Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ)

Я отскочила на шаг назад, меня трясло от злости и от удара, передние зубы шатались – я невольно прижала ладонь ко рту, ухватившись за больное место. Горислав переступил тело и шагнул ко мне, ухватил мою руку, с силой дернул, открывая лицо.

— Потерпи, – сказал он. От жилистой старческой руки исходило упругое мягкое тепло. Горислав провел пальцами по моему лицу, будто гладил, губы шептали что-то непонятное. А боль вдруг погасла. Исчезла, будто ее и не было вовсе. – Легче?

Я ошалело кивнула, осторожно вытирая кровь. Зубы больше не шатались.

— Идем. – Старец потянул меня за руку, и мы побежали туда, откуда явилась толпа. Я отметила, что нога тоже больше не болит.

— Что здесь происходит? – на бегу выдохнула я, следом за нежданным попутчиком заворачивая за угол заборчика, за которым узнала дом Нэйси и Лесли. – Кто вы такой?

— Я – Настоятель, – коротко ответил Горислав. Бежал он с нестарческой скоростью, и я с трудом за ним поспевала. – Они пришли из-под земли.

— Из подземного города?! – Глаза мои распахнулись, невзирая на дым. – Как... как они нашли дорогу?!

Горислав, не снижая скорости, проницательно покосился на меня.

— Может, они шли по вашим следам?

В груди будто бы обожгло холодом. Мамочки... Это ведь мы привели их сюда.

Правильно. Все сходится. Выследили...

— А как же... мы им ничем не помешаем? Они же весь город разнесут!

— Чем мы можем им помешать?.. – Горислав неожиданно остановился. Огляделся. Вокруг было темно, и только через улицу из распахнутой настежь двери лился яркий свет. Не огненный, а обычный, электрический. И никого вокруг не было.

— Можем! – вскинулась я. – Я видела, что ты умеешь. И я кое-что могу...

— Куда – против вооруженной толпы! – Горислав встряхнул меня за плечо. – Осади. Я могу усмирить одного подонка – но не сотни разъяренных подонков одновременно, – продолжал он спокойнее. Я притихла.

— Он мертв?

— Нет. Он скоро очнется. Я не убиваю живое.

Я обессиленно сползла по стене дома, у которого мы стояли.

— А тварей?

— Те, кого вы называете тварями, тоже часть Природы. Искалеченная, изуродованная – но часть. – Горислав опустился рядом. – Отдохни, дочка. Ты устала.

— Некогда отдыхать... – Я возражала – и знала, что в ближайшее время не поднимусь. Просто-напросто не смогу. В висках стучало отбойным молотком, в глазах темнело. Больно резало загнанное сердце. Как бы приступ не схватить... – А если... если они нападают – тогда что?

— Существуют другие методы. Ты видела.

Я сделала попытку подняться, но тело будто налилось свинцом.

— Горислав... ты знаешь Дэннера?.. Он говорил, ты его знаешь...

— Знаю.

— Ему помощь нужна. Понимаешь, Нэйси с Алисой ушли на завод, Обрез пошел за ними и сам попался, а Дэннер пошел выручать Обреза... – Каждое слово приходилось буквально выталкивать, но я не сдавалась. – Их всех надо спасать... Дэннера оборотень укусил...

— Я видел, – сказал Горислав и протянул руку. – Прости... – Ладонь легла мне на грудь – сердце успокоилось. – Так-то лучше.

— Благодарю, – сказала я, с облегчением распрямляясь. – Он не справится один.

— Ты права. – Горислав поднялся. – Идем.

— Куда? – вскочила я.

— В Храм. Через лес нам не пройти.

— А зачем...

— Увидишь.

Я кинулась следом за ним, и тут увидела на обочине дороги женскую фигурку. Жива?..

— Горислав, погоди!

— Идем! Да куда тебя...

Но я свернула с дороги, перебежала проезжую часть, склонилась над женщиной. Она лежала лицом вниз и, кажется, еще дышала. Я осторожно перевернула ее на спину и узнала пианистку из бара. Женщина приоткрыла глаза, губы шевельнулись.

— Что?.. – Я наклонилась к самому ее лицу, изо всех сил стараясь разобрать тихий невнятный шепот.

— Она... она сбежала... – услышала я. – Ее надо найти...

— Кто сбежал? – Руки мои привычно исследовали тело на предмет повреждений. А вот и рана – огнестрельное в брюшную полость. Здесь так просто не поможешь.

— Найдите ее...

— Горислав, ее надо в госпиталь отнести. Здесь недалеко – вон он, за ротондой, видишь?

— Я знаю. Отойди. – Старец присел рядом, провел руками по животу раненой. Подхватил на руки, поднялся.

— Я думала, ты лечить можешь.

Горислав покачал головой.

— Такое мне не вылечить. Я только остановил кровотечение.

— Тогда идем скорее.

И мы снова побежали, на этот раз в сторону госпиталя.

Дэннер

Дверь вылетела с одного удара.

Картина, открывшаяся мне, поражала своей жестокостью, и все мои недавние размышления моментально показались наивными и в корне ошибочными.

И в этом, скажешь, люди виноваты?!

Селиванов, ты идиот, вот что я тебе скажу. Лучше вообще не думай – нечего тратить драгоценное время на то, что тебе не дано от Природы.

Обрез, связанный по рукам и ногам, висел вниз головой, притянутый ремнями к потемневшей от времени потолочной балке, одежда на нем была изорвана, кровь из многочисленных ран тяжелыми градинами капала на пол. Висел он так явно давно, судя по вздувшимся на лбу и висках жилам и багровому цвету лица. Мой старый знакомец Волейнар в волчьем обличье сидел в углу и зализывал рану на боку, нанесенную моим ножом, а рядом с Верретом стоял здоровенный бородач с каким-то острым крюком в руках.

— Явился, – хрипло, но довольно констатировал Волейнар, щуря на меня хищные желтые глаза. Добро пожаловать.

Обрез приоткрыл мутные глаза.

— Селиванов... – хрипло выдохнул он. – Вовка...

Меня бросило в жар.

— Вы что, совсем охренели?! – заорал ваш рассказчик, выхватывая меч. – Патруль, вашу мать! Пишите себе некролог! Можете начинать прямо сейчас – времени у вас считанные секунды!

— Остынь. – Бородач обернулся. – Ты больше не патрульный, забыл?

Волейнар улыбнулся, демонстрируя крепкие зубы, и произнес, сладко растягивая слова:

— Ты теперь тварь. Не-ечисть. Мерзость лесная. И твои драгоценные друзья с радостью убьют тебя при первой же возможности.

Я невольно усмехнулся. Оратор нашелся.

— Без радости, братец, вынужден тебя разочаровать, ты уж извини. Это вы не знаете что такое человеческие чувства. Но и убьют – вряд ли. Я сам себя убью, а такой тварью как вы не стану.

— Уже становишься, – заметил бородач, задумчиво поигрывая своим крюком. – Ты послушай лучше. Волейнар молодой еще, глупый. Но он прав. Ты для них чужой. Зверь.

— Я не зверь, – сказал я. – Я тварь, противная самой Природе. Знаю, к чему ты ведешь. Сейчас будет агитация к переходу на твою сторону. Так вот, не трать время. И освободи моего друга, пока я сам его не освободил. Добром прошу.

— Он для тебя по-прежнему друг, а ты ему – враг и объект охоты, – возразил бородач. – Подумай.

Нет уж, такой ошибки я больше не совершу. Размечтался.

Он не успел даже вскрикнуть. Серебряная пуля вошла в глазницу – и бородач, не издав ни единого звука, грузно повалился на пол.

Волейнар вскочил. Зарычал, принимая боевую стойку.

Но в хижине было слишком тесно, а он стоял в углу, и деваться ему было некуда. Я почувствовал, как бешено забилось сердце, как во всем теле нарастает боль, будто выламывает каждый сустав, – трансформация, – и мысленно усмехнулся. Надо же, успел.

Волк прыгнул. Мы отлетели к стене, я впечатался спиной в бревна, Волейнар прижал меня, как тогда, у Храма. Дыхание обожгло лицо, из приоткрытой волчьей пасти капала слюна.

— Упрямый осёл. – Волейнар коротко рыкнул. – Придется тебя убить.

Я осторожно попробовал вдохнуть. Не получилось.

— Ты... остался один, не так ли?

— И что с того?

— Конец стае.

Сведенные судорогой пальцы последним усилием сжались на рукоятке пистолета, прогремел выстрел. Некоторое время я еще видел удивление в желтых звериных глазах, затем взгляд погас. Оборотень грузно повалился навзничь, придавив меня. В сердце.

— Дэннер... – Обрез дергался и мотал головой, пока я непослушными руками распутывал ремни. – Ты тоже... только не говори что ты тоже...

— Заткнись, Веррет.

Боль ослепляла. Наощупь я нашел последний ремень, дернул на себя руку с ножом, распарывая его, едва успел подхватить свалившегося Обреза.

— Володя... ты...

— Я сказал, заткнись.

— Как же ты...

— Сегодня полная луна, да?

— Да.

— Черт... Я так и понял.

— Нет!.. Не может быть...

— Идем, Джонни. Надо девчат спасать.

— Ты... ты ничего не видишь?

— Почти.

— Ты ранен? Что с тобой?

— В порядке я. Джонни. Просьба есть.

— Я тебя слушаю.

— Пристрели меня, как только все закончится.

— Дэннер!

— Заткнись и слушай. Они не должны знать. Ни Аретейни, ни Кондор, ни девки. Никто не должен знать кроме нас с тобой.

— Дэннер...

— Запишешь как погибшего при исполнении. Понял?

— Понял...

— Встать можешь?

— Могу, вроде. Но...

— Выполняйте, товарищ старший сержант!

— Слушаюсь...

— Вот и хорошо. Идем скорее.

Нэйси

Некоторое время мы крутились вокруг установки как кошки вокруг сметаны, но так и не смогли понять, как же ее можно отключить, и можно ли вообще. Тогда Алиса выдала совершенно гениальную мысль.

— А может, просто найдем рубильник и вырубим электроснабжение? – предложила она. Я даже рот раскрыла.

— Не так-то это и просто. Тут видишь, как все устроено – защищено.

— От кого?

— От таких вот, как мы, чтобы рубильники не дергали. – Я вздохнула. А как еще-то ее отключить? Мы же не умеем.

Я сползла по стенке прозрачной стеклянной кабины, внутри которой как будто бы тревожно перемигивались лампочки и разноцветные диоды. Сейчас горели синие и зеленые. Как гирлянда на старой новогодней открытке. Алиса пошла в обход установки, держась за ее пыльный теплый бок. Давайте-ка подумаем... Мой отец... в те времена, когда он еще был моим отцом, а не тварью из тумана, работал на электростанции. Уж наверное, он разбирается во всех этих вещах. Но теперь его не спросишь...

Мне вдруг сделалось обидно и как-то очень одиноко и холодно. Мы были одни во всем этом громадном институте, окруженные древними механизмами, и не было рядом никого, кто мог помочь, подсказать, предостеречь. Впервые приходилось все делать самим – самим пробираться через бесконечные темные коридоры древнего здания, самим сражаться с рекой, самим принимать решения. Не было ни Дэннера, который мог положить руку на плечо и заверить, что мы все-все сможем, не было Лидии, которая погладила бы по голове и приласкала, не было Джонни Обреза, который дал бы команду. Мы были одни. И мы не знали, что нам делать дальше.

Я встала и, задумавшись, машинально стукнула в пыльное стекло. Оно вдруг замерцало и пропало. Я даже отшатнулась. Внутри кабины было чисто и пахло озоном.

— Пройдите на платформу, – неожиданно громко произнес какой-то металлический голос. Я аж подпрыгнула, и услышала, как из-за установки вскрикнула от неожиданности Алиса.

А внутри громадного металлического тела машины вдруг вначале тихо, затем все громче и громче, быстрым тревожным крещендо нарастал гул. Алиса подбежала ко мне.

— Нэйси... – прошептала она, ухватив меня за рукав. – Это что?.. Как ты ее включила?!

— Я... не включала... – испуганно пробормотала я, отступая. Но Алиса подтолкнула меня обратно.

— Не отходи, – сказала она. – Вдруг рванет. Как-то подозрительно она гудит...

— Это она включается...

— Запуск через десять секунд. – Над кабиной вспыхнули большие часы. – Девять... восемь... семь...

— Прошу вас встать на платформу и держаться за поручень! – строго повторил первый голос.

— Мама! – пискнула я, машинально вспрыгнув на невысокую серебристую платформу и вцепившись в выступающую из небольшого сенсорного пульта, скобу. На экране прямо перед моими глазами замигали красные цифры – шестнадцать нолей.

— Укажите дату перемещения, – продолжал голос. – В противном случае вы будете отправлены в последнюю из точек перемещения.

Я не знала, как здесь указывать дату – но цифры вдруг перестали мигать и вспыхнули сами собой. "2086:13:05:06:22:44:07". И ниже еще несколько цифр.

Алиса подбежала сзади и обхватила меня за пояс.

— ...Три... два... один... ноль... запуск. Счастливого пути!

Растаяла прозрачная кабина, исчезли часы, и отовсюду навалилась темнота. Только ярко горели цифры.

— Почему она включилась? – прошептала Алиса.

— Не знаю. Может, сбой какой-то. Здесь же все старое.

— Может, убежим?

— Поздно.

Вспыхнул свет.

Я огляделась. Вокруг была все та же комната. Вот только что-то было не так...

Точно! Исчезла пыль, запах ржавчины и трещины по стенам, а появились столы, пульты – и, самое главное, люди! Их было двое, мужчина и женщина. Оба были одеты в знакомую бирюзовую форму, безупречно чистую и выглаженную – на мужчине штаны и свободная рубаха, на женщине – халат.

— Ой! – женщина порывисто обернулась. Глаза ее распахнулись в пол-лица. – Сережа!

— Ничего себе!.. – названый Сережей подбежал к нам. – Вы откуда?!

— Из... из Города... – пролепетала я, разглядывая их с не меньшим удивлением. – Алиса! Алиса, открой, наконец, глаза! Мы переместились!

Женщина подбежала с другой стороны. У нее были коротко остриженные кудрявые темные волосы и большие карие глаза. Она оказалась совсем молодой, не старше Аретейни на вид, худенькой и хрупкой.

— Девочки! Что с вами произошло?! Сережа, врача сюда!

