Город теней

Глава 14 Деревенский оборотень

Санкт-Петербург, О.С.Б.

Дневник Вадима Кораблева

Работать меня поставили в паре с Бимом. Конечно, на самом-то деле никакой он не Бим, а Леха. С именами тут вообще нечто странное. Если сотрудник родился в Запределье, чаще всего у него шведское или финское имя. (Юхани — исключение, он говорит о себе: «Просто я — самый обыкновенный ингерманландец»).

А Бим — он не совсем питерский, родился в деревеньке где-то под Волосово, работал трактористом, только угодил по окончании отсрочки вместо какой-нибудь танковой части на флот, в родной мой Кронштадт.

Собирался там и остаться, работать на верфи, но совершенно случайно попался на глаза гостившему в яхт-клубе господину Ольховскому, начальнику Светлых.

В результате наш моряк досрочно демобилизовался и оказался вместо верфей в здании О.С.Б. на Петроградской.

Дело в том, что Леха, он же Бим — оборотень. Этому можно бы не удивляться, если бы он был саблезубым кошаком или волком. Но в своем оборотническом состоянии он — самая обыкновенная собака. Да еще и дворняга — здоровенная такая кудлатая беспородная псина.

Редкость, между, прочим, большая. Волки-оборотни в городе и области встречаются, даже лисы и шакалы есть, хоть климат здесь для последних неподходящий. А вот собак давно никто не видел. Так что господин Ольховский, человек мудрый, и решил такое сокровище к рукам сразу прибрать.

Просто почти все оборотни, которые здесь, а не в Запределье родились, существа крайне нервные и с большими закидонами — достаточно на братцев-верволков поглядеть. Тамошние, впрочем, тоже не сахар, Редрик среди них — редкое и приятное исключение.

Известно, что все поголовно оборотни похожи по характеру на свои звериные воплощения. Естественно, что Лешка, как истинный пес, имел характер простецкий, добродушный, и все хорошее долго помнящий. Для работы же в Запределье оборотни куда лучше людей подходят, да и им полезно. Побегают там в истинном облике, зато потом здесь странными снами не мучаются. Так что ему просто судьба была рано или поздно попасть в какую-нибудь магическую организацию — слишком ценный сотрудник.

«Бимом» Леха сам себя прозвал. Когда он только в О. С. Б. появился, над ним верволки стали довольно зло шутить, не реагируя даже на внушения Эйно. То Бобиком обзовут, то Тузиком или Шариком. А еще хуже — сравнения с булгаковским Шариковым.

Понятно, почему так вышло — это ж волки, народ дикий, собак по факту презирающий. Эйно не раз принимался их увещевать — но ведь это бесполезно.

В один прекрасный момент вспомнил Леха любимую с детства печальную книгу и заорал на всю столовую: «Я тебе не Шарик, а Бим, понял!»

Серый и Димон даже смутились, что за ними наблюдалось нечасто.

В «Астре» с почти военной субординацией было Лехе тяжеленько. Оттого он частенько прибегал кофе глотнуть и потрепаться на наш этаж в общую комнату отдыха — ту, которая с камином. Мы с ним и подружились. Я в Кронштадте родился, а он там служил, я в Волосово на картошку ездил два года, а его деревенька от наших бараков в двух верстах.

Сближало и то, что мы оба, считай, новички. Оттого, когда начали подбирать пары для практики, я подошел к Марине и попросил нас поставить вместе, упирая на то, что Бим в О.С.Б. уже третий год. Она улыбнулась Ольховскому, и все как-то само собой уладилось. Вот и шли мы в Запределье по набережной все того же Обводного в сторону Лавры, над которой поднимались в небо гигантские светящиеся столбы цветом от голубого до фиолетового. Такие есть над всеми действующими храмами, но по одному, а над Лаврой всегда стоит целая куча, словно колонны. А иногда между ними играют отсветы, схожие с северным сиянием.

Бим вдруг перекинулся в собаку и начал интенсивно нюхать асфальт. Потом вернулся в человеческий облик и заявил, встряхиваясь:

— Тут с нашей стороны кто-то шел. Только что. Догоним?

