Грешники, которыми мы стали

Сара Хариан

Грешники, которыми мы стали

Теория хаоса – 1

Перевод выполнен специально для группы The Best Library

https://vk.com/the_best_library

Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО! Уважайте чужой труд!

Переводчики: Lucifer и Annary (1 – 3 главы), с 4 главы и до конца El Myles

Редакторы: Мия Хейз и Annary, Алена Аркадьева

Русификация обложки: Анна Риодан

ОФОРМЛЕНИЕ ФАЙЛА: Annary и Мия Хейз

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления.

Аннотация

Эвелин Ибарра – обвиняемая убийца и экспериментальная тюремная испытуемая. Год назад она была обычной студенткой. Теперь она приговорена к месяцу в Передовом Центре, разработанный правительством для осуществления правосудия.

Если она выживет, мир узнает, что она невиновна.

Запертая с девятью известными и потенциально– психическими преступниками, Эвелин должна выбраться из тюрьмы и разобраться в своем прошлом, чтобы остаться в живых.

Но система, которая точна, кажется, уничтожает наугад.

Она не планирует заводить друзей.

Она не планирует когда– либо влюбляться.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ:

Книга содержит нецензурную лексику, сцены сексуального характера и момент с лгбт.

Только для лиц, достигших восемнадцатилетнего возраста!

Глава 1

За четыре минуты до моего приговора, мама сломалась.

Я думала, что все будет проще, ведь она так долго готовилась. Мое наказание было уже решено в то время, когда меня заключили в тюрьму, шесть месяцев назад, и я только урывками видела ее через грязные стекла окон. Но теперь она рыдает в свою костлявую руку, удерживая плотно Тодда за запястье. Достаточно изогнувшись, он вырывается и подбегает ко мне.

Я сажусь на корточки, равняясь с высотой Тодда. Он следит за моей толстовкой с капюшоном из полиэстера[1]. Протянув пухленькие пальчики, он застегивает ее на молнию.

Ему только пять. Я помню некоторые моменты из этого возраста, но не все: переезд из дома, мой первый поход на карнавал в честь сбора урожая. Интересно, вспомнит ли он меня.

– Обещай, что не забудешь меня, ок, крепыш?

Понимание озаряет его лицо.

– Куда ты уходишь, Эви?

– Просто сделаю несколько тестов. Они должны держать меня в это время.

Я запускаю пальцы в его темные, тонкие волосы.

– Можно мне пойти?

Уголок рта поднимается вверх.

– Нет, это как тайм– аут на месяц.

Его глаза расширяются.

– Они отнимут даже твое время для перекуса.

– Они собираются отнять твое время на перекус?

Я киваю.

– Но когда ты вернешься, мы сможем перекусить вместе.

– Все шоколадное мороженое в мире. – Я автоматически улыбаюсь. – Я люблю тебя.

Он наклоняется и оставляет липкий поцелуй на моей щеке.

– Я больше.

Я вдыхаю. Детский шампунь. На секунду я возвращаюсь домой вместе с мамой и Тоддом, еще до суда, до колледжа. Бежевые ковры и сожженные на солнце окна, карандашные наброски, заляпанные пальцы. Когда больше не могу с этим справиться, мучая себя еще больше – я встаю.

Комната отправки холодная и душная — темно– серые стены и мерцающие световые огни, она едва ли больше, чем моя камера.

Можно подумать, что они дали бы мне несколько часов побыть на солнце прежде, чем отправить меня прочь.

Но террористы не заслуживают красивые вещи.

Плохое освещение не помогает скрыть маску бледности мамы. Она выглядит намного старше, чем год назад: морщины на ее лице глубже, короткие черные волосы с проседью. Она кивает, и я совершаю самый смелый поступок, который делала в последнее время. Я делаю шаг вперед и обнимаю ее за миниатюрные плечи.

Ее дыхание задерживается. Она вздрагивает от рыданий, когда сжимает меня.

– Не надо, – говорю я. – Я вернусь через месяц. Месяц, и они отпустят меня.

Я притворюсь для нее, сделаю эти слова самым технологическим объяснением смертной казни в мире.

Что я собираюсь и сделать в Передовом Центре.

Дверь со скрипом открывается позади меня. Мамины глаза расширяются, она качает головой сквозь яростную дрожь.

– Я не готова.

– Мы по графику, мэм.

–Я всегда верила тебе. – Мама цепляется за меня в отчаянии. – Запомни это.

Я покорно завожу руки за спину, и холодные наручники застегиваются.

– Я люблю тебя. – Каждое слово тонет в ее криках.

Охранники выводят меня, дверь в комнату отправки захлопывается, заглушая Тодда, который выкрикивает мое имя. Металлические решетки на полу гремят под ногами тюремных охранников, спешивших туда и обратно, между комнатами отправки и камерами.

Невзирая на слова, которыми «кормила» меня моя мама, я знала, что видела свою семью в последний раз.

Мое горло сжимается, но нет времени, чтобы поразмышлять. У меня были месяцы, чтобы представить этот момент, месяцы горевать. То время закончилось, потому что сегодня начало моего неминуемого выполнения приговора в Передовом Центре.

Охранники подводят меня к следующей двери. Один открывает, другой заводит меня внутрь, увлекая к тонкой кушетке.

Медицинские приборы украшают стеллаж на стене, и женщина в халате сидит рядом со мной на стуле. Она читает что– то в планшете в руках.

– Эвелин.

Резкие флуоресцентные огни освещают ее вялую улыбку. Мои охранники находятся близко к нам, так как она набирает что– то на своем планшете.

– Всего несколько быстрых тестов. – Она выбирает аппарат для измерения артериального давления со стеллажа, включая один конец в ее планшет. – Твою руку, пожалуйста.

Она документирует остальные мои жизненно важные органы, подключаясь к каждому новому устройству.

– Никаких проблем с контрацептивами?

Мне давали контрацептивы регулярно, с тех пор, как мой приговор был вынесен.

Правило Передового Центра. Я буду общаться с мужчинами– заключенными во время моего заключения, и последняя вещь, которую хотят для нас – это размножение.

У меня не было голоса в этом вопросе.

Пришлось сделать укол, чтобы попасть в Передовой Центр. Либо Передовой Центр, либо камера смертников для таких девушек, как я.

– Нет.

– Порядок. – Она кладет планшет на стол и надевает латексные перчатки. – Проходи вперед и ложись лицом вниз.

Я делаю, как мне говорят. Ее эластичные руки обхватывают мою шею.

– Ужалит немного.

Со звуком сжатого воздуха возникает мгновенная боль, как будто она режет основание моего черепа ножом. Я подпрыгиваю, и она удерживает меня.

– Все готово.

Я сажусь, трясущей рукой дотрагиваюсь до задней части шеи. Мои пальцы нащупывают шишку под кожей.

– Так вставляют чип?

– Прошу прощения?

– В Череп, через гематоэнцефалический барьер. – Мысль внезапно ужасающая – имплантат – медленная пуля, проходящая в мой мозг.

Она кривит свои губы, очевидно раздраженная из– за вопроса.

– Думайте о нем, как о крошечной дрели с дистанционным управлением. Совершенно безопасно, уверяю вас.

Нормальным людям дают время и средства изучить то, что они хотят внедрить в их тело. Мне не дали такую роскошь. Я должна поверить, что какой– то умный чип, который у меня никогда не было шанса исследовать, не собирается зашифровывать мой мозг.

Она нажимает на экран ее планшета в нескольких различных местах, затем передает его мне.

–Вы знаете, что делать.

Контракт. Они дали мне печатный экземпляр, чтобы перечитать в моей камере, наряду с Библией. Я запомнила его.

Контракт это:

Один месяц в тюрьме. Я могу быть подвергнута травмам в любой момент во время моего заключения. И если монитор — монитор, эта медсестра, внедренная в меня, считает, что мои эмоциональные и гормональные реакции на любую симуляцию, в которую я буду помещена, не сбалансированы, я буду казнена.

Контракт гораздо длиннее этих пунктов, но только эти имеют значение.

Я ставлю свою подпись. Мне нужно выйти из этой комнаты.

– Проводи Ибарру вниз, – говорит один из охранников другому в ухо. Он берет меня за руку.

– Там зверинец, – отвечает другой. – Нет, дерьмо.

Они ведут меня в холл. Девушка выходит из экзаменационной комнаты тоже в наручниках и с сопровождением. Она носит те же вещи, что и я: официальную универсальную форму Передового Центра, думаю. Футболка и черная толстовка с капюшоном. Серые брюки– карго и сапоги на липучке. Интересные изменения в оранжевом, к которому я привыкла.

Слезы льются по ее лицу. Она очень красивая с пухлыми губами и высокими скулами, кожа чуть темнее, чем у меня, и детские ямочки на щеках. Ей не может быть больше двадцати.

Я не могу вспомнить кто она. Мир знает. Список Передового Центра был объявлен, документальные фильмы наших трагических судеб наводнили сетевой эфир телевидения.

Мои охранники следуют за сопровождающими девушки в лифт, две наши группы неуютно встали близко друг к другу, когда мы спускаемся в холл. Всхлипывающую девушку заталкивают в автомобиль, и я хочу, чтобы она уехала. Каждый звук, исходящий от нее, стискивает невидимую нить вокруг моего сердца.

Открываются двери, и я выхожу вслед за ней.

Группа окон, доходящих до пола, окружают вестибюль: с решетками и пуленепробиваемые, но выглядят шикарно. Старая, добрая федерализированная тюрьма. Первоклассный холл для худших недоумков. Камеры и жилые помещения находятся под землей. Мы невидимки. Навечно. Пока нам не разрешат два дня для посещений.

Или отъезд.

За окнами поезд с прямой дорогой в Калифорнийский Передовой Центр, который ждет нас на вокзале.

Я вижу протестующих через стекла позади забора, окружающего проход станции. Они колотят цепь кулаками, размахивая взад и вперед. Ждут нас. Их громкие крики слышны через пуленепробиваемое стекло.

Мы присоединяемся к линии осужденных. Некий высокий подонок скрежет зубами в мою сторону.

Он сильный, нет, намного сильнее. Он мог бы сломать мою шею пополам во сне. Его рукава закатаны, на руках веснушки. Должно быть, он был на свежем воздухе, занимался физическим трудом.

Его квадратная челюсть сжата, и ни один мускул на его лице даже не осмеливается дергаться, что заставляет меня задаться вопросом: он знает, кто я, или его выражение просто осталось таким. Охранники по обе стороны от него идут непоколебимо, будто втайне бояться до смерти идти рядом с ним.

– Кейси Харгроув, номер заключенного 92354, мужской номер – пять в Передовом Центре С. Отчет,– говорит его охранник, приложив палец к динамику.

Затем охранник провожает девушку с ямочками на щеках.

– Джасинда Глейзер, номер заключенной 48089, женский номер – четыре в Передовом Центре С. Отчет.

– Эвелин Ибарра, номер заключенной 39286, женский номер – пять в Передовом Центре С. Отчет.

Клянусь, вокруг меня в течение половины секунды стоит мертвая тишина. Открываются двери.

Вибрирующий звук льется в холл, как вода через пустынный каньон. Я оцепенела. Мои охранники тащат меня вперед.

Кулаки Джасинды сжимаются у нее за спиной: тонкие пальцы и белые костяшки.

Я избегаю шумную стену и откидываю голову к пасмурному небу – хочется показать в последней раз фак миру. Когда я заставляю себя вернуться на землю, мне жаль, что я не сделала этого.

Сотни людей кричат на нас, толкая доски с противоречивым текстом на заборе.

Передовой Центр = Покайтесь, варвары, дитя Божьего.

– Вы будете гореть в аду за то, что вы сделали, – визжит кто– то.

Женщина прижимает фотографию одной из моих жертв цепной связи. Она произносит мое имя. Эвелин.

Оно проходит через пространство, умножаясь.

Размножаясь. Эвелин. Эвелин. Эвелин.

Поезд ждет, тихий и магнитный — серебряная пуля на пути — готовый доставить нас в Калифорнию за несколько часов.

Я следую за линией заключенных к турникету. Джасинда кладет большой палец на панель, встроенную в свод станции. Зеленый свет начинает мигать над ней, и она проходит.

– Мисс Ибарра, большой палец правой руки, пожалуйста, – говорит мой охранник. Я подчиняюсь, и турникет разблокируется.

– ЭВЕЛИН.

Снова мое имя, только в этот раз резче и злее.

– Я надеюсь, что это больно, я надеюсь, что это чертовски БОЛЬНО.

Я следую вверх по лестнице, и потом в вагон.

Сидячие места выстроены линией у стен, стальные наручники на подлокотниках ждут нас с разинутой пастью.

Мой охранник прикрепляет мне на ухо какое– то прослушивающее устройство и провожает меня к моему месту, между Джасиндой и тощим парнем– коротышкой с прямыми черными волосами и очками Джеффри Дамера[2]. И вот десять из нас все вместе. Десять кандидатов в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти.

Кейси сидит напротив меня. Я наклоняю голову, бросая ему вызов. Другие кандидаты молчат, это так неестественно. Наручники застегиваются вокруг моих запястий, и наши охранники уходят.

Я узнаю двоих из моей компании. Пепельная блондинка с прической эльфа и возможностью разбить стекло с меня размером. Красочные татуировки тянуться по ее бледным запястьям и исчезают под рукавом.

Валери Крейн. Убила троих парней, повесив их тела. Мелькнул огонек узнавания в ее глазах – она знает, кто я, без сомнений. Я никогда не разговаривала с ней. Никто не наёб*ет Валери Крейн. Уж я– то знаю это.

Я также узнаю еще одного сумасшедшего ублюдка: студент из школы на Западном побережье. Он был арестован за продажу наркотиков и похищение нескольких подростков, которых пытал до смерти. Он был единственным из своего отряда, которого поймали. Заявил о своей невиновности, хотя без мотива. Его имя Гордон: бледный с копкой волос песчаного цвета и с острым подбородком.

С самодовольной ухмылкой он говорит:

– Кажется, леди печально известнее, нежели господа.

Он осматривает зал, задерживаясь на каждой женщине.

– Иди на хрен, – Валери закатывает глаза к потолку, будто ей скучно с ним.

Джасинда рядом со мной улыбается.

Тихий гул стоит под нами, когда поезд начинает ехать. У нас нет окон, только ряд телевизоров, встроенных в стены выше наших мест. Они демонстрируют логотип Flight Express – корпоративная цепь высокоскоростных поездов.

Видимо, у них контракт с системой федеральной тюрьмы.

Тишина продолжается. Социопаты и серийные убийцы – антитеза для хороших собеседников. Я откидываюсь на сиденье, закрываю глаза и жду.

Пятнадцать лет назад правительственные ученые произвели точный тест на мораль: курс препятствий, где симуляция распознает добро или зло в кандидатах. Его назвали Передовой Центр.