— Понял, – огрызнулся Сережа, высокий, жилистый, с хвостом русых волос и редкой щетиной на лице. – Без твоих советов обойдусь.

— И чаю горячего! – напутствовала женщина. – Они ведь совсем замерзли!

— Отстань! – взорвался Сережа, бегом вылетая за дверь. – Михал Степаныч! Михал Степа-аны-ыч!..

Мы с так и не отцепившейся Алисой буквально вывалились из кабины, пачкая идеально чистый пол, а женщина в халате поддержала нас под руки.

— Ничего, – говорила она, – сейчас, дождемся медиков, вас осмотрят, потом пойдем в санитарный пункт, обработаем раны... не беспокойтесь...

— Тетенька, – неожиданно выдала Алиса. – Тетенька, нам Город спасать надо! Иначе в континууме дырку пробьет...

— Какую дырку? – даже остановилась женщина. Вернулся Сережа, и с ним пожилой мужчина в очках. На нем был белый халат с красным крестом на рукаве, а в руках, вроде, маленький пульт или счетчик. Этим счетчиком он нас и обвел. Приборчик тихо запищал, загорелась зеленая лампочка. Затем оранжевая. Мужчине это не понравилось – он нахмурился.

— Радиация зашкаливает, – сообщил он. – Надо отправить их в изолятор.

— Что вы, Михал Степаныч! – непреклонно сверкнула глазами женщина. – Это же дети!

— Вижу, что не наши научные сотрудники, – согласился Михал Степаныч, прищурившись. – Откуда вы?

— Из Города! – повторила я. – Не надо нас в изолятор! Мы должны отправиться назад и отключить установку!

— Какую установку? – уточнил Сережа. В руках он держал кружку с кофе, от которой поднимался ароматный пар.

— Нэйси, мы же в прошлом! – вдруг разнесся по помещению звонкий голос Алисы. – Они же ничего не знают! – Она обернулась к женщине. – Это вы оставили нам послание!

— Маша, не... – начал, было, Михал Степаныч, но женщина уже справилась с удивлением и снова решительно подхватила нас под руки.

— Для начала им надо привести себя в порядок, – непререкаемым тоном отрезала она. – Идемте, девочки.

Обрез

Я тащился за Дэннером через лес, а твари разбегались от нас как от чумы, и все, что там наговорил этот покойный оборотень, все больше и больше походило на правду. Вот метнулась в темноту крыса, вот исчез в переплетении узловатых корней волглый морок, а следом за ним улез обратно под землю упырь. Дэннер шел спокойно и уверенно, расчищая нам путь ножом, и пистолет в его руке был не нужен, так, pro forma. А я все никак не хотел поверить.

Только не Селиванов!.. Почему… Черт побери, как это случилось?!

Так я и спросил.

— Когда я Аретейни побежал спасать, – отозвался Дэннер, – я сцепился с Волейнаром. Он меня и укусил. Не жалей, Джонни. Не стою я твоей жалости.

— Заткнись! – не выдержал я, задыхаясь и цепляясь за деревья, чтобы не упасть – крови я потерял довольно много, и в глазах предательски темнело. – Заткнись, чертов идиот… надо было с тобой идти… с-сука…

Дэннер отвел ветку, пропуская меня вперед.

— Прости, – тихо проговорил он. Я, наверное, готов был его пришибить, но сил едва-едва хватало на то, чтобы переставлять ноги.

— И что? – Я послушно нырнул под ветку, обернулся. – Ты теперь оборотень, да?

Дэннер усмехнулся.

— Пока нет. Надеюсь…

Я заметил, что радужка у него отливает фосфорной желтизной. Трансформируется…

Не знаю, почему я вдруг закатил ему истерику. Только я остановился и выкрикнул:

— Ты кретин, Селиванов! И убивать я тебя не стану, понял! И…

— Джонни. – Рука Дэннера легла мне на плечо. – Оставь. Сделанного не воротишь.

Тут в глазах потемнело окончательно, и я сполз по стволу ближайшего дерева. Сил не осталось, болели раны, нанесенные крюком оборотня. Наконец, я сообразил, что для Селиванова теперь стал только обузой, а не помощником. Это никуда не годится.

— Оставь меня. – Было страшно умирать, да что ж поделаешь. Все умирают. – Я тебе только мешать буду.

Но Дэннер, конечно же, молча вздернул меня на ноги и, поддерживая за пояс, продолжил путь. Я всегда знал, что спорить с ним бесполезно.

Лидия

Сверху доносился какой-то шум, но проверить его источник мы не могли. И было страшно. Витька что-то писал в блокноте, Кондор хмурился, а Майя снова уснула. Вынужденное безделье было невыносимым. Может, там люди гибнут, а мы тут сидим, беспомощные, как крысы в клетке. Так продолжалось до тех пор, пока дверь палаты не распахнулась, и внутрь не ввезли каталку, на которой лежала бледная, как смерть Лаэрри. Она едва дышала и, кажется, была без сознания. Кондор рывком сел на кровати.

— Что там? – быстро спросил он у санитаров. Один из ребят обернулся, устало смахнув рукавом пот со лба. Вид у него был мрачный и сосредоточенный.

— Плохо, полковник. Участок сожгли. Полгорода разгромили…

— Кто?! – вскрикнула я. Второй санитар беспомощно развел руками.

— Я не знаю, – сказал он. – Там… толпа какая-то. Много народу. Твари знают, что происходит…

— А Дэннер? – Кондор подобрался, словно хищник перед прыжком. Куда ему, раненому…

— А Дэннер пропал. Ушел искать Нэйси и пропал.

Рыжую унесли получасом позже. Может быть, это была и не она, но других вариантов у меня не было. Я видела только укрытое простыней хрупкое тело на носилках, когда его пронесли мимо нашей двери два угрюмых санитара. Вверху, на улицах Города, что-то грохотало, перекрытие тряслось, с потолка сыпалась штукатурка. Мы не знали, что там происходит. Что-то страшное... Вскоре свет замигал и погас, а спустя несколько минут загорелся снова, только уже слабенько, еле-еле – запустили аварийный генератор.

Майя тревожно косилась на потолок. В затянувшемся молчании неожиданно резко прозвучал голос Кондора.

— Знать бы, кто напал, – сказал он. Майя вздрогнула.

— Я знаю, – сообщила она. – Это из-под земли. Завоевывать пришли.

Полковник резко сел на кровати.

— Что?!..

— Я пришла вас предупредить, – пояснила девочка, неуютно сжимаясь в комочек. – Они меня отпускать не хотели, а я все равно убежала.

Кондор тихонько выругался.

— Ну и как, предупредила в итоге?

— Да. Я Дэннеру сказала, но он, по-моему, мне не поверил...

— Может, и не поверил, но должен был принять к сведению, – сказал полковник. – Я Дэннера хорошо знаю.

— Он не справится с ними. – Я закусила губу. – Там народу много?

— Много, – вздохнула Майя.

— Отлично, – буркнул Кондор. – Хана городу.

Я глянула на его лицо, и немедленно захотелось тихонько завыть. Кондор никогда так не говорил. Он всегда уверял, что есть еще шанс, пусть небольшой, но есть! Теперь же, не найдя на его лице никакой надежды, я растерялась окончательно. Что делать?.. Раньше рядом были те, кто делал нашу жизнь более-менее безопасной и надежной – тот же Кондор, или Дэннер. Казалось, они всегда знали, как исправить ситуацию, и сами – осознанно ли, нет ли – успокаивали окружающих. А теперь... Кондор махнул рукой, Дэннер неизвестно, где.

И сделалось страшно.

Аретейни

И тут я, наконец-то, попала в Храм. Загадочный, манящий, печально известный. Тот самый, в который меня обещал сводить Дэннер, еще тогда, в наш первый день – как же давно это было!.. В который никак не удавалось прийти. Который возвышался над Городом, словно некое фортификационное укрепление, обещая тишину и безопасность, ибо все возможные твари по непостижимым для меня причинам, обходили, облетали и обползали его сторонкой.

Храм, одним словом.

Внутри он меня разочаровал, а вот снаружи, при более внимательном рассмотрении, я сразу же узнала библиотеку имени Ленина.

Ох, как же пообтрепалось старое, некогда величественное, здание за прошедшие века!.. Потускнело, потрескалось, местами обсыпалось – но не покосилось и не развалилось, стоит по-прежнему гордо, хоть и грустно как будто бы – но твердо стоит, ничего ему не сделается, никакие войны его не сломят, и даже само время над ним практически не властно. Пусть и перекрытия обрели неровные дыры, и по стенам поползли извилистые трещины, и крыша провалилась – дом стоит. Высокий, мощный, величественный. И словно бы смотрит на темные опасные улицы черными провалами окон. Удивительно, но время его практически не тронуло. Почему?.. Не знаю. Оно и дух великого русского народа, тот самый, что удалось воспроизвести много-много лет назад в этих самых домах, не покоробило и не сломило.

«Товарищи, разрешите мне поднять еще один последний тост! Я хотел бы поднять тост за здоровье всего русского народа!

Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающийся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза!

Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне и раньше заслужил звание, если хотите, руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны...

За здоровье русского народа!» – тихо пробормотала я, поднимаясь по обкрошившимся ступеням вслед за Гориславом, навеки врезавшиеся когда-то в память гордые слова. На глаза почему-то навернулись слезы. Знал бы товарищ Сталин, чем кончится история этого самого народа.

А может, она только начинается?..

— Быстрее, – обернулся настоятель. Я прибавила шагу.

Внутри Храм походил на некую безумную помесь коммуны и старообрядческой церкви. Большинство перегородок снесли, и теперь они валялись пыльными грудами битого кирпича, но центральный зал библиотеки остался практически нетронутым. Стеллажи кое-где рухнули, и книги вперемежку с кирпичами почивали на полу. Книги были повсюду – лежали кучами, громоздились стопками, валялись под ногами. Я осторожно переступила «Справочник автомобилиста 2084» и подняла «Историю СССР, конец XX, начало XXI вв». Увесистый том в винно-красном переплете и с вытесненным позолотой гербом на обложке. Целехонький – термопластик. Сдула пыль и зажала книгу подмышкой – для Дэннера. Ему будет интересно почитать, с чего все начиналось.

Дальше тянулась импровизированная «спальня», набросанные прямо на полу одеяла, столы со свечками, представленные простыми кусками листовой фанеры, положенными на «ножки» из все того же кирпича. Фанатики себя не баловали. В углу притулилась «ванная» – канистра с водой, лохань и рукомойник. Последний был привинчен к опустевшему книжному стеллажу, на полках которого были свалены вещи, не менее пыльные, чем все остальное здесь. Книги валялись неподалеку, заботливо укрытые пледом. На самом верху получившейся горки сидела темноволосая девочка лет десяти и сосредоточенно читала увесистый том.

— Жди здесь, – велел Горислав и умчался прежде, чем я успела раскрыть рот.

Вокруг больше никого не было, а девочка не обращала на меня никакого внимания. Покрутившись некоторое время без дела, я принялась исследовать близваляющиеся книжки, зачем-то раскладывая их на две стопки. Художественную литературу в одну стопку, научно-популярную – в другую. В помещении было полутемно, а книги были грязные и пыльные, приходилось щуриться.

«Энтомология, изд. I, класс Членистоногие». Теодор Драйзер, «Финансист». «Архитектурное проектирование общественных зданий и сооружений». Владимир Мезенцев, «Энциклопедия чудес»... Мне отчего-то казалось, что книги живые. Не хотелось бросать их вот так, на грязном полу. Они были как весточка из прошлого, рука, протянутая сквозь время, из моего мира – надежного и светлого – в мир будущего, в эту мрачную безысходность, и я радовалась знакомым книгам, как старым добрым друзьям. Одна книжка рассыпалась прахом, едва я откопала ее из-под других – старая, бумажная. Позади шелестнула, переворачиваясь, страница.

— Ты пришла.

Я даже вздрогнула от неожиданности и выпустила «Историю Средних Веков», она шлепнулась мне на колени. Голосок у девочки оказался чистый, но какой-то пугающий. Может, совсем недетской интонацией.

— Настоятель говорил, надо подождать, и ты обязательно придешь.

Я обернулась. Девочка смотрела прямо на меня. «Приключения Тома Сойера», значилось на обложке ее книги.

— Ну, и как тебе?

Я отложила Средние Века.

— Я бы тут прибралась.

Девочка сморщила нос.

— Долго.

— Не дольше, чем разбрасывать.

— Потом опять разбросают, – согласилась девочка. Она легко встала и подошла ко мне, глядя снизу вверх. Удивительно, что белая ее кофточка в этой грязи оставалась чистой, и даже ботинки ничуть не запылились. Я заподозрила, что имею дело не с человеком, но на привидение моя нежданная собеседница походила меньше всего. Впрочем, она могла оказаться кем угодно. – Так вот ты какая, значит.

— Какая?.. – Я немного растерялась под критически-оценивающим взглядом карих глаз.

— Такая, – исчерпывающе ответила девочка. Очень осмысленный диалог, блин! Куда там Горислав запропастился?! – Я думала, Знамение окажется именно таким, и так и есть.

— Э-э... знамение?.. – осторожно переспросила я.

— Да.

Я решила прекратить строить из себя испорченный телефон – все равно не пойму всех этих религиозных премудростей – и перевела разговор:

— А где все?

— В городе, – последовал вполне логичный ответ. Тут, к счастью, нас прервали.

— Аретейни! – Долгожданный настоятель несчастной библиотеки стоял в дверном проеме и махал рукой. – Скорее!

Я попрощалась с ребенком и, подхватив «Историю СССР», понеслась к выходу.

Дальнейшее превзошло все мои ожидания.

Я так и замерла, будто налетев на невидимую стену.

Перед порталом библиотеки целил в меня дулом облупившийся, но вполне целехонький Т-110.

Я раскрыла рот, закрыла его обратно, помотала головой. Не помогло. Танк никуда не делся. Более того, он, похоже, и не думал никуда деваться.

— Быстрее! – раздраженно поторопил Горислав от раскрытого люка. Нет, это ни в какие ворота не лезет.

Я подошла вплотную, провела пальцем по гусенице. Теплая. Если он только что приехал – то какого черта я его не слышала?!.. А может, это все сон, закралась безумная мысль. Поскольку сознание мое отчаянно сражалось со всем творящимся вокруг абсурдом, оправдания приходили как-то сами собой. Ну, да, я сплю, и мне все это снится. И Город – всего лишь плод моего воображения, фантасмагорический образ, всплывший из глубин подсознания.

