Грешники. Книга 1. Корпорация "Кольцо"

Глава седьмая. Плюсы и минусы

Когда Гумилев сказал, что нам угрожает новая опасность в виде спецназовцев-мародеров, я не представлял, насколько все серьезно.

В моем представлении среднестатистический мародер выглядел как гопник-малолетка, в кепке, с серебряной фиксой, в кедах, и с банкой Яги в руках. Они, как падальщики, слетаются в районы, терпящие бедствие, ищут слабых, чтобы отнять последнее. По законам любого военного времени мародеры подлежат расстрелу. Вот, наверное, и все, что я знал об этих отбросах общества.

Но мои представления оказались далекими от действительности, происходящей вокруг меня.

Все началось, едва мы с Гумилевым выбежали из штаба. Даже с крыльца спуститься не успели.

Сирена прекратила выть. В следующую секунду ворота разлетелись в щепки от мощного удара. Я завороженно смотрел, как в город, только что ставший моим, въезжает неведомая бронированная хрень. Размером с двадцатитонную фуру, обшитую железом со всех сторон, только на гусеницах, а не на колесах.

Эта огромная тяжелая дура довольно бодро проехала по дороге, нещадно выламывая куски асфальта, и остановилась перед штабом.

Один из бортов тяжелого транспортного средства с грохотом откинулся на землю, образовав пологий спуск. Из чрева бронированного чудовища стали выбегать люди, внешним видом мало чем отличающиеся от безумцев. Разве что движения были осмысленными, а в руках они держали автоматы. Направленные на меня и на Гумилева.

Они стали полукругом перед входом в штаб, а по мостику спустился еще один персонаж.

Одетый заметно лучше, чем его спутники, он не был вооружен. Он держал бутыль с чем-то коньячного цвета, от него сильно разило спиртным, а еще он постоянно тер нос, и глаза у него были красные, словно у бешеного зверя.

— Так, так, — сказал он, спустившись по помосту. — У нас тут новый фермер. А где этот, как его… хотя, похер на самом деле.

Он сделал глоток своего пойла, рыгнул, шмыгнул носом, потом плюнул на крыльцо. Я в это время посмотрел на Гумилева, но тот изображал статую, с устремленным куда-то вдаль взором, и охеренно тупой улыбкой на губах.

— Анатолий Толян, — тем временем пробормотал красноглазый и поинтересовался. — Что тут имя, а что фамилия?

— Тут нет фамилии, — сказал я. — Это имя, только в двух...

— Да похер, на самом деле, — перебил красноглазый, подходя ближе. — Имя не меняй, а то я уже в отчетах запутался. А вот городу название поменяешь. Москва… что это за название такое странное для города? Под галлюциногенами придумал или с бодуна?

Балагуря, он поднялся по ступенькам и, нарочито сильно толкнув меня плечом, направился в штаб.

Дверь открыл ногой. Вернее, не открыл, а выбил, она повисла на одной петле, а красноглазый переступил порог и заорал:

— Аттика! Аттика!

— Прошу прощения, сэр, — внезапно вмешался Гумилев. — У нас только один этаж и место для одного командира.

— Чо? — развернулся к нему красноглазый. — Чо ты сказал?

— Аттики здесь нет, сэр. — Гумилев с сожалением развел руками. — Прошу прощения. Я здесь единственный командир.

Красноглазый спустился с крыльца, снова задев меня. Посмотрел на штаб со стороны.

— Вот же дерьмо! — выругался он.

— Кто такая Аттика? — шепотом спросил я у Гумилева.

— Городской командир, — ответил тот.

Его ответ мне вообще ничего не сказал, и я хотел было задать еще вопрос, но красноглазый прервал меня.

— Эй! Заткнитесь и слушайте меня! Особенно ты, Анатолий Толян. Сначала выстроишь второй этаж для штаба. Чтобы здесь была Аттика, понял? Потом разгоняй все ресурсные точки до максимума. Вопросы?

— Ав… — в горле предательски запершило, когда я справился с хрипотой, то спросил. — А вы вообще кто?

Красноглазый улыбнулся. Очень так нехорошо улыбнулся. И сказал, растягивая улыбку:

— А я все ждал, когда ты задашь этот вопрос. Уже подумал было, что ты настолько идеальный фермер, что даже вопросы задавать не станешь. Эй, ты, сюда иди!

