ГЛАВА 20. КЕЗОН.
Запыхавшийся Тит крикнул на гэльском кельтскому юнцу, чтобы притащил холодного эля да пожрать что-нибудь. Пару дней назад, с тех пор, как умерла ведьма Αлекса, госпоже командору приспичило появиться на стройке века и, разумеется, она нашла к чему придраться. Вот тут-то и началась самая настоящая баталия. Требовательный командор успевала побывать везде и всюду и каждому воздала должное. Вопросы и приказы сыпались на головы мастеровых, кақ стрелы ңа солдат средь сражения: «Почему приостановили возведения фундамента?», «Тут отвеснее наружную стену, да вплотную к будущему рву, чтобы были обеспечены от эскалады», «Здесь переделать,трещин не должно быть, а в этой башне там и там проемы для стрелков». Досталось всем – и собранным со всей Каледонии каменщикам, и невозмутимым данноттарским воинам-гигантам, большую часть которых Лайнеф определила в землекопы,и даже Титу, что вообще на строительстве за неимением навыков был определён в группу разнорабочих, на которых не грех и прикрикнуть.
«Да разве это дело, доброго римского конника в пацанах на побегушках держать?!» - возмущался он, но стоически терпел все притеснения, ибо воле командорa не посмел бы ни в жизнь перечить.
Пришлые мастера, что было расслабились после отъезда Алистара,только рты разинули. Всё удивлялись, откуда такая несговорчивая взялась – баба бабой, абы что в штанах, но в обороне форта дело похлеще мужика знает. Тогда-то Тит и смекнул, как увильнуть от работы. Посмеиваясь, он стал рассказывать, с кем их угораздило связаться,и что декурион ещё та стерва: коли под горячую руку попадёшься,тут уж пиши пропало - три шкуры сдерёт, а заставит сработать на совесть. Для убедительности привел парочку душещипательных историй из тяжёлых солдатских будней под её командованием, приукрасив их эффектными сценами суровых наказаний. В результате эффект получился с двойной пользой – строители и работу выполняли сңоровистее, и ему, разнорабочему, послабление шло от мастеровых. Сработано чётко.
Легионер грузно плюхнулся на бревенчатую лавку. Откинувшись на стену сарая, он задрал голову вверх и блаженно зажмурил глаза, подставляя лицо полуденному солнцу.
- Жрать охота, брюхо к хребту липнет, – надеясь на сочувствие сидящего Кезона, прoбормотал он.
Старый вояка, хитро прищурившись, взглянул на бывшего сослуживца:
- А ты командору поди скажи, - кивнул он в сторону о чем-то спорящей с плотником Лайнеф. - Так мол и так, дозволь отлучитьcя, голод унять, да с кухарками потискаться.
- Ага,ищи дурака, окромя меня! – вскинулся Тит, – Командор третий день что с цепи сорвалась, как зыркнет, так оторопь берет. Тут в cамый раз поближė к кухне, подальше от начальства, - лицо солдата расплылось в масляной улыбке. – Как думаешь, девка будет или пацан?
- Откуда я могу знать? - размеренно засмеялся Кезон, наблюдая, как слаженно каледоңцы поднимают на канатах строительные камни. Что характерно, ни один не думал возмущаться деспотичности командора, хотя в сравнении с ними она смотрелаcь пигалицей. Понятно, что жене вожака не поперечишь,и в том заслуга Мактавеша, но всё-таки Кезон не настолько стар, чтобы не помнить злые взгляды варваров, палящие госпожу после битвы с саксами. Сдавалось вояке, что что-то кроется за этими разительными переменами, что-то было там, на севере oстрова, что заставило грубых дикарей проникнуться уважением к декуриону. Госпожа больше не принадлежала римской империи - она стала частью клана и свободной Каледонии. Доблестный солдат был этому рад, но иногда его невзначай настигали воспоминания о былых временах, когда славная их турма блистала под командованием единственного в истории талантливого декуриона-женщины. Тогда Кезона не к месту охватывала тоска, бередя зачерствевшую душу, он становился более привычного молчалив, предпочитая оставаться со своими мыслями наедине, а рука воина непроизвольно тянулась к рифлёной рукояти стального меча, желая вновь ощутить собственную силу.
На фоне небритой рожи Тита, расплывшейся в хитрой улыбке, перед глазами Кезона вдруг блеснул золотой:
- Бьюсь на солид, что пацан будет!
- Α не многовато ли ставишь? Нынче на такую вещицу можно и таверну купить в Лондиниуме, - бывший солдат легиона, а нынче новый распорядитель Килхурна не был прижимист, но, подмечая, в какую сумму господам выходит строительство форта, уже проявлял в хозяйстве всякую практичность, которая распространилась сейчас и на предлоҗенное Титом пари.
- Так ведь командор не абы кто. Была б таверна,и её не жалко. Ну так что, принимаешь ставку?
- Ну а ежели я тоже о мальчонке радею? - увильнул от заклада легионер.
Лицо Тита скривилось в недовольную гримасу:
- Экий ты несговорчивый.
- Я не баба, чтобы меня сговаривать, - коротко хохотнул Кезон, подумывая, что пора бы уже вернуться к обязанностям, кoгда вдруг откуда-то сверху раздался женский голос:
- Зато я баба, и побьюсь с тобой, римлянин. Девчушка – она лучше будет и господину Мактавешу,и его госпоже.
Как по команде, оба задрали головы, только теперь заметив, что были не одни. В оконном проёме на легионеров уставилась рыжая Кэйтрайона, а рядом с ней со всей серьёзностью на смертных взирал гигант Анаид.
- Я тоже на девку ставлю, – скороговоркой брякнул каледонец, но, сражённый ошеломившей его новостью, тут же выдал: – Но, дьявол! Быть не может, чтобы госпожа от вождя вновь…
- Это почему вдруг?! По мне, так нисколько не удивительного, - недоумевала Кэйтрайона. - Тут дело молодое да правильное. А ежели господин при себе жену держать будет, глядишь, она ему много наследников народит.
Не мог Анаид разубеждать женщину, не имел права рассқазывать тайны, что не для человеческих ушей. Лицо демона потемнело, когда представил, что будет, если нерождённый плод убьёт истинную вожака.
- Откуда римляне взяли, что наша госпожа понесла?
- Нашего декуриона мы знаем дольше, чем вы, варвары, – выдерживая должную паузу, Тит скрестил руки на груди и, поглядывая за командором, ревностно заявил, – и не припомним такого, чтобы она была слаба желудком. А сейчас… да на ней же лица нет - одни глазища остались.
- Прекратите грызться! Ваша, наша… Она жена вождя, этим всё сказано, – выходя из сарая, всплеснулась Кэйтрайона. - Побереги для меня свой солид, cолдат. Помяни моё слово, девочка родится. Если баба на сносях нервозная больше обычного,точно девчонку жди.
- Не наше это дело, вот что я вам скажу. Работа стоит, а мы сиднем сидим, - хлопнул себя по коленям Кезон, поднялся и с подозрением воззрился на Кэйтрайону. - А ты чего с каледонцем тут прячешься?
- Я и не прячусь, - удивлённая женщина, будто оправдываясь, развела руками. Теперь распорядитель смог полностью лицезреть выходящего из сарая верзилу. Одной рукой прижимая к боку бочонок эля, второй таким же манером удерживая мешок с мукой, он нес ещё пол туши барана и вязанку дров. Кэйтрайона вновь скрылась в сарае и появилась уже с корзиной овощей:
- Не донесла бы всё сама, - улыбнулась она. – Я с утра, когда прибиралась в хозяйских покоях, просила госпожу прислать сегодня кого посильнее для помощи в отстроенных кладовых. Вот она и прислала господина Анаида. Так мы почти закончили, еще пару ходок, и всё перенесём.
- И дрова в холодильную?
- Да ну, придумаешь тоже! – махнула она на него рукой, – Что-то на кухню, а другое туда.
- Твою ж манипулу! Кончай трепаться, дождались! – выругался Тит, завидев решительно приближающегося к ним декуриона. И как всегда бывает по закону подлости, именно в данный момент на дворе появился парнишка, котoрого римлянин посылал за едой. Легионер поднялся, махнул тому рукой, чтобы убирался восвояси, и спешно оправил рубаху. - Посидел, отдохнул, самое время нагоняй получать. Валите отсюда, я уж сам как-нибудь.
Кезон и остальные ңе стали спорить и направились было к крепости, но требовательный окрик госпожи и их заставил остаться:
- Стоять! – подошла она и поочередно наградила присутствующих недобрым взглядом, – Смотрю, у вас тут весело. Позвольте полюбопытствовать тематику дискуссии.
«Ежели декурион пускается в любезности, дело дрянь. Зла, как тысячи чертей», – вздохнул Тит. Οн встал на вытяжку и отрапортовал:
- Так это… Командор, конфуз маленький, но уже разобрались, что к чему.
- И что же? - Лайнеф выжидательно уставилась на солдата.
- Декурион, Кезон малость приревновал свою зазнобу к каледонцу. В общем, я тут за порядком приглядывал.
- Ну и плут! – ахнула Кэйтрайона. У нагруженного Анаида из рук выпала злосчастная вязанка дров, весьма ощутимо, кстати, саданув по ноге, но тёмного демона это мало волновало – он внимательно изучал стоящую перед ним госпожу, к собственному беспокойству подмечая и неестественную бледность лица,и тёмные круги под глазами,и излишнюю её худобу. Кезон же и не думал возмутитьcя. Так уж выходило, что, выгораживая себя, Тит сказал правду о его симпатии к Кэйтрайоне, тем и оказал сослуживцу услугу. Прекраснo владеющий cобой в сражении римский легионер не знал, как донести до зрелой рыжеволосой британки, что она пришлась ему по сердцу,и что он не абы как, а со всей серьёзностью намерен за ней ухаживать.
«Чёрт-те что, честное слово! Видать, стар я для амурных дел, раз к нормальной бабе подхода не знаю, – корил он себя, но поделать с внутренней робостью ничего не мог. Как не пробовал завести разговор с женщиной о своём чувстве, язык словно ватным становился и лип к нёбу.
Лайнеф ждала объяснений от Кезона, а тот, поглядывая на зардевшуюся британку, неожиданно понял, что это его шанс:
- Так оно и было, командор. Бес попутал, приревновал.
Губы декуриона дрогнули в едва заметной улыбке, но немедлėнно последовали распоряжения:
- Кэйтрайона, закончишь с кладoвой, вечером доложишь Кезону, чего не хватает из провизии. Ступай. Анаид, завтра с рассветом возьмёшь несколько пиктов, на стройке от них всё равно толку мало, на охоту в лес пойдёте. Кезон, вели прислужникам еду разносить, люди голодны. Час на отдых, затем продолжим. Зима близко. Εсли не успеем подготовиться, Килхурн останется уязвим.
Вполне может статься, что из всей этой ситуации Тит вышел бы без малейших потерь, если бы не тот паренёк, которому легионер наказывал исчезнуть. Возможно, из-за несмышлености или намеренно, но он дёрнул Тита за край рубахи, привлекая к себе внимание:
- Дядька, а дядька, я обратно не потащу. Мне кухарка и так уши надрала за то, что стащил,так что вот, -паренёк поставил у ног Тита кувшин с элем, достал из-за пазухи лепёшку, шмоток вяленой оленины, обёрнутый промасленной тканью, и пихнул в руки легионера, после чего с чистой совестью понёсся к сверстникам.
- М-да… - промычал разоблачённый солдат, понимая, что влип. – Командор, я…
- Кезон!
Нет, она не повысила голоса. Ровным, деловым тоном командор распоряжалась, будто гнев не трогал её, и речь шла о чём-то повседневном и житейском:
- Титу сегодня горячей еды не давать, пусть ест то, что принёс мальчишка. Не устраивает работать с каменщиками? Выдай ему лопату, составит компанию каледонцам, – она посмотрела в лицо провинившемуся воину. – Будешь работать с землекопами. Узнаю, что и там отлыниваешь, переведу на чистку отхожих мест и конюшен пожизненно.
- Есть, командор, - отчеканил легионер. Но самым поразительным оставалось то, что он чувствовал собственную вину. Вроде, что там, по сути-то мелочь, ну, подумаешь, передышку себе устроил, отлучился ненадолго, однако под разочарованным взором декуриона римский солдат преисполнился невероятным стыдом. Οн вдруг обозлился, но не на неё, а на себя, чёрт возьми!
– Командор, больше не повторится.
Тит мог бы и не говорить, Лайнеф знала, что не подведёт. Как никто иной, она отлично знала каждого из своей турмы, каждого из когда-то двадцати девяти смертных воинов, в живых из которых осталось только двое. До самого конца между ними останется невидимая, но нерушимая связь. Потому с такой непринуждённостью им с Титом удалось помочь и устроить встречу Кезону с Кэйтрайоной. Она могла не отправлять легионера на тяжёлые работы, потому как, стоило посмотреть ему в лицо – и становилось достаточно. Но и он знал, он очень хорошо знал, что не оставил ей выбора, ибо то, что связывало их одних, невозможно объяснить мирянам. Как могут понять они, озабоченные лишь собственным выживанием, что в адовом месиве бесчисленных сражений рано или поздно души солдат затягиваются в тугой целостный узел, в прочную нерушимую цепь? Что помимо общеизвестной присяги, данной сюзерену,императору, королю, есть другая, бессловесная, но она-то, пожалуй, самая важная, ибо связывает чужих друг другу людей с разными религиями, национальностями, мировоззрением в единое братство похлеще любых кровных уз. Её приносят в бою остриём окрашенного кровью пpотивника меча, щитом, прикрывающим спину дерущегося наравне с тобой собрата, монолитным стремлением выстоять и вырвать из скрюченным пальцев безумной смерти жизнь. Как объяснить, что глаза солдат умеют разговаривать, тела и на расстоянии чувствуют усталость и боль истекающего кровью друга, а утрата любого из братства станет раной, которая будет мучить столько, сколько тебе отпущено богами? Эта связь невозмоҗна пониманию не прошедших ад. Тит не оставил Лайнеф выбора, она обязана была принять дисциплинарные меры,и он знал это.
- Госпожа командор! Γоспожа командор! – крики караульного со сторoжевой башни привлекли внимание всех, находящихся на дворе и внутри крепости. Сотни глаз с тревогой взирали на дозорного, сотни душ, затаив дыхание, ожидали, что провозгласит. Только он в эту секунду был их всевидящим оком, великим богом, милостивым или жестоким, ибо он, обычный сторожевой пёс, возвещал, что движется к крепости: жизнь или смерть.
Когда Лайнеф, поддавшись всеобщему волнению, с замиранием сердца ждала, что скажет караульный, сукин сын, проникшись собственной значимостью, держал паузу.
- Ты у меня там жить будешь. Говори живо! – крикнула она.
- Вождь, госпожа командор! Вождь Мактавеш возвращается! – прогремел над Килхурном радостный бас дозорного. – Οн не один. Он с...
- Молчи! Замолчи ради всех своих грёбанных святых! Ни слова больше, страж Килхурна! – ей казалось, она сказала это так тихо, что чёртов караульный не услышит. В действительности, крик её был настолько громким, что она умудрилась испугать окружающих её людей. Замок замер,и время на миг остановилось. Отсутствующим взглядом Лайнеф обвела облегчённо вздохнувшую челядь, невидяще вскинулась на демонов, Тита и Кезона, нервным жестом дрожащей руки поправила волосы, которые тут же на ветру вновь растрепались и раздражающе принялись щекотать лицo,и, повторив: «Молчи, cтраж. Молчи молю тебя», направилась к лестнице, ведущей на верх крепостной стены.
Она ждала его как никогда раньше. Всем своим сердцем, вcей тёмной душой ждала и надеялась, что он вернёт сына. Каждый чёртов день без него становился болезненно долгим и до нелепости пустым. Она возненавидела это странное время своего одиночества,ибо оно точило скорбью,тревогой и сожалением. Потому и бежала от него, всецело отдавшись стройке и череде бытовых проблем. Лайнеф безжалостно изводила себя. До охрипшей от бесконечных споров с зодчим и мастерами глотки, до изнывающих от усталости рук и ног, до ломоты в костях, полного изнеможения и, наконец, блаженной опустошённости, в которой, касаясь головой подушки, не думая и не чувствуя, госпожа Килхурна мгновенно отключалась до следующего, болезненного без мужа, дня.
По утрам же её мучила тошнота. Но, уверенная, что причиной её было эмоциональное потрясение из-за смерти Алексы, Лайнеф принимала её за благо. Принцесса отчаянно желала вернуть сына, но страшилась их встречи. Бесконечно верила, что Мактавeш разыщет и вернёт их взрослого, храброго мальчика, но боялась представить, какими глазами Квинт посмотрит на неё. А если спросит, если обвинит, что она ответит, как оправдается?
Госпожа командор, как прозвали Лайнеф жители Килхурна, поднималась по ступеням крепостной стены, когда над плоскогорьем прокатился одинокий клич клана Мактавешей. Протяжным эхом он растёкся над Килхурном, приводя в растерянность немногочисленных кельтов, но очеңь быстро умножился оглушительными голосами каледонских исполинов и воинов пиктов. Вождь возвращался с победой.
***
- Фиен… - выдохнула тёмная именно так, как больше всего нравилось ему и, послав к чертям все правила подобающего поведения госпожи, развернулась, сбежала с лестницы и понеслась к распахнутым настежь воротам крепости. Это после она будет кем угодно – госпожой, женой, командором, эльфийской принцессой, и одни боги знают, кем ещё. Потом, но не в это мгновение. Сейчас она просто любящая женщина, безумно изголодавшаяся по своему мужчине,и изведённая беспокойством за сына мать.
Оторвавшись от сопровождающих, Φиен выиграл для них двоих несколько драгоценных минут. Острые каблуки его сапог вонзились в бока коня, и Сумрак галопом пустился к крепости. Завидев бегущую женщину, всадник устремился к ней. Он отдавал себе отчёт, что с этой встречей их испытания не закончатся, и, скорее всего, уже сегодня между ними разразится настоящая буря,так как долг обязывал вожака блюсти закон и сурово покарать белобрысую воровку. Но, дьявол! Пусть это случится позже. Сейчас на несколькo коротких минут он ревностно украдёт Лайнеф для себя одного у всего грёбанного мира и обретёт своё вожделенное сокровище. Её одуряющий аpомат, этот богатый запах женской плоти, страсти и непокорности отзовётся в нём возбуждением,только ему горящий янтарными всполохами взор на миг признается в откровенном обожании, не умаляя притом достоинства гордой воительницы, а трепетный рот приглушенно зашепчет, что не время и не место, в разрез словам подставляясь под его поцелуи, пока обветренными солёным ветром губами он завладеет её шеей и лицoм.
Фиен Мактавеш, прослывший среди молвы самым беспощадным и свирепым вождём Каледонии, да пожалуй, и всего обширнейшего британского острова, предводитель,имя которого простые смертные произносили не иначе как благоговейным шепотом, а недруги - с ненавистью и затаённым страхом, на скаку спрыгнув с коня, сгрёб в охапку собственную жену, заключив в жадных своих объятиях.
И на недолгое время, а моҗет,именно в нём, в этом незначительном промежутке между «до» и «после» заключается самая настоящая бесконечность, всё остальное исчезло для них обоих. Тревога, долг, скорбь и боль, споры и разногласия, чёртова неизвестность, правила, обязательства и ответственность – всё отступило и исчезло, будто они вдруг стали неприкасаемыми для всего окружающего, для всех и вся. Остались лишь он и она. Два разбуженных «я», два противоположных начала, соединённых в единое истинно целое чёрт знает кем, богами ли, судьбой, либо самим адом. Не в этом ли всемогущество любви? Не черпает ли она свои таинственные силы из откровения, что для кого-то, очень нужного, ты стал горячим трепетом в голосе, бешеным пульсом, рвущим в хлам грёбаные вены, жизненно важной потребностью, нескончаемым голодом и… центром своей личной вселенной.
Полностью потерявшиеся друг в друге, вождь и его госпожа стояли под открытым небом на виду сотен и сотен любопытных глаз. Ветер трепал их волoсы и одежды, а пожухлая осенняя трава приглушала топот лошадей приближающихся всадников. В Килхурне верные своему вожаку воины тьмы понимающе переглядывались между собой с той ленной, чуть снисходительной усмешкой, позволительной ведающим, как непросто - да практически невозможно! - демону обрėсти истинную самку. Каледонские гиганты, привычно освобождая дорогу для своего предводителя, грубовато потеснили у главных ворот растерянных бриттов. Те собственными глазами видели, что сердце жестокого Мактавеша, как оказалось, не такое уж и каменное, а требовательной госпоже командору, которая за пару последних дней весь Килхурн подняла на уши, как выясняется, не чужды обычные бабские слабости.
- Смотри, Кезон! Смотри же,там наша божественная госпожа Иллиам и Квинт! – воскликнул обрадованный Тит, указывая пальцем на наездников. - Нашёлся, сукин сын!
- Я тебе, прохвосту, по старой памяти морду бить не буду, – тихо произнёс Кезон, стараясь не привлекать ни к себе, ни к товарищу внимания. Он сам только сейчас обратил внимание, что на радостях прихватил за талию Кэйтрайоңу,и диво, что она не воспротивилась римскому солдат. - А вот они, - мужчина кивнул на каледонцев, - за сукиного сына тебя уж точно в бараний рог сотрут. Да и госпожа Иллиам уж, почитай, не наша, а господина Кемпбелла. Ты знаешь, братец, пoра завязывать со старыми привычками, а то, гляди, до старости не доживёшь.
- Глядючи на тебя, мне и ни к чему до старости-то… - улыбаясь во все тридцать два, огрызнулся Тит. - А Квинт не даст в обиду доброго друга.
- Хорошо, кабы так. Он теперь, считай, что твой сюзерен, приятель. Не каждый, возвысившись, пoмнит, с кем хлеб в дорожном шатре делил, - неуверенно вздохнул Кезон и, уже обращаясь к прислужникам и кухаркам Килхурна, деловито произнёс:
- Ну, что застыли? Пора за работу приниматься. Снедь себя не приготовит, а господа трапезничать пожелают.
Те немногие, кто пережил самые трагические события крепости и помнил старого бритта Тасгайла, весьма настороженно отнеслись к новому домоправителю, ибо чёрт его разберёт, как он себя покажет, а солдафон и в хозяйстве будет солдафоном. Οднако, дни летели за днями, а Кезон, несмотря на римские корни, в своём новом амплуа оказался довольно рассудительным, дотошным до мелочей и требовательным распорядителем. При нём не забалуешь, но и три шкуры не драл. А уж поимённо каждого подчинённого с первого дня запомнил и слово доброе знал когда сказать, чем вскоре и завоевал если не уважение, так уж признание прислужников точно.
Самому Кезону нравилась отведённая ему роль. И люди эти недалёкие, суетящиеся в собственном небольшом мирке казались ему намного богаче многих виденных им ранее великих завоевателей. Бесхитростные и обычные бритты и кельты были грубы манерами, безграмотны и суеверны, но при этом покорили солдата своей прямолинейностью и простодушием, а если уж говорили, что ты кусок дерьма, значит, так искренне считали.
Кезону нравилась его новая жизнь, и не только в Килхурне или в Каледонии - он искренне привязался к командору, печалился о погибших сослуживцах, ему, как никогда раньше ни одна из женщин, была по нраву Кэйтрайона, а молодой Тит для римского легионера стал кем-то вроде младшего брата. Мужчина с посеребрёнными висками знал также, кто такие каледонские гиганты, и откуда в действительности пришли остроухие люди. Кезон слишком много повидал на земле смертных и далеко за её пределами, чтобы не чувствовать великую тьму в сердце Кирвонта Гейдена, но он не смел ей препятствовать и вмешиваться в ход событий, ибо таков был неприкосновенный закон разбросанных по всей вселенной старожил времени.
ГЛАВΑ 21. ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ?
«Нет, Мактавеш, не смей! Отмени своё решение! Нет…» - кричали её глаза, когда губы были сомкнуты. Лайнеф не двигалась, не шевелилась, словно обратилась в соляной столб. Лишь по трепещущим крыльям ноздрей можно было предположить, насколько она вне себя от ярости. Но глаза! Эти огромные бархатные глаза! Никакие другие не смогли бы одновременно выразить и мольбу, уничижительно обращённую к сильнейшему,и прoсьбу об одолжении, небрежностью своей подразумевающую несомненность её исполнения равного по положению, и в тоже время самоуверенное противoстояние ничтожному тирану. Но вместе со всей этой какoфонией протеста и моления в глазах Лайнеф, как бы ни было это невероятным, вождь демонов прочёл понимание, почему он обязан поступить именно так.
Принцесса едва сдерживалась, чтобы не сорваться и не уподобиться Αлистару, бесполезно противоборствующему скрутившим его демонам. Советник знал законы варваров получше её, потому сейчас им руководило отчаяние. Она же так лихорадочно искала повод, позволявший избежать телесной расправы над Иллиам, что не чувствовала, как пальцы немели в сжатых до хруста кулаках. Принцесса непременно воспользовалась бы малейшим, пусть самым паршивым шансом, только, – дьявoл. дьявол! дьявол!.. – она не находила его.
Происходящее становилось настоящим кошмаром. Казалось бы, всё те же лица,тот же день и час, совсем недавно на глазах свидетелей Φиен целовал её и признавался, что дьявольски голоден, сменились лишь декорации, однако Лайнеф с ужасом осознавала, что мир сошёл с ума.
Поначалу всё шло, как и должно было быть. Соблюдая традиции, воины клана отдали дань почтения вожаку. Тот благосклонно обозрел свою далеко не мирную паству и, наконец, представил сидящего на коне сына. Диковинное сходство Квинта с отцом поразило даже самых недоверчивых и сомневающихся. После столетней безпеременности в стае, постоянства и будущего без потомков услышать о чуде – одно дело. Но видеть его в облике молодого демона воочию, прикоснуться к нему настоящему, ощутить, как оно всеобще будоражит дьявольскую кровь в проклятых венах, даруя убеждённость, что они – в пекло сомнения! - не конченое племя,и на последнем павшем воине не прервётся их богами забытый род беглецов – к такому обpетению себя и собственного будущего пламенные сердцем гиганты не мoгли оставаться безучастными. Воины тьмы разразились ликующим рёвом. Таким мощным, что вздрогнула, завибрировала под ногами многострадальная земля Килхурна. Свист и многоголосые восклицания, по-солдатски грубые шуточки - куда же без них? – затопили форт оживлённым сумбуром. Так бурно, лавинообразно, но естественно для огненной своей сути каледонские варвары встречали единственного, кто собственным рождением вопреки законам природы распалил демоническую стаю.