Ладно, раз уж сон – тогда я ничего не боюсь. Но книжку все-таки возьму на всякий случай.

Спустя несколько минут мы с Гориславом толкались в темном, пахнущем железом и маслом, чреве боевой машины.

— Не думай, ты не спишь, – мельком обернулся Настоятель. Я распахнула глаза.

— Ты чего, мысли читаешь?

— Да. По глазам.

Я заткнулась и уселась поудобнее.

— Умеешь управлять?

— У нас все комсомольцы проходят обязательные военные учения. Топлива у нас хватит, Горислав?

— Полный бак.

— Видала я чудеса... – пробормотала я, откладывая книгу в сторонку и со вздохом запуская мотор.

Дэннер

Лес поредел. Все чаще попадались широкие просветы, выжженные проплешины в чаще. Идти сделалось легче – уже не приходилось расчищать себе дорогу от ветвей, корней, лиан и паутины. Твари примолкли, и с каждым нашим шагом, становилось все тише и тише – здесь, под смертельным излучением, почти никто не жил, только муравьи да крысы. Изредка попадались собаки, но все больше какие-то полудохлые, они даже не зарились на запах крови от Обреза. Казалось, сам воздух изменился, в нем разлился острый свежий запах озона, будто после грозы.

— Вот и Белая Черта близко, – сообщил из-за моего правого плеча Обрез. Я улыбнулся и перехватил его поудобнее, на что получил, конечно же, очередную порцию недовольного ворчания. – Тебе не надоело меня на горбу таскать? Добей.

И я невольно усмехнулся снова. Смех вырвался из груди – тихий и какой-то совсем невеселый. Бросить? Его?.. Джонни, Джонни, да ты неисправим.

— Заткнись, Веррет, пока по голове не стукнули. Из тебя получается отличный туристический рюкзак. Если бы у тебя был поясной ремень – цены бы тебе не было.

Веррет дернулся.

— Вовка… брось.

— Я сказал, заткнись.

Сапоги захрустели по уголькам – опять жженая земля, мертвые скрюченные колючие ветви, будто застывшие в последней агонии. Молоденькие, тоненькие деревца – у Белой Черты жизнь долго не держится. Мерное излучение изредка провоцирует вспышки белого огня, в считанные секунды способного испепелить гранитную плиту с меня весом. Опасный огонь, и неожиданный. Жалко деревья.

— Вода журчит.

— Река близко…

— Что? – не расслышал Обрез.

— Мы вышли к реке, – пояснил я. – Срезали угол через лес, а река делает излучину. Вдоль берега мы бы долго шли…

— Ясно… Ты не устал?..

— Нет.

— Дэннер…

— Ничуть. Успокойся ты, Джонни.

Он вдруг закашлялся, непроизвольно уткнувшись мне в плечо, и я почувствовал, как промокла рубаха. Хватил ладонью – рука окрасилась алым. Я стиснул зубы. Туман… Еще несколько часов в этом тумане – и ему крышка. Я непроизвольно ускорил шаг, едва не споткнувшись.

— Пожар где? – прохрипел сзади Джонни. Герой, твою мать…

— Уместная шутка.

Ветки торопливо шелестели навстречу, из-под ног шустро разбегались муравьи, шурша лапками по углям. Я провалился в лужу, выбрался, побежал дальше, неосторожно развернулся – одна ветка хлестнула по щеке, рана через несколько метров затянулась.

— Куда?.. Дэннер…

Наконец, лес кончился, деревья расступились, и впереди величественной бирюзовой скатертью раскинулась река. Волны отражали серо-фиолетовые слои облаков, играя оттенками – здесь серо-воздушный «замок», там – черный агатовый омут, и рядом – бирюзовая отмель. Красиво. Я увидел реку только потому, что тумана здесь практически не было. Должно быть, его высушивала Белая Черта, и он рассеивался рваными клочьями, прятался меж камней и деревьев. Я усадил Джонни на камень и, наконец, распрямился. Ух, счастье-то какое… пришли.

Обрез согнулся пополам в новом приступе кашля.

— Погоди. – Я стащил с себя остатки рубахи, оторвал полосу от рукава и смочил речной водой. Затем бесцеремонно повязал ее на лицо раненого.

— Зачем? – глухо донеслось из-под черной тряпочки, и Веррет упрямо мотнул головой, напоминая ребенка, которому в рот пихают ложку с кашей.

— Так тебе будет немного легче. – Я отступил на шаг, любуясь своей работой.

— Делать тебе нечего, Селиванов, – буркнул Обрез. – Ты бы еще мне люльку смастерил… из веток…

— Будешь дальше капризничать – так и сделаю, – с готовностью заверил я, исследуя мокрую землю, на которой четко отпечатались две цепочки девичьих следов. – Гляди-ка, добрались.

Обрез покачал головой.

— И как это они…

— По реке, – еще больше удивился я. – Гляди, вот здесь они вылезли…

— А в реке разве тварей нет?

Я спустился к воде и задумчиво черпнул ладонью. Бирюзовая жидкость потекла сквозь пальцы, смывая гарь и грязь, она даже шипела, соприкасаясь с пятнами крови Обреза.

— Ты не поверишь…

— Что?

— Вода чистая.

— Что?!

— Вода, говорю! – В подтверждение своих слов, я обернулся и плеснул ему в лицо. Джонни скривился, резко отвернувшись. – Она чистая! В ней нет больше кислоты. И тварей в ней нет…

— Ты знал?.. – Обрез осторожно выпрямился. Я поднялся и направился обратно к нему.

— Да. Я заметил это когда вытаскивал Алису.

— Алису?..

— Слушай, – не выдержал я, – давай потом викторину проведем. Мне пора идти.

— Селиванов…

— Да?

— Может, добьешь, все-таки? Все равно сожрут.

— Да пошел ты.

— Я так и знал. – Обрез устроился поудобнее. Я подошел к нему и положил на колени заряженный пистолет. Затем прибавил к нему штык-нож. Джонни вопросительно поднял взгляд, не прикасаясь к оружию.

— А это чтобы тебя не сожрали, – пояснил я. – Тварей здесь мало, отобьешься.

— Дэннер… а ты?

— А я тварь. – Я широко улыбнулся и в шутку оскалился. – Серый Волк – зубами щелк. Не беспокойся обо мне.

Обрез покачал головой.

— Нет, – твердо сказал он. – Я так не могу.

— Я же сказал – со мной все в порядке. – Я опустился на колено и снова улыбнулся, как можно беззаботнее. – Я вернусь.

— Ну, Селиванов…

— Удачи, Джонни.

— И тебе. Тем не менее, ты всегда был психом.

— Я знаю. – Я хлопнул его по плечу на прощание, поднялся и направился по следам Нэйси и Алисы.

Думаете, не страшно? Страшно, да еще как – без оружия-то. Все-таки, с пистолетом чувствуешь себя как-то увереннее. Вот, исходя из этого, я и оставил его Обрезу. А то, тоже мне, помирать собрался. Нечего тут.

Да и мне, в целом – немного не по себе. Не надо думать, будто бы я этакий Тор с молотом – море по колено, лужа по пояс, салат по уши. Я самый обыкновенный человек.

Правда, теперь с клыками…

Кондор

До тех пор, пока потолок не затрясся, по нему не побежали извилистые трещины, а нас всех не засыпало штукатуркой – пациенты каким-то образом еще ухитрялись сохранять спокойствие. Но тут началась паника.

Первой вскочила Лидия, за ней, отчаянно цепляясь за стены и охая, девочка Майя, потом в палату, споткнувшись обо что-то у двери, влетел Даклер.

— Пора уходить! – оповестил он общество, хватаясь за бок и пытаясь отдышаться. – Они идут сюда!

— Кто? – уточнил я, не двигаясь с места. С кровати сползла Лаэрри, за всей этой суетой с присущим ученому любопытством наблюдал Тележкин. Джерри уперся спиной в дверь, толкая ее, чтобы полностью открылась, и дверь повезла по полу что-то тяжелое, оставляя за собой широкую кровавую дорогу. Я узнал санитара с дневной смены. Правда, теперь он был располосован от шеи до паха. Санитар при жизни был здоровенным, а Джерри был раненым, поэтому Майя принялась ему помогать.

— Они. – Даклер нетерпеливо мотнул головой. – Я не знаю. Они весь город разгромили…

— А патрульные? – уточнил я, поднимаясь.

— А патрульные – вот, мы вас сейчас отсюда вывезем.

— Куда? В участок?

— Участок сгорел.

— А куда?

— Не знаю пока...

— Давайте ко мне в подвал, – предложила вдруг Лаэрри. Пока все приходили в себя, впервые за много лет услышав ее голос, она добралась до Даклера и Майи. – Скорее.

Мы кое-как выбрались в Город… точнее, в то, что от него осталось.

Картина нас ждала отнюдь не из приятных.

И без того унылый, городской пейзаж заволокло едким черным дымом. Дым заставлял кашлять и ел глаза, и мы невольно уткнулись носами в рукава. Кое-где еще посверкивали угли, и даже язычки огня. Все это открылось нам сквозь разбитое окно приемного отделения госпиталя, но само здание практически не пострадало, то есть, никто его не поджигал, просто разграбили. Причем, разграбили грубо и откровенно варварски, будто загадочные подземные жители были существами полуразумными. Валялись опрокинутые шкафы, ворохами – бумаги и документы, кое-где залитые чернилами, под ногами хрустело битое стекло. Трупов, по счастью, более не наблюдалось. Мы проследовали через распахнутые настежь двери и оказались на пустой улице.

Никого не было. Мимо пробежала раненая собака, подволакивая окровавленную лапу.

— А далеко идти? – спросила Майя. Девочка неуютно ежилась.

— Нет, – ответила вместо Лаэрри Лидия. – Видишь, вон тот дом?

— Вижу.

— Нам туда.

— Тогда идем скорее. – Майя затравленно огляделась и первой шагнула в указанном направлении, подхватив носилки.

— Куда, швы разойдутся, – сказал я и отобрал ручки, но девочка возразила:

— Не разойдутся, Дэннер хорошо зашивает.

— Дэннер у нас, прям, швея-любительница, – буркнула Лидия.

— Швея-пианистка, – прибавил Даклер, и она невольно хихикнула.

— Идемте, – чуть повысила голос Майя.

— А чего ты так нервничаешь? – Тележкин подхватил другой конец носилок. – Боишься?

— Конечно, – удивленно подтвердила девочка.

— Подземных?

— Конечно, – повторила Майя.

— Почему? – спросил Даклер, и Майя разъяснила, еще более удивившись вопросу:

— Потому, что их много, и они опасные.

— Хорош болтать, – одернул я взрослых. – Ей виднее.

Сквозь дым и чад было тяжело идти раненым, и мы поддерживали друг друга, и на всякий случай, тащили носилки. Некоторые дома обвалились и еще тлели, похрустывая сгорающим деревом, развороченные подземными тварями дороги так и не успели починить. Теперь другие подземные твари довершили начатое, уничтожив некоторую часть наземных коммуникаций.

Мы так никого и не встретили – впрочем, дорога была короткой, минут на десять. Только однажды мне показалось, что за дымовой завесой простучали чьи-то быстрые шаги, и мелькнула маленькая тонкая фигурка. Я мог поклясться, что видел Лесли, но окликнуть не было сил.

Тем не менее, добрались мы без приключений, вошли в дом и первым делом закрыли все окна – от дыма. Свет включать не стали, чтобы, в случае чего, не выдать себя, устроили наиболее тяжело раненых на диване в гостиной, а Даклер и Витька отправились на кухню за провиантом и медикаментами, которые не представлялось возможным прихватить из госпиталя по причине его разграбления.

Они ушли и пропали.

Когда, спустя минут двадцать, мы заподозрили неладное, внизу, на первом этаже, где находилась кухня, было по-прежнему тихо.

— Надо проверить, – озвучила всеобщую мысль Лидия.

— Пойду я, – немедленно вызвалась Майя, подхватившись с дивана.

— Почему ты? – обернулся я.

— Потому, что я их хорошо знаю, и могу попробовать договориться. – Майя нервничала и непроизвольно теребила косичку. Могу поспорить, что она попросту чувствовала вину за происходящее, как часть подземного города, и надеялась хоть немного помочь нам. Поэтому я согласился, невзирая на отчаянные протесты Лидии, у которой невовремя разыгрался инстинкт защиты потомства. Спустя пару минут, впрочем, она сдалась, и было решено идти втроем.

…Даклер с Тележкиным сидели на кухонном столе, разоруженные, удрученно подперев подбородки и болтая ногами. Когда мы вошли, стоявший у окна человек медленно обернулся, а собака у его ног угрожающе зарычала.

— Наконец-то, – с ленивым облегчением в голосе приветствовал незваный гость. – Я уж заждался. Еще кто-нибудь есть наверху? Я видел, как вы входили, вас, кажется, было несколько больше. Здравствуй, Майя.

— Ты кто такой? – осведомилась Лидия. – Мы тебя в гости не приглашали.

Незнакомец поморщился.

— И эту маленькую предательницу тоже?.. – Тут он неожиданно улыбнулся и указал стволом револьвера на Майю. – Да ладно, ребята, не будем хамить друг другу. Я, как и вы, мечтаю прекратить это безобразие, но никто не хочет мне помогать. Придется нам действовать сообща.

Аретейни

Триумфальная поездка через весь город на танке – вот, что оказалось для меня настоящей фантастикой. Нам повезло, что танк был современный – для меня современный – оснащенный автоматической системой навигации и возможностью голосовых команд – я была не в лучшем состоянии, чтобы дергать рычаги и давить на гашетку. Плохо только, что бортовой компьютер оказался умный. То есть, слишком умный.

Едва я запустила двигатель, ожили, зашуршали динамики, и приятный мужской голос произнес:

— Вас приветствует система управления «Красная заря-282», прошу экипаж занять свои места.

— Заняли уже, – сказала я. Было интересно пообщаться с боевой машиной, но инструкция для дураков хороша в бою, когда думать некогда. А мы не в бою. Так я компьютеру и сообщила: – Обстановка мирная, не распинайся.

