. Несколько танков с ходу спрыгнули в кювет и там остались, погрузившись в мокрую землю по самое брюхо. Но немцы не зря считались покорителями Европы, сдаваться пока они не собирались. Два Pz–3 столкнули в кювет пару, вовсю чадящих, легких Pz–1, и по их корпусам проскочили на твердую землю. За ними стали прорываться остальные уцелевшие танки второго батальона, находящегося в центре и пока менее других пострадавшего, так как по нему вели огонь только противотанковые пушки. Первый же батальон кроме дивизиона сорокопяток обстреливали установленные в засаде танки четвёртой танковой роты бригады. Оттуда были слышны гулкие удары их 76-миллиметровых пушек.

Увидев маневр немецких панцеров, Казаченко метнулся во второй огневой взвод, находящейся ближе всего к его НП. Но лейтенант Черных уже сам приказал сосредоточить огонь на импровизированном мосту. Первый снаряд попал в корпус легкого Т–1 играющего роль моста, но уже вторым остановили Т–3, проходящий по нему. Немцы попытались столкнуть его, толкая сразу двумя танками. Но вот сразу два снаряда угодили в левый из них, а затем снаряд сорвал гусеницу со второго. Первый взвод в это время подбил два танка, подходящих к месту переправы. После этого батарея принялась выбивать танки вблизи созданного немецкими танкистами моста. Через несколько минут боя прорываться в этом месте было уже некому. Успевшие проскочить пять танков в это время развернулись цепью и, стреляя из пушек, устремились к позициям батареи. Близким попаданием накрыло четвертое орудие, упал один из подносчиков, схватился за голову заряжающий. Несколько снарядов упало вокруг пехотных траншей, из которых по немцам вели огонь два противотанковых ружья. Батарея перенесла огонь на атакующие танки, один из которых уже вертелся на месте, бронебойщики перебили ему гусеницу. Остальные маневрируя между разрывами снарядов продвигались вперёд. Но вот остановился один из них, бронебойный снаряд пробил броню, попав в смотровую щель механикаводителя. Оставшиеся три танка увеличили скорость, и выскочили на минное поле. Сразу два взрыва остановили передовые панцеры, а оставшийся начал медленно отползать назад, но далеко уйти ему не удалось. Получив одно за другим два попадания, он начал дымить, внутри сдетонировал боезапас, из всех щелей и люков выплеснулось пламя, выскочивших за секунду до этого танкистов подстрелили пехотинцы. На этом атака захлебнулась.

Оставшиеся на шоссе танки, развернувшись лобовой, самой толстой бронёй к засаде, завязали артиллерийскую дуэль с орудиями полка. Снаряды всё чаще и точнее стали падать на орудийные позиции, но спасти немецкую танковую колонну это уже не могло. Около половины танков было выбито за первые самые напряженные минуты боя, оставшиеся намертво заперты на шоссе, покинуть которое они не могли. Их уничтожение было вопросом времени, если к ним не подойдёт помощь. Но и среди артиллеристов начались потери, немецкие снаряды всё чаще падали вблизи орудий. Началась гонка – кто быстрее и точнее выстрелит, главным призом в которой была жизнь.

Командир бригады подполковник Петров со своего НП наблюдал за развитием боя, пока всё шло по плану. Взрыв моста остановил немецкую колонну, передовые танки были подбиты, надёжно перегородив шоссе. Проскочившие мост мотоциклисты, увидев взрыв, развернулись назад, но открытый по танкам ураганный огонь отрезвил их, и они развернув мотоциклы кинулись убегать. Вдогонку им из леска выскочили два БТ и стреляя из пулемётов устремились в погоню. Даже если немцам удастся уйти, большой роли это не играло, через несколько километров дорогу перекрывали заслоны 8 мехкорпуса. При любом раскладе они были обречены. Петров провел окуляры стереотрубы вдоль дороги. По всей длине дуги танки были надежно остановлены. Артиллеристы и, вкопанные в землю на флангах засады, тридцать четвёрки четвёртой и пятой танковых рот выбили практически все танки авангарда и арьергарда передового танкового полка немцев. Танки второго батальона пострадавшего меньше не могли ни прорваться вперёд, ни отойти назад. Они пытались сойти с шоссе, но все попавшие в кювет немедленно погружались в топкую грязь, в которую превратилась земля в кюветах за два дня полива. Сапёры бригады устроили для немецких панцеров хорошую ловушку.

