Город больной совести Книга 1

Глава 1.

Серые грязные стены странных домов, державших узкую улочку в цепких объятиях, словно и ее сковали навалившейся со всех сторон непомерной тяжестью. Матильда со страхом смотрела на эти стены с мертвыми окнами, на нависающие прямо над головой крыши, как будто подпирающие упавшее на них серое мутное небо, и не могла тронуться с места. Кричать и звать на помощь почему-то не хотелось. Она просто стояла на будто вросших в грязный булыжник ногах и тупо озиралась по сторонам. На странной улице не только не было ни души, казалось, что здесь не жил ни один звук. Но и тишина была какая-то ватная, непроницаемая. Последнее обстоятельство вселило в Матильду просто панический ужас, но и он не смог подвигнуть ее на какое-либо действие, раздирая животным страхом все изнутри. Боль в висках стала невыносимой, но даже сжать голову, готовую взорваться, она не могла, руки, как и все тело, отказывались подчиняться.

Внезапно боль исчезла, и Матильда отчётливо почувствовала, как кто-то сзади невесомо толкнул ее в спину, и она послушно побрела по скользким от грязи и сырости булыжникам. Ей было абсолютно все равно, кто идет сзади и направляет ее, странный город будто лишил ее воли и способности к сопротивлению. Впервые в своей долгой и активной жизни Матильда узнала чувство безысходной покорности в сонном безразличии к собственной судьбе. Ей было все равно кто, куда и зачем ее ведет, что с ней будет через минуту или через час, она просто брела, спотыкаясь и скользя по узкой серой улочке, и ни о чем не думала. Впервые в жизни Матильда Исааковна Таборная ни о чем не думала!

Невидимый спутник легонько толкнул ее в левое плечо, и Матильда ввалилась в темный дверной проем. Снова невесомый толчок спину, несколько вялых шагов в темноте и тусклый огонек в углу высветил несколько предметов, составлявших убранство помещения. Справа от Матильды у стены стояло что-то наподобие грубо сколоченной длинной скамьи, и она боязливо обернулась на спутника, как бы прося разрешение присесть. Ответом был очередной легкий толчок, и Матильда с облегчением рухнула всем своим дородным телом на плохо струганные доски. Она хотела прикрыть глаза, но веки не слушались. Мимо проскользнула огромная тень и на Матильду пахнуло крепким запахом давно не мытого мужского тела. Первое осознанное ощущение было весьма неприятно, но и чувство брезгливости было каким-то ватным. Она проводила вонючую тень тупым взглядом и увидела, стоящий на изящном маленьком столике, красивый светильник старинной работы. Слабый огонек освещал не более полуметра вокруг, но этого было достаточно, чтобы разглядеть сидящего в роскошном антикварном кресле огромного мужика неопределенного возраста. Матильда вдруг отметила вернувшуюся способность к мышлению и восприятию. Ватное оцепенение отпустило, и она решила прояснить ситуацию в привычной ей манере допроса. Но едва Матильда открыла рот, как обнаружила, что язык вовсе не намерен ее слушаться. Вместо отработанных властных ноток изо рта вылетел жалких хрип.

Повторив попытку и получив тот же результат, Матильда втянула голову в плечи и испуганно посмотрела в сторону мужика. Слабое пламя высветило его колючий взгляд, играющую на тонких губах усмешку, и Матильда просто вжалась в сырую стену позади лавки на которой сидела.

Мужик смотрел на нее тяжелым взглядом. Матильда почувствовала, как сырость стены пропитала её одежду на спине, но даже не пошевелилась. Выступивший на лбу пот ледяными струйками стекал по её лицу, но желания стереть его хотя бы с глаз так же не появилось. Внезапно где-то внутри ее головы словно загудела заводская труба, и кто-то заговорил с ней. Потом словно повернули ручку регулировки звука и Матильда стала различать слова. Не понятным образом она догадалась, что с ней говорит сидящий напротив мужик. Губы его не разжимались, но она понимала, что это именно он задает ей вопросы. Странно, но и это обстоятельство ее даже не удивило. Таборная попыталась понять, что именно он ей говорит. Через минуту все стало предельно ясно. Этот мужик зачем-то ведёт её по давно и прочно забытым эпизодам прожитых лет, которые были основой её успешности и материального благополучия на зависть многим, но именно их Матильда стёрла из своей памяти, ибо гордиться в них собой не получалось никак. Ей и сейчас совсем не хотелось этих воспоминаний, но, словно под действием «сыворотки правды», Матильда, с присущей ей обстоятельностью, стала не просто вспоминать детали, но и переживать давно прошедшие события, но в этот раз не отстранённо, как это всегда бывало раньше, а отчего-то остро и очень болезненно. Первая в жизни исповедь далась ей не только с трудом, но и с нестерпимой, раздирающей и изматывающей тело болью, и она сразу поняла, что за первым приступом будет следующий и только от этого, сидящего напротив её мужика, зависит, когда и чем закончится эта пытка. Болели не душа или совесть, нет. Выворачивало суставы и остатки мышц, вытягивало сухожилия, вены и даже самые мелкие сосуды. Матильда и не силилась понять как, но она видела своё потрёпанное прожитыми без малого восьмидесятью четырьмя годами тело изнутри во всех деталях, видела и чувствовала одновременно, как струнами или тетивой лука натягиваются её жилы, готовые лопнуть в любой момент и в крике срывала голос от нестерпимой боли и ужаса . Боль прекращалась так же внезапно, и Матильда как робот продолжала выполнение заданной программы.

В послужном списке самого дорогостоящего и авторитетного адвоката провинциального сибирского городка Холмск-5, «Заслуженного юриста России» Матильды Исааковны Таборной, этот обвинительный приговор, как и само уголовное дело, были по счету где-то в третьей тысяче, а то и больше, за долгие 45 лет верной службы сначала советскому, а затем и российскому право или не право, но судию. Что и как будет написано в этом вердикте суда, Таборная знала почти дословно, ведь они созванивались с судьей не один раз, уточняя детали и формулировки, поэтому Матильда откровенно скучала, переминаясь с ноги на ногу в ожидании завершения действа. Она детально рассматривала брюссельские кружева на выглядывающих из-под рукавов изящного английского костюмчика манжетах своей кофточки и вспоминала, как выбирала их в маленьком магазинчике, недалеко от фонтана с писающим мальчиком. Воспоминания были настолько приятными, что Таборная погрузилась в них, как в теплую ванну, и даже прикрыла глаза. В лицо словно пахнуло свежестью утреннего воздуха и свежевымытой брюссельской мостовой. Первые этажи уютных невысоких старинных домиков светились аккуратными витринками с чудными товарами. В одних были выставлены изумительные вышивки, в других фантастические ювелирные украшения, в третьих восхитительные фигурки ангелов всех размеров, в четвертых изделия с обожаемыми Матильдой кружевами. Она всегда ныряла в эти магазинчики и подолгу перебирала руками тончайшую паутину кружев с причудливыми узорами, всегда находя что-то для своего гардероба или постельных наборов.

Томные воспоминания адвоката Таборной грубо прервал глухой грохот, который означал, что очередной чувствительной дамочке стало плохо в душном зале, и она свалилась на лавку, перед которой стояла. Матильда, не открывая глаз, с досадой поморщилась от перспективы. Сейчас судья объявит перерыв, чтобы вынести всех из зала и вызвать скорую, а значит домой она попадет на полчаса, а то и на час позже, рискуя опоздать к началу любимого сериала. Обреченно вдохнув, Таборная открыла глаза и стала оглядывать зал суда от двери. Народ стоял молча и плотными рядами. Матильда перевела взгляд на судью и краем глаза зацепила что-то большое и темное, лежащее у противоположной стены. Слегка сощурив свои близорукие глаза, она разглядела на полу крупное мужское тело в военном мундире. Матильда удивленно вздернула тонкие бровки и вопросительно посмотрела на судью.

Несколько секунд судья еще размеренно зачитывала приговор и в зале стояла тишина. Пронзительный крик осужденного впился в гнетущее оцепенение и все как-то сразу пришло в движение. Несколько человек подскочили к неподвижно лежащему полковнику и, подхватив его за плечи, положили на переднюю скамью. Паренек в клетке опустился на колени и смотрел в бледное лицо отца широко раскрытыми глазами, медленно наполняющимися влагой. Судья спокойным голосом объявила перерыв, велела судебному приставу освободить зал и вызвать скорую помощь, после этого удалилась.

Матильда Исааковна Таборная, проводив судью взглядом, так же удалилась в комнату адвокатов и заварила себе чашечку любимого кофе, банка которого всегда стояла в шкафчике рядом с ее белоснежной чашечкой из тонкого китайского фарфора. Сервиз она привезла еще в конце пятидесятых из командировки в Китай, когда две великих державы не просто дружили, а были братскими и постоянно обменивались делегациями и опытом управления доставшимся им народцем.

