Гонка за смертью

Глава 2. Ритуалы

– Что за херня, Кеч? Ты все запорол!

– Ани, ты мое долбаное лицо видела?

Бешено жестикулируя, мужчина указал на свое лицо, покрытое окровавленными ссадинами. Слова со свистом вылетали из щербатого рта, в котором этой ночью зубов стало еще меньше, чем раньше.

Ани Джезебел терпеть не могла препирательств. Новички должны это запомнить. Ее кулак врезался в челюсть Кеча, и тот, развернувшись на месте, рухнул на песок и захныкал, вытирая кровь тыльной стороной.

– Из-за шрамов цена падает! Поэтому босс Темса хочет, чтобы мы убивали чисто. Знаешь, какие привередливые нынче покупатели?

– Извини, Ани.

Она раздраженно постучала по уху, словно грозная директриса, распекающая непослушного школьника.

– Что?

– Извини, Ани!

– Так-то лучше.

Ани посмотрела на труп; горло разрезано так, что виднелась белая кость. Три – нет, четыре! – дыры в животе и груди. Из ран, пузырясь, вытекала кровь, и загорелая кожа мертвеца постепенно приобретала пепельный оттенок. Ани нахмурилась. В лучшем случае за него дадут двадцать монет. Может, удастся замаскировать отверстия с помощью порошка. Недовольно рыкнув, она повесила топор в кожаную петлю.

Старина Дженк любил, чтобы все было быстро. За время, проведенное в тюрьмах, он стал дерганым, а дерганые хорошо стоят на шухере. Да, он постоянно озирался и был на взводе, но запряженные в скрипучую труповозку белые лошади стояли смирно и терпеливо ждали, пока люди уложат новые трупы на старые. Из задней части повозки текли струйки крови. Ночь для жертв выдалась неудачной.

– Так, вонючие ублюдки. Возвращайтесь в «Плиту», пока стражники не спохватились.

Старина Дженк что-то пробурчал сквозь свалявшуюся серебристую бороду.

– Что? – спросила Ани.

– Я сказал «сейчас»!

– Вот так лучше! Ты же знаешь, я ненавижу, когда бурчат себе под нос.

И да, она это ненавидела, а в последние месяцы – особенно. Или ее уши стали не такими чистыми, как раньше, или жители города начали разговаривать тише. В любом случае, ее это страшно раздражало.

Стоя на задней части повозки, Ани смотрела на то, как трясутся тела, когда повозка подпрыгивает на очередной выбоине. Ее подручные бежали рядом и сопели, и громче всех – новички. Они разжирели от пива и слишком любят поспать в мягкой постели. Но ничего, она заставит этих дряблых гадов мыть повозку до самой зари. У нее не забалуешь.

Они свернули прочь от доков и направились в похожий на соты жилой район. Однообразие бесконечных улиц нарушали площади, укрытые ярко-красными навесами. Переулки пролетали мимо, перетянутые веревками для сушки белья и лентами и заваленные разнообразными отбросами, которые обычно можно найти в городских канавах. Время от времени из темноты раздавался вопль или резкий хлопок самострела: другие команды душекрадов тоже вышли на работу.

Дорога вышла к открытому перекрестку, на котором сходились пять улиц. В одном углу площади возвышалось здание в виде пирамиды; его огромная прямоугольная дверь ярко блестела в желтом свете фонарей. Из пирамиды доносился шум, смех, обрывки песен, летели облака трубочного дыма. Один поток тел прибывал на перекресток, а другой – убывал, хотя тела второго потока держались на ногах уже не так твердо. Над дверной перемычкой располагался камень, на выщербленной поверхности которого кто-то выбил и обвел краской слова: «Ржавая плита».

С предельной осторожностью команда Ани направилась к приземистой железной двери, утопленной в заднюю часть здания. Ани постучала девять раз; замок хрустнул, и дверь открылась внутрь. Дженк повел лошадей вперед, под уклон – в пустую, освещенную лампами комнату с невысоким потолком. В стенах были вырезаны две ниши, в которых на толстых цепях висели деревянные платформы.