Он видел отчаянный порыв немецких танкистов, сумевших из легких танков, сброшенных в кювет, устроить себе мост и прорваться в поле. И уже собирался перебросить к этому месту шестую танковую роту Т–34 из своего резерва, но артиллеристы сумели быстро устранить этот прорыв и надёжно его закупорить. Управились они и с прорвавшимися танками.

Успешно шли дела и вблизи моста. Вначале его возмутили действия командира СУ-152 выведшего свою самоходку из засады на открытое место. Задачей его машины было разрушить мост, если бы его не удалось взорвать, но оставшись без дела командир решил поучаствовать в бою. «"Под суд отдам, если живой останется"», – сгоряча решил он. И когда на лобовой броне увидел четкий трассер немецкого снаряда, даже зажмурился, чтобы не видеть как загорится самоходка. Но та, как ни в чём не бывало, продолжала вести огонь. Попадание второго снаряда он видел также чётко, но теперь рассмотрел, как он отлетел от брони, а самоходка следующим снарядом сорвала со стрелявшего по ней Т–4 башню. После семнадцатого подбитого танка, израсходовав все двадцать снарядов боезапаса, СУ-152 задним ходом отошла на место своей засады. Комбриг был поражён, он, конечно, понимал, что орудия этих самоходок превосходят немецкие танковые пушки, но такой эффективности он не ожидал.

Он вновь провел окуляры трубы вдоль полотна шоссе, более половины немецких танков были подбиты за неполных двадцать минут боя. Оставшиеся панцеры развернулись лобовой бронёй к засаде и началась артиллерийская дуэль, хотя исход боя был практически предрешён. Против четырёх дивизионов противотанковых пушек и двух танковых рот, даже семь десятков танков, лишенных своего главного преимущества – маневра, долго не простоят. Но и артиллерия, конечно, понесёт потери. Тогда Петров решил выдвинуть на прямую наводку оставшуюся роту Т–34, находящуюся позади артиллерийских позиций в резерве. По команде взревели моторы танков и тридцать четвёрки взобрались на холм в центре засады. Вскоре к хлопкам противотанковых сорокапяток добавились гулкие удары танковых пушек. Обнаружив нового более опасного противника, немцы немедленно перенесли огонь на него, и это было их ошибкой. Если артиллерии они могли нанести урон и немалый, то пробить лобовую броню Т–34 с такого расстояния ни одна немецкая танковая пушка не могла. Прошло ещё двадцать минут и немецкий танковый полк практически перестал существовать.

– Сто тридцать семь танков, – докладывал Петрову спустя ещё десять минут проводивший подсчёт зампотех бригады.

– А наши потери? – спросил комбриг.

– В шестой роте у трёх танков перебиты гусеницы, в пятой у одного попаданием заклинило башню.

– И всё! – удивился подполковник.

– Да товарищ командир, ни одного поражения танка не зафиксировано, хотя попаданий было много. Вот у артиллеристов намного хуже, выведена из строя четверть орудий – одиннадцать из сорока восьми. Но только пять восстановлению не подлежат, остальные можно отремонтировать. Выведено из строя убитыми и тяжело ранеными более тридцати процентов личного состава. У стрелковой роты потери намного меньше.

– Выводи исправные танки на дорогу и перебрасывай на западный фас позиции, скоро должны оставшиеся полки дивизии немцев подойти, и тех мы так легко не остановим. Оставшиеся пусть ремонтируются, будут поддерживать пехоту. Ей задача прочесать дорогу, выловить уцелевших танкистов. Потом пусть займут запасные позиции и ждут подхода немецкой мотопехоты, странно, что их до сих пор нет. Один дивизион пушек оставишь с пехотой, все остальные орудия перебросишь вместе с танками на новую позицию. И торопись, кажется уже начинается.

