Глубины земли

11

— Прочь от меня, сатана, — пробормотал священник.

Хейке, который уже слышал подобное бессчетное число раз и до полусмерти напугал многих во время своего путешествия по Швеции, не особенно отреагировал на эти слова.

Но Анна-Мария обиделась.

— Дядя Хейке в душе прекраснее, чем целый воз священников, — возмущенно сказала она. Она по очереди обняла и Хейке, и Вингу, прижала их к себе, она была так счастлива, так счастлива. И ей было абсолютно наплевать, что и приходский священник, и дамы из семейства Брандт удалились, уголком глаза ей удалось увидеть, что Клара бросилась за Селестиной и отобрала у нее три фигурки из тех, что были в яслях, которые девочка утащила с собой. И правильно сделала, Клара. Поскольку праздник все равно подошел к концу, большинство зрителей так и так потянулись к выходу, они выстроились в очередь, чтобы получить свою верхнюю одежду. Но многим опять стало любопытно. Анна-Мария просто утопила родственников в своей болтовне:

— Ой, как жаль, что вам не удалось посмотреть наш рождественский спектакль, дети такие способные, нет, правда, вы же устали в поездке, и спектакль — это было бы для вас слишком, но вы, конечно, голодны, хотите кофе и что-нибудь вкусненького, как там, осталось ли что-нибудь?

Женщины быстро сполоснули пару чашек и собрали остатки из недавно еще такой впечатляющей горы пирогов.

— Они были, как из голодного края, — прошептала Лина.

— Но им понравилось, — улыбнулась Анна-Мария.

— Можете быть уверены!

Лина нашла места для новых гостей, пока Анне-Марии пришлось принимать изъявления благодарности за великолепный вечер — ей показалось, что целое войско хотело пожать ее левую руку. В зале по-прежнему было очень суматошно, женщины заканчивали уборку и уходили по домам, унося пустые подносы и блюда, все были в равной степени довольны тем, как прошел вечер. Они бросали удивленные взгляды на новую пару, так мало подходящую друг другу, ослепительно красивую женщину и настоящего тролля, ее мужа. Они просто не могли этого понять. Может, он ее околдовал?

Да, можно было сказать и так!

Адриан еще не ушел, его втянули в какой-то разговор. Он был низведен до роли статиста и явно чувствовал себя не в своей тарелке, едва ли слово произнес за целый вечер. Но то, что он просто в ярости на Коля, увидеть было несложно.

Неожиданно Анна-Мария и Адриан на секунду случайно оказались в одном углу сцены.

Им было что сказать друг другу. Анна-Мария начала первой.

— Адриан, что твоя мать имела в виду под оглашением? Я ведь сказала четко и ясно…

Он нетерпеливо замахал руками, как бы отметая ее возражения.

— Ох, да меня вовсе не волнует эта история с детьми-уродами в роду Людей Льда!

— Дядя Хейке был одним из таких детей. Но не называй его уродом, это звучит очень бессердечно!

Задумчивый взгляд красивых голубых глаз Адриана остановился на Хейке.

— Но ведь это несущественно, я тебе говорил. У меня уже есть ребенок. Ребенок, которому нужна мать!

— С этим я согласна, но тогда ей следует иметь мать, которую она сможет терпеть. Не меня, меня она ненавидит.

— Чепуха и вздор! Ты ведь не позволишь, чтобы ребенок диктовал тебе условия?

«Мне? — с иронией подумала Анна-Мария. — Эта крошка диктует свои условия всей семье».

— Ладно, — сказал он. — Информация о помолвке уже разослана, потому что ты всем нам дала понять, что ты тоже этого хочешь… Нет, не перебивай! Я должен тебе кое-что сказать. Тебе следует ограничить свое общение с моим мастером.

Почему ее все время возмущало все то, что говорил Адриан?

— Мне кажется, это я решаю сама, — сказала она, призвав на помощь всю свою выдержку.

— Разве ты не понимаешь, что позоришь меня? Коль Симон — убийца, Анна-Мария! Который находится здесь только по моей милости! Место ему в тюрьме, он преступник самого отвратительного толка, и кроме того, абсолютно непредсказуем, это просто опасно для жизни!