Я кивнул и заторопился, переходя не на бег, но на спортивную ходьбу. Направлялся наш клиент явно к «Княжьему шлему». Есть в Запределье такая кофейня-клуб на углу Обуховской Обороны и улицы Качалова. Ее контрабандисты с нашей стороны посещают частенько, поскольку около Лавры даже днем относительно безопасно. Значит, перехватить следовало красавца до того, как он от груза избавится.

Хитрый, видать, попался тип, не захотел заходить со стороны Невского. Там и наш патруль может попасться, и местные гоп-стопщики, без них в любом мире никак, а метро — оно и у Лавры метро. Тут же обстановка такая, что средь бела дня понять, в нашем ты мире или в Запределье, можно только по шуму машин, да и то без полной уверенности: может, промзона к югу от Лавры живет своей странной жизнью.

Догнали мы его на вполне подходящей для триллера местности. Слева бассейн Обводного, кривая такая глубокая кишка, где плещутся (в той самой чистой водичке, в которой купаться можно, да не нужно) даже не «чуни», а кто-то покрупней, справа — железка, которая в Запределье проходит прямо по земле, притом почему-то узкоколейная, да еще и обрывается впереди прямо над краем канала, как трамплин. Далеко впереди, в переулке, жилой дом светится, он здесь до Качалова единственный. Короче, пейзаж потрясающий.

Торопится, значит, в сторону этого дома товарищ с большим таким рюкзаком и у него на рюкзаке только крупными буквами не написано, что он и есть наш клиент. Потому что здесь легкий осенний дождичек, а в Питере сейчас какая-никакая, а зима, вот он и топает в толстой дутой курке и зимних сапогах. Дышит, как загнанная лошадь, хотя ноша вроде и не тяжелая, и явно трусит. И вот поворачивается господин контрабандист и видит: несется за ним форменная собака Баскервилей, сверкая глазищами.

Бим в своем собачьем обличье — зверь не мелкий, с хорошей овчаркой потягается. За ним бежит тип в легкой курточке и кроссовках, снимая зачем-то перчатки — не иначе как колдовать готовится. Контрабандист рванул вперед, к Неве, не разбирая дороги. И, по всем законам жанра, споткнулся черт знает обо что, да так, что пропахал носом, а рюкзак аж по шву лопнул.

Подбегаю я и вижу следующую картину: «клиент» так и стоит на четвереньках, забыв, что он двуногое прямоходящее, и только что не поскуливает, а рядом Бим с озадаченным видом обнюхивает валяющийся на замшелом асфальте школьный глобус. Еще штук пять раскатилось в стороны, да парочка из рюкзака торчит.

Представьте себе мою реакцию… Хохот, наверное, был аж в «Шлеме» слышен.

Оказалось, что среди эстетствующих жителей Запределья прошла мода на глобусы, поскольку более смешной штуки, чем шарообразный мир, с их точки зрения и представить невозможно. Некий нищий студентик, родом откуда-то из-под Пскова, наладился их таскать на перепродажу. Брал частью нашими баксами, которые в некоторых местах Запределья тоже хождение имеют, частью — царскими серебряными полтинниками, да и с собой прихватывал простенькие плетенки-«везунчики». Такую игрушку даже артефактом назвать язык не поворачивается. Берется три полоски кожи и сплетается особым образом в косичку «на счастье». Дохнет эта штука в нашем мире за неделю-другуто, действует без гарантии, хотя по-своему весьма полезна. Если ее носителю, например, нужно на экзамене вытащить три билета из тридцати возможных, то, скорее всего, именно один из этих трех ему и попадется. Если человек опаздывает на последнюю электричку, она, вероятно (но не обязательно, заметьте), тоже задержится.

Вот и отправился нерадивый студиозус за партией «везунчиков» перед самой сессией, притом исключительно для личного пользования.

Над нашим подвигом хохотали еще недели две. Мне почему-то доставалось мало, зато Бим заработал титул «грозы наглядных пособий».

Студиозус, как я слышал, доучился нормально — разумеется, под контролем О. С. Б. Потом, насколько я знаю, его все же взяли к нам — в злополучный отдел, которым руководил некий Воронов.

