Гребцы галеры

Глава шестая

— Здесь, слава всем богам, этого добра немного, не то что у тебя дома.

Это она о наркотиках. Да, не нашелся здесь мерзавец, достаточно умный для того, чтобы наладить промышленное производство и сбыт дури. На счастье наше и всего населения. Есть, правда, местная травка — по действию нечто вроде конопельки. Но на взгляд профессионала — это баловство.

Героина, или подобных ему гадостей, прочно держащих употребляющего их в цепких лапах физической и психической зависимости, в этом мире нет. Немногочисленные группки серьезных наркоманов существуют вокруг десятка человек, наперечет известных нам и полиции, которые умеют из вполне безобидных лекарств и химикатов, имеющихся на каждой кухне, соорудить жутко токсичную кустарную наркоту.

Нелегкое, кстати, занятие. Простым смешиванием исходных компонентов тут ничего не добиться. Это длительный процесс с нагреванием, помешиванием, добавлением по счету капель то одного, то другого ингредиента, процеживанием и прочее, и прочее. Тоже своего рода искусство. Технологию мне объясняли неоднократно, но я так ничего и не усвоил.

Ядовитость получившегося продукта убийственна. Срок жизни пристрастившихся к нему невелик, а смерть — какой никому не пожелаешь.

— Шура, тебе не кажется, что он далековато в сторону отбился?

Вообще-то да. Здешние любители химического кайфа кучкуются в городе, поближе к источнику отравы. Деревенское население с присущей ему консервативностью предпочитает дурить себе голову традиционным способом приемом спиртного внутрь. Разве что сельский знахарь к галлюциногенным грибкам пристрастится.

— Может, он за границу сектора вылез что-нибудь для продажи стибрить, от нехватки денег на мульку. А там заблудился, — предположил Патрик.

— Глянь-ка, каких слов твой водитель набрался! «Мулька»! И все равно далековато.

— С кем поведешься… — бормочет пилот.

Рат как в воду глядела. Видок у наркоши был непривычный. Нет, я не прав. Привычный до жути, но не для этих мест. Ни тебе покрасневшей хари, ни слезящихся глаз и отнимающихся ног-рук.

Тело пациента заполняло собой шаткое дощатое строение уличного сортира, где он ширялся непосредственно со спущенными штанами.

Одутловатое лицо, фиолетово-синие губы, глаза, закаченные под веки, белеют шарами яблок. Дыхание почти отсутствует — единичные всхлипы разделяют такие промежутки времени, что каждый кажется последним. Зрачки — точечные, «маковые». Из бессильной руки свисает, уцепившись поршнем за пальцы, пустой шприц.

Сколько таких клиентов с передозировкой опиатов я видел там, откуда меня занесло в этот мир, — не счесть. Вот именно — там! Вот именно — опиатов. Того же героина, скажем…

Еще один судорожно-поверхностный вздох — и дыхание прекратилось окончательно. Мечется вокруг, не замечая, что топчет грядки с овощами, бабка.

— Он не умрет? Скажите, милые, он не умрет?

— Он уже умер.

— Ой, что делать?!

— Что делать, что делать! Молиться за его душу!

Старуха испуганно отпрянула в сторону, за кусты, громко причитая. Опрометью лечу в машину за ящиком, бегом волоку его назад, сбрасываю крышку, поспешно набираю в шприц одну ампулу за другой. Люси быстро-быстро орудует пилкой, подавая мне открытые стекляшки.

Причитания за кустами приобрели более осмысленный характер, став чем-то вроде размеренного ритмичного воя. Краем уха улавливаю: и впрямь ведь молится! А что ей еще остается?

Раздираю рукав наркоши до плеча. Мышка закручивает резиновый жгут, затягивая его на бицепсе пациента как можно сильнее. Вглядываюсь в переплетение шрамов разной давности — «дорожки» инъекционных следов, отмечающие ход вен на руке. Наиболее старые, давно уже побелевшие — на больших магистралях. Спалив их наркотиком и истерзав инъекциями, клиент постепенно перебирался на все более и более тонкие, последовательно портя и их. Ага, вот сюда я попаду! Меж безымянным и мизинцем правой тоненькая прожилочка, чуть не тоньше иглы.