— Я сама спрошу его об этом. И будьте любезны немедленно остановить оглашение, я против него.

Невероятно возмущенная, она вернулась к своим родственникам. Она слышала, как Адриан драматически пытался захлопнуть после себя дверь, но дверь никак не захлопывалась. Она просто жалобно скрипела без особого эффекта.

Бедняга Адриан! Все, что бы он ни предпринимал, терпит фиаско!

— Как дела, Анна-Мария? — спросил Хейке, немного подкрепившись.

Ей показалось, что он как-то уж слишком внимательно смотрит на нее.

— Спасибо, хорошо, дядя Хейке.

— Ты немного бледная.

— Я просто устала из-за этого праздника.

— Похоже, он удался, — сказала Винга. — И ради Бога, дорогая Анна-Мария, прекрати называть нас «дядя» и «тетя»! Мы еще не чувствуем себя настолько старыми, чтобы нас называли так, хотя, возможно, мы уже такие и есть.

Анна-Мария застенчиво улыбнулась.

Она не могла отделаться от мысли, что Хейке что-то хочет от нее, но что ему трудно спросить ее об этом здесь. Он выглядел таким озабоченным, особенно, когда его взгляд останавливался на ней. Неужели она казалась настолько уставшей?

Нет, здесь что-то другое… Но как раз сейчас — сейчас на его лице появилось такое странное выражение. Это не имеет никакого отношения к ней, подумала она. Он так странно поднял голову. Как будто прислушивался — или куда хуже: предчувствовал!

Анна-Мария вопросительно посмотрела на него. Но его слова просто потрясли ее.

— У вас здесь смерть, — медленно проговорил он. — Я ощущаю вибрацию.

— О, нет, не говори так, — сказала она совершенно убито. — Я ведь даже не имела возможности поговорить с тобой о детях, но…

И в то же мгновение к ним подошла жена кузнеца.

— Фрекен Анна-Мария, нам нужна помощь, чтобы отнести бедняжек домой. И кровать.

— Да, разумеется, — Анна-Мария встала. — Именно об этом я и хотела тебе сказать, Хейке. Дети, о которых я писала, они здесь. Хульда, это норвежский доктор, которому я писала и просила прислать лекарства. Но он приехал сам.

— Ой, — только и сказала сбитая с толку Хульда, жена кузнеца. Она, как и все остальные, немного испугалась странного, похожего на демона, великана.

— Хейке, ты не мог бы посмотреть детей прямо сейчас? Раз уж они здесь…

Хейке и Винга тут же встали со своих мест и пошли за ней.

— Анна-Мария, чем это ты здесь занимаешься, в этом Иттерхедене? — прошептала Винга. — Ты кажешься очень нервной. И что у тебя с рукой?

— Ох, тут столько всего было! Потом расскажу.

— Столько всего? Именно этого и опасался Хейке.

Анна-Мария не совсем поняла, что она имела в виду.

Хейке уже приблизился к кровати и стоял там, глядя на маленьких беспомощных детей. Двое младших просто лежали с закрытыми глазами, судорожно дыша.

— Да, ты немалого требуешь от меня — пробормотал Хейке Анне-Марии. — На самом деле мне надо поговорить с тобой о чем-то чрезвычайно важном, но давай сначала займемся чем-то одним. Тебе не следовало приносить этих детей сюда. Этот зал — не самое подходящее для них место.

— Знаю. Но неужели думать надо всегда только о теле?

— Ты права, — улыбнулся он. — Ну что, весело было, дети?

Прозрачные лица двух старших ребятишек просияли.

— Сейчас нам надо отнести их домой, — сказала Анна-Мария.

Хейке не ответил. Он стоял, задумчиво глядя на детей. Потом повернулся к Хульде и Густаву, которые в страхе ожидали, что он скажет.

— Вы их родители? Они кивнули.

— У вас есть еще дети?

Кузнец поймал двух актеров, игравших в рождественском спектакле, мальчик все еще был с бородой Иосифа, выкрашенной углем. Борода немного сбилась на сторону и смотрелась диковато. Хейке тщательно осмотрел их, потрогал спину и грудь, попросил их покашлять. Потом перевел глаза на родителей.

