Сновидец. Грейуорен

3

Эй, проснись и пой.

Диклан Линч проснулся рано. Он не завтракал, поскольку утренний прием пищи неизменно гарантировал ему раздражение желудка. Он пил кофе, который тоже вызывал изжогу. Однако без утреннего ворчания кофеварки он не имел веской причины встать с постели вовремя. Как бы то ни было, Мэтью однажды сказал, что утро пахнет кофе, поэтому даже теперь оно должно продолжать пахнуть кофе.

Сварив кофе, Диклан позвонил Джордан Хеннесси – ее рабочий день заканчивался в то же время, когда начинался его. Слушая гудки в трубке, он старательно стирал кофейную гущу со стойки и отпечатки пальцев с выключателя. Диклану многое нравилось в бостонской квартире, особенно ее расположение в районе Фенуэй, всего в миле от Джордан. Однако старинному зданию никогда не стать столь же стерильным, как безликое жилище, оставленное в Вашингтоне. Диклан любил порядок. Но редко его получал.

– Поцци, – тепло поприветствовала Джордан.

– До сих пор наяву?

С каждым днем этот вопрос звучал все серьезнее.

– Потрясающе, – ответила она. – Невероятно. Толпа, затаив дыхание, наблюдает за происходящим; никто не знает, чего ожидать.

Наяву, наяву – почему она бодрствует, когда другие заснули? И что он будет делать, если завтра это изменится?

– Хочу увидеть тебя сегодня вечером, – сказал он.

– Знаю, – ответила девушка и повесила трубку.

Эй, проснись и пой. Заметив пару морщинок на рубашке, Диклан повесил ее в ванной и включил душ. Из зеркала на него смотрел молодой Диклан Линч. Совсем не похожий на того, которого он видел в отражении всего несколько месяцев назад. Тот неприметный человек словно был собран из деталей серийного производства: идеальная белоснежная улыбка, ухоженные темные кудри, сдержанность, уверенная, но не агрессивная манера держаться. Этот новый Диклан врезался в память. Во взгляде его голубых глаз притаилось нечто необузданное, готовое вырваться из-под контроля.

Он никогда не думал, что чем-то похож на Ронана, но теперь…

(Не думай о Ронане.)

Одевшись, накачавшись кофеином и потушив пожар в желудке, Диклан взялся за дело. С тех пор как перебрался в Бостон, чтобы быть поближе к Джордан, он оказывал услуги высококлассного специалиста по присмотру. Клиенты оставляли ему свои телефоны. На выходные, на месяц, на время поездки, отпуска или отбывания тюремного срока. А порой и насовсем. Не все в мире высоких ставок умели легко и непринужденно вести беседу с клиентами, не поддаваясь эмоциям и не давая ненужных обещаний. Поэтому они поручали Диклану говорить за них.

На протяжении всей своей жизни он совершенствовал искусство превращения чего-то захватывающего в максимально скучное.

Его заказчикам требовался неприметный помощник, прекрасно разбирающийся в тайнах живительных магнитов – редких предметов искусства, способных разбудить спящих. И этим человеком стал Диклан. Он знал, что людей, подверженных риску заснуть, следует называть «зависимые». Знал, что нужно проявлять тактичность, интересуясь происхождением зависимого. Ни в коем случае не стоило упоминать сны или магию, поскольку большинство клиентов обзавелись зависимыми в результате брака. Но были и те, кому «иждивенцы» достались по наследству, а кто-то и вовсе приобрел зависимого ребенка или супруга на черном рынке. Как правило, такие клиенты не ведали о том, почему их близкие оказались подвержены риску заснуть. Их это не интересовало. Они лишь хотели знать, как не дать своей семье погрузиться в сон.

Диклан прекрасно их понимал.

Он сверил часы и позвонил Адаму Пэрришу.

– Узнал что-то новое?

Звук голоса Адама то появлялся, то пропадал; парень шел.

– Лей-линия по-прежнему отсутствует. Везде. Без изменений.

– Есть известия от…

Адам не ответил. Что означало «нет». Плохой знак. Адам Пэрриш – человек, о котором Ронан заботился больше, чем о ком-либо на свете. Если Ронан не звонил ему, значит, вообще никому не звонил.

– Ты знаешь, где меня найти, – сказал Диклан Адаму и повесил трубку.

(Жив ли Ронан?)