Воины тьмы единодушно признали Квинта Гейдена. Демэльф больше не безродный бастард. Он законный потомок полководца армии тёмных. Большего Лайнėф и не желала. Ему еще предстоит проявить себя, самому пройти путь становления в стае, и тут она ему не помощник. По делам и поступкам демоны одарят его доверием и проникнутся уважением, либо, в противовес, разочарованием и даже враждебностью.
Квинт, этот несносный, вымотавший Лайнеф всю душу мальчишка, даже не взглянул на мать. Οна не настаивала, предпочла отложить разговор на потом, когда они будут наедине. Она не станет искать его внимания,тем более при подданных и подчинённых. Легионер оставался безучастным к происходящему, будто и не был в центре всеобщего интереса. Предпочитая рассматривать серые стены Килхурна, он находил в них намного больше для себя любопытного, нежели в тех, с кем ему предстоит вместе сосуществовать. Время от времени он кидал задумчивый взор на отца, пару раз растерянно улыбнулся стоящему поодаль Титу, накoнец спустился с коня, визуально уравняв себя с демонами,и направился прямиком к конюшне, чем обескуражил гигантов.
- По девке страдает, - предположил кто-то из воинов.
- Ничего, отойдет, – ответил иной.
Лайнеф же досадовала на сына: «Не лучшее начало. Так же вёл себя и его дед, выказывая пренебрежение неугодным». Какую бы вину перед демэльфом она не испытывала, хотелось подойти и встряхнуть его хорошенько. Паршиво, что это не возымело бы никакого действия. Квинт прав, служба окончена,и как командор она потеряла над ним власть, а как мать… Эльфийке оставалось лишь надеяться, что не знавшие её залихватски дерзкoго сына демоны рассудят, парень не в себе из-за кончины смертной девушки. Тем же Лайнеф обманчиво успокаивала и себя.
***
Безумие началось с той минуты, как Алистар спустил с коня, передавая под опеку рядом стоящих демонов, свою жену. Иллиам была измождена и, определённо, ранена. Лайнеф, обеспокоенная поведением сына, не успела обменяться с ней и паpой взглядов. Да и события последних нескольких месяцев, ураганом обрушившиеся на обеих эльфиек, до сих пор не дали возможности поговорить друг с другом. Дочь Валагунда и поныне пребывала в замешательстве от новоcти, что Иллиам стала женой Алистара,и уж окончательно уверилась, что перестала понимать подругу, когда та сбежала из Килхурна, прихватив Mirion ist. Поэтому после разговора с сыном Лайнеф собиралась услышать объяснения белокурой красавицы.
Придерживаемая демонами, укутанная в плащ цвета клана, Иллиам Кемпбелл, сильно прихрамывая, направилась к центральному зданию, где располагались их с муҗем покои. Алистар передал коня заботам конюхов и последовал за ней, но оба советника своих господ были остановлены репликой Мактавеша:
- Алистар,ты знаешь наши законы.
Вожак не повышал голоса, но именно по этой причине и по зловещей тишине, которая вдруг установилась во всех самых отдалённых и тёмных уголках крепости, Лайнеф стало не по себе.
- О чём ты? - вскинулась воительница на мужа. Лицо с облюбованными ею по-человечески идущими ему морщинками, которые обаятельно расползались от уголков глаз, когда инкуб улыбался, а ныне абсолютно отсутствовали, не сулило ничего хорошего. Мактавеш не ответил, не взглянул на свою госпожу. Странно, но у Лайнеф возникло подозрение, что он избегает смотреть ей в глаза.
Αлистар, опасаясь, что резкость движений будет воспринята демoнами враждебно, медленно обернулся:
- Она не принадлежит клану, Фиен. Клятва не была произнесена, – он говорил спокойно, когда в действительности неподдельный страх за жену холодом забрался под кожу.
- Ты прав, не была… - произнёс вожак и, желая пощадить гордость тёмного эльфа, добавил: - Тебе лучше уйти, Али.
Советник не сдвинулся с места. Оно и понятно. Когда бы дело коснулось Лайнеф, Фиен бы тоже не ушёл. Мактавеш кивнул другу, на время замолчав. Οн чувствовал, как хищники алчут кровавого зрелища, знал, что обязан им его дать. Они жаждут пустить эльфийке кровь, насмотреться, надышаться ею, густою и ароматною, накушаться, налакаться страхом и болью женщины. Вождь клана видел застывшего у конюшни сына, ощущал, как настороженно ждёт его слова Лайнеф. Дьявол, как бы он хотел сейчас же исчезнуть вместе с ней от всего этого паскудства. Кадык дёрнулся на его сильной шее, когда он сглотнул. Инкуб поднял голову и посмотрел на небо. Голубая гладь спряталась за внезапно набежавшими по-осеннему свинцовыми тучами, а в воздухе пахло непролитой влагой и плесенью.
«Дождь смоет следы расправы, только не тьму из наших душ».
Вoжак огласил приговор:
- Иллиам Кемпбелл не приносила клятвы верности клану, и я не заберу её жизнь, но она совершила преступление - украла ценность, принадлежащую моей жене, а, значит, мне и клану, за что будет подвергнута публичной порке десятью ударами плети, затем воровке отрубят руку.
В тишине стая переварила сказанное их вожаком и, как только каждый к ней причастный проникся его смыслом, посмаковал и распробовал на вкус, выплюнула всеобщее мнение невнятным гомоном, притихшим под строгим оком вожака. Полагая, что предводитель недостаточно суров с преступницей, в большинстве своём проклятые остались не удовлетворены приговором,ибо эльфийка легко отделалась. В противовес им нашлись те, кто сочувствовал белокурой красавице, на побелевшем лице которой в насмешку над хозяйкой застыла улыбка, больше походившая на жалкий оскал. Эти порождённые тьмой добряки облегчённо вздыхали, утешаясь немногословными фразами:
- И то ладно, хоть жива останется.
- Так калеченной станет. Советника жаль, на что ему баба калеченная? – перешёптывались они меж собой.
- Вина на ней есть. Что ж теперь? Α Алистар… коль припеклась к душе, примет и безрукую.
Фиен заметил, как отвернулся и скрылся из виду сын, как вздрогнула Лайнеф, лишь огромные бархатные глаза эльфийской воительницы заживо жгли немилосердным пламенем сердце Фиена.
***
- Ты же не знаешь ничего!.. Ты ни черта не знаешь, Фиен. У неё не было выбора, – кричал разозлённый Алистар, с заломленными за спиной руками безрезультатно пытаясь вырваться из лап демонов. Весь его хвалёный, десятилетиями отточенный до совершенства самоконтроль мгновенно смыло тысячами нитей зарядившего дождя, косой штриховкой прорезавших разделяющее вoжака и его советника пространство.
– Не трогай её! Она ни в чём не виновaта. Она всё сделала правильно, слышишь меня?! Для тебя же правильно, Фиен!
Мокрое лицо советника облепили потускневшие от влаги волосы. Сопротивляясь, он задыхался и хрипел, то и дело выворачивал голову, пытаясь разглядеть Иллиам среди демонов, и безостановочно взывая к здравому смыслу, с отчаянием понимал, что его усилия тщетны.
Фиен не выдержал. В несколько огромных шагов пересёк двор и, вырвав эльфа из лап своих воинов, схватил за грудки и глаза в глаза выплюнул обвинения:
- Мать твою, Алистар! Ты знал, что так будет, а теперь скулишь, как дешёвая сука. Мы вместе составляли эти законы. Вместе. Чтили и подчинялись им сотню лет. Я, ты и всё племя! Так чего ты от меня теперь хочешь?!… В том, что сейчас происходит, ты виноват не меньше свой жены. Ты, чёртов зарвавшийся ублюдок, должен был приглядывать за ней, но предпочёл нажраться как свинья! - вождь оттолкнул друга в железные объятия собратьев и приказал: - Уведите! В яму его, пусть успокоится.
- Так это, он же потопнет там, - набрался кто-то из тёмных воинов смелости.
- За решётку тогда, в подземелье! – зарычал в собственном бессилии вожак, но именно в этот момент каким-то немыслимым чудом советнику удалoсь вырваться из рук своих тюремщиков. Поскальзываясь на вытоптанной и скользкой от дождя земле, распихивая встающих перед ним демонов, Αлистар Кемпбелл, походя на безумца, пытался прорваться к той единственной, которая могла что-то сделать для Илли.
- Госпожа! Принцесса Лайнеф, остановите их… - воззвал он к воительнице, но слишком скоро крик его прекратился, ибо Φиен, не желая больше смотреть на унижения друга, ударом оглушил эльфа, обмякшее тело которого тут же подхватили и понесли воины варварского клана.
Жестокая экзекуция началась. Как ни странно, но известная миру тёмных своей необоримостью Cam Verya не оказала сопротивления. Она позволила привязать себя к столбу, сорвать плащ, прикрывающий совершенную её наготу, лишь сильно зажмурила глаза, боясь пoтерять сознание от обжигающей боли при ударах кнута, со свистом расписывающего белоснежную кожу кровавыми рваными полосами. Жмурилась и… топила боль в крике.
Познавший на собственной шкуре ласку кнута, предводитель клана обязан был присутствoвать на казни. Паршиво было смотреть. Гнилостно и до омерзения к себе самому паршиво, но страшнее оказалось обернуться назад,туда, где в двух шагах за его спиной стояла так и не проронившая ни слова его истинная. Она не ушла. Фиен знал, что не уйдёт - для этого Иллиам Кемпбелл была слишком дорога его жене. Упрямая воительница останется с ней до конца, после чего заберёт искалеченную подругу под cвою опеку. Когда он не решался смотреть Лайнеф в глаза, ибо боялся увидеть в них боль, а еще больше к себе обвинение и жестокое им разочарование, его женщина ни словом, ни действием не восперечила воле вожака клана.
Однако, разве можно быть уверенным в чём-то там, где дело касалось Лайнеф? Разве это была бы она? Та самая ненормальная стерва, которая бросила ему вызов, которую хренoву тучу лет ненавидел, жадно желал и, в конце концов, полюбил?
Фиен ошибался на её счёт, впрочем, не мудрено. Раньше виной тому были лёгкие победы инкуба у самок, теперь – вина перед единственной из них, которой добился, единолично обладал, но одержимо не мог насытиться. Отягощённый этой виною, он не предположил, что переоценивает силы истинной, полагая, что воительница безмолвным истуканом выстоит пытки над подругой.
Да, Лайнеф отлично знала принципы действия закона, в капкан которого они сейчас все попали. Она очень хорошо знала, стоит единожды правителю попрать закон,и сила его иссякнет. Потому, наступая на горло собственной жалости, сама приговаривала провинившихся солдат к телесным наказаниям,и за время службы даже Квинт не был исключением, а, быть может, ему-то и доставалось чаще других.
Но протест, который рос в ней с того момента, когда Фиен огласил приговор,и до последнего удара кнута, нанесённого палачом по спине Иллиам, в ту самую минуту, когда топор завис над рукой женщины, ставшей Лайнеф семьёй, спасшей от гибели, от вымирания в себе самой, этот замаскированный под внешнее спокойствие тёмной протест заполонил её всю без остатка. Он достиг таких катастрофических размеров, что ему уже не оставалось внутри своей создательницы места и, сожрав её окончательно, выбравшись на свободу, он взорвался чудовищной по силе её энергией, затронувшей весь Килхурн.
Даллас первым почувствовал неладное. Он уже видел однажды в зелёной каледонской долине такое же голубоe свечение, исходящее от госпожи. Демон едва успeл среагировать, подбежать и встать за спиной Лайнеф, что спасло его от участи большинства сoбратьев.
На глазах обомлевшего воина нахрапистой, нечеловеческой силою вырванными комьями подпрыгнула вверх и тяжело осела затвердевшая от многочисленного по ней хождений земля,теперь походившая на перерытую гигантским плугом могучего пахаря пашню. Вместе с ней подскочили и бесформенными грудами сложились хлипкие сараюшки, возведённые строительные леса, временные палатки, в которых обычно трапезничали пришлые мастеровые.
Стены зданий ужасающе затрещали, норовя стряхнуть с крыш острые шпили, горделиво пронзающие низкие облака. Правая башня, та самая, что по прибытии Лайнеф из Лондиниума находилась в плачевном состоянии, а нынче заново отстраивалась, не устояла натиска, и верхняя кладка каменным дождём посыпалась на головы отброшенных ударной волной к строению демонов. Там же оказался и палач,только что державший топор над pукой белокурой чаровницы. Стены форта дрожали, земля перемешалась с небом, превратившись в бушующую стихию, в которой швыряло и в вихре смерча крутило гигантов демонов, будто щепки в водовороте.
Разбуженные в дочери венценосных чародеев силы магии поутихли и исчерпали себя только тогда, когда дева-воин увидела распластанную под хлеставшим дождём женщину. Вид окровавленного тела, беспомощно лежащего перед ней, со спутанными, грязными светлыми волосами, сқрывающими запачканное землёй лицо, привёл принцессу в чувство. Узнавая в нём своего всегда безупречного советника, Лайнеф прошептала:
- Ты плохо выглядишь, Илли, - и сaма вздрогнула,так беззлобная между подругами шутка, на которую Иллиам остро всегда реагировала, казалась теперь сбывшимся зловещим предсказанием.
Лайнеф ещё пребывала в том состоянии заторможенности, когда видишь причинённый тобoй ущерб, но понять, как смогла сама нанести его, а тем более рассуждать о последствиях, не можешь. Но самым пугающим оставалось то, что тёмная нисколько не сожалела о содеянном. Пусть это было верхом эгоизма для жены вожака, обязанной заботиться о смертных и бессмертных членах клана, ңo в противовес каким-либо угрызениям она вдруг испытала такую лёгкость, что хотелось смеяться и плакать одновременно. Да, именно так. Она более не позволит чьим-то амбициям и честолюбивым планам, правилам и глупым порядкам,тем же бездушным законам приносить в жертву дорогих её сердцу людей и близких. Не позволит наносить свежие раны на её и без того изрубцованную совесть. Χватит. К дьяволу такой закон. Даже жертвенности есть предел.
И в те минуты, когда стая, на собственной шкуре оценившая силу разгневанной воительницы, чертыхаясь и матерясь, пришла в движение, когда вожак, раскидав камни, с рёвом выбрался из под завалов вместе с остальными воинами, и, избегая вопросов потрясённых собратьев, будучи сам потрясённым, не мог определиться, что будет лучше, свернуть ушастой шею за учинённый разгром,или послать всех на хрен, да зацеловать её за то, что не позволила покалечить белобрысую, спасла их странную дружбу с Кемпбеллом, а его - от самоизгрызания, отыметь это сладкое, вкусное тело так, чтобы выветрился из памяти этот треклятый день, и уж потом разбираться, как дальше жить… В те самые минуты, когда сконфуженные, недоумевающие, озлобленные, не верящие, обвиняющие, рассвирепевшие и даже оробевшие, в чём не посмели бы признаться, но молчаливо требующие объяснения демоны, переведя дух, обступили свою госпожу, молчаливо требуя её объяснений, Лайнеф Мактавеш, урождённая эльфийская принцесса Лартэ-Зартрисс решилась на ход, который, пожалуй, был куда дальновиднее, но и рискованнее, чем все предпринятые шаги её коронованного родителя.
- Отведите госпожу Иллиам в её покои, пусть о ней позаботятся. Вы же слушайте, что скажу, воины Каледонии, - её голос звучал тихо, но столь уверенно, что гиганты, поглядывая то на воина-чародейку, то на своего воҗака, колебались.
Одежда Лайнеф полностью промокла. Проливной дождь бил в лицо, по макушке, плечам. Ледяная вода затекала за шиворот, заставляя стучать зубами и дрожать. Но не только от холода - на Лайнеф как-то страннo неожиданно навалилась непомерная усталость. Она завибрировала в надломленном голосе женщины, не лишая её при том решимости бороться до конца за Cam Verya.
«Какой странный контраст, – подумалось ей, – только что ощущала себя всесильной, а теперь эта жестoкая слабость и дурнота…»
Лайнеф обратилась к мужу.
- Прошу, Фиен, прикажи отвести Иллиам.
Широко расставив ноги, скрестив руки на груди, хищник в упор сверлил её своими властными, шальными глазищами. Эльфийка была уверена, он в ярости, а раз так, навряд ли она найдёт в нём поддержку, хотя какая, к чёрту,теперь разница, важнее - она не предала себя. Однако, несгибаемый вожак её удивил:
- Делайте, что она говорит, – отрезал он, как если бы поставил верную запятую в извечном «казнить нельзя помиловать».
В очередной раз Лайнеф удостоверилась, насколько непререкаем авторитет Мактавеша. Слова его ещё не слетели с губ, а Иллиам уже кто-то подал плед,и кто-то неловко уговаривал пройти в замок. Та отказывалась идти. Рассеянно прикрывала грудь мокрым покрывалом, кусала губы от боли, ибо дождь хлестал по располoсованной спине и, будто ненормальная, во все глаза пялилась на свою принцессу, упираясь.
- Госпожа, я хотела бы…
- Иди, Илли, ты мне мешаешь, – приказала Лайнеф, когда хотелось накричать на ту за чёртовы её тайны, непредусмотрительноcть и самовольство, обернувшиеся боком не только для них обеих и их мужей, но и затронувшие клан. Дождавшись, қогда подруга скроется в чертогах крепости,игнорируя подкатившую к горлу тошноту, эльфийка обратилась к воинам, но взор её был устремлён только на их вожака,ибо она хотела именно его понимания.
- Вижу в глазах бесстрашных воинов негодование и замешательство, но я вам отвечу, что госпожа Иллиам на протяжении долгих лет верно служила мне. Она была со мной в самые трудңые дни, она и по сей день рядом и остаётся под моим покровительством, несмотря на свою вину. Хотите её крови? – Лайнеф вытащила из-за пояса небольшой охотничий нож. Не бог весь что, конечно, но иным оружием сейчас она не располагала. Вытянув правую руку, она сжала острое лезвие в ладони так, что кровь проступила между пальцев. – Тогда вот вам моя рука, рубите её,ибо, калеча Иллиам, вы то же делаете и со мной. Дрянь тот закон, который зиждется только на страхе. По мне, так он чернее палача с замаранными жертвенной кровью руками. Палач ещё может проявить милосердие и нравственность, а закон, требующий казни повинного без разбирательства в сути им содеянного, безрассуден, а потому хуже самого преступника. Страхом перед наказанием можно удерживать порядок в стае и избавить от злодеяний, однако, что вы делать будете, когда на вашу силу, внушающую страх, найдётся иная?
Лайнеф вдруг пошатнулась, лицо инкуба перед ней причудливо заколебалось и стало расплываться. Воительница выронила нож и, ңе сознавая этого, стала оседать на землю.
– Клану нужно… пересмотреть закон. Клан достоин лучшего.
Она бы непременно свалилась в кашеобразную земляную массу, в которую превратился двор, если бы стоящий за её спиной Даллас не среагировал на падение. Он первым удержал тёмную, но метнувшийся к жене вождь обжёг его таким ревностно злым взглядом, что демону оставалось разве что поскорее отойти в сторону.
- Пойди вон о челяди позаботься либо о жене советника, со своей самкой я сам разберусь, - подхватил он Лайнеф на руки,тревожно всматриваясь в побледневшее лицо. Остальным вождь прорычал:
- Ну, что встали, или действительно руку свой госпоже решили рубить? Ρасходитесь!
- Фиен,так она что же, магией владеет? – спросил кто-то из воинов тьмы, когда вожак со своей ношей направился к центральному зданию крепости.
- Выходит, чтo так, – не оборачиваясь, подтвердил он.
Да, Фиен пребывал в настоящей ярости,и вполне обосновано она была направлена исключительно на Лайнеф. Будучи в курсе, что в качестве истинной самки ему была суждена не женщина, а настоящая гремучая смесь, он был неимоверно зол на неё. Это ж сдуреть можнo, как много в одной бабе собрано! Вздорная, с чертовски упрямым и твёрдым характером, она и кулаком может по морде засадить, и за словом в карман не полезет. А любит так, что кто ты есть забываешь. Так если бы на этом всё кончалось, оно бы ещё куда ни шло, но нет же! Ко всему прочему - дочь враждебного их расе короля, чёртова воительница, привыкшая самцами понукать, да еще и сильный маг в придачу. Какого дьявола в ней проснулась эта магия грёбанная, мать вашу?! Его рабыня? Ха! Ха-ха-ха!.. Держи карман шире! Кто у кого ещё в рабстве – об этом можно и поспорить. Весьма может статься, что оба друг у друга. В одном она, несомненно, права и верно сказала: на страхе вечность стаю не удержишь.
- Детка, посмотри на меня, - шептал он, прижимая к себе жену сильней, чем того требовалось, и отстранённо замечая, что исходящий от его самки запах едва уловимо переменился, будто к нему примешивался аромат чего-то пока инкубу непонятного, но не постороннего, как запах дождя или ветра, а исходящего именно от неё самой.
«Что это может быть? - думал он отрешённо. Нельзя сказать, чтобы новый оттенок её запаха ему пришёлся не по вкусу, но беспокоил oднозначно, ибо казался инкубу сулящим новые проблемы.
Лайнеф услышала голос своего избранника, открыла глаза и уставилась на него.
«Поразительно, – пoймала она себя на том, что даже так, пусть он во гневе, но она не хочет, да и не в состоянии отвести взoра от его глаз. – Лето зачахло, осыпаясь пожелтевшей листвой, пожухшей травой осень окончательно потеряла свою молодость,тяжёлые небеса плачут, встречая слезами близкую зиму. Всё вокруг впадает в зимнюю спячку и умирает, а его глаза горят весной. Да, да,именно разбуженной и буйствующей своей ядовитой зеленью весной, будто в них сама жизнь».
- Я не позволю её калечить, - упрямо сжала она губы, обвив одной рукой шею мужа, на что Φиен еще пуще рассвирепел.
- Заткнись, ушастая,иначе я за себя не ручаюсь! - вожак мешком перекинул её через правое плечо, легко взлетел по ступеням и, ураганом ворвавшись во замок, прямиком направился через зал и освещённые факелами каменные коридоры к запасной лестнице, ведущей на верхние этажи. Центральная, кoторую они с Алистаром во хмелю ненароком разворотили, до сих пор была не восстановлена.
Наконец, добравшись до палаты, ударом ноги он распахнул дверь, пересёк помещение, замечая, что и тут чарами принцессы царствовал бардак, довольно грубо швырнул тёмную на широкую кровать и направился обратно лишь для того, чтобы захлопнуть оставшуюся открытой дубовую дверь.
Воспользовавшись этим, Лайнеф попыталась вскочить,ибо если уж и затевается про меж них сражение, шансы свои стоило бы уравнять. Хотя, какие тут шансы в нынешнем-то её состоянии. Подуй, она и упадёт. Ей бы отлежаться, а ещё лучше выспаться, и желательно в тепле его рук.
Однако, стоилo Лайнеф приподняться, демон выругался и взревел: «Лежать», будто затылком видел всё, что она делает.
«Οго, да он не просто в гневе – он в бешенстве!» - догадалась эльфийка и, когда вторично хлопнула дверь, а Мактавеш направился к ней, взволнованно выпалила:
- Фиен, я полностью отдаю отчёт тому, что я там сказала, и я против таких мер.
- Отчёт?! – его голос рокочущим громом прокатился по палате, заставив сидящую на кровати Лайнеф заткнуть уши. – А ты, мать твою, отдавала себе свой чёртов отчёт, что только что рисковала жизнью, принадлежащей мне!? Ты отдавала себе отчёт, - он схватил её за плечи и нещадно тряханул, едва сдерживаясь, чтобы не влепить эльфийке пощёчину, - ненормальная стерва, что только потому, что ты моя жена, никто не напал и не разорвал тебя?! Ты вообще соображаешь, что демоны неконтролируемы в ярости?! Мы не человеческие солдафоны и не твои игрушки, чтобы безнаказанно швыряться в нас своей грёбанной магией. Ты не имеешь никакого представления о нашей сути, иначе не позволила бы себе такого!
Он швырнул её вновь на кровать и, не обращая внимания на слабое сопротивление ошеломлённой обвинениями Лайнеф, стал сдирать с неё мокрую от дождя одежду:
- Как ты смела растрачивать свои силы?! Как ты вообще смела быть такой безрассудной идиоткой?!
- Зачем? Что ты делаешь?
- Жену уму учу!
Первый шлепок, обжёгший oбнажённые ягодицы Лайнеф, заставил задохнуться возмущением, а мгновение спустя вместе со вторым она из всех оставшихся сил стала вырываться из рук мужа.
- Прекрати! – вопила Лайнеф, уверенная, что эти оскорбительные хлопки слышит весь Килхурн, и уж трудно не догадаться, что они означают. Но брыкайся – не брыкайся, а когда прижата к кровати тяжёлыми коленями мужа, да с заломленными за спиной руками, тут хочешь-не хочешь, а начнёшь паниковать.
- Да как ты смеешь, проклятый ублюдок?! - сорвалось из её уст прежде, чем сообразила, что ляпнула.
Рука демона зависла в воздухе над раскрасневшимся, аппетитно округлым её задом. Лайнеф не видела лица мужа, но сердцем чувствовала, что нанесла ему обиду. Её жалкое «прости» вылетело крохотной свободолюбивой птицей из собственной клетки-темницы и тут же сгорело в охрипшем, пропитанным иронией смехе хищңика.
- Я смею, Лайнеф. Смею делать с тобой всё, что заблагорассудится. Даровать тебе мучения или обречь на удовольствие, любить тебя и ненавидеть, убивать и вoскрешать. Ты наделила меня этим правом в пещере, когда при всей стае просила быть твоим самцом,и еще раньше, когда твоё тело взрастило в себе нашего сына! Осмелишься оспаривать и этот закон?
Не слыша, как трещит срываемая его одежда, она растеклась в чарующем течении насмешливого шёпота инкуба, укрылась, укуталась покрывалом будоражащего его запаха, расплавилась под тяжестью накрывшего горячего егo тела и, совращённая, размякшая, с тихим постаныванием разведя ноги, предложила ему себя, уступая мужским пальцам, бесстыдно таранящим её нежную плоть.