Китайцы обучались в советских вузах, китайские термосы, полотенца, фарфоровые сервизы тоже можно было достать, но уже не всем. Свой чайный сервиз Матильда купила в Пекине в первый свой визит в Китай, когда в составе сибирской делегации обменивалась каким-то опытом с китайскими товарищами. Тогда, в пятьдесят седьмом, она в свои двадцать пять добывала себе место в таких делегациях далеко не опытом или выдающимися знаниями, а другими своими качествами. Красавицей Матильда не была никогда. Редкие волосенки золотистого цвета, доставшиеся в наследство от мамочки, ей постоянно приходилось закручивать сначала на бумажки, а потом на самые мелкие резиновые бигудёшки, что бы на утро голова выглядела прилично. Маленькие глазки и тонкие губы надо было четко подводить, чтобы выделить их на круглом бледноватом лице. Пухлая невысокая фигура так же не привлекал мужской взгляд, но зато у Матильды Прозоровой с детства был волевой и целеустремленный характер. Она всегда была лидером, начиная со школы, и заставляла себя уважать, а если требовалось, то и бояться. В студенческие годы Матильда часто засиживалась в архивном отделе научной библиотеки, где за дефицитную коробочку конфет можно было добыть запретную литературу, просветившую её в искусстве сладостных утех.

В 1957 году в городскую коллегию адвокатов Прозорова поступила в июле, но когда в августе выбирали кто поедет в Китай в составе сборной делегации, на это место не рискнула претендовать даже заведующая, ведь Матильда сразу тихо, но внятно заявила, что поедет именно она. Все давно были в курсе, что ее не просто так частенько видят в приемной первого секретаря горкома партии, вплывающей к нему в кабинет, после чего секретарь не менее часа обещала позвонить всем желающим попасть к первому, как только он освободится от переговоров с Москвой. Матильду так заглазно и звали: «Москва золотоглавая», но даже спорить с ней никто не пытался, понимая, что очередной ее визит к первому может стать концом карьеры спорщика, в лучшем случае, или началом больших проблем и бед, если Матильда рассердится всерьез.

Ровно через восемь месяцев, после возвращения из Китая, Матильда Прозорова, а теперь Таборная, родила сына своему первому и последнему мужу Таборному Василию, руководителю той самой, сборной делегации. Поговаривали, что Вася получил повышение по службе в городском отделе КГБ сразу после женитьбы на «Москве златоглавой» именно за то, что узаконил рождение сына Матильды и первого, но эти разговоры, появившиеся ниоткуда, туда же быстро и растворились, а вместо «Москвы» в кабинет первого зачастила новая пассия, что никоим образом не пошатнуло позиций отставной любовницы, за которой теперь стояло ещё и всесильное ведомство. Все это было далеко в прошлом, но наработанные годами связи и авторитет давно и ,практически без сбоев, верно служили Матильде, помогая без труда выигрывать в суде дела, за которые благодарные и далеко не бедные клиенты всегда щедро платили, а на тех, кто не мог себе позволить услуги Таборной, она не разменивалась даже будучи дежурным адвокатом. Нищего «клиента» брал себе следующий по очереди коллега.

Матильда тратила все гонорары исключительно на себя любимую. Годами перед ней стелились в стремлении угодить самому «классному» адвокату Холмска-5 все заведующие магазинов с дефицитными товарами. Она, одновременно с жёнами «отцов» города, выбирала новые наряды и в её коллекции, наверное, было не многим меньше шикарных и дорогих костюмов, чем у королевы Великобритании Елизаветы второй, которую Таборная копировала внешне до мелочей. Единственное, чего она не могла себе позволить в гардеробе, это шляпки, статус адвоката не позволял. Ещё в лихие девяностые, обогатившие её за счёт защиты бандюганов всех мастей, до почти королевских доходов, в очередном, оплаченном государством, визите в Китай, она прикупила себе три изумительного качества паричка из натуральных волос, тоном совпадающих с её натуральным цветом и теперь проблема причёски отпала. Она периодически отдавала своей парикмахерше парички на обновление причёски, и её голова, со своими почти полностью вылезшими волосиками, с утра всегда была безупречна, как и строгие костюмы пастельных тонов и отделанные неизменными тончайшими кружевами блузки, украшенные дорогими брошами с самоцветами чистой воды.

В судах Холмска-5 и областного центра у Таборной давно авторитет работал на неё и отнюдь не по её знаниям и опыту. Таборная, как старая цирковая лошадь, привыкшая ходить по кругу арены, до последнего печатала все судебные бумаги на печатной машинке, игнорируя компьютерные текстовые программы. Она освоила компьютерный текстовик только после нескольких вполне наглых, и прямо озвученных в заседаниях, претензий развязной дочки её давнышней знакомой замихи директора самой старой школы города. Эта зараза решила вдруг заняться правовой защитой, да ещё и в свободном плавании, оформив предпринимательство. И всё бы ничего, мало ли всяких в судах подвизается, если бы Мирка всё и всегда не делала, явно страдая комплексом отличницы, а упрямства ей было не занимать. И в кого только пошла эта зараза ? Мать Миры Стариковой самый компромиссный и внушаемый человек из всех знакомых Матильды, отец жене поперёк слова сроду не сказал наверняка, был добряк-добряковский, сын пошёл, и в мать, и в отца, а вот дочка у них выросла ведьма-ведьмой. Она с детства была ещё той оторвой и атаманшей, на что ей не раз жаловалась её мать, хотя училась всегда легко и была круглой отличницей. Без труда закончив университет, между учёбой успев после второго курса выйти замуж, после третьего родить дочку, а после четвёртого развестись с красавцем-спортсменом, работящим, непьющим, восходящей звездой дзю-до, Мирка укатила в Москву со свободным дипломом. От её матери, как страшно гордившейся успехами дочери, так и переживающей за эту бунтарку, вечно ввязывающуюся в бой с ветряными мельницами, Матильда знала о Мирке всё, ну или почти всё. Девка хлебнула лиха со своим непростым характером и непоколебимой уверенностью, что все должны быть честными, и в жизни, и в работе, но и не думала меняться, только закаляясь в боях и находила новое место, где требовалось навести , с её точки зрения, порядок. Получала Мира Старикова каждый раз крепко, но она всегда добивалась своего и это подтверждалось фактами. Её мать и отец, приехав от дочери, рассказывали как хвалили их чадо и коллеги, и друзья, как их на красивых машинах встречали и провожали начальники, благодаря за то, что вырастили такую замечательную дочь, просто Жанну ДеАрк.

В одной такой схватке Мирка лишь чудом осталась жива и долго проходила лечение в Москве. Что там, на Украине, произошло на самом деле, она, похоже, родным не рассказала, но в отпуск приезжала с этого времени почему-то в темных очках. И вот эта воительница вернулась в город после восьмилетних гастролей, да ещё и с новым мужем – красавцем, моложе её аж на семь лет и возомнила себя императрицей, не меньше, всея Холмск-5 , намереваясь потеснить на этом пьедестале саму «Москву златоглавую». Таборная гордилась этим некогда прилипшим к ней прозвищем и уступать своё первенство никому не собиралась, тем более этой балбеске с завышенным самомнением. Будучи по первому образованию программистом, Мирка, естественно, владела компьютером в совершенстве, и нагло заявила уже второй раз в судебных заседаниях, что может бесплатно позаниматься с мадам Таборной, что бы та не мучила суд и представителя другой стороны пляшущими буквами разбитой печатной машинки. Вот прямо так и сказала, да ещё и с такой говорящей ухмылкой, явно за текстом намекая на то, что и сама Таборная, по её мнению, старая разбитая рухлядь, которой пора сидеть на печке, а не шастать по судам, мороча людям голову. Матильда в ответ промолчала, поджав губы, потому что ей уже именно эти слова невоспитанной двумя педагогами халды добросовестно передал не один доброхот. По сравнению с недавно брошенным прямо ей в лицо толи проклятием, толи предсказанием, Мирка была сейчас корректна. После тех миркиных слов Таборная упустила процесс и проиграла суд.

Перед этим заседанием, вывернув от лифта, Матильда увидела, как Старикова Мирка обрабатывает её клиентку в коридоре суда и подлетела к ним с приказом клиентке прекратить разговор. Мирка встала с лавки, на которой они сидели с бывшей заведующей одним из отделений местной медицины, а теперь умирающей от тяжёлой болезни одинокой пенсионерки, брошенной и мужем, и сыном, которую они с помощью Таборной подбили выписать из её великолепной трёхкомнатной квартиры единственного внука с бывшей невесткой, которая одна и ухаживала за старухой. Мирка всё это уже поняла и, окатив Матильду волной презрения, тихо, но очень отчётливо произнесла:

– Я, в отличии от Вас, Матильда Исааковна, сейчас действую в интересах вашей доверительницы в первую очередь. Моя клиентка и её сын молоды, здоровы, у них есть любящая семья, в отличии от Людмилы Григорьевны, которую Вы, именно Вы, по заказу нанявших Вас мерзавцев, обрекаете на одиночество в последние дни её жизни. Я знаю, что уже нанята сиделка, что бы Нюточку больше не подпустить к Людмиле Григорьевне и ,возможно, убыстрить её уход в мир иной с освобождением вожделенной двумя скотами квартиры. Да, да, город у нас слишком маленький для тайн мадридского двора, неужели Вы не в курсе, Матильда Исааковна? Не стоит быть дешевле денег, заслуженный юрист России ! ВЫ толкаете больного человека, злоупотребляя её доверием, к окончанию её дней без радости и в муках совести, а ведь вашей доверительнице и без того тяжко. Ради чего Вы так с ней мне понятно, Вас кроме денег никогда и ничего больше не интересовало в этой жизни, но Вам давно пора о душе подумать. Я предлагаю Вам задуматься, сколько жизней Вы уже погубили и сколько судеб уже сломали своим поганым языком, потому что Вам на том свете предстоит им вылизывать раскалённые сковородки, вот и посчитайте на досуге, сколько тысяч их уже накопилось и стоит ли к ним добавлять и сегодняшнюю! – звенящим от возмущения голосом закончила Мирка и пошла в приёмную к секретарю судьи.