В течение десяти лет в ПЦ[3] тестировали снова и снова. Преступники были размещены внутри на месяц, чтобы увидеть, правильно ли идентифицировал ПЦ истинные угрозы человечеству. Я помню один случай. Большой, грубоватого вида мужчина по имени Маркус Грин, который убил семью, сидя пьяным за рулем, и миниатюрную женщину средних лет по имени Фонда Харрингтон, психопатка, которая убила своих трех дочерей. Передовой Центр точно определил Фонду, как угрозу. Снова и снова ПЦ правильно определял зло, но, несмотря на это, реализацию центра продолжали отклонять.

Террористическая атака, наконец, убедила Верховный Суд. Все участники теракта были вынуждены пройти через Передовой Центр. И все они были признаны, как репортеры сказали в новостях, «морально испорченными».

После того, как закон был принят, инженеры обновили Центры, чтобы убивать грешников. Они стали самой точной формой смертной казни, которую когда– либо создавали.

Кроме всего прочего, они построили их посреди экспериментальной дикой местности, общественность мало что знает о Передовых Центрах. Они знают, что благодаря технологиям мозговые волны кандидатов измеряются во время симуляции. Реакции оценивают, и как стрелка в компасе, тест точно определяет истинную мораль, истинный внутренний механизм преступника.

Если необходимо, казнь имеет место.

В среднем 2 из 5 заключенных может выжить в ПЦ. Не лучшие шансы.

Оставшиеся в живых действуют в соответствии со строгим контрактом, не разглашая детали симуляции. И все они держат рот на замке, потому что сохранение их контракта – означает жизнь на воле. Это способ, которым правительство оправдывает Передовой Центр: во– первых, месяц симуляции дешевле для общества, чем вся жизни в тюрьме.

Еще два ПЦ работают в симуляции с нашим: один для тех, кто в возрасте от двадцати шести до сорока, и другой – от сорока лет и старше. Вот почему было так много протестующих в тюрьме сегодня. ПЦ никогда не работали одновременно, и их существование все еще является относительно новым. Люди всегда борются против новой этической технологии. Возможно, ажиотаж утихнет через несколько лет, когда они поймут, что их налоги не прокормят тех, кто должен быть в любом случае мертвым.

А может, и нет.

Звон стоит в ушах, и я открываю глаза. На экране телевизора улыбающаяся женщина в очках с твердой оправой заменяет логотип Flight Train.

–Доброе утро, кандидаты Передового Центра.

Несколько заключенных усмехаются с отвращением, включая Кейси. Все на самом деле серьезно. Это смахивает на то, будто мы в тематическом парке, в нашем домике, где комната ожиданий для некоторых – это научно– фантастическая поездка с лазерами и летающими кораблями.

–Позвольте мне устно приготовить вас, прежде чем симуляция начнется. Как только вы покинете станцию, ваш месячный срок начнется.

Мое сердце ускоряется.

–Все вы сдали утвержденный экзамен и подписали контракт. У каждого из вас есть монитор, который будет вычислять ваши эмоции и гормоны. Он не сможет вторгнуться в любой другой аспект вашей физиологии.

Затылок колет, когда я думаю о чипе, прорывающемся все глубже и глубже в моё мозговое вещество.

–Как мило с их стороны, – Валери сплевывает, её глаза прикованы к экрану.

–Кроме того, напоминаем, что вы будете под постоянным контролем сотрудников ПЦ во время симуляции, даже если это не очевидно для вас. Ваш физический выбор и взаимодействие с другими заключенными будут сопоставлены с вашими внутренними расчетами, чтобы определить Ваш моральный статус.

Каждое действие мы делаем под радаром.

– Ваш поезд прибудет в пункт назначения примерно через 1.7 часов.

И она исчезает. Но она не меняется логотипом поезда Flight Train. Вместо этого прокручивают документальный фильм.

Документальный фильм о нас.

Нет повествований, только серия новостей, клипов, начинающих с преступлений Кейси. Мальчик, который похоронил своего отца живым.

Репортеры подробно детализируют ночь убийства, нападение Кейси и процесс по делу. Кейси сам признал себя виновным в преступлении, пока его мать, тетя и ближайшие друзья утверждали, что его шантажируют. Доказательств не было, орудие убийства – лопату, не нашли.

Настоящая правда Кейси остается тайной.

Я отвожу глаза от телевизора, чтобы изучить его. Кулаки сжаты, он смотрит на экран прикрытыми глазами. Гордон вне себя от нечестивого развлечения.

Валери после недолгого просмотра поворачивает голову к стене кабины.

– Зачем они делают это?– шепчет мальчишка с очками Дамера достаточно громко для меня и, возможно, для парня рядом с ним.– Какова цель этих кадров?

Я взглянула на него. Он не может быть старше восемнадцати лет. Черт, если бы я не знала, что у Передового Центра есть возрастной минимум, то я предположила бы, что ему четырнадцать. Его очки сползли на кончик носа. Он поднимает подбородок, возвращая их обратно.

Я не знаю, ожидает ли он фактически ответ, но я, так или иначе, отвечаю.

–Либо опозорить нас, либо ввести в курс дела, так как мы должны будем взаимодействовать друг с другом.

Он усмехается.

–Ну, это очевидно. Но почему кадры наших преступлений?

–Усилить напряженность. Заставить скептически относиться друг к другу.

Он чешет нос.

– Черт возьми, у меня зуд.

– Я могла бы предложить поцарапать его зубами, но…

– Хорошая попытка, Ибарра. Мне не нужны кадры, чтобы быть скептиком.– Он улыбается и дергает головой, убирая челку с лица.

Я узнаю его имя из документального фильма. Таннер, судили, как взрослого за то, что толкнул мальчика с обрыва.

Видеозапись показывает всех. Эрити – девушка с миндалевидными глазами и черными, прямыми волосами осуждена за «принесение в жертву» четырех девочек во имя колдовства. Стелла – девушка с золотыми кудряшками, сожгла своего бывшего парня в его доме вместе с семьей. Блейз – долговязый мальчик, на другом конце моей скамьи, расстрелял двух парней в колледже, когда был пьян. Салем, мальчик, который ужасно похож на моего брата, изнасиловал несколько женщин. И наконец, Джасинда, которая убила семью во время автокатастрофы, когда пыталась покончить жизнь самоубийством.

Конечно, они припасли лучшее напоследок.

Дата на графике, мигающая на экране, сегодняшняя. Этот видеоматериал проигрывали этим утром.

– Эвелин Ибарра – самая известная из более молодых кандидатов, была в центре практически всех национальных новостей, обсуждающих последние несколько месяцев, – говорит платиновая блондинка в утренних новостях за «круглым столом».

– Наши опросы показывают: 18% американцев считают, что Передовой Центр покажет, что Ибарра невиновна, а 65% считают, что Передовой Центр признает ее виновной, и 17% колеблются. Что насчет других статистических данных, Гэри?

Камера отдаляется.

–Ну, – говорит Гэри,– я отказываюсь соглашаться с национальным мнением, Кэтрин. Случай незнаком лишь тому, кто не смотрит телевизор больше пяти минут. Вы знаете, я думаю, присяжные поддались бы, если бы судебный процесс продолжился, но Ибарра не выбрала ПЦ.

–В том, что Ибарра признана виновной.

–Вот именно.

–Как вы думаете, долго ли она продержится в Передовом Центре?

– Если мы изучим тех, кто совершал преступления ее масштаба, также приговоренных к ПЦ, и возьмем что– то из своего опыта, то я бы дал ей два дня.

– Два дня? Вы даете ей лишь два дня?

– Посмотрите на Антона Фрисана и Дженис Грей. Ни один из них не продержался дольше сорока восьми часов, что мы обнаружили после минимальной документации, опубликованной после окончании программы ПЦ. Их преступления были похожи на Ибарры.

– Но Ибарра молода. Вы не думаете, что ПЦ был спроектирован так, чтобы принять это во внимание?

– ПЦ разработаны, чтобы прекратить нравственные извращения. Воспринимайте их как конечную проверку на детекторе лжи. Моральная природа человека действительно не изменяется с возрастом, это было обнаружено несколько лет назад командой психоаналитиков в Филадельфии, если вы помните.

– Я помню.

– У Ибарры тот же моральный показатель, который будет и в тридцать лет, и если она зло, то ПЦ узнает об этом.

Чувствуя взгляд каждого кандидата на мне, я смотрю вниз. Большинство взглядов презрительны, наполненные ненавистью. Пусть они и совершили преступление, я королева тьмы.

Им не о чем беспокоиться. Если я окажусь действительно злой, то ПЦ позаботиться о том, чтобы за день– два мое сердце перестало биться.

Прокручивают видеозапись моего преступления. Плачущая семья за пределами колледжа Рузвельта.

Студенты и преподаватели плачут и кричат. ФБР, полиция, саперы.

Штурм школы, чтобы поймать одного из стрелков, начавших пятьдесят шесть смертей.

Штурм школы, чтобы поймать меня.

Ещё видеозапись прокручивается от показываемого в прайм– тайм документального фильма моего преступления. Я была одной из восьми, кто стрелял на факультете, в колледже, единственная, кто не убила себя; психологическая натура, я струсила в последнюю минуту.

Они так же упоминают Ника – другого стрелка – и тот факт, что мы познакомились через Меган. Я была ее лучшей подругой, он ее парень. Когда мы решили забрать нашу жизнь, мы убедились, что она ушла с нами.

Я задерживаю дыхание и жду, жду, когда закончится видеозапись, пока все в кабине оторвутся от меня.

Один парень отказывается.

Ты труп, шепчет Кейси.

Маленькая дверца скользит вправо позади его головы, автоматизированный шприц, выступает вперед.

Игла укалывает Кейси в шею.

Он дергается.

– Какого черта?

Его глаза закатываются. В моей шее острая боль, челюсть немеет, а вагон расплывается.

2 марта, год назад.

Квартира Ривервью*

В 8:30 утра солнце просачивается в мою комнату, листья создают геометрические формы на простынях и голой груди Лиама. Я перекатываюсь на живот и откидываю волосы с его закрытых глаз. Его грудь поднимается и опускается, пока он спит.

Просыпаться рядом с Лиамом утром стало моей удачей. Я всегда знала, что возлюбленный со средней школы – это фантазия. Каким– то образом мне удалось сохранить её. Наш пятилетний юбилей был несколько месяцев назад.

Я скольжу по нему. Ощущение моей голой кожи, скользящей по его, никогда не устареет. Для него тоже: его тело стало покрываться «гусиной кожей». Он моргнул пару раз, фокусируя внимание на мне.

–Есть что– то сексуальное в том, чтобы наблюдать, как ты просыпаешься,– говорю я ему.– Не думаю, что мне это когда– нибудь надоест.

Он перевернул меня и оказался сверху, его губы искали участок моей чувствительной кожи, чуть выше ключицы. Это было место, к которому он прикасался и целовал, пытаясь быть романтичным, потому что знал слишком хорошо, что я растаю под ним. Мои руки исследовали его, притягивая ближе.

Он поцеловал мой подбородок и сказал:

–Даже когда я всю ночь храплю?

Я усмехнулась.

– Я привыкаю к этому.

Грохот послышался со стороны кухни, сопровождаемый звоном металлической миски, катящейся по линолеуму.

–О'кей, теперь знаете, что я не сплю, поэтому вы должны выйти. Только, если не кувыркаетесь, – орет Меган. – Я сделала для вас завтрак.

– Я думаю, пахнет беконом. – Лиам, скатываясь с меня, садится.

–Почему она готовит завтрак? Она никогда не делала мне завтрак.

Я отдала ей ключи от своей машины вчера вечером. Лиам и я выпили слишком много, нам пришлось взять такси до дома. Наверное, она врезалась во что– то и теперь пытается компенсировать это, я так думаю.

Я была сумасшедшей первокурсницей, которая не только цеплялась за своего парня из средней школы, но также и за лучшую подругу детства. Поэтому многие студенты, которых я встречала, когда поступила в колледж, думали, что я безумна. В колледже есть время, чтобы вырваться из детства; для студентов, чтобы экспериментировать и спать с теми, кто им даже не нравится, присоединяться к женским сообществам, где люди будут так близки, будто сестры, до тех пор, пока не закончат колледж, и никогда не увидятся вновь.

Мы втроем могли бы пойти куда– нибудь, кроме Финикса после школы. Но Финикс был всего в часе езды от дома, и в Финиксе мы могли быть друг с другом.

И можем. Я живу с Меган в течение трех лет. У Лиама есть своя собственная квартира с соседом по комнате, но он практически живет с нами. Наше «третье колесо», Меган любит называть его так.

Лиам склонился надо мной и поцеловал меня в шею, его томный язык скользит по моей ключице. Я ахнула, когда его пальцы прошлись по внутренней части моего бедра.

–Я люблю тебя,– шепчет он.– Меган, наверное, возбуждена. Она знает, что тебя ждет.

–Быстрый секс до занятий?

– Смешно,– его голос прогремел в моем ухе. – Я имею в виду, на внутреннем дворике.

Он задел мое любопытство. Но его глаза, которые были светлее солнца на чистейшем небе, не давали мне ключ к разгадке относительно того, к чему он клонит.

–Это сигнал, чтобы ты вытащила свою задницу из кровати.

– Спасибо и на этом. – Я игриво ударила его и села в поиске пижамы, разбросанной на полу. Я оделась и собрала волосы. Когда я зашла в гостиную, то надеялась, что Меган сделала слишком много бекона.

Я посмотрела в сторону раздвижной стеклянной двери. На балконе находился полномасштабный деревянный мольберт. Я завизжала и выбежала на улицу. Лиам последовал за мной.

–Почему? – спрашиваю я.

–Что ты имеешь в виду под почему?

Я повернулась к нему.

–По какому случаю?

–Мне надоело смотреть на тебя, «работающей» с цветными карандашами и бумагой для принтера.

У меня не было достойных художественных принадлежностей.

Это не похоже, будто я была художником всю свою жизнь. Я никогда не брала уроки творчества до колледжа, хотя знала, что могу себе этого позволить. Знаю, что смогу придумывать образы и создавать их.

Однажды, в течение моего первого года обучения, я решила сменить свою специальность на художество. Потому что быть большой шишкой в бизнесе не вариант.

Посмотрим правде в глаза, неважно, в какой области вы получаете свою специальность. Люди просто хотят думать, что это что– то дает.

Я не говорила маме до лета, перед тем, как перейти на второй курс. С уверенностью могу сказать, она все еще огорчена.

–Ты не должен был, – произнесла я, даже притом, что была в таком восторге, что не могла унять дрожь.

Меган вышла на балкон. На ней фартук из кафе, в котором она раньше работала.

–Ты знаешь, что означает? – Она помахала грязной лопаточкой в воздухе.