Осторожненько, так, так… Капля крови упала из канюли мне на сапог.

— Люсь, отпускай жгут.

Бережно подсоединяю шприц. Ну, потихонечку…

Исцеление наркомана всегда выглядит эффектно. Смесь лошадиных доз препаратов, стимулирующих дыхание и сердечную деятельность, оказывает поистине волшебное действие. Только что валялся кадр, употребивший чрезмерную порцию некачественной (или, наоборот, излишне качественной — это как смотреть) дури, на полу весь синий, холодный, мало чем от трупа отличающийся — и вот уже стоит на нетвердых ногах, нецензурно обругивая бригаду, спасшую его от верной смерти, за то, что обломала кайф, а благодарные родственники собирают деньги докторам.

Это — если мало от трупа отличается. А когда уже труп? Выдергиваю иглу из вены. Выхватываю из ящика воздуховод. Придется качать и дышать. И вернее всего — без эффекта. Раздражающий речитатив молитвы становится все громче и громче.

Одному мне его из сортира не выволочь.

— Патрик! Дуй сюда бегом!

Пилот послушно вываливается из кабины и скачет к нам. Примериваюсь, как бы половчей ухватиться. Вдруг — глубокий, охающий, с причавкиваньем вздох. И еще. И еще. Наркоша тяжело заглатывает открытым ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, синюшная его морда помалу приобретает близкий к естественному цвет.

— Никак, ожил?

— А у тебя есть сомнения?

— Главное, чтобы у него их не было.

Из-за кустов появилась бабка, всплеснула радостно-недоверчиво руками.

— Знать, бабуль, доходчивы до Бога твои молитвы…

Глазенки клиента приобрели почти осмысленное выражение. Мычит:

— Эт-т… чт-то… т-как…

Люси, не давая ему опомниться, наскакивает:

— На чем сидишь?

— М-морфий…

— Где берешь?

— Т-там… в лесу… целый контейнер… Но там больше нет! А где спрятал, не скажу.

— У нас все и всё говорят. Ты с кем толкуешь, знаешь? Кто мы есть?

— Врачи… — тянет клиент не вполне уверенно.

— Какие?

— Ну, эти… Из дурки, в общем.

— Верно мыслишь. Тебе туда охота?

Мотает нечесаной грязной головой.

— Раз неохота, даешь мне четкий и ясный ответ на три вопроса: точное место, где нашел контейнер, куда спрятал дурь и кого еще на иглу посадил.

Губы клиента поджимаются. Отворачивается. Патрик присаживается на корточки рядом с доктором, шепчет ей на ухо:

— Может, дать ему по репе?

— Погоди. — Рат повернулась к старухе: — Бабуль, у тебя плита топлена?

— Вот только перед вами зажгла, родные. Как раз воду ставить хотела, тут слышу — внук хрипит. Глянула да бегом звонить к старосте побегла. А что с ним было-то?

— Было? С архангелами решил покалякать. Не твои молитвы, остыл бы уже. Вот, чтоб он обратно на тот свет не собрался, тебе работа.

Вид старушки выражал готовность сделать что угодно для спасения никому, кроме нее, не нужной жизни беспутного внучка. Я не понимал, что собирается творить моя маленькая начальница, но, полагая, что ей виднее, помалкивал.

— Значит, так. Кладешь вот это в холодную воду, — мышка выловила из нагрудного кармана что-то совсем крошечное и вложила в ладонь бабульке, — ставишь на огонь и смотришь внимательно, когда таять начнет. Как растает наполовину — не больше, ни в коем случае не больше, — тащи сюда.

Бабка направилась куда-то выполнять полученные инструкции, а Рат вернулась к пациенту, уже окончательно пришедшему в себя и изрядно набравшемуся нахальства.

— Ну, голубь, будет у нас разговор?

— А пошли вы…

Я замахнулся было, но Люси остановила меня, легонько укусив за икру.

— Обожди. Тут надо дипломатичнее. Патрик, пукалку. Шура, браслеты.