— Вы больны очень серьезно, вся ваша семья, и вы это, конечно же, знаете. Возможно, я смогу помочь кому-то из вас. Но…

Он замолчал.

— А самому маленькому? — сипло спросил Густав.

— Такие маленькие дети защищены еще самой природой. Меня беспокоит тот, что чуть старше… Глаза Хульды наполнились слезами.

— Он такой красивый. И такой добрый!

— Да.

Он взял ребенка на руки. Мальчик, крохотный эльф, или, скорее, тень эльфа, лежал совершенно вяло, как будто он уже умер. Все они с удивлением увидели, каким мягким стало лицо демона, как бережно он держит в своих руках это маленькое создание. Они увидели, как Хейке осторожно гладит ребенка своими большими руками.

— Эти руки могут быть горячи как огонь, — прошептала Винга остальным. — Его руки лечат.

— Ох, — вздохнула Хульда. Густав с надеждой и страхом смотрел на Хейке.

— Не ждите никаких чудес, — пробормотал Хейке. — Я не святой, отнюдь! Здесь едва ли помогут травы или лекарства.

Все стояли, не говоря ни слова.

Коль был у своих рождественских яслей, он упаковывал фигурки, которые имели такой успех. Он был очень тих и молчалив, Коль, — весь последний час. Он смотрел то на Анну-Марию, то на Вингу, и чувствовал, что расстояние между ним и молодой учительницей увеличивается все больше и больше. Винга принадлежала к высшему классу. Причем, по-настоящему, не то, что дамы Брандт. И Винга Линд из рода Людей Льда была гораздо более открытой и простой в общении, хотя она иногда и высказывалась прямо, все в ней говорило о врожденной культуре и изысканности.

Хейке привел его в замешательство. Так значит, вот, о чем говорила Анна-Мария — вот каким может быть проклятие в роду! Но можно ли найти более прекрасную душу? Посмотреть только, как нежно он прижимает к груди смертельно больного ребенка! «Колдуны», — сказала она… Да, он вполне мог быть одним из таких!

И Коль, как обычно, вновь перевел взгляд на Анну-Марию и вздохнул. Теперь она была для него потеряна, да и была ли она с ним когда-нибудь откровенна? После того, как приехали ее родственники, у нее не было времени для него, и он не обиделся. Должно быть, божественно, просто чудесно чувствовать себя среди своих, ведь у нее же не было ни матери, ни отца, ни братьев и сестер.

Но то, что сделал Адриан Брандт, было гораздо хуже. Ведь Коль слышал злобный голос хозяина, который кричал ей, что он, Коль, был убийцей и колодником. Он увидел в ее глазах замешательство и недоверие.

Все равно кровь в нем просто кипела. И он ничего не мог с этим поделать. Это было томление, из-за которого он едва мог дышать. Несмотря на всю огромную пропасть между ними, он мучил себя тем, что не мог покинуть ее, ему следовало бы уйти уже давно, ему нечего было делать здесь больше, но он должен был, должен был видеть ее, слышать ее, видеть мягкую улыбку на ее лице — хотя сейчас она даже и не смотрела в его сторону.

О, Боже, будь милостив! Дай мне забыть ее! Ведь она никогда не сможет кем-то стать для меня. Или — что вернее: я никогда не смогу стать кем-то для нее.

Он решительно упаковал в ящик последние фигурки и расправил ветошь.

И вдруг он почувствовал легкую ладонь у себя на руке. Рядом стояла Анна-Мария, и он очень надеялся, что лицо его было именно таким непроницаемым, как ему хотелось.

— Не могли бы вы помочь нам отнести детей и кровать, Коль? — робко спросила она.

— Да, разумеется, — ответил он безо всякого выражения и подошел вместе с ней к остальным. — Но потом мне надо домой. Лина просила проводить ее, она боится идти через пустошь после нападения на вас вчера вечером.

— И я ее понимаю, Лина тоже пойдет в дом кузнеца. Хульда всплеснула руками.

— Ой, но не могу же я приглашать в дом таких замечательных незнакомых людей, у меня там все вверх дном, побегу первая и приберусь немного…

Они могли понять, что за мысли проносятся у нее в голове: прибраться, вымыть пол, убрать разбросанную одежду, вычистить, выскоблить все… И все за одну минуту.