Босс Боран Темса, как всегда, ждал их. Он стоял один на каменной платформе, опираясь на трость, поглаживая большим пальцем умащенную бороду. В его прищуренных глазах горел голодный огонь. Даже если Темса был очень занят, он всегда находил время, чтобы встретить новоприбывших. Он отличался вниманием к деталям, и это качество играло крайне важную роль в торговле душами. Именно поэтому Ани пошла к нему на службу. Ну и еще потому, что он платил больше, чем все остальные.

– Сколько?! – крикнул он, когда Ани, лязгая оружием и доспехами, начала подниматься по ступенькам на платформу.

– Шесть, босс. От одного из наших капитанов в Нижних доках. От капитана «Лосося».

– Всего шесть? – Темса стукнул тростью о камень. – Ну что же вы, господа! Я рассчитывал на большее, особенно от тебя, Ани.

Ани пожала плечами.

– Кораблей у нас немного, и сюда они заходят лишь пару раз в месяц.

– Оправдания ищут только неудачники, моя милая. Мы уже это обсуждали.

Обсуждали, да. Много раз. Ани совсем не хотелось выслушивать очередную из его лекций.

– В другой раз буду умнее, – сказала она и неуклюже поклонилась.

Темса пошел, и Ани посторонилась, давая ему дорогу, скорее, чтобы уклониться от его медных клешней, чем из уважения. Ноги ниже колена у него не было: он лишился ее давным-давно, когда у него возникли какие-то сложности с уплатой карточного долга. Вместо обычного протеза из дерева или слоновой кости Темса выбрал ногу из меди и золота, сделанную в виде орлиной лапы. О ней знали и в районе Бес, и за его пределами. Она была так знаменита, что никто не смел придумывать Темсе прозвища. Последнему храбрецу, который назвал Темсу «Златоножкой», быстро воткнули кинжал в глаз.

Темса предпочитал, чтобы его называли «босс Темса», и никаких возражений не допускал.

Лязгая и топая, он направился к повозке; когти, трость и сапог отбивали странный ритм, длинные полы лилового, расшитого золотом халата со свистом рассекали воздух. Старина Джек остался с лошадьми, но остальные отступали, словно лесорубы от падающего дерева, пока Темса бродил, разглядывая ночной улов. Тела сложили в неровный ряд, на грубых мазках из крови.

Оливковые глаза Темсы двигались быстро, словно соколиные.

– Хм… По крайней мере, это путешественники, и, значит, они свежее того, что мы обы… Твою мать! А это что за дрянь? – Его трость снова ударила о каменный пол. – Ани, посмотри на его шею!

Ани, прислонившаяся к ограждению, выковыривала грязь из-под ногтей. Даже не глядя, куда указывает Темса: она точно знала, что он имеет в виду.

– Босс, наш Кеч слегка на него обиделся. Похоже, решил отомстить за удар по морде.

Кеч с окровавленным лицом застыл на месте. На сломанный нос он уже не жаловался.

Ани следила за тем, как Темса размышляет, устремив взор куда-то вдаль. Боран Темса быстро принимал решения. Она видела, что он уже решил расправиться с Кечем. Когда Темса кивал головой так, как сейчас, это означало, что он просто выбирает наилучший способ убийства.

Разговаривая, Темса петлял между людьми и трупами, и в конце его пути, несомненно, должен быть Кеч.

– Сорок монет. Именно столько сегодня дают на рынке за чисто убитую тень. Самая низкая цена за полгода, и это несмотря на нехватку воды из Никса. Максимальная цена – если жертву отравили или задушили – от пятидесяти до пятидесяти пяти. За старую или молодую – тридцать пять. Но за этого беднягу с перерезанным горлом… двадцать, не больше. Если присыпать порошком, то, может, двадцать пять. Следите за мыслью?

