Графиня фон Мален

Глава 7

Растерянность, вернее, озадаченность и заставила его сначала ходить из стороны в сторону вдоль загона для коней, поглаживая морды, которые те доверчиво тянули в надежде получить какое-нибудь лакомство. И солдаты, и возницы поглядывали на командира с видимой тревогой. Он замечал их взгляды и понимал, что это нехорошо. Командир не должен вида иметь озадаченного, растерянного или испуганного. Даже в самой плохой ситуации вид старшего должен внушать людям надежду. Чтобы не волновать людей своим поведением, Волков ушел в шатер.

И что ему было делать, опять посылать Гренера с кавалерией проверить слова прибывших? Так они вернутся лишь к ночи. Да еще и вовсе, может, не вернутся. Идти самому с крепким отрядом? Нет, это исключено. Он не покинет лагерь и не выведет отсюда людей, пока не будет понимать, что происходит. Но что-то говорило кавалеру, что приехавшие кавалеристы не врут, там, в двух часах езды на запад, идет бой. Мужики Железнорукого и вправду напали на колонну маршала. Уж больно похож был рассказ кавалеристов на то, что произошло с его собственным полком.

«Да, а если я тут сижу, а фон Беренштайн ждет моей помощи и, не получив ее, будет разбит и рассеян? Тогда… Тогда я останусь один против всех сил хамов». От такой мысли Волков вскочил, сжал кулаки. Правильно он сделал, что ушел в шатер. Люди его точно стали бы волноваться, если бы увидали его сейчас. «Как этот Железнорукий так все смог рассчитать? Как все устроил? Словно читал записки Цезаря, который учил, что врага лучше бить по частям, не давая ему собраться в единое целое? И словно предвидел каждый наш шаг. Он непрост, нет, непрост. Хорошо, очень хорошо, что я позвал сюда Агнес».

Все эти мысли испортили Волкову аппетит, на который в прошлом он почти никогда не жаловался. Чего уж греха таить, он волновался всерьез, ведь дело-то нешуточное. И хуже всего, что в положении его было слишком много неопределенности. Он даже и представить не мог, что после сегодняшнего ловкого маневра с побитием фон Бока еще может выдумать Эйнц фон Эрлихенген. «Черт железнорукий, что же ты дальше делать собираешься?» Волков лениво ковырял ложкой свою еду. Повара расстарались: яйца, печенные в углях с карамелизированным луком и тмином, заяц в винном соусе, сдобный жирный хлеб, – есть бы и есть, а он в прекрасных жидких желтках ложкой поковырялся, хлеба отломил и стал пить пиво. Наелся. Редко такое бывало. Еду кавалер, как и всякий бывший солдат, которому пришлось поголодать в осадах, всегда ценил. После встал и вышел из шатра, невмоготу было сидеть там одному. Ходил по лагерю в плохом расположении духа, искал всякое дурное в его устройстве и к кому бы прицепиться, чтобы отчитать.

Офицеры и инженер Шуберт уже прятаться от него стали, а тут на дороге, опять с запада, появились всадники. То оказался Мильке, адъютант маршала, с охраной. Мильке был сравнительно молод и заносчив согласно занимаемой должности. И он принес полковнику вести и успокоение. Волкову Мильке не нравился, но сейчас кавалер был ему очень рад, даже коня придерживал сам, пока усталый адъютант слезал на землю.

– Генерал фон Беренштайн вернулся в Бад-Тельц, где сейчас находится и маршал фон Бок и другие раненые, – сразу начал Мильке.

– Как здоровье маршала? – вежливо поинтересовался Волков.

– Лекари говорят, что выживет, но крови потерял он немало, да и лечение не будет скорым. Лекари долго не могли достать пулю.

Волков изобразил на лице, насколько умел, соболезнующую мину. А адъютант продолжал:

– К вам, Фолькоф, со своим полком идет полковник Эберст.

– Я слыхал, он тоже ранен.

– Ранен, но не сильно. А вот полковник фон Клейст убит. И два его лучших капитана Ганзо и Рейнер тоже убиты. Чертово быдло выскочило на нас из какого-то чахлого лесочка как бешеное. Они сильно потрепали наш арьергард, где и был полк фон Клейста. Ударили его с двух сторон и давили до тех пор, пока фон Кауниц не построил свои роты и не отодвинул их. Но от полка фон Клейста мало что осталось. Те, кого не зарезали, разбежались по округе. А весь обоз, что был с нами, разорен. Оставшиеся люди идут без хлеба, без палаток и даже без котлов.