Винга успокаивающе взяла ее руку в свою.

— Послушайте меня, и я, и мой муж, мы прекрасно знаем, что такое бедность! Он вырос в жалкой лачуге на юге, там у них были только четыре стены, и все. А меня он спас от существования более жалкого, чем влачат звери в лесу. Я много месяцев прожила одна в совершенно дикой местности. Ела кору деревьев и кое-что похуже, о чем мне даже и вспоминать не хочется. Вам нечего стыдиться! Если уж кому-то и надо стыдиться, то это вашему хозяину. Пошли!

Она без лишних церемоний взяла на руки одного из больных детей, и процессия направилась к дому кузнеца. Коль положил ящик с фигурками на кровать и понес ее вместе с другими, последние оставшиеся женщины разобрали свои подносы, и свечи в зале задули. Праздник закончился.

Хейке нес на руках самого больного ребенка, не захотел его отдавать. «Хочу побороться со смертью», — пробормотал он, и на лицах зрителей показалась осторожная улыбка надежды.

Сопровождаемые бесконечными извинениями Хульды, они вошли в дом кузнеца.

Анна-Мария призадумалась.

— Но мои дорогие, — сказала она своим родственникам. — А где же вы будете сегодня ночевать? Винга ответила:

— Хейке собирается провести здесь всю ночь. А я могу переночевать у тебя?

Анна-Мария подумала о своей жалкой комнате, где была только одна кровать. Она обменялась взглядами с Кларой и сказала:

— Ты можешь спать на моей кровати сегодня ночью. Мне хотелось бы остаться здесь, если я смогу чем-то помочь.

Хейке только кивнул. Он попросил Хульду вскипятить большой котел воды.

— Вы не единственные в Иттерхедене, у кого чахотка, я понял это сегодня вечером, — сказал он. — И если Анна-Мария поможет мне приготовить отвар из трав для всех, кто болен еще не так сильно, сам я займусь этими четырьмя малышами.

Его слова внушали доверие. Многие предлагали свою помощь, но Хейке лишь сказал, что места слишком мало, и они ушли. Клара увела с собой Вингу. Коль и Лина пожелали всем спокойной ночи. Ему удалось лишь услышать приветливое: «Спасибо, что так помогли сегодня, Коль» от Анны-Марии, а потом времени у нее уже не осталось.

Как же много он хотел сказать ей! Объяснить и выговориться. Но он не был уверен, интересно ли ей это вообще.

Густав и двое старших детей уселись на скамейку, служившую также и кроватью. Хульда и Анна-Мария ждали, когда закипит вода. А пока все смотрели на Хейке.

Он сел на край кровати, держа на руках самого больного ребенка. Удивленные, они слушали, как он приглушенным голосом что-то напевает ребенку, поглаживая его тельце своими большими руками.

В комнате было слышно лишь тихое бормотание или пение Хейке. Густав вопросительно взглянул на Анну-Марию. Ему показалось, что в этом пении он услышал какие-то незнакомые заклинания.

Руки Хейке лежали на голой грудке ребенка, невероятно тощей, с проступающими косточками.

Густав и Хульда не знали, что и думать. Они считали, что и этот, и самый младший из детей, уже как бы стали добычей смерти, по правде говоря, они думали так о всех четырех младших. Они не надеялись, что им удастся сохранить и старших детей, или что они сами смогут выжить. Они просто думали, что сами не умрут так быстро, ведь они были больше и сильнее. Но они знали, насколько безжалостна чахотка. И уж если ты ею заболел…

Девчушка, которая играла в рождественском спектакле, спросила со слезами на глазах:

— Мы сейчас поправимся?

— Тихо, — прошептал Густав, бросая боязливый взгляд на Хейке.

Но тот прервал свои заклинания и сказал девочке:

— У вас неплохие шансы выкарабкаться. Если вы будете принимать лекарство, которое я пропишу. С четырьмя младшими братишками и сестренками дела обстоят не так хорошо, но я сделаю, что смогу. Я могу сказать, что этот малыш ни при каких обстоятельствах не прожил бы еще и месяца.

Хульда вытерла глаза.