–Мы сможем запустить наш блог.– Я прыгаю на цыпочках.

–Мы сможем запустить наш чертов блог.

Меган и мне понравилась концепция командной работы, и настоящие фанаты. У нас эта блестящая идея возникла недавно. Меган специализировалась на фотографиях, она чертовски хороший фотограф. Мы были лучшими друзьями еще со школы, и уже тогда она была одержима своей работой. Мы хотели поиграть с восприятием, как фотография сможет превратиться в картину.

Это могло быть одно и то же изображение, и все же совсем другое.

Но это была только теория.

– Пойдем в художественный магазин сегодня днем?– спрашивает она.

–Конечно.

–Блин, яйца горят.– Меган побежала внутрь.

Лиам откинул свои песочного цвета волосы назад.

–Я должен принять душ и добраться до библиотеки. Даже по субботам я не могу расслабиться. Замашки колледжа.

–Я люблю тебя.

Он стреляет в меня своей идеальной, кривой улыбкой.

–Потому что я купил тебе мольберт?

–Потому что ты знаешь меня. Ты знаешь, что деревянный мольберт значит для меня больше, чем мир.

Он взял меня за руку и притянул к себе, целуя в лоб.

–Я тоже тебя люблю. Больше, чем ты думаешь.

_____________________________________________________________________________________

*Ривервью – город в Алабаме США.

Глава 2

У меня наихудшее невообразимое похмелье. Я шевелю языком во рту и проглатываю желчь в горле. Вода. Мне нужна вода, сейчас же.

Я открываю глаза, стону от яркого света и прикрываю свою голову плоской подушкой.

Какая– то вечеринка вчера вечером.

Я застываю. Никакой вечеринки не было прошлой ночью. Не было вечеринок в течение десяти месяцев. Я была в тюрьме.

Вытаскивая голову из– под подушки, я мигаю до тех пор, пока зрение не фокусируется.

Сосновые панели покрывают стены и пол.

Полки, усеянные безделушками, расположенные выше белоснежного тщеславия. Свет сочится сквозь французское застекленное окно на стену, самую дальнюю от двери.

Кто– то храпит подо мной.

Я сажусь, подавляя стон.

Я по– прежнему ношу толстовку с капюшоном и брюки– карго. Мои ботинки у двери.

Передовой Центр.

Потирая запястья, где были наручники, я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз бодрствовала. Была ли я введена в симуляцию? Сбежала ли живой?

Все, что я помню, это поезд и другие преступники. Игла, вошедшая мне в шею.

Мой пристальный взгляд находит темный рюкзак в конце кровати. На нем вышито ЭВЕЛИН.

Я не помню, чтобы он у меня был. Минуту думая о том, что могло быть спрятано внутри, я открываю его.

Футболка, хлопковое нижнее белье, фляга, зажигалка, носки, зубная щетка и на самом дне одеяло.

Аварийно– спасательное снаряжение.

Я не знаю, почему это принадлежит мне. Я даже не знаю, где я. Одна вещь, укорененная во мне с момента тюремной жизни, состоит в том, что я должна следовать приказам: когда оставить свою камеру, когда сменить одежду, когда увидеть своих посетителей, когда есть.

Где охрана, которая, как предполагается, скажет мне, что нужно делать?

Я встряхиваю своим конским хвостом и запускаю пальцы в спутанные локоны, закрепляя их вверху, и свешиваю ноги с кровати. Взяв сумку с собой, спускаюсь по лестнице, чтобы узнать личность своего соседа по койке.

На сумке, стоящей около кровати, гласит ДЖАСИНДА, и девушка с ямочками лежит на спине, её руки прикрывают лицо.

Она девушка– самоубийца, которая использовала свою семью в процессе, и теперь живет, пожиная наказание. Она плакала перед тем, как покинуть тюрьму. Интересно, это потому, что она все еще хочет умереть, или потому, что не может выбраться отсюда.

Я отхожу от нее и подхожу к окну. Передо мной холм, покрытый соснами. Солнце начинает садиться – значит, скоро будет темно. Я нахожусь здесь либо день, либо несколько часов.

Ничего, кроме леса. Никаких зданий, никаких дорог. Лишь толстый зеленый покров тянется к горам вдалеке.

– Где мы, черт возьми? – бормочу я себе.

– Это Передовой Центр?

Я поворачиваюсь к Джасинде, которая приподнялась на локтях. Выражение ее лица меняется, когда она узнает меня, её взгляд начинает метаться по комнате, пытаясь понять – наедине ли мы.

Она боится меня. Можно сказать, что я не удивлена.

– Не знаю, – говорю я.

Когда она замечает рюкзак в ногах ее кровати, она лезет к нему, ее пальцы пробегаются по надписи – Джасинда,– бормочет она, отбрасывая его, будто ткань ее поранила. – Никто не называет меня так.

– А как тебя зовут?

– Джас,– говорит она с опаской. Она изучает меня с ног до головы, бездумно сжимая лямку рюкзака и скручивая ее.

Неловкое молчание заполняет воздух между нами, прежде чем я говорю:

– Ладно, Джас. Я собираюсь осмотреться вокруг. Посмотрим, смогу ли выяснить, где мы находимся.

– Дверь не заперта?

Я даже не подумала об этом. Простое мореное дерево, дверь не похожа на дверь в баре, на которую я привыкла смотреть в течение многих часов подряд. Я иду к ней и кладу руку на медную ручку и поворачиваю. Со щелчком скрипучая дверь открывается.

– Не закрыта.

Я всматриваюсь в холл. Сухой воздух пахнет кедром и пылью.

Светлые полосы видны на полу от единственного окна, чуть левее от меня. Шесть дверей выстроены в линию, две из них открыты. В другом конце лестница, ведущая вниз, откуда доносятся голоса.

– Я вернусь.

– Пожалуйста,– Джас прижимает сумку к груди, – не оставляй меня здесь одну.

То, как она умоляет меня, не имеет никакого смысла.

Мгновение назад, казалось, что она испугалась меня. Возможно, Джас боится всего. И она, как предполагается, является нравственно запятнанным преступником. Да ты издеваешься?

Я не хочу, чтобы за мной ходили по пятам, но мне ее жаль, чтобы сказать нет.

– Пошли.

Она спешит ко мне, прижимая рюкзак близко к себе. Оказавшись в зале, я забрасываю свой рюкзак на плечи и регулирую ремни до тех пор, пока они плотно не вжимаются в спину. Джас и я идем к лестнице.

Эрити стоит в центре гостиной, пристально смотря на камин с каменной подкладкой, огромные кожаные диваны, нависающую люстру, сделанную полностью из оленьих рогов. У нее тоже рюкзак.

На кухне Стелла открывает и закрывает каждый шкафчик.

– Здесь есть еда! И ликер. Много и очень много спиртного.

Тихий писк выходит из Джасинды.

– Черт возьми.

Валери крадется к нам. Она смотрит через мое плечо.

Мы проснулись в горнолыжном комплексе с едой и кучей выпивки. Похоже на секретный, злой план правительства – вознаградить нас за плохое поведение.

Салем выходит из комнаты. Это шестеро из нас. Еще четверо спят.

– Здесь есть кто– нибудь, – спрашиваю я. – Кто– то кроме нас?

– Не то, что я могу сказать, – говорит Салем. – Никакой охраны?

– Не– а. – Он заводится лихорадочным блеском. – Похоже, они оставили нас одних.

Холодок бежит по моей спине. Застряла здесь с парнем, который изнасиловал тринадцать девушек, я бы не назвала это отпуском.

– Он тебя не тронет, – бормочет Валери, но это не заставляет меня почувствовать себя лучше. –Ты знаешь, что я делаю с мудаками, которые не могут держать руки при себе.

Я знаю. Не только от ее преступления, но и от подлостей в нашем тюремном крыле.

– Разве мы когда– нибудь разговаривали?– спрашиваю я. – В тюрьме?

– Я не разговариваю. Я выбиваю дерьмо из людей. – Она пожимает плечами. – И у тебя... у тебя вышибли достаточно дерьма. Выбивание из тебя дерьма не удовлетворило бы меня.

– Ох, спасибо,– отвечаю я сухо.

Кривая улыбка появляется на ее губах .

– Может быть, мы должны поговорить. Ты знаешь... тюремные BFF или еще что– то.

– Тебе вскоре надоело бы. Я слишком ванильна для тебя.

– Где ваниль? – шепчет Джас. Она вылупилась на нас.

Рот Валери дергается так, будто она сдерживается от смеха. Когда она протягивает руку и гладит плечо Джас, Джас вздрагивает. Не ответив ей, Валери оборачивается ко мне.

– Слишком ванильна, как друг или как трахать приятеля?

Я прикрываю глаз.

– Оба.

Она резко вздыхает.

– Да, ты права. Я, вероятно, очень быстро бы заскучала. – Она делает шаг вперед, опершись на балкон. – Ты была хорошей заключенной, позволяя всем тем девочкам выбить сопли из тебя без борьбы. Но здесь... мы имеем некую свободу. Я слежу за тобой, Ибарра.

Я поднимаю бровь. – Ты боишься меня?

Она врывается смехом и спускается вниз по лестнице.

– Я не понимаю,– произносит Джас, когда Валери уже вне слышимости. – Она флиртовала с тобой?

– Я так не думаю. Кажется, мы заключили союз.

Она замолкает на некоторое время, потом спрашивает:

– Могу ли я быть в союзе?

Я внутренне улыбнулась и киваю. – Конечно.

В тюрьме союзы созданы для того, чтобы заключенные могли наблюдать друг за другом и за потенциальными атакующими. Но я не знаю, что союз означает здесь.

Я изучаю Салема и пространство между нами, отсутствие решеток или цепей, или стекла.

Отсутствие любой формы защиты.

Возможно, здесь нам нужны люди, наблюдающие за нашими спинами.

***

Кроме огромной крыши, выходящей на лес, больше ничего нет, чтобы изучить из каменного домика. Воздух снаружи чистый и прохладный, с запахом хвои и почвы.

Нас выбросили в центре «ничего».

Остальные проснулись. Кейси ходит с гримасой на лице, будто хочет выбить жизнь из кого– то. Я начинаю задаваться вопросом: всегда ли он похож на злую собаку?

Стелла входит в кухню. Она открывает свой рюкзак и копается в шкафах, собирая различные консервы и бросая их в сумку.

– Это плохая идея, – говорит Кейси из гостиной.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Я ухожу,– говорит Стелла. Она откидывает свои светлые волосы назад и застегивает рюкзак, вешая на плечо.

– Уходишь? Куда?

– Они вывели нас из строя, выбросили здесь и дали нам снаряжение. Так что я ухожу. В никуда.

– Ты хочешь блуждать по дикой местности? – Валери ехидно хихикает. Она прислоняется к мраморному кухонному умывальнику. – Замечательный план, засранка.

Стелла так сильно сжимает пальцами лямки рюкзака, что ее костяшки белеют.

– Они дали нам провизию, и ни за что на свете я не буду пресмыкаться с вами.

– Ты понятие не имеешь, что там, – говорит Кейси.

Стелла смеется.

– Ты действительно думаешь, будто здесь безопаснее? С кучей убийц и насильником?

– Я буду хорошим все время, милая, – говорит Салем, копаясь в шкафчиках на другой стороне кухни. Этот кретинский комментарий, который оповещает о его присутствии, может быть не таким.

– Намек понят, – говорит Кейси. – Но если бы они дали нам указания, то снаружи должны быть наши тесты.

– Ох, перестань притворяться, будто тебя волнует то, что происходит со мной. Ты такой же плохой, как и Салем. И все вы.

Кейси напрягается.

–Ты не знаешь меня.

– И меня ты тоже не знаешь, – говорит Стелла. – Я не боюсь этих тестов, так как не должна быть здесь.

Валери издевается:

– О да, я уверена, что ты не виновата в сожжении заживо своего парня и его семьи.

Стелла морщится.

– Да пошла ты, – шипит она прежде, чем пересечь гостиную и открыть входную дверь.

– Скатертью дорога, – говорит Кейси, когда она уходит.

Напряжение после ухода Стеллы становится неловким и нестабильным. Ее уход приносит осознание того, что мы не только не знаем, где находимся, но еще не можем доверять никому, кто застрял здесь. Нам дали провиант, значит, очевидно, что Передовой Центр не хочет, чтобы мы выходили наружу. Либо это, либо остаться в доме, полном психопатов.

В то время как Валери и Джас сидят на полу, Салем и Гордон спокойно разговаривают друг с другом на кухне. Кейси пошел наверх, а я осталась в гостиной с Таннером, Эрити и Блейзом.

Я не слышала, чтобы Блейз хоть раз говорил. Темный и высокий он лежит на диване, ноги болтаются по сторонам. Он прижимает книгу в кожаном переплете к груди, которую, видимо, взял с полки в гостиной. Она выглядит как Библия.

Таннер сидит в кресле рядом со мной. Его пристальный взгляд устремлен на Блейза.

Вскоре тишина в гостиной становится настолько плотной, невыносимой, жаркой и зудящей, что я должна сказать что– нибудь.

– Ты думаешь, Стелла говорила правду? – мой голос был таким тихим, что я даже засомневалась, услышал ли меня Таннер, но он отрывает свой взгляд от Блейза.

– Ее судебный процесс говорит об обратном.– Он поправляет очки указательным пальцем.

Я уставилась на него непонимающим взглядом.

–Скажи, что ты знаешь о ее судебном процессе?

Я осматриваюсь вокруг: безжизненный Блейз, Эрити, уткнувшись в книгу, не обращает внимания на нас, потом Гордон и Салем, которые погружены в изучение кухонных ящиков.

– Я вроде была в тюрьме.

– Все мы вроде в тюрьме. Я вполне уверен, что был в тюрьме дольше, чем ты.

Я откидываюсь на спинку стула.

– Значит, ты изучил нас?

– Всех вас, но не так тщательно, как изучил Передовой Центр. – Он прищуривает глаза.

– Что?– говорю я оборонительно. – Нет, я не исследовала Передовой Центр после того, как провозгласили мой приговор. При этом я не старалась изучить любого из вас. – Я обнимаю свое туловище, как будто слова, вылетающие из моего рта, будут более утешительны. – Это бессмысленно, если вы умрете в любом случае.

– Думаю, так ты его видишь. – Он откидывают челку с лица. – Или твой план все время состоял в том, чтобы преследовать другого преступника, который объяснит тебе все сам.

Я усмехаюсь. – Похоже, ты раскусил меня.

– Чтобы ответить на твой вопрос, Стеллу очень сложно прочитать. Доказательства ее преступления довольно бесспорны. Огонь был запущен, благодаря сигарете и фотографии. Она была на улице, рыдая, когда приехали пожарные, и не она позвонила в 911. Остатки никотина были найдены на её пальцах.

– Все же она полагает, что собирается пережить это.

