Натан не закрыл лэптоп.
Фиона улыбнулась. Экран, на котором появилась заставка, казался сейчас скрытыми во мраке воротами в мир тайн. Временами Фионе хотелось прикоснуться к этим тайнам, но она всегда вовремя останавливалась. Если Натан не хотел ей сам сказать, над чем он каждый вечер работает допоздна, она не хотела допытываться.
Со времени, когда она оставила хакерство, девушка считала делом чести не добираться до тайн других людей. Тем более, что повода не было. Ее радовало, что Натан снова пишет, и она не намеревалась ему мешать. Со времени возвращения из Нонстеда она не сумела найти работу, а средства Натана, хотя и были большими, но точно не были бесконечными. А цена жизни в Нью-Йорке росла с каждой минутой.
Девушка с напускным пренебрежением махнула рукой, скрутила рыжие волосы в косу и вновь занялась уборкой. Они оба были свободолюбивыми и квартира, которую вдвоем снимали, вечно была захламленной. Раз в несколько дней Фиона включала громкую музыку, одевала резиновые перчатки, хватала тряпку, и начинала пробиваться через стопки книг, журналов и компакт-дисков, залежи кружек с остатками кофе, полные пепельницы, мириады разбросанных носков и трусов. Выбрасывала пустые коробки от пиццы, смятые пивные банки, бутылки, обертки от шоколадных батончиков, раскладывала книжки на полки, протирала столешницы и окна, выбрасывала окурки. Она любила убираться. Уборка давала ощущение, что она наводит порядок в собственной жизни, которая все еще не пришла в норму. Она не могла забыть Нонстед. Она все еще помнила события в “Перекрестке” и в доме Натана. Чувствовала себя обворованной и измазанной. Она еще часто плакала по ночам. О походе к психотерапевту не могло быть и речи. Кто бы поверил в ее историю?
Временами девушка хватала телефон, намереваясь позвонить Анне. Хотела узнать, только ли она так сильно все переживает. Хотела знать, живет ли кошмар в сердцах других участников событий. Но она так и не решилась. Может быть, Фиона не хотела бередить заживающие раны. А может, не хотела разочаровываться.
По мнению Скиннера, городок вернулся к притворству, что все идет наилучшим образом, и это было единственным, что жителям Нонстеда действительно удавалось.
Анна была сияющей и радостной. Вместе с Ванессой она приезжала в Нью-Йорк.
Фиона и Натан ходили с ними в зоопарк и Музей естественной истории. Никто и словом не обмолвился о произошедшем в Нонстеде.
Дартсуорт излучал оптимизм, присылал Натану договор на второй сборник. Обещал золотые горы.
Агент Соул удовлетворился коротким, формальным слушанием.
Фиону не удивило бы, если бы пастор Рансберг вернулся к излечению и спасению людских душ.
Убирая пивные банки, стоящие вокруг лэптопа, Фиона вычистила пепельницы и протерла тряпкой клавиатуру. Экран неожиданно ожил. Нетерпеливо мигающий курсор указывал место, на котором Натан остановился.
Фиона наклонилась и прочитала написанное. А потом села, схватилась за мышку и перешла к началу текста.
С каждой прочитанной строкой солнечный день угасал, а шум города все больше напоминал вой сирен.
Фиона схватила телефон и набрала номер Скиннера. Откашлялась.
— Привет, Скиннер, — сказала она. — Слушай, не знаю, зачем тебе это говорю, но ты должен знать. На всякий случай, если вдруг что. У меня плохое предчувствие. Слушай, Натан вновь начал писать. Хрен там, это хорошо. Послушай, Скиннер… Он пишет о тебе.