Они провели в доме кузнеца всю ночь. Они помогали друг другу поддерживать огонь в печи и снова кипятить воду, снова смешивать отвары, вся семья кузнеца сидела над ароматной водяной баней, в них втирали эфирные масла, они слушали и слушали монотонный голос Хейке, который занимался четырьмя младшими. Один раз его ладонь случайно задела руку Хульды, и она рассказывала потом, что это было похоже на ожог, но одновременно она почувствовала, как в нее вливается огромная сила. Если именно это и происходит с ее младшенькими, тогда она спокойна. И она поверила окончательно.

Ночь подходила к концу, усталость ощущалась все сильнее. Большие дети заползли в свою кровать и заснули. Веки Густава стали тяжелыми, но он не захотел ничего пропустить.

Когда на улице забрезжил рассвет, Хейке устало встал и сказал, что на сегодня хватит. Теперь ему хотелось бы пару часов отдохнуть, чтобы продолжить позднее. Он попросил Хульду и Густава выскоблить весь дом, от пола до потолка, сжечь всю одежду и постельное белье. Когда они ошеломленно поинтересовались, в чем же им ходить, он вытащил кошелек и дал им немного денег. После некоторого сопротивления они их взяли. «Ради всего Иттерхедена», как он сказал. «И побольше щелока, когда будете мыть дом! — напомнил он. — Болезнь прячется повсюду».

— Как же нам расплатиться?.. — начал Густав.

— Вам вообще не придется ничего платить, — сказал Хейке и улыбнулся. — Мне понравились эти дети. Захотелось побороться за их жизни. Это большой риск — начать схватку со смертью.

— Так вы думаете?..

— Пока я ничего не думаю. Четверо малышей слишком сильно поражены чахоткой. За одну ночь борьбу не закончишь. Увидимся!

Было немного странно выйти на улицу в зимний холод после такой необычной бессонной ночи. Было чудесно видеть спящий поселок. Как тихо было кругом! Или же просто у Анны-Марии голова была, как ватная, и она ничего не слышала? Она не знала.

— Хейке, я правда, не знаю, где тебе спать, — призналась она. Здесь места нет. Разве что наверху, у Брандтов, но мне бы не хотелось.

— Кажется, тебе не больно нравятся эти люди, — улыбнулся он.

— Нет, не нравятся.

— Да и мне тоже, хотя я едва их видел. Я понял, что твои интересы где-то в другом направлении…

— Ой, но… А разве заметно?

— Еще как! И интерес был взаимный, это я тоже заметил. Ну что ж, он производит неплохое впечатление. Но вокруг него есть какая-то аура жестокости, Анна-Мария!

Она нетерпеливо вздохнула.

— Все говорят о его жестокости. Я думаю, он не такой.

— Да он и не обязательно жесток. Но в его прошлом есть какие-то жестокие события.

Онемев от изумления, она кивнула. Откуда Хейке может все это знать? Он и вправду колдун!

Он сказал:

— Я думаю, нам надо пойти к тебе домой. Винга уже явно выспалась, и я ее мигом выкурю из постели. Анна-Мария улыбнулась.

— Ладно, я пока еще не хочу спать. Так что ты первый.

Пока они шли к дому Клары — всего в нескольких шагах, Анна-Мария спросила:

— А о чем ты приехал сюда говорить со мной? Хейке так и подскочил.

— Ну конечно! Я явно переутомился. Хочу сначала побольше узнать о тебе. Но пока, по крайней мере, спрошу: с тобой ничего не происходило в последнее время?

— Много всего! Но я не понимаю…

Они пришли. Винга уже встала и оделась. Она как раз собиралась в дом кузнеца.

Клара принесла всем троим утренний кофе, и после того, как Хейке и Анна-Мария хорошенько вымылись, трое из рода Людей Льда уселись в комнате Анны-Марии.

Хейке, который невероятно вымотался — ведь ему пришлось так усиленно концентрироваться всю ночь, — разрешили прилечь на кровать. Винга устроилась у него в ногах, а Анна-Мария села на стул.

— А теперь, рассказывай все, Анна-Мария. Абсолютно все.

— Это не так просто. Я не знаю, что вас интересует.

