В маленьком обществе, изолированном от остального мира, защищенном от всяких перемен, бывают времена, когда приветствуются любые изменения, ибо нет ничего более скучного и однообразного, чем то время, что течет именно в таких вот замкнутых обществах.
С увенчанной куполом башни монастыря Норстадт была видна холмистая долина, тянувшаяся до далекого серо-синего гребня гор.
Эта долина уже существовала, когда сюда пришел человек, и она все еще будет существовать, когда он исчезнет. Совсем недавно в этой местности шла гигантская битва и в течение долгих лет велась вооруженная борьба против захватчиков из-за моря, пока, наконец, их не оттеснили к их главной крепости на берегу моря. Последнее сражение, и, наконец, мир, во время которого местному населению пришлось привыкнуть к языку мечей воинов.
Все мы в Нордейле знали это, но пламя войны никогда еще не проникало так далеко вглубь страны, никогда еще не достигало нашей долины. Только те, кто пережил все эти ужасы и искал у нас убежища, приносили с собой дух войны. Мы сами никогда не видели шаек ализонцев, грабящих и захватывающих все на своем пути, и за это женщины Норстадта ежегодно возносили в часовне благодарственные молитвы.
В те беспокойные дни войны я обрела душевное равновесие в монастыре, но были моменты, когда я думала, что задохнусь от подавляющего спокойствия, царящего здесь. Потому что очень тяжело жить среди людей, чужих тебе не только по крови, но и по духу, по стремлениям и намерениям. Кем же я, собственно, была? Каждый в монастыре, кого спрашивали об этом, вероятно отвечал так:
— Кто это? Это Джиллан, которая вместе с госпожой Алюзан работает в саду, собирает травы. Она пришла сюда вместе с леди Фризой восемь лет назад. Хорошо разбирается в травах и по большей части сама выращивает их для себя. Она не красавица и у нее нет никакой знатной родни. Утром и вечером приходит в часовню и молится, но она не давала обета. Мало говорит…
Да, здесь все мало говорят. Монашки, девушки и леди, нашедшие здесь убежище, но они много размышляют. И все время напоминают Джиллан, что она не из Высшего Халлака.
Я вспоминаю корабль, сотрясаемый огромными волнами. Корабль шел из Ализона, я это помню. Но сама я не из Ализона и очутилась на корабле не по своему желанию. Я была тогда так мала и юна, что не знала почему я нахожусь здесь. Об этом знал только тот, кто привел меня на этот корабль, но он погиб: волны и ветер опрокинули на палубу мачту, под которой он стоял. И ни один из его спутников не знал, с какой целью меня отправили на корабле подальше от дома.
Это было в то время, когда лорды Высшего Халлака отчаянно сражались, чтобы освободить свою страну от собак Ализона. Они напали на порты захватчиков и нанесли по ним уничтожающий удар. И они захватили меня. Они отвезли меня в одну из горных крепостей.
Лорд Фарно, как мне кажется, что-то знал или подозревал о моем прошлом, потому что он выделил для меня охрану и приказал своей жене обращаться со мной хорошо. Так некоторое время я прожила в их имении под их опекой. Но это продолжалось недолго, потому что Ализон становился все сильнее, и лордам становилось все труднее сдерживать его. В одну из холодных суровых зим мы бежали, преодолев голую равнину, в одну из высокогорных долин. В конце концов мы достигли Норстадта, но леди Фриза пришла в монастырь только для того, чтобы там умереть. А потом лорд Фарно упал в горах со стрелой в горле и то, что он знал или предполагал, исчезло вместе с ним. И я снова оказалась одна на чужбине, но на этот раз в мирном монастыре.
Мне достаточно было только взглянуть в зеркало, чтобы понять, что я не принадлежу к расе Халлака. У женщин Халлака была светлая кожа, румяные щеки и волосы желтые, как одуванчики на обочинах дорог, или коричневые, как крылья певчей птички. В отличие от них, у меня была коричневая от загара кожа и лицо мое никогда не было румяным. И мои волосы, которые я носила заплетенными в косу и уложенными вокруг головы, были черными, как беззвездная ночь.
Есть одиночество духа, которое переносится намного тяжелее, чем одиночество тела. За все те годы, которые я прожила в Норстадте, я встретила только двух людей, которые привлекли меня. Монашка Алюзан уже была женщиной средних лет, когда я пришла в Норстадт. Она тоже держалась несколько поодаль от остальных. Жизнь ее была посвящена травам, из которых она потом приготавливала порошки, мази и настойки, исцеляющие, успокаивающие и освежающие. Ее познания были широко известны и сражающиеся в горах отряды часто присылали к ней своих самых быстрых курьеров, чтобы попросить у нее средства для заживления ран, от лихорадки и от ревматизма, который постоянно мучил людей, в любую погоду и в любое время года живущих под открытым небом.