– Да, но ты должна запомнить, только потому, что ты виновна, не значит, что Передовой Центр собирается убить тебя.

– Может, она полагала, что ее намерения хорошие?

Таннер пожимает плечами.

– Возможно, это был несчастный случай. Это то, что ее адвокаты пытались доказать в суде.

Проклятие... этот парень исследовал наше заключение.

Я киваю в сторону Гордона. Он и Салем наткнулись на большое количество спиртного и сейчас выстраивают бутылки на кухонном столе.

– Виновен. Я думаю, все знают. Доказательств было уйма. И не так, что ты можешь случайно пытать людей.

Я киваю в сторону Блейза. Таннер поднимает брови.

–Ты не знаешь.

– Он сделал это.

– Но это спекуляция,– говорю я.– Я наблюдала. Убил двух человек, когда был чертовски пьян, и теперь прижимает Библию к груди.

– А я?

Он колеблется на мгновение, как будто думает, что я пытаюсь обмануть его. Но затем спокойно отвечает:

– Ты уже сказала, что умрешь здесь.

Я притягиваю колени до груди.

– Предполагаю, что да.

– Даже учитывая твои минимальные исследования собственного теста на мораль.

Я не могу помочь, но улыбаюсь.

Так или иначе, его нахальство успокаивает. Может быть, это потому, что он действительно заботится о том, что я скажу.

Я не привыкла к этому.

– Одна вещь, которую я действительно знаю о Передовом Центре – состоит в том, что этот тест, как предполагается, выяснит, кто ты действительно, несмотря на ваше судебное заключение. Не внимая на ваши актерские способности и ложь, о которых вы говорите себе.

Он громко сглатывает.

–Ты боишься? – когда я качаю головой, он повторяет мне мои слова.– Передовой Центр все равно увидит, кто ты на самом деле, несмотря на ложь, которую ты твердишь себе.

Это первый раз с тех пор, как я очнулась, замечаю стук своего сердца.– Как ты думаешь, когда начнутся тесты?

Таннер смотрит на Салема и Гордона, как они чокаются стаканами, полными прозрачной жидкости.

***

Не только один Блейз поглощен книгой с полки в гостиной. Эрити несет в руках журналы. Ее темные волосы закрывают лицо, когда она перелистывает страницы, сначала на диване, потом на улице, затем в углу.

– Оглянулся через плечо, когда проходил мимо. Это книга ведьм. – Шепчет Салем Гордону, когда я захожу на кухню. – Все виды диаграмм и латинские записи, и еще какое– то дерьмо, которое есть на полке специально для нее. Маленькая ведьминская сучка. Ты должен попросить ее, чтобы она наложила заклятие.

– Мог бы выучить у нее несколько охуенных приемов.

Валери впивается в них злобным взглядом, когда поднимается с пола. Мы обмениваемся взглядами, прежде чем она тырит еду.

Гордон пододвигает мне шот.

– Не думай, просто пей.

Массовый мучитель просто пододвинул мне шот, ожидая с этой глупой, самодовольной ухмылкой. Он не похож на психопата, он больше похож на парня– серфера, заканчивающего свой ​​последний семестр в Сан– Диего.

На средний балл. Средний балл, способный скрыть его извращенный фетиш. Его улыбка заставляет меня задаться вопросом, мучая этих детей до смерти, была ли она такая же.

– Как хочешь. – Он берет шот и залпом выпивает. – Первоклассно. Возможно, я исчезну в мгновение ока. Большинство из нас, кроме двух из пяти. Интересно, потеряет ли неудачник ноги. Возможно, руки. Или и ноги, и руки. – Он шевелит бровями, и я чувствую желчь.

– Они проверяют нашу мораль, так? Любое из этого может быть приманкой, чтобы заставить нас сделать что– то глупое, – говорю я.

– А потом что, армия придет, топая через дверь, и убьет меня? Сомневаюсь.

– Он прав, ты знаешь. – Салем тщательно просматривает бутылки в баре, прежде чем выбрать миниатюрную бутылку с текилой, этикетку я никогда прежде не видела. Наверное, потому что я не шатаюсь по барам, в которых шоты предлагают по тридцать долларов. – Соотношение испытаний для Передового Центра против всех нас. Лучше бы пить и трахаться в нашу последнюю ночь напролет. Кто это будет? – подмигивает он, указывая пальцем между Гордоном и собой.

Мой желудок сжимает.

–Ты больной.

– Лучше реши по– быстрому. Очевидно, ты будешь первая, кто умрет. – Он изучает бутылку. – Черт, однажды я выпил только эту один. Вот это была ночь, скажу тебе.

Валери кладет руку на нож. Валери Крейн повесила трех предполагаемых насильников ее сестры– близнеца, и все же это мудак, который находится здесь, потому что его неконтролируемый петух не может заткнуться. Невежда.

Я качаю ей головой. Не устраивай сцену, не проливай кровь. Она скрипит зубами и прожигает взглядом затылок Салема, когда он делает большой глоток из бутылки.

Кейси вновь появился и изучает сцену на кухне с дивана в гостиной, бесстрастно.

– Повеселитесь, умирая пьяными и в одиночку.– Я прохожу мимо них.

– Сука. – Хихикает Гордон.

Грохот слышен на кухне.

Когда я оборачиваюсь, Валери прижимает Гордона за шею к стене.

– Извинись, ты, маленький ублюдок.

Хихиканье изо рта Гордона поджигает каждый последний из моих нервов. Его глаза лениво закатываются.

–Мне очень жаль, Эвелин, что назвал тебя сукой.

Мне не лучше от этого.

Салем смеется и пьет.

– Отпусти его, – говорю я Валери. – Ты знаешь, это того не стоит.

Она не сразу меня слушает, её плечи вздымаются с каждым вздохом. Наконец, она разрывает руки и направляется к себе.

Не желая задерживаться в ядовитой атмосфере, я возвращаюсь в свою комнату и рассматриваю содержимое своей сумки. Что делать в доме, полном убийц и психопатов – я слежу за своей флягой, моим одеялом.

Я смогу уйти.

Нет смысла оставаться здесь, ожидая неизбежного. Нам дали рюкзаки, рюкзаки с провиантом.

Возможно, нам предназначено бежать, исследовать. Идти отдельными путями. Возможно,

Стелла была права.

Я упаковываю рюкзак, забрасываю его на плечо и поворачиваюсь.

– Эви.

Он стоит в дверном проеме, голова наклонилась в сторону, он как всегда сосет палец. От привычки не избавиться.

Мой брат.

– Тодд?

Он хихикает.

– Прятки, Эви. Ты считаешь. Я прячусь!

И затем он убегает.

– Тодд, стой! – кричу я, бросаясь в коридор. Он бежит до конца, хихикая, как сумасшедший, и бросается в единственную открытую дверь.

Я вбегаю в комнату, где Кейси – один. Переодевается. Он выпрямляется, рубашка намотана на запястье.

–Какого черта ты делаешь?

– Разве маленький мальчик не вбегал сюда?– спрашиваю я, одновременно пялясь на него. Я была права раньше, когда решила представить его мускулы. То, что я не представляла себе – это зигзагообразные шрамы, обрамляющие его торс.

Он натягивает свою майку.

– Прости, что?

Я убираю волосы с глаз, осматривая комнату.

– Я. . . эээ. . . маленький мальчик. Около пяти лет.

Опираясь на своё самолюбие, он признает то, что я сказала. Я замечаю это по языку его тела. Означающую, ты чертова идиотка?

– Теперь я вижу, – говорит он. – Ты безумна. Это, вероятно, связано с твоим преступлением.

Значит, Тодд не забегал сюда.

Зачем даже Тодду быть здесь? Может быть, я сошла с ума.

– Означает ли это, нет?

Кейси закатывает глаза. И только потом он замечает мой рюкзак.

– Ты уходишь?

– Подумываю об этом.

– Я бы не стал.

– Правда? – я затягиваю ремешок рюкзака на другом плече. – Хочешь просветить меня?

– Делай, что хочешь. – Он кивает в сторону окна, которое демонстрирует долину, почти непроницаемые сосны. – Но ты не знаешь, что ждет тебя там.

– Я не знаю, что ожидает меня там, но знаю, что ожидает здесь. Я рискну.

Его губы дергаются.

– Ты говоришь, словно, не самая опасная из нас.

Я затянула ремни моего рюкзака.

– Если я так опасна, почему, черт возьми, ты убеждаешь меня остаться?

Он расчетлив.

Я поднимаю голову.

– Планируешь отомстить, не так ли? Держа меня здесь, сможешь наказать меня сам? Слышала, ты в этом хорош.

Прежде чем я закрываю рот, он припирает меня к стенке, руки на моем горле, застигнутая врасплох.

– Не думай, что я, блядь, не хочу, – рычит он.

Интересно, убьем ли мы друг друга здесь. Люди убивают в тюрьме, не так ли? Это не было бы иначе.

– Хватит играть и трепаться, – Я плюю. – Может быть, ты должны перестать быть такой киской и сделать это уже.

– Сделать что?

– Убить меня.

Его всего практически трясет от злости.

–Я знаю, что умру, Кейси. Ты можешь сделать это проще, сохранив вражду.

Что– то меняется в его выражении – время игр прошло. Более глубокое чувство отвращения берет верх. Он пятится от меня.

–Убирайся.

Я сжимаю свои кулаки.

– Я сказал, проваливай.

Я жду несколько секунд, чтобы доказать, что не тронута его обманом и отодвигаюсь от стены, покидая комнату.

В коридоре темно. Это время суток, когда никто еще ​​ не думает включить свет, потому что видны очертания в тени. Мои руки дрожат. Я не знаю почему, не совсем. Я не имела в виду то, что сказала, что я хотела, чтобы он меня убил. Мне нужно было увидеть его реакцию, чтобы понять – воспринял ли он меня всерьез. Трудно оценить уровень безумия других, когда я так облажалась.

В конце коридора стоит девушка в короткой ночной рубашке. Её глаза, словно у Бемби.

Я останавливаюсь, ожидая ее движения. Она не кажется реальной. Не выглядит реальной вообще. И она не заключенная.

– Кейси, – шиплю я, но дверь закрыта. Возможно, она – владелица дома.

Может быть, она прячется. Я открываю рот, чтобы сказать что– нибудь, но мой голос пропал. Она подкрадывается ко мне. Ее голова висит под углом, светлые волосы безвольно свисают с плеч, у нее запавшие глаза. Она невероятно худая. Ее грудная клетка выпирает из несуществующей груди.

Костлявой рукой она откидывает волосы назад, открывая пестрые синяки на шее.

– Тсс. – Она тянется, собираясь приложить палец к губам. Я закрываю глаза, ожидая ее прикосновения. – Не говори ему, что я здесь. Я хочу, чтобы это был сюрприз.

Я открываю глаза, чтобы спросить, кого она имеет в виду. Но она исчезла.

Я выдыхаю и медленно вдыхаю через нос. Выдыхаю. Это путешествие, поездка на поезде, вызывают видения. Или препарат, что они использовали, чтобы вырубить нас. Сначала Тодд, сейчас она. У меня побочные эффекты. Галлюцинации. Должно быть.

Я спешу внизу. Валери и Джас на кухне, из кожи вон лезут, чтобы держаться подальше от парней. Мы все пытаемся остаться в стороне, в частности от двух парней, хотя взаимодействовать с

Кейси не так уж и легко. Но Салем и Гордон оба красноречивы, их нетрезвая болтовня заполняет все вокруг. У всех с собой рюкзаки. Все мы получили сообщение, что они имеют важное значение.

– Там есть еда. – Валери держит стакан воды или водки около рта. – В холодильнике. Если ты хочешь.

Последнее, что я хочу – это есть.

Присев на корточки, я нахожу в баре идеальную бутылку старого виски, еще не распечатываемого и делаю большой глоток. Я сразу чувствую эффект. Ужас, пронизывающий мой позвоночник, начинает ослабевать.

– Черт, девчонка,– говорит Валери, когда я возвращаю бутылку обратно. Джас остается отстраненной, потирая руки и наблюдая за парнями.

– Вы двое не видели ничего странного? –спрашиваю я. –Вещи, людей, которых не должно быть здесь?

Валери скрещивает татуированные руки на груди.

– Был эпизод? Ты не собираешься превратиться в чертову летучую мыши и напасть на нас, не так ли?

Могла бы. Потому что Тодд и девушка – я видела их. Кто сказал, насколько я в здравом уме?

Джас принимает усилия оторвать пристальный взгляд от парней.

–Людей?

Я открываю рот, чтобы объяснить, но отвлекаюсь на Кейси, который теперь толпится в основании лестницы. Он смотрит на нас и на парней на диване. Я предполагаю, что никакой разговор не интересен ему.

Вспышка света, гул электричества, отдающий по моим барабанным перепонкам. И все вырубилось.

Когда питание восстанавливается, Валери шипит:

– Черт возьми.

Девушка из коридора стоит наверху лестницы. Валери видит ее. Я не схожу с ума. Она реальна.

Блейз, который лежал на диване весь день, внезапно садится. Он начинает бормотать. Молитву, возможно? Он вскакивает, закидывает свой рюкзак на плечи и убегает через дверь.

Салем выглядит так, будто хочет умчаться вслед за ним, но остается в кресле, осторожно наблюдая за девушкой.

Кейси понимает, что магнит всеобщего внимания находится выше его головы.

– Вы, должно быть, издеваетесь, – стонет Салем.

– Кто она? – спрашивает Джас.

– Одна из сук, которые давали показания против меня.

Из горла Валери слышится рычание. Она хватается за край кухонного стола перед ней, мышцы предплечья опасно напряжены.

Как жертва Салема может быть в Комнате Компаса? Кто– то, должно быть, заплатил ей, чтобы она появилась, но это означает, что она готова быть в той же самой комнате с ним.

Она наклоняется вперед на перила, её грудь выпячивается из ночнушки.

–Эй, детка, – мурлычет она. – Скучала по тебе.

– Какого черта, – шепчет Валери.

Руки Джас плотно сжимают стакан с соком.

–Как она очутилась здесь? Как она попала внутрь, как и мы, как. . .

Тощая девушка спускается вниз по лестнице.

–Эй, милый, почему такое удивленное лицо?

Не говори ему, что я здесь. Я хочу, чтобы это был сюрприз.

– Пришла извиняться, ты, глупая сука? – кипит Салем. Я вздрагиваю от его тона.

– Прекрати, мудак, – рычит Валери. – Не притворяйся, что не насиловал ее.

Со злой усмешкой Салем поворачивается к Валери.

– Никогда ничего не отрицал, правда ли?

– Я собираюсь убить его, – бормочет она.

Она не лучше его, Салем должен знать. Но его выражение бесстрашно.

– Я хочу извиниться, Салем. – Девушка ступает на каменный пол в гостиной и крадется мимо дивана, приближаясь к нему. – Я знаю, что ты подумал. Что это место – рай.