Но она все равно стала рассказывать. О тягостных вечерах наверху, у Брандтов. Обо всех подарках (она вытащила их и показала). О том, как она не могла собраться с силами, чтобы четко сказать «нет». О попытках сватовства Адриана, и что никто из них наверху не понимает, что «нет» это «нет», и о противной Селестине, которую, возможно, надо было бы пожалеть, но которую Анна-Мария терпеть уже больше не могла.

О Лисен, которая возненавидела Анну-Марию из-за Коля, о Керстин, у которой были какие-то дела со сплетником Нильссоном. Об угрозе помолвки. О шахте, которая ничего не стоила, и о фанатизме Адриана по отношению к ней.

А потом она перешла к рассказу о нападении. Хейке захотел побольше узнать об том, но ее ответы прояснили немного.

— А почему вы спрашиваете обо всем этом? — поинтересовалась Анна-Мария.

Хейке долго смотрел на нее, как будто хотел узнать ход ее мыслей. Потом сказал:

— Тенгель Злой проявляет признаки жизни.

Анна-Мария почувствовала, как все ее тело охватывает страх. Именно этого боялись Люди Льда все годы — что Тенгель Злой проснется, прежде чем они смогут обезвредить его злую силу.

— Это невозможно, — прошептала она.

— И тем не менее. Что-то может его разбудить. Кто-то в Швеции здесь стоит за этим — либо сознательно, либо случайно, в результате несчастного случая. Мы думали, что это могла быть ты, поскольку ты вызвала меня.

Анна-Мария была потрясена. Она не спрашивала, как Хейке узнал это, о таком не спрашивают.

— Уверяю вас, что это не я. Единственное, чего я не понимаю, это нападения на меня, но ведь это же сделал не Тенгель Злой!

— Нет, это нападение как-то связано с Иттерхеденом, — сказал Хейке. — Здесь много подлости, как мне кажется.

Тут вмешалась Винга.

— Да уж, эта семейка Брандт кажется на редкость несимпатичной. Мне захотелось нанести им визит. Как ты считаешь, Анна-Мария, не взять ли мне все эти подарки и не отдать ли им назад? Объясню, что все это было недоразумение.

— Давай, — сказал Хейке.

— Ой, спасибо, конечно, — вздохнула Анна-Мария. — Будь так добра. Я сама слишком хорошо воспитана, но, нет, прости…

Но Винга лишь рассмеялась.

— Ладно, ведь ты не хочешь оставлять их себе? Из-за того, что они ценные?

— Нет, вовсе нет, они просто жгли ящик моего комода. У меня камень упадет с души, если я от них отделаюсь.

— Ладно, тогда схожу туда сегодня попозже.

Анна-Мария посмотрела на своих родственников и почувствовала, как же замечательно — быть частичкой большой семьи. Люди Льда всегда были заодно, сразу же и инстинктивно, как только встречали друг друга. Иметь кого-то, кто думает так же, как и ты сам. На кого можно полностью положиться!

— Но если я не собиралась будить Тенгеля Злого, — я не могу представить, что это я, — то кто же тогда?

— Выбор у нас невелик, — сказал Хейке. — Мать твоего отца, Ингела…

— О, нет, только не бабушка…

— Мы же сказали: едва ли! Это мог быть просто несчастный случай.

— Ну да, конечно…

— Есть еще трое в Смоланде. Старый Арв Грип. Его дочь Гунилла. И маленькая Тула.

Анна-Мария тихо проговорила.

— Есть еще один. Страшно даже думать об этом.

— Кто?

— Кристер. Брат Гуниллы.

— О, конечно, — содрогнулась Винга. — Исчезнувший брат! Его мы забыли!

Хейке задумался.

— Да, если это он, то нас могут ожидать непредвиденные сложности. Никто ведь не знает, где он.

— Да и не обязательно, что это он лично, — сказала Винга, и все стало выглядеть еще мрачнее. — Ему где-то за сорок сейчас. У него могут быть дети. И внуки.

Хейке закрыл лицо руками.

— Нет, у меня нет больше сил думать об этом. Я должен поспать. Я нужен этим детям. Анна-Мария, ты можешь позаботиться о том, чтобы все больные здесь, в Иттерхедене, получили снадобье, которое мы варили сегодня ночью?

Она быстро вскочила.

— Я прямо сейчас поговорю об этом с Колем. Он знает, кто кашляет, и все такое.