Гадюка попала в точку и была права во всём. Муж клиентки, укативший на Алтай, подальше от больной супруги, который не был зарегистрирован в не приватизированной квартире супруги, нанявший Таборную, намеревался с её же помощью провернуть афёру, кинув пасынка- конченного алкоголика , через свою регистрацию после выписки конкурентов и смерти ответственного квартиросъёмщика, прибрать квартирку к рукам и щедро платил за это. Бывшую жену и сына, муж и отец вынудил съехать постоянными пьяными дебошами и избиениями. Отчим больше месяца щедро поил пасынка и науськивал его на жену, пока старуха лечилась в стационаре, и девчонка не выдержала издевательств. Она ушла к родителям, забрав сына и свои вещи.

Когда Людмила Григорьевна вернулась из больницы, муж поначалу со всем старанием изображал заботу, но через неделю ему это надоело, да и пасынок опять свалился в крутой запой, украв у матери всю пенсию, и быстрая на расправу супруга и мать, несколько десятилетий державшая в кулаке крупное отделение офтальмологии в госпитальном комплексе, выгнала обоих мужиков из квартиры взашей и позвонила невестке. Нюточка пришла, но вернуться с вещами и сыном не рискнула, помня недавние издевательства на глазах малыша, поэтому формально, хоть и с большой натяжкой, основания для признания утратившими право были, хотя в случае снятия с учёта несовершеннолетнего, имели место и нюансы, но и они не составляли проблемы для Таборной. Не составляли бы в случае любого другого представителя. Эта мелкая засранка Мирка, похоже рассказала её клиентке почему ушла невестка, кто и что задумал с помощью Матильды, потому что клиентка упёрлась в своём решении и заявила, что этот иск она отзывает или как там надо отказаться, а вот иск по признании утратившим право её сына, требует подать и выиграть непременно. Людмила Григорьевна так же заявила, что после неё смерти квартира целиком достанется только снохе и внуку, согласившись с торжествующей Миркой, что лишаться квалифицированной помощи невестки, операционной сестры по образованию и профилю работы, в её состоянии не разумно, да и лишить себя радости общения с единственными верными и искренне любящими её Нюточкой и Максимкой просто глупо.

Это был первый в её жизни и просто оглушительный проигрыш. Матильда, не сумевшая отделаться от навязчивых образов и, мысленно пересчитывающая в уме сковородки, выпала в астрал, и от такого заявления клиентки, вогнавшего и судью в ступор, на её удивлённый и вопросительный взгляд, смогла только пожать плечами, мол хозяин- барин. При помощи довольно улыбающейся Стариковой, секретарь внесла всё необходимое в протокол, и судья удалилась для вынесения определения о прекращении дела в связи с отказом истицы от исковых требований. Матильда решила не дожидаться оглашения определения и, как побитая собака, плохо справляясь с задачей держать спину прямо, тенью просочилась в дверь зала суда и побрела вниз. В новом здании суда Холмска-5 не было привычной комнаты адвокатов, где можно было бы спрятаться сейчас, пока она сможет справиться с эмоциями и прекратить навязанный ей Миркой подсчёт сковородок. Матильда спустилась в холл к гардеробу и, надевая пальто, вспомнила как эта балбеска прилюдно и громко выдала перл в переполненном публикой холле суда, что в этом здании весьма мирно уживаются сразу два Дворца Правосудия и Кривосудия со своими служителями и нагло уставилась на Таборную, на которую тут же дружно посмотрели и остальные. К какому дворцу приписала Матильду Мирка ни у кого вопроса не возникло, и Таборная поёжилась от направленных на неё презрительных взглядов.

– Ведьма, точно ведьма! – подумала Матильда и решила, что больше в одном зале суда ей с этой халдой встречаться не резон, так можно выйти в тираж, так сказать. Постаравшись забыть первый и последний процесс, где они встретились с Мирой Стариковой, она вернулась на свой привычный круг. Единственным новшеством, привнесённым в её жизнь, был приобретённый ею компьютер, который и правда оказался для набора и исправления текста куда удобнее пишущей машинки, но даже мысленно она не поблагодарила Старикову за подсказку, демонстративно игнорируя её приветствия в коридорах суда.

Быстро начавшее меняться с начала 2000 годов законодательство как будто проходило мимо Матильды Таборной, и монотонным голосом она продолжала зачитывать в суде получасовые выступления, усыплявшие даже судей своей пустотой и ссылками на давно утратившие силу постановления и нормы закона. Всё вернулось на круги своя и жизнь снова потекла в привычном русле. В судебном процессе с её участием всегда было просто представление для непосвященных, потому что решение или приговор оговаривались с соответствующими заместителями председателя суда и фактически принимались сразу после поступления дела в суд , направлялись нужному судье для формального проведения действа и оплачивались суммой, соответствующей степени сложности правовой эквилибристики. Конечно, некоторые коллеги Матильды, так же решали дела в суде, но к Таборной обращались с делами, требующими особого мухлежа на грани приличий, для вердикта и рядом не лежащего с законом, когда требовалась железобетонная гарантия, что нужное устоится в любом случае.

Вот и сегодня Таборная закончила вовсе не простое уголовное дело в пользу своего подзащитного, переведённого из подозреваемых в ранг свидетеля ещё на следствии, хотя по нему тюрьма рыдала весьма горькими слезами. Но мальчику посчастливилось родиться в семье городского прокурора, старшего советника юстиции Кошелева, в скором времени прокурора Холмской области, и поэтому он не мог сесть в тюрьму по определению. Вместо этого садиста и мерзавца долгий срок в строгаче потянет ни в чём не повинный водитель, нанятый по несчастью сын отставного полковника, инвалида-афганца. Вся эта суета в зале и коридоре суда Матильды уже не касалась. Отец осужденного с ее помощью парнишки мог сколько угодно биться оземь и изображать сердечный приступ, но изменить он уже ничего не сможет, она, как всегда, блестяще провела процесс по подчищенному местами, с добавленными фиктивными доказательствами уголовному делу о двойном убийстве, и теперь оставалось только получить от папаши, выведенного ею из под удара гадёныша, свой гонорар, сумма которого нежно согревала, готовясь перевоплотиться в очередную эксклюзивную шубку. Матильда заказала новый наряд по каталогу еще месяц назад и уже завтра получит его в салоне. Мысленно кутаясь в пьянящий невесомостью мех, она блаженно прикрыла глаза и откинулась на спинку уютного кожаного кресла.

– Матильда Исааковна, оглашение приговора переносится на завтра! Вера Викентьевна просто в шоке, читать дальше не может! Не каждый день такое случается! – прервал ее сладкие ощущения визгливый голос Леночки, секретаря судьи Мучкиной.

– Лена, ну что ты всегда визжишь, как бензопила! – недовольно буркнула, оторвалась от приятных ощущений, адвокат Таборная.

– Простите, Матильдочка Исааковна, я не нарочно! Представляете, тоже мне боевой офицер, афганец, душманов крошил, как яйца, да и мужик еще молодой, а умер! Правда, правда. Прямо как свалился там,в зале суда, на глазах у сына. Бедненький осужденный, ему и так в зону, а тут еще и отец… Интересно, его на похороны отпустят, как Вы думаете, Матильда Исааковна?– еще громче заверещала Лена, плюхнувшись на диван напротив Таборной.

Матильда быстро разложила ситуацию, ведь смысл сказанного был прост и понятен. Отец осужденного, услышав обвинительный приговор суда, выбыл из борьбы и это хорошо. Неприятно, конечно, что это случилось в суде, при полном зале. Пересудами и домыслами город будет жужжать, как растревоженный улей. Десятки глаз будут пристально наблюдать и за ее реакцией. Черт побери, поход в салон придется отложить на неопределенное время или вызвать управляющего с шубой инкогнито на дом. Презентацию обновы так же придется отложить. Неприятно, но и только, ведь есть и положительный момент. У осужденного, кроме друзей – студентов и бабки- пенсионерки никого нет, а, значит, оплачивать далее услуги платного защитника будет некому. Толик, с которым некогда они вместе служили местной Фемиде в госколлегии, за каждый чих взымает дополнительную оплату и апелляцию сочинять за красивые глаза не станет. Он, правда, в процессе и так не особо мешал, но дежурный адвокат, которого предоставит осужденному сиротке суд, накарябает просто формальную жалобу и приговор устоится без всяких сомнений и дополнительных усилий с её стороны.