Когда она увидела меня в Норстадте одну, она пристально поглядела на меня, словно рассматривая только что найденную траву, а потом взяла к себе на службу. И сначала для меня это было то, что нужно, потому что я была слишком усталой, чтобы учиться, а дух мой изголодался по какой-нибудь работе. И все последующие годы я вполне довольствовалась этим.
Я работала в саду, выпалывая сорную траву, когда произошло нечто, нарушившее мою размеренную жизнь, заполненную учением и работой. В саду все еще гудели пчелы, пчелы на цветах, но внезапно я услышала звук, сначала в ушах, а потом в голове. Что-то шевельнулось в моей памяти, но я не смогла осознать, что это такое.
Звук этот словно невидимым канатом тянул меня вперед. Я встала и прошла через арку ворот во внутренний садик, который использовался только для отдыха, садик с фонтаном, прудом и множеством цветов в любое время года. Там стояла скамейка, наполовину на солнце, наполовину в тени, и на ней сидела одна из монахинь, закутанная в шаль, хотя день был очень теплым. Эта старая монахиня очень редко покидала свою келью и была легендой среди молодых девушек, живущих в монастыре.
Ее лицо под капюшоном было маленьким и бледным, но глубокие старческие морщины виднелись только в уголках глаз и вокруг рта. Остальные морщинки были маленькие, такие, какие возникают во время смеха. Ее искривленные от старости руки неподвижно лежали на животе. На пальцах сидела маленькая ящерка, подняв блестящую головку и уставив на старую женщину искрящиеся глаза, словно они вели друг с другом безмолвную беседу.
Она все еще глядела на ящерку, но гудение в моей голове прекратилось. Потом она тихо сказала:
— Приветствую тебя, дочь моя. Сегодня великолепный день.
Слова были так приветливы, что я приблизилась и опустилась на скамейку рядом с ней. Так я познакомилась со старой аббатисой Мальвиной и она тоже стала обучать меня. Знания ее касались не растений, а летающих четвероногих и ползающих животных. Но аббатиса уже находилась на закате своей жизни и была моей подругой очень недолго. И только она одна во всем Норстадте знала мою тайну. Не знаю, чем я выдала себя, но она не выказала никакой неприязни, когда заметила, что я могу иногда воспринимать то, что скрыто в какой-нибудь вещи. Когда я увидела ее в последний раз, она лежала в постели и тело ее, в котором был заключен свободный дух, не могло уже больше двигаться — она задала мне вопрос, чего прежде никогда не делала. Но что я могла вспомнить, кроме корабля Ализона? И когда мне стало известно, что я отличаюсь от остальных, с которыми жила до сих пор? Но я ответила на ее вопрос так подробно, как только смогла.
— Ты очень умна для своего возраста, дочь моя, — ответила она тогда своим слабым голосом. — Это заложено в твоей природе. Недоверие охраняет нас от того, чего мы не понимаем. Я слышала рассказы о стране за морем, где некоторые женщины имеют способности, далеко выходящие за рамки обычного. А я также слышала о том, что этот народ считает Ализон своим врагом и преследует его так же, как эта свора собак из Ализона преследует нас. Очень может быть, что ты относишься к той, другой расе, и по какой-то причине тебя взяли в плен.
— Пожалуйста, матушка аббатиса, — взволнованно обратилась я к ней, — скажите, где находится эта страна? Как я могу…
— Найти путь туда, дочь моя? Нет никакой надежды попасть туда, и ты должна быть удовлетворена этим. Если ты отважишься отправиться туда, ты снова можешь попасть в руки ализонцев и погибнешь самой худшей и далеко не быстрой смертью. Не омрачай свои юные годы напрасным стремлением. Ничто не происходит, кроме как по воле того, кто Зажигает Пламя. То, что тебе надо, ты получишь в надлежащее время, — глаза ее улыбнулись. — Я говорю это при Пламени: придет то, что заполнит пустоту в твоей жизни.
Но это было сказано три зимы назад. С окончанием войны внутри стен Норстадта все пришло в движение. Вскоре приехали лорды, чтобы забрать своих жен, сестер и дочерей. Потом настало время свадеб, и теперь волнение царило даже в маленьких комнатушках под увенчанной куполом башней.
Свадьбы — я думала о них как о Великом Таинстве. Теперь пришло время, и Великое Таинство началось.