— Ишь, как заторопилась, — улыбнулась Винга, чуть поддразнивая. — Ладно, иди! А я буду сидеть тут тихо, как мышка, пока Хейке спит. Напишу письмо нашему бездельнику-сынку Эскилю. Жутко легкомысленный тип, можешь мне поверить! Не представляю, как мы сможем заставить его заниматься хутором, как настоящего крестьянина!

Клара постучала в дверь, она хотела забрать кофейные чашки.

— Хорошо, а я пошла на пустошь, — сказала Анна-Мария, кровь в которой прямо кипела.

— Вам не следует идти туда одной, — сказала Клара.

— Чепуха, среди бела дня это не опасно. Клара выглянула в окно.

— Барышня может не утруждать себя. Мастер как раз зашел в контору.

— Ой, тогда мне надо бежать, иначе он уйдет на шахту. И она исчезла, не успели они и глазом моргнуть.

Анна-Мария подошла к конторе как раз тогда, когда Коль вышел. Он вздрогнул и стал возиться с замком.

— Спасибо за вчерашнее, — сказала она чуть слышно.

Колю удалось взять себя в руки. Он криво улыбнулся.

— Уже встали?

— Да нет, все еще сплю, как видите.

Она объяснила ему, зачем он ей нужен. Коль пообещал взять ведьминское зелье, как он его назвал, на себя.

— Мне надо было поговорить с Нильссоном, но его еще нет.

Анна-Мария кивнула. Она подыскивала слова.

— Я… мне, кстати, надо в школу: посмотреть, не забыла ли я там мои варежки.

— Хм, — пробормотал Коль. — Да, а мне надо забрать пару стульев.

Они вместе завернули за угол и вошли в здание. Зал выглядел, как и все залы, где накануне царило веселье.

— Ну, Адриан опять нас видел, — сказала Анна-Мария. — Сейчас примчится.

Коль ничего не ответил на это, и она поняла, что сказала глупость.

— Да… и куда же я могла положить мои варежки, просто ума не приложу?..

— Как дети? — грубовато спросил Коль.

— Хейке занимался ими всю ночь. Да, ну и мы, конечно, помогали, все остальные. Варили лекарство и делали для них паровую баню и все такое. Хейке вымотался ужасно, спит сейчас в моей кровати.

— Там значит, и вам спать много не пришлось?

— Ни минуты, — засмеялась она возбужденно. Наконец им удалось наладить разговор, и кажется, что Коль не так и торопится с этими стульями. Хотя женщины и постарались накануне вечером привести зал в обычное состояние, многие декорации все еще висели на стенах, и в комнате было слишком много скамеек и столов. Но сцену уже разобрали. А можжевеловые веточки на полу смели в угол.

— Да, я тоже не спал сегодня ночью, — сухо заметил он.

— Правда?

— Да. Мне было о чем подумать.

Анна-Мария, которая прекрасно знала, что варежки лежат дома, восприняла его слова как возможность начать разговор и прекратила свои поиски. Она уселась за стол, у которого стоял достаточно подходящий стул.

— Адриан явно очень разозлился на вас вчера вечером, — просто сказала она.

Коль постоял минутку, а потом сел прямо перед ней.

— Да, он не смог смириться с тем, что я самовольно закрыл шахту. Эту чертову, не имеющую никакой цены, шахту!

— «Коль глуп», — сказал он однажды, говоря про шахту, — улыбнулась Анна-Мария. — Он явно имел в виду это — что вы не верите в нее.

— Еще бы! Понимаете, он фанатик. Он, видите ли, знает, что там есть золото. Его провели с помощью старой карты, которую нарисовал какой-то мошенник, а потом продал его тестю. А сейчас он в ярости только из-за того, что я отпустил рабочих на все Рождество. Несчастных рабочих, которые, как рабы, вкалывали весь год, без единого воскресенья! Как он мне надоел!

— Коль, — осторожно начала Анна-Мария. — Это правда, что вы убили кого-то? И что вы сидели в тюрьме? Если да, расскажите мне об этом.

Лицо его тут же замкнулось. Черные глаза неотрывно смотрели в ее глаза.

— Да, это правда, — подтвердил он. Анна-Мария незаметно сцепила руки.