Я должна доказать это тебе. – Она взмахивает ресницами. – Поэтому расслабься и позволь мне доказать это.

Свет тускнеет. Валери все больше беспокоится рядом со мной, так что я протягиваю руку перед ней и говорю: – Пусть позабавится.

– Позволить ему прикоснуться к ней? После того, что он сделал?

Да, потому что она позволяет ему. Да, потому что эта ситуация слишком безумна. Маленькая блондинка ползает на коленях, и Салем, ухмыляясь, наслаждается взором ее худого тела.

Кейси ждет со сжатыми кулаками. Торопливый шепот Эрити и Стеллы слышен позади меня, и Гордона, ну, в общем, Гордон начинает кудахтать.

– Думаешь, я бы оставила тебя одного, детка, в месте, где девушки не обслуживают парней, как должны?

– Теперь ты, наконец, имеешь для меня смысл.

Его руки, путешествуя по ее бедрам, обхватили ее задницу.

Она мрачно хихикает.

– Хорошо.

Обхватив его голову руками, она сворачивает ему шею.

***

Я не помню большую часть суда

Забавная вещь произошла с моими мозгами – некий хитрый прием во время всех заявлений. Я даже не могу вспомнить свои показания.

Просто заблокированы. Словно тень на окне.

Но я помню только одного конкретного свидетеля.

Никогда не было все официально кончено между Лиамом и мной. Я была в федеральной тюрьме, и он понимал, что мир знает меня такой, а не той, с которой он был. Эти две Эвелин не могут существовать в одном пространстве вместе.

Прокурор был непреклонен. Я ожидала этого.

– Мистер Калауэй, насколько вы были близки с ответчиком?

Лиам перевел взгляд на меня.

– Мы встречались в течение пяти лет.

– Так вы все еще встречаетесь, правильно?

– Я... мы не говорили об этом.

В моих глазах защипало. Я сердито заморгала, всасывая воздух через губы.

– Были ли сексуальные отношения?

– Возражаю, Ваша Честь.

Судья махнул в пренебрежительном жесте.

– Отказано.

– Да, – сказал Лиам.

– И за несколько месяцев до происшествия, Эвелин не вела себя странно, не как обычно?

Лиам подумал об этом. Он думал до того момента, пока я не начала впиваться ногтями в кожу.

– Нет.

– Что насчет ее отношений с Меган Лучиани?

– Она начала больше времени проводить с ней.

Весь зал загудел тихим шепотом, и я почувствовала, как мертвый холод просачивается в желудок.

– Поэтому она начала проводить больше времени с Ником.

Я знаю, о чем все подумали.

Эта мысль была самой важной вещью в комнате, цепляющейся за воздух, пока я не могла дышать.

– Возможно,– сказал Лиам.

– Получается, что у Эвелин мог быть роман с Ником?

Мой адвокат встала так быстро, что ее стул чуть не упал.

– Возражаю, Ваша Честь! Сплошной вымысел!

Но Лиаму не нужно отвечать на этот вопрос; все это уже передалось в умы присяжных. Эвелин Ибарра проводила время с девочкой, которую убила, чтобы трахнуть ее парня.

– Поддерживаю.

Из– за этого прокурор выбрал другой маршрут.

– Насколько близок был ответчик с Меган Лучиани?

– Очень близки. Они были близкими сестрами.

Вот, когда Лиам солгал. Мы не были близкими сестрами. Лиам всегда раньше дразнил, будто считал, что мы были любовниками, если не знал лучше.

– Вот почему это стало таким шоком для меня, когда Эвелин обвинили.

Это не то, что прокурор хотел услышать, поэтому он сменил тему.

– Эвелин когда– нибудь говорила вам о теории хаоса, мистер Калауэй?

Лиам покачал головой.

– Нет. Ну, только один раз. Меган рассказывала ей, что Ник был одержим этим.

Шепот превратился в гул.

Это было одно учитывающее доказательство, не будь я проклята. Навязчивая идея Ника привела полицию, которая нашла философские книги о теории хаоса в его квартире — теория, которая утвердила его бредовое желание уничтожать. Что касается меня — ничто в моем имуществе не доказало, что я даже знала, о чем эта теория хаоса была.

Адвокат поднял мешочек с тюбиком внутри для Лиама, чтобы он мог увидеть.

– Вы узнаете этот оттенок помады, мистер Калауэй?

Лиам кивнул.

– Это цвет мисс Ибарры?

Я видела фотографию с места преступления, как будто это было передо мной. На зеркале розовое послание.

Кто бы не нашел это–

Я рухну вместе с миром.

Эта милая девочка, которой вы хотите, чтобы я была,

Вызывает у меня отвращение.

Пути назад нет. Не для кого из нас.

Мы увидим вас

В следующей жизни.

– Эвелин Рошель Ибарра.

Whoever finds this—

I’ve crumbled along with the world.

This cookie– cutter girl you want me to be

Makes me sick.

There is no turning back. Not for

Any of us.

We will see you in

The next life.

—Evalyn Rochelle Ibarra

– Я, может быть. Я не знаю? Я имею в виду, я парень.

В зале и даже часть присяжных рассмеялись. Не думаю, что Лиам пытался быть смешным.

– Вы планируете расстаться с мисс Ибаррой, мистер Калауэй?

– Протестую!

– Поддерживаю.

– Больше вопросов нет, Ваша честь.

Прокурор вернулся на свое место, Лиам наклонил голову, пожав плечами.

Я молилась о том, чтобы он не взглянул на меня.

Я сказала Богу, что, если бы он это сделал, я сломалась бы, прямо здесь, в зале суда, на этом стуле.

Это была последняя молитва, на которую Бог ответил.

Глава 3

Джас кричит.

Смех вырывается изо рта Гордона, пока девушка соскальзывает с обмякшего тела Салема. Тепло покидает каждый дюйм моего тела. В ее глазах появляется стальной блеск.

–Будьте готовы.

Огонь загадочно загорается в ее сердце, расходясь дальше и поглощая диван, ковер, ночную рубашку жертвы Салема. Ее лицо горит, языки пламени «поедают» ее живьем, сжигая кожу, внутренности.

За несколько секунд огонь распространился по всей мебели, переходя на стены, сжигая занавески.

–Мы должны убраться отсюда, – кричит Валери.

Но я не могу. Еще нет. Мое тело просыпается, не скованное невидимыми цепями ужаса.

Я бегу к девушке, только мышцы и кости отказывают, падаю на колени, пытаясь добраться, карабкаясь, пока ноги не натыкаются на тело Салема. Я чувствую его ключицу, перемещаю руки вверх к его шее, его голова прокручивается под неправильным углом. Это было не сыграно. Он мертв. Жар опаляет мою кожу.

Кто– то хватает меня за руку и поднимает на ноги.

–Что ты делаешь? – кричит Кейси. – Мы должны выбираться.

Столб пламени вырывается из камина. Кейси толкает меня вперед, ведя к двери. Он бежит так быстро, что я не успеваю передвигать ногами, пока слепо несусь за ним вниз по склону.

Там ничего нет, кроме темноты, единственный свет из ада мы оставили позади.

– А где остальные? Мы не можем бросить их! – я делаю рывок назад, и мы спотыкаемся. Он поднимается первый, берет меня за руку, ставя на ноги, и не отпускает. Земля подо мной проносится быстрее, нежели чем мои ноги несут меня, и я уверена, что буду падать, пока земля не станет ровной, и не сотру руки в кровь.

Мы в лесу.

Кейси падает, и теперь я поднимаю его. Замедляюсь, и он тянет меня за собой, но на этот раз я вырываю руку из хватки. Мои ноги подкашиваются, и я падаю на колени.

Мой хрип смахивает на рыдание. Возможно, я плачу.

– С меня хватит.

Он садится рядом со мной.

– Черт. Мы находимся в аду. Должно быть, я умер в поезде. – Он делает паузу. – Какого черта ты там забыла?

–Чт… что?

– Последовала за Салемом.

–Я должна была убедиться… что он мертв.

–Кого это волнует? Он был ужасным человеком? Дом… посмотри, смотри! Он в огне. Его видно отсюда. И что, ты бы спасла его, если он оказался бы жив? Это то, что ты собиралась сделать?

–Кого это волнует? Тебя? Почему? Скажи мне, Кейси. . . почему ты спас меня? Почему не оставил меня там, чтобы я умерла.

–Ты единственная, кого я увидел.

– Чушь собачья.

–Ты была психически героиней.

–Я нуждалась в спасении? Я массовая убийца.

– Очевидно, мы все совершили довольно долбанутые вещи, поэтому и очутились здесь.

–Это моя точка зрения, заткнись. Дай мне подумать. – На самом деле, побыть наедине со своими мыслями – это последнее, чего я хочу прямо сейчас. Образ горящей девушки снова и снова прокручивается в голове. Дом горит. Что нам делать, куда идти? Могут быть и другие здания в лесу, где есть еда и кровати. Иные ужасы. Независимо от того, что запланировал Передовой Центр для нас дальше.

Передовой Центр.

Нам дали рюкзаки с припасами по какой– то причине. Внезапный взрыв – не случайность.

– Все, что только что произошло… было спланировано.

– Что?

– Они хотели выгнать нас из дома. Мы им нужны в лесу.

Вдалеке слышны шаркающие звуки, кто– то идет, шатаясь. Я встаю, но Кейси шепчет.

–Не двигайся.

Мы на краю рощи, перед нами поляна; кто– то появляется, волоча хныкающую фигуру.

– Заткнись,– шипит Эрити на Джас, толкая ее на землю.

Кейси притянул меня к своей груди прежде, чем я смогла бы до чего– нибудь додуматься. Он прикрыл мне рот.

Я борюсь с ним, но он чертовски огромен. Он держит меня без причины, но она нуждается в помощи. Мое зрение достаточно сфокусировалось, чтобы увидеть в темноте пятно на рубашке Джас.

Кровь. Что– то выступает из ее плеча.

– Пожалуйста, – умоляет Джас.

–Только так я могу сбежать,– говорит Эрити.

Упавшей веткой Эрити бьет Джас по голове, в ночи слышится треск. Джас оседает на землю.

– Если хочешь умереть, то можешь двигаться, – шипит Кейси.

Я оседаю на землю, понимая, что он прав, но также осознавая, что борьба здесь абсолютна бесполезна. Взяв ветку, Эрити начинает чертить на земле круг. Отбросив палку, она хватает Джас за ноги и тащит ее в центр. Видео в поезде показало, что Эрити – член тайного шабаша, в котором верили, что они могут извлечь силу посредством человеческих жертвоприношений.

Рука Кейси сползает с моего рта.

– Она принесет Джас в жертву, если мы не остановим ее.

Поскольку Эрити маленькая, для нее эти усилия феноменальные. Я узнаю предмет, торчащий из груди Джас, очень похожий на рукоятку ножа.

– Надо что– то сделать, – шепчу я.

– Дай мне подумать, дай подумать!

Времени на раздумья нет. Начинается вой, мучительные крики заполняют воздух. Даже деревья, окружающие нас, начинают трястись, листья шелестеть. Ветер яростно раскачивает их туда и обратно. Эрити падает на колени перед Джас, ее лицо горит от возбуждения.

Она бормочет что– то, что я не могу услышать; вопль теперь оглушает меня. Я кричу вместе с шумом до тех пор, пока Кейси не закрывает мне снова рот. Эрити произносит заклинание. Щупальца черного дыма простираются над поляной. Она вытягивает руку.

– Я готова!

Она ждет, когда душа Джас перейдет к ней.

Внезапно дым распадается на тысячи черных шариков, будто в нефть попала вода. Выражение на лице у Эрити переходит от радостного к ужасающему, и ее крик присоединяется к всеобщему шуму. Внезапно дым мчится вперед, врезаясь в нее. Пока весь, без остатка, не проникает сквозь кожу. И затем она взрывается. Ее тело разрывается на миллион частей. Клянусь, в течение секунды в воздухе парят ее кости, куски плоти, органы, прежде чем падают на землю, на Джас. На меня.

Кейси отпускает меня в порыве проклятий. Я мчусь по кровавому полю и падаю на колени рядом с Джас. Она вся покрыта красной, ворсистой смесью внутренностей Эрити. Я так полна адреналина, что даже не думаю дважды, когда убираю часть кишечника с ее груди и прислоняюсь ухом к пропитанной рубашке, кровь хлюпает под моей головой.

Её сердце бьется.

– Кейси! – кричу я.

Он не двигается с места.

Благодаря полной луне, я приспособилась к ночи. Он стоит на месте, пялясь на поляну, и проводит пальцами по щекам, смахивая куски нашего бывшего сокамерника.

Нож проникает в плечо Джас по рукоятку. Неизвестно, наврежу ли я ей больше при попытке его вытащить. Я пользуюсь моментов и осматриваю белую костяную рукоятку.

–Черт возьми, помоги мне, Кейси!

Кейси закончил смахивать куски плоти и присоединился ко мне, становясь на колени у головы Джас. Он поднимает ее плечи таким образом, чтобы я смогла снять ее рюкзак.

– Я видел отражение луны в том направлении. – Указывает Кейси.

– В воде?

–В озере, думаю.

– Сможешь донести ее?

Он кивает, хотя все его тело трясет.

– Я не могу сказать, сколько крови она потеряла. И не знаю, задело ли лезвие что– нибудь. – Говорю я. Кейси идет, шатаясь, с Джас на руках. Я мягко убираю липкие волосы Джас с ее лица. Ее щеки холодные. Она не очнется в ближайшее время.

Если я приложу все свои усилия для спасения этой девочки, то смогу притупить в памяти то, что произошло. Интересно, думает ли Кейси о том же. Когда мы идем через лес, на долю секунды ночь озаряет зеленый свет, затем он исчезает.

– Молния? – спрашивает Кейси.

– Не знаю, – отвечаю я, надеясь, что это не начало еще одного кошмара.– Давай убираться отсюда.

***

Солнце встает.

Кейси и я толпились вокруг Джас в течение последних нескольких часов, не в силах оживить ее. Ее кожа окрашивается в серый, волосы пропитались кровью и белым зернистым песком пляжа. Тот самый песок, который простирается на сотни ярдов по северному краю прозрачного, прекрасного альпийского озера.

Рай дразнит нас. Ничто не напоминает о событиях ночи, кроме крови, покрывающей нас, и ножа, застрявшего в груди Джас. Мы должны вытащить его — вопрос состоит в том, когда один из нас наберется достаточно смелости, чтобы сделать это.

Салем и Эрити наверняка мертвы …возможно, и другие тоже. Я не видела, чтобы кто– то еще выбрался из дома. Я даже не помню, видела ли Таннера в гостиной, прежде чем все вспыхнуло. Возможно, он сгорел заживо.