Последняя фраза относилась к Гумилеву. Тот покорно шагнул к красноглазому, но, видимо, недостаточно быстро. Красноглазый сам подошел к нему, секунду рассматривал его китель, поправил зачем-то, а потом стал лить на него содержимое своей бутылки. На голову, на плечи, за шиворот.

Гумилев покорно молчал, только губы едва заметно шевелились. Он уже не улыбался.

— Первый раз я объясню тебе, кто я, на примере твоего командира, — сказал красноглазый, вылив на Гумилева остатки пойла и отбросив бутылку в сторону. — Постарайся запомнить, чтобы не допустить второго раза.

Он достал сигару и зажигалку. Сигару, повертев, спрятал в карман, а зажигалку поднес к Гумилеву.

Меня пробрал холодный пот. Стало так страшно, словно это я стоял на месте своего командира.

— Не надо! — вырвалось у меня.

— Я Гарпанг, — сказал красноглазый и улыбнулся. — Я хозяин всех фермеров в этой провинции. Включая тебя.

Зажигалка чиркнула, и Гарпанг шагнул в сторону, все еще не прекращая улыбаться.

Когда пламя вспыхнуло, Гумилев сорвался с места, и, сбрасывая с себя одежду, побежал к углу здания, где была насыпана куча песка. Буквально через секунду он закричал, от боли, но бежать не перестал.

Я бросился к нему на помощь.

Хотел броситься. Гарпанг шагнул мне навстречу и остановил коротким боковым. Я рухнул на землю, Гарпанг пнул меня носком ботинка в живот и сказал:

— Не знаю, кем ты его назначил, мэром, генералом, или ученым, но после моего визита его место некоторое время будет вакантно.

Лежа на земле, я смотрел, как Гумилев валялся на песке, сбивая пламя. Потом он поднялся и, стеная от боли, поспешил к сараю с красным крестом на стене.

Гарпанг тем временем раскурил сигару.

Я хотел подняться, но подкованный ботинок военного образца придавил меня к земле.

— Сначала делай штаб, — повторил Гарпанг. — Потом фермы. Если посмеешь выстроить казарму или склад, хотя бы один уровень, я расскажу тебе, что такое настоящая боль, что такое...

— Послушайте… — прохрипел я, настойчиво, но деликатно пытаясь выбраться из-под сапога. — Произошла ошибка, я сейчас вам все…

Сапог убрался с моего плеча. Я решил, что красноглазый хочет меня выслушать, и сделал движение, чтобы подняться, но оказалось, что Гарпанг убрал ногу для другой цели.

Пушечное ядро врезалось мне в челюсть. Разум рухнул во что-то темное и вязкое, похожее на смолу. Сквозь эту смолу до меня донеслись едва слышные, но гулкие слова Гарпанга:

— Ниии-кооо-гдаааа….! Не пеее-ребивааа-й! Меняяяааа…

Я лежал на боку, держась за челюсть, скорчившись, словно эмбрион. Гарпанг присел рядом со мной, схватил за волосы, рванул на себя и процедил в ухо:

— Ошибка — это когда я хочу услышать «да», а мне говорят «нет». Твою мать, как же я вас всех ненавижу, нищебродных ублюдков, не способных ни на что. Я бы вырезАл вас всех, долбаных фермеров, бесполезных червей…

Острая резкая боль пронзила щеку, и я закричал, пытаясь вырваться. Гарпанг глубже вдавил сигару, я почувствовал запах паленой плоти. Моей плоти.

Вырваться у меня получилось только потому, что Гарпанг сам оттолкнул меня. Бросил в меня почти потухшую сигару, целясь в лицо, и поднялся. Размял ладони, хрустнув пальцами, после чего сказал:

— Мне нужны ресурсы. Поэтому ты, Анатолий Толян, построишь в этом городе штаб и фермы. А сам город назовешь Гарпа-фарм-19. И больше ни слова, пока я не захочу тебя услышать. — После чего повернулся к своей банде и заорал во всю глотку: — Парни! Город ваш!

Мародеры ответили радостным ревом из сотни глоток, и с хохотом, с улюлюканьем бросились врассыпную.

Город с населением в несколько десятков человек оказался во власти отморозков, не обремененных какими-либо законами или принципами.

Лежа на земле, держась рукой за распухающую челюсть, стараясь не касаться ожога на щеке — я наблюдал за тем, как мародеры заходили в дома. В каждый дом подряд. Вышибая двери, иногда сначала стреляя, и лишь потом заглядывая внутрь.