На западе действительно стали раздаваться первые орудийные залпы, находящиеся на западном фасе обороны бригады танковые батальоны вступили в бой. Уловив в эфире панические вопли своих танкистов избиваемых русской артиллерией, командование сорок восьмого моторизированного корпуса немцев спешно бросило в бой свою пехоту, не зная пока о том, что помогать уже некому. Не удавалось немцам получить и помощь своей авиации. С самого рассвета та вела тяжелые бои с русской авиацией по всему фронту, и пока нигде завоевать превосходства не смогла. Все ударные группировки немецких бомбардировщиков неизменно натыкались на волны русских истребителей, чаще всего старых «"ишаков"» и «"чаек"». Вызванные на помощь «"мессеры"» вступали в бой с легкой, как им казалось, добычей, но скоро сами попадали под удар новейших «"яков"», карауливших их на километр-два выше. И тогда приходилось вести бой на равных, и не всегда лучшие асы люфтваффе умудрялись вырваться из него без больших потерь. Пользуясь этим русские бомбардировщики, пропустив танковые дивизии, накрыли следующую за ними пехоту сплошным бомбовым ковром. Грозные штурмовики, ставшие самой большой неожиданностью для немецкого командования, выметали с дорог всё, что могло шевелиться. И даже оставшиеся без противника истребители прикрытия, всё те же устаревшие И-15 и И-16, не отказывали себе в удовольствии пройти над дорогой, выпуская оставшийся боезапас по разбежавшейся пехоте. Горели разбитые автомобили и бронетранспортёры, вытянувшись длинной лентой вдоль дорог. Оставшиеся невредимыми машины приходилось срочно приспосабливать для перевозки тысяч раненых, валяющихся вдоль дорог. Убитых складывали у перекрёстков, предполагая похоронить позже, когда русские всё же будут отброшены.

Когда изрядно потрёпанные советской авиацией моторизированные полки одиннадцатой танковой дивизии немцев сумели подойти к засаде шестнадцатой бригады, орудийная канонада на востоке уже стала стихать. Получив от командира бригады сообщение, что «"бабушка осталась на отдых, врач прописал строжайший постельный режим"», начальник штаба шестнадцатой бригады подполковник Герман облегченно вздохнул. Засада немецким танкам удалась полностью. Но теперь предстояло принять бой с фашистской пехотой, а её в немецкой танковой дивизии почти шестнадцать тысяч. И расстрелять её неожиданно из засады, как только что танковый полк, не удастся.

Начштаба прильнул к окулярам стереотрубы – передовые немецкие бронетранспортёры уже разворачивались в цепь, надеясь обойти засаду, поймавшую их танковую колонну. Ну что же, именно это от них и ожидали. Кроме полугусеничных бронетранспортеров в цепи мелькали бронемашины и лёгкие трофейные танки французского производства, входившие в штаты моторизированных полков и потому избежавшие участи своих собратьев. Пологий скат местности понемногу сбивал шеренгу в широкую колонну, которая устремилась в открытый проход между двумя лесками на гребнях холмов. Проход этот выводил немецкую колонну в тыл засаде, ещё ведшей огонь по их танкам. И также ещё на одну засаду, о которой немцам пока известно не было. Передовые машины немецкой колонны почти достигли прохода, когда с покрытых лесом скатов холмов ударили пушки противотанкового полка. Головные транспортеры получили несколько попаданий и остановились. Из них посыпалась уцелевшая после попаданий пехота и начала разворачиваться в цепь. Из невидимых немцами до этого траншей мотострелкового батальона заработали станковые пулемёты, начали падать первые фигурки в серозелёной форме. Транспортёры второго и третьего ряда рванулись из колонны в стороны стремительно увеличивая расстояния между собой, с них также начала спрыгивать пехота. Хорошая выучка немцев позволила им развернуться в цепь за короткое время и с минимальными потерями. Прикрываясь бронёй транспортёров и броневиков немцы пошли в атаку на обнаруживший свои позиции мотострелковый батальон. Из стрелковых траншей огонь по ним вели уже и ручные пулемёты, начали стрельбу бойцы вооруженные винтовками. Среди шеренг фашистской пехоты стали рваться мины ротных и батальонных миномётов. Но пока немцы упорно шли вперёд, надеясь задавить сопротивляющуюся русскую пехоту численным превосходством.