В первые весенние дни Года Грифона между лордами Высшего Халлака и всадниками-оборотнями был заключен договор. Жестоко притесняемые ализонцами, преследуемые ими, боясь каждой тени, гонимые ненавистью и отчаянием, Лорды прибыли в соляные дюны, чтобы заключить договор с всадниками.
Те всадники, которые пришли говорить с лордами, имели человеческий облик, но они не принадлежали к человеческому роду. Они были великолепными бойцами, сильными, мужественными людьми — или существами, которые прискакали из северо-восточной дикой местности, и все их боялись, хотя они никому не сделали ничего плохого и не захватывали никаких земель. Сколько их было, не знал никто, но было известно, что они обладали знаниями, которые намного превосходили человеческие.
Оборотни, колдуны, волшебники… они были всем этим и даже больше. Но уж если они принесли присягу, они были лояльны и верны присяге несмотря ни на что. И теперь они вместе со своими предводителями были на свой лад готовы бороться за права Высшего Халлака.
Война продолжалась на протяжении Года Огненного Дракона и Года Шершня, пока ализонские силы не были сломлены и полностью разбиты. Из-за моря больше не пришло ни одного корабля, чтобы доставить продовольствие и припасы людям Ализона. Последний их морской порт на побережье был захвачен; их крепости на возвышенных местах превратились в смрадные руины, и ализонцы, высадившиеся на берег моря, были уничтожены.
Теперь наступал новый год. Год Единорога, и лорды Высшего Халлака должны были выполнить свою часть договора со всадниками, так как те выполнили свою часть договора с лордами Высшего Халлака. Всадники должны были сделать две вещи: они должны были помогать лордам бороться за освобождение, а потом они должны были уехать из степей, попутно освобождая их от остатков банд ализонцев, и оставить в полное распоряжение людей.
А какую плату должны были дать лорды Высшего Халлака, поклявшиеся на Мече? Лорды должны были заплатить своей собственной кровью, своими дочерьми, которых всадники потребовали себе в жены и хотели забрать с собой в неизвестность.
Насколько было известно в долинах, всадники были здесь, но никто еще никогда не видел среди них ни одной женщины и никто даже не слышал об их женщинах. Сильно ли отличалась продолжительность жизни всадников от продолжительности жизни людей, тоже не было известно. Никто также никогда не видел их детей, хотя лорды время от времени направляли своих послов к ним в лагерь, особенно после заключения договора.
Двенадцать девушек и еще одну требовали они — молодых девушек, не вдов и не таких, для которых легкое поведение было обычным образом жизни. И они должны были быть не моложе восемнадцати и не старше двадцати лет. Кроме того, они должны быть благородной крови и тело у них должно быть стройное. Нужно было найти двенадцать девушек и еще одну и в первый день Года Единорога передать их всадникам на границе степей, чтобы оттуда их новые, чужие хозяева увезли в будущее, из которого не было возврата.
Что должны были чувствовать эти двенадцать девушек и еще одна? Страх? Да, страх у них тоже был, потому что, как сказала аббатиса Мальвина, страх — это самая первая реакция на то, что нам чужое.
Норстадт дал приют пяти девушкам, которые соответствовали всем этим требованиям. Но две из них однако уже были обвенчаны и с нетерпением ждали этой весной своей свадьбы. А леди Тельфана была дочерью такого высокородного лорда, что ей подобрали великолепного жениха, несмотря на ее некрасивое лицо и острый язычок. А Маримма с ее похожим на розу лицом и с врожденной кротостью… нет, ее дядя заберет из монастыря и возьмет с собой на следующую встречу лордов, где он сможет подобрать для нее жениха, который соответствует его понятию о чести. Зато Суссия — что, собственно, известно о Суссии? Она была старше всех и держала свои воспоминания при себе, хотя и с готовностью болтала о всех, даже самых незначительных событиях, происходящих в Норстадте. Другие едва ли замечали, как мало она говорила о себе. Она была знатного происхождения и обладала приятной внешностью и живым умом. Ее родина находилась в низине, на морском берегу, и там она прожила с рождения до изгнания. У нее были родственники среди военных, но где они сейчас находились, не знал никто. Да, Суссия тоже была подходящей кандидатурой. Но как она воспримет это возможное сообщение о том, что выбор пал на нее?
Уже наступали ранние вечерние сумерки и я поплотнее натянула двойную шаль, чтобы защититься от резкого холодного ветра. Бросив последний взгляд на заснеженный сад, я спустилась вниз по лестнице башни, чтобы обогреться у огня в большом зале монастыря.
Меня встретил громкий гвалт голосов, а моя шаль зацепилась за крючок и я задержалась возле двери. В зале не было ни одной монашки, но все те, кто нашел убежище в монастыре, некоторые из них провели здесь даже больше года, собрались у камина.