— Мне жаль, что я должна спрашивать об этом. И что вы не рассказали это сами.

— Вы и я — мы не так уж много говорили друг с другом. Да вы и принадлежите к другому миру.

— Почему вы все время говорите об этом? Многие в моем роду женились и выходили замуж за совсем простых людей. Вендель Грип женился на своей экономке, Гунилла вышла замуж за сына арендатора, у которого была куча братьев и сестер, а графиня Габриэлла Паладин вышла замуж за шахтера! У которого даже фамилии не было, вот каким он был!

Коль выдавил из себя горькую улыбку.

— Все это очень хорошо, но меня отличает от других людей именно мое прошлое. Почему, по-вашему, я все время один? У того, кто сидел в тюрьме, друзей не бывает, вы это знаете.

— Вы не хотите рассказывать? — тихо спросила она.

— Ладно. Вам расскажу. Это во мне, как незаживающая рана.

— Я понимаю. Вы однажды сказали, что вы и я очень похожи. Вы имели в виду то, как мы росли. И, возможно, совесть.

— О, между нами целая пропасть!

Он на секунду замолчал, а потом заговорил снова:

— Я… мне было шестнадцать лет. У меня был отчим. Мои настоящие родители были валлоны. Но после того, как мой отец умер, мать вышла замуж за шведа. Обычно валлоны так не поступали, потому что некоторые шведы не любили нас, «иностранцев». Мы были слишком смуглые, слишком чужие.

Анна Мария кивнула.

— Моей матери не следовало бы нарушать правила. Ей пришлось много страдать. Ужасно! И, в конце концов, я больше уже не мог видеть, как мой отчим истязает ее и обзывает самыми гнусными словами. Я уже вырос, был большой и сильный и невероятно вспыльчивый.

Однажды я набросился на моего отчима — и убил его. Мать пыталась меня защитить, но меня посадили в тюрьму. Я просидел три года, а когда вышел, моя мать уже умерла. Теперь вы знаете все. Анна-Мария опустила голову.

— Но я не стала бы называть вас убийцей, — тихо произнесла она. — Это просто злобная клевета, так называть вас.

— Они еще что-то рассказывали, правда? Она вопросительно взглянула на него.

— Вы имеете в виду то, что вы иногда приходите в ярость? Что вы били людей в шахте?

Коль вздохнул.

— Однажды я ударил одного человека. Потому что жизнь всех оказалась под угрозой из-за того, что он сознательно схалтурил. И… я действительно могу быть очень злым, такой уж у меня нрав, и я всегда думаю, чтобы не перепугать никого до смерти. Теперь вы видите, насколько мы разные, Вы и я. Анна-Мария почти уже смирилась с этим. Не хочет, значит, не хочет, ничего с этим не поделаешь.

Он сел, положа локти на стол, и уставился в невидимую точку на стене далеко впереди.

— Эта дамочка, Брандт… Ее Лисен зовут? Знаете, что она сказала, когда пришла ко мне домой в тот раз?

— Нет.

— Она сказала: ничего страшного, что я убил. Это делает все еще более пикантным. И глаза ее сверкали. Тогда я почти ударил ее. Но в результате просто вышвырнул.

Удивительно, до чего же восхитительно узнавать о позоре и наказании других! Анна-Мария постаралась подавить маленького торжествующего чертика в своей груди.

В дверь робко постучали.

— Во всяком случае, это не хозяин, — проговорил Коль. — Входите, черт бы вас побрал!

Ох, если бы он еще мог не ругаться! Но Анна-Мария была не из тех, кто говорит о подобных вещах!

Это был Клампен. Неуклюжий и взволнованный, боящийся обременить кого-то.

— Ах, так барышня здесь! Мы ведь должны были ехать в город сегодня… Анна Мария вскочила.

— Ой! Конечно! Тут столько всего было… Я сейчас же буду готова.

— Я достал транспорт. Одолжил лошадь и двуколку.

Коль сразу же предложил поехать с ними. Потому что считал, что догадывается, где могут быть муж Клары, жена и дочка Клампена. Остальные с благодарностью приняли его предложение — по разным причинам.

У Анны-Марии появились лихорадочные розы на щеках. Целый день вместе! Можно ли желать чего-то большего?