— Принято. Укажите желаемое наименование системы навигации, – ответил компьютер, и передо мной вспыхнул сенсорный экран с мигающей вертикальной полоской.

— Ой, – сказала я. Мне еще ни разу не доводилось нарекать имена разумным боевым машинам. Хотелось что-нибудь этакое – звучное и судьбоносное. Как говорится, как вы яхту назовете – так она и поплывет.

— Э-э… Ярополк, – рискнула я, и буквы отобразились на панели.

— Принято, – послушно согласился компьютер. – Укажите желаемый интерфейс…

— Пропустим интерьер-дизайн, – поспешно перебила я.

— Принято. – Экран вспыхнул стандартной защитно-зеленой темой с ракеткой в углу. Художники – весельчаки на военных базах.

Я вздохнула поглубже для храбрости и начала:

— Я, Журавлева Татьяна Владимировна, позывные – Аретейни, старший сержант по ОВП, специальность – фельдшер, командир экипажа. Экипаж составляют два человека, я и мой… помощник, Горислав, военного звания не имеет. Цель поездки – полевые испытания машины. Условия: город, лес, болота. Предполагаемая длительность испытаний – пять часов. Приказываю: дать внешний обзор.

Вспыхнули экраны, и я увидела Храм, серый бетонный забор, фрагмент покосившегося сарая и широкую площадку перед библиотекой, бывшую некогда площадью Ленина.

— Приказываю: полный вперед. Орудие привести в боевую готовность.

— Мы же не собираемся стрелять? – ввернул Горислав. Он, похоже, чувствовал себя не совсем уверенно. Еще бы.

Я откинула волосы с лица. Танк мягко двинулся вперед, постепенно разгоняясь.

— Если потребуется – еще как собираемся.

Старец укоризненно покачал головой, но спорить не стал.

Я устроилась поудобнее, решив, для начала, сориентироваться.

— Ярополк (что за глупость – имя для машины!), дай карту местности.

— Пожалуйста, – вежливо отозвался компьютер, и мне показалось, что броня сделалась прозрачной – это включилась интерактивная объемная карта системы «Полесье-5-2», изобретением которой Советский Союз обязан талантливому белорусскому ученому, жившему в прошлом веке. Горислав невольно вздрогнул.

— Это карта, – пояснила я, оглядываясь. – Компьютер, масштаб увеличить в три раза.

Мы, словно Алиса, съевшая волшебный пирожок, стремительно выросли в несколько раз – это отдалилось изображение. Я сразу увидела легендарный завод, о котором тут все говорят.

— А теперь приблизь вот этот объект, – попросила я, ткнув в него пальцем.

— Пожалуйста. – Завод подъехал ближе, увеличившись в размерах. Я подумала, что многим людям не помешает вшить столь же вежливую программу – жить стало бы заметно проще, да и приятнее.

Горислав молчал, компьютер тоже, и никто не мешал мне, таким образом, разглядеть здание в подробностях, а разглядев – очень удивиться.

— Да это не завод! – сообщила я. – Это ЭНИИМПВП, у меня мать там работает!.. Работала… так. Если институт находится в Сокольниках, а мы – в центре города, то ехать нам, при учете скорости…

— Сто двадцать шесть минут и тридцать две секунды, – любезно подсказал компьютер. – Если будем двигаться без остановок, прибудем туда в четыре часа двенадцать минут и восемнадцать секунд по местному времени. Время московское, часовой пояс…

— Излишняя информация, – прервала я. – Приказываю полный вперед. При обнаружении угрозы стрелять на поражение. Приказываю включить автопилот. Людей не сбивать. И… карту оставь. Пожалуйста.

Все-таки очень красивая же карта!

— Ехать долго. Может, чаю, экипаж? – предложил Ярополк, чем привел Горислава в полнейшее и окончательное изумление.

Дэннер

Путь далек у нас с тобою,

Веселей, солдат, гляди!..

Черт, брысь отсюда, кому сказал!..

Большой важный муравей шмыгнул в сторону, обиженно щелкнув жвалами. Второй приподнялся на задних лапках, положив передние мне на бедро – как собака. Усики чуть шевельнулись, исследуя, насколько я съедобен, и имею ли шансы пригодиться в муравейнике.

— Только не кусайся, идет? – сказал я, замерев на месте, а именно – перед самым забором. Собственно, муравейник возвышался неподалеку, охватывая этот самый забор с двух сторон.

Вьется, вьется знамя полковое,

Командиры впереди.

Солдаты, в путь, в путь, в путь!

В путь!

А для тебя, родная,

Есть почта полевая…

Путь и, правда, неблизкий. Да и почты для Ласточки я не предусмотрел. Муравей беспокойно переставил лапки – вервольф пахнет опасностью.

— Что, не нравится?.. Эх, ты. Хорошая же песня. – Я достал из нагрудного кармана небольшой листок. На нем был изображен быстрым карандашным наброском – не портрет даже, а поспешная зарисовка. Я люблю рисовать, но я уж точно, не художник. А тогда просто возникла необходимость: я знал, что скоро снова придется разойтись с ней в разные стороны, а с наброском – она, вроде как, всегда будет рядом со мной. Вот и зарисовал ее лицо на одном из листков отчетного блокнота, пока она была в ванной, перед тем, как отправиться в госпиталь. До сих пор очень ярко помню, как вел карандашом практически интуитивно, часто закрывая глаза, чтобы удержать перед ними образ, чтобы так не отвлекала комната, и старался поймать мягкое тепло ее энергии. Всего несколько быстрых линий – а Ласточка улыбалась с листочка – совсем-совсем настоящая, вот-вот засмеется, или нахмурится. Рисунок ведь был создан в тот момент, когда я наиболее ярко чувствовал ее.

Я осторожно протянул листочек муравью, чтобы он пощупал его усиками.

— Видишь? Я должен к ней вернуться. Не кусайся, хорошо?

И случилось странное. Муравей поднял затянутую в блестящий хитин голову и словно внимательно поглядел на меня. Затем слегка тронул усом мою руку, будто прощался, развернулся и убежал.

Понимал ли он мои слова, или просто ощутил, что я не враг – не знаю. Но что бы я за тварью был, если бы другие твари не могли со мной договориться?..

Впрочем, это я опять теоретизирую. Муравей просто искал еду…

Еще раз поглядев на рисунок, я аккуратно свернул его и спрятал обратно в карман.

«ЭНИИМПВП»

— «Экспериментальный научно-исследовательский институт…» – вслух расшифровал я. – А дальше не знаю. Сами вы – завод…

Под сапогами захрустела привычная в старых зданиях кирпично-бетонная крошка, изредка дополненная битым стеклом. Впереди виднелось за порослью кустарника одноэтажное, некогда белое, строение, в стене которого смутно темнел дверной проем. Проходная.

Ветви недовольно зашелестели, когда я отвел их в сторону. Муравьи здесь попадались чаще, они деловито сновали туда-сюда, иногда перетаскивая разные нужные предметы – ветки, дохлых червей и жуков, камешки. Но в проходную почти не совались.

Я слегка толкнул ржавый турникет, и он с грохотом рухнул, взметнув пыль и перепугав муравьев. Справа, за грязным стеклом, встрепенулась ползучка, и была тут же согнана еще двумя муравьями. Оставив сцену из жизни околоинститутской фауны, я, пригнувшись под обвалившимся листом кровельного железа, проследовал на территорию. Вперед уводили заросшие и проржавевшие железнодорожные пути, на которых стояла наполовину вросшая в землю, вагонетка. За кустами их пересекала еще одна ветка.

Я невольно остановился, будто налетев на невидимую стену.

Рельсы были чистенькие, блестящие, шпалы крепкие, все гаечки – аккуратно смазанные.

Одновременно с тем до меня донесся скрип дрезины. И стук колес на стыках рельс.

И вот тут-то сделалось несколько неуютно без оружия.

Я отступил в сторонку, сойдя с путей. Дрезина, судя по звуку, приближалась. Природное любопытство во мне отчаянно сражалось с природной же осторожностью, и, наконец, победило. Я остался стоять на виду.

Не прятаться же в кусты – это просто-напросто глупо. Да и вообще, подглядывать из кустов невежливо. И я твердо решил остановить таинственных рабочих и, для начала, попытаться узнать у них про девчат. Чем черт не шутит, авось, и подскажут. Даже если призраки – мне-то, скажите, какая теперь разница? Лучше призраком быть, чем вервольфом. Главное, чтобы свои же не рассеяли, пока их спасать буду. Представив эту сцену, я невольно усмехнулся.

Алиса

Мы сидели в просторной ярко освещенной комнате за кафедрой и рассказывали по очереди, кто мы, собственно, такие, и откуда пришли. А люди в бирюзовой форме слушали нас очень внимательно, и кто-то даже записывал нас на диктофон. Встретившая нас Маша, то есть, младший научный сотрудник Мария Викторовна, стояла за спиной, положив руки нам на плечи, словно хотела успокоить. Мы рассказывали все, что знали. Вначале я поведала собравшимся о Городе, о тварях и черных дождях, о видеозаписи в пустом институте. Потом Нэйси принялась рассказывать такое, что я очень удивилась. Она говорила про подземный город, про коллектор и катастрофу, о которой ей рассказали в том подземном городе. Признаться, тут даже я раскрыла рот. В какой-то момент в зал тихонько вошел серьезный человек в черной кожаной форме – почти как у наших патрульных. Он был, правда, похож чем-то на Кондора – не одной формой – только моложе. Крепкий и подтянутый, а на вид лет сорок. И волосы у него были коротко острижены, а из-под черной кожаной куртки виднелись синие брюки из тонкой шерсти, и сапоги. На плечах погоны с синей полосой, а на голове фуражка. Кокарда на ней изображала герб: перевитые алой лентой пшеничные колосья, земной шар, посередине которого поблескивали перекрещенные серп и молот, а венчала композицию алая звездочка. Красиво. Я где-то видела такой рисунок, только не помню, где именно.

Человек о чем-то спросил, наклонившись к стоявшему в дверях Сереже. Тот снова держал в руках чашку с кофе. По-моему, она у него бездонная… Сережа ответил, и новоприбывший перевел взгляд на нас. Внимательный и пронзительный взгляд – прям как у Дэннера. Тот обычно смотрит так на все подозрительное. Затем человек в форме достал диктофон и, не отрывая от нас с Нэйси пристального взгляда, сказал что-то в рацию.

Когда мы закончили, и все разошлись, он подошел к кафедре – мы как раз спускались.

— Добрый день, – сказал он. Вблизи патрульный – или кто он там – оказался не таким уж и страшным: приветливый голос, добрая улыбка и умные серые глаза. – Я хотел бы поговорить с вами, девочки. Отдельно. Надеюсь, вы не слишком устали?

— Здравствуйте, товарищ подполковник, – сказала Маша. – Может, завтра?.. Они так и не отдохнули с дороги.

Зато мы помылись и переоделись, подумала я, а дело не ждет. Так я им и сказала:

— Тетенька, мы не можем отдыхать! Вдруг, пока мы отдыхаем – мир погибнет?..

А Нэйси прибавила:

— Вы не волнуйтесь о нас, мы ни капельки не устали.

— Рад слышать, – снова улыбнулся подполковник.

— Я приготовлю чай, – сказала тогда Маша и ушла.

— Как видите, девочки, – подполковник положил нам руки на плечи – почти так же, ласково, только у него этот жест был немного жестче – и мы неспешно двинулись вдоль ряда столов аудитории, – вы совершенно правы, время нас не ждет, и в любой момент мир может погибнуть. – Он вдруг рассмеялся – громко, весело, откинув голову назад, так, как смеется обычно Дэннер, и меня кольнула тоска, потому, что я вспомнила, что Дэннер остался там, в Городе, и рискует в любую минуту погибнуть, а мы здесь, где ничто не угрожает. Затем развернулся на каблуках и протянул нам обе руки. – Меня зовут Владлен Александрович, я работаю в Комитете Госбезопасности. Рад знакомству.

— Я Нэйси, а она – Алиса. – Нэйси крепко пожала ему руку.

— А Комитет Госбезопасности – это как патруль, да? – уточнила я.

— Глупая, – сказала Нэйси, а Владлен Александрович ответил:

— Если бы я знал, что такое ваш патруль – я бы, конечно, имел возможность провести аналогии.

— Патруль защищает Город от нечисти, и других тварей, – пояснила Нэйси. Подполковник улыбнулся.

— Тогда вы правы, так и есть. Только у нас твари другие.

— Какие?

— А такие. В человеческом обличии.

— Странники, что ли?

— Я не знаю, кто такие Странники. Но, чувствую, нам с вами надо о многом поговорить, девчата. – И я вдруг увидела, что за улыбкой он прячет тревогу и настороженность. Она быстро промелькнула на его лице – тоненькой морщинкой на лбу, той самой, едва заметной мимолетной морщинкой, а затем он снова улыбнулся, как ни в чем не бывало. – Пойдемте лучше чай пить – заодно и поговорим.

Маша расставляла по столу красивые чашки.

— А как получилось, что вы попали сюда? – спросил Владлен Александрович, устало стащив куртку и повесив ее на спинку стула. Маша тоже сменила униформу на красивое платье с широкой юбкой – ее смена кончилась. Что касается нас с Нэйси, мы были одеты, во-первых, в бинты, а во-вторых, в удобные штаны и рубашки из плотной бирюзовой ткани.

И мы в который раз за этот вечер повторили историю. Подполковник слушал и хмурился. Потом спросил:

— А правда, что у вас в Городе все люди амбидекстеры?

— Амби – кто?.. – оторвала вожделенный взгляд от большого чайника Нэйси. Из носика поднимался ароматный пар. Подполковник пошевелил пальцами, вытянув руки над столом.

— Что вы с обеими руками одинаково управляетесь.

— А-а! – Нэйси кивнула. Глаза у нее сделались пепельно-серыми от удивления. – Ну, конечно. А у вас не так?

— Не так. А вы, значит, можете писать обеими руками?

— Конечно, – подтвердила Нэйси. – Вот, вы странные вопросы задаете! А если в одну руку ранят – так что ж теперь, вообще не писать?.. А драться как?..

Подполковник усмехнулся и налил себе чаю.

— Логично, – все еще улыбаясь, сказал он. – И слышите ультразвук?

— А то. – Нэйси вгрызлась в сушку.

— И интуитивно чувствуете опасность?..

— А вы нет?..