Но мы к нему больше никакого касательства не имели.

Жизнь потихоньку наладилась — много о чем можно порассказать, но — когда будет время.

Ближе к празднованию трехсотлетия Питера напомнили о себе горячо любимые Воины Армагеддона. Что именно они хотели сделать, рядовому составу О.С.Б., по-моему, не вполне ясно до сих пор. Известно только то, что готовилась, не какая-нибудь там манифестация или вульгарное политическое убийство, а глобальная пакость магического класса.

Как уж там готовился С.В.А. начать обыгрывать знаменитую фразу «через триста лет и три года быть Петербургу пусту», не знаю. Но первый удар должен был прийтись по нам. Отражали его на основе хитрых манипуляций с причинно-следственными связями. Одним из моих заданий, например, было в указанный день в строго определенном дворе накормить «вискасом» не менее десятка кошек, притом «вискас» годился только из кролика. Мой тезка Вадик, наш сисадмин, разослал по разным адресам три сотни весьма странных писем. Бим писал на скамейках непонятные слова и очень радовался, что они не матерные. Эд с Настей, кажется, запускали ночью с какой-то крыши надутые гелием шарики со смешными рожицами.

Редрик, Юхани, Эйно и еще человека четыре три дня вообще не вылезали из Запределья, а Марина исчезала и возвращалась еще более таинственно, чем обычно. До сих пор не знаю, какие из произведенных всеми нами действий являлись реальными составляющими плана Ольховского, а какие служили только для отвлечения внимания противника.

Но когда наступила круглая дата, все грандиозное заклинание С.В.А. бумерангом ударило по своим авторам, а заодно — и по их соратникам.

Когда были подведены итоги, оказалось, что погибло не менее двадцати заметных фигур из элиты питерского С.В.А., почти все сильные маги, еще несколько человек пропало без вести.

Власти, как ни странно, такая смертность не удивила. Жара, инфаркты и инсульты, отравления — все причины оказались естественными. На фоне общих итогов праздника — ничего из ряда вон выходящего. Одной дешевой водкой народу больше потравилось.

Правда, Марина общего победного настроения не разделяла.

На инструктаже она выдала следующее:

— Сейчас мы сменили известное зло на неизвестное. Кроме того, Москва наверняка попытается перехватить лидерство. Новые деятели станут выслуживаться перед ней, как могут, старясь вернуть самостоятельность. Они обязательно покажут зубы, притом — раньше, чем все мы думаем.

Она оказалась права.

Пару погибших, Мистика и Полковника, даже Эйно считал вполне вменяемыми. Мистик, маг довольно умеренных, если можно так выразиться, взглядов, возглавлял раньше Светлых в питерском С.В.А.

После его гибели власть в Питере окончательно захватили Темные, а их нового шефа тот же Эйно в запале называл теми словами, которые не стоит записывать, но прочитать можно на каждом заборе. Впрочем, и этот тип недолго продержался — хотя следующий оказался еще гаже.

До этого противостояние С.В.А и О.С.Б. проявлялось только в виде мелких пакостей, этаких комариных укусов, и подбрасывания соли в чужое варево. Зато теперь началась настоящая незаметная война.

Контрабандисты, подталкиваемые С.В.А., стали фатально наглеть. В городе, откуда ни возьмись, появлялись древние и очень опасные артефакты, притом попадали они в руки людей совершенно безграмотных, но обладающих зачатками силы. Пару раз оперативникам чудом удавалось предотвратить прорывы Запределья, кратковременное создание областей, через которые могло в наш мир влезть все, что угодно, от диких грузовиков до полностью энергетических существ. Впрочем, в хрониках О.С.Б. эти события описаны весьма подробно. Мое личное участие ограничивалось работой на подхвате, геройствовать никто не давал, да я и сам не рвался.

Закончилось это «черное лето» многоходовой комбинацией С.В.А., в результате которой погиб Ян, наш совсем юный стажер, а все Запределье было взбаламучено.

Именно после этого всегда изображавшая непроницаемо улыбающегося сфинкса Марина неожиданно развила необычную активность.