– У меня тоже большие потери, – сказал полковник. – Вторая рота погибла полностью, половина кавалерии сгинула на том берегу, и, главное, много офицеров выбыло из строя. Но обоз я сохранил, провианта нам хватит.

Они пошли по лагерю к шатру кавалера.

– А что с вашим прекрасным доспехом? – заметил адъютант, разглядывая латы Волкова, которые теперь не были прикрыты тканью ваффенрока. – Кажется, в прошлый раз, когда я вас видел, они выглядели получше.

– Боюсь, что так хорошо они уже не будут выглядеть никогда.

– Вижу, вам и самому непросто пришлось. – Мильке щелкнул пальцем по гнутому наплечнику.

– Была пара мгновений, когда я прощался с жизнью, но у Господа на меня, видно, другие планы.

– Что ж, таково наше ремесло. Фон Клейст был моим хорошим приятелем, а теперь его нет.

– Очень жаль, да примет Господь его душу, – произнес кавалер. – Прошу вас, адъютант, в мой шатер, я не стал есть обед, он остыл немного, но, думаю, разогревать мы его не будем.

– Я не ел со вчерашнего вечера, так что ваш обед я стану грызть, даже если он покрыт льдом, – заверил кавалера Мильке.

Они укрылись в шатре, где принялись за остывший обед, перед тем помянув павших товарищей. Мильке ел с великим удовольствием.

– Господь всемогущий, ваш повар колдун.

– Что, у маршала повар хуже? – спросил Волков, не уточняя, что эти кушанья ему приготовил простой солдатский кашевар.

– Вы смеетесь? – Адъютант даже перестал грызть бедро зайца. – Маршал скуп, как церковный староста. У него нет повара. Он ест горох, и не всегда с салом. И даже просо ест, как самый нищий поденщик, лишь сбрызнув его маслом. Пьет самое поганое вино и убеждает всех, что «вино не так уж и плохо для своей цены». И не дай вам бог с ним не согласиться. Кстати, чуть не забыл, Эберст просит вас начать готовить для его людей ужин, ужин на тысячу человек. Они придут голодные.

– Я распоряжусь, – пообещал кавалер.

После раннего ужина с адъютантом он приказал начать готовить еду для людей полковника Эберста и отпустить из-под стражи кавалеристов, а также поставить палатку для Мильке.

Прибывшим перед сумерками людям полковника Эберста найти место в лагере оказалось непросто. Здесь уже было около четырехсот телег и еще больше лошадей, да еще и припасы, так что новые палатки для тысячи человек ставить оказалось негде. Волков и полковник Эберст уговорились, что пока прибывший полк поживет на телегах, так как погода стоит хорошая. Уже когда стемнело, кавалер пригласил всех офицеров на поздний ужин. Там Мильке и Эберст рассказали всем его офицерам о внезапной атаке, которую мужики устроили маршалу. Они говорили, что атака была прекрасно спланирована и проведена с должной энергичностью.

– Словно то были не мужики, а отличные и опытные солдаты с прекрасными сержантами, – говорил полковник Эберст.

На что Мильке согласно кивал: и никак иначе.

– Точно так же было и с нами, – заметил ротмистр Хайнквист. – Мы и понять не могли, откуда во всей красе выскочили четыре десятка кавалеров, а пока мы пребывали в удивлении, они растоптали авангард третьей роты.

– Верно-верно, – тут же соглашался Рене, – так же внезапно появились и у нас, я даже и придумать не смог, откуда они выскочили. Чертово отребье!

А Волков рассказы прибывших офицеров слушал молча, но с удовлетворением. Теперь-то ни фон Бок, ни фон Беренштайн не смогут упрекнуть его ни в недосмотре, ни в беспечности. Ведь эти славные и опытные господа сами оказались в такой же ситуации и при всем их опыте потеряли людей намного больше, чем он. Пусть теперь лишь попробуют упрекнуть, он найдет что им ответить. Тем не менее кавалер ждал приезда генерала фон Беренштайна с некоторым волнением. А генерал с остатками войска должен был прибыть уже завтра.

Лагерь, который построил Волков, прибывшие офицеры признали укреплением достойным, что ему польстило. Не зря он десяток раз обежал частокол по периметру, не зря ругал офицеров и инженера, тыча их носом в недоделки. Теперь полковник Эберст с удивлением говорил:

– Отличный лагерь, полковник Фолькоф, и, главное, так быстро возведенный такими малыми силами.

«Знали бы вы, чего мне это стоило».