— Кто как, – уклончиво ответил подполковник. – Ну, дела-а… не такое уж у нас плачевное будущее, как вы тут описываете, должен признать.

Я удивилась, но тут он дал понять, что это шутка, негромко рассмеявшись.

— Однако я ума не приложу, что же с вами теперь делать. – И я снова увидела эту морщинку у него на лбу.

— Вы же можете отправить нас обратно, – сказала Нэйси. – Только скажите нам, как отключить установку, а мы сами все сделаем.

— Ишь, какие шустрые, – улыбнулся Владлен Александрович. – А вы, Мария Викторовна, говорите, дети, дети. А они, между прочим, взрослее нас с вами. – И он принялся размешивать сахар в чашке.

— Вы утрируете, – сказала Маша. Явился ее коллега с неизменной чашкой. Он был одет в кожаные брюки и клетчатую рубашку, а причесаться так и забыл, поэтому русые волосы торчали в разные стороны, как стог сена.

— К вам можно? – уточнил он.

— Присоединяйтесь, – кивнул подполковник. Сережа, вместо этого, уселся на край стола, на котором стоял какой-то большой прибор, по-прежнему обеими руками держа кружку.

— Вот бы мне с вами, – сказал он и отхлебнул кофе.

— Он каждый раз так говорит, – пояснила Маша.

— А к вам часто приходят гости из будущего? – удивилась Нэйси, а Маша рассмеялась.

— Нет. Нечасто. Сказать по правде, вы первые.

Кондор

Дела наши приобретали все более неожиданные краски.

По знаку гостя Даклер и Витя кое-как сползли со стола и подобрали свое оружие. Собака нетерпеливо постукивала по полу хвостом, уложив длинную морду на вытянутые лапы. У нее не наблюдалось ни чешуи, ни жала, зато глаза то и дело отливали алым, словно излучали свет. Густая бежевая шерсть с черными пятнами лоснилась, без единой проплешины. Я таких зверей только в старых книжках видел. Решившись, осторожно протянул собаке руку. Та взъерошила шерсть и угрожающе приподняла верхнюю губу, обнажая клыки, но я не двигался. Хозяин собаки чуть растянул губы в полуулыбке, но взгляд оставался серьезным и пристальным. Он наблюдал за нашим знакомством.

Наконец, собака подняла голову и милостиво обнюхала мою руку, отчего уши у нее настороженно дернулись, а розовый язык быстро обежал нос.

— Кровью пахнет, – согласился я. Собака, наконец, успокоилась и улеглась обратно, чуть прикрыв глаза. Видимо, признала меня за своего.

— Ничего, – сказал хозяин. – Он привык. Глядите-ка, старикан ему нравится, – обратился он к остальным. – Он не тронет.

— Не тронет, – подтвердила Майя. – Правда, как мне показалось, голос у нее прозвучал не очень уверенно.

— Идем, Гверн. – Хозяин хлопнул по бедру, и пес послушно вскочил и встал у его ноги, словно пришитый. – Отправим раненых в безопасное место.

— Стоять, – уперлась Лидия. – Мы все тут раненые.

Он пожал плечами.

— Значит, все и пойдете.

Но Лидия преградила ему дорогу, отчего Гверн угрожающе зарычал.

— Ты сказал, противостоять грабителям больше некому. – Она твердо смотрела прямо в глаза собеседнику. – Так принимай команду, какая есть.

Одно очень долгое мгновение они будто сцепились взглядами. Затем гость вдруг откинул голову назад и тихонько засмеялся.

— Такая команда мне уже нравится, – сказал он, успокаивающе положив руку на холку пса. – Меня зовут Казимир. Рад знакомству.

Дэннер

Я бы так и стоял посреди дороги, да только из ближайших кустов вдруг высунулась чья-то рука и дернула за штанину. Совершенно необдуманный, опрометчивый поступок, должен сказать…

В общем, к тому времени, как разум, запоздало включившись, усмирил рефлексы, я едва успел вовремя отдернуть руки от тонкой детской шеи.

— Ты с ума сошла! – зашипел я, заползая в кусты следом и стараясь унять сердцебиение – подумать только, я едва ей голову не отвернул! – Совсем инстинкт самосохранения потеряла?!

— Прости, Дэннер! – немедленно раскаялась Лесли, невольно хватаясь за шею. Спасибо, не «командир». Наигралась девчонка, наконец, в солдатики. Вот и хорошо. – Я не знала, как еще привлечь твое внимание…

— И нашла, что суицид – вполне подходящее для этого занятие. – Я все еще злился. Лесли опустила чудом уцелевшую голову и покаянно шмыгнула носом. Я отцепился от ее рукава, плюнул и отвернулся.

А вагонетка, тем временем, преспокойно проехала мимо нашего куста и скрылась за поворотом.

На языке вертелось с десяток обвинений в адрес Лесли, но я сцепил зубы. Еще поругаться нам сейчас не хватало, да и незачем ее ругать – все равно, время упущено. И даже если я буду орать громким матом – вагонетка обратно не покатится.

— Это ты за мной крадешься от самого города?

Лесли неуютно завозилась.

— Ну… а что, еще кто-то был?

Что-то меня насторожило в ее голосе. Но что именно – я никак не мог понять, и это раздражало. Должно быть, я слишком устал, чтобы собрать разбегающиеся мысли.

— Не знаю. Может, и был. Ладно. – Я поднялся и отряхнул мелкий сор с одежды. Было неприятно оттого, что я полез в эти чертовы кусты, что упустил вагонетку, что оставил Обреза одного, что, наконец, теряю время. Все эти мысли навалились разом и давили, душили, не давали покоя, а потому – требовалось поскорее отыскать Нэйси и Алису, вернуть их домой и подробно расспросить Кондора и Тележкина, что делать дальше и как помочь остальным. А потом еще Майю записать в школу, и помочь раненой Лидии с делами, и помириться с Ласточкой… до тех пор, пока я не буду уверен, что все они живы, здоровы и в относительной безопасности – все, включая чертов наш Город – я не успокоюсь. И можете сколь угодно считать меня чокнутым трудоголиком, мне с вами спорить некогда – дела надо делать.

— Ты возвращайся к проходной, – сказал я Лесли. – Там Обрез, подождите меня вместе. Я быстро – отыщу их и обратно. Ступай. Оружие есть?

Но Лесли помотала головой.

— Не пойду. Я с тобой.

— Нельзя со мной, – повысил я голос. – Ты мне там только мешаться будешь.

— Сюда же я как-то дошла, – резонно возразила Лесли. – И не мешалась. И теперь ты меня не прогоняй. Может, я не мешаться буду – а помогать. Вот, ты знаешь, как внутрь попасть, чтобы тебя не прихлопнуло?

— Нет, – брякнул я, не успев толком удивиться.

— А я – знаю, – припечатала девочка. – Пойдем.

— Лесли!.. – Я замолчал, выругался и кинулся ее догонять.

Обрез

Я пялился на реку, машинально поигрывая Вовкиным ножом. Минуты тянулись удручающе медленно, ожидание казалось бесконечным. И раны болели очень. От духоты и усталости клонило в сон, но куда спать, когда надо по сторонам глядеть.

Поначалу я хотел застрелиться, чтобы облегчить Селиванову задачу, а себе мучения, но поразмыслил и решил, что рано пока. Может, еще оклемаюсь. Да и помирать страсть, как неохота.

Так прошла, наверно, целая вечность, а потом еще несколько вечностей, и глаза все это время слипались, а я изо всех сил старался не спать. Река, как назло, убаюкивала своим журчанием, а Черта вела себя неспокойно – мерцала и вспыхивала. Может, это я ей не нравлюсь, не знаю.

А потом вдруг зашуршали ветки – и навстречу мне вышла Лесли Баррет. Чудеса, да и только.

— Здравствуйте, товарищ Веррет! – поздоровалась она. – А вы что здесь делаете?

— Дэннера дожидаюсь, – неохотно буркнул я. Еще этого мне не хватало. Лесли присела на корточки, снизу вверх заглядывая в глаза.

— А он где? А то я шла-шла за ним, а потом его потеряла.

— А тебе Дэннер зачем?

— Как – зачем! Он же ищет мою сестру.

— Он постоянно кого-то ищет, – проворчал я, трясущимися руками извлекая сигарету из пачки.

— Да, но я ведь тоже ищу свою сестру, – пояснила Лесли, помогая мне прикурить. – Он на завод ушел?

— Не ходи одна. – Не знаю, зачем я ей это сказал – все равно ведь удержать не смогу. Лесли улыбнулась, смешно наморщив нос. Такая маленькая – а уже в петлю лезет. Жалко ведь.

— Вы не беспокойтесь за меня, я не пропаду! – искренне пообещала дурочка и, покопавшись в сумке, протянула мне свою аптечку. – Вот, возьмите, там обезболивающее есть.

И в этот момент Черта вспыхнула.

Вначале слабо, потом все сильнее, и, в конце концов, сияние сделалось невыносимым. От нее вдруг поползли длинные извилистые языки белого огня, и камни, ветки, обломки плит исчезали, в мгновение вспыхивая алым на белом фоне, и тут же словно растворяясь в пространстве. От них не оставалось даже пепла.

Языки ползли, как хищные щупальца, будто жадно искали добычу. Лесли вскрикнула, упала, боком отползая от одного из них, но язык дотянулся и лизнул кончиком ее ногу. Она завизжала оглушительно, поползла быстрее, сдирая руки о ветки и битое стекло – ноги не было почти по колено. Но белый огонь был быстрее. Я хотел вскочить и не смог. Оружие, которое оставил мне Дэннер, выпало из рук – против белого огня оно было бесполезно. Я почувствовал, как Лесли подползла ко мне и прижалась изо всех сил, так, как может прижиматься только испуганный ребенок, и обнял ее обеими руками – больше ведь я ничего сделать не мог. Она дрожала и плакала, глядя на невыносимо сияющие белые щупальца. Мы сидели на земле и смотрели на вспышку Черты – в первый и последний раз. А я радовался, что хоть умрем быстро, и упырями не станем. Очень жалко девочку, а меня-то не жалко, черт со мной. Вот, девочка…

Прости, Вовка. Зря ты меня по лесу на горбу таскал. Не дождался я тебя.

Лесли спрятала лицо у меня на груди, а я решил, что умру достойно. И не закрывал глаза до самого конца.

Дэннер

Вспыхнуло неожиданно, и я резко обернулся, едва не зацепившись за торчащий корень. Но за обломками здания и деревьями ничего не было видно.

Лесли подбежала откуда-то сбоку и ухватила меня за руку.

— Боишься? – спросила она.

— Очень, – признался я. – Там мой друг, а она светится.

— Кто светится?

— Черта.

— Граница светится?

— Что?.. – удивился я. – Какая еще граница?

Лесли замялась.

— Ну, граница, черта. Это ведь одно и то же.

— Да нет. – Я боялся за Обреза, и все никак не мог отвернуться, хотя сияние уже погасло. – Не совсем.

— Идем, – потянула меня за руку Лесли. Она права. Надо идти. Если Черта действительно проснулась – поздно даже думать об этом.

Я заставил себя развернуться и идти дальше.

Следы виднелись превосходно – девчата не скрывались, и шли напролом – по мокрой земле, по песку, через заросли кустов и мха. Когда я первым вошел в большое пыльно-бетонное здание, велев Лесли на всякий случай держаться на шаг позади, встретила только тишина и темнота. А следы уводили вглубь коридора.

Через несколько метров коридорчика перед нами раскинулось просторное помещение. Лесли сунулась под руку, пролезая вперед, взметнула пыль, поскользнувшись. Я, наклонившись, поднял скользкий предмет – потускневшая латунная табличка. «Сборочный цех № 13», сообщали выгравированные буквы. Я посветил фонариком вперед, шагнув дальше, синеватый луч выхватил из темноты трубы, обрывки кабеля, контейнеры, пульты и ржавую ленту конвейера, обрывающуюся в никуда. Следы уводили вглубь цеха, попетляв немного, затем ныряли под свисающий лист железа, бывший некогда стенкой контейнера, а теперь отвалившийся и затем исчезали за боковой дверью.

— Пойдем! – поторопила Лесли. Я перевел на нее луч фонаря и успел заметить, как девочка пошатнулась, поспешно ухватилась за стену.

— Эй, ты в порядке? – Мало ли, что. – Не ранена?

— Нормально, – отозвалась Лесли. – Давно не ела, просто.

— Как я тебя понимаю, – с облегчением улыбнулся я. – Детям нельзя пропускать обед, ты в курсе, героиня?

— В следующий раз не пропущу. – Лесли улыбнулась в ответ. – Все в порядке, не беспокойся обо мне.

— Я стараюсь, – фыркнул я, догоняя ее.

Следующий коридор, темная лестница, пыльная галерея. Выход наружу, под заморосивший серый дождь, короткая дорога через заросли, где на одной из веток я нашел клочок зеленой курточки, распахнутая настежь дверь, наполовину вросшая в землю. Из-за угла выбегал ручей, у дверного проема образовывал обширное озерцо, с шумом стекающее через естественную запруду из веток, камешков и прочего сора, куда-то вниз, в темноту. Я посветил через порог – луч фонаря заиграл в черной воде этажом ниже. Перекрытие давным-давно сгнило.

Следующий вход оказался целым, коридор с обвалившимися внутренними перегородками привел нас к лестнице, которая, в свою очередь, спустилась на этаж вниз и вывела к проходной, будке с тускло-красным телефоном внутри и ряду ржавых турникетов. Здесь все было празднично освещено десятками огоньков. Желтые звездочки парили в воздухе, лежали шариками пушистого света на полу и турникетах, льнули к стенам. Зрелище было сказочное и завораживающе-красивое.

Вслед за Нэйси я вошел в будку, зачем-то поднял трубку телефона и уложил обратно на рычаг, вышел по ту сторону турникетов и подошел к большому огоньку. Он светился, неровно вспыхивая время от времени, на уровне моего пояса. Здесь следы обрывались.

Куда же огонек перенес Нэйси Баррет?.. Должно быть, она сейчас в прошлом, в солнечном городе. Если так – то смешно, что мы с Лесли бегаем по развалинам института и ищем ее, в то время как она в безопасности.

А вот, Алиса, похоже, осталась в настоящем, о чем сообщали ее легкие следы, уводящие в темноту.

Что ж, найдем сперва Алису. А там посмотрим.