Эй, проснись и пой. Диклан шагнул на улицу навстречу шумно просыпающемуся Бостону, лязгу мусоровозов, шипению автобусов и крикам птиц. Пар клубился у его рта, пока он спешно открывал автомобиль, только чтобы снять с зеркала заднего вида висевший там флакон освежителя воздуха.

Он вел себя совершенно непринужденно.

Просто освежитель воздуха. А не все мои сбережения. Ничего особенного.

– Доброе утро! – окликнула его соседка. Она работала врачом-ординатором. Диклан изучил ее биографию. Ее и всех людей, живущих по соседству. Предупрежден, значит, вооружен. – Так… с вашим братом все в порядке? Марсело сказал, что мальчик упал в обморок?

Она могла оказаться сном или сновидцем; о некоторых вещах не расскажут в биографии. Маловероятно, но не невозможно. Когда-то давно Диклан считал, что сны присутствуют только в его жизни. Теперь благодаря выпускам новостей он знал, что есть и другие. Не так много. Но больше, чем он представлял.

И уж точно больше, чем живительных магнитов.

– У него пониженное давление, – спокойно солгал Диклан. – Это наследственное. Передалось от матери. Вы случайно не работаете с такими пациентами?

– Ох! Хм, нет, я специализируюсь на болезнях кишечника, – ответила она, ткнув пальцем в свой живот. – Рада, что с парнишкой все порядке.

– Спасибо за беспокойство, – вновь солгал Диклан.

Вернувшись в квартиру и отойдя на безопасное расстояние от окон, он открыл флакон и извлек спрятанный в нем серебряный кулон. Чудесная, изящная вещица в форме лебедя, обвитого вокруг цифры семь. Кто знает, что означал этот символ когда-то? Наверное, что-то очень важное, иначе сейчас кулон не представлял бы такой ценности. Диклану вспомнилась история о семи лебедях, которую рассказывала Аврора, однако он никак не мог вспомнить, о чем в ней говорилось. Похоже, в хранилище его памяти отлично сохранились только рассказы отца.

Живительный магнит в виде кулона стоил невероятно дорого.

Он не переставал скучать по всем произведениям искусства, которые пришлось продать, чтобы заполучить вещицу.

– Пора в школу! – крикнул Диклан, поднимаясь по лестнице в комнату Мэтью. Споткнувшись о пару огромных уродливых кроссовок на пороге, он попытался через них перешагнуть. Однако яркая дутая обувь, видимо, жаждала крови и поэтому отправила Диклана в полет.

Бормоча ругательства, он приземлился, ухватившись за край матраса; золотистые кудри Мэтью не шелохнулись на подушке.

– Мэтью, – позвал Диклан. В желудке вновь забурлила кислота.

Семнадцатилетний парень в кровати казался семилетним мальчиком. В этом и заключалась магия ангельских черт его лица. Он продолжал сладко спать. Диклан приложил кулон с лебедем к шее брата. Кожа Мэтью была теплой и живой на ощупь.

– М-м-м… – мальчик сонно вскинул руку и сжал цепочку кулона. Крепко. Словно спасательный круг. А разве не так и было? – Уже встаю.

Диклан выдохнул.

Магнит все еще работал.

– Поторопись, – сказал он. – У тебя двадцать минут.

– Мог бы разбудить меня раньше, – заскулил Мэтью.

Но Диклан не мог. Самые мощные магниты, как правило, были и самыми неудобными: «Мадам Икс» Джона Сингера Сарджента, «Поцелуй» Климта, «Черный ирис III» Джорджии О'Кифф. Эти и прочие «улыбки Моны Лизы» украшали стены музеев или принадлежали корпорациям и сильным мира сего. Магниты, обладающие чуть меньшей силой, попадали в руки присненных генеральных директоров и богатеньких наследниц. А также неприсненных директоров и наследниц, купивших себе присненных детей или супругов. Поэтому в оборот черного рынка попадали не самые ценные экземпляры магнитов. Они были слабее, не отличались долговечностью, красотой или удобством… а главное, они все равно стоили невероятно дорого. Отныне, когда каждая греза нуждалась в живительном магните, чтобы не заснуть, цены даже на самые захудалые экземпляры в считаные дни взлетели до небес.

Так что Мэтью получал кулон с лебедем перед завтраком и отдавал его сразу после школы. Мальчик не видел заката уже несколько дней; и еще долго не увидит выходных. Кулон должен прослужить до конца учебного года. Диклану был не по карману еще один живительный магнит. Он едва смог позволить себе этот.