–Ладно, Леночка, до завтра! Комнату закрой за мной, что-то я устала сегодня. Вызову такси и домой, на отлежку, а то сама ненароком разболеюсь от таких переживаний! -нарочито медленно и с придыханием произнесла Таборная и вышла в коридор.

На ступеньках у суда стояли несколько групп, и Матильда вполне реально ощутила, как впились в её лицо несколько десятков глаз, пылающих гневом и злым презрением. Толпа юнцов молча проводила ее взглядом до подкатившего к входу такси и, только захлопнув за собой тяжелую бронированную дверь квартиры, Матильда смогла перевести дух.

На следующий день безучастному ко всему осужденному вручили приговор и умница Толик, подсунув ему заявление об отказе от его услуг, незамедлительно переключился на другую платную защиту, оставив нищего подзащитного на дежурного адвоката. Машенька Суворина, назначенная вместо него судом, вымучила из себя три странички формального текста и приговор без труда вступил в силу через две недели. Прокурорский сынок отбыл на учебу и перевоспитание к лондонской родне, а осужденный стараниями Матильды вместо него парнишка отправился на долгие пятнадцать лет в колонию строгого режима. Город постепенно успокоился, и Матильда обновила шубку, купленную на прокурорский гонорар. Тогда, двадцать лет назад, она и подумать не могла, что это рядовое дельце еще напомнит о себе, да ещё и так страшно.

Старший советник юстиции Кошелев был мужчиной видным. Его густые черные волосы благородно подсвечивала седина на висках, грубоватое лицо украшали красивые карие глаза и волевой подбородок, статную фигуру выгодно подчеркивал прокурорский мундир. Кресло городского прокурора он занял совсем недавно и был «варягом» из области, поэтому адвокат Таборная и не была еще с ним знакома. Когда помощник Кошелева попросил ее по телефону подъехать к новому прокурору, Матильда слегка сдрейфила. Буквально накануне по договоренности с начальником ОБЭП было прекращено уголовное преследование в отношении ее клиента и там далеко не все было сделано законно и чисто. Дело как раз находилось в прокуратуре на утверждении. Что если новый хозяин прокуратуры углядел откровенные подчистки и следы изъятых из дела документов? Надо, надо было подождать пару недель и приглядеться к «варягу», черт его знает, куда он пометет своей метлой и кого выметет в запале!

Матильда решила держать лицо и уже по обстоятельствам подтянуть для решения вопроса связи и, если потребуется, «тяжёлую артиллерию». Она твёрдым шагом зашла в кабинет нового прокурора Холмска-5 и, не дожидаясь приглашения, решительно плюхнула на столик, примыкавший к рабочему столу, свою брендовую сумку-портфель, резко отодвинула стул и уселась с прямой спиной напротив внимательно наблюдавшего за ней брутального красавца. Несколько минут они как бы изучали друг друга, а потом прокурор достал из ящика стола знакомую ей подшивку и, положив дело на стол, похлопал по верхнему тому уголовного дела крупной ладонью.

– Думаю, Матильда Исааковна, мы оба понимаем, что, как и почему оказалось или исчезло из этих томов. А по сему я не буду тянуть кота за хвост и сразу перейду к делу. Я буду откровенен, поэтому этот разговор останется между нами и ничего, что будет произнесено в этом кабинете, не выйдет за его порог. Я не спрашиваю вашего согласия, мне это не нужно. Я уверен, что мы не только поймём друг друга, но и не будем выяснять, кто из нас пристяжная, а кто ведущий. Мы в одной упряжке, и мы с Вами сработаемся. Я намерен недолго задержаться в этом кресле, это вынужденная пауза и меня давно ждёт куда более аппетитная должность. Но вместо кресла областного прокурора я вынужден переждать грозу в этом кабинете, и именно Вы поможете мне вернуть заслуженное, а я Вам буду весьма благодарен. Сумму гонорара назовёте Вы, Матильда Исааковна и я уплачу, как бы велика она не была, потому что на кону куда более значительные и суммы и перспективы.

Матильда лихорадочно перебирала все последние сплетни и слухи о Кошелеве и не могла понять, чем она может быть полезна новому прокурору. Видимо недоумение и немой вопрос стали столь очевидны, что он досадливо сморщился и выдавил с явным усилием:

– Наградил меня Господь, Матильда Исааковна, наследничком. Люблю паршивца до потери ума, вот и вырастил монстрика. Он с шести лет с мамашей в Лондоне живёт, и я беды не знал до сих пор, пацан как пацан рос. Пока маленький был, брал его к себе на всё лето, потом на месяц-два в год, да сам мотался к ним. Как учиться начал в Вестминстерском университете , мы только по скайпу и общались, поэтому я обрадовался, когда сын сообщил, что решил папашу навестить и порисоваться перед сибирскими девахами, надоели, видите ли, ему дочки наших олигархов и чопорные англичаночки из закрытых пансионов. Типа решил себе жену из наших, сибирских красавиц, подобрать, что бы уже английскую тусовку в беспросветную зависть вогнать. Пацану двадцать второй уже пошёл, самое время обзавестись семьёй и обязанностями, что бы дурь не отвлекала. Ну, а перед свадьбой, гульнуть по-пацански надо, по себе знаю. Я ему к приезду тачку прикупил реальную, водителя нанял, что бы сын статусно выглядел и на мелочи типа выпить или нет не заморачивался, квартирку снял приличную, что бы было где «кастинг» проводить, деньжат на карту кинул, что бы ни в чём себе не отказывал. А он такое сотворил, что пока еле держу ситуацию под контролем, но уже обратный отсчёт пошел. Сами понимаете, на место областного прокурора и кроме меня желающие есть и шепотки уже пошли.

Матильда гулко сглотнула, понимая уже, что предстоит далеко не простое дельце и очень, ну очень рискованное. А, главное, отказаться никак нельзя. Тут или пан или пропал, вернее пропала. Мать твою…

–Я могу ознакомиться с материалами, Илья Павлович ? – разом осипшим от волнения голосом поинтересовалась Матильда.

Кошелев тяжело вздохнул, убрал со стола тома «скользкого дела» из ОБЭП и выложил на стол весьма жидкую папочку с завязками, что означало, что дело пока только формируется и следствие явно в самом начале.

Матильда взяла папку, сняла свою сумку на соседний стул и потянула за завязки. Кошелев извинился и, сказав, что выйдет покурить, оставил её одну в своём кабинете, закрыв входную дверь на ключ. Матильду от звука поворачивающегося ключа прошиб холодный пот, и она уже с дрожью в руках раскрыла папку. Под рапортом лежали фотографии с места преступления и, от взгляда на первые два снимка, заслуженный юрист России забыла как дышать. Она всякое видела за годы своей адвокатской работы, особенно в лихие девяностые. Были и отпечатки утюгов, и следы паяльников в положенных местах, и последствия насилия различными предметами и многочисленные ножевые раны, разбитые головы, сожженные трупы. Но лохмотья оторванной от костей плоти, свисающие с двух девичьих тел, подвешенных за кисти рук к толстой ветке корявой старой берёзы, вызвали рвотный позыв, который Матильда еле подавила, сунув быстро в рот мятный леденец, который таскала от простуды и для подавления кашля. Дальше можно было не смотреть, Матильде всё стало ясно. Она встала и подошла к окну кабинета прокурора. Внизу стояла на парковке её любимая машинка, которую она купила пять лет назад на гонорарчик с примерно такой же секретности и подлости дела, где вместо проворовавшегося областного начальника присели на кругленькие срока два его подчинённых, а сам «колобок» укатился руководить и воровать дальше в соседнюю область, но обещал вернуться и ещё послужить Матильде и её покровителям, спасшим его задницу, верой и деньжатами из подвластной ему бюджетной кормушки.

– Ну что же,-подумала Матильда, дело препротивненькое, но от того и прибыльное, а потому надо определиться сколько запросить сверху тарифа гонораром, что бы ни себя, ни прокурора не обидеть. Она прикинула время, которое уйдёт на инструктаж следователя, дрессировку липовых свидетелей, по уже намеченной ею линии защиты прокурорского ублюдка-садиста, согласование деталей процесса в судах и, подойдя к столу прокурора, написала на двух бумажках две суммы своего гонорара и накладных расходов, пометив соответствующими начальными буквами. Гонорар был значительно скромнее, но Матильда знала, сколько прилипнет к её рукам из суммы неподотчётных и не проверяемых накладных расходов и мысленно улыбнулась, уверенная, что прокурор явно наблюдает за ней через установленную в кабинете камеру.

– Х.. с тобой, наблюдай сколько хочешь! Записанный наш разговор, вернее твой монолог, полежит и у меня гарантией твоего молчания, умник, – подумала Матильда и присела к столу. Буквально через минуту в кабинете появился и Кошелев, от которого совсем не пахло табаком от свежевыкуренной сигареты, и Матильда снова мысленно ухмыльнулась правильности своих выводов, но на её лице не отразилось и тени сарказма.