Но лагерь окажется мал для целой армии, так как к вечеру генерал должен был привести еще около двух тысяч человек. Зная это, Волков велел Шуберту начать разбивку новых мест за пределами лагеря и подготовить площадку для шатра генерала. Также он приказал поварам готовить еду в расчете на то, что уже с вечера придется кормить больше четырех тысяч человек.

Но все эти приготовления не сыграли никакой роли. Ничто не помогло задобрить генерала. Фон Беренштайн, только появившись, сразу позвал Волкова к себе.

– Крепость отстроили, – брюзжал фон Беренштайн, проходя по лагерю. Шел он тяжело, опирался на палку, как старик. – Долго тут сидеть думаете? Пока провизия не кончится?

– Как приказано было, – отвечал Волков, – велено было сохранить обоз, я и сохранил. Велено было поставить лагерь, я и поставил.

Другие офицеры шли следом, прекрасно слыша их разговор.

– Велено вам было лагерь ставить на том берегу реки, – продолжал отчитывать его генерал. – А теперь что?.. Как переправляться думаете на виду у мужичья? Штурмовыми колоннами пробиваться?

– Я не мог поставить лагерь на том берегу. Это было невозможно, хамы уже ждали меня на этом берегу. Мне пришлось принять бой.

– Да-да, читал я ваш рапорт. Приняли вы бой и при этом потеряли много людей… Да, кстати, я не вижу ваших прекрасных арбалетчиков. – Генерал остановился и стал притворно оглядываться по сторонам. – Кажется, нет их нигде?

– Они сбежали во время боя, – не стал врать Волков. Он едва удержался, чтобы не спросить в ответ у генерала: «Где полк фон Клейста и небольшой обоз, что шел с вами?» Слава Богу, что дал ума промолчать.

А фон Беренштайн не унимался:

– Вот! Деньги, брошенные на ветер. Жуликам пришлым деньги подарили. Три месяца содержания выдали небось?

Генерал хотел, видно, намекнуть, что сбежали они неспроста, но Волков пресек эти домыслы.

– Всего месяц вперед оплатил, – ответил он быстро.

Генерал махнул на него рукой.

– Не умеете вы, Фолькоф, даже солдат правильных выбрать. Уж и не знаю, как вы умудрились от государя нашего патент на чин полковника добыть.

И все это генерал говорил при других офицерах, причем при младших офицерах его же полка. Тут и Рене был, и Хайнквист.

– Я патента не добывал… – начал было кавалер.

Но фон Беренштайн оборвал его пренебрежительным жестом.

– Оставьте, знаю я подобных ловкачей.

Волков побагровел. Снова едва сдержался, чтобы не ответить грубостью. Сдержался, но у него в который раз за последнее время кольнуло в груди.

А генерал пошел дальше, оглядывая лагерь и продолжая брюзжать:

– Ему велено было лагерь поставить, а он форт возвел, да с пушками, чуть не крепость с редутами, видно, до зимы тут собирается сидеть. Пока провиант не кончится. – Он скривился, как от кислого, а потом повернулся к офицерам: – Господа, нам, подобно полковнику, сидеть тут не пристало. Маршала нашего славного с нами нет – что ж, мы сами сподобимся. Отребье и нападает на нас исподтишка, потому как в честном бою тягаться с нами не может. Посему надобно нам, господа, навязать ему нашу волю и склонить к генеральному сражению. Согласны со мной?

Офицеры ему возражать не смели, соглашались. Волков молчал, хотя, в принципе, тоже был согласен с генералом. И фон Беренштайн продолжал:

– Так что прошу вас, господа, думать и к завтрашнему дню, если у кого появятся мысли какие, обратить их в план и обдуманную диспозицию. А сейчас можете быть свободны, идите к людям своим. Кроме вас, Фолькоф.

Офицеры поклонились и разошлись, и как только они разошлись, генерал спросил:

– И где же вы думали поставить мне палатку?

– Если вам будет угодно расположиться в лагере, то, надеюсь, вас устроит южная стена. Там телеги, лошадей нет, кашевары костров не жгут, там и потише будет.

– Распорядитесь там и поставить, – повелел генерал.

Там ему палатку и поставили, место действительно было неплохим, разве что за южной стеной находился овраг, у которого были оборудованы нужники, а так место вполне хорошее.

Этим же вечером, гремя барабанами, с развевающимися флагами подошла пестрая, яркая колонна ландскнехтов. Три роты, не менее шести сотен человек, возглавлял капитан Зигфрид Кленк – бодрый человек в огромном берете, ехавший верхом на стареньком мерине. Теперь ужин нужно было готовить на пять тысяч человек.

