Сновидец. Грейуорен

8

Неподалеку от места, где Джордан Хеннесси рассталась с Джордан Хеннесси, дела у Диклана Линча тоже шли неважно. После того как он забрал Ронана из центра помощи, его день довольно быстро пошел наперекосяк. Десятиминутный крюк в аэропорт, чтобы забрать срочную посылку клиента, обернулся двухчасовой задержкой, поскольку из-за случившейся в туннеле аварии они застряли в пробке под Гаванью. Машины впереди, машины позади. Повсюду, насколько хватало глаз, горели красные стоп-сигналы.

Трое братьев Линч наконец-то вновь собрались вместе. Диклан за рулем. Мэтью, беспокойно ерзающий на пассажирском сиденье. И безмолвный Ронан, неподвижно сидящий на заднем сиденье.

Конечно, все это казалось неправильным. Это всегда будет казаться таковым.

Ронан спал, когда его братья вошли в палату в центре помощи.

Он так и не проснулся, когда к нему подбежал Мэтью и обнял его за голову.

Ронан не проснулся, пока Мэтью помогал Диклану донести его безжизненное тело до машины. И даже пока младший брат поправлял его руки и так и эдак, пытаясь придать ему вид Ронана, небрежно отдыхающего на заднем сиденье. Мальчику никак не удавалось передать присущую бодрствующему Ронану свирепость. Впрочем, принятые им меры привели лишь к тому, что брат стал напоминать труп на портрете викторианской эпохи.

Однако он не был трупом. Он обошелся гораздо дороже, чем труп. Диклану некстати вспомнилось, как он устраивал в кресло в Амбарах не то живое, не то мертвое тело Авроры Линч.

Как же он умудрился родиться в этом адском беличьем колесе.

– Не произноси ни слова, пока мы не окажемся дома, – велел Диклан Мэтью, стоило им покинуть центр помощи. – Пожалуйста, дай мне подумать.

Тишина продержалась, пока в туннеле не загорелись тормозные огни. Медленно подъехав ближе, они тоже остановились. Пять минут спустя Мэтью заерзал. Через десять начал оборачиваться на Ронана. Через пятнадцать…

– Почему он спит? – спросил он.

– Я не знаю, – ответил Диклан.

– Он что, сон?

– Не знаю.

– Тогда почему моя лебединая штуковина его не будит?

– Не знаю.

– Значит, он всегда был сном?

– Мэтью, я не знаю. – Телефоны Диклана гудели наперебой. Машины впереди не двигались. Машины позади не двигались тоже. Ему был нужен план на этот случай, но он никак не мог собраться с мыслями. Оказалось, что он больше, чем просто сложная машина.

– Почему он истощает моего лебедя, но не просыпается? – посетовал Мэтью.

Истощает? Диклан скрыл тревогу. Он рассчитывал, что если Ронан так и не очнулся, значит, живительный магнит на него не действует. А в результате оказался заперт в туннеле с двумя изголодавшимися по силовой энергии персонами и одним магнитом.

– Не знаю.

– А что ты знаешь?

Диклан недоумевал, почему вечный сон достался Ронану, а не ему.

– Я знаю, что этот магнит обошелся мне в целое состояние, я не смогу купить еще один. А значит, этот надо использовать разумно, если ты хочешь дожить до конца учебного года.

На лице Мэтью внезапно отразился ужас.

– Ты хочешь, чтобы я проспал все лето?

– Давай не будем забегать вперед, – ответил Диклан, слишком поздно осознав свою ошибку. Телефоны продолжали гудеть. Какой-то придурок позади них посигналил. Что ж, Бостон, похоже, сегодня никто никуда не поедет. Эй, проснись и пой, проснись и пой. – Мне надоело слушать выхлопную трубу идиота перед нами. Давай включим радио.

Но Мэтью уже закусил удила.

– Погоди секунду. Одну драгоценную секундочку. И вообще, что ты собираешься с ним делать, когда мы вернемся домой? Будешь хранить его в чулане, как старую мебель? Или как М…

– Мэтью, – прервал его Диклан, – ты можешь вести себя тихо? – В салоне машины мгновенно воцарилась тишина. Когда-то давно Ниалл Линч неизменно начинал свои истории с этого вопроса, произнесенного с особой интонацией. «Ты можешь» – нараспев, затем скороговоркой: «вести себя тихо». Мальчики забирались на кровать Мэтью, чтобы послушать рассказ отца, а Аврора устраивалась рядом в кресле. Порой Диклан задумывался, как такое недолговечное создание, как семья Линч, могло оставить после себя столь сильное впечатление. Близок день, когда часть жизни, проведенная без них, станет дольше, чем с ними, но воспоминания о семье по-прежнему полностью владели им.