Подполковник Герман посмотрел на часы – четырнадцать сорок семь. Показывать все свои возможности пока рано, с этой атакой мотострелки должны управиться своими силами. Тем более что огонь по немецким бронетранспортёрам и броневикам открыли и закопанные в землю за стрелковыми позициями лёгкие танки БТ. Более десятка немецких машин уже дымились по всему фронту, но оставшиеся, стреляя из пулемётов, продолжали продвигаться вперёд. Рота немецких лёгких танков, забирая вправо устремилась в обход холмов, надеясь обойти и эту засаду. С такого расстояния трудно было определить марку машин, то ли «"Рено"», то ли «"Гочкис"», тем более что похожи эти танки были как близнецы, но спутать характерный силуэт французских машин с чем–либо другим было трудно. Начштаба проводил их взглядом, пусть спешат, там их тоже ждут.

Между тем огонь советских траншей становился всё сильнее, открыли огонь противотанковые ружья, вели огонь все бойцы, вооруженные винтовками и карабинами. И только взводы автоматчиков пока ждали подхода немцев на дистанцию огня из ППШ. Но фашистская пехота неожиданно остановилась и начала отход, кажется её командование решило подождать атаки своих танков, направленных в обход. Начштаба усмехнулся, за правым холмом заработали танковые пушки, немцы наткнулись на роту Т–34 ожидавшую их там. Ну что же и про эти немецкие танки можно забыть, тридцать четвёрки для них слишком опасный противник, даже при двойном численном превосходстве немцев. Немецкая пехота продолжала откатываться от траншей, медленно отползали уцелевшие транспортёры и броневики. Вот ещё один из них получил попадание снаряда из танковой пушки, остановился и задымил. Первая атака была отбита.

Теперь нужно ждать подхода немецкой артиллерии и, возможно, авиации, а потом фашисты попробуют ещё раз. Подполковник Герман был спокоен, он не показал ещё и половины своей огневой мощи, даже артиллерия вела огонь только половиной батарей. Да и бронебойщикам был приказ стрелять только по тем целям, которые недоступны артиллерии. Вскоре к его позициям стали подходить освободившиеся от боя с немецкими танками танковые роты. Подъехал комбриг. Подтянулись сводные дивизионы, уцелевших в бою пушек противотанкового полка. Начштаба доложил о результатах боя, высказал предположения о возможных действиях немцев:

– Должны они ещё раз попробовать в этом месте, вот только подтянут ещё один батальон, а то и два. Сил у них предостаточно. Да и мы здесь не особо шумели, так что наших настоящих возможностей они не знают.

– Ты, Александр Викторович, соседям с севера передай, что возможна попытка прорыва через них, если не сейчас, то после второй атаки. – Сказал комбриг.

– Хорошо, Иван Михайлович, передам. – Ответил Герман и продолжил. – У меня подготовленные позиции для одного дивизиона пушек есть, а второй я думаю перебросить за правый холм, танковую роту усилить. Немцы про неё уже знают, могут попытаться там прорываться. Остальные танки первого батальона в бой пока не вводились, я их передвинул на пару километров западнее, там можно скрытно к дороге выйти и в тыл немцам ударить, если они нас очень сильно прижмут.

– Пожалуй, Александр Викторович, так и сделаем. А второй батальон тридцать четвёрок перебросим к дороге и пройдемся по ней, когда немцы в бой втянутся. Наша с тобой задача не просто удержаться на позиции, а оставить здесь всю танковую дивизию немцев.

– Да мы же, товарищ комбриг, осторожничали, чтобы раньше времени их не спугнуть.

Вскоре немцы подтянули свои батареи, развернули их под прикрытием придорожного кустарника и открыли огонь. Первые снаряды попали с недолётом, но следующий залп лёг вблизи траншей. Обнаружившие себя во время первой атаки батареи противотанкового полка открыли ответный огонь, вскоре сведя все усилия немцев к контрбатарейной борьбе.

