Гоблин: Цена Надежды

Глава 4

— Что привело тебя ко мне? И кто тебя так отделал, на тебе ведь живого места нет! — Мидвак, наконец, умолк, сделав большой глоток вина и с любопытством глядя на Ксавуда.

Тот откашлялся, пытаясь собраться с мыслями, которые метались в голове, словно потревоженный рой. Ксавуд начал сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Сперва он рассказал о случайно подслушанном разговоре у банка — словах, что так сильно зацепили его. Затем, запинаясь, поведал о своих отчаянных мыслях в тот момент и о наивном, бесполезном походе к городской страже. Рассказ завершился тяжёлым, сдавленным шёпотом о самом избиении, о боли, которая всё ещё жгла тело и о потоке угроз и унижений, что обрушились на него.

Мидвак слушал, не перебивая, лишь его брови ползли вверх, а взгляд становился всё более острым и холодным, по мере того как открывалась картина произошедшего. Когда Ксавуд закончил, в комнате повисла звенящая тишина.

— Ты сказал Мизгратак? Я верно услышал? — переспросил Мидвак, медленно ставя бокал на стол. Его голос был низким и встревоженным.

Ксавуд уверенно кивнул.

— Вот же ты дурак! — воскликнул Мидвак, резко встав. Он начал расхаживать по комнате, жестикулируя. — Ксавуд, ну почему ты не посоветовался со мной?! Да ты хоть знаешь, кто такой Мизгратак?! Это же один из самых мерзких гоблинов во всей Шарглутии! Он жадный, злопамятный и готов удавить даже за один медный зингл!

— Мне доподлинно не известно, есть ли теневое правительство Шарглутии, но если оно есть, то Мизгратак точно будет в нём. Сперва Мидвак помрачнел, признавая влияние Мизгратака, но тут же внутренне усмехнулся. Его тон стал твёрже. — Хотя я встречал гоблинов сильнее и влиятельнее него. Но я точно знаю, что связи в Дрюклааре у него повсюду — среди охраны, среди чиновников, среди торговцев, в каждом банке. Его боятся все, кто знает. Он подставит ради своей цели даже родню. Он накопил целое состояние на крови и страданиях.

— А ты, глупец, полез на него жаловаться! — с грустью, смешанной с отчаянием, произнёс банкир, глядя на своего друга. — Тебе несказанно повезло, что вообще остался жив! Он много раз так проворачивал дела, что его противники гнили в ямах или на рудниках. А он просто смотрел. Многие на его совести…

Мидвак остановился посреди комнаты, скрестив руки на груди и сверля Ксавуда осуждающим взглядом. Он был в бешенстве, но не на Ксавуда лично, а на его наивность и на самого Мизгратака.

Ксавуд тяжело вздохнул.

— Я тогда не думал о последствиях, Мидвак. Просто… когда я услышал, что этот хочет выгнать Жмула… это так несправедливо! Жмул столько лет честно работал, он порядочный гоблин! А что если завтра придут и за моим домом? — В голосе Ксавуда промелькнул неприкрытый страх. — Я верил, что надо что-то сделать. Я надеялся, что стража поможет. Что справедливость вообще существует. Я не знал, насколько он влиятельный, насколько… мерзкий. Я был глуп, да. Очень глуп и наивен. Они преподали мне урок. Хороший урок, — он слегка улыбнулся ожесточённой улыбкой, но почти сразу поморщился; любое движение мышц лица причиняло ему боль.

— Но пришёл я не за этим. Тьфу на этого Мизгратака, будь ему пусто. У меня огромное горе, друг мой. — Голос Ксавуда стал сдавленным, еле слышным. — Моя Вирла… Она умирает. У неё чёрная мокрота, судороги. Я пришёл и увидел, как с каждым вздохом её крохотное тельце содрогается от боли. Ей так мало лет, Мидвак, она ничего толком не видела. Жизненные силы покидают её. Срочно нужно вести мою крошку к докторам. Мою ситуацию ты знаешь… денег на лечение у меня нет. Я прошу тебя, нет… Я умоляю помочь спасти мою любимую дочь!