Я сунул нож в рукав на всякий случай и направился по следам – уже привычно. Лесли шла за мной, на шаг позади, ступала мягко, практически бесшумно – как кошка. Я начал верить, что дергаться на каждый шорох – либо, напротив, затишье – «а как там Лесли» просто-напросто глупо. Это с Нэйси приходилось быть начеку – вечно она лезет на рожон – а младшенькая всегда была более спокойной и рассудительной. Там, где Нэйси пойдет напролом, Лесли притаится и хорошенько обдумает следующий шаг.

К слову, шаги-то ее меня и настораживали – какая-то неверная поступь, спотыкающаяся. Точно не от голода. Надо бы ее расспросить хорошенько в ближайшее время. Наверняка, что-нибудь себе повредила, но молчит, боится, что я ее где-нибудь в одной из многочисленных институтских комнат закрою – а ведь с меня станется. Я уже об этом подумывал. Лучшая политика в делах сохранения детей и драгоценностей – спрятать их в надежном месте. Вот, только комнатку разыщу посимпатичнее…

В довершение ко всем моим неприятностям, погас фонарь. Должно быть, лампочка сгорела.

Дальше мы шли уже по темноте, держась за стены и тщательно выверяя каждый шаг, а ветхое здание, словно в насмешку, немедленно принялось стонать, скрипеть и шелестеть под каждым прикосновением.

— Дай-ка руку, – велел я Лесли и тут же почувствовал, как маленькие пальцы обхватили мое запястье. Хватка у Лесли оказалась достаточно сильная для маленькой девочки.

— Не бойся, – сказала она. – Я не упаду.

— Все так думают, – проинформировал я, останавливаясь на повороте коридора. – Стой на месте. Ты чего перчатки не снимаешь?

— Холодно.

— Я тебе куртку дам, погоди.

— Не надо, – сказала Лесли. – Я уже согрелась.

— Ишь, ты, гордая, – фыркнул я.

Да и тяжело будет Лесли в моей куртке.

Я осторожно коснулся бетонного песка кончиками пальцев – только бы не повредить следы прежде, чем узнать направление. Но следов было много – я словно читал книгу: вот здесь пробежала собака, припадая на одну лапу, здесь, у стены, шмыгнула за поворот ползучка с двумя детенышами – один в зубах, и длинный хвост чертит по земле, а что касается Алисы – та крутилась как муравей, петляя, ощупывая наиболее интересные фрагменты стены, словно нарочно хотела сбить меня со следа. Так дело не пойдет, решил я и собрался уже, было, переключиться на интуитивное восприятие – как вдруг в глаза ударил луч фонаря.

Я инстинктивно закрылся рукой.

— Так у тебя фонарь есть?

— Есть, – ответила Лесли на риторический вопрос. Она на все вопросы отвечает. Интересно, они разве в школе еще не проходили про вопросы?.. Должны были уже.

— Так чего ж молчала? – Я поднялся.

— А ты не спрашивал.

— Ничего себе! – разозлился я. – Издеваешься, что ли?

Лесли полуобернулась ко мне и кинула фонарь через плечо.

— Мы будем стоять тут и орать друг на друга – или пойдем уже?

Я машинально поймал фонарик, а детский голосок вдруг обжег ледяным холодом. Лесли, тем временем, свернула не направо, по следу Алисы, а влево – к ведущей в подвал лестнице.

— Алиса ушла в другую сторону, – сказал я.

— А пришла – в эту! – донеслось с лестницы, парой ступенек ниже. Я заглянул в проем – Лесли осторожно спускалась вниз, придерживаясь за стену. – Я чувствую ее ауру. Ну, скорее же!

Не знаю, почему я ей поверил. Даже на этот раз. Наверное, я все еще чувствовал вину за то, что не поверил Ласточке, и, может, подсознательно стремился компенсировать свое недоверие, или просто потерял осторожность от непрерывной боли, которая словно выламывала суставы и сдавила голову раскаленным обручем – да, пожалуй, что здорово она меня отвлекала, эта боль, я привычно абстрагировался, но не обращать на нее внимания совсем было невозможно. А может, это я себя оправдываю. Не знаю.

В конце концов, никто не просил меня спускаться в подвал.

Нэйси

Вообще, прошлое нам нравилось. Здесь было светло и безопасно, а еще очень интересно. С каждым шагом мы узнавали все новые подробности. Например, институт-то, оказывается, большой. Ну, то есть, это у нас там он большой, а в прошлом он просто огромен. И Белой Черты у них тут нет, можно ходить себе спокойно, и не бояться вспышки.

— А сейчас я вам кое-что покажу, – шепотом предупредила Маша и поманила нас в боковую узенькую дверь. Мы как раз проходили мимо одного из внутренних проходных пунктов, и я узнала его только по красному телефону. Сейчас здесь было чистенько, провода спрятаны в аккуратные короба, стекло было прозрачным, а турникеты тускло поблескивали металлом и перемигивались диодными стрелочками. Я дернула Алису за рукав.

— Гляди, будка, в которой мы спали.

Алиса слегка прищурилась, глядя на будку как на старого друга, и улыбнулась.

— Нэйси, это ведь здесь ты пропала?

— Там устройство автоматического контроля пропуска, – сообщила Маша. – Если с турникета не поступит оповещение, либо дежурный не подаст сигнал – сработает защитная установка, и дорогу перегородит наностена. Опасная штука – разрезать может, если сунуться. Мы уже много раз писали в руководство, чтобы ее заменили на что-нибудь более безопасное, но приходят сплошные отписки. Один пожарник на прошлой неделе без руки остался, пришлось ехать в больницу и пришивать обратно.

— Ужас какой, – сказала Алиса.

— А у нас руки не пришивают, – вздохнула я.

— Жалко, – посочувствовала Маша.

— Конечно. Если твари руку сожрут – ее и не пришьешь никак, – согласилась я. – Обидно.

Маша открыла дверь и пропустила нас вперед. Внутри оказалась небольшая скучная комната с серыми стенами, где одну стену полностью занимал плоский экран, перед которым стояло удобное кресло и пульт. В кресле сидел молодой парень с гитарой в руках и, закинув ногу на ногу, лениво перебирал струны. Он был первым человеком здесь, который носил оружие: на поясе висела кобура с пистолетом и длинный нож в чехле. У него была очень смуглая кожа, широкое лицо и раскосые карие глаза. Он мне напомнил немного Дэннера – черная форма, сильная фигура, небрежная грация хищного зверя, да еще и гитара. Сходство довершал густой растрепанный хвост прямых волос, достающий до середины спины, только у Дэннера волосы темно-красные, а у этого – черные.

Вместо того чтобы повернуть голову, как все делают, парень оттолкнулся ногой от стены, и кресло развернулось. А он прищурился, разглядывая нас, и улыбнулся.

— Не местные, – резюмировал парень сильным, звучным голосом, заставив Алису испуганно съежиться, а меня – вздернуть подбородок.

— И что? – с вызовом спросила я. – Ты сам-то местный?

Парень засмеялся.

— Кусается, маинганс, – сказал он.

— Что?! Да сам ты такой! – Нет, ну, а чего он обзывается?!

— Мы перемещение посмотреть, – сказала Маша. – Можно, Гич?

— Валяйте. – Парень махнул рукой, звякнув латунными браслетами. – Давайте, что ли, познакомимся.

— Нэйси, – неохотно буркнула я, пожимая ему руку.

— Алиса, – сказала Алиса.

— Гичибинэси, – представился парень.

— Как-как?.. – переспросила я. – Это полное имя?

— Не-а. – Парень зевнул и развернулся обратно к пульту. – Не полное.

— Об его полное имя вся бухгалтерия языки переломала, – хихикнула Маша.

— А как полное имя?

— Тебе оно не надо, – отозвался парень, быстро нажимая клавиши на пульте. – Вот, глядите, не жалко.

— Ко Дню Ребенка ты допишешь, надеюсь? – не очень понятно спросила его Маша. На экране молодая женщина застегивала нелепый головной убор противного грязно-мышиного цвета, похожий на капюшон с длинным узким колпаком сзади.

— Я почти дописал, – ответил Гич и, не откладывая гитару, потянул из-за пояса флейту. У него, что, все на поясе висит?.. Неудобно же. Маша, дотянувшись, хлопнула его по руке.

— Верю, верю, – сказала она. – Потом сыграешь, у нас тут экскурсия.

— А-а. – Парень все тем же ленивым движением вернул флейту на место. – Экскурсия – это хорошо. Я тоже хочу на экскурсию…

— А почему на них столько тряпок? – спросила я. Людей на экране было семеро – помимо помощников в бирюзовой форме, двое мужчин и женщина, одетые совершенно нелепо и непрактично. Длинное платье женщины, должно быть, будет кошмарно путаться в ногах и стеснять движения, а этот колпак зацепится за первую же ветку, да еще и рукава у этого платья чуть ли не волочатся по земле. Глупее одежды я еще не видала, но мужчинам приходилось хуже: поверх длинных рубашек дубленые жилетки и короткие накидки, а на ногах нечто вроде узеньких штанов и туфли с длинными носами. Венчали композицию все те же длинные колпаки.

— Они отправляются в средневековую Европу, – пояснила Маша. – Там многие так ходили.

— Бедненькие, – посочувствовала Алиса. – Тяжело у вас быть историком.

Маша поглядела на нее и звонко рассмеялась.

— Зато интересно, – сказал Гич, засовывая в рот зубочистку.

— Чего ж интересного? – удивилась Алиса.

— Правда интересна, найра. – Пальцы его неожиданно побежали по струнам, зазвучала странная, завораживающая мелодия. – Правда интересна всегда.

— А разве другие не расскажут правду? – уточнила я. Гич покачал головой.

— Если история меняется до неузнаваемости, пока идет от одного дома к соседнему, – вопросом ответил он, – то как она изменяется за века?

Мне он, определенно, начал нравиться. Я даже перестала обращать внимание на то, что он постоянно обзывается. Зато говорит интересно. И играет на гитаре.

Наверно, я по Дэннеру скучаю просто.

— Ты сочиняешь песню? – спросила я. Гич резко оборвал игру, прижав струны ладонью, и поднял взгляд.

— Уже не сочиняю, – спокойно ответил он.

— Почему? Она тебе разонравилась?

Он пожал плечами.

— Какой смысл сочинять песню, которую все равно никто никогда не услышит?

Опять он отвечает вопросами. Мне было от этого несколько неловко.

— Для себя, – сказала Алиса.

— Услышим, еще как! – порывисто обернулась Маша. – А то я тебя, Гич, прибью нафиг. Ты обещал.

— Мы же умрем, – флегматично напомнил парень и кивнул на экран. – Смотрите, запускают.

Маша открыла, было, рот, но взглянула на экран и так ничего и не сказала. А там уже трое исследователей заходили на платформу – совсем как мы с Алисой. Они держались за руки – наверное, так им было нестрашно. Хотя они, вроде, не боялись – а очень даже наоборот, радовались, невзирая на неудобную одежду. Они смеялись и о чем-то оживленно переговаривались. А затем включилась установка.

Звуков не было слышно, но я и без того могла представить знакомый низкий гул машины. Он все нарастал у меня в ушах, а прозрачные стены кабины разом закрылись – как ловушка, и мне сделалось не по себе оттого, что людей заперли в маленькой кабине. Со стороны, вообще, все выглядит страшнее, чем на самом деле.

В кабине ярко вспыхнул ослепительно желтый свет и тут же погас, будто кто-то приоткрыл на секундочку плотную штору. Как желтый огонек, только большой. Люди вспыхнули и – исчезли без следа, а вместо них по кабине забегал, панически врезаясь в стенки, красный колпак. Не люблю их.

— А говорили, тварей нет, – укоризненно сказала Алиса, наблюдая, как установка отправляет колпака в неизвестное место неизвестной нам эпохи. Он растаял желтой вспышкой.

— Нет, – подтвердил Гич. – Он не наш.

— Он из Нави, – пояснила Маша. Вид у нее был какой-то озабоченный. – Случайно забежал. Так часто случается. Но он уже дома.

— Нам тоже надо домой, – грустно вздохнула Алиса.

— Ага, – согласилась я. – Вот, правда, совсем не хочется.

— Понимаю. И мне не хочется, – сказал Гич.

Гитара у него в руках снова переливалась странной, будто тоскливой, мелодией.

Дэннер

Я споткнулся в темноте, – фонарик светил совсем слабо, должно быть, разрядились аккумуляторы, – и позвал девчонку, перегнувшись через перила:

— Ты там живая, Лесли?

— Я здесь, – донеслось через пролет раздраженное. Лично я не чувствовал здесь никаких Алис, но теперь приходилось еще и идти за Лесли – как тогда, в коллекторе. Я невольно усмехнулся и подумал, что не стоит повторять опыт, отпуская ее одну в темные коридоры. Вряд ли здесь есть свои охотники – но вот плита на нее свалиться очень даже может, поэтому я ускорил шаг.

Лестница привела нас в узкий и длинный коридор, по которому мы шли несколько минут, придерживаясь за склизкие от микрофлоры стены. Здесь было сыро и холодно, казалось, промозглая атмосфера подвала всасывается в плоть, и останется с тобой навсегда. Неприятное ощущение.

Шаги впереди стихли, а фонарь мигнул напоследок и погас. Оборотнем я еще не успел стать, и зрение оставалось человеческим – мне требовался свет. Лесли возилась впереди, в темноте. Холод сковал руки. Мне сделалось как-то не по себе.

— Куда мы идем? – В общем, мог бы и не спрашивать. Я прислушался к собственным ощущениям – но их словно выключили. Где-то на грани сознания шевелилась смутная тревога – и ничего более. Как будто мы в городе, в безопасности, а не в заброшенном подвале.

— Увидишь, – отозвалась Лесли. Пару секунд спустя впереди тяжело заскрипела дверь. Звук шагов – и вспыхнул свет.

Я невольно закрылся рукавом, успев уловить сладковато-прелый могильный запах, словно оказался в склепе. Хорошо еще, я не обрел пока что волчий нюх – меня бы немедленно замутило.

Наконец, глаза привыкли к тусклому электрическому свету, и я получил возможность оглядеться по сторонам.

В общем, я почти угадал, разве что, ошибся в нюансах.

Это был не склеп, а морг. Просторное помещение, заставленное столами в несколько рядов. На столах лежали накрытые простынями тела. Я подошел к ближайшему столу и, не удержавшись, приподнял ветхую ткань. Она была немного скользкая, как полиэтилен.