С запада донёсся гул. «"Воздух"», – закричали наблюдатели. На позиции бригады заходила девятка немецких пикирующих бомбардировщиков. Навстречу «"лаптёжникам"», прозванным так за неубирающееся шасси с обтекателями, взметнулись огненные трассы зенитных пушек и крупнокалиберных ДШК, приданных бригаде. Немецкие пикировщики устремились к земле, достигли точки сброса, от них отделились бомбы и накрыли траншеи стрелковых рот. Но и немцы не все сумели выйти из атаки, один из них задымил двигателем и теряя высоту ушел на север. Из него выбросился лётчик, раскрылся парашют и его стало сносить ветром в сторону немцев. Немецкие самолёты начали второй заход, когда с востока на них выскочила тройка краснозвёздных истребителей. Два пикировщика были сбиты сразу, остальные сбившись тесной группой полетели на запад, отстреливаясь от заходящих в атаку истребителей из кормовых пулемётов. Вот вспыхнул ещё один «"лаптёжник"», но и один из истребителей задымил и вышел из боя, повернув на восток. Отогнав немцев, уцелевшие в бою истребители развернулись и пошли в сопровождении своего поврежденного товарища.

В это время немецкая пехота пошла в атаку по всему фронту обороны бригады. Густой цепью под прикрытием бронетранспортеров и уцелевших броневиков не менее полка в несколько линий двигались вперёд. Скромничать против такой силищи не стоило и комбриг, принявший руководство боем, отдал приказ о начале огня из всех орудий. Ударили все пушки, теперь полного, артиллерийского полка, заработали орудия закопанных в землю лёгких танков. В немецких цепях появились громадные фонтаны земли, это заработали новые 160-миллиметровые миномёты и тяжелые самоходки батареи СУ-152. Немецкие цепи увеличили скорость, пытаясь выйти из под огня пушек, но попали под огонь обычных миномётов. Заработали пулемёты, отсекая пехоту от вырвавшихся вперёд бронетранспортёров. Открыли огонь все противотанковые ружья батальона, и вскоре, сумевшие прорваться через огонь пушек, транспортеры один за другим стали останавливаться не дойдя до траншей несколько десятков метров. Подошедшая на пару сотен метров пехота была встречена кинжальным огнём пулемётов и автоматов и залегла. Все попытки унтерофицеров поднять солдат в атаку заканчивались ничем. Атака захлебнулась, но оказалось что отойти от русских позиций также трудно, как и подойти к ним. Были подбиты почти все транспортёры и броневики. В передовых цепях не осталось офицеров, на которых целенаправленно охотились русские снайперы. Солдаты перебежками отходили, прикрываясь горящими бронированными машинами, но каждый рывок стоил им убитых и раненых, выкашиваемых русскими пулемётами. От передовых цепей, когда они сумели отойти на расстояние, на котором огонь пулеметов потерял свою эффективность, осталось не более трети первоначального состава. Потери следующих линий были меньше, но всё равно ужасали. Таких потерь немецкая пехота не несла никогда и нигде!

Но это было только началом конца. Не успели уцелевшие в атаке солдаты отойти на первоначальные позиции, как опять ударили русские пушки и со всех сторон стали выезжать танки, много танков. Немецкие солдаты побежали к дороге, к оставленным на ней машинам, ещё не зная о том, что на неё уже выскочили с двух сторон русские танки. Выбежавшим к ней открылась ужасная картина. По дороге сминая машины двигались тяжелые русские танки. Сидящая на них русская пехота вела огонь из автоматов по всем кто пытался оказать сопротивление. Солдаты бросились обратно в поле, но и там волной катились русские БТ. В чистом поле даже легкий танк неодолимый противник, единственный исход схватки с которым, чаще всего, смерть храброго дурака, осмелившегося на это. Когда же и с запада выкатились русские танки, немецкие солдаты стали бросать оружие и сдаваться. Бой закончился.