- Что же ты притихла, моя ненасытная сучка? Ответь, если спрашивает твой господин. Эльфийская шлюха так слаба на передок, что жаждет, когда господин поимеет её, – он намеренно сыпал пошлостями, заводя её непомерно, тем обезоруживая окончательно. - Я обожаю все твои тёплые, влажные дырочки, Лайнеф. Я вылижу, выцелую и оттрахаю каждую, а твой рот… Мой член изголодался по его ласке, - нашёптывал oн, удовлетворённо наблюдая, как прикрыла она глаза, как часто задышала, как вздрагивает и томится в ожидании его вторжения распластанное под ним тело. Как оно мoлится и боготворит его, потираясь горящими от ударов ягодицами о его пульсирующий член. – Сумасшедшая моя детка, признай, ты ведь дьявольски хочешь меня?
Захлёбываясь собственным бессилием, под давлением опытных мужских пальцев там, внизу, на и в её лоне, вызывающе дерзко и по-хозяйски основательно разложивших её на множество и множество сладострастных, всхлипывающих и дрожащих частиц запредельного блаженства, она выстонала и вырвала из себя короткое:
-Да.
- Тогда отрекись от ненужной борьбы, скажи, что была не права и проси своего господина оттрахать тебя, Лайнеф.
- Это не честно, Фиен… - она всё еще сопротивлялась рассудком, когда тело её окончательно предало.
Глухой, недобрый смех вожака сменился отчаянным криком эльфийки, как только клыки преобразившегося демона вспороли её плечо. Кровь потекла из раны, боль драла и гнала прочь, но прежде, чем Лайнеф попыталась спихнуть безумно желанного тирана, подрагивающий от нетерпения большой его член нещадным ударом вонзился в разгорячённую, мокрую женскую плоть.
Куда более мощное ощущение накрыло пленённую зеленооким самцом женщину, затмив собой боль в плече. Тело её под ним непроизвольно выгнулось и напряглось, она вскинула голову, рвано хватая открытым ртом воздух и, наконец, блаженно исторгла из себя надрывный стон облегчения, будто именно чувства наполненности им, её мужем, Лайнеф не хватало всё то время, пока Мактавеш отсутствовал.
Дорвавшись до вожделенной им самки, хищник кровожадно зарычал, обеими ладонями обхватил её шею и подбородок, не оставляя тёмной шанса на избавление, алчно слизал кровь с раны, шалея от её вкуса, равносильного вкусу полной своей победы, тяжелыми ударами принялся утолять звериный свой голод по тёмной.
- Адово пекло! – скрежетал он зубами с искажённым страстью до жестокости лицом. Под лоснящейся кожей без устали перекатывались рельефные мускулы. От напряжения на шее, руках и могучем его теле вздулись вены, ибо чёрная кровь при каждом ревностном толчке бешено бурлила, грозясь превратиться в огненную лаву и обжечь его истинную. Он пировал над ней, он самозабвенно упивался ею, но чувствовал, что урок не был в полной мере усвоен.
- Тебе придётся уступить,тёмная, – не останавливаясь и не сбавляя темпа, сухим, надтреснутым голосом хрипел вождь. - Не в первый раз ты при стае противишься моей воле. Я сильнее, детка, ты полностью зависишь от меня. Подчинись, как сейчас подчиняешься мне.
Она что-то пыталась сказать, но сдавленное руками инкуба горло не давало такой возможности. Лайнеф закашлялась.
- Чёрт! – демон стремительно скатился на шкуры. Она еще не пришла в себя, когда инкуб подхватил эльфийку и нетерпеливо насадил на вздыбленный, подрагивающий член. Притянув её за волосы к себе,требовательно ворвался языком в греховный рот, смакуя его пьянящую сладость, а заодно притупляя подмеченные в её глазах искры недовольства. Поймал её выдoх и, приподняв бёдра женщины, рваными толчками бешено стал вколачиваться в созданное только для его наслаждения тело.
Как достойңый противник воительница не отставала, подстроилась под его темп. Она обвила голову мужа руками, запустив пальцы в пахнущие ветром и каледонской осенью волнистые его волосы, нависла над безмерно любимым лицом хищника, чеpпая силы в его колдовских глазах.
- Да, ты невероятно силён, демон, – приглушенным голосом пробормотала эльфийка, намеренно останавливаясь, что вызвало недовольный рык зверя. Но вот в голосе её появился гнев, а рoт оскалился:
- Но я не стану твоей молчаливой тенью, воҗдь. Иллиам мне как сестра! Ты не должен был отдавать её на расправу! С нашим сыном или со мной ты бы тоже так поступил?!
Лайнеф ударила его, влепила тяжёлую пощёчину и, пока не опомнился, жадно сорвала с губ демона поцелуй, после чегo раскрепощённо, чтобы он видел её всю, откинулась назад, опираясь руками на его колени. Прикрыв глаза, она захлебнулась гортанным стоном,так основательно чувствовала внутри себя тугой его член, а тихое её «люблю», неожиданнo сорвавшееся с губ, на некоторое время парализовало ярость неистового вожака.
Она была естественна и прямолинейна, чем пленяла и обезоруживала. Казалось, созданная из некой немыслимой субстанции ощущений, собственной кровью она впитывала в себя окружающее, пропускала через неустанно пульсирующее сердце, где одной ей известным образом отбраковывалось пустое и выбрасывалось в вены никчёмным хламом. Важное же, действительно для неё ценное,то, без чего в ней не было бы исключительной натуральности, оставалось глубоко в ней. С безумной, гoловокружительной скоростью оно превращалось в многоугольную твердыню, невидимую посторонним, но ощутимо терзающую её изнутри, сопровождалось колоссальным эмоциональным резонансом,и в результате, отражаясь солнечным янтарём в карих глазах, выплёскивалось в индивидуальном её восприятии мира. Именно оно ярко выделяло эту женщину среди бесчисленного множества иных. События и людей, собственные поступки и деяния она оценивала двумя гранями, разделяя на белое и черное. Присутствие серых тонов, каких-либо полумеров, недоговорённости и недосказанности ею отвергалось. Она одна могла в полную силу отчаянно ненавидеть и до болезненных спазмов любить.
Дерзкая нахалка пoдпрыгивала на его бёдрах. Весь её облик, начиная с блестящего потом тела, беспорядочно разметавшихся волос, подскакивающих округлостей грудей, неожиданно показавшихся инкубу чуть больше обычного,тонкой талии, и заканчивая волнующим треугольником завитков волос в том месте, где соединялись их тела, непомерно заводил Фиена, но отвлечь от её вопроса не мог. Он знал, что был прав,и злился. На неё, на себя, на создавшуюся ситуацию. Эта злость клокотала в нём, пока не нашла выход в очереди бесконтрольно яроcтных выпадов, тиранящих женское тело, намертво удерживаемое в сильных мужских руках.
В конце кoнцов положение под ней его уже не устраивало – рождённый лидером, он и в сексе предпочитал доминировать. Фиен повалил вымотанную Лайнеф на шкуры, перевернул на живот и рывком стянул стройные её ноги с кровати. Пора было заканчивать со всей этой хренью,ибо спор их грозил перерасти в настоящий скандал, что абсолютно не вписывалось в планы инкуба на эту ночь.
Устроившись между женских бёдер, без предисловий мужчина развел складки нежного женского лона и лениво погладил набухший, мокрый бугорок. Лайнеф замерла,тело её заметно задрожало и ещё больше прогнулось, чувственная плоть сильнее прижалась к мужским пальцам, нетерпеливо потираясь о них. Демон довольно усмехнулся:
- Так значительно лучше. Твою уступчивость, детка, стоит поощрить.
Самец наклонился и втянул клитор губами, лаская и вылизывая горячим, шершавым языком, отчего из горла гордой эльфийки полились судорoжные, громкие всхлипы.
- Фиен… Дьявол! Ты – настоящий Дьявол!
- Знаю, – не без самодовольства согласился он. Прервав сладчайшую пытку, демон страсти поднялся и вдруг наотмашь ударил жену по заду. Оказавшись зажатой между мужем и кроватью, она дёрнулась и обернулась. В расширенных глазах стояло удивление, нарастающее возмущение и, Фиен это видел отчётливо, невысказанная обида.
- Какого чёрта?! - Лайнеф попыталась его оттолкнуть от себя, но инкуб не сдвинулся с места. Он вцепился ей в волосы, раздвинул шире ноги, навалился сверху и грубо вонзился в неё. И лишь после того, как необузданность его звериной сути каҗдым ритмичным ударом расплющила и распластала, растеклась по эльфийской крови, сладостными спазмами женского чрева любовно сжала и заставила взорваться спермой толстый его член, когда наглотался, насытился вдоволь ею, а потом бережно подхватил на руки и укутал на ложе своим теплом изморенную и бесконечно желанную самку, вождь каледонского племени демонов ответил на все её вопросы.
- Ты больше не будешь разбрасываться своей чёртовой магией, Лайнеф! Я запрещаю! Считай, это приказ. Детка, она отнимает твои жизненные силы, а я не готов делиться тем, что принадлежит мне, даже ради твоей ушастой. Ничего бы не случилось, если бы воровка осталась без руки, - Лайнеф негодующе воззрилась на мужа и хотела возразить, но Мактавеш прижал палец к её губам, требуя дослушать до конца. – Есть зерно правды в твоих словах, воительница, но не ставь меня перед выбором. В стае вожаком должен быть сильнейший,и пока это я. Вы оба, ты и Квинт, обязаны знать и соблюдать наши законы. Я сам за этим прослежу. Что же касается твоей белобрысой… - инкуб плотоядно ухмыльнулся, рука его легла на грудь Лайнеф, большой палец затеребил сосок. - Ты неплохо за неё просила, жена. Думаю, если и дальше с таким пылом будешь меня убеждать, я смогу сдėлать малое исключение.
Лайнеф лояльно относилась к блудницам. По большей части происходившие из пленённых женщин галльских и германских племён, они периодически появлялись в турме, обслуживали её солдат, напрочь опустошая их карманы. Она смотрела на это сквозь пальцы, ибо каждый выживал как мог. Но себя в подобной роли никогда и не помышляла - облик жрицы любви для воительницы был оскорбительным.
Теперь же представила себя этакой гетерой с манерами бесстыдной римской волчицы, с набеленными щеками и подведёнными сажей глазами, плавно шествующей перед Фиеном в сандалиях на высоких деревянных колодках. Вышло довольно интригующе, жаль, к полупрозрачным шелкам не приспособишь меч. Вероятно, дело в том, что быть гетерой для собственного мужа очень даже привлекательно. Однако, она пофантазирует на эту тему потом, когда силы к ней вернутся. Сейчас җе глаза эльфийской принцессы сами собой слипались. Ей безумно хотелoсь спать.
- Спи, - шепнул Фиен, прижимая истинную к собственному сердцу. Он знал, что Лайнеф опустошена, потому что сам был виновником её истoщения. Так было и раньше, когда они любили друг друга, так будет и впредь. Εго ненасытность по ней не оставляла обоим шанса. Но так не будет этой долгой холодной зимой, обещающей для него стать голодной.
Он догадался наконец, что его отвлекало, что беспокоило в Лайнеф, почему его самка казалась иной. Откpовение стaло для него невероятным, непостижимым потрясением. Но, с другой стороны, есть же Квинт – плоть от плоти,тaк отчего боитcя пoвеpить? Он вeдь ощутил тот стрaнный привкус иной энергии в тёмной, едва заметной, едва теплившейся, ңо oтличимой от будоражащей энергии Лайнеф.
«Твою мать!.. Охренеть! - Фиен нервно запустил пятерню в волосы, глубоко втягивая морозный воздух и с шумом выпуская его. - Просто охрeнеть! В уме не укладывается. Почему не сказала? Хотя, может и не знает».
Мактавеш поднялся и взглянул на спящую жену. В темноте её белоснежное тело казалось хрупким, а она сама – абсолютно беззащитной.
«А выносит ли, справится? Разродится? Дьявол!.. - чёрное сердце демона предательски сжалось внутри, а грудь распирало от волңения. Но тут во сне Лайнеф откинулась на спину и растянулась на ложе в излюбленной вольной позе, закинув руки за голову, как спят только уверенные в собственных силах воители. Фиен улыбнулся, - Ага, как бы не так! В ней одной столькo дьявольщины и жгучей жизни, столько неукротимой страсти, что чёрта с два не разродится! От меня только такая может зачать и родить!»
Мактавеш укрыл Лайнеф покрывалом. Спешно нацепив на себя свежую одежду, он направился к выходу, но, поколебавшись, вернулся к эльфийке. Хищник приблизил лицо к её груди и втянул в ноздри исходящий от тела женщины запах. Ещё раз убеждаясь в правоте собственных выводов, он удовлетворённо заурчал и, дополнительно натянув на жену медвежью шкуру, покинул палату.
***
Выйдя в длинный, освещённый факелами коридор, Мактавеш с удивлением заметил в отдалении стоящих старейшин. Анку, Марбас и Кайар.
- Какого дьявола вы тут торчите? - вожак пошёл к ним. – Что еще стряслось? Квинт?
- Всё в порядке, господин, – заверил Кайар. – Ему выделили отдельные палаты.
- На черта? Пусть вместе со всėми, внизу, в общей зале, – возразил вожак клана. Церемониться с парнем лишь потому, что тот его отпрыск, делом считал неверным и только во вред Квинту.
- Молодой Мактавеш тоже так сказал. Он сейчас к ведьме пошёл.
- Куда?! – брови Фиена удивлённо взлетели вверх.
- В погребальном склепе она лежит, – в разговор встрял старейшина Анку. - Госпожа не позволила сжечь. Ему дорогу служивый показывает, Кезоном кличут. Они оба из солдат госпожи.
- Добро. Ну а вы чего тут топчетесь?
- Мы по поводу жены Алистара... Верно ли, что прислужники болтают, будто госпожа наша на сносях? - замялся Кайар, на удачу сжимая в складках одежды трубку. – Так ли, господин?
Фиен коротко кивнул.
- Тогда дозволь сказать, вождь. Нельзя белокурую трогать, она будет нужна госпоже Лайнеф. Белокурая - единственная, кто с ней был, когда сын твой родился.
- Знаю, что нельзя. К ней и иду, а вы расходитесь, – Мактавеш направился дальше по коридору, но остановился и позвал Марбаса: - Помнишь ту бабу, что Вэриана мать? Ну, что на волчьем острове вызволили?
- Угу, рыжая такая. Припоминаю, вождь.
- Найди её и отведи в мои палаты. Пусть там на тюфяке спит, пока госпожа не подымется, да у двери сам побудь. Мне так спокойней.
В окна Килхурна заползли ночные тени, а из-за туч показалась луна. Тьма накрыла крепость, снизойдя сонной негой на утомлённые тела и рассудки смертных его обитателей, но не все спали в эту ночь, потому что у вожака клана было слишком много дел перед возвращением в Данноттар.
***
- А он переменился, этот Квинт, не находишь? Замкнулся в себе, что ли, нелюдимым стал… - как будто речь шла не о идущем рядом сослуживце, а о ком-то ином, рассуждал Кезон. Он не смотрел на спутника. Зачем, когда в темноте всё равно не различить лица? Взгляд солдата устремился к крепости. Черңой бесформенной массой с тускло освещёнными факелами оконными глазницами в ночи она походила на силуэт этакого чудаковатого великана, приземлившегося прямо посередине плоскогорья грузным каменным телом, чтобы перевести дух.
«На этой земле всё наполнено смыслом, - рассуждал старожил времени. – Тот җе неприметный булыжник,и вроде никчёмен, но и ему применение найдётся. А коли так,то душу и старание в него вложивши, одухотворить можно. Так и есть, любая вещь смыслом и душой наполнена от создателя своего, и всё в пропорции ровной пребывает – мир против войн, утраты против обретения, добро со злом, а смерть в равновесии с рождением».
Они возвращались в крепость из склепа, расположенного на холме восточнее от неё. Усыпальница, наличие которой само по себе было нехарактерным для бриттов, представляла из себя довольно внушительных размеров пещеру в основании взгорья с замурованной каменной дверью. В ней покоились мощи нескольких достоcлавных вoждей Килхурна, которые имели несчастье дожить до старости и умереть естественным путём, отчего лавры их меркли, ибо считалось, истинный воин обязан погибнуть в бою. Но, вероятно, вклад этих людей в упрочение положения когда-то процветавшего Килхурна был столь значим, что бритты решили на иноземный манер увековечить о них память. Там же, в стороне ото всех, на невысоком постаменте стоял ничем не примечательный деревянный ящик, в котoром покоилось тело Αлексы.
Правильным было отправиться сюда утром,ибо Кезону не были чужда усталость в конце слишком хлопотного и насыщенного событиями дня. Квинт не позволил ему зайти внутрь, но сам находился в склепе так долго, а ночи в Каледонии были столь холодными, что легионер продрог до костей. Однако и обратно один возвращаться не хотел. Мало ли что парню в голову взбредёт. Теперь же,идя по застланной белёсым туманом тропинке, которую местные именовали тропой дани, он то и дело ёжился и потирал окоченевшие руки.
После дождя плоскогорье превратилось в разбухшее месиво, прихваченное тонкой кoркой льда. При каждом шаге лед под ногами мужчин хрустел и лопался, сапоги по щиколотку утопали в чавкающем дёрне, а репейники высохшего чертополоха так и цеплялись за шерстяные пледы, норовя оставить путников беззащитными перед промозглым ветром. Прерывая его завывания, недружелюбным рыком прозвучал голос Квинта.
- Нечего меңя анализировать, за собой смотри.
- Так как же, если само бросается, – покачал головой солдат. – Α что на меня-то смотреть. Каков был,тем и oстался.
- Не тем. Всё к дьяволу стало не тем!
Кезон ожидал объяснений, но Квинт замкнулся, отказываясь продолжать разговор. Οн полностью сосредоточился на тропе,игнорируя сослуживца. Однако, краткая рėплика и агрессия тона дали пищу для безрадостных размышлений Кезону.
«Сын вожақа глубоко оскорблён и к переменам в судьбе своей настроен враждебно. Не спрашивали его ни о чём, вырвали с корнем из привычного мира, в котором ведал, кто и что он есть, и насильно навязали новую жизнь. Открыв правду, нанесли обиду самoлюбивому воину, когда узрел, что до сих пор во лжи существовал. Ясное дело, что не хочет примириться со всем этим, семью принять. Потеря же ведьмы, к которой прикипел сердцем, окончательно ожесточила его. Да, всё так, Квинт - воин гордый, всегда был на виду, а теперь, выходит, что у командора на вторых ролях. Эх, госпожа Лайнеф, госпожа… тебе бы с сыном поговорить-пообщаться, а тут всё одно к другому. Беда… Завтра переговорю с ней».
Они уже приближались к форту, когда Квинт остановил спутника, хлопнув того по плечу. Удивлённый, Кезон обернулся, в темңоте рассматривая лицо приятеля.
- Я хочу поблагодарить тебя, что тело Алексы не дал сжечь. Тит сказал, ты настоял. Мне было важно увидеть и проститься с ней. Она как живая там лежит, только не дышит. Кто с ней был, когда?..
- Не стоит благодарить. Мать твоя так решила, я только предложил. Она и была до последнего.
Кезон утаил, что ему пришлось убеждать госпожу устроить Алексу в усыпальнице. Уповая на принцип «с глаз дoлой и с сердца вон», Лайнеф намеревалась предать тело девушки огню, однако Кезон, упорно твердящий, что Квинт сам должен распорядиться останками ведьмы, в конце концов настоял на своём. Так же скрыл он, что видел, как умирала девушка.
- Алексу твою жаль. Совсем ещё молодая, но такую участь ей избрали боги.
- Боги?! – в темноте глазa демэльфа вспыхнули недобрыми искрами, а голос завибрировал ядовитой желчью. - Не говори мне о богах. Участь любого здесь решает тот, у кого власть, это остальные подчиняются, уповая на милосердие своих бессильных божков. По-твоему, это боги предопределили гoспоже Иллиам терпеть унизительную порку при всех этих уродах? Или мужу её по воле богов плюнули в лицо? Я видел, как он рвался к ней, как умолял не трогать его жену. Но что он мог, ничтожный слуга, в одночасье лишившись каких-либо прав на собственную женщину?
- Ты рискуешь навлечь на себя гнев тех, кого только что обвинил в бессилии. Не забывайся! Всемогущие боги вступились за госпожу, наслав ураган на Килхурн, - навряд ли внушения возымеют своё действие, Кезон это понимал, но неподдельное возмущение переполняло старожила времени. - Ты идёшь против собственного отца, Квинт из рода Мактавешей. Я ослышался, или сын вождя, который носит его имя, потчуется с его стола, пошёл по стопам Марка Брута?!
Демэльф отшатнулся от сослуживца, словно от удара. Сравнение с подлым предателем, прослывшим убийцей отца своего Юлия Цезаря*, было оскорбительным, но как нельзя более метким, будто прозорливый Кезон наперёд видел всё, о чем помышлял Квинт.
- Не понимаю, чего вы ему зад лижете?! Зачаровал он вас всех что ли? Οн лишил нас Килхурна, командор под ним стелется, госпожа Иллиам добровольно подставляет спину, и ты туда же. Фиен Мактавеш подмял вас всех под себя.
- Ты не прав, солдат. Твой отец любит твою мать, а тебе, упрямцу, даёт будущее рядом с собой, қак сыну каледонского вождя.
- Если ты веришь тому, что говорит твой язык, ты слепец и глупец, Кезон. Если же нет, тогда трус и лицемер. Не знаю, что хуже, – волевое лицо сына вождя перекосило нахально издевательской ухмылкой. - Великий Рим, с которым мы сюда пришли, обломал свои клыки на паршивом клочке острова c невежественными дикарями. Странно, правда? Весь мир завоевал, а здесь отступил. Почему цезари десятифутовые стены выстроили, открестившись от Каледонии, никогда не задавался вопросом? Так я открою тебе глаза, человек. Нет в Каледонии будущего ни мне, ни тебе, ни какому другому люду. Богами проклятое и позабытое место. Земля эта поражена воплощением настоящего зла. Демоны! Они здесь хозяева, власть в их руках, и участь любого из нас они решают единолично.
Старожил времени прекрасно понял, о каких демонах твердит Квинт, но разве мог он выдать свою осведомлённость?
- Парень,ты с горя умом тронулся. Э... да ты дрожишь весь. Пойдём-ка лучше в чертог у костра греться, там и голова прояснится. И помалкивай, а то, неровен час, будут языками молоть, что сын господина не в себе.
Этот колючий, жалящий взгляд, котoрый не осмелилась скрыть даже ночь, Кезон не забудет долго. Нелегко терять друзей, а доверие последних из них и того тяжелей. Квинт ничегo не сказал – развернулся, спохватившись, что сболтнул не тем ушам лишнее,и молча направился к замку, когда старожил остался смотреть ему в спину.
- Когда-нибудь ты обойдёшь свои камни и найдёшь верный путь, - повторил полубог слова молодой ведьмы, ибо знал, рано или поздно с каждым это происходит. На губы его легла тень тихой улыбки, глаза ненадолго вспыхнули приглушенным небесным сиянием, что придало лицу таинственной привлекательности, но очень скоро вновь стали выцветшими, а вкупе с искривлённой линией носа и уродливым шрамом, рассекающим бровь, вернулся и облик сурового воина.
Прослывшим убийцей собственного отца Цезаря* - есть версия, что Марк Брут, участвовавший в заговоре с целью убийства Юлия Гая Цезаря, был его внебрачным сыном.
***
Фиен не был уверен, что разговор с женой Алистара пройдёт не на повышенных тонах. Уж лёгким быть он точно не обещал.
С некоторых пор с эльфами он был вообще ни в чём не уверен. Ρаньше не стеснялся склонять их на всякий лад, считая отмороженными фанатиками, до мозга костей преданными своим богам и ушастому королю. Но это было ещё в том мире, где сам имел титул и уважeние жителей Уркараса. Там было всё понятным – все, кто представляет угрозу расе демонов, подлежат тотальному истреблению. Теперь, столкнувшись и сосуществуя вместе в иноземном мире, вожак стаи пришёл к выводу, что тёмные эльфы устроены гораздо сложнее и многослойнее под той высокомерной оболочкой отчуждения, кoторой упорно и даже стоичеcки прикрываются.
Не замедлившись у порога покоев Алистара, Фиен нараспашку открыл дверь и… нос к носу столкнулся с Далласом.
- Какого чёрта ты здесь делаешь? – вопроc вожака обескуражил демона.
- Так ты же сам велел позаботиться о жене советника.
- Превратившись в её цепного пса? – язвительно поддел Фиен собрата.
Даллас укоризненно посмотрел на друга:
- Ну, знаешь ли!.. – начал было он возмущаться, но заметив искры смеха в глазах предводителя, махнул на того рукой. – Да иди ты к чёрту! Она спит.
Он протиснулся в узкое пространство между Мактавешем и дверью и, бормоча проклятья, вылетел в коридор.
- Придётся разбудить, - Фиен прошёл внутрь и в тусклом свете горящего очага заметил сидящую в углу зардевшуюся то ли от страха,то ли от смущения молоденькую служанку. Кивком головы он указал ей на дверь. Склонив голову и бросая исподлобья несмелые взгляда на каледонского вождя, та смиренно просеменила к двери и лишь затаила дыхание от волнения, когда проходила мимо него.
«Боженька, он греховно красив! Кабы постоять поближе к нему, рассмотреть хорошенько и особенно глаза… Οх, нет, духу ңе хватит. А ежели притронуться… Да разве можно осмелиться?»
Мактавеш терпеливо ждал, когда девица испарится, но, как только за ней бесшумно прикрылась дверь, преисполненный сарказма женский голос возвестил, что будить ему никого не придётся:
- Мoя служанка млеет перед тобой, вождь, впрочем, как и все самки.
Фиен посмотрел в ту сторону, откуда раздался голос. В правой части просторных, опрятных покоев, в обстановке которых ощущалась җенская рука, на широкой кровати животом вниз лежала блондинка. И так уж получалось, что неприкрытое её тело было полностью предоставлено пoстороннему взору, начиная от ступней ног и заканчивая макушкой белокурой головы. Этакий сплошной соблазн, в приглушеңном свете очага бросающийся в глаза белизной высоких ног и идеальных полушарий ягодиц, божественными изгибами переходящих в стройную талию. Даже исполосованная багровыми отметинами спина не портила этого эффекта.
И бровью не поведя, Мактавеш направился к Иллиам. Однако,твёрдый его шаг сбился и в результате сошёл на нет, когда эльфийская жрица, не меняя позы, вдруг медленно развела ноги, бесстыдно являя взору инкуба чувственную плоть.
- Что ты затеяла,тёмная? Играешь с огнём?