В направлении домика дым все еще плавает в небе, омрачая север, фильтруя новое солнце. Все, что осталось, это адский оранжевый оттенок.

Я начинаю плакать. Я тупо начинаю плакать. Мой уровень адреналина иссяк. Я уже не смогу собраться. За последние несколько часов я видела невозможное. Словно мы – лабораторные крысы секретных, сверхъестественных правительственных экспериментов.

Мы – преступники, и мы не заслуживаем большего.

Я вытираю щеки, слезы размягчили кровь. Губы Кейси поднимаются с отвращением.

– Я в порядке, «спасибо» за заботу.

Я обращаю свое внимание на Джас.

И пытаюсь понять, что случилось, если бы ее сердце перестало биться. Значит ли, что Передовой Центр считает ее достойной умереть? Логично, что считает. Было очевидно, что Салем должен был умереть. Эрити тоже. Но Джас, я не могу себе представить, что она сделала или думала в последние несколько часов, что осудило бы ее.

Я не собираюсь сидеть здесь и смотреть, как она умирает.

Я обещала себе. Больше никогда ничего не ждать.

Я протягиваю руку и обхватываю пальцами рукоятку ножа.

– Что ты делаешь? – напрягся Кейси. – Ты не знаешь, что будет с ней, если ты это сделаешь.

– Это правда. Но я знаю, что если ничего не делать, ей тоже не поможет.

Он не стал спорить.

Я кладу левую ладонь на ее плечо, чтобы не упасть. Никто не знает, что произойдет, когда я потяну, и буду ли в состоянии вытащить нож. Что, если она очнется.

Я считаю до трех и дергаю так сильно, как могу.

Моя рука дергается, и только рукоятка ножа пролетает в воздухе.

–Блядь! – кричу я. Это намного хуже, чем оставить нож в ней, теперь лезвие похоронено глубоко внутри Джас, и мы уже никак его не достанем.

Кейси вскакивает, чтобы поднять рукоятку там, где она приземлилась. А я рассматриваю ущерб. Я ожидала увидеть острый край лезвия, где оно сломалось. Вместо этого ничего, кроме мелкой колотой раны, может быть, дюйм глубиной.

– Эвелин.

Я смотрю на Кейси. Он поднимает рукоятку. Не сломанная часть лезвия покрыта кровью — приблизительно дюйм, достаточно, чтобы сделать разрез в плече Джас. Конец не зазубрен, но гладкий.

Словно был отшлифован. Будто растворенный.

– Что за черт?

– Почему Эрити пыталась убить ее этим? – Кейси бросает рукоятку на песок.

Я изучаю его. Весь покрытый корками засохшей крови.

–Она не пыталась.– Кашляет Джас, поднимая дрожащие руки, чтобы вытереть щеки. – Она ударила меня ножом.– Ее речь невнятная. – Настоящим. Она узнала его. Она сказала, что это ее ритуальное оружие.

Я успокаиваю ее.

– Отдохни. Расскажешь позже.

Я сжимаю ее непострадавшее плечо, вздыхая с облегчением, потому что она очнулась.

Кейси становится на колени рядом со мной.

–Где остальная часть лезвия?

Я поднимаю рукоятку ножа с песка, проводя пальцем по гладкому, серебристому краю. Джас сказала, что Эрити нанесла удар ей целым ножом. Но рана Джас не больше одного дюйма глубиной, размером с это лезвие.

Я упираюсь большим пальцем в лезвие, пока моя кожа не бледнеет и на металле остается отпечаток в виде полумесяца.

– Он растворяется. – Говорю я.

– Растворяется? – Кейси протягивает руку и проводит пальцем по металлу. – Почему?

Я пожимаю плечами, горстка возможных ответов проносится в моей голове, хотя только один кажется вероятным.

– Это место убивает тех, кто заслуживает смерти. Возможно, они еще не уверены насчет Джас.

– То есть, если бы они знали, что Джас морально запятнана, то лезвие не растворилось бы?

Я убираю липкие волосы со лба Джас. Её закрытые веки затрепетали.

– Я не уверена.

– Ты думаешь, что они буквально следят за каждым нашим шагом, эти инженеры– боги– неважно кто в Передовом Центре?

– Думаю, да.

Таким образом они заставили жертву Салема волшебно появиться? И гребаное божество Эрити?

– По– твоему, вот что это было? Божество?

Кейси проводит рукой по волосам.

– Мы были приговорены в Передовой Центр в тот же день. Это единственная причина, которую я знаю. К счастью, она затмила меня на всех программах новостей. Архаичный шабаш ведьм возродился. Они полагали, что могут пробудить божество ритуалом, вовлекающий огонь, который создал черный дым.

– Тогда они должны были принести кого– то в жертву этому божеству, чтобы получить силу, – прихожу к выводу я. – Правильно?

Кейси кивает.

– Таким образом, все, что мы знаем до сих пор, это то, что два человека погибло, и обе смерти были, так или иначе, вызваны частью преступления.

Но это все, что я могу собрать воедино. Слишком много пробелов в логике Передового Центра, чтобы попытаться мысленно просчитать все до конца прямо сейчас.

Я использую одну из своих пар нижнего белья, чтобы промыть плечо Джас после того, как я сняла ее рубашку. Она хныкает и пытается вырваться, но Кейси удерживает ее.

– Все хорошо,– шепчет он нежно, по– отцовски, положив свои руки по обе стороны от ее шеи, успокаивая.

– Что ты помнишь?

Ей нужно было пару минут, чтобы собраться.

–Мы бежали через лес. – Она морщится, словно готовится заплакать. Я фокусируюсь на промывании раны. – Я была с Эрити и Валери, пока мы не потеряли Валери, Эрити… она нашла нож, торчащий из пня. Она сказала, что он принадлежал ей, и что это, должно быть, Знак. Я не подумала расспросить ее, я была все еще в шоке от пожара. Она ударила меня, когда я отвлеклась.

– Давай проясним. – Кейси потирает виски. – Эрити нашла в лесу нож, который принадлежал ей, и затем ударила им тебя?

– Она хотела пожертвовать душу Джас божеству, которого мы видели. Она пыталась получить силу, чтобы попытаться сбежать из Передового Центра. – Говорю я.

– Хорошее объяснение, за исключением одного факта, божества Эрити не существует.

– У тебя есть лучшее объяснение того, что мы видели?

Конечно, его у него нет.

– Как она умерла? – Спрашивает Джас.

– Эрити?

Она кивает.

Кейси и я обмениваемся взглядами, и я возвращаюсь к своей работе.

– Не волнуйся об этом. Расслабься, и позволь Эвелин промыть рану,– говорит Кейси.

Я направляюсь к озеру и ополаскиваю белье, промывая рану уже чистой тканью. Я отрываю наименее грязную часть ее старой футболки и использую ее, чтобы сделать бандаж. Когда заканчиваю, говорю:

– Все готово. Старайся не двигать рукой.

– Я не знаю, смогу ли вообще чем– то пошевелить. – Хрипит она.

– Джас, ты не знаешь, кто– нибудь еще успел выбраться из дома?

Я думаю о Таннере и задаюсь вопросом, а должна ли о нем беспокоиться.

– Я была с Валери и Эрити, – говорит Джас. –Это все, что я знаю.

– Черт. – Кейси встает и идет к озеру.

Джас срывается. Рыдания содрогают ее тело, и я успокаиваю ее, удерживая, чтобы она не слишком много двигалась. Она кусает губу.

– Я хотела умереть. – Бормочет она. – Очень долго. Но уже не хочу. Я наконец– то не хочу, но теперь это неизбежно.

Я сжимаю ее руки.

– Не говори так. Ты знаешь, что не все здесь умрут.

Её взгляд говорит мне, что она знает, что я только пытаюсь подбодрить ее. По статистическим данным ПЦ мы все обречены. Некоторые бета– тесты не скрывают, что никто не выжил.

Трудно представить Джас, ненавидящую свою жизнь так, что она пыталась убить семью в процессе самоубийства. Я помню видео в поезде – вынесение приговора судом было сложным решением.

Джас была пьяна, но у нее была и клиническая депрессия.

– Могу я кое– что спросить?

– Что? – хрипит она.

– Почему ты хотела умереть?

Не самый подходящий вопрос, так как я знала ее только один день, но у нас вообще может не быть времени узнать что– то друг о друге.

Вся заплаканная, она не выглядит оскорбленной. Она отворачивается к озеру.

– Жизнь такая странная. Я росла беспомощной, никто не заботился обо мне. Не беспокоился, пока я не почувствовала себя живой, когда обо мне начали заботиться.

– Что ты имеешь в виду?

– Я училась в средней школе. Мои родители были вместе. Люди говорили, что я симпатичная. Никто не принимает депрессию симпатичной девочки всерьез. Они думали, что это тоска, или попытка привлечь внимание. «Проблемы с мальчиками». – Она все еще смотрит на озеро. – Это никогда не было «проблемой с мальчиками». Затем я сорвалась с цепи. Села за руль пьяной и сбила ту семью. Когда приехала в больницу, то увидела, на что похожа смерть.

– Это некрасиво.

– Не для той семьи. – Отвечает она. – Я уверена, она может быть красивой; нестись под откос... Но я не готова к этому.

Моё тело вспыхивает. – Я тоже не готова.

– Ты когда– нибудь влюблялась? – спрашивает она меня.

Я сильно кусаю свои губы и смотрю на горы, окружающие нас.

– Можешь не отвечать, если не хочешь.

– Конечно. Я была влюблена.

– Была ли ты влюблена, когда все это говно обрушилось на тебя?

–Была.

– Он бросил тебя?

Я пытаюсь что– то сказать, но не могу произнести ни слова.

– Прости.

– Не извиняйся. Все в порядке.

– Я бы хотела влюбиться, прежде чем умру. Мне хотелось бы узнать каково это.

–Не романтизируй. Любовь причиняет боль. Даже когда все хорошо.

Она ничего не говорит, и когда молчание между нами затягивается, я понимаю, что она заснула.

Я пытаюсь отдохнуть, но каждый раз, когда закрываю глаза, то вижу, как Эрити разрывается на части. Моё пребывание здесь не близится к концу. У нас есть двадцать девять дней в месте, которое не поддается законам логики, в месте, заполненном призраками и богами, которые могут взаимодействовать с нами. Могут убить нас.

Настоящая загадка — сколько дней у меня осталось, или чью смерть я еще увижу.

Я встаю и подхожу к берегу. Присев, плещу на свое лицо и проглатываю ледяную воду. На вкус она как кровь.

Возможно, Кейси прав. Возможно, я уже умерла, и это ад.

***

Наконец, отмытая, Джас спит на одном из одеял. Даже во сне она выглядит испуганной. Я умираю с голоду. Холодильник в домике был полон еды. Жаль, что я не поела. Жаль, что не подготовилась к чему– то подобному.

Кейси сидит у воды, глядя через озеро на горный хребет. Интересно, о чем он думает. Интересно, молится ли он относительно прощения, прежде чем его собственный демон появится.

Я оставляю Джас, чтобы присоединиться к нему.

Когда я сажусь, он смотрит на меня, но потом возвращается к озеру. Затем произносит:

– Почему ты помогаешь ей? Потому что думаешь, что твоя порядочность добавит тебе очков?

– Это не так.

– Так вот почему ты пошла посмотреть, что Салем действительно мертв, зная, что могла бы сгореть – все это ради шоу. И если бы за нами наблюдали, могли увидеть, что ты не ужасный человек.

Его слова задевают меня, хотя не должны. Я уже привыкла к этому. Так почему Кейси задел меня за живое, словно я и не создавала эмоциональных стен?

– Это неважно, что мы делаем здесь. Важно, что мы чувствуем.

Я поворачиваюсь к нему. Его лицо суровое, глаза налиты кровью. Впервые, будучи так близко к нему, замечаю веснушки на его носу. Он был бы красив, если бы не выглядел суровым все время.

–Двое из нас мертвы. Ты думаешь, их убили исключительно из– за их чувств? – спрашивает он.

– У Салема не было раскаяния к девочке, которую он изнасиловал. У Эрити был чисто эгоистичный повод убить Джас, – говорю я, проглатывая горечь. – Так что, когда я умру, Кейси, ты можешь решить для себя, что же пришло мне в голову, что они решили убить меня. И затем сможешь посмеяться над моими жалкими попытками помочь людям. А пока попытайся не ненавидеть меня за каждую вещь, которую я делаю?

Его лицо смягчается, но слишком поздно. Я встаю и иду вдоль берега к Джас. Мои руки плотно скрещены на груди.

Но разговор не выходит у меня из головы. Почему меня беспокоит то, чту произойдет с каждым из нас здесь. Мы взрослые – взрослые, которые совершили ужасные вещи. Мы должны следить за собой в последний момент нашего суда. Однако, когда Джас очнется, я знаю, что не смогу следовать своим собственным убеждениям.

– Ты не обязана заботиться обо мне, – говорит она тихо. – Но я не знаю, что произошло бы, если бы не ты. Так что, спасибо. Спасибо за то, что спасла меня, даже если я этого и не заслуживаю.

– С тобой в любом случае было бы все в порядке.

Она хмурится. – Откуда ты знаешь?

Я лгу ей в лицо. – Я многого не знаю о Передовом Центре, но мне известно лишь одно: нас отправили сюда не из– за смертной казни. Ты должна быть «злой», чтобы умереть.

– Если я уже «злая»? – спрашивает Джас с волнением в голосе.

– Сомневаюсь. – Кусочки возможной логики ПЦ совмещаются в моей голове. – Я думаю, что растворяющийся нож был чем– то вроде предохранителя. – Я осторожно касаюсь ее плеча. – Они не хотят твоей смерти. Пока что.

Она расслабляется и улыбается. – Спасибо, Эвелин.

Ужас, скрутивший мои внутренности с момента пожара в домике, ослабевает удовлетворенный помощью Джас, даже если это и не зачтется мне в будущем.

Она задает мне вопросы снова и снова. Как умерла Эрити. Я честно пытаюсь объяснить ей все, что в моих силах. И затем самый сложный из вопросов. Почему они делают нас такими жалкими.

– Они пытаются запугать нас, я думаю. Если чип измеряет наши чувства и эмоции, возможно, они пытаются заставить нас чувствовать себя уязвимыми.

В этом есть смысл. Поэтому я хочу бодрствовать. Хочу дождаться другого ужаса, с которым мы встретимся, но вскоре это становится невозможным.

Следующее, что я знаю, это то, что дрожу так сильно, что больно, и я не чувствую свой нос.

Солнце встает.

Кейси лежит, свернувшись калачиком на одной стороне Джас, я на другой. Вместе мы делаем все возможное, чтобы согреться. Мой желудок сжимает от боли. Я сажусь и растираю его.

– Мы должны найти еду. – Кейси смотрит на меня из– под капюшона.

– Где?