Из некоторых домов мародеры выходили с ящиками — мне удалось рассмотреть, что они несли консервы, и аккумуляторы, похожие на тот, что я видел на стене. Добычу бандиты грузили в бронированный грузовик — и, кажется, были не очень довольны объемом награбленного.

Потом я увидел женщину. Она бежала по улице, а за ней гнались два мародера. Она бежала быстро, и тогда один из бандитов выстрелил ей в ноги. А когда она упала, истекая кровью, и крича от боли — они подбежали, и стали срывать с нее одежду, смеясь и подбадривая друг друга.

Стреляли повсюду. Запах крови, он был таким сильным, что мой недавний ужин… в общем… я не выдержал.

Вакханалия продолжалась около часа.

Я уже не думал о том, что сейчас мне пригодился бы фотоаппарат, что я мог бы сделать снимки, достойные международных премий. Я думал только о том, что не хочу умирать. Что я готов сделать все, что угодно, лишь бы оказаться подальше от этого беспредела.

Я трясся от страха, и завидовал Гумилеву, вовремя куда-то убежавшему.

— Переименуй город в Гарпа-фарм-19, — сказал мне на прощание Гарпанг. — Я вернусь завтра, примерно в это же время.

Когда мародеры уехали, я еще долго лежал на земле, держась рукой за ушибленную челюсть. Пока ко мне не подошел Гумилев.

Его лицо было неуклюже перемотано бинтами, что выглядело больше смешно, чем печально. Впрочем, бодрости в его голосе я не услышал, да и самому мне было не до смеха.

— Вы можете переименовать город в любое время, совершенно бесплатно, — сказал Гумилев. — Достаточно только отдать приказ.

Я хотел закричать, что не хочу ничего переименовывать. Не хочу ничего строить, не хочу вообще здесь быть. Хотел крикнуть, что я хочу вернуться домой, но едва я открыл рот, как боль исказила мое сознание, и я, одним горлом, издал протяжный воющий звук.

— Надо улучшить госпиталь, — грустно сказал Гумилев. — Чтобы мы могли быстрее лечиться. Желаете отдать приказ о строительстве?

— Таааа! — промычал я, стараясь больше не шевелить челюстью.

— Улучшение госпиталя невозможно, — услужливо сообщил механический голос. — Недостаточно дерева.

— Проклятые мародеры. — Гумилев сплюнул в сторону разбитых ворот, дотронулся до повязки. Потом задумался на секунду, улыбнулся. — Кажется, проблема решена. Подождите тут.

Я никуда и не собирался идти.

Гумилев бросился к воротам, стал собирать обломки бревен и досок, и таскать их в один из сараев.

— Это склад! — крикнул он, объясняя свои действия. — Город не начнет строительство, если на складе не будет достаточно ресурсов! Сейчас, еще немного!

Перетаскав все более менее крупные доски и бревна, Гумилев закрыл ворота склада и вернулся ко мне.

— Можете отдавать приказ, — сказал он.

Я отдал приказ.

— Начато улучшение госпиталя, — произнес механический голос. — Расчетное время окончания строительства двенадцать минут.

— Пойдемте, Анатолий Толян, — сказал Гумилев и протянул мне руку, помогая подняться. — Как раз успеем дойти.

Улучшенный госпиталь оказался одноэтажной больничкой с двумя пристройками — терапевтическим и хирургическим кабинетами. Внутри ни души, ни врачей, ни медсестер, ни пациентов. В самой больничке было несколько палат с обычными и двухъярусными койками, в терапевтической обнаружился шкаф, забитый различными аптечками первой необходимости. В аптечках мы нашли ожоговую мазь для Гумилева и обезболивающие препараты для меня.

Этикетки только с названиями, без маркировок производителей. Откуда они тут взялись, Гумилев внятно объяснить не мог, а из-за сильной боли в щеке и в челюсти я не мог задавать много вопросов.

Препараты меня не только обезболили. Я лежал в палате на койке, смотрел в потолок, казавшийся разноцветным, и думал о том, что каждый человек имеет право попасть в сказку. И ничего, что эта сказка страшная, главное, чтобы конец был счастливым.