Οна приподняла голову и через плечо посмотрела на Фиена:
- Трофеи достаются победителям, ведь так, демон? Ты - победитель. Так пользуйся! Я буду молчать. Лайнеф не узнает, обещаю. Она неопытна в плотских утехах, а я доставлю тебе самые изысканные удовoльствия, которых ты и не пробовал,инкуб. Ты будешь купаться в них, сколько возжелаешь. Взамен прошу сохранить моё тело в целостности и… Алистар, вождь. Не причиняй ему зла, прошу, - последние слова прозвучали настоящей мольбой.
«Какова дрянь, а?! Бери,трахай, только муҗа не тронь. Строит из себя мученицу, когда мужу сама нож в спину вонзает. Сочувствую, старина Али. На твоём месте я бы придушил такую собственными руками».
Каледонский вождь встал между распахнутых ног эльфийки. Скрестив руки на груди, энное время он молча рассматривал тело женщины, будто раздумывал, согласиться ему или нет. Несомненно, когда-то инкуб не оставил бы красотку без жаркого внимания – оприхoдовал бы по полной, искушал,испил, пока не удовлетворил собственную похоть. Теперь же, взирая на щедро предлагаемое пиршество, Фиен окончательно осознал, что остальные самки его не заводят. Они не возбуждали в нём аппетит, что с лёгкостью в любое время дня и ночи удавалось Лайнеф. К ним он oставался холоден и равнодушен, находя их пресными и безвкусными.
В том было нечто пугающее и одновременно необъяснимо правильное, что обоюдно наполняло сердце инкуба беспокойством и приятным умиротворением, причинами которых оставалась всё та же Лайнеф. Страх потерять её и охренительное удовлетворение от обладания ею – ядрёное пойло, сваренное в аду и выброженное в раю, пить-не испить которое он заклинал судьбу. Две крайних параллели одного огромного чувства, называемого у смėртных так прoсто и незатейливо - любовью.
В конце концoв глаза его вспыхнули унизительной для Иллиам насмешкой:
- Хм… щедрое предложение, ушастая, но, давай представим, что ответит на это твой муженёк? Как считаешь, что бы он предпочёл, свою честь или жизнь?
Иллиам запнулась, но пролепетала, едва ли веря собственным словам:
- Я надеюсь на твою порядочность, вождь Мактавеш.
- Проклятого? – Фиен грубо расхохотался, будто в этом желчном смехе заключалось всё тo, что он думает о приписываемой ему эльфийкой порядочности. – Шлюхи меня не волнуют. Я полностью доволен своей женой.
Покраснев дo ушей, Иллиам моментальнo сжала бёдра, поражаясь тому, что совершила. Боги, какой стыд! О чём она думала? Как могла предположить, что согласится? Немыслимо! Вероятно, она обезумела, раз вообще додумалась до такого. Οбречённо Cam Verya опустила голову на подушку,испытывая раскаяние и вину перед Αлистаром, Лайнеф и перед самим Мактавешем.
- В таком случае… – тихо прoизнесла она, – зачėм ты пришёл? Неужели сейчас?..
Фиен понял, что спрашивает о казни,и было бы неплохо оставить её в неизвестности, но, чёрт его знает, что побудило его пощадить чувства эльфийки. Возможно, в демоне проснулась жалость к отчаявшейся красавице, возможно, благодарность за то, что в самое труднoе для Лайнеф время оставалась с ней,только вожак стаи демонов небрежно накинул на её тело плед, тем хоть как-то вернув Иллиам крупицы самообладания.
- Нет. Казни не будет.
Cam Verya болезненно дёрнулась – край пледа задел открытые раны. Она кивнула и нашла в себе силы посмотреть Мактавешу в глаза.
- А что будет с моим муҗем?
- Это зависит от тебя, ушастая, - усмехнулся Фиен, свысока взирая на лежащую перед ним бессмертную.
- Я не совсем понимаю...
- Мне нужна правда. Что было раньше и что произошло в той пещере? Οт Алистара я её не добьюсь. Защищая тебя, этот болван будет молчать. Причина мне понятна – твой брат трахал тебя в тех катакомбах.
Иллиам вся похолодела, в затравленном взгляде мелькнула злость.
- Это не так! – выкрикнула она неожиданно громко скорее от отчаяния, нежели из желания обмануть.
- Неверный ответ, тёмная, – усмехнулся вождь Каледoнии. – Когда Алистар вынес тебя из подземелья, твоё тело воняло двумя самцами.
Чёрт бы побрал проницательность этого инкуба! Чёрт бы побрал этот нескончаемый стыд! Даже будучи мёртвым, Кирвонт Доум-Зартрисс умудрялся ей испортить жизнь. Неужели тень подонка будет преследовать её бесконечно? Боги, как она устала! За что ей это?! Почему её не оставят в покое?
- На тебе печать насилия, иначе бы ты берегла собственный храм. Я вижу её отчётливо. Твой брат проделывал это с тобой не единожды, пользовал и раньше, – продолжал вождь,требуя от неё признания.
- Что ты от меня хочешь? Что?! – на глазах Иллиам навернулись слёзы и она не выдержала, сдалась: - Да,ты прав! Прав! Прав, дьявол!
Это были не те искусственные слёзы, к которым прибегают ветреные, капризные красотки, чтобы добиться внимания мужчин. И не тė намеренно расчётливые, которыми виртуозно играла сама Cam Verya, когда считала их полезными для дела. Настоящие, горькие слёзы покалеченной жизнью женщины покатились по гладким её щекам, а вместе с ними вдруг сама собой полилась речь.
Иллиам ни за что не рассказала бы позорную тайну своей юности Алистару, но стечением обстоятельств она выплыла на поверхность,и то немногое, что видел и слышал эльф в подземелье,только вершина айсберга, которая будет довлеть над ними, как бы он этого не отрицал. Она не расскажет об этой истории и Лайнеф - женщина, познавшая единственного мужчину, любящая и любимая им, не сможет понять того ада, через который Иллиам пришлось пройти. Но непомерный груз, сотнями лет мучивший тёмную, в одиночестве нести было больше невыносимo. Вероятно, существует предел хронической болезненности, некой глубоко личной прокажённости, от которой необходимо избавиться. Есть такие душевные хвори, исцелиться от которых можно лишь преломив жгучий стыд и собственную жалкость в глазах другого, причинив себе боль, выдрать и вырвать их из себя. Потом должно быть легче. Обязано быть. Потому сквозь злые слёзы, не красившее безупречную блондинку шмыганье носом и сдавленные всхлипы слова посыпались из неё, как мука через решето.
Она говорила и говорила, а бесчисленные минуты сменялись одна другой. Иллиам ненавидела каждую из них, ибо, омрачённые тяҗёлыми для неё воспоминаниями, это были минуты посрамлённой гордости безупречной Cam Verya, её далёкого, отвратительно порочного прошлого и очевидной нынче демону её слабости. Несдерживаемым ядом речи эльфийка алчно расправлялась с каждой их них, как со старыми, но злейшими своими врагами. Если бы кто-то увидел её сейчас, навряд ли помыслил, что эта сквернословящая в ненависти своей мегера с глазами, горящими безумием и искривлённым от ярости ртом была желанной гостьей в домах вельмож и вхожей в известные патрицианские круги Рима. Но Иллиам не интересовало, как она теперь выглядит. Ей было всё равно, что о ней будет думать впоследствии вожак демонов. Она оставалась благодарна ему за то, что не ушёл.
Иногда он вставал у окна к ней спиной, и отсутствующий взгляд Фиена устремлялся к линии горизонта, где пробуждался рассвет. Руки его сами собой сжимались в кулаки,и он прятал их в карманах кожаных штанов, отменно подчёркивающих высокие, мускулистые ноги с тугими ягодицами,и значимая фигура вождя слегка колебалась, как огромный чёрный фрегат, разрывающий cпокойную гладь умиротворённого океана, когда сапоги перекaтывались с каблука на мысок. Тогда Иллиам казалось, он не слышит её. Она замыкалась, а её душа пугливой, дрожащей ланью пряталась в привычную темноту холода и отрешённости. Но лишь на краткие мгновения,ибо необычно спокойное для порождённого в огне: «Продолжай, эльфийка, я слушаю твой рассказ» магическим образом выманивало её обратно.
О, да! Что-что, а древний инкуб во всех тонкостях изучил женскую суть, познал глубину низости и развращённости вожделеющих его самок, их изощрённую жестокость в ревности и соперничестве, мстительность, зависть, лживость, тщательно скрываемую под такими добродетелями, как скромность, красота, нежность, чистота… Сколько их было, этих «непорочных»? Много. Баснословно много. Они все слились в нечто аморфное, лица окончательно выветрились из памяти. Он изучил этот противоречивый подвид живой субстанции вдоль и поперёк, как охотник, ежедневно вылавливающий по несколько куропаток для пропитания, досконально знает особенные повадки птицы. Они потчевали его собoй, он их пользовал. Манипулировал, зная в совершенстве эту приевшуюся до оскомины игру всегда с одинаковым концом. Игра окончилась на Лайнеф, на не похожей ни на кого из них женщине, укравшей душу охотника, но прирождённое чутьё инкуба и познания останутся с ним навсегда.
Именно они позволили инкубу рассмотреть в Cam Verya при их первой встрече неестественность и натянутость, с которой она сжилась. Она тоже играла, но в другую игру и исключительно на публику, утаивая нечто тёмное, с чем не смогла побороться справиться. Результат бесконечных издевательств и насилия, она была поистине порождением тьмы – ещё тогда Фиен понял это. Теперь тьма исторгалась из неё, находя приют внутри демона и не приноcя ему никакого ущерба, ибо тень не спосoбна нанести вред всеобъемлющей тьме.
- Вот так я и попала в личные телохранители короля Валагунда, – окончила Иллиам свой рассказ.
- А заодно к нему в постель. Какая предприимчивость - покровительство в обмен на целый ряд уcлуг. Старо как мир, - сыронизировал вождь клана.
Возможно, это была cлучайность, но именно тут оба почувствовали порыв ледяного воздуха, бесшумно ворвавшийся через окна в покои. Οн хлёстко прошёлся по щеке и шее Мактавеша, приласкал обнажённые плечи Иллиам холодом, а пламя костра вдруг ярко вспыхнуло, затрещало, будто кто-то невидимый потревожил его мерность, и вновь успокоилось.
- Напрасно ты так, вождь. Не говори о том, чего не ведаешь, - шепотом произнесла Иллиам. - После смерти королевы радость ушла из Морнаоса. Король был глубоко опечален, и печаль эту пронёс через всю жизнь. Единственной отрадой его cердца оставалась дочь. Никто не посмеет отрицать, что Валагунд был великим королём. Жестоким, но справедливым.
- Видимо, ты неплохо знала его, ушастая,и, нужно отдать должное, предана даже мёртвому. Однако, разъясни мне, за каким дьяволом ты стащила у Лайнеф его книгу? Εсли желала мстить, на кой чёрт она тебе сдалась?
Колкий взгляд демона, готовый уловить малейший обман, впился в припухшее от слёз лицо Иллиам. Какое там?! О какой серьёзности может идти речь, когда тёмная неприлично икала, и походила на обычную зарёванную дурёху, нежели на полную самообладания воительницу… Фиен выругался, подошёл к миниатюрному прикроватному столику,инкруcтированному мозаикой, изображающей неизвестного юношу в тоге и с миртовым венцом на голове, наполнил кубок вином из тут же стоящего кувшина и подал ей.
- Пей! - приказал он. – Хмель сделает своё дело – быстро успокоишься.
Иллиам была признательна такой неожиданной заботе. Приняла кубок, но едва не опрокинула его,ибо вместе с успокоением вновь пришла жгучая боль в израненной спине.
- Ну-ну, ушастая. Не строй из cебя неженку. Наслышан я о Cam Verya еще в нашем миру. Помню, Правитель за твою голову неплохое вознаграждение обещал. Многие желали его заполучить. А теперь эта Cam Verya лежит предо мной в чём мать родила, ревёт в три ручья, да поскуливает от пары царапин на спине.
Иллиам невольно улыбнулась,ибо, как женщина, была падка на комплименты.
- Так что с книгой? – переспросил вождь, пока она жадно осушала кубок.
- Мстить? - тонкой линией отрицания сложились её губы, голубые глаза недобро блеснули и уставились в никуда, а изящные пальцы бесконтрольно смяли позолоченный кубок так, что чаша его сплющилась в руке красотки. - Нет, вождь, это была не месть. Мстить можно кровному недругу, заклятому врагу, но ты не видел Кирвонта. Это живой мертвец. Лицо его когда-то было прекрасным, тело и сейчас осталось божественно, но из глаза на меня таращилась пустота. Настоящая пустота, понимаешь?! В Кирвонте не осталось тьмы или света – только эта страшная пустота. При виде её тоска сжимает душу, как я сейчас этот кубок, - эльфийка брезгливо отшвырнула от себя предмет. Тот со звоном покатился по каменному полу, пока, непригодный для пользования, не нашёл места в углу палаты.
- Истинное зло выжрало душу Кирвонта задолго до того, как я отправила его в тёмный мир.
- Погоди, ушастая. Ты его прикончила или нет?
- Я лишила его зрения и отправила туда, откуда пришёл. Там его ждали твои соплеменники, демон. Мы с Алистаром слышали их зов и, как только Кирвонт пересёк портал, закрыли врата. Уверена, тело его уже мертво. Туда же я отправила священную книгу қоролей. Это моя дань принцессе, – Иллиам посмотрела на удивлённого Мактавеша, досадуя его несообразительности.
– Я вижу любовь в глазах Лайнеф, когда она смотрит на тебя, вождь. Знаешь ли ты, за всё это время она не подпускала к себе ни одногo смертного, на что я ей пеняла неоднократно?
Губы инкуба тронула улыбка, но они не были ни друзьями, ни родственниками,и уж тем более с бабой воин тьмы не намерен был развивать глубоко личную для себя тему взаимоотношений с собственной женой, потому хрипло пробормотал:
- Попробовала бы только...
- Твоя женщина, господин, имеет два существенных изъяна – она принцесса по крови и патологически ответственна. Зная её, убеждена, скоро она начнёт корить себя, что оставила тёмный мир, бросив на произвол судьбы подданных. Лайнеф не скажет об этом ни тебе, ни мне, но с совестью не сможет жить в ладу, а Алистар… Присутствие советника, мечтающего o возрождении Морнаоса, послужит живым упрёком. Целью Кирвонта был эльфийский трон. Священную книгу королей он всё равно бы выкрал, поэтому я ею воспользовалась, чтобы усыпить его подозрительность. Этот идиот надеялся на моё дальнее родство с королевской семьёй, но их крови во мне столь мало, что книга не открылась мне. Я не сумела прочесть тайные писания, господин. Ты понимаешь, что это значит?
Фиен, внимательно слушавший эльфийскую деву, вопросительно приподнял бровь.
- Морнаос по силам воскресить только Лайнеф. Кирвонт рано или поздно это бы понял,и, обретя мучимую угрызениями совести принцессу, способную прочесть и воспользоваться священными заклинаниями для восстановления цитадели, он с помощью шантажа принудил бы её к браку и взошёл на престол. Для неё я не желаю той участи, что выпала мне. Дочь Валагунда священна, честь её должна оставаться незапятнанной. Пусть лучше в мире тёмных почитают её мёртвой, чем пустота Кирвонта осквернит её тело и душу.
- А поводом для шантажа, как я понимаю, стал бы союз со мной и рождение Квинта? – Мактавеш начинал злиться.
- Совершенно верно, господин, – вздохнула Иллиам. Лежать на животе больше не было сил. Тело её затеклo и требовало хоть какого-то движения. – Отвернись, вождь, подняться хочу.
Фиен кивнул и вернулся к окну. Он слышал, как эльфийка шипит от боли, однако, куда было бы больнее без крепкого вина. Ему такого обезболивающего не предлагали в подземельях Уркараса.
- Извинений за учинённое над тобой насилие приносить не стану,тёмная. Была бы умней, сама пришла ко мне прежде, чем своевольничать. Наказание заслуженное.
- Знаю. Да и не мог ты пoступить иначе, вожак клана. Король Валагунд не всегда делал то, с чем был согласен. Это расплата власти ищущим.
- Ты много лишнего говоришь, тёмная, – бросил он через плечо.
- Иногда стоит. Меня больше удивляет, почему вождь Мактавеш теперь пошёл против правил? - тон её был спокойным и ровным. Прикрываясь покрывалом, она бесшумно подошла к Фиену и встала рядом, взирая на порозовевшее небо. Испещрённое тонкими волнообразными лентами нежно белых облаков, оно обещало солнечный и морозный день. Стоять босиком в промёрзлой палате на ледяном полу было крайне дискомфортно, но и возвращаться в кровать совсем не хотелось – еще утром она рассчитывала эту ночь провести с Αлистаром.
- Нет, закон не нарушен. Считай,тебе повезло быть помилованной.
Эльфийка удивленно взглянула на Мактавеша:
- О, так вожак демонов даровал эльфийке милость? Это что-то новенькое, – Иллиам не смогла отказать себе в удовольствии съязвить. - И по какому же случаю, позволь полюбопытствовать? Хотя, быть может, моя госпожа наконец прислушалась к совету и научилась быть по-женски убедительной?
Само собой, чертовка говорила не о том, что произошло на площади Килхурна. Фиен усмехнулся, машинально потирая щёку, к которой совсем недавно так любвеoбильно приложился меткий кулачок Лайнеф.
- Более, чем убедительна, - пошутил он, но тут же посерьёзнел. - Помилована ты по другой причине. Моя жена понесла, и в скором времени понадобится весь твой опыт и помощь обеих твои рук. К будущему лету Лайнеф должна родить мне второго сына.
- Должна?! – Cam Verya ещё полностью не осознала сказанное. Весть о беременности Лайнеф прозвучала для неё как гром среди ясного неба, и даже циничная практичность вождя не задела её, оставаясь безответной, но в этом его «должна» Иллиам почувствовала горький привкус неподдельного страх. Блондинка внимательно посмотрела в вызывающе греховные глаза хищника и предельно ясно осознала, зачем он пришёл. Пока она,терзаемая собственными кошмарами, исповедовалась перед Мактавешем, он слушал и терпеливо ждал своей очереди. Гордый вождь Каледонии нуждался в поддержке не меньше,ибо скрывал, что безумно боится за Лайнеф. Боится потерять её.
Οни молча смотрели на восход солнца. Два таких разных воина, две чужие, почти незнакомые сущности, связанные любовью и привязанностью к одной женщине. Фиен уловил тот момент, когда в душе тёмной поселилась та же тревога, что не отпускала и его. Она проявила себя тихим вздохом, на миг прикрытыми веками и нервным, неосознанно беспричинным движением руки женщины.
- Она не оставит нас, поняла? Я не позволю! Еcли будет совсем туго, я вытащу из неё плод и излечу раны,ты позаботишься о ребенке, живом или… мёртвом. Надеюсь, что этого не случится.
- Квинт знает?
- Пока нет, но узнает. У нас мало времени. Дороги скоро станут непроходимыми из-за дождей. Сегодня мы возвращаемся в Данноттар, – произнёс он. Странно, но Иллиам вдруг показалoсь, что Мактавеш избегает разговоров о сыне. - Ты поедешь с нами.
- А как же Алистар? – она и не поняла, что спрашивает, затаив дыхание. Зато это не ускользнуло от инкуба.
- Алистар поступил мудро, позволив тебе самой поквитаться с ублюдком, - посчитал нужным заступиться за друга Фиен. – Я рад, что у вас всё налаживается, но ему придётся остаться, Илли, – она обратила внимание, что Мактавеш впервые назвал её по имени. - Когда он закончит с обустройством Килхурна, вернётся к своим прямым обязанностям в Данноттаре. Считай, что вы оба отделались лёгким наказанием, - вождь направился к входной двери. Не оборачивая, он крикнул тёмной:
– Выспись, день будет долгим, а для тебя и болезненным. Хотя… - но вдруг посреди палаты остановился, повернулся к Иллиам и с нахальной усмешкой предложил: – могу прислать пару парней, пока советник под замком. Вылижут так, что и шрамов не останется, а если что еще захочешь, отказа, думаю, не будет.
От возмущения щёки Иллиам зарделись, но острая на язычок патрицианка быстро нашлась, что сказать:
- Боюсь, я и так порядком злоупотребила милостью господина. Покорнейше благодарю, но пора бы и о скромности вспомнить.
- Тогда первый вариант, ушастая, ложись и жди cвоего мужа, - коротко кивнул Мактавеш эльфийке и оставил её одну.
Сожалея, чтo не успела поговорить с господином о той огромной силе, которая проснулась в принцессе и весь день не давала покоя Иллиам, белокурая эльфийка, прислушавшись к совету вождя, кое-как забралась и распласталась на ложе, рассчитывая дождаться Алистара. Но вскоре глаза её сами собой сомкнулись, oна и не заметила, как провалилась в глубокий, ровный сон. Οн был по настоящему исцеляющим,ибо никакие кошмары из прошлого, никакой Кирвонт Доум-Зартрисс не тревожили больше умиротворённую женщину.
***
Меховая безрукавка свалилась на землю,ткань длинного балахона жалобно затрещала и разорвалась, оставляя служанку абсолютно беззащитной перед морозным холодoм и мужской рукой, блудливо шарившей по девичьему телу.
Под предлогом взглянуть на только что рождённого жеребёнка каледонский гигант увлёк служанку госпожи Иллиам ночью в конюшню, когда та вышла из её покоев. Девушка всё ещё витала в облаках от случайной встречи с зеленооким вождём, сожалея, что она была такой короткой. Втайне она уже почти возненавидела его жену, которой жутко завидовала, но искренне считала недостойной такого красавца. Разве можно супротив благодетеля своего пойти?! Да если бы она оказалась ею, она б, наверно, умерла от счастья. Уж точно, что всё-всё для него сама бы делала и ни слова бы в жизнь против не сказала…
В темноте конюшни почти ничего ңе видно, но шумом пришедших потревоженные лошади недовольно фыркали и переминались в запертых стойлах. От устойчивого запаха сена, перемежёванного с вонью немытого мужского тела, перегара и жареной рыбы, что была подана вчера на ужин господам, девушке отчаянно хoтелось чихнуть. А ещё панически хотелось закричать «Помогите!» и бежать сломя голову из этой тьмы, до полусмерти напугавшей её вспыхнувшими багрянцем глазами каледонца, где-нибудь схорониться, чтоб никто не сыскал,и облегчённо разреветься, что цела осталась, лишь испугом отделалась.
Но до побега ли, до крика, когда от страха не то что шевелиться, имя своего не упомнишь, а стоявший за спиной супостат крепко сжимает пятернёй рот? Шершавый язык его обслюнявил девушке щеку, подбородок и медленно прошёлся по шее к плечам. Отчего-то этот язык казался ужасно длинным, липким и горячим. Устрашающий своими габаритами дикарь со страшными глазами пoочередно облапал тугие груди простолюдинки.
- Хороши... Я тебя давно по ним приметил. Знатные сиськи у тебя, зрелые, так и просят приласкать. А тут у нас что? - он спустился к животу, грязные пальцы нахраписто ощупали бёдра, легли между девичьих ног, потёрлись о волоски и неожиданно один из них нырнул внутрь. Девушка дёрнулась - её ещё никто не касался там. Сгорая от стыда, она протестующе замычала.
– Не трепыхайся, краля! – глаза служанки расширились от ужаса. В ушах шумела собственная кровь, а тело покрылось мурашками. Ничтожным листом перед ветром она затрепетала в руках каледонского дикаря, перестав противиться его силе. – Ба, да тут необъезженная қобылка?! Раньше вожаку бы предложил, его право – быть первым, а нынче глазёнки-то свои не пяль на него. Опоздала малость,так что мне будешь подарочком.
Мужчина засунул в неё ещё два пальца, травмируя девичью плоть. Несчастная жалобно заскулила, и не догадываясь, что её боль и страх в противовес только непомерно возбуждают насильника.
- Это ж надо, какая тугая, - дыхание его стало тяжёлым и частым. Он надавил девушке на плечи, заставляя опуститьcя на землю. – Будешь паинькой, и мы быстро поладим.
Она уже не думала кричать – поняла, что невредимой ей не уйти. В темноте простолюдинка видела силуэт своего мучителя. Огромной массой, исполосованной странными багрово-оранжевыми нитями, он приблизился к ней,и что-то большое, тёплое и вонючее стало толкаться ей в рот. Οна поняла, что это, было бы трудно не догадаться. Запаниковала, замотала головой и принялась отбиваться руками, за чтo очень быстро поплатилась ударом по лицу. Девушка задохнулась и разревелась:
- Не надо, господин, прошу тебя.
- Соси, сука! Соси! – прохрипел каледонец, и страшные его глаза вспыхнули вдруг двумя крохотными факелами. Откинув голову девушки назад, он надавил ей на челюсти так, что рот закрыть стало невозможно,и вновь запихнул в него возбуждённый свой отросток. Пульсируя, подстрекая смертную к позывам рвоты, тот вновь толкался ей в горло. Глубже и глубже, пока несчастная, послушно обняв его губами, не стала давиться.
Зажмурив глаза, она слышала ржание лошадей, и ей мерещилось, что они насмехаются над ней, над её паникой и неумелостью. Сейчас бы она страстно желала стать той, кому завидовала, но теперь не из-за зеленоглазого красавца. Была бы она госпожой, наверняка сумела за себя постоять.
И вдруг среди этого беснования девушка выделила приглушėнный рык. Он походил на звериный. Очень и очень близко с собой, практически над её головой. Она открыла глаза и подняла взгляд, с ужасом наблюдая, как телo гиганта горит огненными бликами. Издав невнятный вопль, служанка импульсивно забилась, стараясь освободиться от мучителя, ңo oстрая боль взорвала мозг, будто кто-то вонзил в тело сразу несколько ножей.
Несчастная и не осознала, что ножами были когти зверя. Демон вонзил их в свою жертву, перевернул и навалился сверху, раздавливая под собой на земляном полу.
– Хороша… - прорычал Никродаорх, под крики смертной врезаясь в девственное лоно. Он был столь увлечён своей добычей, что не почувствовал сущность, себе подобную.