Я, легко справившись со злобно шипящим наркошкой, завел ему ручонки за спину и сковал наручниками. Давно уже верой и правдой служащие мне как в том мире, так и в этом, сколько раз выручали они меня! Масса удобств в работе — и всего-то за восемнадцать долларов.

— Ноги тоже, — командует Люси.

Ну, это можно сделать и его собственным ремнем. Патрик уже приволок из машины автомат, передернул затвор, картинно держит на локте дулом вверх. В глазах парня зародилось подобие испуга.

— Все же повезете?

— Не-е, милый, — нежно шепчет доктор, — возим мы хороших людей. А такого несговорчивого дерьма нам на дух не надо. Прямо здесь закопаем.

— Н-не имеете права!

— О чем ты, милый, говоришь. Я тебя только что сюда с того света за руку привела. Так что прав на твою никчемную жизнишку у меня больше, чем у родной матери. Итак, отвечаем?

Парень изрядно напуган, но продолжает молчать.

— Ну что ж, — равнодушно пожимает крошечными плечиками Люси, — сам напросился. Ты про такое место — Китай — что-нибудь слышал?

Клиент мотает головой.

— Эт зря. Интересное место. И люди там живут изобретательные. По части пыток особливо. Вот пример старинной китайской казни: берется придурок вроде тебя, в животе у него делается разрез и туда запускается живая крыса. Голодная, естественно. Любопытно, правда?

И Люси неспешно начала расстегивать на пузе у наркоши рубаху. Я опустил руку на рукоять ножа, оглянулся на начальницу Она кивнула. Вынул нож, поиграл лезвием, стараясь пустить солнечный зайчик в глаза клиенту. Тот открыл было пасть, чтобы заорать, но Патрик тут же заткнул ее автоматным дулом.

— Придется крысой поработать. Эх, жаль, не знала заранее, позавтракала с утра. Шура, обеспечь дырку в брюхе и отвернись, пожалуйста. Мне раздеться нужно. — Наша фантастическая начальница взялась лапкой за верхнюю пуговицу своего кукольного белого халатика.

— Обождите, госпожа доктор. Человек, похоже, последнее слово сказать хочет, — окликнул ее водитель.

— Пусть говорит, только быстро.

Патрик вынул оружейный ствол изо рта дошедшего до кондиции бедолаги.

— Я… я все скажу! Все! — умоляюще зашептал тот губами, приобретшими от страха изначальный предсмертно-синий цвет.

— Что так долго собирался?

— Я не думал, что вы это всерьез.

— Думать, я смотрю, занятие тебе вообще несвойственное. Что, братцы, помилуем дурака?

— Как прикажет госпожа доктор.

— Тогда милуем условно, до первого вранья. После него процедура возобновляется и проистекает уже без перерывов. Доступно?

Наркоша усердно закивал, согласный уже абсолютно на все, лишь бы не рассердить это ужасное маленькое чудовище.

Ответ на два вопроса из трех образовался очень быстро. Захоронка отравы оказалась предельно бесхитростной — она была складирована на полках обширного погреба. Судя по маркировке на упаковках, срок годности истек давным-давно. Ни один медик в жизни бы не рискнул вводить кому-либо столь явно негодные препараты. А наркоману — без разницы. Ему на все наплевать.

Такая штучка: чернушка называется. Берется опий-сырец, кладется в ложку, греется на огне, покуда не превратится в уголь. Порция этой сажи разводится водой (конечно же не дистиллированной и даже не кипяченой, а просто из-под крана, а то и вовсе из ближайшей лужи). Набирается в шприц и вводится себе в вену. Не зря у тех, кто по долгу службы имеет дело с подобной публикой, родилось присловье: «Вена — большая помойка».

Запуганный внучек богомольной бабушки (кстати, где она?) клялся и божился, что, осознавая конечность запасов продукта, пользовал его исключительно сам, по деревенской жадности никого не впутывая. Навряд ли он врал под угрозой применения третьей степени устрашения.

Уничтожение наркотической дряни оказалось непростой работой. Патрик взмок, орудуя прикладом, а я — не меньше, долбя упаковки кирпичом. Товарный же запас на полках если и убыл, то для глаз незаметно.