Кошелев быстрым шагом пересёк кабинет весьма внушительных размеров, как и всё в этом здании из ряда сталинских построек, плюхнулся в своё кресло и подтянул к себе бумажки с цифрами. Мельком взглянув на написанное Матильдой, он быстро скомкал обе, кинул в стоящую на столе пепельницу и поджёг весьма дорогостоящей зажигалкой. Матильда знала толк в мужских игрушках, тешащих самолюбие и демонстрирующих статус хозяина, ведь сама не раз и не два подносила нужным людям такие «пустячки», подбирая их тщательно под характер и запросы будущего обладателя, и практически сразу, и всё поняла про нового прокурора закрытого города. Они точно сработаются, и этот брутальный красавчик послужит ей не раз не только и не столько в благодарность за спасённую задницу сыночка-извращенца. Матильда неторопливо подняла на столик свою сумку-портфель, так же не торопясь завязала тесёмки на бумажной папочке с пока скудным набором доказательств по уголовному делу, положила её в портфель и, сдержанно попрощавшись, покинула прокуратуру.

Едва Матильда добралась до адвокатской коллегии и зашла в свой кабинет, как в дверь заглянула её помощница и сообщила, что курьер принёс цветы, но настаивает на передаче заказа лично в руки Матильде Исааковне Таборной. Матильда царственно кивнула головой, и в кабинет вошёл молодой мужчина в хорошем штатском костюме, но с явной военной выправкой и, поприветствовав, протянул ей букет и коробку конфет, перевязанную праздничной лентой с пышным бантом-цветком в центре. Под перевязью лежала накладная, которую Матильда подписала, усмехнувшись, и мнимый курьер растворился за дверью. Ритуал передачи аванса по заключённой сделке был отработан до мелочей, и Матильду интересовала лишь сумма, лежащая в коробке. Она быстро закрыла дверь на ключ и, присев за свой стол, медленно потянула за кончик упаковочной ленты. Сумма приятно удивила добавленным к накладным расходам бонусом. Матильда достала из коробки две внушительных пачки стодолларовых купюр и, сняв банковские упаковки, стала медленно пересчитывать, пахнущие лучше всех ароматов мира, бумажки. Она не проверяла правильность расчёта, ей просто нравилось это занятие, которое умиротворяло и дарило ощущения не сравнимые ни с чем, ну разве что с давним оргазмом, испытанным ею единственный раз в жизни и бережно хранимым в памяти. На втором курсе юридического её научный руководитель, вместо разбора курсовой, расстелив Матильду, на продавленном диване его холостяцкой квартиры, преподал ей урок чувственных наслаждений. До этого Матильда, утратившая невинность ещё на первом курсе во время поездки на уборку картошки в районный совхоз , несколько раз пыталась понять, о чём с таким придыханием шепчутся девчонки и хихикают парни, делясь впечатлениями кто и сколько раз за ночь кончил и как их партнёрши корябали им от страсти спину. Ни в первый, ни в последующие разы, Матильда ничего приятного в этом сопении и слюнях как сверху,так и внизу,не нашла. А вот Сергей Иннокентьевич открыл для неё целую гамму приятного и необычного. Видимо Матильда его разочаровала, потому что продолжения отношений, как она не добивалась, не последовало, но его совету изучить камасутру и техники тантрического секса, Матильда вняла и была ему за это весьма благодарна. Отшлифовав затем теорию на практике с сокурсниками и их друзьями, она научилась подбирать интимный ключик к любой особи мужского пола, при чём любого возраста, темперамента и привычек. Сокурсники её просто обожали, надеясь быть облагодетельствоваными Матильдой хоть ещё разок, и на всех вечеринках, на зависть остальным девчонкам, у неё не было отбоя от приглашений на танец. Девчонки догадывались, что дело не чисто, но парни хранили молчание, т.к. каждого из них ,после доставленного им удовольствия, Матильда предупредила, что одно пророненное слово не только лишит хвастуна её расположения, но он будет жестоко наказан. И сокурсники хранили обет молчания , данный своей даме, вот только сердце здесь было явно не при чём. Матильда умела одарить мужичка незабываемыми ощущениями, и это ей неизменно помогало в решении любых проблем и для достижения поставленных целей, пока у неё был ресурс молодости, который она использовала по полной для завоевания своего весьма комфортного и стабильного места под солнцем. Матильда раз за разом пересчитывала купюры, перекладывая их из руки в руку и наслаждалась процессом и вдруг в памяти всплыло воспоминание, как она пересчитывает не такие гладенькие и хрустящие стодолларовые купюры, изумительно пахнущие ароматом богатства и исполнения любых желаний и капризов души, а мятые желто-коричневые рубли, иногда зелёные трёшки и совсем редко сините пятёрки. То было не раз и не два в советские годы, когда знаменитые артисты отрабатывали концерт за трёху, а она, уже вполне именитый адвокат, таскалась вечерами за копейки на факультативы по школам, а в выходные по библиотекам города, читала от общества «Знание» лекции о праве в стране советов. Матильда любила деньги больше вкусностей и нарядов, а привычка перекладывать их при пересчёте из руки в руку появилась именно тогда, когда эти мятые рублики надо было зарабатывать приложением усилий, походами по тёмным тротуарам в осенние и зимние вечера, потраченными выходными на общение с равнодушной и откровенно скучающей публикой, собранной ради галочки в плане и оправдания сумм в ведомости. Она таскалась месяц за месяцем и год за годом, десятилетиями, потому что ей за это платили эти мятые рублики, а не сидела в уютном кресле с чашечкой кофе или рюмочкой коньяка перед экраном телевизора, как она это делает сейчас, когда её гонорары измеряются пачками долларов.

– Как молоды мы были, Как молоды мы были, Как искренне любили, Как верили в себя! – мысленно пропела Матильда и настроение резко испортилось. Она вдруг с грустью подумала, что никого она в своей жизни искренне так и не полюбила. Ни- ко –го из всех свои многочисленных сексуальных партнёров. Про единственного мужа, за которого вышла «по залёту», но с маленькой пикантной подробностью, что и он и она прекрасно знали, что «залёт» к нему никакого отношения не имеет и это всего лишь сделка, и говорить нечего. Его она даже и не ублажила ни разу, он довольствовался не частым и необременительным для обоих «супружеским долгом». Матильда вспомнила брутального красавца прокурора, но и он на роль рокового возлюбленного явно не подходил. Слишком Кошелев влюблён в себя, чтобы полюбить кого-то ещё, а ей нужен был не просто сексуальный партнёр, этого добра хватало, а такой «декабрист» как у распроклятой Мирки. Это же как и чем надо было так увлечь мужика, что он бросил молодую жену, уболтав её на развод без скандала, и рванул в Сибирь из тёплой Украины вслед за сорвавшейся в конце декабря любимой женщиной, затащив её в ЗАГС буквально накануне отъезда. Все эти подробности поведала его тёща, сама обалдевшая от неожиданного приезда дочери с новым мужем. Миркина мать как заполошная прибежала к ней прямо в контору с просьбой помочь в оформлении пропуска новому родственнику в закрытый Холмск-5. Матильда помогла потому что её разбирало любопытство, что за мужичка тащит с собой тридцатипятилетняя побитая жизнью женщина, четырнадцать лет даже не искавшая себе мужа, чем расстраивала родителей. Воображение услужливо ей нарисовало неказистого лысоватого мужичка в очёчках и мятом костюме инженера. Но когда Матильда увидела Мирку с её супругом в общем зале на новогоднем вечере в самом востребованном ресторане города, отличное настроение, подогретое рюмочкой любимого рома, улетучилось в миг. Статная молодая женщина в удивительной красоты дорогущем платье насыщенного фиолетового цвета, на высоченных каблуках шикарных туфелек «золушкиного» размера, так же фиолетовых, и с такими же стразами, что и в отделке платья, без очков, но с красивой причёской, прикрывающей один глаз, опиралась на руку стройного черноволосого красавчика с глазами – маслинами, светившимися обожанием, которые он просто не сводил с Мирки, Матильда испытала шок. Она медленно добрела до туалетной комнаты и вернулась в банкетный зал, где праздновали Новый год бонзы города, в пресквернейшем настроении. Её давила не просто жаба, а жабища слоновьих размеров. Едва дождавшись боя курантов и момента, когда компания разобьётся по интересам, Матильда тихонечко выскользнула в кабинет директрисы ресторана, и вызванный дежурный из административного гаража увёз её окружными путями домой, потому что площадь и центральный проспект города заполнили горожане, празднующие приход нового 1994 года.

Швырнув в угол прихожей изящную театральную сумочку и шубу, Матильда прямо в сапогах прошла на кухню и, достав из бара бутылку кубинского рома, налила себе полный стакан, без раздумий опрокинув в себя обжигающую жидкость. Тяжело опустившись на стул, она стащила с ног сапоги и вспомнила, что в кабинете директрисы или в машине оставила пакет с туфлями и подарками, но даже это её так не расстроило, как миркин молодой муж. Перед глазами стояла рыжеволосая бестия в фиолетовом наряде и ласкающий её взглядом бархатных глаз красавец в чёрном, которому эта зараза на высоченных каблучищах и со взбитой начёсом шевелюрой едва доставала до подбородка. Вот тебе и маленький, толстенький, лысенький и, непременно, старенький, как рисовало Матильде её воображение то, что могла подцепить на Украине Мирка. В ту Новогоднюю ночь Матильда нажралась в хлам и уснула прямо в кресле перед телевизором. Под утро её замутило, и до прихода Маняши она просидела на полу ванной, повиснув на унитазе. С желчью вышло немного жабьей зависти и, отпоенная заботливой Маняшей, заварившей её чудодейственные травки, Матильда, наконец заснула почти здоровым сном и проспала до следующего утра. Если бы она знала, что Мирка, ударившая её под дых своим видом и новым мужем, нокаутирует её ещё и в суде, Матильда костьми бы легла, что бы эта парочка никогда не появилась в Холмске-5.