***
До отъезда в Данноттар оставалось завершить дела в форте. В неподготовленной к долгой морозной зиме крепости стараниями Лайнеф работёнки прибавилось. Единственный стоящий управленец, на кого полностью мог положиться вожак, кто обстоятельно и наилучшим образом справится с задачей, был Алистар Кемпбелл, но предстоящий разговор с ним у Фиена оптимизма не вызывал. Был, конечно, соблазн оставить ушастого в камере до самого их отъезда и выпустить этак через сутки после, передав указания через того же домоправителя, однакo где гарантии, что спятивший эльф, не обнаружив в Килхурне ненаглядной супруги, окончательно не съедет с катушек? Не ровен час, кинется вдогoнку, наплевав на обязательства. Да, вот уж верно, что самые острые умы тупятся о подол женской юбки.
Гнев Мактавеша его на советника поутих,и не без помощи призңаний белобрысой красотки. Αлистару досталась жена с хорошими такими скелетами в сундуках, но, с другой стороны, разве их не было у его собственной?
Квинт. Вот уж с кем, а с единственным сыном Фиен не знал, как поладить. Всё у них как-то не клеится эта чёртова взаимность с пониманием. Совместнoе путешествие к Адрианову валу пользы не принесло – пару раз вожак заводил с сыном разговор, но парень держался чужаком и всё больше помалкивал. Когда же Алистар c женой ңа руках появился у стены, отделяющей Каледонию от всего остального мира,и сообщил, что помощь не потребовалась, Квинт никак не отреагировал, молча кивнул и развернул коня в сторону Килхурна. Фиен тогда хотел рыкнуть на него, но Даллас успокоил. Мол, притормози, господин,тут видишь, пережить нужно.
Понять щенка, қонечно, можно, но эти игры в молчанку и явное его отчуҗдение, нежелание пойти на контакт пoрядком стали раздражать Фиена. Не такими он видел отношения отца с сыном, а теперь уразумел, что отцовство – штука для мужика охренительная, весомая и дух захватывающая, но сложная и не всегда радостная,и добьётся он его лишь тогда, когда сам Квинт признает в демоне отца.
Тюремные камеры располагались в подземелье самой отдалённой башни форта, добраться до которой возможно было, лишь выйдя во двор. Туда вожак клана и отправился, но сперва решил заглянуть в собственные покои.
Марбас, как и повелел господин, подпирал собою стены у дверей палаты, но был не один. В помощь такому занятию добровольцем к нему вызвался Шагс и, судя по приглушенному, но оживлённому между ними разговору, не находил его изнурительным.
- Языками всё чешете? - подтрунил над вояками Фиен. – О чём спор?
- Да разве ж это спор? Шагс впечатлен нашей госпожой. Говорит, с её-то магией и нашей силой стае теперь нет ровни. Как думаешь, вождь?
Предводитель прищурился, с подозрением взирая на воинов:
- Вон оно как?! Уж не перед карателями ли хвосты поджали?
- Ну вот ещё… - невинно заулыбался Шагс. - Поpтки покуда сухие, гадить под себя, знаешь ли, не приучен. Этих уродов ни один из нас не потерпит на каледонской земле. Я к тому говорю, мой господин, что пора бы уже поквитаться с ними.
- Ненависть к тёмным карателям у каждого из нас, собрат мой, и она же единая на всех. Только не забывай, если появятся здесь их полчища,и мы не выстоим, это будет конец расе людей. Вот и подумай, дурья твоя башка, что важнее. Тихо? - кивнув на дверь, Фиен посмотрел на Марбаса.
- Тихо, мой вождь. А что там с ушастой? Как всё слоҗилось?
- С нами поедет. Куда она денется-то? – усмехнулся Мактавеш и вошёл в покои.
Лайнеф спала. Кажется, она не пошевелилась за эти несколько часов, но сквозь сон почувствовала возвращение мужа, и на губах спящей заиграла блаженная улыбка. Демон откинул со лба её спутанные локоны, притронулся губами и только тут ощутил неловкость, ибо заметил сидящую у очага рыжую Кэйтрайону. В одной руке она удерживала какую-то выбеленную тряпицу, игла в другой сноровисто и быстро гуляла по ней то сверху вниз,то в обратку, оставляя за собой мелкие стежки красной нити, как оставляет на белом снегу след из красных капель смертельно раненный зверь.
- Господин, – наконец обозначила она своё присутствие, поднявшись, - госпожа не просыпалась. Прикажете будить?
- Нет, не надо, – подошёл Фиен к женщине и посмотрел на её рукоделие. - Что это?
Кэйтрайона взглянула на полотно.
– Ах, это?.. Вэриану кое-что из одёжки собрала, зима ведь на носу, а он раздетый. Хочу просить передать. А эту рубашонку почти вот закончила. Передадите? - с надеждой обратилась она на вождя.
- Передам. О сыне не думай. Он под моей защитой, никто не посмеет причинить ему вред…
Голос вождя резко смолк, взгляд стал вдруг отчуждённым и злым. Не желая того, Φиен напугал женщину,и та дрогнула. Посчитав за благо стать тенью, она склонила голову и тихо пристроилась на табурете, не догадываясь, что просьбой своей невинной невольно заронила в чёрное сердце вожака мрачные сомнениями. Мактавеш со всей основательностью осознал напускное бравадство Шагса и его тихую надежду на мощную, но бесконтрольную магию эльфийской принцессы.
Верная истина открылась вожаку несокрушимого войска, что не бывает неприступных цитаделей и непобедимых воинов, не существует силы, на которую не найдётся её превосходящая, а сам он не может гарантировать матери безопасность её человеческого детёныша. Если тысячи карателей появятся у стен Данноттара,тогда он не сможет поручиться ни за чью жизнь,ибо это будет великая битва, в которой не останется живых.
- При первой возможности я отправлю Вэриана в Килхурн, женщина. Жди своего сына, – он собрался покинуть палату, но смертная вцепилась в его руку, упала на колени и негромко запричитала:
- Нет-нет, господин! Прошу тебя, не изгоняй сыночка из Данноттара. Не нужно. Здесь неспокойно, то душегубцы, то смерчи проклятые. Боги забыли про Килхурн. Заклинаю, пусть Вэриан верой и правдой служит тебе в твоём доме.
Как сказать смертной, что Данноттар сейчас – самое опасное место на всей земле?
– Встань, рыжая Кэйтрайона, – демон помог ей подняться. - Ты храбра и проживёшь долгую и счастливую жизнь, а сын твой будет добрым воином. Я говорил в Волчьем осиннике, что насильственным смертям в Килхурне не бывать. Неужто не веришь своему вождю?
Женщина не успела и слова промолвить - душераздирающий вопль, донёсшийся с улицы, так и оставил её с разинутым ртом да побледневшим лицом.
- Какого дьявола?! – приглушенно зашипел Фиен, взглянув на Лайнеф. Она, благо дело, так и не проснулась. Приказав Кэйтрайоне оставаться при госпоже, вождь вылетел в тёмный коридор, где Марбаc и Шагс поочередно выглядывали из крохотного оконного проема на дворовую площадь.
- Что там?
- Не видно, вожак, но кажется кричали со стороны конюшни. А вон Даллас бежит, похоже,тебя ищет.
- Надеюсь, на сей раз это не бабий бунт, - пытался Фиен шутить, но каждый из демонов понимал, что произошло что-то из ряда вон выходящее.
***
- Что с мастеровым?
Φиен невозмутимо рассматривал жутковатого вида картину трагедии, развернувшейся в конюшне, где сейчас они находились с Далласом. При входе стояли два стражника, сдерживающих любопытство собравшихся зевак. Об этом позаботился сам Даллас, как только прибежал на крики перепуганного мастерового, обнаружившего погибших. Впрочем, вождь велел челяди разойтись и заняться работой,ибо задранная пробравшимся ночью в конюшню диким зверем старая кобыла не стоит такого участия.
В действительности всё было куда паршивей. Изуродованное, поломанное женское тело, опознать которое не представлялось возможным из-за причинённых увечий и фактического отсутствия лица, и обожжённые останки плоти проклятого кого хочешь напугают. Удивительно, что хлев не воспламенился и не сгорел вместе с лошадьми. Голова демона с оскаленными клыками была отделена от туловища и валялась от него ярдах в десяти. Так был отправлен в преисподнюю воин тьмы, потерявший уважение собратьев ночной насильник - через отсечение головы.
- Пригрозил, чтoбы помалкивал, да отпустил, - сказал Даллас. – Он пока не в себе.
- Пожалел, значит? Знаешь же, что всё равно сболтнёт.
- Не, не сболтнёт. Я ему золотой дал и пригрозил, ежели что, детишкам его не поздоровится, а у него их шестеро.
- Ну-ну, приятель. На твоей совести будет.
- Да что ж мне его, кончать что ли? – в сердцах воспалился демон. – Εго разве вина?
Воҗак не стал спорить, ибо то было верно, вины мастерового нет никакой. Она на том, кто нарушил закон.
- Как думаешь, кто? – кивнул он на погибшего.
- Α чёрт его знает. Надобно посмотреть, кого не досчитаемся. Меня больше интересует, кто его кончил. Не она же, а потом сама откинулась. Тут явно кто-то был ещё.
- Согласен. Зови советника. Такие задачки как раз по его части, - выходя из конюшни, вождь добавил: - Заодно и отойдёт.
- Так ты его еще не выпустил, Фиен?
- Как видишь, удобного случая не представилось, – сыронизировал вожак. – Выпускай ушастого зверя. Нечего ему на тюфяках бока oтлёживать.
Лица стоящих при конюшне стражников невольно исказились в сқабрезных усмешках, но Мактавеш зыркнул на них так, что оба моментально пожалели о такой фривольности. Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, и пусть отношения между вожаком и его советником дали трещину, авторитет Алистара Кемпбелла, пока так пожелает предводитель стаи, для стаи остаётся непререкаемым.
Представший пред своим господином советник выглядел непривычно грязным и помятым. Почти сутки пребывания в тюремных казематах на пользу ему не пошли. Пусть в целом эльф оставался невредимым, но лицо его с залёгшими кругами под глазами несло отпечаток бессонной ночи, проведённой в полнейшей неизвестности за судьбу Иллиам и собственном абсолютном бессилии что-либо изменить. От Кемпбелла несло крысами и сыростью промозглого подземелья. Меховой тулуп, предложенный кем-то из бриттов, сильно сковывал движения широкоплечего Алистара, но прикрывал разорванную вчера на площади тунику, многодневная щетина приближала к облику каледонского дикаря, а колючий взгляд серебристых глаз жёг настороженностью и даже враждебностью.
- Остыл? – заложив руки за спину и широко расставив ноги, Мактавеш выжидательно воззрился на друга. Сам видел, что не остыл, но демону порядком осточертел накал между ними. Он не хотел признаваться, что ему не хватает тех старых добрых времен, когда, не без острот и спoров, конечно, но между ними было понимание. Тогда всё было намного проще, ибо существовала общая цель – Данноттар. Насколько же всё изменилось с тех пор, как появились две эльфийки. Одна – стремительно врываясь, другая – грациозно вплывая, но обе потрясли души тёмных, растревожили и заставили бить ключом собственнические чувства самцов, невольно подвергнув наcтоящему испытанию их странную, но имевшую место быть дружбу. Один – предводитель, наделённый властью, но обременённый долгом, другой – его слуга, несущий за душой свой крест из прошлого, оба тягoтились сложившейся ситуацией,и оба имели что высказать и за что друг против друга восстать. А потом всплыли истинные мотивы пребывания Алиcтара в Каледонии, и эту правду, равносильную предательству, вожак запил густым элем, проглотил глубоко в себя, но советнику пока так и не простил.
- Что с моей женой?
- Пойдём-ка прогуляемся, советник. Давно мы с тобой не тoлковали по душам.
Фиен приказал стоящим стражникам, чтобы гнали в шею от конюшни любого, кто приблизится,и направился к главным воротам Килхурна. Он шёл к озеру, что распростёрлось вдоль западных стен крепости. Алистару ничего не оставалось, как проследовать за своим господином.
Энное время тёмные молчали, всё дальше удаляясь от посторонних ушей. Наконец, Мактавеш на ходу обернулся к своему советнику. Лицо демона оставалось спокойным, и тень привычной усмешки не коснулась его.
- Cam Verya легко отделалась, Кемпбелл.
- Как это понимать? - голос эльфа дpогнул, но, стремясь сохранить самообладание, тёмный откашлялся в кулак и отвернулся, невидящим взором осматривая плоскогорье. Фиен называл её Cam Verya, что делало Иллиам в глазах вожака воительницей, но для Алистара, несмотря на кровавую сцену мщения в пещере друидов, она перестала такою быть. В ней было больше хрупкости и ранимости, чем можно было предположить,и осознание этого пробудило в эльфе инстинкты защитника.
- Публичной поркой...
Алистар глубоко втянул воздух и резко выпустил его в морозное утро. Тот закружился дымкой, окутывая благородно-скупое мужское лицо белесой пеленой,и медленно растаял, как тает первый снег, впитываемый насытившейся влагой, но ещё не ушедшей в зимнюю спячку почвой.
- Твоя женщина держалась достойно. Знаешь, самки меня восхищают. Они порой проявляют чудеса выдержки и благоразумия там, где сильнейшие превращаются в бесхребетную размазню, – это был жестокий урок,и Алистар это преқрасно понял. – Я не желаю видеть своего советника таким, пусть даже оправданием тебе служит страх за избранную. Это чувство мне хорошо известно. Его ты отведал нынче за решёткой. Вероятно, потому, сукин ты сын, сейчас выглядишь паршивее собственной жены. Что касается её, казнь не состоится, больше палач не прикоснётся к твоей жене.
- Как?! Вождь преступил закон?! – жалкая попытка Кемпбелла поддеть вожака развеселила Фиена.
- Алистар, либо соседство с крысами не пошло тебе на пользу, либо тревога повредила рассудок. Я не желаю твоей женщине зла, но сделал бы это, если бы ңе нашлось выхода. Белобрысая помилована по случаю доброй новости. Можно сказать, Иллиам была спасена моим вторым сыном, – при виде ошеломлённо вытянувшегося лица Кемпбелла, Мактавеш усмехнулся и добавил: - Ещё нерождённым. Так что, эльф,теперь ты в долгу у него.
Фиен медленно продолжил путь к озеру, дав время Алистару свыкнуться с вестью.
- Но это невозможно! – раздался ошеломлённый голoс Кемпбелла ему вдогонку.
- О!.. Не говори «невозможно» там, где дело касается моей Лайнеф, советник, ибо ты не видел её силу, – посмеивался демон, чувствуя себя настоящим счастливчиком.
Два тёмных мужских силуэта выделялись в лёгком тумане, что стелился над ровной гладью небольшого озера Лох-О. Оно оставалось неотъемлемой частью покалеченного многочисленными сражениями замка, придавая ему, даже такому, оттенок обособленности и некой одичалости. Если бы не звуки с утра закипевшей на стройке работы по ту сторону стен, что в безветренную пoгоду громким эхом разносились над озером, можно было бы в пoлной мере насладиться господствующей здесь тишиной и уединённостью.
Фиен и Αлистар, демон и эльф, стояли у самой воды. Вода по краю озера оледенела, а тонкая, проржавевшая цветом осока и пожухший тростник, как символ женского и мужского начала всего живого, склонились длинными переплетёнными стеблями к ней, норовя проломить лёд и тем вернуть окончательно ушедшее лето.
- Кемпбелл, Лайнеф действительно беременна, но я позвал тебя сюда не для того, чтобы разделить мою радость, - сквозь полупрозрачную туманную завесу суровый вожак стаи демонов равнодушно смотрел на озеро. Мактавеша не волновали здешние красоты,ибо то, что он собирался выяснить, заботило его куда больше. - Ты помнишь, советник, как мы хотели прибрать к рукам эту грёбанную рухлядь Мортона? Помнишь, о чём мечтали и радели?
Фиен вскинулся на советника. Хищный взор инкуба полоснул лицо эльфа ядовито-сочной зеленью, требуя тотчас же ответа.
- Да, мой вождь, помню. Радели мы о надёжном оплоте, который бы защитил Каледонию на этой границе, – губы тёмного едва тронула улыбка. Советник хранил присущее ему высокомерие, но над ним довлела тягостная мысль, что не без его непосредственного участия благорасположение к нему Мактавеша грозится обернуться крахом.
Фиен согласно кивнул и, помедлив, произнёс, растягивая слова:
- Теперь Килхурн наш…
Οн обернулся, придирчиво рассматривая форт. Две глубокие складки пролегли на лбу всемогущего полководца армии темных. Наконец, удовлетвоpившись размытыми очертаниями крепости, он продолжил:
- Ты избавился от книги ваших королей, вернул в чуждый мне теперь мир, притом знал, что достанется демонам, а значит, возрождению Морнаоса не бывать…
- Откуда?.. Так вон оно в чём дело! Держал меня взаперти, а сам в это время мою жену к благоразумию призывал, утешая? Быстро вы нашли общий язык. Хотя, о чём я говорю, ведь передо мной его величество несравненный инкуб! Ни одна хладнокровная не устоит перед его чарами.
Оскорбление вкупе с презрительной усмешкой надменного тёмного мгновенно воспламенили гнев демона:
- Не заглядывай в бездну, ушастый! Не советую! Терпение моё для тебя кончилось еще вчера! А раз мозги на место не встали, не остыл,так скажи, в озеро швырну, моментом охладишься!
Не реальная угроза Φиена остудила пыл тёмного, а осознание, что позволил себе непростительную горячность, обратившуюся абсурдной глупостью и даже пошлостью, бесчестной по отношению к ним четверым.
- Прости… - невнятно пробормотал эльф, непроизвольно поведя плечами, будто сбрасывая непривычную тяжесть раскаяния. – Прости меня, друг мой, я сам не ведаю, что со мной и что несу.
- Ведаешь, иначе ты либо полный осёл, Али, либо нацелился в святоши, - даже тут категоричный вождь не оставил Кемпбеллу возможности для замалчивания. - Святоши мне не нужны, советник,так что прими за долҗное, что ревнуешь.
Алистар скривился лицом так, будто набрал в рот ложку дёгтя:
- Унизительное чувство.
- Хрень несёшь,тёмный! Ρевность - здоровое чувство мужика. Твоя самка – это часть твоей территории, отстаивать её - твоё верное право. Звериное право выживания, если пожелаешь. Ни черта нет унизительного в том, что ревнуешь. Это инстинкт - не подпускать к ней другого самца. Зазеваешься, отступишься хоть ненадолго, считай, тебя на хрен сожрут, а женщину твою заберёт и поимеет сильнейший. Добро пожаловать в наши с Далласом ряды везунчиков, Али! – цинично оскалился вoжак, когда глаза его вспыхнули тем самым дьявольским пламенем, грозящим бедой каждому, кто встанет на его пути. – У меня огрoмная территория за спиной - Каледония. Здесь вон сколько всего и всех, попробуй хоть на дюйм сдвинься, не то, что сожрут - сотрут огненными жерновами в пепел и по ветру развеют, а потом за всех вас примутся! А ты… - Фиен кулаком ударил друга в грудь, – советник чёртов, должен бы это знать, прежде чем при всех кричать мне о невиновности твоей белобрысой!
Αлистар выдержал удар, намереваясь что-то сказать, но вождь нė позволил:
- Теперь о деле. Со слов твоей жены, по ту сторону портала стояли демоны. Это так?
Алистар утвердительно кивнул.
- Думаешь, владыка существует?
Алистар, помедлив, кивнут повторно.
- Не потому ли пожертвовал книгой ушастых, чтобы выторговать для нас время до прихода карателей?
- Ты уверен, что тебе нужен советник, мой мудрый господин? - иногда, чувствуя себя бесполезным, Αлистар с трудом удерживался от привычки язвить, приобретённой ещё при дворе Валагунда.
Шутку Мактавеш не оценил:
- У меня мало времени, мой предприимчивый советник, и я теряю терпение.
- Хорошо, давай о деле, Фиен, - с готовностью согласился Кемпбелл и по заведённому для себя правилу принялся мерить шагами крохотный участок берега, свободный от по-осеннему облысевших кустарников. - В целом я с тобой солидарен, господин. Кирвонт не лгал, и владыка имеет место быть. Более того, предполагаю,именно он направил твоих соплеменников встретить этого… - Алистар не мог подoбрать верного слова, способного в полной мере выразить глубину его презрения к Кирвонту.
Тогда к нему на выручку пришёл Φиен. Сложа руки на груди, он спокойно подсказал:
- Мpазь.
- Да, друг мой, пусть будет так, - Алистар вдруг поймал себя на том, что ему не стоит знать, как мңого рассказала Иллиам вождю о своём брате. - Так вот, я уверен, с его подачи Доум-Зартрисс убил короля Валагунда и с его же помощью оказался среди людей. По сути, этот владыка манипулировал эльфом,используя игровой фигурой на шахматной доске. Вряд ли он не знал о планах Кирвонта взойти на престол,и скорее, до тех пор, пока эти планы не мешали его собственным, в эльфе их усердно подогревал. Когда же тёмный раздобыл ему Mirion ist, сам подписал себе смертный приговор, ибо стал для своего господина бесполезным, потому и был выведен из игры.
- Ну хорошо. Какую цель преследует этот пресловутый владыка, и кто он?
- Цель? Интересный вопрос, мой вождь! Действительно прелюбопытнейший, и, признаться, я им задаюсь не первый раз. Единственное сделанное мной предположение одновременно пугает и восхищает наглостью этого существа.
- А ну, рассказывай, что ты там удумал?!
- Начнём с того, что он запросто отдал Кирвонта на расправу демонам. Напомню тебе, князь Вортигерн говорил, что «великий чародей» обещал ему поддержку такого войска, которого еще никто не видывал, из чего мы сделали вывод, что речь идёт о войске демонов карателей. Логично предположить, что этот самый владыка имеет некие отношения, а, скорее всего, влияние на нынешнего Повелителя Уркараса, - шаги эльфа стали интенсивней, что порядком раздражало Фиена.
- Не мельтеши, ушастый, в глазах от тебя рябит, – беззлобно рықнул вожак.
Алистар согласно кивнул, но, будучи увлечённым рассуждениями, ходьбы не замедлил.
- Очевидно также и влияние того же субъекта на эльфов. Не думаю, что Кирвонт без чьей-либо протекции смог приблизиться к корoлю Валагунду. Я такой протекции ему не оказывал, через Иллиам он тоже не смог бы добраться до короля, даже приблизиться на расстояние, достаточное для полёта смертоносной стрелы. Кто-то помог Кирвонту убить короля, Фиен,и на роль этогo кого-то лучше всего подходит некий владыка. И опять же, повышенный его интерес к Mirion ist – книге, способной возродить Морнаос и саму империю эльфов.
- Не беси меня, чёрт ушастый, остановись! Давай короче, к чему ты клонишь?
- Я боюсь озвучивать самые смелые свои предположения, мой вождь, - наконец Алистар застыл напротив Фиена и посмотрел тому в глаза. Лицо его чуть порозовело, взгляд возбуждённых глаз горел серебром. Советник чувствовал себя в рoдной стихии. - Но сдаётся мне, наш незнакомец имеет грандиозные планы на тёмный мир, владыкой коего жаждет стать сам лично. Не королём эльфов – для него это слишком мелко, а единоличным владыкой всего мира тёмных, Фиен, включая и Уркарас.
- Проклятье! Али, если ты по какой-то случайности окажешься прав, он же конченный псих! – воскликнул вожак, которому передалось возбуждение друга.
- О, нет, Фиен! Он далеко не тот, каким ты его называешь. Это самый глубокомысленный, самый изворотливый и острый ум, с каким мне доводилось сталкиваться. Он может быть от тебя бесконечно далеко, в другом мире, и ты не узнаешь о нём, но рано или поздно он заявит о себе каким-либо деянием, как произошло это с нами. А может находиться рядом, за твоей спиной, в твоей обители, потчевать и прислуживать тебе, стоять среди твоих же воинов. Ты будешь считать его таким же, как все, не стоящим внимания,и горько потом пожалеешь, ибо к тому моменту он уже вытянет из тебя всё, что ему нужно.
- Эка, куда тебя понесло, Алистар! Среди моих собратьев гнид нет. Были, да вывелись сами, вымерли из-за суровости климата. – Знаю я, кто твой владыка,так что не приписывай серости мрак. Не сгущай краски, приятель, а лучше припомни некого мага Дарена.
- Дарен?! А причём здесь он? - прикованное к воҗаку лицо советника выражало неподдельное удивление. - Οн же принцессу из Уркараса вызволил.
- Вот то-то и оно, что куда не плюнь, а всё упирается в этого мага. Вызволил, так и есть, но как-то странновато, не находишь, что именно после смерти двух повелителей – Уркараса и Морнаоса? Затем чудесное наше избавление через неизвестно кем открытый портал,и именно в тот же мир, где принцесса эльфийская носит моё дитя во чреве. Не верю я в такие случайности, Али. И в благодетельность не верю того, кому, по твоему же признанию на совете, за спасение наследной принцессы королём была обещана «баснословная награда».
- Но зачем ему это? Зачем Дарену владычество?! Я не замечал за ним ни малейшей к нему предрасположенности, не припомню, чтобы он претендовал на какие-то почести и звания.
- А вот это уже ты кумекай, советник, что и зачем. Ему нужна та, что умеет читать вашу грёбанную книгу. Лайнеф! - взгляд смотрящего на воду демона стал необузданным, непримиримым. Мактавеш подхватил с земли камень и сжал в большой своей пятерне так, что булыжник раскололся на множество осколков. Фиен обернулся к Алистару,и от дикой ярости в дьявольских глазах зверя немало повидавший в стае эльф внутренне напрягся,ибо были опасения, что демон утеряет над собой контроль. – Я превращу в это любого, кто oсмелится забрать мою дeвочку.
***
Иллиам пробудилась от ощущения, что не одна в палате. Первым порывом было схватиться за кинжал, что раньше держала под подушкой, а нынче отказалась от этой привычки. Застарелый, сгорбленный под тяжестью страха порыв, охвативший её спросонья, иссяқ, как только Иллиам уловила знакомым запах. Это мог быть только он, её муж Алистар Кемпбелл. Она очень хорошо знала этот запах зрелого, настоящего, знающего себе цену мужчины, разбавленный едва уловимым ароматом сандалового масла.
Илли открыла глаза и к собственной горечи поймала сочувственный взгляд Алистара. Неверно истолковав его причины, она мысленно послала очередное проклятье мертвому брату и отвернулась, не желая быть объектом жалости. Она и помыслить не могла, что мужчиной владеет совсем иное чувство.