— О-ох… – вырвалось из груди. Хотелось немедленно закрыть покойника обратно и больше этого не видеть, но рука будто онемела, а некий противный голосок внутри настойчиво требовал, напротив, скинуть простыню и разглядеть тело в подробностях. Самое обидное, что голосок-то и победил в итоге, и я, стиснув зубы, потянул простыню вниз, открывая труп до пояса.

Верно, очертания тела изначально показались мне какими-то странными – и теперь сделалось ясно, почему. По сути, оно было покрыто нарывами размером с тарелку, кое-где лопнувшими застывшей зеленовато-синей массой. Что касается лица, то черты уже было не различить за опухолями да сетью вздувшихся жил.

Я накинул простыню обратно, и только тут заметил бирку на запястье покойника. Бирка была сделана из того же материала, что и страницы храмовых книг, и время ей ничуть не повредило, а вот шнурок, которым она была привязана, давно уже истлел. Не было бы здесь так холодно – и тело бы не сохранилось. Я стер пальцами пыль.

«Укусы массурийских ос. Рамильянов Григорий Павлович, 48 лет.»

Далее шли цифры – по-видимому, время смерти.

— Ничего себе… осы… – пробормотал я, осторожно положив бирку обратно на стол.

— Ты идешь, или нет? – окликнула Лесли. Я кинулся догонять. Шаги отдавались гулким эхом.

Я заметил, что некоторые столы сдвинуты, а скомканные простыни валяются рядом, словно кто-то унес трупы. Зачем и куда, интересно?..

Все же, я немного отстал от Лесли, чтобы исследовать еще один труп. Мне была интересна причина смерти, но на этот раз не повезло – у выбранного мною покойника только плоть сползла с костей. Обыкновенный растворитель, я такие трупы раз в неделю стабильно на улицах города нахожу. Посочувствовав бедняге, я вслед за Лесли вошел в маленькую дверь в конце зала.

Может быть, мне стоило на секундочку задуматься и в итоге сообразить, что последнее место на этом свете, куда бы отправилась пугливая Алиса – это заброшенный морг с изуродованными неизвестными тварями телами. Может быть, я мог и хорошенько приглядеться к Лесли вместо того, чтобы пялиться на стены да считать ворон. Может быть, может быть, да если бы, да кабы, ага. Если бы хотя бы одна из сиих умных мыслей, – да ладно, ребята, почему бы и нет?.. – пришла в мою пустую башку – вполне вероятно, что идиот под названием я имел бы возможность счастливо избежать очередного идиотского положения, но зачем о несбыточном?.. Потому продолжаю рассказывать, как было на самом деле, и, чур, сильно не ругаться, идет?..

И, да, с прискорбием признаю, что я придурок.

Комната напоминала чем-то операционную, только несколько нетипичную операционную. Начнем хотя бы с того факта, что на столе различались в полутьме прочные дубленые ремни, возрастом явно меньше, чем само помещение. Ремней было несколько: два с одного края, два с другого, и один чуточку подальше от изголовья. Притягивали они свеженький труп, и кровь, успевшая образовать солидную лужу, тяжелыми градинами капала на пол. Так я полагал до тех пор, пока «труп» не вздрогнул, и из груди не вырвался хрип. Лесли остановилась по ту сторону стола, глядя на меня в упор исподлобья. Хирургические инструменты лежали тут же, рядышком, измазанные и заляпанные, а в углу – темной грудой сваленные кое-как тела – не самая радужная картина, должен признаться.

В другое время я бы взъярился от такого, но сейчас никаких эмоций не было, точно их выключили. Я поглядел на недорезанного парня на столе, на инструменты, дальше взгляд скользнул по трупам и остановился на Лесли. Тут-то до меня и дошло, что с девчонкой, черт побери, совсем немножко что-то не так. Комната, впрочем, также не представляла собой образчик адекватности. Лесли шагнула к столу и, ухватив голову несчастного за подбородок, повернула лицом ко мне – я встретил остекленевший от боли взгляд.

— Узнаешь? – спросила она. Я прищурился, но, то ли в комнате было слишком темно, то ли черты исказились, узнать беднягу я не мог, как ни старался.

— Ты видел его неделю назад, в баре.

Я осторожно приблизился и опустился на колено – теперь наши лица были вровень. Привязанный что-то хрипел, но я не мог разобрать слов.

— Ну, это ты напрасно, подруга. Если в баре – то я точно не мог его запомнить.

«Лесли» поморщилась.

— Ты был не настолько пьян, чтобы не помнить. Ладно. – Она взяла худую посиневшую руку и приподняла над столом. Я увидел татуировку на запястье – стилизованное изображение дорожной котомки, из-за которой выступает серый лис. – Теперь твои мозги, наконец, заработают?

— Странник? – Я поднялся. – Сколько их по весне в городе? Я не обязан запоминать каждого в лицо. К тому же, Странники обычно носят бороды и длинные волосы, а этого вы обрили. Да и лица они закрывают шляпами.

— Люди невообразимо глупы, – пробормотала девочка, отвернувшись и выпустив руку Странника. Я вдруг не выдержал, схватил грязный скальпель и полоснул его шею, распоров глотку. Кровь ударила слабым фонтаном, парень задергался. Я отвернулся.

— Зря, – сказала девочка. Какой там, тварь, не девочка. Это я по привычке. – Они сейчас придут.

— Кто – они? – поинтересовался я, на всякий случай, сунув скальпель в карман – хоть какое-то оружие.

— Те, кто резал Странника.

Я принялся ее разглядывать, но иллюзия держалась крепко, и классифицировать тварь возможности не было.

— Ладно, со Странником мы разобрались, а вот, ты кто такая? И где настоящая Лесли?

— Зря ты оставил своего друга у Черты.

— Обрез… – прошептал я, с долей ужаса выискивая у себя хоть какие-то чувства. – Он мертв? И Лесли тоже?

— Оба.

— А Нэйси и Алиса?

— Тебе их не достать.

— Что это значит?! – Я перегнулся через стол, Странник, наконец, затих. Лесли улыбнулась, демонстрируя длинные узкие зубы в два ряда и синюшный раздвоенный язык. На перевертыша не похоже.

— Не достать, – повторила Лесли – и вдруг взвилась под потолок.

Я полетел на пол, вместе со столом и телом Странника, сбросил с себя мертвеца и только тут увидел едва заметные полупрозрачные щупальца, стремительно потянувшиеся во все стороны от маленькой девичьей фигурки. Вскочил, метнулся в угол, за стенку ветхого шкафчика.

— Может, все-таки представишься? Интересно же.

— Какая тебе разница кто тебя убьет? – отозвалась тварь, и одно щупальце скользнуло из-под шкафа, потянувшись к моей руке. Я полоснул скальпелем – но оно осталось целым.

— Ну, не хочешь – не надо, – согласился я, соображая, как убить то, чему механическое воздействие пофигу. Попробовать достать саму тварь?.. Щупальца-то у нее, похоже, ментальные.

Я переключился на интуитивное восприятие, а тварь двумя щупальцами распахнула дверцу шкафа – едва увернуться успел. Одновременно с тем снаружи кто-то дернул дверь, но та не поддалась. Когда тварь успела ее закрыть – я так и не заметил. Затем шкафчик брызнул щепками, полилась на пол дистиллированная вода из разбитой бутылки, а щупальце обвилось вокруг моей шеи. Да что ты будешь делать – снова удавить хотят. Нет бы, хоть какой им оригинальности…

Одним словом, дрались мы недолго.

Я уперся руками в стену, но щупальце оказалось сильнее, намного сильнее, я даже пошевелиться не мог. Успела мелькнуть неожиданно спокойная мысль, вроде, «ну, вот и все», и я увидел лже-Лесли совсем близко, она разинула пасть, и острые зубы разорвали кожу на груди.

— Полноценного вервольфа не поймать, – смутно донеслось сквозь звон в ушах нежное воркование твари, – но вот в стадии трансформации оборотень абсолютно беспомощен. Ты слабее, чем ребенок, и не чувствуешь ауры, и ты не представляешь, какая у тебя вкусная кровь…

— Жри и помалкивай, – из последних сил просипел я. Еще откровений ее мне тут не хватало, ага. С этими предсмертными лекциями пусть в бульварный романчик топает, нечего им в моем отчете отсвечивать. Когда я ем, я глух и нем. Баста.

Тварь усмехнулась – и вдруг невидимая удавка лопнула.

Я уже не видел ее, но ударил скальпелем наотмашь, и ощутил, как горячая кровь заливает руку. Попал.

Воздух обжег легкие, я уперся ладонями в пол, задыхаясь, а тварь оглушительно взвизгнула и забилась, но уже было не до нее.

Затем прогремел выстрел. И еще один. И еще.

Комнату заполнил топот, крики, выстрелы, сквозь звон в ушах я смутно слышал грохот переворачиваемых столов, звон и стрекотню автомата. Я пытался встать, но ничего не получалось, а затем чьи-то теплые руки накинули на плечи куртку.

— Все хорошо, все хорошо, – послышалось совсем близко. Затем резкое движение, короткая очередь. Звук упавшего тела.

И все стихло.

Я все еще пытался распрямиться, проклиная душивший кашель, а чьи-то руки взялись гладить по голове. Затем удушье вдруг прекратилось. Вот так вот, раз – и все.

— Благодарю, Горислав. Ты как, лучше?

— Ласточка?! – Я чуть не задохнулся вторично. – Черт возьми, у меня де жа вю...

Она рассмеялась и обняла меня крепче.

— Только не спрашивай, откуда мы здесь.

— Откуда вы здесь? – немедленно осведомился я, подчинившись, наконец, ее рукам, которые прижали меня к груди, как ребенка. Настоятель подошел из-за спины Аретейни, улыбаясь.

— Из Города, конечно, – ответил он. Я мягко высвободился, хотя и очень не хотелось. Ласточка не обиделась и поправила автомат.

— Да нет, как вы меня нашли?

Ласточка смущенно улыбнулась той самой своей улыбкой, которая в тот, первый день заставила мое сердце забиться чаще, и этим очень удивила.

— Я же говорила, что могу найти человека…

— Да, но я был дальше пяти километров, – заметил я. Она вспыхнула.

— Тебя я чувствую на любом расстоянии.

Я хотел спросить, почему, но прикусил язык. Не время. Вместо этого я спросил, без особой, впрочем, надежды:

— А Нэйси с Алисой вы не встречали?

Ласточка покачала головой.

— Нет, не встречали. Только… – Тут голос у нее прервался. – Только Обреза мы… не успели… – шепотом довершила Ласточка, шмыгнула носом и все-таки расплакалась. Я обхватил ее за плечи, а сам неожиданно почувствовал какое-то странное жжение, и картинка снова поплыла, а горло опять перехватило, и я, не выдержав, уткнулся носом в Ласточкины пушистые волосы. Чертов автомат, чертова рана…

Кондор

С собакой мы сдружились, хотя, на остальных Гверн косился по-прежнему недружелюбно. Казимир строил вполне выполнимые планы. В общем, он казался неплохим парнем, только разговаривал грубовато, и имел смешную привычку чесать голову каждый раз, когда задумается. От этого волосы у него были похожи на воронье гнездо, а шнурок, перетягивающий их на затылке, вечно сползал. Лидию он слушал внимательнее других. Похоже, с моей дочерью они обещают крепко сдружиться, что не может не радовать. Если, конечно, выживут.

Все сидели на диване в гостиной Лаэрри, а я с ружьем на коленях наблюдал за улицей. Со мной пожелали остаться Гверн и девочка Майя. Пес привалился теплым боком к моим ногам, а Майя сидела напротив, подперев рукой подбородок и удрученно созерцая дымящиеся развалины.

— Не грусти, – посоветовал я, бессмысленно копаясь по карманам. Было неловко оттого, что мне, по сути, нечего ей сказать. Но девочка только вздохнула.

— Много людей погибло сегодня, – тихо, словно в никуда, проговорила она, не отрывая взгляда от дома напротив.

— А люди, вообще, имеют привычку невовремя погибать, – буркнул я. Майя покосилась в мою сторону.

— Не надо притворяться.

— Что?..

— Вы притворяетесь равнодушным. Зачем?

— Ничего я не притворяюсь!

— Эй, там! – Казимир обернулся. – Чего разорались? Идет кто?

— Нет, никого нет… – начал, было, я – но тут увидел человека.

Он быстро пересек улицу, оглядываясь по сторонам, и тихо отворил калитку. Майя подалась вперед, чуть не прижимаясь носом к стеклу.

— Кто это? Вы его знаете?..

Лица было не видно под плащом.

— Может, и знаю. Не высовывайся!

Мы напряженно замерли, ожидая стука в дверь. Даже разговоры за спиной смолкли. Я услышал, как в полной тишине щелкнул предохранитель. Наконец, Казимир молча поднялся и вышел из комнаты. Простучали по лестнице шаги. Мы все невольно затаили дыхание.

И вдруг внизу раздался грохот. Я вскочил, забыв про раны, следом подхватились Даклер и Витька, на первом этаже грянул выстрел, затем еще один. Зазвенело разбитое стекло.

Когда мы вылетели к лестнице, ни странного гостя, ни Казимира внизу не оказалось. Я перегнулся через перила и увидел открытую дверь в подвал. На полу растекались лужи крови.

— Сожрали, – пробормотал Даклер. – Жалко…

— Жалко, – согласился Тележкин. – Он мне нравился. И он нам помогал…

— Он себе самому помогал, – одернул я. – С нашей помощью. Чего приуныли? Может, это и не его кровь.

— Предлагаете проверить, товарищ полковник? – Даклер неосторожно свесился вниз, и Витька дернул его за воротник.

— Настаиваю, – возразил я. – Без него мы ничего не сможем сделать.

Гверн вдруг протиснулся между нами и целеустремленно затрусил вниз по лестнице.

— Пошли за собакой? – не очень уверенно озвучил общую мысль Даклер.

— За Казимиром, – поправил я, спускаясь следом. – А собака наверняка приведет нас к нему.

— Если это не подстава. – Даклер все еще сомневался.

— А что ты предлагаешь? – обернулся я. – Сидеть и ждать у моря погоды?

Они все-таки направились за мной.

Правильно, что им еще остается…

Дэннер

Я жив.

Подумать только, я жив.