Притихший на пассажирском сиденье Мэтью, словно ребенок, спрятал ладони под колени и втянул шею в плечи.

– Давным-давно, задолго до того, как ты появился на свет, до того, как на свет появился я, до того, как появился отец моего отца, и даже раньше, Ирландией правили несколько королей, – продекламировал Диклан. Поначалу он отчетливо улавливал в своих словах отцовскую интонацию, но не смог себя заставить от нее избавиться. Умение рассказывать истории оказалось едва ли не единственной родительской заслугой Ниалла.

– Нет, – запротестовал Мэтью. – Только не старую историю.

– Все эти истории старые.

– Я точно помню, что не все.

Ниалл изредка разбавлял старые сказки новыми, но их сюжет оставался прежним: отважный юный герой Мэтью случайно попадает в неприятности, а неисправимый балагур Ниалл неизменно появляется в последний момент и успевает его спасти. Порой в историях появлялись и Диклан с Ронаном. Старший брат в роли ворчливого служителя закона, а средний – вершителя хаоса.

Диклан понимал, о чем просит Мэтью, но у него не хватало ни смелости, ни фантазии, чтобы выдумать подобную историю на ходу. Впрочем, он точно знал, о чем мечтает мальчик. Мэтью хотел историю о недолговечном создании. Жаждал сказку о том, как хорошо им жилось когда-то.

Вздохнув, Диклан окинул взглядом нескончаемую вереницу машин и начал:

– Однажды отец подарил мне грезу.

Мэтью удивленно распахнул глаза.

– Я забрал ее c собой в Агленби, – продолжил Диклан. – А потом в свой таунхаус. И привез ее сюда. Я легко избавлялся от других грез. Продавал их, обменивал. Не знаю, почему сохранил эту. Может, просто потому что она красивая. Моне… Ты знаешь Моне? Наверняка. Он написал водяные лилии, их видел каждый. Так вот, Моне однажды сказал: «Каждый день я открываю все больше и больше прекрасных вещей. Этого достаточно, чтобы свести меня с ума». Или, может быть, «свести кого-то с ума». Неважно. Мне кажется, в этом все дело. Греза оказалась настолько прекрасной, что я стал одержим ею. Я сошел с ума.

И продолжал сходить, ведь по прошествии стольких лет он все еще ее хранил. У него осталось лишь две грезы, которые он не продаст никогда. Первую подарил отец. А вторую, представляющую собой сгусток света, много месяцев назад дал ему Ронан.

– И что же это за греза? – прошептал Мэтью.

– Мотылек. Огромный. Размером с папину ладонь. Белого цвета или зеленого, а может, и того, и другого. Он цвета залитого лунным светом сада, вот какого цвета. Мотылек был сном. А значит, Ниалл мог придать ему любой окрас, какой бы ни пожелал, даже если такого цвета не существует в природе.

– У мотылька были такие красивые глаза. Большие, как… – Диклан поднял руку, показывая пальцами размер крупного шара. – Черные, блестящие и умные, как у свиньи.

– Фу!

– Нет, нет. У мотылька были такие же пушистые ресницы, как у тебя, – добавил он, и Мэтью легонько коснулся своих ресниц. – И длинные, словно покрытые перьями, усики. Он не выглядел отвратительным, просто животное, только и всего. Он был… прекрасен.

– Мотыльки – это насекомые, – пробормотал Мэтью.

– Их крылья напоминают гобелен. В следующий раз, когда увидишь мотылька, взгляни на него поближе, присмотрись внимательно. Только не трогай, – сказал Диклан. – Мне всегда хотелось к нему прикоснуться, но папа запрещал. Он говорил, что если дотронуться до крыльев, то можно повредить тонкий пух мотылька, и он уже никогда не сможет летать. Но, Мэтью, невозможно увидеть мотылька и не пожелать к нему прикоснуться. Почувствовать кончиками пальцев его бледно-зеленый мех.

– М-м-м, – протянул притихший Мэтью. Он прикрыл глаза, словно тоже представлял перед собой мотылька. Впереди замигали стоп-сигналы, но они лишь выдавали чье-то раздражение, а не указывали на изменение дорожной ситуации.

Может, сделаем для него домик? – спросил Диклан у Ниалла. – Коробку? Чтобы он был в безопасности?