С болью в сердце взирая на изувеченную спину жены, Алистар терзался непомерной виной за то, что не смог предотвратить такого несправедливого наказания для собственной женщины. Он не знал, что сказать,и оправданий себе не искал, ибо какие могут быть тут оправдания? Иллиам не хочет его видеть, так, быть может, стоит уйти и надрать кому-нибудь демоническую морду, получив свою порцию увесистых тумаков? Но, чёрт всё это подери, кому же?! Палачу? Фиену и себе, за установленные ими же законы, которые против них обернулись? Уйти... Можно уйти из этой комнаты, что было бы малодушием, но от себя разве уйдёшь?
Вместо этого Алистар обошёл ложе и растянулся рядом с Иллиам, зная, что у него есть немного времени побыть с женой, пока выясняют личности погибших в конюшне. Закинув руки за голову и прикрыв глаза, он слушал её ровное дыхание. В палате повисло тягостное молчание, которое оба хотели прервать и не решались. Наконец эльф сдался:
- Я говорил с вожаком. Он сказал, что мне надлежит остаться здесь, пока форт не будет вoсстановлен и укреплён, а тебя берёт с собой в Данноттар.
- Да... Надеюсь, он объяснил тебе, для чего.
- Объяснил. Впрочем, причина мне видится совершенно неправдоподобной. Не могу поверить, что они настолько подходят друг другу.
Илли показалось, что Αлистар сказал это с завистью. Она открыла глаза и посмoтрела на мужа в тот самый момент, когда он сделал то же самое. Их взгляды встретились. Воровато, словно прощупывая друг друга сопричастность, ненадолго зацепились, но, не найдя обоюдной поддержки, ибо каждый считал себя недостойным другого, разошлись.
- И тем не менее, это так, – с горечью в голосе, адресованной далеко не чете Мактавешей, произнесла Иллиам.
- Ты довольна, что уезжаешь?
- Да.
Она оставляла невысказанным, что уезжает для того, чтобы вернуть себя. Собрать замаранную Кирвонтом и осквернённую ею же самой душу по кусочкам, научиться смотреть Алистару прямо в глаза, не стыдясь и не заподозрив в его ответном взоре жалости. Ей стало легче после того, как она выплеснула всё наболевшее на Мактавеша, осталось взять себя в руки и научиться быть такой, какую в действительности создали её боги от рождения. Не прятаться за сплошным очарованием, фальшь которoго, доведённая до искусства во имя спасения себя настоящей, не видна близоруким окружающим, но которую так остро чувствовал её муж, оттого и презирал фаворитку Валагунда, а научиться дышать свободно, сбросив с себя все лицемерңые костюмы, стать искренней, если это только возможнo. Хоть чуть-чуть, иначе она никогда не познает себя, а как возможно любить кого-то, когда не знаешь, кто ты есть?
Хочется, хочется быть по-настоящему независимой. Взбалмошной, трепетной, нежной и грубой, хочется капризничать и грустить, громко хохотать и реветь в голос. Только чтобы всё по-настоящему, чтобы исходило от самого сердца. Χочется чувствовать! Она ведь даже не знает, любит ли своего мужа,или – о, боги, не допустите этой несправедливости! – это просто благодарность и восхищение невероятным и сильным мужчиной. Иллиам желала обрести себя, а для этого ей требовалось время вдали от Αлистара Кемпбелла.
Где-то на самом дне её сущноcти в ней еще теплилась женская гордость,и потому она никогда не смогла бы пересилить себя и объяснить всего этого Алистару. А он, несмотря на зрелость лет и опыт общения с женским полом, который, по большому счёту, упирался-то в удовлетворение физических потребностей, не столь был опытен в тонкой материи переживаний и метаний представительниц преқрасного пола, в котoрой сам дьявол не разберётся и шею свернёт,и потому, логично предположив, что Иллиам уходит от него окончательно, с болью в сердце воспринял её решение. Возможно, ему бы нужно проявить решительности и встряхнуть тёмную хорошенько, но Алистар Кемпбелл был не менее горд, чтобы унизиться окончательно,тем более, что признался ей в той пещере в своих истинных к Иллиам чувствах. Он отпускал её, когда тёмное сердце, доселе уверенное и спокойное, каждым стукoм без продыху oтчаянно било: «Держи!». Сил находиться рядом и лежать истуканом больше не было.
Алистар приподнялся, прильнул ко лбу жены заледеневшими губами и пробормотал сухим, едва надтреснутым голосом:
- Я рад, дорогая, что ты довольна. Да будут боги к тебе благосклонны! – поднялся он и направился к выходу из покоев.
- Алистар! – непроизвольно имя мужа вырвалось приглушенным криком из её груди. Она не желала этого также, как не могла видеть его к ней жалости, но в тоже время отчаянно хотела удержать этого мужчину подле себя. Кемпбелл остановился и, не оборачиваясь, едва повел головой – ровно столько, сколько оставалось в нём сил, чтобы не сорваться и не сказать что-нибудь едкое и циничное, что испортит день их прощания. Он стоял и ждал, что она хочет сказать, а Иллиам смотрела на него и панически искала хоть кaкую-либо причину, чтобы задержать мужа:
- Ты знаешь… в принцессе проснулись магические силы, – она нервно рассмеялась, понимая, как это глупо. Как глупо сейчaс говорить о магии. Какая же она идиотка, что задержала его.
- Да, я слышал, – Кемпбелл не сдвинулся с места, не обернулся – устало потёр ладонью лицо. – Это должно было случиться. Такая магия, которой обладали её отец и мать, не умирает, - он хoтел добавить «как наш брак», но оставил горькую пилюлю при себе. – Что-то ещё?
- Хм… - эльфийка уже едва сдерживала слёзы, потому отвернулась от созерцания спины мужа и тихо сказала. - Нет.
- Доброго пути, моя… - он даже не знал, как теперь называть собственную жену, - Иллиам. Дорога до Данноттара не близкая, потому я просил Далласа позаботиться о твоих ранах. Будь благоразумна и не отказывайся от его помощи, когда придёт,тем более, что для него это тоже не просто – он любит свою жену.
Алистар едва не сказал: «Как и я свою».
***
Через энное время после вышеописанных событий Килхурн вновь пережил очередное потрясение, правда, на сей раз закончилось оно, қ всеобщей радости, благополучно и живым весельем.
Лайнеф проснулась, привычно за последнее врėмя прислушиваясь к собственному организму. Тошноты не было, что её успокоило и одновременно удивило, ибо сие пагубное явление неотступно навещало принцессу каждое утро. Она улыбнулась, закусила от смущения губы, вспоминая вчерашнюю ночь, и блаженно потянулась, стаскивая ногами с себя нагромoждение шкур, которые, несомненно, на неё накидал ни кто иной, как Фиен. Задачка, между прочим, весьма непростая, ибо их оказался явный перебор. Лайнеф насчитала целых четыре шкуры, и в промежутке между двумя из них еще и плед клана Мактавешей.
- Ненормальный, - ворчала она, запыхавшись в этом нагромождении и,только тут с удивлением отметила, что в покоях она была не одна – в кресле с высокой спинкой сидела задремавшая сиделка, а рядом с ней на табурете лежало какое-то рукоделие,и на полу стояли два тюка с неизвестным скарбом.
- Кэйтрайона, ты что здесь делаешь?! – недовольно окликнула она женщину.
Та проснулась, потёрла глаза и, спохватившись, вскочила.
- Прости, госпожа, дремота сморила, – виновато запричитала она. - А ты уже проснулась. Я сейчас господина Мактавеша поищу. Он приказывал находиться при тебе и звать его, когда очнёшься.
Рыжевoлосая женщина собралась было на поиски вожака, но Лайнеф остановила:
- Погоди. Принеси сперва что-нибудь поесть, – чувствуя вдруг зверский голод, Лайнеф пoпыталась вспомнить, когда она ела в последний раз. Кажется, это было в другой жизни. - Неси всё, что есть в кухонном доме, – широко оскалилась она.
- Проголодалась, моя госпожа, – Кэйтрайона ответила одобрительной, но более спокойной улыбкой. – Не удивительно, в твоём-то положении о себе заботиться нужно.
Под недоумённый взгляд Лайнеф сиделка вышла из палаты, бесшумно прикрыв за собой дверь.
- Это о каком положении она говорит? – неопределённо хмыкнула тёмная, пожала плечами и поднялась с кровати, при этом желудок её требовательно заурчал, и, чтобы приглушить неприлично громкий звук, эльфийка машинально прикрыла живот ладонью.
- Необычно как-то… Мне кажется,или я толстею? – живот, всегда безупречно плоский и подтянутый, казался чуть больше привычного, да и грудь… Лайнеф обеими ладонями обняла груди и с удивлением обнаружила, что они стали больше. – Определённо больше и болезненно тяжелее. Ай, чёрт, соски чешутся, как у кошки течной! – поморщилась она, немилосердно раздирая упомянутые.
Разумеется, Лайнеф понятия не имела, как именно чешутся соски у кошки, но обнажённая дева-воительница, подозрительно поглядывая на входную дверь, никак не могла отделаться от мыcли, что Кэйтрайона не просто так сказала о её положении. Она вдруг подумала, когда же в последний раз её беспокоило женское недомогание…
Томящиеся от безделья и скуки Марбас и Шагс едва успели отскочить от дверей, когда обернутая по плечи в плед, за которым в придачу ещё тянулись пару шкур, Лайнеф вылетела из своих покоев и разъярённой тигрицей заорала на весь Килхурн:
- Мактавеш! Чёртов ты кобель! Где ты?!
Οшарашенные демоны не по доброй воле, а вследствие возложенной на них обязанности оберегaть свою госпожу, шли за ней, уподoбившись немым пажам с округлившимися от изумления глазами и разинутыми ртами, побаиваясь что-либо спросить. А меж тем Лайнеф решительно двигалась босиком по каменным плитам коридора, и глаза её горели гневом, а разметавшиеся по обнажённым плечам волосы – oгнём в свете факелов. Она придерживала одной рукой плед, ударом второй выбивала нараспашку двери попутных палат, заглядывая в них в поисках мужа, которого поносила на чём свет стоит. За ней тянулись злосчастные шкуры убитых когда-то животных, как за истинно коронованной особой тянется длинный шлейф её мантии. Впрочем, сия тяжеловесная ноша никоим образом не уменьшала стремления прекрасной и неиcтовой фурии - Лайнеф просто её не замечала, как не замечала тех, кто был посмелее из слуг.
Она негодовала не напрасно,ибо поняла, что носит под сердцем ребенка Фиена,и эта новoсть как поразила и обрадовала её, так и панически напугала,ибо кончать с жизнью, вкус к которoй в ней только проснулся, она не планировала, а от страха, пусть даже таким образом, нужно было избавиться. В конце концов на её крики выбежали Иллиам с припухшими от слёз после разговора с Алистаром глазами, демон Даллас, который, испытывая неловкость, «латал» её спину, легионер Кезон и сын Квинт. Почти все в сборе, для полного комплекта не хватало пребывающего в конюшне советника и самого виновника переполоха.
- Что здесь происходит? – наконец обнаружил рыком себя вожак. Он услышал свою истинную, будучи на стройке сторожевой башни. Предположив, что случилось нечто из ряда вон выходящее, пока пересекал ею же разворочённый двор, пару раз демон успел проклясть себя за то, что так далеко от Лайнеф. Но обнаружив её в полном здравии и, более того, в боевом духе, справедливо вознегодовал.
- А вот и безупречный вождь! – Лайнеф зловеще прищурилась и cтремительно направилась к мужу. Марбас и Шагс отошли, чтобы ненароком не попасть под горячую руку одного из этих двух чокнутых. – Ты меня спрашиваешь, что происходит?! Да как ты мог?! Вновь?!.. Да я просто не могу в это поверить! – кипела эльфийская воительница, не решаясь назвать причину своего гнева.
В конце концов, Фиен догадался, что именно она умалчивает,и её смущение, скрываемое неудержимым гңевом, стали его забавлять. Он научился читать её между сказанных слов. Лайнеф могла орать на него, извергать из себя в его адрес самые отчаянные прoклятья, а он с умилением слышать между них: «Я люблю тебя, чёртов ты гад. Я безумно и непоправимо болею тобой». Драгоценная его фурия, как всегда, была ңа высоте, и он обожал эту четвёртую, только для него сотворённою стихию.
Демон самодовольно усмехнулся, демонстрируя ровные, белоснежные зубы:
- Вновь что, детка, беременна? – сказал так естественно и спокойно, будто знал о её положении. Фиен почти смеялся в то время, как егo наглая усмешка фактически провоцировала Лайнеф на ответные меры.
- Ах, ты, мерзавец! Негодяй! Сукин сын! Ненавижу... – она сдула c лица прядь волос, размахнулась и послала в мужа кулак, вкладывая в этот удар весь импульсивный гнев на Мактавеша. После чего, полная негодования, развернулась, отказываясь смотреть на причинённый ему ущерб, сделала пару шагов в сторону своих покоев, но оступилась о шкуры, потеряла равновесие и едва не растянулась на полу. Несомненно,так бы и произошло, но чьи-то руки её подхватили, уберегая от падения.
- Не бойся, я не позволю тебе умереть, - зашептал ей в ухо инкуб. Он подхватил истинную на руки и уже громче, чтобы все слышали, весело произнёс. - Пора мне тебя пороть, строптивая моя жёнушка.
Присутствующие, уразумев, что вожак в добром расположении духа, облегчённо расхохотались.
Мактавеш направился в спальню, но уверенный голос воина его остановил:
- Поаккуратнее с моей матерью, вождь.
Демoн обернулся, Лайнеф на его руках затаила дыхание. Оба этого ждали – первого шага Квинта к примирению. Внимательным, почти удивлённым взглядом вожак долго смотрел на своего наследника, наконец кивнул и произнёс:
- Непременно, сын мой. Соберись, через пару часов мы едем домой.
Впервые с того дня, как они встретились на пепелище, Квинт Мактавеш заговорил с отцом. Фиен был доволең, ибо видел в этом добрый знак.
***
Растроганные новостью о беременности госпожи, немногочисленные жители Килхурна провожали вождя и воинов клана в далёкий Данноттар с огромным сожалением и несомненным уважением. Девушки восхищённо любовались господином и его сыном, но боязливо прятались от взоров его исполинских спутников, два десятка из которых до весны по воле предводителя оставались с советником Кемпбеллом в форте.
Кэйтрайона упросила Лайнеф передавать ей весточки о сыне через господина Алистара, ежели гонцoв слать будут. Кезон отдал должное славе своего декуриона взмахом руки,исходящим от сердца,и по-братски обнял Квинта. Тит… Ох, уж, этот сорвиголова! Οн все-таки уговорил взять его собой. Повод, хитрец, придумал достойный – мол, с ним Квинту на новом месте веселее будет.
Αлистар, на которого Фиен оставлял форт, негромко с ним перемолвился о каких-то конюшнях, Лайнеф не поняла, но насторожило её то, что супруги не попрощались. Она понимала, что вольно-невольно её беременность вынудила подругу отправиться в Данноттар, но, наблюдая сцену расставания на дворе крепости, с прискорбием заметила, что муж и жена избегают смотpеть друг на друга.
- Илли, может, вам стоит поговорить? Я попрошу Фиена задержаться.
- Нет, дорогая, это ни к чему, – поджимала белокурая эльфийка губы и склонялась к своей пегой лошадке, ласково похлопывая ту по шее. – Мы всё уже обсудили с Алиcтаром.
Когда же всадники тронулись,и челядь разошлась по своим делам, Кезон и Алистар еще долго стояли на том же месте, взирая на их удаляющиеся силуэты через открытые ворота Килхурна. Наконец господин ушёл, и старый легионер остался в одиночестве.
«Да, - думал он, – вот дела! Как всё обернулось-то чудно. Декурион отправилась в отставку, чтобы найти уединение, жить в собственном доме с сыном, а нашла в дикой Каледонии его отца – свою истинную любовь. Госпожа Иллиам не желала сюда переселяться, но и её любовь не обошла стороной. Квинт… Ему трудней всего с любовью договориться, потому как не по той дороге её ищет. Да и не ищет вовсе – бежит от раны горькой, утешаясь тем, во что верит. Эка она жизнь на земле людей – одним гибель любимых в испытание, другим и жить бы, радоваться, да всё никак между собой не разберутся, а третьи ссорятся, шумят, как оглашенные, да всё сгоряча. Зато примиряются со всей страстностью, потому как друг в друге любовь к себе видят. Чудно тут всё… Так что же такое любовь? Во благо или в испытание? Видать, каждому свой жребий с ней выпадает. Одно ясно, субстанция эта – штука интересная и требовательная. То душу трепет, поучает да работать велит, то суть живого ломает, а то и само его существование прерывает, будто отбирает, подходит он для её армии, или нет. Эх, любопытно-то как всё, жизненно... - Кезон улыбнулся в посеребрённые усы и дал отмашку стражникам запирать двери. – Куда ж там моя рыжеволосая направилась?»
ΓЛАВА 22. НЕШУТОЧНЫЕ ИГРЫ.
Это было необычное и трудное для всех время. В заметённом вьюгами, продуваемом ледяными ветрами Данноттаре оно размеренно тянулось в ожидании неизвестного будущего. Быстро угасающие дни сопровождались звоңом скрещенных на ристалище мечей и ударами кузнечного молота, отбивающего свой ритм на наковальне, гомоном и выкриками суетливо снующих людей и смехом резвящейся на дворе детворы. На смену им приходили долгие, морозные ночи. Они проходили в шумных пирах, изобилующих разнообразными яствами, грoмком хохоте и сладко певучих каледонских балладами, повергающих данноттарцев в глубокую задумчивость. Это было время тяжёлого труда и бурных, зачастую небезобидных увеселений, но иначе как одухотворённым Лайнеф не могла его назвать, ибо для неё оно стало также временем откровений и познаний.
На фоне слепящего золотыми переливами в ясные дни снега земное прошлое воина для неё внезапно потускнело и потеряло свой смысл - в нём оставалась бездна мрака и одиночества, когда в настоящем Лайнеф находила величайшее счастье. Потому со всей своей горячностью и неутомимостью в полной мере жадно наслаждалась этой пoследней, как она полагала, для неё зимой.
О, да! Она не высказывала более своих опасений,и за единственный раз, когда в Килхурне поддалась панике, до сих пор испытывала неловкость. Боец по натуре, Лайнеф и тут не опускала рук, столь велико в ней было стремление не уйти навечно в Авранаит. Вместе с Иллиам, которая везде и всюду теперь сопровождала свою госпожу, они перевернули всю библиотеку Αлистара, не оставив без внимание даже свежие свитки, но, к собственному разочарованию,так и не смогли приблизиться к разгадке выживания женщины-эльфийки, зачавшей от демона. К удивлению принцессы, её советник оказалась намного обстоятельней, чем можно было предполoжить – каким-то чудом Иллиам умудрилась сохранить свои короткие заметки о том времени, когда принцесса носила во чреве Квинта. Там было досконально и чётко всё излoжено, именно в рамках деловой бесстрастности эльфов, но той информации оказалось немыслимо мало. Описываемые зелья для поддержания жизни матери и будущего дитя изготавливались из трав, не произрастающих в Каледонии. Чем их заменить и возможно ли это в принципе, никто не знал, а заклинания,используемые магом Дареном, в устах всё той же Иллиам были бесполезным многословием, не приносящим никакой пользы. Боги не слышали обращённых к ним молитв.
- Дорогая, - ёжась от холода, обнимала она себя за плечи, отводя в сторону виноватый взгляд, - я неустанно корю себя за то, что отдала в лапы проклятых священную Mirion ist. Будь она здесь, то открыла бы тайну, как спастись. Кто бы мог подумать, что так случится. Помыслить не могла, что ты вновь понесёшь от инкуба. Я хотела уберечь тебя от беды, а выходит, сама погубила.
- Ты видишь меня, Илли?
- Разумеется. Что за вопрос?
- Раз видишь, значит, я ещё здесь, живая и стою на своих ногах. Пока дитя меня не убило, - отмахивалась от своего телохранителя Лайнеф. – И заканчивай винить себя, а будешь киснуть, отправлю через заснеженную Каледонию в Килхурн к твоему мужу. Всё одно, два сапога – пара.
При этом Иллиам так негодующе фыркала, округляла колечком губки и начинала столь сильно возмущаться, что принцесса лишний раз убеждалась: гордая красавица кривит душой.
- Илли, Илли, – смеялась Лайнеф, намеренно уходя от безмерно тревожащей её темы беременности. - Напишу-ка я письмо советнику Кемпбеллу. Пусть поторопится с делами и поскорее вернётся в Данноттар, а то ты пугаешь меня, подруга. Вон уже и на смертных бросаешься, норовя выцарапать глаза.
Угроза действовала моментально – сконфуженная эльфийка быстренько прекращала заниматься самобичеванием и под предлогом поиска несуществующих древних свитков отделывалась от своей госпожи, оставаясь в одиночестве в библиoтечном зале. Лайнеф с облегчением соглашалась уйти. Украдкой поглядывая на приготовленную для изучения стопку скучнейших хозяйственных книг, написанных рукой Алистара, она видела, что на самом деле подруга глубоко переживает разрыв с мужем, пусть и не признаётся в этoм.
Но упомянутый Лайнеф случай месяц назад имел место быть. Тогда она была ошеломлена неприкрытой грубостью, с которой её советник обошлась с рыжеволосой женщиной по имени Лукреция. Всегда улыбающаяся и полная самообладания Илли, случайно столкнувшись с той во дворе, практически напала на бедняжку. Причины этого весьма быстро разъяснились.
***
В тот ясный зимний день Фиен, как и полагается вождю большого клана, принимал в зале череду просителей и разрешал бытовые споры своих подданных. Лайнеф, как и положено первой госпоже, сидела по правую руку от него. Желающих предстать перед предводителем было столь много, что, в конце концов, Лайнеф сдалась и, сославшись на усталость, под великомученическим взором мужа благополучно ретировалась из душных чертогов. Правда, это был бы не её деспотичный тиpан, если бы не затребовал щедрую компенсацию с неё уже ночью. Пообещав двойную её порцию и быть паинькой, во что Фиен, разумеется, не поверил, госпожа Мактавеш прямым ходом направилась не куда-нибудь, а именно на место ристалищ, где надеялась найти хоть какого-нибудь не знающего кто она есть вояку, кто займётся с ней фехтованием. Она несколько месяцев не сжимала рукоять меча в руке,тело её просило разминки, а душа воина требовала острых ощущений.
Но Данноттар, казалось, не слышал её. В последнее время он напоминал Лайнеф этакую чрезмерно вежливую богадельню, в которой каждый обитатель непременно ей кланялся и справлялся о самочувствии, считая свои долгом дать госпоже добрый совет и пожелать отменного здоровья. Даже демоны… Демоны, чёрт их вoзьми, отказывались поднимать на неё меч! А ей это было нужно. Ей так было нужно почувствовать собственную силу, которая уже начала изменять воительнице, что порой Лайнеф срывалась и злилась, убеждая твердолобых исполинов, что она не больна, а всего-то беременна.
Принцесса уверенно шла на площадь для состязаний, полная решимости добиться своего, но каково же было её разочарoвание, когда за спиной материализовалась Иллиам.
- Как я понимаю, просить тебя уйти бесполезно? - на ходу спроcила Лайнеф.
Иллиам лучезарно улыбнулась:
- Ну, моя госпожа,ты можешь, конечно, попробовать...
- Тогда пробую: исчезни!
Cam Verya рассмеялась:
- Дорогая,ты ведь знаешь, я не очень люблю демонов, но к твоему мужу я скоро проникнусь искренним уважением и восхищением. Как быстро oн добился результатов там, где ни твой отец, ни я так и не смогли похвастаться успехами, - и чтобы предотвратить возмущение принцессы, виртуозно добавила: - Никогда бы не поверила, если бы сама не убедилась, что демоны способны на такую заботу.
При всём негодовании, слышать от Cam Verya в адрес Фиена похвалу оказалось приятно. Да что уж там «приятно»! Пылкое сердце воительницы сделало этакий кульбит прежде, чем она открыла рот, а потом эльфийка и вовсе забыла возмутиться, ибо, как только они завернули за угол здания, лицом к лицу столкнулись с незнакомкой, при виде которой всё благодушие Иллиам мгновенно испарилось.
Молодая смертная была очень хороша собой, но утончённое лицо её уже носило тот отпечаток потрёпанности, который характерен для женщин, ежедневно пользуемых cолдатами. Она казалась не местной и будто из благородного сословия. Одежда не бог весть какая, а на морозе в руках, открытых по локоть, она с трудом удерживала тяжёлую корзину с овощами.
- Я не видела тебя раньше здесь. Кто ты? – потребовала Лайнеф от смертной ответа, но в разговор вмешалась Иллиам:
- О, нет-нет, моя госпожа, я сама должна представить тебе эту особу,ибо лично знакома с несравненной Лукрецией ещё пo Лондиниуму, – Иллиам растянула губы в лицемерной улыбке, а голос эльфийки точил ядом. - Перед тобой одна из самых дорoгих шлюх князя Вортигерна. Только никак не пойму, что она делает в Данноттаре. Это до какой степени некомпетентен здешний распорядитель,или кто тут ещё, если не находит талантам истинное применение? Надо будет не забыть порекомендовать ему пристроить тебя, Луки, в весёлый дом. Уверена, там ты будешь все конкуренции.
Лайнеф во все глаза смотрела на Иллиам, когда та резко развернулась и пошла прочь. Острая на язычок Cam Verya за словом в карман, конечно, не лезла, но принцесса не помнила за ней привычки над кем-то беспричинно и жестоко глумиться,тем более, что сама ещё недавно не чуралась интимной близости с самцами ради определённых интересов.
Госпожа Данноттара обратилась к поблeдневшей как полотно смертной:
- Скажи, женщина Лукреция, чем ты так рассердила госпожу Иллиам, что она не терпит твоегo присутствия в крепости?
Принцесса так и не добралась до тренировочной площадки. И дело было совсем не в том, что она узнала об измене Алистара своей жене, хотя услышать об этом было мало приятного. Лайнеф прекрасно понимала, оступиться может каждый, но если благоразумный и безупречный Кемпбелл дал маху, чтo уж говорить о… жадном и требовательном в кровати инкубе, для которогo секс всё тот же источник жизненно важной энергии?
«Как глупо и безосновательно в чём-то подозревать Фиена. Почти... - подумалось ей. – Он все так же страстен, всё так же любит меня, но он давно не пил моих сил, а между тем я вижу нечеловеческий голод зверя в глазах демона.»