Даже учитывая, что в лагере находилась тысяча с лишним возниц, кашеваров, саперов, всяких других людей ремесла не воинского, все равно выходило число внушительное. Волков прикидывал, прохаживаясь с Хайнквистом по лагерю, что, даже оставив на месте крепкую охрану, генерал фон Беренштайн сможет выставить в поле три тысячи двести, а то и три тысячи четыреста человек, среди них три сотни кавалеристов. Кавалер видел мужиков в деле и не был о них излишне высокого мнения. Уж не горцы, это точно. А учитывая, что среди армии генерала фон Беренштайна были шесть сотен хороших солдат Волкова, не считая его же отличных стрелков, и шесть сотен ландскнехтов, успех мужичья казался весьма эфемерным.

Теперь кавалер почти успокоился. И черт с ним, с генералом, и его едкими придирками, неделя пройдет, две, они разобьют мужиков, и он, получив свою долю добычи, поспешит сначала в Ланн, просить нового епископа на кафедру Малена, а потом к себе в Эшбахт. Причем со своим полком. Да, дел у него было много. Поэтому он должен был высыпаться и в эту ночь спал как всегда прежде, то есть как усталый солдат.

А утром, еще кашевары только раскладывали по мискам нелюбимое солдатами просо с небогатыми кусками солонины, в лагере появилась карета с мрачным и залихватским кучером. Волков сильно удивился бы, увидев карету, которая въехала в лагерь без его разрешения, но впереди ехал Максимилиан и еще один верховой. Карету кавалер узнал. Не из дешевых, а кони так и вовсе отличные, вся четверка хороша.

Когда карета остановилась посреди лагеря на виду у всех солдат и пришедших завтракать офицеров, так из нее вывалилась здоровенная девица. Она откинула ступени, Максимилиан спешился, быстро подошел к открытой дверце, и уже после этого, протянув ему руку и придерживая юбки, показалась молодая девица явно благородного происхождения. Ну, а кто иной, как не дева из благородного семейства, мог с таким недовольством, а может, даже и презрением осматривать солдатский лагерь и всех там присутствующих мужчин. Солдаты отводили от нее взгляд, ну ее к лешему, а офицеры кланялись весьма любезно.

– И где мне жить придется? – недовольно спрашивала она у Максимилиана, отвечая на поклоны офицеров едва заметным кивком.

– Прошу вас, госпожа. – Максимилиан рукой указал на пристанище Волкова. – Думаю, полковник уступит вам свой шатер.

Волков уже шел к ней. Он на глазах у всех обнял прибывшую весьма радушно и повел в шатер.

Там, расправив платье, Агнес уселась на раскладной стульчик, все с тем же недовольным видом стала осматриваться. Ей все не нравилось: кровать из мешков с горохом, которую лишь отчасти делали удобными перины и простыни. Вместо платяных шкафов – ящики с оружием и пустой ящик из-под доспехов. Два крепких сундука с полковой казной и личными ценными вещами полковника. Никаких удобств. Но вот ковры, серебряный кувшин для умывания, медный таз и медная ванна ей пришлись по душе.

– Как доехала? – спросил Волков с улыбкой, наблюдая за ее недовольным лицом.

– Очень быстро, – ехидно заметила Агнес, которая была утомлена долгой дорогой и раздражена постоянными уговорами Максимилиана ехать быстрее и отдыхать меньше. Она тут же взглянула на кавалера. – А спать я где буду?

Волков кивнул на свою кровать.

– Там, мне сделают другую. Авось мешков с горохом в лагере предостаточно.

– А долго мне тут жить?

– Пока надобна будешь, – неопределенно отвечал он.

– А куда же по нужде мне ходить? Где мыться?

Волков молча встал, откинул полог шатра.

– Фейлинг, инженера Шуберта ко мне! – Он повернулся к Агнес. – Есть хочешь?

– Мыться желаю, юбки нижние желаю сменить, а еще желаю знать, зачем тащили меня сюда три дня без малого, коней надрывали.

– Ничего, кони твои крепки, а помощь мне твоя не помешает.

Агнес порозовела: опять этому сильному и непреклонному человеку, коего все почитают за храбреца-вождя, была нужна ее помощь. Это ей льстило, это ей приятно было. Не зря ехала.

– Так что за помощь требуется? – спросила девушка.

Волков ни мгновения не раздумывал, в мыслях и словах он был уверен:

– Колдовство одолеть надобно. А колдун очень умел.