Он станет биться о стенки, – ответил Ниалл. – Ведь мотыльки стремятся летать. Их век короток. Он должен взлететь, исполнить свое мотыльковое предназначение, а потом его съедят или он улетит к солнцу. Так поступают все мотыльки. Да, и как накормить твоего нового друга? У него вообще есть рот?

На глаза Диклана навернулись непрошеные слезы, то ли от осознания мимолетности существования этого прекрасного создания, а может, просто от его красоты. Поэтому Ниалл быстро добавил:

– Можно сделать одну из стенок коробки стеклянной, тогда его будет видно, и никто до него не доберется. Конечно, если ты хочешь.

– Отец сделал для мотылька небольшую коробочку. Своими руками, без помощи снов, – продолжил Диклан. В то время это казалось ему невероятно важным. Ниалл поклялся, что не приснил коробку, а сколотил и отшлифовал в мастерской. Однако годы спустя вспоминая свою настойчивую просьбу, чтобы коробка непременно была настоящей, а не присненной, Диклан снова чувствовал жжение в глазах. Он хотел бы вернуть свои слова обратно. – Чтобы я мог носить ее с собой и любоваться грезой, когда захочу.

Первое время мотылек бился о стенки, а потом понял, что ему не выбраться. Когда погиб Ниалл, греза, разумеется, заснула и уже не тревожилась о том, в коробке она или на воле.

– Он все еще у тебя? – спросил Мэтью.

– Я проверял на нем твой кулон. Если хочешь, покажу тебе, когда вернемся домой, – сказал Диклан и почти сразу пожалел о своем предложении. Еще один сон, тянущий энергию из магнита. Интересно, сколько еще грез он сможет выдержать? Магнит. Сколько еще грез сможет выдержать магнит?

– О нет! Диклан! – воскликнул Мэтью.

Мальчик повернулся, вглядываясь в полумрак на заднем сиденье. Неподвижная фигура Ронана не сдвинулась с места, но кое-что все же изменилось: из его глаза медленно текла тонкая черная струйка.

Ночная грязь.

Ронан не раз навещал Диклана и Мэтью в их доме в округе Колумбия. Но поскольку Вашингтон располагался слишком далеко от силовой линии, парня неизменно настигал приступ ночной грязи, вынуждая бежать прочь из города. Ночная грязь диктовала правила, многочисленные и с каждым разом все более жесткие. Ронан должен был грезить, иначе начиналась ночная грязь. Он был вынужден постоянно возвращаться к силовой линии, иначе начиналась ночная грязь. Он был вынужден грезить все чаще и дольше, иначе начиналась ночная грязь. Он был вынужден оставаться на силовой линии, иначе начиналась ночная грязь.

И сейчас Ронан нарушал все эти правила. Он не мог грезить, поскольку не мог очнуться. К тому же линии, к которой он должен был вернуться, больше не существовало. Остался лишь стремительно слабеющий живительный магнит Мэтью.

– О нет, – повторил мальчик.

Еще одна струйка черного просочилась из глаза, стремительно догоняя первую. Ронан не двинулся с места. Движение в тоннеле тоже. Лишь уничтожающая сновидца темная жидкость стекала по его лицу.

Теперь Диклан понял, почему Брайд пытался вынести Климта.

Он нацелился на всемирно известный магнит, ведь обычный с проблемой бы не справился. Бездонная пропасть жаждала все больше, и больше, и больше.

Хватит, – подумал Диклан. – Достаточно.

Мэтью дрожал. Костяшки его пальцев побелели. Он с такой силой сдавил пальцами виски, что Диклан видел красные полумесяцы, остающиеся на коже от ногтей. Мальчик негромко издавал какой-то звук. Его взгляд остекленел. Однажды, вскоре после того, как Ронан дал Диклану сгусток света, с братом случился настолько сильный приступ ночной грязи, что даже его грезы начали сочиться черной жидкостью. Все, включая Мэтью. Сейчас грязь не текла, но, похоже, мальчик помнил тот случай.

– Мэтью, успокойся, – сказал Диклан. – Мы справимся.

– Нет, – ответил Мэтью. Звук его голоса эхом разнесся в салоне. – Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.

У каждого есть предел возможностей, – сказал как-то Диклану один знакомый. Этот человек не был его отцом, скорее одним из множества мужчин, которых Диклан в подростковые годы объединил в абстрактное подобие фигуры родителя. Среди них встречались учителя, консультанты, работодатели, просто знакомые, мастера по ремонту мелкой бытовой техники, педиатры, дантисты, библиотекари. Их объединяло то, что они любили давать советы. Порой Диклана отводили в сторонку на вечеринке, а иногда с ним делились опытом под ворчание кофеварки в комнате отдыха. Или он получал письмо по электронной почте с темой вроде «не могу выкинуть из головы наш разговор».