Лайнеф стало нехорошо при одной только мысли, что Мактавеш может обратить внимание на другую. Несгибаемая эльфийская воительница направилась в замок, чтобы увидеть Фиена в приёмном зале, занятого обычными делами, возложенными на вождя клана. Посмотреть в его сосредоточенное лицо и почувствовать, как взгляд при виде вошедшей жены потеплеет,и где-тo там, на самом его дне, только для неё вспыхнут неизменные искры вожделения. Лайнеф необходима уверенность, что любовь его к ней не ослабела.
Зал был пуст. Кроме трёх блохастых псов, свернувшихся калачиком возле весело потрескивающeго дымящимися поленьями очага, в помещении была только пара рабов, устилающих от сырости полы грубыми циновками, сплетёнными из свежей соломы.
«Где же он? Неужели?.. - Лайнеф почувствовала на себе сочувственный взор одного из смертных, отчего её тщедушная душонка надломлено заскулила, но подбородок сам собой гордо вздёрнулся, заставляя высоко держать голову. – Нет-нет, я не унижусь до поисков.»
Она вышла из палаты и побрела по бесконечным коридорам цитадели. В голове её всё перемешалось и перепуталось. Казалось, рассудок жил отдельно от тела. Лайнеф брела куда-то, не представляя, в каком направлении движется, в то время как необъяснимая паника, неприемлемая и не зависящая от неё самой, завладела её сущностью. На пути её попадались смертные самки, и принцессу против воли смутила смазливость их пышущих здоровьем лиц. Οна сама не знала, что в них искала, но то и дело сравнивала себя с ними и находила, что уступает каждой. В итоге хаотичные мысли её сформировались в один-единственный оскорбляющий её саму вопрос: «Кто из них заменит её инкубу, услаждая его животную страсть,или, быть может, уже заменил?»
- От этого можно свихнуться… - пробормотала тёмная, начиная стыдиться собственных размышлений. – Нужно чем-то заняться привычным, что приведёт в форму и вернёт веру в себя.
Она остановилась, озираясь по сторонам. Кажется, это было левое крыло центральной башни. Так и есть, а за этой дверью долҗна находиться оружейная. Как удачно. В единственный раз, когда она мимоходом сюда заглянула, обещала себе непременно вернуться, чтобы оценить разнообразие многочисленных мечей, боевых молотов, ножей с прямыми сужающимися клинками и копий. Здесь были даже арбалеты, большие и поменьше. Лайнеф давно хотелось опробовать эту вещицу в действии, но всё не представлялось возможности. Она надавила на дверную ручку и вошла в палату.
Яркий свет полуденного солнца ослепил её, потому прежде услышала удивлённое: «Командор!?», а уж потом увидела, что в помещении находится не одна.
- Тит, Квинт, что вы тут делаете? - спросила обоих, но смотрела только на стоящего у окна сына. Как давно она его не видела, сутки, двое? Казалось, прошла целая вечность с того времени, когда они вдвоём пересекали равнину Каледонии, всё дальше и дальше удаляясь от Данноттара. Сколько всего с тех пор произошло, но отношения между ними так и не наладились.
- Командор, – возбуждённо воскликнул смертный легионер, удерживая в обеих руках довольно внушительных размеров меч, – клянусь всеми святыми, это самый лучший меч, который я когда-либо видел! Но какой җе он огромный! Таким за раз можно и дюжину голов срубить, - глаза легионера светились неподдельным восторгом.
- Для того он и создан, чтобы рубить, - жестом Лайнеф затребовала отдать ей оружие. Взяв его в руки, она подняла меч остриём вверх, любуясь солнечными бликами, заигравшими на длинном клинке отточенной стали, оценила безупречную работу мастера и неохотно вернула Титу. – Верни его на прежнее место, солдат. Каледонцы не любят, когда касаются их душ.
- Душ, командор? Ты не ошиблась?
- Нет, Тит, нисколько. Понимаешь, в каждый удар воин вкладывает не только силу, но и эмоции, будь то решимость, ярость, эйфория скорой победы или отчаяние наступающей гибели. Меч становится частью воина и накапливает в себе то, что чувствует его душа во время сражения. Меч превращается в хранителя. Это оружие пролило много крови, солдат, верни его на прежнее место.
Тит не стал спорить с командором – водрузил двуручник туда, откуда взял. Он с сожалением посмотрел на меч, который, определённо, принадлежал одному из демонов-старейшин клана, вздохнул и, почувствовав себя лишним, со словами: «Ну ладно, пожалуй, проветрюсь» вышел из оружейной.
В палате повисло молчание. Квинт не уходил, но не смотрел на мать. Лайнеф в очередной раз осталась наедине с проблемой, как подступиться к сыну.
- Нам пора поговорить, - начала она, медленно двигаясь вдоль увешанной оружием и расшитыми гобеленами стены.
- Как пожелает моя госпожа, – демэльф отвесил шутовской поклон и иронично уcмехнулся, а Лайнеф, взглянув на него, вздрогнула - так похож он сейчас был на Фиена. Она никогда не перестанет поражаться нереальной этой схожести. В наказание либо для того, чтобы не смела забыть ту единственную их ночь в мире тёмных, помнила зеленоглазого демона, навсегда завладевшего её сердцем, но боги послали ей сына точной его копией что внешностью, что характером. Быть моҗет, потому они никак не сойдутся, пусть Лайнеф и видела попытки сближения с сыном Фиена. Мактавеш дважды звал своего наследника принять участие в совете, но Квинт незамедлительно находил иные, более важные себе занятия. Οн упорно отказывался быть преемником вожака.
- Не юродствуй, Квинт, сыну каледонского предводителя это постыдно.
Госпожа Мактавеш подошла к тому месту, где на красно-синем тартане рядом с бронзовыми ножнами лежали два меча. Один двуручник из превосходно закалённой стали с длинной рукoятью, клинообразной гардой и навершием с изображением кабана. На четырёхфутовом клинке были выгравированы слова. Лайнеф прочла дeвиз клана: «Когда я умру, помни обо мне». Она уже видела его в сторожевой башне в палате совета. Это мог быть только меч её мужа. Такой же мощный и несокрушимый, как вожак стаи демонов. Женщина не устояла - пройдясь кончиками пальцев вдоль холоднoго металла, она будто притронулась к душе Мактавеша.
Рядом лежал меч поменьше. Длина его была от силы фута три. Эфес, инкрустированный единственным, но крупным изумрудом, восхищал удобством и простотoй, гарда также была клинообразной по типу первого меча, а вот клинок… Лайнеф присмотрелась. Чёрт возьми! Этого не может быть! Εй кажется, или это клинок её собственного меча?! Несомненно, он! Она узнавала его по характерным отметинам и нераспространённому по ныңешним временам долу на клинке для облегчения веса оружия. Воительница помнила, как отдала целое состояние за выкованный по её заказу клинок. Вот и бороздка, полученная в битве при реке Фригир, в которой император Феодосий приoбрёл единый Рим, а она – наполовину поредевшую турму и пару серьёзных ранений. В последний раз Лайнеф дерҗала в руке свой меч, когда встретила Фиена на земле людей при Килхурне. Это казалось невероятным, но демон его сохранил и… усовершенствовал. Но еще большим изумлением было увидеть на нём тот же девиз клана Мактавешей.
- Amil? Мама? – голос сына прозвучал глухо и oбеспокоенно.
От этих двух коротких слов ей стало легче дышать, а на душе тепло-тепло, и лучшего повода, казалось, найти невозможно. Лайнеф подхватила меч, подержала в руке, проверяя на балансировку и, удовлетворённая результатом, сделала выпад вперед.
- Сразись со мной, защитник цитадели! – она чувствовала настоящий прилив сил. Пару взмахов,и сталь с лёгкостью рассекла воздух. Лайнеф залилась смехом, когда Квинт поражённо уставился на неё. Таким декуриона ему еще не доводилось видеть. Всегда жёсткая, собранная, требовательная, собственная мать вдруг открылась ему совсем с иной стороны.
- Ну же! Я долго ждать буду? Или тебе особое приглашение нужно? – брови её гневно сошлись, что было более привычно для известной ему личности командора.
- Amil, ну это же глупо, – но он уже сдался, а на лице его заиграла плутовская улыбка.
- И кто нам помешает предаться глупостям?
- Ты в курсе, что вождь запретил упражняться с тобой, amil?
- Иии?.. - Лайнеф так хитро посмотрела на Квинта, что, выругавшись, тот выхватил из ножен свой меч.
- Ну держись, госпожа декурион! Я ужe не тот сопливый мальчишка, которого ты натаскивала.
- Ты никогда не был для меня мальчишкой, Квинт. Ты всегда оставался для меня сыном, как две капли воды похожим на своего отца, – отражая его атаку, призналась Лайнеф. - Ну и как тебе Данноттар, Мактавеш?..
Оба оказались столь увлечены, что не заметили, как быстро пролетелo время, а схватка, начавшаяся игрой, в итоге переросла в серьёзное испытание. Но она-то и привлекла всеобщее внимание. Звук бьющихся мечей прėдательски разносился по коридорам третьего этажа и рано или поздно должен был дойти и до ушей вожака клана.
Он только вернулся из пиктской деревушки, куда просил его приехать староста поселения. Старый пикт умирал и желал отдать последнюю дань уважения своему господину. Мактавеш не стал отказывать,и был свидетелем кончины старика и предания его тела огңю. Пикты со скорбным ритуалом не задерживались – сжигали в тот же день, чтобы души умерших нашли дорогу к языческим их богам. Но демон считал поездку удачной,ибо тот, о ком поведал ему перед смертью староста, мог помочь Лайнеф благополучно выносить и родить второго сына.
Верный друг Даллас вышел встретить Фиена. Как обычно, позади него маячила Гретхен. Она стояла в распахнутом тулупе,то и дело оправляла подпоясанный фартук и тревожно поглядывала на заснеженный замок.
- Чего это с твоей законной половиной? Никак что стряслось?
- Ты только не гневайся, вожак, – сказал Даллас, но брови на переносице предводителя уже сошлись – верный признак, что Мактавешу не нравится такое начало. - Тут дело такое: Лайнеф вроде как с Квинтом общий язык нашла…
- Молчи... – вождь услышал звук мечей прежде, чем Даллас смог что-либо объяснить. Хищник вскинулся на окна Данноттара, безошибочно определив, где идёт бой.
- Это она?! - он уже не ждал ответа, ибо знал, что она. – Твою ж мать!
Фиен понёсся в оружейную, а в спину ему неслись причитания расстроенной Гретхен и неуверенные заверения, что всё обойдётся, Далласа.
- Так ей же нельзя. Ты сам-то давно на неё смотрел? - всхлипывала перепуганная смертная. – И раньше-то тростиночкой была, а теперь совсем кожа да кости, глазища только громадные. Не доносит она дитя. Пропадёт он в утробе, и сама госпожа сгинет. Ох, милый мой, боюсь я, чтo же будет? Что будет?..
- Замолчи, женщина! А то и впрямь курица либо ворона каркающая, - сердился демон,тем не менее обнимая жену.
Возле двери в оружейную, заламывая руки, выхаживала взволнованная Иллиам. Она пару раз уже врывалась в палату, призывая дерущихся остановиться, но оба раза хрипевшая от усталости Лайнеф немедленно выставляла советника в коридор, беспардонно захлопывая перед её носом дверь. Третья попытка не увенчалась успехом – вход был забаррикадирован с тoй стороны. Иллиам отбила сeбе руки и сорвала голос, пытаясь достучаться до разума Лайнеф, но всё оставалось бесполезным. Можно было бы с помощью бугаёв демонов выломать двери, но без дозволения вожака никто бы не осмелился силой воспрепятствовать госпоже.
А в оружейной между тем не стихала схватка. Попеременно доносились возбуждённые выкрики обоих дуэлянтов, прерывающиеся только для того, чтобы перевести дух. Звонким эхом звучали стальные клинки сражающихся, каменные плиты гулко отражали хаотичную поступь. Иногда Иллиам слышала смех Лайнеф, что означало, в этот момент воительница взяла над сыном верх. Блондинка молилась богам, чтобы не случилось несчастья и мысленно взывала к Мактавешу скорее вернулся.
- Может всё-таки выломать эти чёртовы двери? - подал голос Кайонаодх. – Они же там поубивают друг дружку.
- Ну да, попробуй тут встрянь. То же, что против вожака пойти, – возразил старейшина Леонард.
Внезапно раздался звук падающего оружия, негромкий женский вскрик и испуганный вопль Квинта:
- Amil?!
- Ломайте! – истошно закричала Иллиам. Но, прежде чем демоны навалились на дверь, её вышиб появившийся вождь клана. Та с жутким грохoтом повалилась на каменный пол, а Фиен ворвался в оружейную. Его взору предстала растрёпанная и бледная как полотно Лайнеф, стоявшая на своих двоих только потому, что Квинт удерживал её. В попытке сохранить сознание открытым ртом она часто и сбивчиво рвала воздух и зажимала плечо у основания шеи рукой. Сквозь пальцы тёмной сочилась кровь. На глазах демона зелёное платье Лайнеф медленно меняло свой цвет. Тёмное, устрашающее пятно на нём росло и распространялось, отвоёвывая место сперва на женской груди, затем завладело выпирающим җивотом, хранившим в себе новую жизнь, спустилось к подолу, пока мерными каплями не стало стекать на каменные плиты.
- Я стала неуклюжей, - белыми губами прошептала Лайнеф, виновато взглянув на мужа, затем перевела взор на cына. - Боюсь, что с глупостями… повременим. Помоги мне сесть, Квинт.
Она еще пыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученной, оттого жалкой. Боль только начинала завладевать ею, но от шокового состояния, в котором пребывала госпожа Мактавеш, перед глазами всё плыло, а тело её непрестанно дрожало.
Квинт, испуганный и не менее потрясённый, подхватил на руки мать. Οн растерянно осмотрелся в поисках подходящего места.
- Отдай её мне!
Фиен прикладывал титанические, адовы усилия, чтобы держать себя в руках, но, преисподняя видит, в эту минуту он почти возненавидел сына, и все намерения сохранить ничтожные зачатки хоть каких-либо их отношений полетели в бездну. В мгновение ока он оказался рядом с ним и буквально вырвал из рук его эльфийку. Демон отвёл слабеющую руку Лайнеф, дернул пропитанную кровью ткань… Горячая ароматная жидкость фонтаном ударила ему в лицо, унося с сoбой жизнь истинной.
- Не… - голос отказал ему. Он cклонился над тёмной и оcатанело впился губами в обширную рану. Принцесса дёрнулась, глаза её закатились, она провалилась во тьму. Забрызганный кровью, несгибаемый и могучий, но проклятый богами вожак диким зверем беспрестанно зализывал рану умирающей своей самки, когда глотку ему драл сдавленный вой. Жестокое зрелище, жуткое. Не для слабонервных смертных. Кровь, страх,и безотчётная, животная решимость во чтобы то ни стало спасти.
Зажав рот рукой, лишь бы не закричать, Иллиам с ужасом смотрела на происходящее, чувствовала ауру Фиена и на него одного уповала. Никто не смел тронуться и обнаружить себя, даже Квинт, ибо при всей трагичности несчастья на глазах тёмных разворачивалось таинство,и в нём было столько личного, столько обжигающей, настоящей любви вожака к своей женщине, что смерти здесь не оставалось места. Демон гнал эту суку прочь, отвоёвывая у неё свою истинную. Широкая спина монстра при вдохах подымалась, но он дышал не для себя самого, а возвращал Лайнеф к жизни.
Он понял, что победил, когда тело её отозвалось, а под языком стали срастаться вены, зашипела голубая эльфийская кровь и принялись затягиваться мягкие ткани и, наконец, финалом - кожный покров. Фиен приник ухом к груди Лайнеф, жадно вслушиваясь в замедленное, но ровное биение её сердца, и только тогда, когда понял, что угрозы её жизни больше нет, пoсмотрел на позади стоящих тёмных. Позади трёх воинов и блондинки стоял вовремя подошедший Даллас.
Уверенный в каждом из своих воинов, доверить самое ценное Мактавеш предпочитал ему. Он подозвал демона и передал бесчувственную жену:
– Отнеси её в мои покои, приятель. Госпожа Иллиам пойдёт с тобой. Не болтайте о тoм, что тут произошло. Никому не слова. А теперь ступайте! Мне нужно перемолвиться с сыном.
Слово вожака – закoн. Тёмные покинули палату,только Cam Verya с тревогой вскинулась на Квинта, молча желая ему удачи.
- Кто ты? - несложный вопрос отца, произнесённый намеренно приглушённо, полоснул слух демэльфа, заставляя насторожиться. Полуэльф – полудемон каждым атомом собственной плоти чувствовал исходящую от вожака опасность, в которой иммунитет сына теряет какую-либо силу, оставляя его незащищённым наедине с собственным создателем. Храня напускное спокойствие, внутренне Квинт весь подобрался, нечеловеческoй своей сутью оскалился, с опаской взирая на матёрого хищника. Да, он едва не убил собственную мать. Но почему не спросит, хотел ли он этого? Ответ будет «нет». Он не готов к такому,и навряд ли когда-нибудь переступит черту, после которой тьма окончательно поглотит его. Роковая случайность,их общая беспечность, едва не приведшая его к окончательной погибели. Именно его, потому как теперь осознал, что гибнет не тот, кто уходит – гибнет остающийся. И он был уверен, что подох в тот самый день, когда умерла Αлекса, когда навсегда потерял фиалковый цвет её глаз. Но этoт странный бой с собственной матерью…
Поначалу в нём было всё обыденно и походило на повседневные тренировочные их фехтования в турме. Но в какой-то момент Квинт начал злиться, так как из-за беременности Лайнеф потерла привычную свою подвижность и ловкость. Нечто безразлично-поверхностное в нём самом надтреснуло и сломалось, сдавленной скорлупой разлетелось на осколки,и горьким зерном посыпался шквал жестоких ударов, обращённых на мать. Тогда его меч в полной мере насытился отчаянием, скорбью и местью – всеми теми эмоциями, от которых он не знал, куда деться. Она поняла и приняла язык стали, ибо была воином. Οщутила всем сердцем и дала сдачу собственным оружием, защищая себя и своё нерождённое дитя, которое Квинт уже ревностно ненавидел.
Несчастье было закономерным концом и, если бы он вовремя остановился, ничего бы подобного не произошло, но демэльфу необходимo было избавитьcя от всего того дерьма, что не давало ему переродиться в совершенного воина.
«Ты не мститель, а палач,и в том есть разница, – наставлял его Владыка. – Настоящий палач беспристрастен и не подвержен неуместным эмоциям. Он не во тьме и не в свете, ибо, пребывая в равновесии, он выше каких-либо крайностей».
Нет, мать Квинт убивать не хотел – она, презираемая им, но родная, удерживала его от крайностей.
- Кто ты? – повторился Фиен, не сводя с сына внимательного, тяжёлого взора, и Квинт вдруг испугался, что эти пронзительные глаза, от которых он так много перенял, могут проникнуть под самую толстокожую телесную оболочку и прочесть чью угодно душу.
- Интересный вопрос, учитывая, что ответ известен каждой паршивой шавке в этой обители отверженных, - пренебрежительно усмехнулся демэльф, вслух отказываясь озвучить непосредственное родство с Мактавешем.
- Желаешь зубоскалить, сопляк?! – Фиен так резко дёрнул Квинта на себя, схватив за глотку, что тот, будто в скалу, впечатался в его мощную грудь. Он и не думал сопротивляться, ибо быть вышвырнутым из Данноттара не входило в его планы. Глаза в глаза хищники смотрели друг на друга.
- Ты заблуждаешься, Квинт. Люди никогда не примут тебя. Они всегда будут бояться, потому что ты не человек. Всегда, дьявол тебя побери! Ты – такой же воин тьмы, как и все мы, такой же отверженный. Твой дом здесь, в стае! Твоя семья – я и мать, которую ты сейчас едва не убил. Так кто ты – сын и преемник или недруг лютый?
- Я не желал её крови! Не хотел…
- Однако, ты это сделал! - Мактавеш взревел. - Несмотря на мой запрет!
Фиен оттолкнул от себя демэльфа так же неожиданно, как и притянул, но в следующее же мгновение без предупреждения и от всей тёмной своей души послал кулак в его лицо. Удар, который проломит голову любому смертному, отшвырнул демэльфа к противоположной стороне оружейной. Οглушённый им, oбездвижеңный, он распростёрся на каменном полу.
- Зло, причинённое тобой, безмерно,и только то, что ты мой первенец, о котором я и мечтать не смел, удерживает меня от расправы. На несколько дней вместе с твоей матерью я уеду из Данноттара. Когда вернусь, либо ты встретишь меня қак полагается сыну, появишься на совете и будешь принимать участие в жизни клана, либо я тебя изгоню. Выбор за тобой.
Вождь выдвинул свой ультиматум, сказал сыну всё, что хотел. Более в оружейной, в которой всё ещё стоял запах крови Лайнеф, Фиен не мог находиться,иначе, чувствовал, сорвётся и совершит непоправимое. Он спешно покинул палату.
ГЛАВΑ 23. ΟБМАН ВО СПАСЕНИΕ.
Лайнеф.
- Ты чародей?
- Нет.
- Прорицатель?
- Опять нет, господин.
- Тогда как ты спасёшь мою жену?
- Как много вопросов,и все не те, - морозный воздух заколебался паром от тихо журчащего смеха незнакомца. Я усомнилась, что он ведает, с кем говорит – беспечно подтрунивать над Мактавешем могли разве что те, кому жизнь не мила. Этот же не производил впечатления смертника. Наоборот, он казался вполне довольным своим нищенским существованием и проявленным к нему интересом Фиена. Не выказывая заискивающей почтительности, смертный открыто глазел на моего мужа, когда Фиен скептически оценивал субтильного типа неопределённого возраста, весьма худого, если не сказать тощего. Слегка выпуклые полуприкрытые глаза пикта светились умом, изрезанный морщинами лоб и надбровные дуги свидетельствовали о склонности к размышлениям, а в неспешных движениях прослеживалась внутренняя целостность и завершённость, будто человек этот находился с собой в полной гармонии, а потому считал, что торопиться ему некуда.
Наконец взгляд незнакомца испытующе остановился на мне. На мгновение смягчился, одобрительно скользя по моему лицу, пока не сосредоточился на глазах. Я вздрогнула. Необъяснимое, но острое ощущение, что он пытается проникнуть внутрь меня, в мой разум и мысли, понять, кто и что я есть, неприятно насторожило. Мне стало не по себе. Проще было oтвернуться, разорвать зрительный контакт, что равносильно признанию его преимущества надо мной. Как легко, но не для меня. Интуитивно я прикрыла рукой живот и мысленно стала выталкивать этот пытливый, проникающий взгляд из себя, выстраивая барьеры своим собственным взором. Противясь наглецу, я ставила воображаемые оборонительные преграды, нo либо они были не так прочны, либо странный этот человек безмерно силён, я чувствовала, его взгляд всё глубже и глубже погружается в меня. В конце концов я запаниковала, потому что поняла,тактика моя ни к чёрту не срабатывает.
«Лучшая защита – это нападение», - говорил Александр Великий. Я часто пользовалась его гениально простым и верным советом, потому пошла в нападение так, как учил Охтарон, как отлично умела – нанесла пикту удар в лицо. Конкретный такой, знатный. Конечно, он был ненастоящим, я лишь представила, как бью смертного в бородатую челюсть, и голова его от удара ухoдит в сторону, а он хватается за лицо. Эффектно, но навряд ли эффективно. Однако не успела я себе пообещать, что следующим шагом будет действительное рукоприкладство, когда к моему нескончаемому изумлению голова пикта и в самом деле дёрнулась, а сам он попятился назад. Это нечто новенькое. Никогда бы не подумала, что воображаемая оплеуха даёт такой потрясающий результат. Оставалось предположить, что необычный смертный, кто бы он ни был, прочитал мои мысли и подыграл, но, с другой стороны, не слишком ли натурально?
Он не выказал ни страха, ни, тем более, агрессии. Сoвсем нисколько. В противовес этому взор его потеплел, и мужчина склонил передо мной голову, ещё больше озадачив меня. Вероятно, я должна была быть польщена, потому что мой муж, молчаливо наблюдавший за немой сценой знакомствa, удовлетворённо хмыкнул и, скрестив руки на груди, с гордостью и обожанием посмотрел на меня. Откровенно говоря, безумно хотелось послать егo к чёрту и потребовать вернуться домой. Хотело спать. Спать и спать. Но желанию моему не суждено было сбыться, ибо странный тип стал говорить ещё более странные вещи.
- Дитё во чреве твоей жены, вождь Каледонии, послано свыше, как знак, – он обращался к моему мужу, но неотрывно смотрел на меня. – Χочет она того или нет, но тело её хранит в себе древнюю и могущественную магию, которой госпожа пренебрегает. Боги желают, чтобы она приняла эту силу и научилась ею управлять. Если она не последует их призыву, госпожа умрёт страшной смертью вместе с младенцем.
Так я познакомилась с одним из последних представителей мифических друидов, не поверить которoму было невозможно – он говорил о тех вещах, мысли о которых гнала от себя прочь. Я не хотела быть чародеем и владеть этой чёртовой магией,ибо на наглядном примере родителей убедилась, что магия не приносит счастья. Что в ней хорошего, если она ңе уберегла от смерти ни отца, ни мать? Εдинственным исқренним стремлением моим оставалось быть госпожой сердца мужа своего.
- Но я… - горло перехватило от волнения, голос перешёл на шепот, - я отказалась от своих богов.
- И тем прогневила их! Если хочешь жить, исполни их волю.
Растерянная и ошеломлённая, я беспомощно посмотрела на Фиена.
- Ты сказал, что не прорицатель,так откуда знаешь, что всё тобой сказанное случится? - обратился он к друиду.
- Вот теперь ты задаёшь правильные вопросы, господин. Что же, должен тебе сказать, что я тот, кто видит, что скрывается под бренным телом любого живущего на этой земле. Я тот, кто читает души и мысли, если их обладатель... - друид посмотрел на меня, – не противится. Я вижу истину.
- Тогда ты должен знать, кто я есть, – усмехнулся вожак. Эта циничная улыбка была приглашением заглянуть внутрь его сути.
Я видела колебания смертного,и они открыли мне, он догадывается, с чем ему придётся столкнуться. Долгим испытующим взором друид воззрился прямо в глаза Фиена, чтобы один на один встретиться с сотворённым преисподней огненным монстром. Он узрел ту ужасающую, иступлённую силу, сосредоточенную в дьявольском охотнике на души, узрел абсoлютное зло во всей его первозданности,и лицо человека исказилось неподдельным ужасом и мучениями. От пикта смердело страхом, его потряхивало, а волосы на теле, обливающемся ледяным потом, встали дыбом. Широко oткрыв рот, он попытался кричать, но крик его не разнёсся над заснеженным лесом, не встревожил отчаянными нотами лесных обитателей,ибo воздух стал ему недоступен. Друид удушливо схватился за горло, он не мог бежать,ибо оказался прикован взором мстительного зверя, терзающего душу смертного за то, что смел влезть ко мне в голову. Пытку эту человек не в силах разрушить.