Таборная вынырнула из горестных воспоминаний, сложила полученные пачки стодолларовых бумажек в сейф и открыла кабинет, пора было приступить к отработке. Участь пацана, оказавшегося просто не в том месте и не в то время была решена ещё в кабинете прокурора и предстояло, особо не напрягаясь, исполнить уже срежиссированный в её голове спектакль под громким названием «российское правосудие» и именем Российской Федерации отправить на уже оговорённые с Кошелевым 15 лет невиновного, что бы его сынок-ублюдок и садист, спокойно укатил в Англию и продолжил наслаждаться жизнью родившегося с золотой ложкой во рту счастливчика, а его папаша так же спокойно взгромоздился в кресло областного прокурора. Матильде платили так щедро именно за такой исход дела, и она никого не разочарует.

Следователь, эксперты, свидетели, как гайцы, так и соседи из подъезда, где для развлечений сыночка его властный и любящий папаша снял квартирку, исполнили свои партии как в сыгранном профессиональном оркестре. Гособвинитель был убедителен и суров, судья и тщательно подобранные присяжные внимательны, вдумчивы и справедливы, а сама Матильда, руководившая этим действом, ещё и внимательно следила, как Толик, нанятый отцом подсудимого, изящно топил пацана по-чёрному. Её же подзащитный проходил свидетелем по делу и в процессе не участвовал, т.к. проходил лечение после полученной психической травмы от сотворённого его личным водителем, и его показания, написанные им под диктовку Матильды, с согласия всех сторон судебного процесса были оглашены, став одним из самых весомых доказательств вины подсудимого.

Исповедь Матильды странному мужику с тяжёлым и пронзительным взглядом сопровождалась накатывающимися и отступающими болевыми ощущениями в всём теле, изматывающими и заставлявшими корчиться от боли на не струганной лавке или биться затылком о каменную стену сзади, орать или стонать, потому что терпеть было просто невозможно. Когда боль отступала, и Матильда снова обретала зрение, она каждый раз, как бабочка на булавку, будто нанизывалась на острый взгляд страшного мужика и ,обводя помутневшим от боли взором подсвеченные лампой пространство пыточной, раз за разом не находила спасения и , помимо своей воли, продолжала вспоминать подробности своей жизни, ранее казавшейся ей успешной и правильной, но за которую она теперь терпела эти муки. После очередной болевой волны, в которой она захлебнулась собственным криком, Матильда вдруг ясно уловила закономерность, что боль накрывает её, когда она вспоминает реакцию конкретного человека, которому её слова или действия наносили тот или иной удар. Она теперь чувствовала то, что чувствовали они, но с многократным усилением и это показалось ей несправедливым. Матильда собралась с силами и уставилась в глаза мужику с немым вопросом, почему она испытывает многократно усиленную боль, на что мужик, на лице которого не дрогнул ни один мускул, ответил равнодушно, что таково избранное наказание. Матильда мысленно взвыла от безысходности, поняв, что обжалованию вынесенный ей приговор не подлежит и… проснулась.

Безумным от ещё весьма ощутимых отголосков испытанной боли во всём теле взглядом Матильда шарила по лепнине на потолке её спальни и попыталась разжать сведённые судорогой пальцы, скомкавшие одеяло. За окном было уже светло и пробившееся сквозь тяжёлые портьеры октябрьское солнышко ещё тёплыми лучиками пыталось дотянуться до потного лба Матильды, но она только досадливо поморщилась и отвернулась. Настроение было просто отвратительное и слабость во всём теле после отпустившей боли улучшить его явно не могла. Матильда попыталась встать с кровати и, когда с третьей попытки ей это удалось, она на подгибающихся от слабости ногах поплелась в совмещённый санузел. Через полчаса вялых попыток привести себя в приличный вид, Матильда смирилась с их тщетностью и, зло глянув в роскошное зеркало, отразившее с беспощадной прямотой скрюченное убожество с синюшным лицом и трясущимися конечностями, поплелась на кухню, держась за стены коридора. Следовало позвонить Маняше и вызвать помощницу по хозяйству и кухарку, но и на кухне Матильда не нашла сотового телефона. Пришлось ползти сначала в зал, искать портфель, потом в гардеробную и шарить в карманах пальто. Сотовый как провалился в преисподнюю. Матильда поймала себя на последней мысли и ночной кошмар снова накрыл леденящим ужасом. Это надо такому присниться, что до сих пор она ощущает себя выжатым до корки лимоном.

Услышав где-то у входной двери мелодию сотового аппарата, Матильда облегчённо выдохнула и потащилась в прихожую. Сотовый валялся в левом сапожке, что удивило несказанно. Матильда прекрасно помнила, что на юбилее мэра лишь пригубила бокал с шампанским и довольно быстро удалилась с помпезного праздника. Суета подобных мероприятий давно напрягала и, отбыв положенное время, Матильда всегда удалялась по-английски, к чему все давно привыкли, понимающе кивая ей в след, возраст, мол, даёт о себе знать. Эти понимающие взгляды бесили её неимоверно и утешало только то обстоятельство, что уже многие её одногодки, да и значительно моложе знакомые и коллеги давно расквартировались на холмском городском кладбище, а она вон всё ещё щеголяет в своих дорогущих нарядах и украшениях, меняет по настроению шубки и живёт в своё удовольствие в меру сил и здоровья.

Звонила председатель Московской коллегии адвокатов, в которой, со времени присвоения ей звания «Заслуженный юрист России», числилась Таборная, что бы справиться о делах, здоровье и пригласить на торжественное заседание к дню юриста, которое почтит своим вниманием и выступлением сам Владимир Владимирович. От таких приглашений отказываться не принято и, прикинув, что до 3 декабря она успеет, если потребуется, поправить здоровье в санатории или в клинике, Матильда ответила заверением непременно прибыть в белокаменную насколько смогла бодрым и даже весёлым голосом. Председатель коллегии попрощалась, и Матильда, наконец, набрала номер Маняши, которая принеслась буквально через двадцать минут, бросив все свои дела и многочисленную ораву внуков. Матильду выбешивал её неизменно здоровый вид, хотя она была всего на год младше Матильды, но заменить её на другую домуправительницу она не могла. Маняша некогда была её помощницей в адвокатуре и могла бы стать вполне успешным юристом, но выбрала семью, родив своему Мишане пятерых детей, так и проработав до досрочной пенсии помощницей адвоката Таборной. Маняша знала все привычки и предпочтения Матильды до мелочей и умела угодить и угадать как никто другой, что нужно Тильдочке, как она её называла, когда они были вдвоём. Так звала Матильду её бабушка, единственный близкий и дорогой для неё человек, которую Маняша знала с детства, т.к. дружили девочки с детского садика.

Маняша всплеснула своими полными жизни и здоровья жилистыми руками, увидев в кресле зала растрёпанную и бледную Матильду, сумевшую накинуть поверх ночной сорочки банный халат и теперь зябко кутавшейся в него.

– Тильдочка, неужто что несвежее у мэра вчера подали ? Отравилась никак? – заверещала Маняша и приложила ладошку к потному лбу Матильды. – Ой, да ты вся мокрая и просто ледяная. Я сейчас доктору позвоню, Тильдочка, я сейчас, милая, потерпи я скоренько, – засуетилась она и через полчаса в квартиру влетел перепуганный Ефим Абрамович с двумя молодцами и девахой, которые сняли кардиограмму, мудрёными прибамбасами к миниатюрному прибору взяли какие-то анализы и измерили всё, что велел профессор Цукерман. Просмотрев результаты, доктор успокоился и уже обстоятельно осмотрел Матильду. Он подробно расспросил о предшествующем дне, что было и что ощущала. Матильда так же обстоятельно ответила на все вопросы, уже понимая, что единственной причиной её недомогания является ночной кошмар, но рассказывать об этом не спешила, подозревая, что профессор тут же вызовет психиатра, и они отправят её в лучшем случае в НИИ Психиатрии при Холмском медицинском университете, что тут же станет известно всем, включая московскую коллегию.

Цукерман, будто услышал её мысли, внимательно посмотрел на Матильду и спросил прямо :

– Что снилось сегодня ночью, как спалось, Матильдочка. Давай как на духу, что так встревожило мою девочку ?

Матильда вздрогнула и затравленно посмотрела в глаза старого друга, уличенными стеклами дорогой и стильной оправы брендовых очков. Цукерман велел всем, включая Маняшу, удалиться на кухню и попить чайку или кофейку, которые в этом доме всегда отменные и, плотно притворив дверь спальни, присел на кровать рядом с лежащей на подушках Матильдой.