(Его мучило чувство вины, он тонул в нем, погряз целиком и полностью.)

– У меня гипотермический вопрос, – заявил Мэтью пару минут спустя. – То есть гипотетический.

Мальчик появился на пороге кухни с виду почти готовый к учебе. Он даже умылся и, стараясь не запачкать пол, держал свои зверски уродливые кроссовки в руке.

Мэтью подлизывался.

– Нет, – сказал Диклан, доставая ключи от машины. – Мой ответ – нет.

– Можно мне вступить в школьный D&D клуб?[1]

Диклан силился вспомнить, что такое D&D. В голове мелькнула мысль, что это как-то связано с кнутами и кожей. Однако вряд ли это в духе Мэтью, даже в его нынешнем бунтарском возрасте.

– Клуб волшебников? – спросил он.

– Ага, там нужно притворяться, что сражаешься с троллями и прочими упырями, – ответил Мэтью.

Диклану не нужно было притворяться, что он сражается с троллями и прочими упырями. Ему хотелось притвориться, что это не так. Он хотел меньше D&D. И больше В&В[2].

– Ты спрашиваешь, потому что они собираются по вечерам или в выходные?

Если бы только Мэтью мог бодрствовать без магнита, как Джордан, но никто не знал, как у нее это получалось…

– Только по средам. Среда ведь считается днем?

– Мне нужно подумать об этом.

(Он предпочел бы вообще ни о чем не думать.) (Жив ли Ронан?)

Эй, проснись и пой. Диклан подвозил брата до его новой школы; ему приходилось постоянно контролировать передвижения Мэтью. В день, когда грезы заснули, Диклану потребовалось несколько часов, чтобы отыскать место, где отключился Мэтью. Еще одного такого дня он просто бы не пережил. Не вынес бы неизвестности.

– Ты уже подумал о D&D? – напомнил Мэтью.

– Прошло всего двенадцать минут. – Диклан въехал на школьную парковку, где за рулем каждого второго автомобиля сидел человек лет сорока-пятидесяти. Родители, которых не забили до смерти монтировкой на собственной подъездной дорожке, прежде чем их дети достигли совершеннолетия.

Диклан чувствовал себя на сорок или пятьдесят.

(ЖивЛиРонанЖивЛиРонанЖивЛиРонанЖивЛи…)

– Ну, так что? – повторил Мэтью.

– Мэтью, выметайся, – ответил Диклан. У него зазвонил телефон. Его телефон, настоящий, а не телефон клиента. – Не пей газировку за обедом. И не висни на дверце моей машины. Здесь не спортзал.

Телефон продолжал трезвонить. Диклан ответил.

– Диклан Линч.

– Это Кармен Фарух-Лейн.

Во рту внезапно пересохло. Последний раз он разговаривал с ней совсем недавно, когда сообщил, где найти Ронана, чтобы она могла захватить Брайда и освободить брата от его влияния. Все так запутано.

Чувство вины раздирало изнутри.

(Ронан, Ронан, Ронан.)

Мэтью по-прежнему висел на дверце. Диклан махнул на него рукой, чтобы мальчик отправлялся на занятия, но Мэтью замер на месте, прислушиваясь к разговору.

– Происшествие не афишировалось, – сказала Фарух-Лейн. – Но, возможно, до тебя дошли слухи, что несколько дней назад Брайда арестовали в МИДе.

Диклана затошнило. Разум услужливо нарисовал картину многочасовой перестрелки и Ронана, распростертого в луже крови с каким-нибудь проклятым сном в руке.

Пожалуйста, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет.

– Ронан?..

– Нам нужно встретиться, – сказала Фарух-Лейн.

Голова закружилась от облегчения. Она не сказала: «Твой брат мертв».

– Где?

Девушка назвала место.

Диклан уставился на руль автомобиля. Пыльная кожа блестела лишь в тех местах, где остались следы его пальцев. Он измучился бороться с пылью. Стоило отвлечься, как все вокруг мгновенно превращалось в грязь и беспорядок. Все, о чем он мечтал, – это день или два, когда все не разваливалось бы на части, стоило ему отвлечься. А может, час или два. Или просто пара минут.

(Ронан, Ронан, Ронан.)

– Дикло, – пискнул Мэтью, – что случилось?

Эй, проснись и пой.

– Садись обратно в машину, – ответил Диклан. – Ты не идешь сегодня в школу.