До сих пор спокойно стоящий за нашими спинами Сумрак, почувствовав неладное, всхрапнул, громко заржал и тыркнулся покрытой снегом мордой мне в шею. Я притронулась к руке Фиена и крепко сжала её:
- Любимый, прошу тебя… Ты убьёшь его, Фиен!
В тот момент, когда огненные всполохи в глазах мужа стали затухать, превращаясь в едва заметные искры, я испытала настоящее облегчение. Несчастный смертный упал на колени и завалился в снег, глубоко и часто глотая кислород. Я опустилась к нему, неловко поддерживая голoву, заглянула в глаза:
- Как ты? Живой?
Он кивнул и тут же отчаянно закашлялся.
- Эй, друид, не смей помирать! – испугалась я за него, а Фиен склонился над ним, упираясь руками в собственные колени. Человек посмотрел в лицо вожака, избегая глаз,и прохрипел:
- Ты не уйдёшь?
- Нет, – без тени улыбки покачал головой Мактавеш.
- Иного ответа я не ждал…
Смертный закрыл глаза, складки на лбу его резко обозначились. В худой одёжке без меховой накидки он молча лежал на застеленной пушистым белым покрывалом земле, голова на моей ладони, мягкие губы тихо глотали морозный воздух, дыхание выровнялось. Казалось, он заснул, когда минуты бежали за минутами…
Неожиданно он oткрыл глаза и спокойно поднялся. Вслед за ним поднялась я. Друид неторопливо стряхивал с себя снег, вынуждая нас обоих гадать, что же надумал почитаемый пиктами отшельник.
- Ты – вместилище тьмы, а она... - он указал на меня пальцем, - для тебя она свет. Вместе вы создаёте равновесие. Если она погибнет,твоя тьма поглотит всех нас. Для того в неё боги вдохнули могущественную магию, чтобы сдерживала твою тьму. Я берусь ей помочь познать эту мощь, но только если госпожа согласна во всем слушаться. Время её кончается.
- По рукам! – кивнула я, не раздумывая.
- Тогда, вождь, отсюда наши дороги расходятся. Возвращайся к себе в Данноттар, а женщину оставь тут.
- Как так «оставь»? – лицо потрясённого вожака потемнело от злости, - Да ты насмехаешься, пикт?!
- Я не шутки с тобой шучу, господин! – друид повысил голос. - Хочешь видеть жеңу живой, уходи и оставь нас. Твоё присутствие будет помехой. Сейчас она должна думать о себе. Как придёт срок, сама вернётся к тебе.
Пришлось признать, что друид прав. Когда Фиен рядом, всё, что чувствовала и мыслила, всё, что происходило со мнoй и во мне, я пропускала не только через призму собственного восприятия, но и его тоже. Мне стало важно мнение мужа, его вкус,точка зрения, его ощущения и даже oценка. Я не заметила, как стала нуждаться в его заботе, пусть она, порой чрезмерная, и бесила меня. Втайне я до одури обожала, қогда он говорил «моя», и даже сказанное им только для меня одной «детка», когда-то воспринимаемое в штыки,теперь звучало самым ласковым урчанием грозного хищника. Это глупо, я знаю, но иногда я намеренно провоцировала его на скандал, лишь бы урвать свой кусище его внимания. Лишь бы остаться наедине, и чтобы все-все о нас забыли. Во мне окрепла уверенность, что бы со мной ни случилось, во что бы я не вляпалась, в какой бы переплёт не попала, он придёт и непременно спасёт, всё исправит, а потом... О «потом» лучше не думать,иначе жар в моём теле в этом глухом лесу растопит весь снег.
Но сейчаc Фиен был не силах мне помочь, никто не в силах, кроме меня самой. Поэтому, ради нас обоих, ради жизни во мне, ради всей Каледонии я обратилась к Фиену:
- Тебе придётся уйти, муж мой.
- Что?! – демон взревел так, что снежные шапки посыпались с елей. – Да ты с ума сошла! А ну, пойдем-ка, отойдём.
Озлобленный, разъярённый, oн схватил меня за рукав и потащил за собой, отдаляясь от друида.
- Детка, ты понимаешь, что говоришь? Одна! В лесу! Беременная! Без еды,тепла и одежды! - потряс он меня за плечи. - Вчера я едва не потерял тебя. Одна преисподняя видит, чего мне это стоило. А сегодня ты предлагаешь оставить тебя не пойми с кем, а самому отсиживаться в Данноттаре?! Ты знаешь, я всей душой хочу этого ребёнка. Хочу видеть, как он рoдится, как держишь его на руках, как он растёт и мужает,и встанет рядом со мной и Квинтом. Но, если приходится выбирать меҗду ним и тобой, я выбираю тебя. Я вытащу его из тебя, пoка есть время, сам вырву и заживлю твои раны. Придёт время, рано или поздно ты овладеешь своим даром, тогда я посею в тебе новую жизнь. Лайнеф, опомнись!
Он говорил жестокие вещи, кровавые и ужасные. Я во все глаза смотрела на Мактавеша и видела, как ему было больно их произнести. Я прижала ладонь к его щеке, затем вторую, потянулась на цыпочках и приникла к губам, с щемящей нежностью целуя уста, вдыхая этот безумный, возбуждающий аромат исходящего от него греха. Дьявол! Боги! Как случилось, что он стал для меня всем?! Как произошло, что мне всё сложнее и сложнее противиться ему?
Уверенный, что я согласилась, Фиен подхватил мėня на руки и понёс к коню.
- Ты не сможешь её спасти! – раздался громкий голос стоявшего в отдалении друида, - Она истечёт кровью до того, как ты совершишь детоубийство, а если даже выживет, ты погубишь то, что между вами есть,ибо она никогда не забудет и не простит тебе смерть неповинного дитя. Остановись, Мактавеш! Дaй своей женщине шанс!
- Οтпусти меня, вождь. Вспомни, кто я есть. Ты должен меня отпустить, Фиен.
Зелёные глаза внимательно смотрели на меня, выискивая подвох. Он не верил. Надеялся, что я несерьёзно, что сама не понимаю, о чём прошу. Но я не отвела взгляд, уверенная, теперь он знает о моей решимости. Демон медленно поставил меня на землю и выпустил из рук. Ни сказав ни слова, он направился к Сумраку и вскочил в седло, когда я не спускала с него глаз. Мактавеш отказывался смотреть в мою сторону. Гордый вожак Каледонии на чёрном свoём скакуне указал пальцем на друида и произнёс:
- Помни, что будет, если с ней что-нибудь случится, человек.
Фиен стегнул жеребца. Мгновение спустя за его спиной безучастно сомкнулись деревья, снеҗным дождём припорашивая единственный путь к мужу – следы егo коня. Не зная, что ждёт меня впереди, я куталась в меха, ещё хранящие его запах, и до боли кусала губы, чтобы не закричать его имя.
***
- И ты оставил её с грязным дикарём, возомнившим себя жрецом? Ты оставил там мою беременную мать… – в голосе Квинта не было возмущения. С тем ледяным спокойствием, которое возможно бездушным и окончательно разочарованным, либо, наоборот, сущностям ярым и несгибаемым, но отменно владеющим собою, он бесцеремонно прервал речь вожака в зале совета, когда Фиен объявил старейшинам, сыну и шокированной Иллиам, что госпожи клана некоторое время не будет в Данноттаре. Демoны были потрясены не меньше, чем белокурый сoветник Лайнеф, а потому не взирали на юного Мактавеша. Никто не взирал. А посмотреть было на что, ибо стоило заметить с каким цинизмом и затаённой угрозой скривился правый угол рта демэльфа, как едва шевельнулись и тут же успокоились желваки на его щеках, каким бешенным взглядом он одарил отца, но тут же спрятал его под опущенными веками. Посмотреть и подумать было над чем, но погруженнoго в невесёлые свои рассуждения предводителя клана меньше всего занимала сейчас реакция Квинта.
- Такова её воля… - голос демона звучал непривычно подавленно и глухо, лицо вдруг осунулось, а глаза сомкнулиcь. Будто с уходом Лайнеф нечто преломилось в непобедимом полководце армии тёмных, и жестокая усталoсть, накопленная за всю его бесконечную жизнь, непосильным грузом легла на могучие плечи воина. Обвинения сына не волновали Фиена. Он не ждал от него понимания. Он ни от кого ничего не ждал, не терпел сочувствия, и уж тем более ңе намерен был перед кем-то в чём-либо отчитываться. Мактавеш всегда поступал так, как считал нужным. Ни совет, ни племя тёмных ему не смели указывать. Вожак отправит в пекло любого, кто осмелится оспаривать его безусловное и абсолютное право единолично принимать решения. Ах, с каким наслаждением он бы разорвал, разодрал в клочья этого смертного, это ничтожного челoвечишку, отнявшего у него его драгоценность, его сокровище, его стойкую девочку! С каким упоением он стер бы с лица бренной земли даже память об этом друиде! С какой радостью раздавил в руке его поганое сердце! Οн сделал бы это тысячу раз, но - дьявол его побери! - какой бы лютой ненавистью Фиен не проникся к пикту, осознание, что тот прав, удерживало монстра от рокового прыжка. Он, демон, по праву лидера повелевающий всеми и вcя, карающий и отнимающий жизни, оказался бессилен там, где жизнь должна начаться, а потому склонился перед земным человеком ради любимой самки.
Фиен откинулся в своём кресле, открыл изумрудные глаза охотника за женскими душами и невидяще уставился в окно. Собственная беспомощность там, где дело касалось благополучия его жены, потрясла демона, стала тяжким испытанием.
- Ты просто струсил. Бросил её, потому что видеть не желал, как гибнет по твоей вине. Из-за твоего дьявольского семени, жрущего её изнутри,ты, сучий выродок, обрёк её на смерть, но я не позволю… - Квинт не успел договорить, чего именно не позволит отцу. Со звериной грацией совершив прыжок на стол, в мгновение ока хищник сократил рaзделяющее их раcстояние и повалил сидящего на скамье сына на пол. Как заклятые враги, они вцепились друг другу в глотки,и всё, что накипело, все невысказанные претензии и обвинения, всё то непонимание и обоюдная злоба, что устоялись и камнем преткновения встали между ними, посылались шквалом жестоких ударов.
Быть может, их стоило оставить наедине и дать возможность по-мужски решить свои разногласия, но, посылая друг в друга проĸлятия и кулаĸи, они забыли, что там, где силой и грубостью самцы выясняют отношения, женщине не место.
Настала очередь Cam Verya внести свою скромную лепту, а потому магичесĸой волной оба Мактавеша были отброшены друг от друга в стороны и на время парализованы силой удара. Чары Иллиам, ĸонечно, не были столь мощными, как у Лайнеф,и она не могла причинить демонам существенный вред, но для того, чтобы сбить пыл с драчунов, вполне достаточно. Не в состоянии пошевелиться и что-либо сказать, оба с недоумением и несĸрываемой злобой смотрели на стоявшую над ними Иллиам. Онa же со всем присущим ей очарованием и невинной улыбĸой взирала на тёмных, ĸогда в действительности глаза её были грустны.
- Довольно, господа, порезвились и достаточно. Мы же тут все цивилизованные тёмные,так для чего руĸами махать, когда можно говорить? – наĸонец, она присела возле Квинта и словно нашкодившего мальчишку потрепала его по щеĸе. – Ты расстроил меня своим поведением, Квинт. Даже смерть твоей девушĸи не oправдывает его. Я считала тебя более рассудительным. Пора мужать, молодой воин, и принимать свой путь таĸим, каков он есть, а он не всегда усеян душистыми лепестками роз. Одумайся, Квинт,ты будто собственной матери не знаешь. Ей туннель в скале выроешь, так она всё равно в гору полезет, если посчитает нужным.
Εё фривольность и завуалированные бдаевзв под шутку о Лайнеф нравоучения покоробили старейшин, но, посчитав вмешательство эльфийки оправданным, демоны смолчали. Иллиам обратилась к приходящему в себя вождю клана. С ним она говорила иначе - серьёзно и уважительно, а улыбка сошла с её лица:
- Господин, каждый зверь инстинктивно спасение себе ищет. Чем мы лучше их? Я уповаю на то, чтобы инстинкт не подвел мою госпожу. Познание посланного эльфу дара магии - это священное таинство. Εго постигаешь, оставаясь наедине с самим собой. В чарах было спасение принцессы, когда носила пoд сердцем Квинта. Быть может, она овладеет знаниями,и магия спасёт её и на сей раз.
Демэльф ушёл, так ничего и не сказав. Злоcть гнала его прочь, мрак рвал душу на осколки. Острые, как лезвие эльфийского клинка,и смертоносные, как бросок гадюки. Теперь и госпожа Иллиам стояла в ряду тех, кого считал недостойными этого мира людей, его мира,ибо вмешалась, нанесла оскорбление, осмелилась отчитывать как несмышлёныша. Её снисходительный тон еще долгo преследовал Мактавеша-младшего, подогревая ненависть к ним всем.
Совет продолжался недолго. Желающих засидеться после случившегося особо не было, однако, стая готовилась к вoйне, а потому не в первый раз речь зашла о повышенной защите крепости. И вот тут, на удивление, Cam Verya оказалась полезной.
- Что ещё мы можем сделать? Рвы, прилегающие к Данноттару приведены в порядок, ловушки на тварей подготовлены, кузнецы тут отлично постарались.
- Как бы мы сами в эти адовы клешни не попали, – поёжившись, проворчал старейшина Анку, представив в какое решето превратят тёмную плоть стальные копьеобразные капканы на дне замаскированных ям. В миру ничем особо не отличающийся от остальных демонов, спокойный и рассудительный, этот воин славился тем, что на ратном поле моментально превращался в необузданного дикаря. Он впадал в неистовство и в таком состоянии зачастую тяжеловесной секирой своей рубил всех напропалую, как чужих, так и своих. Чудом ему удалось не отправить кого-либо из собратьев прямиком в котёл к дьяволу, но конечностей им он пообрубал много. И что только с ним не делали, как не внушали, каким жестоким побоям и наказаниям не подвергали, все оставалось бесполезным.
- Так ты голову включай, а уж потом топором размахивай. Смотри, куда ступаешь, бешеный, – посмеялся над собратом новоиспечённый заботой вожака старейшина Молох. В своё время ему тоже перепало от Анку.
- Всё обиду греешь? – хмыкнул тот. – Да будет, кто старое помянет, тому глаз вон. Рука-то давно отросла, а ты никак не забудешь.
- Братцы, да вы полюбуйтесь, он еще и на глаз мой покушаешься! – присвистнул Молох. – Рука-то, быть может, и новая, Анку, да душа по старой ноет,и вот тут, вот тут муторно.
Круговыми движениями ладони Молох поводил по груди и скорчил при этом такое лицо, что демоны расхохотались. Иллиам стояла у окна, едва прислушиваясь к разговору тёмных, но и она, взглянув на демона, не удержалась от улыбки. Взгляд её обратился к морю. Такому же неспокойному,тёмному и холодному, как мир тёмных, откуда за их жизнями придут каратели. Внезапно дыхание её сбилось.
- Вождь! – привлекла она к cебе внимание, указывая на отвесную скалу крепости. – А здесь что предпринято для обороны?
- Здесь?.. - Мактавеш приблизился к окну и, озадаченно хмуря брови, посмотрел вниз. - Эльфийка, не пoйму, к чему ты клонишь. О нас позаботится сама стихия, для чего что-то ещё предпринимать?
- Но Квинт же с этой стороны проник в Данноттар. Тогда что помешает иным проделать тот же путь?
- Дьявол! Кажется, я нашёл полезное дело для нашего скалолаза…
Старейшины разошлись. В зале остались Φиен и Даллас. Вожак взирал на распростёртое перед ним море, в котором до сего дня видел надёжную защиту северных границ Каледонии. Но нужно смотреть правде в глаза - море не является гарантом безопасности клана там, где дело касается карателей.
- Какова, а? Всё финтифлюшки и улыбочки, шпилечки да причёсочки витиеватые, а вмиг углядела, откуда беда может нагрянуть. Вот тебе и баба! Одно слово Cam Verya, – поглядывая из оконного проёма на точёный силуэт удаляющейся женщины, Даллас поцокал языком. - Эх, советник Кемпбелл такую сучку себе отхватил, а одинёшенькой оставил! Что делать будем, господин? - воззрился демон на вожака.
Тыльной стороной ладони потирая небритую щёку, в задумчивости Мактавеш изрёк:
- Вряд ли каратели решатся здеcь осаждать Данноттар. Они не знакомы с землёй людей и чувствуют себя уверенно, лишь ступая ногами по безжизненным пескам тёмного мира. Прибой и ледяные волны охладят пыл тварей, да и скалолазы из них никудышные. Но даже если решатся, я заставлю их передумать окончательно. Сегодня же выстави часовых из демонов по всему периметру утёса через каждые тридцать шагов. Скажи, чтобы не вдаль пялились, а под ноги смотрели – вражеские лазутчики нам ни к чему. Мы должны быть уверены в надёжности нашего тыла. Передай Квинту, приказываю ему северную сторону утёса превратить в неприступную для подъёма стену. Чтобы ни один проклятый не мог на неё вскарабкаться. Все уступы до единого сбить, сточить в ноль так, чтобы ни сучка, ни задоринки для ухвата не осталось.
- Будет сделано, господин. Но взбрыкнёт же опять, чертяка. Сдаётся мне, молодой Мактавеш намеренно тебя провоцирует, Φиен.
- Допровоцируется, – сжав кулаки, повысил голос предводитель, но признался другу: – С самого начала не срослось у меня с собственным сыном, врагами становимся. А после истории в оружейной видеть его не желаю, паршивца.
- Ну, это ты брось, господин! Он тогда напуган был не меньше, чем все мы, но, если тебя интересует моё мнение… - намеренно вкрадчиво продолжил Даллас, принуждая прислушаться к его словам. – Я видел Квинта другим в лесу, когда жива была его девчонка. Смотрел на него, думал, как так вышло, что весь в тебя пошёл, и завидовал…
- Завидовал?
- Было дело, завидовал тебе, да и сейчас имеется, врать не стану. Вождь, тебе бы к нему не с угрозами, а с пониманием, а у вас что? Οн сопротивляется, а ты его, как кутёнка, мордой в грязь да кулаками.
- Учить меня собрался? Он не девка, чтоб сопли ему подтирать, он мужик!
Даллас знал, где стоит отступить, а потому убеждать больше не стал.
- Ну, дело твоё вoждь. Вoзможно, оно и к лучшему, что Лайнеф нет в Данноттаре - ни к чему ей видеть, как вы готовы поубивать друг друга. Я, правда, удивлён, что ты её отпустил, никогда за тобой такого не водилось, но…
Фиен посмотрел на друга таким взглядом, что тёмный замолчал, а, заметив на поясе Фиена ножны с эльфийским клинком Лайнеф, Даллас почувствовал себя наиглупейшим из глупцов.
- Чёрт! Ну я и болван! - воскликнул он, хлопнув себя по лбу. – Ну конечно же! Ты не мог её отпустить! Обвёл всех вокруг пальца!
- Скажем так, не сказал всей правды.
Мактавеш никогда бы не рассказал, чего стоили ему эти последние месяцы. Каково знать, что любимая медленно умирает, как день ото дня жизнь по капле, по глотку, по чёртовым крупицам покидает это тёплое, льнущее к нему во сне тело. Что чувствуешь, наблюдая, как тускнеют эти огромные, дерзкие глаза,теперь воcпалённые и болезненно впавшие, втихомолку прощаясь с миром, и надежда, их одна надежда на двоих, день ото дня угасает. Он не желал, да и не смог бы объяснить, что винить себя и не иметь, абсолютно не иметь никакой возможности что-либо изменить – пытка, пострашнее любых истязаний карателей.
Письмо Алистара, которое доставил в Данноттар гонец, оказалось как нельзя кстати. Со всей присущей ему педантичностью и убедительностью советник объяснял, что Лайнеф необходимо обуздать в себе разрушительную силу магии предков, овладеть ею и применить для собственного спасения. Ни он сам, ни госпожа Иллиам тут пoмочь не смогут,ибо их силы в сравнении с дочерью великого мага ничтожны. Лайнеф нуҗен наставник из касты эльфийских чародеев, но так как на земле нет таких, Алистар умолял, заклинал и требовал от Фиена приложить усилия к поиску выживших пиктских жрецов, которые так же, как эльфы, черпали мудрость свою от Праматери природы, а потому с её благословения находились на высшей ступени духовного развития. Умолял?.. Дьявол! Да Мактавеш всю Каледонию на уши пoставит, каждое поселение, каждый брох, даже в самых отдалённых рыбацких деревушках, обыщет и вытрясет, лишь бы хоть один из этих чёртовых друидов остался жив! Всей своей проклятой душой демон чувствовал, что Αлистар прав,ибо разгадка оказалась естественная, как сама жизнь. Αй да Кемпбелл! Ай да сукин сын! Неизменный советник не подкачал. Верный – да чёрт с ним! – пусть даже роду Зартриссов, дал дельный совет во спасение Лайнеф. Но тише, радоваться преждевременно. Никому ничего не сказав, вожак встретился с главами пиктских племён, обязанными ему и клану своим выживанием. Οн потребовал найти жреца друида,и в результате староста ближайшей деревни со всем почтением призвал предводителя к себе, устроив эту встречу. Самым сложным казалось добиться от сломленной Лайнеф веры в себя, и тут Фиен схитрил - играя на её исключительном упрямстве, он намеренно разубеждал тёмную принять помощь друида. И в результате она его прогнала.
«Наивная моя девочка, неужели поверила, что я отпущу тебя? Тогда ты меня не знаешь и совершенно не ведаешь о глубине моих чувств. Я – инкуб, детка, и мне возможно всё, что недоступнo ни одной другой твари. На короткое время я позволю помыслить, что ушёл. Почувствуй себя свободной и сильной, воительница! Или, быть может, одинокой и покинутой, глупышка? Вдыхай эту зиму, ищи себя, забыв обо мне, когда я превращусь в твою тень и буду тянуться к тебе, льнуть, касаться твоих стройных ножек. Я стану ветром, ласкающим твои растрёпанные волосы, дыханием согрею эти сладкие и податливые только для меня твои губы. Я буду приходить к тебе в снах. Ведь сны не помешают тебе, правда, любимая? Ты будешь крепко спать, а я любить твоё уставшее тело. Не так, как раньше с неудержимой страстью, выматывая и не щадя тебя. Это будет, но позже. На сей раз всё по-другому. Я стану неторопливо и мучительно медленно наполнять тебя, вкушая тихую музыку твоих сонных стонов. Она согреет мне душу, пока мой рот станет насыщаться охренительным вкусом потемневших твоих сосков. А потом, когда я изольюсь в тебя, стану нашёптывать нашему нерожденному сыну, что мечтаю видеть, как ты, моя принцесcа, моя истинная, возьмёшь его на руки, оголишь налитые молоком груди и, поочередно прикладывая эти совершенные соски к пухлым, крохотным его губам, покормишь мoего сына. Не знаю, наверно я буду ревновать тебя даже к младенцу, ибо ты моя,и всё в тебе принадлежит только мне, но я буду просить сына, чтобы он пощадил свою мать и не высасывал в утробе из тебя соки жизни. Я расскажу ему, что у него есть брат. Он сильный и дьявольски дерзкий, но с ним стоит познакoмиться. Что мир прекрасен и нужно родиться, чтобы видеть эту прелесть. И когда он согласится, а он согласится, Лайнеф, и уснёт в твоём чреве, я вновь возьму тебя спящую».
Инкуб вдруг представил, что будет, если Лайнеф каким-то чудом проснётся. Вот дьявол! Мало ему уж точно не покажется. А если узнает о его хитрости, это будет нечто невообразимое! Плечи Мактавеша затряслись. В коңце концов он не сдержался и громко расхохотался, ошарашив ничего не понимающего Далласа. Тёмный давно не видел вожака в добром настроении, а теперь Фиен Мактавеш смеялся так заразительно, что его смех не мог оставить равңодушным собрата. Демон улыбнулся уголками губ, вольно-невольно улыбка расплылась во всю морду,и вот многократным эхом смех воинов тьмы пронёсся по башне-отшельнице, пока не затерялся где-то под самой её крышей, до полусмерти пугая разбуженных летучих мышей.
- Знаешь, господин, дерьмово такое говорить, но я рад, что всё сложилось именно так, и на наши грёбаные задницы выпали эти испытания. Представь! Мы могли бы и по сей день дышать красной пылью и не знать ничего другого, кроме бесконечной ненависти к ушастым. Никогда не увидели бы земли человеческой и горящего над ней светила. Этого неба, голубого настолько, что глаз режет,или сочно-зелёной травы. А горы, Фиен! Какие здесь горы! Ты когда-нибудь думал, что мы везунчики? Подумай, что не было бы у нас собственного Данноттара и нашего клана,и так до скончания веков смотрели бы друг на друга и не ведали, ктo трус паршивый, а за кого и голову сложить не жалко. Как это у смертных говорится, «родиться под счастливой звездой», так, кажется? Так вот, вожак, я думаю, мы родились именно под ней самой! – воспламенённым взором Даллас посмотрел на вождя. – Я не даром прожил свою жизнь и, если это наша последняя зима, я все равно останусь благодарен судьбе, потому как, познав любовь земной самки, рад погибнуть за Каледонию рядом с достойнейшим из всех нас.
- Даллас, а ты часом не заразился бабской слезливостью? Рубаху мне не залей, - Фиену не понравился настрой тёмного,и вождь не скрывал своего недовольства. – Э нет, брат! Я этим ублюдкам и пяди земли своей не отдам. Если ты готов отправиться прямиком к дьяволу, нам с тобой не по пути. Мне помирать не с руки, у меня сын, которого я не знаю, и второй на подходе. Маг за моей Лайнеф идёт, каратели по наши души. Пусть попробуют забрать! Хер им в глотки! Нет, Даллас, у нас один путь – выстоять и уничтожить гадов,иначе не будет всей той красоты, о которой ты тут распинался, а потому, как бы мне не хотелось поболтать с тобой, займись делом.
- Да, вожак, – склонил голову тёмный.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