Я когда-нибудь сдохну, или как?!

Вы не подумайте, что я так уж к этому стремлюсь, но это все, знаете, как-то подозрительно, не находите? Поясню: вот, родился человек, вырос, окончил школу с хорошими, – или не очень, – оценками, выбрал профессию, занялся делом, жену себе нашел, может, даже детьми обзавелся. А потом ехал как-то утром на работу и – хлоп!.. Сверху спикировала тварь и откусила нашему герою голову.

А может, все не так было, нет. Может, он в патруль подался и погиб при исполнении. Самым что ни на есть обидным образом – подставился под удар товарища. Или покалечился, с почетом вышел на пенсию и умер дома в окружении детей и внуков, которые, рыдая, передрались за право поджигать погребальный костер.

…В общем, ситуаций можно много разных напридумывать – суть одна, все люди как люди – живут, сражаются, умирают. Ну, а я?..

Все-то у меня серединка наполовинку – ни умереть толком, ни жить. Судите сами: я ни черта не помню (казалось бы, плюх в резервуар – и покойся с миром, Селиванов, но нет, выбрался каким-то непостижимым образом), на четвертом десятке ухитрился влюбиться по уши – и немедленно поссориться, по дороге едва не угробив объект (конечно, кому нужна вся эта галиматья с признаниями да пояснениями, правда?), хотел исправить ситуацию – да не тут-то было, сунул руку в зубы оборотню (любой другой на моем чертовом месте уже бы застрелился, и дело с концом), и – апофеозом, так сказать – потащился на верную смерть за тварью-перевертышем.

Нет, о более мелких моих просчетах и вспоминать не хочется, и несть им числа.

Сейчас же я вел наш маленький отряд по отсыревшим темным коридорам, с трудом различая в слежавшейся пыли Алисины следы и чувствуя, как медленно, по капле, но – возвращаются силы. Я не хотел потерять еще и Алису с Нэйси, но вот, как их найти здесь – в упор не представлял, хоть пытайте. И никто из нас не представлял.

— Здесь следы обрываются, – сообщила, наконец, Ласточка, устало распрямляясь. Она вздохнула, и вопросительно поглядела на нас. Мы с Гориславом стояли рядом, я огляделся, признав КПП по разбитому стеклу будки и красному телефону.

— Значит, они обе переместились, – резюмировал я, – и мы понапрасну теряем время.

— Ты просто зарядил нас оптимизмом, – пробормотала Аретейни и пошла в обход вокруг огонька. Тот сиял и пульсировал как звездочка.

— Значит, мы должны переместиться следом, – уверенно произнес Настоятель.

— Это зачем? – поинтересовался я.

— Чтобы вернуть их домой.

— А если они не захотят домой?

— Почему не захотят? – удивился Горислав.

— Я бы на их месте не захотел.

— А ты откуда знаешь? – прищурился Настоятель. Я пожал плечами.

— Знаю. Я там был. Там не так уж и плохо.

— Тогда почему ты вернулся? – На лице Горислава расцвела торжествующая улыбка, не знаю, правда, с чего он решил, будто загнал меня в угол.

— Потому что… – Я вдруг замолчал, автоматически покосился на Аретейни, не зная, что меня останавливает, и через силу завершил тихонько: – Потому что она здесь. – Аретейни все же услышала, черт побери, подняла голову и улыбнулась. – А им возвращаться не к кому.

— А Лесли?

— А Лесли мертва.

— Но они-то об этом не знают.

— Нэйси наверняка почувствует. Они же сестры… были. – Подумав про Лесли и Обреза, я понял, что сейчас опять расклеюсь и быстро перевел разговор:

— Давайте не будем спешить, хорошо? Нам сейчас спешка не нужна.

— А что же делать? – уточнила Аретейни.

— Ждать. Если они вернутся – мы их отсюда выведем. А пока что есть еще одно дело.

— Дело?

— Угу. – Я устроился на полу возле турникетов. – Было бы неплохо выяснить, кто и зачем подвергал вивисекции Странников.

— Мы же их убили, – засомневалась Аретейни, – как мы теперь узнаем?

— Наверняка не всех, – возразил я. – Не нравится мне это. Сегодня они Странников кромсают, а завтра дети в городе начнут пропадать. Прикрыть бы эту лавочку.

— Это не наше дело, – сказал Горислав, и я разозлился окончательно.

— До тех пор, пока это дело находится поблизости от моего города – оно мое, и только мое. Ясно?

Настоятель умолк, и правильно сделал. Позиция невмешательства – довольно мерзкая и опасная вещь. Вчера приходили за коммунистами, и ты молчал, потому что ты не коммунист, позавчера приходили за евреями – и ты молчал, потому, что ты не еврей. А сегодня пришли за тобой – и некому тебя защитить, потому что никого не осталось⁵.

Но не объяснять же религиозному фанатику логические цепочки и теорию вероятности.

— Давайте наведем порядок и подождем наших хирургов, – предложил я, поднявшись. Отдохнули – и будет. – Или хотя бы осмотрим трупы, может, найдем чего интересное.

Возвращаться было далековато, и я успел заметить, как во взгляде уставшей Аретейни промелькнула смесь тоски и раздражения, но Ласточка тут же, легко улыбнувшись, поправила портупею и первой шагнула к дверям. Где-то в груди проснулся и заворочался пушистый теплый кот. Меня всегда восхищала эта ее стойкость, способность в любой ситуации оставаться этаким лучиком света – качество, которое в числе прочих делало ее Женщиной – той самой, которой можно смело посвящать и подвиги, и стихи. Однако время романтиков прошло, зато объекты романтических чувств остались.

Я усмехнулся своим мыслям и направился следом. Гориславу ничего не оставалось, как плестись в хвосте.

Кондор

По кровавому следу мы миновали коридор, затем спустились в подвал. Дорожка уводила в темноту, постепенно истончаясь, и, наконец, побледнела совсем. Свет не горел, и идущий впереди Даклер освещал путь фонариком. Гверн трусил в авангарде, цокая когтями по полу и шумно дыша, он явно знал, где искать хозяина. А мы, что ж поделать, доверились собаке.

Наконец, в стене открылся тянущий холодом черный провал. Люди затормозили, а пес юркнул в дыру, не замедлив бега. Затем понял, что мы не идем за ним, остановился, обернулся и нерешительно гавкнул, нетерпеливо переступая по сырому полу и виляя хвостом.

— Он нас зовет, – констатировал Джереми, кивая на дыру и перехватив автомат.

— Куда? Спасать Казимира? – Витя прошел немного вперед и остановился на пороге. Пес гавкнул вторично. – А по-моему, он просто ведет нас домой.

— Что это за проход, вообще? – поинтересовался я, хотя по множеству грязных следов было нетрудно угадать, куда ведет распахнутая в темноту дверь. Вглубь коллектора, и дальше незнакомыми нам дорогами в подземный город, откуда пришел Казимир. И откуда явилась смерть в наш дом.

Я заглянул внутрь. Любопытство мешалось со страхом, но надо было вернуть Казимира. Во-первых, он явно способен помешать погромам. Во-вторых – нельзя же бросать человека на смерть.

Даклер, похоже, рассудил так же – он первым шагнул в темноту.

— Стойте!

Мы обернулись. Позади, тяжело привалившись к стене и задыхаясь, стояла Майя.

— Вы не можете без меня уйти, – безапелляционно заявила она. – Вы не знаете дороги.

Ну, вот.

— Здрасьте, – недовольно сказал Даклер. – Мы тебя не звали, иди обратно.

Майя двинулась в нашу сторону, по-прежнему цепляясь за стену.

— Лидия знает? – поинтересовался я, и, разумеется, услышал отрицательный ответ.

— Нет, – отозвалась девчонка, делая еще пару осторожных шагов. – Но вы без меня пропадете.

— Это ты с нами пропадешь, – буркнул я. Как же надоели эти героини доморощенные, сил моих больше нет. Они, разумеется, не понимают, что нам с ними нянчиться – лишние проблемы, и выглядят в собственных глазах все сплошь Жаннами Д`Арк и рыцарями в сияющих доспехах.

— А ты нам карту нарисуй, – предложил Тележкин, и Майя отмахнулась. Конечно. Незаменимый член команды, фигли. Да что мы, вообще, в этой жизни понимаем.

— Не получится. Это слишком сложно и долго.

— Так на словах объясни, – не сдавался Виктор.

— Вы не запомните…

Вначале на рожон лезла рыжая. Долезла до собственной гибели – вероятно, результатом довольна. Эстафету подхватили Нэйси и Лесли, сунувшись в коллектор и походя покусав тихоню Алису Салейман, которая, в свою очередь, ринулась бодаться с Белой Чертой. Затем Дэннер побежал их спасать в гордом – или не очень – одиночестве, прихватив с собой свою новоявленную любовь. Любовь, к слову, оказалась разумнее всего этого детского сада и грудью на амбразуры не кидается. К счастью. Правда, вирусом навязчивых суицидальных идей, похоже, все-таки заразилась – что бы это ее «не нужен отряд, я все сама» означало, по-вашему?..

А теперь еще и Майя ползет по стенкам в подземелья – хрипит, задыхается, но – ползет.

Остальные, видимо, поняли, что она не отвяжется, или признали ее правоту.

— Ладно, – решил Джереми. Он передал мне оружие и подошел к девчонке, развернувшись к ней спиной и опустившись на колени. – Запрыгивай. Будешь дорогу показывать.

Майя обхватила его руками за плечи и ногами за пояс – совсем как маленький ребенок. Из нас троих Даклер был самый здоровый, не знаю, что там с Виктором, но лично во мне две дырки, ни о какой смене не могло идти и речи. В общем, Джереми подписался волочь на себе девчонку всю дорогу.

Лично я его не уговаривал.

Дэннер

— Никого мы здесь не найдем.

— И не нужно, – по-прежнему недовольно буркнул Настоятель.

Мы сидели на электрическом коробе, уставшие и расстроенные вконец. В самом деле, не лезть же в первый попавшийся огонек – черт знает, куда он нас перенесет. Может и махнуть через два-три витка, туда, где и в помине не было никакой машины времени. И сами домой не вернемся, и Нэйси не вернем.

Рассудив таким образом, я поднялся.

— Пойдемте отсюда.

Ласточка неожиданно встрепенулась, встала и подошла ко мне, глядя снизу вверх. Ее взгляд, казалось, зацепился, не отпускал – спокойный, пристальный, изучающий. Она вскинула руку и отвела прядь волос, упавшую мне на глаза. Жест успокоил, он был мягкий и привычно-ласковый.

— Ты сдался? – тихо спросила Аретейни. – Неужели?

Нет, а ты, спрашивается, чего от меня ждешь?.. Я не намерен кидаться грудью на амбразуры… потому что хватит, уже кинулся. Я стиснул укушенную руку в кулак. И не отвел взгляда.

— Да. Я сдался. И я возвращаюсь, чего и вам рекомендую. Пошли.

— Нет! – Аретейни, казалось, испугалась моих слов, ухватила за обе руки. – Это неправда. Ты не можешь сдаться!

— Почему это? – полюбопытствовал я, поднявшись. Она вскочила следом, но руки не отпустила.

— Потому что это не в твоем характере. – Ах, какой уверенный голос!.. Думаешь, я герой, да?! Все вы так считаете. Все – нарисовали себе рыцаря, Камелота, Александра Македонского и командарма Буденного в одной шкуре, все ждете от меня подвигов?.. И ты, Брут?.. А вот и нет. Нет!..

Я – обычный человек, ясно тебе?.. Я – просто капитан патрульной службы, и я отдаю себе отчет об уровне безопасности моих друзей и моего отряда. Хотите рыцарства, хотите легкой победы в качестве подарка от леди Фортуны за храбрость – но ни малейшего представления не имеете, какой ценой даются такие вот «легкие» победы. И чьи жизни будут рваться – ваши. Только ваши. Я-то – псих, я – ваш командир, я – как-нибудь выкручусь, выберусь, выползу полудохлый из любой мясорубки – а вот вы уже не вернетесь, и той самой победы никогда не увидите. Вы умрете, надеясь в последние секундочки, что ваша смерть не была напрасной, потому, что надежда – все, что у вас останется.

А мне остается боль, сожаление и кошмары.

И – победа.

Да к черту такие победы.

Я закусил губы, останавливая ругательство, и ответил как можно спокойнее:

— Я слишком много друзей потерял пока шел сюда. – Ласточкина щека была теплой и мягкой, и мои пальцы казались слишком грубыми, словно я мог повредить кожу. А голос вдруг дрогнул, предатель. Я, правда, всерьез испугался собственных слов. – Я не хочу потерять еще и тебя. Мы не знаем, куда мы попадем, и найдем ли их. Мы сейчас нужнее там, где способны хоть что-то сделать. В городе.

Горислав вскинул голову.

— А ты считаешь, что мы можем остановить погромы? – спросил он.

Стоп. Я чего-то упустил?..

— Погромы?.. – осторожненько повторил я. Настоятель кивнул. Аретейни обернулась, болезненно закусив губу. Похоже, думала, как бы мне сказать поделикатнее.

Да чего уж там.

— Давай как есть. – Я решил облегчить ей задачу. Ласточка коротко выдохнула, решившись.

— Во всех подробностях?

— Во всех.

Нечего тут, я не ребенок. Уж как-нибудь не развалюсь.

Аретейни крутанулась на месте, прошла вкруг несколько шагов, порывисто обернулась, вдохнула, передумала, выдохнула, замерла (да что ж там за новости-то такие?!..) И тихо ответила, отрешенно глядя в пространство. В пространство – не на меня.

— А города больше нет.

Мне почудилось, будто кто-то подошел со спины и от души треснул меня по голове здоровенным мешком с картошкой.

— То есть как это – нет?.. – Впрочем, после желтых огоньков я был готов ко всему. – Совсем нет?..

Аретейни покачала головой.

— Там… там одни развалины…

Я вздрогнул, услышав свои собственные слова. Сейчас уютная кухня в типовой квартире казалась далеким сном.

— …и туман…

— Что?.. – обернулась Ласточка. Она, конечно же, не поняла, о чем идет речь. Она не помнит этого разговора. Помнит не она… – Ну, да, и туман. И кровь повсюду. И еще огонь… участок сгорел, госпиталь разграбили, и я не знаю, что будет дальше.

— Хватит. – Я вдруг не выдержал.