Люди энергично закивали. Заскрипели кожаные доспехи.

– Тела добываете вы. По одной монете каждому за тело, это шестьдесят. Кроме того, я плачу чародеям по шесть монет за тело – это двадцать четыре. И еще пятнадцать никситам за воду из Никса. Кто скажет, что там в итоге? – Темса остановился рядом с Кечем. – Ну, кто знает?

– Девяносто девять, – ответила Ани после слишком длинной паузы.

– Отлично, госпожа Джезебел. Ну так вот, допустим, что за эту партию мне дадут даже сто пятьдесят, прибыль мне принесет всего одно тело. Пятьдесят серебряных монет. Минимальная доходность, как говорят купцы. Господин Кеч, вы думаете, что я занялся торговлей душами, чтобы получать минимальную прибыль?

– Нет, босс.

Кеч дрожал, и не зря. Ани видела, как большие мужчины – почти с нее ростом – тряслись от страха, когда к ним подходил Темса. Да, он не отличался большим ростом, но у него была тень демона. В его маленьких желто-зеленых глазах горел яростный голодный огонь.

Трость с силой ударила Кеча сзади по ногам, а ее крюк повалил Кеча на пол. Кеч ударился головой о каменную плиту. Темса занес ногу над туловищем человека; четыре острых когтя зависли совсем рядом с курткой, на которую были скверно нашиты кожаные полосы.

– Прости, босс! Я исправлюсь, честно!

– Не сомневаюсь. За тебя дадут хорошие деньги на рынке душ и, кроме того, я ничего тебе не заплачу. Так что ты уже исправляешься.

Темса опустил ногу. Когти вонзились в живот Кеча, и Кеч скрутился в клубок вокруг них, словно проткнутая мокрица. Его щербатый рот раскрылся в безмолвном вопле.

Медные когти вышли наружу; Темса пошел прочь, оставляя Кеча корчиться в предсмертных конвульсиях.

– Грузите их, господа!

Ани ждала в меньшем из альковов. Пока люди подвозили тела к другой, более широкой платформе, она начала рывками опускаться; ра-та-тат – загрохотали цепи по блокам. Они опустились в другую комнату со сводчатым потолком, которая была вдвое больше предыдущей. Они обошли две команды призраков, которые налегали на колеса и рычаги, поднимая платформу обратно.

– Ты платишь поработителям не шесть монет, а четыре, – сказала Ани, немного подумав.

– Моя милая, ты становишься и более глухой и более громогласной одновременно, – заметил Темса, ковыряя пальцем в ухе. – Небольшое преувеличение иногда просто необходимо.

– Может, у тебя слабоумие? Может, ты и считать уже разучился?

– Ни за что, – ответил Темса, лукаво посмотрев на нее.

Тела поплыли вниз, и чародеи в капюшонах поспешили снять их с платформы. Ани и Темса пошли вслед за трупами в комнату, освещенную масляными лампами. Там чародеи приступили к ритуалу: сначала они быстро и четко опустошили карманы и мешки мертвецов и отобрали все ценное, а затем сняли с мертвых одежду. Вещи они аккуратно сложили у голов погибших, чтобы потом сдать скупщикам краденого.

Темса обожал копаться в найденных вещах, искать среди них скрытые сокровища. Время от времени он находил то, что ему нравилось, и забирал себе. Ани указала на труп человека, которому Кеч перерезал горло и проделал четыре дыры в животе.

– Почему у него вообще ничего нет? – спросила она. – Кто сходит с корабля совсем без багажа?

Судя по темной коже и ярким изумрудным глазам, мертвец был с востока. Темные, почти черные волосы – короткие, но растрепанные. Над проколотым ухом они слиплись от крови. На пухлых щеках виднелась небольшая щетина. У него не было никаких украшений, и вообще никакого имущества, если не считать модного серого пальто, какого-то сложенного документа и простой металлической фляжки, в которой плескалась жидкость – судя по запаху, пальмовый самогон. Ани взяла папирус и начала медленно читать.