– Мы могли бы вернуться к домику. Покопаться там. Я уверен, что не все сгорело.

Я качаю головой.

– Это слишком далеко. Я не уверена, что мне хватит сил дойти до него. И Джас тоже. Я не хочу оставлять ее одну, в слепой надежде, что мы найдем еду, хотя, вероятнее всего, все сгорело.

Он смотрит на неё, затем снова на меня. – Возможно, будет лучше, если мы разделимся. Если мы пойдем по одному, то не увидим чью– либо еще смерть.

Клянусь, что его нижняя губа дрожит прежде, чем он отворачивается.

– Но я заслуживаю это, – говорю я.

– Это не значит, что я хочу, чтобы твои внутренности были на мне.

В точку.

Воздух прогревается. Солнце, находясь на самой в самой высокой точке на небе, печет. Я держу над собой рубашку во избежание солнечных ожогов, но я словно в сауне. Кейси ушел немного осмотреться вокруг озера. И я отвлекаю себя, меняя повязку на плече Джас и удостоверяясь, что рана не заражена.

– В новостях сказали, что такие, как ты, делают некоторые вещи, потому что хотят держать все под контролем.

Я напрягаюсь.

– Думаешь, поэтому я помогаю тебе?

– Не думаю, что новости знают всё.

– Ты не должна так легко доверять мне.

Она хмурится.

– Ты права, – говорит она. – Но это не означает, что я не собираюсь.

Я почти ожидаю, что она закончит фразу «все равно».

Кейси возвращается спустя пару часов. Никаких дорог поблизости от озера. Никаких людей. Никакой еды.

– Может быть, мы уже потерпели неудачу, и они позволяют нам голодать до смерти,– говорит он.

Мы печемся под солнцем, никто из нас не произносит ни слова. Я начинаю задаваться вопросом: была ли я неправа насчет своих размышлений, что наши смерти были вызваны чем– то неестественным, как у Салема или Эрити. Возможно, Кейси прав, и мы будем жариться здесь, пока не умрем.

Кейси и я предпринимаем еще одну слабую попытку найти еду. Засучив штаны, мы заходим и всматриваемся в кристальную воду, ища рыбу. У нас нет ничего, чтобы ее поймать, но, по крайней мере, у нас есть хоть какой– то мотив найти выход.

Мы ищем, пока Кейси не произносит:

– У меня есть проблема с людьми, вызывающими насилие без причины.

Сначала я не понимаю, почему из всех людей он говорит это мне. Но затем осознаю, что это оправдание за его первоначальную ненависть ко мне.

– Я уже пострадала за то, что сделала. Тебе от этого лучше?

– Уже пострадала?

– Буду страдать, пока не умру в этом несчастном месте.

Я иду вперед, прохладная вода расслабляет мышцы, а слой гальки массажирует ноги.

– У тебя нет желания раскаяться? Нет желания просить прощения или признать, что ты облажалась, и хочешь быть хорошим человеком?

Я ловлю мерцание краем глаза, но это отражение заходящего солнца. Кейси перестал идти вперед. Он смотрит на меня, ожидая ответа.

– Раскаяние – это привилегия,– говорю я. – Некоторые люди не заслуживают его.

Он делает паузу, пытаясь понять смысл. – Поэтому ты не хочешь раскаиваться, и знаешь, что умрешь здесь, но почему помогаешь искать еду?

Этот парень не собирается сдаваться.

– У Джас есть хороший шанс выжить. У тебя . . . возможно. Ты себя ведешь так, словно у тебя комплекс героя. Я вижу, что наша великая судебная система найдет это искуплением.

Он сужает глаза, пытаясь понять, лгу я или нет. Или, может, знает, что я оскорбляю его. Я улыбаюсь, жест перемирия.

Он не улыбается в ответ.

– Здесь нет рыбы.

Я шагаю к берегу.

– Тогда предлагаю дождаться ночи.

Солнце садится, и температура резко падает, на сей раз намного холоднее, чем прошлой ночью. Так невероятно холодно, несмотря на сегодняшний жаркий день. Что аж изо рта выходит белый пар, хотя солнце еще не скрылось за горами.

Я могла бы собрать ветки и развести костер, хорошо, что нам дали зажигалки. Варёные сосновые иглы сгодились бы на еду, уж лучше, чем ничего. Но затем я думаю обо всей своей энергии, которую истратила бы на таскание веток, и ничего не делаю.

– Н– н– не волнуйся за меня. – Говорит Джас, стуча зубами, когда я и Кейси обсуждаем лучший способ сохранить тепло. – Мое плечо не заражено. Я м– м– мешаю вам.

– Не глупи,– говорю я ей. – Я буду спать на одной стороне, Кейси на другой.

– Обещаешь, что вы обниметесь? – хихикает она. Она на самом деле хихикает. Голод, должно быть, добрался до нее.

– Я думаю, она серьезно, – говорит Кейси. Я ловлю его взгляд. Он улыбается.

– Вы оба сумасшедшие.

Я укрываюсь одеялами и прижимаюсь к Джас.

***

Третий день. Третий день без еды.

Хорошая новость – рана на плече Джас выглядит лучше, но теперь ее самое большое беспокойство не заражение.

Она по– прежнему слишком много двигается и проводит день, укрытая одеялом, спит, несмотря на голод. Я периодически бужу ее, давая воды, а когда не делаю это, Кейси и я лежим на мелководье береговой линии, смотря на сверкающую поверхность, потому что днем здесь чертовски жарко. Мы не разговариваем часами.

Я изучаю свое отражение. Мои щеки впали, лицо настолько тонкое, что нос, впервые в жизни, выглядит огромным. Эта трансформация, вероятно, произошла, когда я была в тюрьме.

Когда– то давно я гордилась своей внешностью. Мои брови были толстыми, нос был длинным. Глаза на несколько тонов темнее, чем кожа.

Когда– то давно уверенность в себе не была моей борьбой.

Когда солнце садится, Кейси произносит:

– Я не думал, что умру здесь таким способом.

Я смеюсь, и мои губы растягиваются в улыбке. – Это не смешно. Извини.

– Немного смешно.

Наши глаза встречаются. В его взгляде нет гнева, к которому я привыкла.

– Как ты думаешь, как они убили бы тебя?

К моему удивлению, он говорит с непринужденностью.

– Я думал, что это будет симуляция. Возможно, они показали бы мне изображения того, что я сделал, или задали бы вопросы. Попытались бы выяснить, сделаю ли я это снова. Тогда... Я не знаю. Смертельная инъекция. Что– то гуманное.

Я киваю, но ничего не говорю.

– Как насчет тебя?

Я облизываю свои потрескавшиеся, истекающие кровью губы, теребя концы запутавшихся волос. –

Я думала, что способ, которым они убьют меня, будет столь же хаотическим, как мое преступление.

Он больше не задает вопросов, и мы сидим в воде вместе до захода солнца, чтобы потом сменить нашу грязную, мокрую одежду и заснуть.

***

Даже холод и страх не мешает мне заснуть. Мне снится Лиам, за месяц до стрельбы. Это был его двадцать первый день рождения, и он хотел провести его со мной. Я взяла его в комедийный клуб, который пах сигаретным дымом и кожей. Мы нарядились и выпили очень много виски, ведь мы были такими взрослыми. И наконец, слава Богу, обручились.

Затем вернулись в квартиру. Я провела с ним годы, и секс становился все лучше. Возможно, я даже кричала той ночью, говоря, как счастлива была. Я была отвратительно пьяна.

Теперь я кричу во сне. Может, потому что знаю, что все это всего лишь сон. Я нахожусь в его постели, сидя сверху, и провожу руками по его груди. Я наклоняюсь вперед, пока мои темные волосы не скрывают его, и провожу языком от его челюсти к уху. Его золотые пряди щекочут мой нос.

– Почему ты грустишь? – спрашивает он.

– Я не грущу.

Кто– то ворчит, но это не Лиам.

Я просыпаюсь, моя рука обхватывает теплое тело, а нос утыкается в шею. Яремная вена Кейси прямо у моих губ. Он просыпается, и мы смотрим друг на друга.

– Проклятье.

Мы неловко отодвигаемся.

Я натягиваю на свои замерзшие руки рубашку и протираю глаза. Понимая, насколько я все– таки замерзла, пока спала.

В течение секунды я позволяю себе расслабиться; мое рыдание похоже не более, чем на икоту. Я беру себя в руки и вытираю щеки, слушая шуршание шагов Кейси на песке позади себя, он направляется в лес, чтобы, возможно, сходить в туалет. Я думала, что когда мы заснули, он был с другой стороны Джас. Я подползла к нему, думая, что он Лиам, или он подполз ко мне посреди ночи?

– Эви.

Я поглядела на кромку воду, где стоял Тодд.

– Тодд!

Я вскочила на ноги.

Он указывает куда– то, и я, следуя за его пальцем, вижу большой ящик, плывущий в центре озера. Мой пристальный взгляд возвращается обратно туда, где стоял Тодд, чтобы расспросить его, но он пропал.

– Кейси!

Он выбегает из леса, взъерошенный и запутанный, не зная, почему я кричу.

Джас садится, сжимая одеяло. – Я только что слышала голос маленького мальчика?

Я указываю на озеро.

– Что это? – Кейси идет вперед и щурится.

– Не знаю. Это может быть что угодно. Еда, к примеру.

– Мы должны подплыть к нему, – говорит он. – Дерьмо. Вода ледяная.

Я расстегиваю свои штаны.

– Сейчас? Ты собираешься плыть туда сейчас? Ты ненормальная? По крайней мере, подожди, пока рассветет и не станет жарко.

– Я не могу ждать. Я умираю с голоду.

– Ты всегда такая импульсивная или…

– Я всегда такая большая задница. Еда превыше логики.

Я сбрасываю свои штаны и бегу к воде прежде, чем могу передумать. Мысль о еде чего– то, наконец, имеющего смысл – заряжает меня.

Кейси чертыхается и начинает стягивать штаны.

Я погружаюсь в воду по плечи и проклинаю все на свете. Мои ноги болят, словно их пронзают тысячи игл, и начинаю плыть. Я не жду Кейси, но прежде чем осознаю это, он уже догнал меня.

– П– п– плохая идея, – говорит он. – Н– немогу поверить, ч– что последовал за тобой.

Я смеюсь и отталкиваюсь ногами.

– Не…будь…такой…нюней.

Как только мы доберемся до ящика, все будет в порядке. Он будет держать меня на плаву, и я смогу отдышаться. Я не так представляла центр озера. Или, может, ящик плыл к нам. Я стону от облегчения, когда ухватываюсь за деревянные панели. Сердце колотится в груди, легкие горят.

С моим весом и весом Кейси ящик погружается наполовину. Он приблизительно три фута в высоту и пять футов в ширину, и сделан так, чтобы с дополнительным весом оставаться наплаву. Сделан так, чтобы быть найденным.

– Готова? – спрашивает Кейси, цепляясь за другую сторону ящика.

Я собралась ответить, когда вдруг что– то скользит по моей ноге. Просто водоросли, подумала я, пытаясь отшвырнуть их ногой. Но что бы это ни было, это не растение. Что– то холодное и скользкое наматывается вокруг моего бедра и сжимается. Утаскивая меня вниз.

Я кричу и цепляюсь за ящик.

Кейси подплывает ко мне.

– Что? – вопит он. – Что такое?

У меня есть немного времени рассказать ему, прежде чем я задохнусь водой.

– Держись! – его руки исследуют меня, пока не находят мою ногу. – Это похоже на щупальца.

Щупальца. Изображение Эрити затопляют мой разум… Сломанная шея Салема.

– Я умру.

– Держись, Эвелин!

Все, о чем я могу думать, это должна ли я молить о прощении. Был ли еще один шанс для меня? Не было. Я знала, что второго шанса у меня не будет, я была приговорена.

Я начинаю говорить Кейси, чтобы он попрощался с Джас за меня, но слишком поздно.

Меня утаскивает на дно.

14 апреля, год назад

Парковка кампуса

Мой телефон зазвонил, когда я шла к своей машине. Это мама. Я вставляю наушник и нажимаю на зеленую кнопку.

– Эви?

– Привет, Тодд. Что случилось?

Мама никогда не разрешала Тодду звонить кому– либо. Она, видимо, не следила за ним.

– Привет, Эви.

– Привет, Тодд.

– Почему ты не приезжаешь домой?

У четырехлетнего мальчика был способ заставить меня чувствовать себя как дерьмо.

– Малыш, я в школе. Ты же знаешь.

– Но ты раньше приезжала домой в субботу, а теперь нет.

Умный ребенок. Это выглядит не так, будто я не скучаю по нему. Я думаю о нем каждый день, именно поэтому не могу появиться дома. Единственная причина, почему я приходила домой – это Тодд. Не мама. И я проделала неплохую работу, скрывая это.

Прежде чем я успела закончить, Тодд заскулил:

– Нееет.

– Эв?– спрашивает мама.

– Привет.

– Что ты делаешь?

– Тодд позвонил мне.

Она вздохнула. Мама ненавидела привязанность Тодда ко мне. Не моя вина. Беременность была не запланирована от человека, с которым она встречалась, и так как у нее была полностью занятая и прибыльная карьера, она не могла заботиться о Тодде, как заботилась обо мне. Закончилось все тем, что я относилась к нему по– матерински в средней школе, когда она обеспечивала нашу семью.

И Тодд полюбил меня. Не моя вина.

– Ну, раз уж пошло такое дело. Ты приедешь в субботу?

–У нас с Меган планы.

– У вас с Меган всегда планы. У меня командировка.

Ей нужна бесплатная няня в виде меня.

– Прости, мам.

– С ума сойти, Эвелин. Я оплачиваю твою школу, чтобы Ты получила диплом, который Ты хочешь. Самое малое, что ты можешь сделать – это прийти домой и помочь мне на выходных. –

Это ее любимая карта, особенно с особым акцентом на Ты. То, что она действительно хотела сказать, было «твой бесполезный диплом». Каждый раз, когда возникало что– то подобное, она платила за мою художественную школу, и я не должна вести себя как неблагодарная сука, все в моей груди горело.

– У меня урок. Скажи Тодду, что я люблю его.

И повесила трубку.

Ник ждал меня возле моей машины, облокотившись на нее, как будто она, блядь, его собственность.

– Привет, – сказал он.

– И тебе привет.

Ник был красив по– своему. Светлые глаза, темные волосы и слегка кривой нос. Меган считала, что он великолепен. Но он хотел ее слишком сильно и хотел от нее многого в ближайшее время.

И это способствовало моему дурному тону.

– Меган сказала, что у тебя есть запасной ключ от квартиры.

Я остановилась. Его улыбка была натянутой, как будто он готовился к моему скептицизму.

– Ну и что?

– Могла бы ты мне одолжить его?