— Не, мужики, вы все-таки бестолковые. Так до завтра возиться можно.

— У тебя есть другие предложения?

— А что, я замечена в пустом критиканстве? Я ж не парламентская оппозиция. Значит, так. Берем…

Взяли. Перетаскали во двор, рассыпали по земле. Патрик завел машину и принялся утюжить кучи аптечных коробок грубыми колесами вездехода под горестные завывания наркоши, оплакивающего потерю источника своих утех. Минут через сорок все было кончено. Остался только вопрос о происхождении изничтоженного.

Вызнать место, где он находит дурь, тоже не составило труда, и, закинув недоделка в салон, мы незамедлительно отбыли в указанном направлении. Путь оказался недолог, вскоре мы уже созерцали полузатонувший в небольшом болотце грузовой прицеп с рыжим от ржавчины контейнером, косо торчащим из вонючей тины. Заглянули в распахнутые дверцы. На зловонной поверхности воды, залившей пустой железный короб, плавала этикетка с еще читаемой надписью: «Промедол».

Все сходится. Интересно, как это удалось списать такую огромную партию, утопленную нерадивым водителем? За одну нечаянно разбитую ампулу мало что не судят, а тут — несколько тысяч.

— Может, их и так уже списали и налево пустить собирались? Да нет, тогда бы точно не бросили. Кто деньги бросает? — рассуждал я вслух.

— Шура, все проще. — Люси выудила откуда-то из липкой жижи расползшуюся пачку накладных. — Вот, пожалуйста: грузополучатель — онкологический диспансер. Я так полагаю, что отправили эту дрянь, а получать оказалось некому — контора прекратила существование. Вот и притопили в глухом месте, с глаз подальше.

— Можно было бы нам отдать или там больнице.

— Чудак ты, Шура. Это ж пришлось бы переоформлять все бумаги заново. Оно кому надо? Выбросить намного легче. А отпускай-ка ты нашего придурка. Все, что нужно, мы уже выяснили.

Освобождая пленника от оков, я поинтересовался у начальницы:

— Люсь, а что ты так жуть гнала?

— Знаешь, я до дрожи испугалась, что кто-то мог наладить сюда поставку этой пакости. Прикинь, что было бы. Или мало у себя дома нагляделся? Эй, а ты что стоишь? — окликнула Рат торчащего столбом клиента. — Вали отсюда, свободен.

Тот, однако, вовсе не обрадовался освобождению и не полетел прочь, как можно было бы ожидать.

— Ну, что застрял? Двигай!

— Простите, госпожа, но лучше б вы меня застрелили. За что мне такие муки?

— О чем ты?

— Я ж помру без морфия.

Мы озадаченно переглянулись. А ведь впрямь сдохнуть может! Смерть притом будет весьма долгой и тяжелой. И даже если этого не произойдет, существование его на ближайшую пару недель окажется наполненным всеми муками ада.

— Да, чуток недодумали. А может, в дурку поедем? Там тебя подлечат.

Вообще-то по-настоящему наркомана исцелить практически невозможно. Проводимое лечение устраняет физическую потребность в наркотике, но не тягу к самому занятию. Нужно огромное собственное желание и изрядная сила воли, чтобы не «сесть на иглу» вновь. Большинство вскоре опять берутся за старое.

Но в данном случае шанс на успех был. В этом мире не торгуют героином на каждом углу, как у меня на родине. Если наш приятель не переключится на городскую химию, то у него есть возможность полностью забросить свою поганую привычку. По крайней мере, теоретически.

— А что, можно? Вы меня правда туда отвезете?

— Что ж с тобой делать, залезай. — Рат поволокла из папки направление на госпитализацию.

Минут через двадцать мышка раздосадованно хлопнула себя лапкой по лбу:

— Ах, я дура старая! Совсем памяти не стало!

— Что такое, начальница?

— Бабку-то я услала с глаз подальше, чтоб при допросе не мешала. А то еще жалобы писать станет, сам понимаешь.

— Ну и что?

— Так она небось мою бусинку до сих пор варит!..