У каждой сказки есть свои правила и свои законы. Надо выяснить их, принять их такими, какие они есть, а затем использовать для того, чтобы достичь своей цели. Какая у меня цель? Вернуться домой? Может быть, цель другая? Может быть, сначала надо выяснить, как я сюда попал? Есть ли другие такие, как я?

Не помню, сколько я пролежал в госпитале, глядя на меняющий цвета потолок. Помню, что когда пришел Гумилев и спросил, как я себя чувствую — я попросил у него еще обезболивающего.

Не потому что мне было больно. Просто мне понравился потолок.

Гумилев принес мне еще обезболивающего и сказал, что будет ждать меня в штабе.

Я валялся на койке, убитый транквилизаторами, и мне казалось, словно я парю где-то в облаках, почему-то зеленого цвета. Потом я заснул, и проспал, видимо, очень долго.

Проснулся на рассвете. Открыл глаза, посмотрел в потолок. Он был белым, как снег.

Долго еще лежал, вспоминая то, что случилось со мной за последние сутки. Потом встал, размялся немного, нашел рукомойник, умылся кое-как. Удивительно, но челюсть, сильно распухшая вчера, сегодня уже пришла в норму и совершенно не болела. Как и щека — я посмотрел в зеркало, и не увидел на ней даже шрама от ожога.

Когда я вышел на улицу, уже рассвело. Редкие жители города были заняты тем, что очищали город от последствий визита мародеров. Смывали кровь с асфальта, чинили двери, и все это делали с таким будничным видом, словно им приходилось этим заниматься ежедневно.

Когда я пытался заговорить с горожанами, они либо отводили в стороны глаза, игнорируя меня, либо вовсе уходили прочь, не дожидаясь, пока я закончу фразу.

Сориентировавшись по указателям, я направился в сторону штаба. Мне, судя по картам, надо было пройти несколько кварталов.

Гумилев сидел на крыльце, уже без бинтов, в обгорелом и наспех залатанном кителе. Он ел тушенку из железной банки, и задумчиво смотрел на псину у забора, усердно вылизывающую свое подхвостье.

— Прежний владелец запретил использовать мясо в рационе. — сказал Гумилев, когда я подошел ближе. — Но сейчас я не мэр и формально на меня запрет не распространяется.

— Почему он не забрал этот город себе?

— Простите, что? — спросил Гумилев.

— Почему Гарпанг не остался здесь? Не оставил здесь своих людей?

— Он не может. — Гумилев, казалось, был удивлен таким вопросом.

— Почему?

— Потому что вы владелец города, — терпеливо пояснил Гумилев, облизывая ложку. — Гарпанг не может забрать у вас этот город. Он может только грабить его. И давать своим парням немного развлекаться.

Он вроде бы прекратил есть, и даже прикрыл было крышку с остатками, но передумал и снова продолжил трапезу. Выглядел он при этом спокойным и невозмутимым.

— Он чуть не убил меня, — сказал я.

— Он не сможет. Вас нельзя убить.

— Что за бред! — воскликнул я. — Они столько людей убили! Вот здесь, и там.

Я показал рукой туда, где на моих глазах бандиты Гарпанга расстреляли двух мужчин, попытавшихся оказать сопротивление.

— Ополченцы, — отмахнулся Гумилев. — Рабочие. Они смертны, да. А мы нет.

Я не мог понять, шутит он или нет. Он говорил так спокойно, словно рассказывал о прописных истинах.

Собака встала и легкой трусцой двинулась вдоль забора. Остановилась на углу, сделала метку, побрела дальше, виляя хвостом.

— Мы бессмертны? Что, и я, и ты? — удивленно спросил я.

— Ну конечно, — ответил Гумилев. — Вы же владелец города. А я ваш командир.

— Что будет, если я сейчас возьму пистолет и выстрелю тебе в голову? — спросил я.

Гумилев прекратил есть, посмотрел на меня удивленно-растерянно, и спросил:

— А зачем? Не надо в меня стрелять.

— Гипотетически, — пояснил я. — Что будет, если я гипотетически выстрелю тебе в голову?

— Разрушенные ткани регенерируются. Скорость регенерации зависит от уровня медицины и госпиталя. Но вообще все это больно и неприятно, — заметил Гумилев.

— И все? — воскликнул я. — Больно и неприятно? А если ранение смертельно?

— У нас не может быть смертельных ранений, — ответил Гумилев. — Мы же не умираем. Мы бессмертны, Анатолий Толян.