Диклану постоянно встречались люди, которые, в отличие от Ниалла Линча, с радостью делились с ним премудростями жизни.

Когда люди достигают предела своих возможностей, – сказал Диклану этот человек, рассматривая ручки в ящике своего стола и выбирая наиболее достойный экземпляр орудия, – они увязают. Конечно, не следует путать почти предел и реальный максимум. Порой человек оказывается опасно близок к нему, но все еще находит в себе силы. Однако для того, кто действительно достиг предела своих возможностей, не имеет значения, ослабнет ли давление, пусть даже на мгновение. Машина уже несется в сторону обрыва. С виду может казаться, что человек в полном порядке, но это далеко не так. Случается любая, даже самая незначительная мелочь и… щелк! Именно в этот момент ты должен сделать свой ход.

Диклан давно позабыл, говорил тот парень о бизнесе, политике или свиданиях. Он помнил лишь фразу. Предел возможностей.

– Нет. Нет. Нет. Нет, – твердил Мэтью как заведенный, постепенно наращивая громкость. – Нет. Нет. Нет. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Мальчик достиг предела возможностей. Его голос больше не напоминал человеческий. Он звучал как вещь, бездумно, непрерывно издающая сигнал о надвигающейся катастрофе.

Диклан не думал. Он просто сорвал кулон с лебедем с шеи Мэтью.

Казалось, его рука точно знала, где схватить, чтобы пальцы зацепились за цепочку, и как дернуть, чтобы щелкнул замок.

Мэтью не успел среагировать, Диклан проворно распахнул дверцу автомобиля и выскочил в гулкий туннель. Он отступил к стене на шаг, на два, затем на три и обернулся, оценивая расстояние до машины. Сердце бешено стучало в груди. Вокруг нестерпимо воняло выхлопными газами и дохлой рыбой.

– Диклан? – проговорил Мэтью.

Мальчик пристально смотрел на брата через распахнутую дверь автомобиля. Он не предпринял ни единой попытки помешать Диклану забрать кулон; ему не приходило в голову, что брат может так с ним поступить. На лице мальчика было написано полное недоумение, взгляд потускнел. Он кивнул. Мэтью не впервые проигрывал бой с этим незримым врагом, поэтому знал, что сопротивление бесполезно. Откинувшись на спинку сиденья, он не сводил глаз с брата.

Мальчик судорожно вздохнул, закрыл глаза… и заснул.

Диклан замер у сырой стены туннеля, чувствуя под ногами гул застрявших в пробке машин. Он повторял себе, что если не сохранит магнит, останется единственным на свете братом Линч. Убеждал себя, что Мэтью ни за что не согласился бы добровольно отдать вещицу. Твердил, что поступил правильно.

Однако его не оставляло чувство, что на этот раз он предал обоих братьев.

Больше никогда, – сказал он себе.

Однако никогда не говори никогда.

Заметив, что оказался в центре внимания скучающих водителей, Диклан отвернулся к стене и сделал вид, что его тошнит. Он вытер рот, подошел к багажнику и засунул магнит в дальний от пассажирского сиденья угол. Потом демонстративно достал бутылку с водой, словно желание напиться стало единственной причиной открыть багажник.

А затем вернулся за руль автомобиля, в салоне которого теперь царила тишина.

Оба его брата спали.

Телефоны перестали звонить. К сожалению. Он бы с удовольствием схватил сейчас трубку и разобрался с какой-нибудь решаемой проблемой, вычеркнул хотя бы что-то из списка. Однако он знал, что вопросы, улаженные сгоряча, на деле редко оказывались действительно решенными. Именно поэтому у него все еще была работа.

Так что вместо этого он вдохнул ртом десяток-другой раз, потянулся мимо мирно спящего Мэтью, достал из бардачка антацид, принял несколько таблеток и запил их водой из бутылки. Затем протер верхнюю часть руля, на которой скопилась пыль. Пролистал присланные Джордан фотографии «Поцелуя», на котором она заменила лицо героини своим. И только дождавшись, когда пройдет боль в желудке, он обратился к списку контактов, чтобы снова приступить к составлению плана, претворению его в жизнь и успешному завершению.

В машине было тихо, очень тихо.

Диклан уставился в окно на застрявшие в пробке машины. Он уже никуда не спешил. Бороться бессмысленно. Он нажал на кнопку вызова.

Как только на том конце провода взяли трубку, Диклан сказал:

– Мне нужна твоя помощь.