– Колись, дорогая, судя по твоему состоянию дело серьёзное и проблемы опять только в твоей головушке, умница ты разумница. Опять горе от ума Что стряслось? Неужто опять Андрюшку во сне видела или Вася опять приходил тебя душить? Уж больше двадцати пяти лет прошло, как мы с тобой с этими видениями справились, неужто вернулась болячка?

Матильда хотела отрицательно помотать головой, но воспоминания вдруг навалились всей тяжестью и по сморщенным щекам помимо её воли полились горячие и очень солёные слёзы.

Андрюшенька, её единственный ребёнок, плод греха. Ненавидимый её мужем, оформленным в свидетельстве о рождении его отцом, рос сын с самого нежного возраста неслухом и своевольником, несмотря на усиленную заботу его прабабушки и прадеда, взявших на себя его воспитание при вечно занятых родителях и рано ушедшей в иной мир их дочери, матери Матильды и бабушки Андрюши.

Сначала Матильда пыталась стать сыну хорошей матерью, но он, видимо чувствуя фальшь её увещеваний слушаться папу, которого он не воспринимал ни в каком качестве, отвечая взрослому непробиваемому бирюку взаимностью, отдалился от неё и замкнулся. Матильда, решив по совету бабушки переждать подростковый период и уже с взрослым сыном наладить отношения, стала отделываться от Андрюши дорогими подарками, что только усугубило положение. Когда ему исполнилось 18 лет умерла бабушка, а следом за любимой через месяц ушёл и дед. Сын стал жить в перешедшей ему по завещанию прадедов квартире самостоятельно на оставленные ему же денежные вклады. Соседи сначала жаловались родителям на частые шумные компании в квартире соседа, но скоро поняли, что родители для него не авторитет, а привлекать милицию не решались.

А потом пришли лихие девяностые и Андрюшенька сначала скупал ваучеры, потом их продавал, что-то вкладывал куда-то, но на все попытки Матильды предостеречь, выяснить суть сделок, предложения помочь, отвечал надменным отказом и советом заниматься своими делами, ублажая любимого мужа и деловых партнёров.

Гром грянул в середине девяностых, ровно на двадцатый день рождения Андрюшки. Она, как всегда, с самого утра, чтобы не помешать планам сына, прихватила пухлый конверт с пачкой стодолларовых купюр в качестве подарка, приехала к сыну и позвонила в дверь. Минут через пять дверь открыла зачуханная деваха, сам вид которой, подтверждённый исколотыми руками, выдавал сходу наркоманку со стажем. В квартире, куда, стараясь не наступить на валяющихся в коридоре и комнатах тела, прошла Матильда в поисках сына, был настоящий наркопритон. Она нашла Андрея на кухне. Трясущимися руками он набирал в шприц из столовой ложки, которую он держал над зажжённым фитилём керосиновой лампы, бурую жидкость. Матильда вскрикнула и Андрей выронил ложку, расплескав жидкость по полу. Он медленно поднял на мать мутные глаза и заорал страшно и надрывно:

– Пошла вон, пошла вон, убирайся !

Под ногами Матильды зашевелились тела и, перескакивая через копошащихся на полу наркоманов, Матильда выскочила из квартиры сына и, вылетев из подъезда на улицу, трясущимися руками набрала номер мужа. Уже не боясь пересудов и скандала, Матильда железной рукой затолкала на лечение сына и отчистила от следов вольной жизни квартиру. Муж самоустранился от проблемы с Андреем и это подвигло Матильду к юридическому расторжению давно уже формально существующего брака. Она ничего не потеряла от развода, скорее приобрела, а вот Васеньке вдруг перестало фортить и уже примеренное им к заду кресло заместителя руководителя в областном управлении безопасности занял варяг и соседней области, а Васеньке предложили почётную пенсию по выслуге лет. И Вася запил по-чёрному, но Матильду это уже не волновала ни в какой мере, ей и с сыном хлопот привалило достаточно. Она Андрея и в дальнюю обитель отправляла, где из медикаментозно вычищенных наркоманов пытались воспитать полезных членов общества , нагружая трудом и заботой о других нуждающихся в помощи. Она и на Урал в екатеринбургский Фонд Евгения Ройзмана «Город без наркотиков» обращалась. Все попытки заканчивались одним и тем же, Андрей снова срывался.

А потом случилось то, что случилось. Как-то таким же как сейчас, тёплым осенним вечером, она решила прогуляться по шуршащим золотой листвой тротуарам прибрежного парка и добрела домой позже обычного, когда соседи дружно погрузились в несчастья и страсти рабыни из бразильского сериала. Подъезд был пуст. Матильда поднялась на свой третий этаж и уже открыла дверь, когда сзади кто-то схватил её за горло и стал душить. Пахнуло жуткой вонью перегара и давно не мытого мужского тела. Этот хрячный запах бомжей Матильда не переносила и, изловчившись, двинула со всей силы локтем по немного отшатнувшемуся в этот момент телу. Мужик сзади охнул и слегка ослабил хватку. Матильда резко обернулась и приготовилась пнуть носком ботинка в коленную чашечку или в пах, если повезёт достать, как учили её некогда на курсах самообороны, организованных московской коллегии адвокатов в её сибирских филиалах. Нога так и зависла в полусогнутом состоянии, потому что перед ней, согнувшись, глядя на неё из под бровей запавшими и воспалёнными глазами на давно не бритой физиономии, стоял, пошатываясь, бывший муж. Матильда оперлась на дверь и, дрожащим от пережитого страха голосом, спросила :

– Вася, ты с ума сошёл? Ты меня не узнал или забыл где я живу? Что с тобой случилось, Вася ?

Василий помотал нечёсаной головой с весьма уже очевидной лысиной на макушке и выдохнул, распространяя жуткую вонь изо рта, выдающую уже весьма серьёзные проблемы и с желудком.

– А ты, типа не в курсе, что со мной , курва, подстилка беспросветная? Меня же по твоей указке на пенсию попёрли вместо повышения. Я сразу понял, что ты мне за своего нагулянного невесть с кем ублюдка-наркомана отомстила. Убью, сука конченная!– заорал во всё горло Василий и снова сомкнул потные лапищи на шее Матильды.

Очнулась Матильда уже в палате клиники Цукермана и о том, что случилось в подъезде у её квартиры узнала из коряво написанного, как и все милицейские рапорта и прочие документы, опросов и допросов свидетелей и подозреваемого-обвиняемого, её сына Андрея.

Андрей шел к матери, надеясь разжиться деньгами на дозу под видом намерения вернуться в обитель в Могочино. Больше взять денег было негде, а ломало уже конкретно. На первом этаже он услышал возню, потом крик и поспешил наверх, где и увидел, что отец душит мать, и она уже закатила глаза, обвисла без сопротивления, сползая по дверному полотну входной двери её квартиры. Андрей снизу пнул отца в ногу и ударил его кулаком в голову. Как потом оказалось, он попал прямо в висок, проломив височную кость. Василий Таборный захрипел, и , свалившись на лестничном пролёте, покатился вниз, а Андрей кинулся к матери и стал звать на помощь. Соседи, наконец, оторвались от телевизионных страстей, и включились в соседскую трагедию. Приехавшие милиционеры вызвали скорую помощь, но врач констатировал смерть Василия, а Матильду отвезли в клинику к Цукерману, как велел Андрей. Сына же увезли в отделении милиции, где вызванные врачи облегчили его страдания от ломки, что бы он мог более менее внятно пояснить, что и как произошло, т.к. соседи видели уже финал драмы.

Матильда вызвала в клинику Маняшу, сказала ей где и сколько взять денег на достойные похороны Василия, как и где всё организовать, кому позвонить в московской коллегии и вызвать в Холмск для защиты сына, пока она будет проходить лечение в клинике.

Васю в морге привели в порядок, побрили, постригли, загримировали, и в гробу он выглядел весьма пристойно, как сказала Маняша. Матильда на похороны бывшего мужа не смогла пойти, да и не стремилась.

Андрюше дали четыре года, и Матильда сама настояла на реальном сроке, надеясь, что в колонии сын распрощается с пагубной привычкой. В колонии за Андреем строго следил сам начальник и за страх и за денежки, поэтому наркозависимость сыну удалось побороть. Он вышел условно-досрочно через два года с небольшим и, поначалу, всё было спокойно и достойно. Они с сыном даже начали общаться, и Матильда уже решила, что все позади, как Андрей снова подкатил ей проблему, взяв у откровенных бандюганов, сменивших спортивный костюм на цивильный мужской пиджак и брюки, крупную сумму под немыслимые проценты на какой-то сомнительный бизнес с астраханской икрой и вяленой воблой.

Пригнанная в Холмск икра оказалась с душком и мешки с вяленой воблой спасти положение и перекрыть ущерб от тонны икры не смогли. Братки воблу забрали к пиву, списав проценты за пару дней, а остальное повесили долгом на Андрея. Матильда попыталась прибегнуть к своим связям, что бы урезонить новоявленных бизнесменов хоть в части процентов, но помочь пообещали многие, а в результате не помог никто.