– Господин Базальт. Бьюсь об заклад, это красс. И вызвали его на работу не куда-нибудь, а в Иглу! Должно быть, по важному делу. Имя залито кровью, но на папирусе стоит печать.

– Дай сюда.

Имя было закрыто темным пятном. Что-то вроде «Итан» или «Иран». Темса ощупал печать: пустынные розы с шипами, похожими на кинжалы. Рисунок был ему не знаком. В городе столько аристократов, за всеми не уследишь.

Сорвав печать с папируса, Темса засунул ее в карман и что-то сказал, но чародеи так шаркали ногами по полу, что глухая Ани ничего не услышала.

– Что?

– Я говорю – судя по штанам и рубахе, это кузнец.

– Уверен? Какой кузнец не носит с собой инструменты?

Темса ощупал подкладку пальто и вытащил наружу десяток кусочков металла и пружин, похожих на детали сломанного устройства.

– Любопытно. – Темса сложил несколько деталей вместе, сделав из них небольшой крест. Один кусок напоминал напильник. – Посмотрим, что об этом скажет Тор Баск.

– Этот старый пердун? Он дал мне хреновый совет насчет того топора.

– Нет, совет был хороший, просто ты им не воспользовалась.

Чародеи взяли ножницы и разрезали исподнее мертвецов. Обрабатывать темнеющие раны они не собирались: вместо этого они вставили в рот каждому мертвецу деревянный брусок, затем принесли корзину с медными монетами; на каждой из них виднелась королевская печать – корона с шипами. Чародеи разламывали монеты пополам по выбитым в каждой из них бороздке и помещали одну половину монеты в рот мертвеца, а вторую крепко сжимали пальцами.

Затем чародеи вынули деревянные блоки и подтащили окровавленные тела к закрытому крышкой колодцу, находившемуся у одной из стен. Доски сдвинули в сторону, и показался водоем с темно-серой водой. Круги на поверхности расходились вяло, словно в колодце была не вода, а масло, однако жидкость не блестела. Каменное дно нельзя было разглядеть, но Ани знала, что глубина там фута три. Больше Никсу и не нужно.

Трупы, которые чародеи опускали в воду один за другим, шипели, словно раскаленные клинки, которые остужают во время ковки. Но дело было не в жаре и не в холоде; это шипела магия в монетах в тот момент, когда застывали волшебные узы.

Тело красса было последним, и как только он – все еще с выпученными глазами – скользнул в воду, чародеи заняли свои места у каменного бортика колодца. Они молча надели расшитые медными нитями перчатки и, приготовившись, замерли.

Чуть позже появились тени: кого первого опустили в воду, тот первым и вышел. Так было всегда. Кроме того, тени всегда пытались извергнуть из себя воду: им казалось, что их оживили – они еще не понимали, что перешли в новое состояние. Медные руки вытаскивали из пепельно-серой воды обнаженные, газообразные тела и бросали их на камень, который из-за этого светился голубым светом, как и они сами. Тени сопели и морщились, словно новорожденные – но затем все понимали, и новое знание вызывало у них корчи. Их пары, хотя и связанные с формой и временем смерти, текли и раздувались: тени оказывали сопротивление. Перчатки поработителей учили их замирать на месте. Там где перчатка прикасалась к парам, она обжигала их, и тени падали на камень, содрогаясь.

Шесть теней вышло, включая Кеча, но седьмой оказался упорным – он никуда не торопился. Красс. Кое-кто, узрев врата загробного мира, цеплялся за них, как только мог. Ани фыркнула. Узы всегда притаскивали их обратно в мир живых. Магия всегда побеждала силу воли.

И все-таки пауза затянулась. Чародеи нетерпеливо двигали руками над плещущейся водой, озабоченно посматривая по сторонам из-под капюшонов. Ани взглянула на Темсу. Он щурился, раздраженно топая здоровой ногой.