Я сузила глаза. Он продолжил:

– Только на ночь! Я хочу сделать сюрприз ей завтра утром. Ты знаешь всю кофе– и– пончики– в кровать вещь. Она постоянно намекает на это.

– Намекает на то, что у нее толстая задница?

Его рот широко открылся, я продолжила:

– Шучу.

Ему нужно поработать над чувством юмора, если он планирует остаться с Меган.

Я думала об этом. Я ненавидела мысль: дать ключи кому– то, кто встречается с Меган всего лишь месяц.

– Я оставлю их на стойке утром. – Он практически умолял.

Если я откажу ему, он скажет Меган, и она будет играть роль больного щенка. Это всего на день.

Может быть, я смогу стащить пончик.

– Ладно.

Я потянулась к сумке.

– Меган сказала, что ты пойдешь в магазин. Я могу все купить, в любом случае буду там.

Он казался искренним.

– Ничего страшного,– сказала я.

– Я настаиваю. У тебя есть список?

– Я могу тебе скинуть смс– кой?

– Думаю, будет лучше, если ты по– быстрому все запишешь.

Я вздохнула, выдернула листок из блокнота и заодно вытащила ключи. Не знаю, почему была такой нерешительной. Я была на мели и должна была воспользоваться тем, что он собирался мне купить замороженную курицу и бумажные полотенца.

– Круто, – сказал он, забирая листок и ключи. – Увидимся вечером.

Это моя вина. Моя вина, что я забыла про Ника и ключи, которые он сохранил. Это моя вина, что я дала ему клочок бумаги, что в итоге погубило меня. Думаю, он смог бы найти другие способы, чтобы совершить преступление, но эта мысль не утешает.

Ник убил Меган. Так же, как и я.

ГЛАВА 4

Кейси не отпускает меня.

Мне ничего не остается, кроме как вцепиться в его руку и попытаться стряхнуть со своей ноги что– то, что чувствуется словно сталь, облаченная в эластичную плоть. Оно тянет меня вниз так быстро, что вода щекочет меня. Ногти Кейси впились мне в руку, словно он отказывается признать, что я уже не жилец.

Если он не всплывет на поверхность в ближайшее время, то разделит мою участь.

Я открываю глаза и вижу темноту. Давление в моих легких растет.

Будто они говорят, что тонуть это не больно. Ты замерзаешь от холода, внутренние органы заполняются водой, и ты прекращаешь существовать.

Вот так просто.

Щупальце распутывается. Я слышу приглушенный голос Кейси, приказывающий мне плыть наверх. Я повинуюсь и двигаю своими ногами так быстро, как только могу, но мне не хватит дыхания, чтобы доплыть. Нас утянуло слишком глубоко.

Но я пытаюсь. Я прорываюсь сквозь темноту, чувствуя, что моя грудь вот– вот взорвется.

Нет ряби света, нет никакого признака, что мы близко к поверхности.

А потом я всплываю, кашляя и задыхаясь, размахивая руками в воздухе.

В черном воздухе.

Мой крик отражается эхом, я успокаиваюсь и понимаю, что воздух сырой и тяжелый.

– Кейси.

Его имя нарушает тишину.

Он кашляет где– то рядом со мной.

– Я здесь, – наши руки соприкасаются, и пальцы переплетаются.

– Там выступ, – он направляет меня к скале.

С чувством, что у меня не осталось никакой энергии, я вытаскиваю себя из воды и падаю на поверхность. Моё сердце успокаивается, когда я делаю глубокий вдох. Моё тело дрожит.

Кейси переворачивает меня. Я не вижу его. Ничего не вижу. Мы, должно быть, в какой– то пещере. Единственным выходом должен быть тот же самый путь, каким мы сюда и попали. Если мы хотим выжить, то должны будем нырнуть. Для этого нужен воздух, а здесь его ограниченное количество. Я сжимаю руку в кулак и ударяю Кейси в грудь так сильно, как только могу:

– Ты тупой идиот!

Следует небольшая пауза, прежде чем он говорит:

– Извини?

– Чем ты вообще думал, когда вцепился в меня? Твой проклятый комплекс героя мог убить тебя!

– Во– первых, я не умер. Во– вторых, успокойся, мать твою. Ты хочешь вызвать обвал своими воплями?

Я снова хочу ударить его, но он перехватывает мою руку.

– Разве в тюрьме тебя не учили, что драться не хорошо? – спрашивает он смиренно.

– Почему ты беспокоишься о том, умру я или нет?

– Я не мог смотреть, как ты умираешь.

Из моей груди вырывается вздох.

Я пытаюсь расслабиться и успокоиться. Его пальцы отпускают мои, но он не двигается. Я чувствую тепло его тела.

– Я не знаю, почему вцепился в тебя. Возможно, не должен был. Если они захотят убить тебя, то сделают это. Несмотря на то, пытался я тебя спасти или нет.

Я вздрогнула, хотя он и не мог этого видеть.

– Даже если ты пытался спасти меня, я не понимаю, почему ты это делал. Несколько дней назад ты схватил меня за шею и прижал к стене.

– Это не означает, что я хочу, чтобы ты умерла.

– Я другого мнения об этом, если вспомнить разговор в поезде.

Он делает паузу на мгновение, прежде чем сказать, заикаясь:

– Я... Я не должен был это говорить.

– Почему? Потому что тогда ты не знал, что застрянешь здесь со мной? Помни, Кейси, я знаю твой секрет. Я знаю, что насилие ради насилия может сломать. Так что не притворяйся, что не хочешь, чтобы Капитан Америка надрал мне задницу.

– Это не то, что я...

– Забудь. Давай лучше выбираться отсюда.

– Прекрасно! Хорошо, я думаю, что мы могли бы постараться поискать здесь тоннель.

Даже несмотря на то, что я оскорбляла его, он помогает мне встать на ноги. Медленно я переставляю ноги, держась за парня.

– Я нашла стену, – держась за стену левой рукой, а правой за Кейси, я мысленно произношу молитву, чтобы впереди не оказалось глубокой ямы или это не было логовом чудовища, который напал на нас.

– Чёрт.

– Что?

– Возможно, это логово чудовища из озера.

– Не будь такой пессимисткой, – он не смог скрыть страх в своём голосе.

Что– то громко щёлкнуло.

– Дерьмо, – пробормотал Кейси.

Звук мне знаком. Я замираю, ожидая, прозвучит он снова или нет. Слабое зеленоватое свечение заполняет пространство.

Я знаю, что это за шум. Я слышала его утром, в день моего преступления. Этот звук издает переключатель света, как в спортивном зале. Вид огней, которые бросали жуткое слабое свечение, пока они не нагреваются до полной мощности. Мы стоим посередине длинной и высокой камеры из камня. Мой взгляд падает на единственный предмет в этом помещении, кроме нас. Школьная парта с разодранным из красного пластика стулом. Фанерная столешница, сломанный угол.

Место Меган.

Ник прижал дуло к ее лбу. Светлые локоны прилипли к лицу из– за пота. Слезы. Выстрел нарушает тишину.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо, – моё сердце готово выпрыгнуть из груди.

– Эвелин?

Я стою спиной к нему.

– Ты должен найти выход. Сейчас же. Вернись через воду, Кейси.

Рыдания готовы вырваться наружу. Я смогу пройти через это.

Это твоя судьба, Эвелин. Чего ты ожидала?

В слабом зеленом свечении я вижу, как его глаза расширяются.

– Что? Почему?

Почему меня заботит то, что он увидит? Это не значит, что он не заслуживает визуальных пыток. Но что– то внутри меня кричит, что он не должен проходить через это.

Он делает шаг вперед и хватает меня за плечи:

– Эвелин!

Звучит музыка:

– Ты будешь смотреть, как я умираю, если не уйдешь.

Он берет меня за руку и тянет сначала через стол, а потом через весь зал. Мы бежим по бесконечному помещению в тень.

Мы прокладываем путь почти через осязаемую темноту. Еще один щелчок, и справа зажигается белый проектор, освещая фигуру, растянувшуюся на земле.

– Туда! – кричит Кейси, дергая меня вправо.

Светлые волосы слиплись от крови. Фиолетовый браслет дружбы на левой руке. Браслет, похожий на мой.

– Нет, нет, нет, – я упираюсь ногами в землю, пытаясь остановить его. – Я не могу. Я должна остаться здесь.

– Ты, черт возьми, с ума сошла?

Я не могу убежать от нее. Не от Меган.

Я медлю, когда вхожу в ореол света. Её глаза пустые, зияющие раны в обоих висках от пули. Лужа крови под ней вперемешку с мозговым веществом. Но она всё ещё дышит – слышны влажные всхлипывания.

– Эви, – её дрожащие губы улыбаются, и я ломаюсь.

– Боже мой. – Я кладу руки по обе стороны от ее головы, ее кровь на моих ладонях. Я должна всё исправить. Мои слёзы капают ей на лоб, скатываются по щекам, будто её собственные. – Я так сильно скучаю по тебе.

Её веки трепещут, будто крылья бабочки. Я теряю её.

– Меган! Меган!

Позади меня раздается всплеск воды. Кейси кричит моё имя.

– Мне жаль.

– Я знаю, детка, – её пальцы оборачиваются вокруг моего запястья.

– Я пойду с тобой. Я буду там в ближайшее время, – я рыдаю и вытираю нос тыльной стороной ладони.

Кейси хватает меня за плечи и ставит на ноги:

– В пещере наводнение!

Грохот волн раздается уже ближе, Кейси тащит меня куда– то. Светлые волосы Меган – последнее, что я вижу, прежде чем она исчезает под водой.

Я борюсь, чтобы увидеть её ещё раз. Кейси хватает меня, как маленького ребёнка, и уносит в тёмный туннель, пока волна не ударяет по нему, и я падаю в воду.

Вторая волна раскидывает нас в разные стороны. Третья волна гасит свет. Четвертая накрывает меня с головой.

***

– Святое дерьмо! – говорит кто– то.

Я пытаюсь вздохнуть и начинаю кашлять, избавляясь от воды во рту.

Дыши. Дыши.

– Эвелин? Эвелин! – это Кейси.

Мир начинает приобретать очертания. Валери смеется:

– Черт, какой день!

Солнце ярко светит над нашими головами. Трава щекочет мне кожу. Я жива.

– Что случилось? –переворачиваюсь я и выплёвываю остатки воды на траву.

– Не знаю. Это вы расскажите мне. Я хотела сделать лагерь рядом с этой темной бездной посреди гребанного озера, как бы странно это не звучало. Хорошо, что я не успела этого сделать, потому что вас двоих просто вышвырнуло оттуда.

Кейси тяжело дышит рядом со мной. Вода всё ещё капает с его носа.

Я сажусь, несмотря на запреты Кейси, а Валери скачет вокруг нас. Внезапно она останавливается и смотрит куда– то вправо, откуда слышен звук воды. Я поворачиваю голову и вижу ревущий поток воды, несущийся вниз с горы. Потоки воды уносятся в пропасть.

– Вот откуда вы появились, – говорит Валери. – Чёрт! Прямо оттуда! Ты и Кейси. Вы плыли на животе, поэтому я подумала, что оба мертвы.

– Что это? Озеро? Водоворот?

– Не знаю насчет озера. Мы ночевали здесь в течение последних двух дней, – она кивает, указывая на старую лачугу в нескольких метрах от воды, где видны грядки овощей.

Еда.

В саду виден дым от огня, а также палатка, рассчитанная на несколько человек. Еще можно увидеть одеяла и даже подушки.

– В этой лачуге много консервов, есть мясо, сыр, кастрюли, сковородки, различная посуда. Есть еще одеяла и подушки.

– Как ты это нашла? – спрашивает Кейси.

Яркость в её глазах тускнеет.

– Я была с Джас и Эрити, когда мы бежали из дома. Затем я потеряла их в лесу и наткнулась на эту лачугу.

Джас.

– Мы оставили Джас на берегу совсем одну. Мы не хотели. Она, наверное, думает, что мы мертвы.

– Что случилось? Я имею в виду, вас вышвырнуло из гребанной земли.

Темнота возвращается – я вспоминаю Меган на полу пещеры. Вода. Холод. Мурашки бегут по моему телу.

Валери берет сложенное одеяло из палатки, и я смотрю на нее, пока она, фыркая, встряхивает его и накрывает им мои плечи.

Кейси рассказывает обо всём с того момента, как мы сбежали из дома: Эрити и демон, колотая рана

Джас, растворяющееся лезвие, голод, ящик, щупальце, пещера.

Всё это время Валери сидит со скрещенными ногами. Её лицо ничего не выражает. Как будто она не удивлена этим. Когда Кейси заканчивает, она говорит:

– Нашли тело Блейза.

У меня отвисает челюсть. Если новость является шоком для меня, то для Кейси это совершенно невероятно:

– Нет, – шепчет он. – Это невозможно.

– Пулевое отверстие в виске, – Валери качает головой. – Почему это невозможно?

Кейси погружается в свои мысли. Он вытирает нос тыльной стороной ладони:

– Я делил с ним комнату в доме. Он... Ну, во– первых, он пытался привести меня к Иисусу.

– Не все христиане является святыми, ну да ладно, – говорит Валери.

– Дело было не только в этом. Он... Казалось, что он очень жалеет о том, что сделал. Что это было ошибкой. Я имею в виду, он был пьян, когда убил тех парней.

– Я не знаю, Кейси, – Валери запускает пальцы в волосы. – Люди лгут. Я уверена, что они лгут и здесь, чтобы выставить себя более невинными, чем они есть на самом деле.

Теперь моя очередь говорить:

– Таннер, казалось, думал то же самое о Блейзе. Он был уверен, что Блейз попытается сбежать отсюда, – еще одна мысль приходит мне в голову. – Как Блейз убил тех парней?

– Он был на вечеринке у кого– то дома, выпил, а затем нашел заряженный пистолет в главной спальне, я думаю, – объясняет Валери. – Это значит, что он умер точно так же, как и совершил преступление.

– Как Салем и Эрити.

– Ты знаешь, что это значит, не так ли? – глаза Валери находят мои. – Ты единственная, кто выживет.

Она права. Я должна была умереть в той пещере. Когда увидела школьную парту, я сказала Кейси уходить, потому что знала, что они хотели воссоздать моё преступление. В той или иной форме они собирались убить меня.

Но это не так. Это не имеет никакого смысла.

– Может быть, так бы и было. Но я потеряла этот шанс. Иначе бы сбежала.

– Я не могу понять, что тут происходит, – говорит Валери. – Этот режим справедливости должен очень хорошо работать. Иначе бы его не одобрили. Мы бы сейчас все гнили в тюрьме, – она поднимает два пальца. – Я думаю, есть две причины, почему мы ещё живы. Первая: у них нет достаточного количества доказательств на данных момент, чтобы убить нас. Вторая: ты не такая злая, как все говорят, Ибарра.