Слёзы наполнили глаза Ксавуда, и он уже собирался упасть на колени, как Мидвак остановил его, не дав этого сделать. Банкир, привыкший к чёткому порядку, не терпел подобного проявления слабости, но в его глазах читалась неприязнь не к другу, а к самому отчаянию, что заставило того рухнуть. Он вообще не любил сильные эмоции, считая, что они не приносят пользы.

— Прекрати это, Ксавуд, довольно! — Голос Мидвака был твёрд, почти суров, но беззлобен. Он взял друга за плечи и внимательно вгляделся в его заплаканное лицо. — Слёзы не помогут твоей дочери. И мне не нужны. Я помогу.

Мидвак на мгновение прищурился, быстро перебирая в уме возможные решения и контакты тех, кто может помочь. Для него даже горе друга было задачей, которую нужно было решить максимально эффективно, минимизируя риски и затраты, но при этом сохраняя репутацию и дружеские связи.

— Вот держи гринкл, — произнёс он, уже нашаривая в своём кошельке золотую монету. — Этого должно хватить на пару обследований и, возможно, пару самых простых эликсиров. Вернёшь, когда сможешь. Только… — Мидвак сделал многозначительную паузу, его взгляд на миг стал исключительно банкирским, оценивающим, лишённым всяких эмоций. — Только учти, Ксавуд, это всё, что я могу тебе дать. Больше, боюсь, ты просто не сможешь вернуть. А я не привык разбрасываться своими деньгами.

Ксавуд смотрел на монету, не веря своим глазам. Целый гринкл! Это была огромная сумма для него, почти месячный заработок, но для лечения дочери этого точно не хватит. Он помнил, сколько с него драли доктора, когда болела Блеза. Но даже эта монета вселяла в Ксавуда надежду.

— Я слышал что-то про чёрную мокроту, если память мне не изменяет, это очень серьёзно, — продолжил Мидвак. Его тон снова стал деловым, с лёгкой примесью обеспокоенности. — Пусть завтра с самого утра Блеза возьмёт Вирлу и ведёт её к моему знакомому доктору Хаззару, в его частную лечебницу. Очень толковый доктор, многие коллеги с работы ходят к нему.

Ксавуд уже открыл рот, чтобы что-то сказать, видимо, про заоблачную стоимость частных лечебниц, но Мидвак, словно прочитав его мысли, лишь чуть заметно покачал головой и одёрнул его поднятой ладонью, не давая прервать себя.

— Я напишу для него рекомендательное письмо. Это будет бесплатно. — Банкир быстро подошёл к письменному столу, выхватил пергамент и перо, и ловкими движениями начал набрасывать письмо. Он не смотрел на Ксавуда, возможно, чтобы не видеть его благодарности, или чтобы не дать своим эмоциям взять верх.

Ксавуд стоял, как громом поражённый. Гринкл в руке казался нереально тяжёлым, а слова Мидвака — спасительной соломинкой. У Вирлы появлялся шанс!

— Мидвак… друг мой… Я… я даже не знаю, как тебя благодарить. Я никогда… никогда не забуду этого. Я верну, я обязательно всё верну, клянусь тебе! Спасибо! Спасибо тебе, Мидвак! Ты самый лучший друг!

Гоблинские слёзы, в которых теперь была не только боль, но и огромная, всепоглощающая благодарность, текли по его щекам. Он попытался встать, чтобы обнять Мидвака, но банкир лишь слегка отстранился, его лицо приобрело привычное, чуть отстранённое выражение.

— Не благодари заранее. Это всего лишь обследование. Судя по твоему описанию, больна твоя дочь очень сильно, и этой помощи на её спасение никак не хватит.

На лице банкира отобразилась усердная работа мысли: его глаза бегали по невидимым цифрам, а пальцы едва заметно перебирали воздух, складывая и вычитая, оценивая риски и потенциальные затраты. Он прикидывал стоимость сложнейших эликсиров, операций, недель наблюдения и прочие расходы, умножая на известную ему жадность дрюклаарских докторов. Казалось, Мидвак прикидывал не только цену, но и шансы на спасение, соотнося их с потенциальными затратами, словно это был очередной инвестиционный проект.