Пришлось продать квартиру дедов и, добавив из своих накоплений, загасить долг сына. По праву наследования по закону Андрею могла бы отойти квартира юридического отца, но вдруг объявившаяся из ниоткуда неизвестная Матильде двоюродная сестра Васи, по суду признала Андрея недостойным наследником, и Матильда ничего не смогла сделать, потому что сестричка дошла бы до Верховного суда. Андрею пришлось снять однокомнатную малосемейку, но через год он опять влез в какую-то авантюру, и Матильда отказалась одолжить ему денег, резонно рассудив, что если она каждый раз будет его вытаскивать, он так и продолжит встревать в истории. Если бы она знала, что в этот раз сын говорил правду и эти несчастные 200 тысяч рублей будут стоить ему жизни, она, конечно же, дала бы эти смешные для неё деньги. Сын тогда, в их последнюю встречу, плакал всерьёз, а она подумала, что он опять притворяется. Андрюша так серьёзно посмотрел ей в глаза и произнёс как-то печально и спокойно, как никогда с ней не говорил :

– Прости меня, мама, и прощай!

Ей бы тогда удержать его, а она закрыла за ним дверь и пошла к печатной машинке, набирать очередное исковое заявление очередному клиенту. Оплата двух таких несложных гражданских дел спасла бы жизнь её единственному сыну, но она ничего не почувствовала, ни когда её Андрюшеньку пытали, ни когда он умер, она спокойно печатала текст пояснений к исковому заявлению, составляла ходатайства. Мать ничегошеньки не почувствовала в то время, когда её сыну, её кровинушке было больно, очень больно…

Маняша долго не подпускала Матильду проститься с сыном. Он лежал в красивом лакированном гробу в элегантном черном костюме. Обычно зачёсанные назад волосы, которые Андрей собирал в хвост, сейчас обрамляли лицо необычно оформленной стрижкой, и, когда Матильда наклонилась, чтобы поцеловать сына, через просвечивающие волосы отчётливо увидела швы и заметила очень толстый слой грима. Она осторожно приоткрыла покрывало, прикрывшее руки кроме правых большого и указательного пальцев, с воткнутой в бумажку свечкой, и опытным взглядом зацепила деформацию на закрытых пальцах. Одновременно с осознанием, что Андрея зверски пытали перед смертью из-за несчастных 200 тысяч рублей, Матильда едва не потеряла сознание. Нет она не упала в обморок, но как будто выпала из действительности и дальнейшее уже не помнила. А ночью после его похорон Андрей пришёл к ней в первый раз. Он ничего не говорил, а только смотрел на неё тем прощальным взглядом и уходил в темноту. Она кричала ему вслед и пыталась вернуть, но ноги были ватными. Матильда не могла их оторвать от булыжной мостовой, грязной и скользкой по ощущениям, в которой её ноги странно тонули без погружения, но как в топком болоте. Сына уже не было видно, а она всё кричала и кричала, а утром проснулась с осипшим до свистящего шёпота голосом. Потом он пришёл перед девятым днём и на сороковины. А потом они стали приходить вместе. Сначала приходил Андрей, а когда он растворился в пустоте, Матильду окутывало хрячным зловоньем и одновременно в её шею вцеплялись холодные и склизкие пальцы. Она начинала задыхаться и …просыпалась вся в ледяной испарине от пережитого страха.

Промучившись несколько дней практически без сна, Матильда позвонила Цукерману и попросила с ней встретиться. Ефим Абрамович внимательно её выслушал и тут же набрал кого-то в своём сотовом. Говорил он на иврите, и Матильда не поняла ни слова, но когда Цукерман закончил разговор, она по его взгляду уловила всю серьёзность проблемы и попросила только где-нибудь подальше ,и сугубо конфиденциально. Лечилась она почти полтора месяца в израильской частной клинике коллеги Цукермана. Для всех Матильда поехала на мёртвое море на отдых и профилактику после перенесённой трагедии. Начатые дела она передала Толику, приставила к нему для надзора за качеством работы Машуню и велела всех страждущих записывать лично к ней на приём месяца через два.

Из Израиля адвокат Таборная вернулась буквально помолодевшей, как отметили все коллеги и стали просить адресок столь чудодейственного места. Матильда к вопросам была готова и сходу называла самый дорогой пансионат с санаторно-курортным лечением от ведущих израильских клиник, щедро раздавая всем желающим специально добытые и привезённые с собой проспекты. От сумм в долларах, указанных в них, кто-то присвистывал, другие изумлённо охали, а Матильда всем отвечала, что деньги для того и существуют, что бы их тратить, иначе зачем их зарабатывать и постепенно тема омоложения перестала быть актуальной, потому что такие заработки были далеко не у всех её коллег.

Лечение в израильской клинике тогда помогло, и Матильда продолжила жить привычным распорядком, выполняя деликатные поручения от власть имущих по обману Фемиды и граждан. И вот страшные видения в снах вернулись, но теперь это было нечто совершенно непонятное и ,как об этом рассказать даже старому другу, когда и сама понимаешь, что это сущий бред сумасшедшего?

Слёзы лились и лились беспрестанно, а Матильда молчала, она даже не всхлипывала. Старый врач терпеливо ждал, поглаживая руку Матильды, и она решила попробовать прикрыть правду яко бы вернувшимися давними проблемами.

_ – Фима, а можно проконсультироваться с моим прежним врачом, он жив?

– Увы, Матильдочка, погиб Мойша при обстреле лет уж десять как, но его клиникой, где ты лечилась, руководит его дочь, и я попрошу её поднять из архива твою историю болезни. Наверняка Мойша всё внёс в компьютер, он одним из первых его освоил, а твой случай был ему очень интересен и лечение оказалось удачным и с весьма стойким эффектом без поддерживающей медикаментозной терапии. Дочка у твоего доктора вся в отца пошла, такой же фанатик своего дела и такая же умная и светлая голова. Мы вместе с Сарочкой подумаем, чем тебе помочь. Скорее всего есть и новые препараты, и новые методики, возможно не требующие столь длительного курса, как прошлый раз. Отдыхай, я сегодня же свяжусь с Сарой, и мы тебе поможем, даже не сомневайся. Ну, а сейчас я оставлю тебе хорошее новое снотворное, и ты его примешь часиков в девять и поспишь уже спокойно до утра. Договорились ?

Матильда благодарно кивнула, и Фима поставил на прикроватную тумбочку красивый тубус с таблетками, выдаваемыми по одной за нажатие , и удалился, подмигнув ей на прощание глазом доброго доктора Айболита.

И снова была сумрачная улица с густым и тяжелым воздухом, раздирающим лёгкие, снова странно вязнущие в грязной булыжной мостовой ноги, вонь от тычущего в спину конвоира, темная комната, лавка из не струганных досок, пронизывающий могильным холодом взгляд страшного мужика, и её очередная исповедь о делах, которыми не принято хвастаться. И боль, нестерпимая боль, которой не способно причинить ничто в земной жизни. Матильда, воя от непереносимой боли, стирая эмаль с крошащихся остатков зубов, раз за разом молила простить её и прекратить эти муки, но равнодушный голос мрачного мужика раз за разом напоминал ей, как тупому двоечнику терпеливый учитель, лишь повторял, что это выбранное лично ей наказание, что это вечные муки за прожитые в смертном грехе годы, за продажу божьей искры, дарованной при рождении, за неправедные блага. Она всего лишь чувствует ту боль, которую именно она причинила ни в чём не повинным людям.

Теперь Матильда не просто понимала, а переживала каждым оголённым нервом, что означают слова, которые она не раз слышала от тех, чьи справедливые надежды разбивались её усилиями вдребезги с помощью связей, договорённостей и правовой эквилибристики, естественно, хорошо оплаченной противной стороной, которой посчастливилось обратиться именно к ней, Матильде Исааковне Таборной:

– Тебе вернётся, всё вернётся, стократно !

МЧС вызвала домработница, когда обнаружила, что дверь закрыта изнутри на щеколду, а хозяйка квартиры не отвечает ни на стук в дверь, ни на звонки по телефону. Прибывшие по вызову спасатели бронированную дверь решили не вскрывать, слишком хлопотно. Подогнав автовышку как можно ближе к фасаду дома, двое спасателей поднялись в люльке к кухонному окну и ,через несколько минут, они открыли квартиру изнутри. Взору вошедших открылась странная картина. Весь пол комнаты плотным ковром покрывали мелкие кусочки искромсанного меха, ткани с пуговками и без них, кружев и денежных купюр как российских пятитысячных, так и пятисотенных евро и сотенных долларовых. На красивом антикварном диванчике в ворохе меховых, кружевных и денежных лохмотьев с большими портновскими ножницами в обтянутых морщинистой кожей с яркими пигментными пятнами руках сидела хозяйка квартиры и смотрела в потолок мертвыми закатившимися глазами. Седой всклокоченный паричок висел на левом ухе, открыв взорам вошедших плешивую голову с редкими клочками волос непонятного цвета. Сморщенное пожелтевшее лицо было искажено ужасной гримасой. Участковый быстро прикрыл входную дверь от любопытствующих и вызвал по рации спецмашину.

Похоронили заслуженного юриста России Таборную Матильду Исааковну на аллее почетных граждан городского кладбища.