— Джиллан, подумать только, — крикнула леди Маримма во весь голос, удивленно глядя на меня, когда я подошла к огню. — Она пришла сюда! Может быть, уже наступил час Пятого Пламени!
«Родственник — воин, вернувшийся с войны, — подумала я. Это могло быть тем, что привело в возбуждение весь монастырь».
— Кто прибыл? — я назвала ближайшего родственника Мариммы. — Лорд Имграй?
— Он и другие — невеста! Джиллан, обещанная невеста! Они уже скачут по степи и сегодня заночуют здесь! Джиллан, это же страшно! Бедная крошка! Мы должны молиться за нее…
— Почему? — к нам подошла леди Суссия. Она не была так красива, как леди Маримма, но, как я думала, она большую часть своей жизни жила по-королевски и на нее еще долго будут обращать внимание после того, как красота других давно поблекнет.
— Почему? — повторила Маримма. — Потому что она поскачет в черное, злое будущее, и никогда больше не вернется назад!
И Суссия на это ответила то, что полностью соответствовало моим мыслям обо всем этом:
— Может быть, она поскачет в это черное будущее, малышка. Не все из вас имеют свое собственное мягкое гнездышко или защищающее крылышко.
— Я скорее обручусь со сталью меча, чем отправлюсь в такое свадебное путешествие! — воскликнула какая-то девушка.
— Но ты же ничего не боишься, — сказала я ей только для того, чтобы унять свой собственный страх. Но за плечом Мариммы я внезапно заметила предупреждающий взгляд Суссии. И задала себе вопрос — знала ли она что-нибудь или только догадывалась.
— Маримма, Маримма…
Я думаю, она была рада отвернуться от нас и последовать зову других девушек, которые уже были обручены и потому находились в безопасности, словно она могла делить с нами эту безопасность.
— Обрати на нее внимание также, как я сама обратила на нее внимание в эту ночь, — тихо сказала Суссия.
— Зачем? — Потому что она пойдет с нами!
Я беспомощно уставилась на нее. Но я знала, что она говорит правду.
— Как, почему?.. — пробормотала я, но она быстро положила свою ладонь мне на запястье и отвела меня немного в сторону. Голос ее был тих и предназначался только для моих ушей.
— Откуда я это знаю? Семь ночей назад я получила личное сообщение. О, да, я думала, что выбор может пасть на меня. За это говорило многое. Но у моих родственников насчет меня были другие планы вот уже в течение года, и когда было сделано предложение включить меня в состав группы невест, они тотчас же подобрали для меня жениха-воина. Во время войны у меня не было родины, но теперь, когда этих собак из Ализона уничтожили, я стала хозяйкой не одного замка — как последняя из своего рода. — Она чуть улыбнулась. — И, таким образом, я представляю большую ценность для своих родственников. С наступлением весны я должна идти под венец и свадьба состоится здесь, в долине. Но почему именно Маримма? Человек, жаждущий власти, может добиться этого различными способами. Лорд Имграй имеет право предложить свою руку, кому хочет. И он человек, у которого никогда не было достаточно власти. Он просто из любезности предложил ей эту услугу. И все другие считают, что такой цветок придется ему по вкусу, потому что не все невесты так красивы.
— Но она не пойдет…
— Она пойдет, она должна будет это сделать. Но она погибнет. Такой напиток не для нее.
Я взглянула на Маримму. Лицо ее покраснело и ее охватила какая-то лихорадка радости, которая мне не понравилась. Но все это не имело ко мне никакого отношения, не мне, чужестранке, моя кровь не была кровью этого общества.
— Она погибнет, — с нажимом повторила Суссия. Я повернулась к ней.
— Если это пришло в голову лорду Имграю и другие с ним согласились, ее ничто уже не спасет…
— Ничто? Частенько уже бывало так, что мужчины планировали что-нибудь, а женщины нарушали все их планы.
— Но если бы на ее месте был бы предложен кто-нибудь другой, обладающий такой же красотой, пал бы тогда выбор на нее?
— Да, — сказала Суссия, посмотрев на меня таким странным внимательным взглядом, что я подумала о том, что нам больше не нужно никаких слов. И еще я подумала о Норстадте, о никогда не меняющихся уже прошедших годах, и о тех, что мне предстоит провести здесь, подумала о своем месте в этом мире.
Двенадцать невест должны были провести ночь в качестве гостей в этом монастыре, двенадцать и одна должны были на следующий день уезжать из монастыря. Двенадцать и одна, и я не могла быть одной из них! Но почему?