— Ты уже сталкивался с бедой. Сколько ты должен сейчас банку за лечение жены? Пятьдесят гринклов или сто?

— Сто тридцать, — сдавленно ответил Ксавуд, его голос дрожал.

— Вот видишь! Тут может быть не меньше. В Дрюклааре доктора стоят очень дорого, они выпотрошат тебя целиком, прежде чем вылечить. У тебя есть только один вариант помочь дочери, продать свой дом.

— Но он и так в залоге у банка, я оставил его там, когда брал кредит на лечение жены, иначе денег мне было не видать. — Горькая волна отчаяния захлестнула Ксавуда. Сердце сжалось в тисках, душа рвалась на части от осознания безысходности. Он знал, что выхода нет, и эта правда разрывала его изнутри. — Я не смогу повторно его заложить.

Мидвак внимательно выслушал. Его взгляд скользнул по побитому лицу Ксавуда, затем ненадолго задержался на руке, сжимающей гринкл. Банкир уже просчитал все варианты. Дом Ксавуда представлял собой ценный актив, особенно в условиях назревающего кризиса, о котором Мидвак знал гораздо больше многих. Он видел в этом не только помощь, но и возможность — выгодную, почти безрисковую инвестицию. Всегда можно было продать этот дом и получить процентов пятьдесят прибыли. Но подать это нужно было как жест милосердия.

— Я выкуплю его у тебя и погашу весь долг перед банком, — произнёс Мидвак, его тон стал ровным и деловым, словно он обсуждал сделку с незнакомцем, а не с лучшим другом. — Это станет мой дом. По старой дружбе я не стану тебя выселять оттуда, а буду сдавать тебе его. Скажем, — Мидвак склонил голову набок, прикидывая в уме цифры; его глаза, привыкшие к мгновенным расчётам, на секунду ушли в себя. — за восемнадцать круклов в месяц. Нет, лучше двадцать. А когда ты разберёшься со своими проблемами, я продам этот дом тебе же, взяв всего лишь пятнадцать процентов комиссионных. Я готов дать тебе сто гринклов прямо сейчас, я надеюсь, их хватит вылечить твою дочь.

Ксавуд смотрел на банкира, поражённый такой наглостью, но одновременно ошеломлённый внезапным шансом. Сто гринклов! Это казалось целым состоянием, но в словах Мидвака сквозила холодная, хищная логика. Его дом… Дом, за который он когда-то отдал триста тридцать гринклов, и который теперь, по всем прикидкам, стоил все четыреста, а то и больше. Мидвак прекрасно это понимал, но Ксавуд был в ловушке. Обстоятельства крепко схватили его за горло.

— Сто… сто гринклов? — прошептал Ксавуд, его голос был полон боли, смешанной с отчаянной надеждой. — Но… Мидвак, друг. Это слишком мало. Я за него триста тридцать отдавал! Вычтем сто тридцать в банк, остаётся ещё больше сотни гринклов! Может, хотя бы сто пятьдесят?

Мидвак резко поднял ладонь, его взгляд стал непроницаемым, без малейшего намёка на сочувствие. В его голосе зазвучали холодные, безапелляционные ноты, присущие банкиру, который закрывает сделку и не терпит возражений, особенно когда на кону стоит чья-то жизнь, а для него — лишь цифры в ведомости.

— Вариантов, как я уже сказал, у тебя нет. Иного никто не предложит, ты лишь отнимаешь у Вирлы так нужное ей время.

Ксавуд медленно опустил голову. Слова Мидвака эхом отдавались в его измученном сознании, безжалостно подтверждая самую страшную истину: выхода нет. Никаких других вариантов. Только этот. Но вместе с этим осознанием, в его сердце, израненном болью и унижением, вспыхнула крохотная, но яркая искорка надежды — Вирла будет спасена. Ради этого он и пришёл. Он поднял взгляд, его глаза были полны невыплаканных слёз, но в них уже не было прежней отчаянной безысходности, лишь неизбежное принятие.

— Хорошо, Мидвак, — прошептал он, и в этом слове было больше смирения, чем горечи. — Я согласен.

Мидвак не стал терять ни секунды. Резко развернувшись, он решительным шагом направился прочь из кухни за необходимыми бумагами. Казалось, он уже давно держал в уме весь алгоритм действий, ожидая лишь согласия.

Ксавуд остался стоять посреди кухни, где секунду назад его скручивало от отчаяния, а теперь забрезжила горькая надежда. Он слышал, как Мидвак быстро удаляется, а затем, спустя лишь мгновение, шорох и шаги возвращаются. Банкир снова появился в дверном проёме кухни, держа в руках массивную стопку пергаментов и небольшую шкатулку.

— Нужно всё закрепить, как положено, — коротко бросил он, уже раскладывая на отполированном столе массивные пачки пергаментов, запечатанных и со штампами банка. Это были не просто бумаги, а сама суть гоблинского мира: чёткие линии, строгие формулировки, юридические ловушки, отпечатанные чернилами и кровью.

Мидвак быстро пробежался по ним взглядом, затем протянул перо Ксавуду.

— Вот здесь подпись. Здесь. И вот тут, особенно внимательно. — Голос банкира был лишён всяких эмоций, кроме деловитости.

Пока Ксавуд, чьи руки ещё немного дрожали, с трудом разбирал мелкий шрифт и ставил свои каракули, Мидвак приступил к следующему этапу. С отработанной точностью он достал из потайного отделения на кухне тяжелый мешочек и начал отсчитывать монеты на стол: золотые гринклы и серебряные круклы. Звон металла был единственным звуком в кухне, размеренным и безжалостным.

— Девяносто пять… девяносто шесть… девяносто семь… девяносто восемь гринклов. И восемь круклов сверху, — вслух отсчитывал банкир. После подсчета он сгреб их в аккуратную горку и с удовлетворением посмотрел на результат.

Ксавуд, закончив подписывать, поднял глаза и впился взглядом в Мидвака. Не сто?

— Но… Мидвак, — хрипло выговорил он, — ты ведь обещал сто гринклов. Ты сказал, тут девяносто восемь и восемь круклов? Но почему меньше?

Мидвак усмехнулся — это была короткая, сухая, едва уловимая, почти беззвучная усмешка. В ней не было злорадства, лишь чистое, профессиональное удовлетворение.

— Один гринкл ты уже держишь в руке, Ксавуд. Я дал тебе его, как только ты пришёл. И двадцать круклов я вычел с твоей аренды за первый месяц. Ведь ты помнишь про двадцать круклов платы? Дом уже мой, месяц начался. — Голос банкира был спокойным, будничным, абсолютно лишённым какого-либо намёка на хитрость или обман. Это был просто факт, отточенный расчёт, неоспоримая правда гоблинского мира, где за всё нужно платить, а любая "дружба" имеет свою чёткую цену.

— Документы подписаны. Вот тебе обещанное письмо к доктору. Деньги все у тебя. Вперёд, спасай свою дочь! — Мидвак протянул Ксавуду свёрнутый пергамент с рекомендательным письмом, его жест был столь же механическим, как и его слова.

Ксавуд тяжело выдохнул. Теперь, когда сделка была заключена, и деньги лежали на столе, он вдруг осознал другую проблему. На улице была глубокая ночь, а у него в руках — почти сотня золотых гринклов.

— Мидвак… — начал Ксавуд, его голос звучал неуверенно. — Я… я боюсь нести столько денег так поздно ночью. Может, я оставлю их у тебя до завтра?

Мидвак выслушал, его лицо стало совершенно непроницаемым и на нём не дрогнул ни один мускул. Он окинул Ксавуда быстрым, оценивающим взглядом. Ксавуд же, измученный, но не сломленный, в этот момент искренне верил, что друг не воспользуется его положением, что в этом Мидвак проявит непоколебимую банковскую честность.

— Оставить до завтра? — Голос банкира был ровен, но в нём появилась едва уловимая нотка, которую Ксавуд не смог бы расшифровать. — Что ж… ты прав, ночь в Дрюклааре бывает опасной. Хорошо. Я приму деньги на хранение. Без всяких комиссий. Можешь быть спокоен, Ксавуд. Мои сейфы надёжнее любой стражи. Приходи за ними завтра. Но сейчас всё же возьми с собой немного. Они могут быть необходимы с утра на обследования.