Хлопнула входная дверь, и в комнату заглянул навьюченный двумя кошёлками денщик Василий. Его круглое курносое лицо под форменной тропической панамой усеяли бисеринки пота.
– Кушать будете, товарищ генерал? – спросил он.
– Пока нет, – ответил Березин и, малость поразмыслив, добавил: – Вот кофе свари, пожалуй.
– Сию минуточку.
Василий затопал на кухню и принялся там хлопотать, рассовывая припасы из кошёлок по шкафчикам.
На последних затяжках в трубке смачно захлюпала табачная смолка. Березин выскреб пепел никелированным складным причиндалом, тщательно протёр мундштук ёршиком.
Сосредоточенная возня с трубкой отвлекала от мыслей о белом крестике на плане-схеме. Отто Краузе мёртв. Один из самых опытных десантников, ветеран проекта «Ч». Немногословный улыбчивый крепыш, виртуозно управлявшийся со своим увесистым лучемётом. И ведь погиб не в крупном бою, а так, в лёгкой стычке.
На душе у Березина саднило. Прикрыв глаза и уткнув подбородок в грудь, он начал творить сердечную молитву. Однако на сей раз афонская практика не принесла облегчения. Сухость сердечная. Тяжко.
В мозгу с трансформаторным гудением летали жирные мясные мухи. Тяжёлые и чёрные с лиловым отливом, будто выкованные из воронёной стали.
Предыдущая крупная вылазка чужаков случилась накануне Рождества, в Финляндии. Тогда двадцать семь человек точно так же забили, как скот, и предотвратить это не удалось. Десантники подоспели к шапочному разбору, чужаки успели погрузиться в судно и стартовали, но их сбил перехватчик.
Ещё тогда Березин пришёл к мысли, что надо менять саму концепцию проекта «Ч», перенацелить её на стрельбу с упреждением. Сделать основной упор не на мобильных частях, а на сети патрульных спутников – с тем, чтобы подавлять вылазки неприятеля в зародыше.
И ещё, конечно, требуется больше радарных станций и перехватчиков, больше баз и гравипланов, тогда, может быть, удастся организовать полноценную оборону. Да только денег неоткуда взять. Ассигнования на проект «Ч» недостаточны, да ещё и поступают нерегулярно, с большим скрипом. Наверняка эти суммы какой-то мерзавец тайком через проценты проворачивает.
А кто крайний? Ясное дело, руководитель проекта. У которого требуют обеспечить защиту планеты за три копейки. Гады, крохоборы, жульё. Самих бы их вверх ногами прибить, прости, Господи...
Поймав себя на том, что он всё ещё машинально возится с вычищенной трубкой, генерал сунул её в карман халата и бросил шоколадный от смолки ёршик в пепельницу.
Хоть какое-то утешение, что выжил вихрастый бутуз, которого медузняк взял заложником. Единственный изо всей деревни, кому посчастливилось уцелеть. Надо будет представить Хадсон к медали.
Березин тронул сенсоры, тихо зашелестел моторчик, и кресло покатилось на кухню.
– Товарищ генерал, краснодарского кофе не было, так я взял немного датского, – через плечо сообщил Василий, пересыпая стрекочущие зёрна из пакета в кофемолку. – Это ничего?
– Сойдёт, – вяло махнул рукой Березин. – А бананы взял украинские?
– Конечно. Может, перекусите всё-таки, товарищ генерал? Вы ж с утра не евши.
– Ладно, уговорил, – буркнул генерал, подъезжая в кресле к столу. – Давай бананы. И йогурт.
Открыв пластмассовую широкогорлую банку, Василий вытряхнул в стакан рыжие комки апельсинового йогурта и ловко содрал с переспевшего банана веснушчатую шкурку, снабжённую овальной жовто-блакитной этикеткой.
– Приятного аппетита, – улыбаясь до ушей, молвил он.
– Спасибо, – поблагодарил Березин, вполголоса прочёл «Отче наш», перекрестился и начал кромсать банан ложкой.
Казалось ему, после увиденного сегодня в деревушке кусок в горло не полезет, однако стоило приняться за еду, как аппетит проснулся волчий.
С видом алхимика, истово справляющего gamonymus, Василий колдовал над кофе: прокалил помол, залил его кипятком и принялся плавными пассами водить джезвой над горелкой. По кухне поплыл забористый дух отличной мокки. Покончив со священнодействием, денщик налил кофе в большую фарфоровую чашку через ситечко и уселся напротив Березина, по-бабьи подперев кулаком щёку.
– Хочу сегодня шти по-монастырски соорудить, – мечтательно поделился сокровенным он. – А на второе – синенькие с грибами.
– Валяй, – разрешил Березин, думая о своём.
Далеко не все суда чужаков удаётся засечь на подлёте к планете. Около сорока процентов приземляется, оставшись незамеченными. Но если форсировать исследования в Новосибирске и освоить их систему связи, станет возможен превентивный перехват. Спецы сулят стопроцентный успех, однако наверняка привирают, шельмы. Надо будет на днях заглянуть в Академгородок, ах да, ещё в Дубну, конечно... Никак не получается всюду поспеть, хоть пополам разорвись.
Денщик безмолвно мялся, воззрившись на генерала и часто хлопая белёсыми ресницами. Его пальцы нервно комкали кромку цветастого ситцевого передника, надетого поверх форменного обмундирования.
Попросить о чём-то хочет, решил Березин, осторожно прихлёбывая горячий крепкий кофе. Пожалуй, датский отнюдь не плох, почти не уступает «Золотому казачьему». Да и Василий всё-таки настропалился его варить на славу, прямо-таки Liguor Mercurii получился.
– Что на душе, братец? – подбодрил денщика Березин.
– Вы ж опять всю ночь за компьютером просидели... – нерешительно начал тот. – Накурили, хоть топор вешай...
– Ну, да. И что?
Глубоко вздохнув, Василий точно с вышки в воду сиганул.
– Вредно же, товарищ генерал...
– Самая вредная штука – это жизнь, друг ситный, – веско возразил Березин. – От неё все подыхают, и ещё никто не выжил.
Он достал трубку из кармана и принялся набивать её табаком. Выбрал же время, шельмец, опять читать свои нотации. Смекнул, что с устатку да на сытый желудок генерал гневаться не станет.
– Вы всё шутите... – укоризненно молвил Василий, взяв с подоконника пухлый номер «Православной России». – А я вот вчера вечером в газетке прочёл...
– Насчёт курева? – хмыкнул генерал, уминая пальцем душистые табачные волокна.
– Никак нет. Насчёт этой самой, виртуальности.
– И что пишут? – Березин щёлкнул зажигалкой и сделал несколько частых затяжек, раскуривая трубку.
– Вот, – отогнув толстый бумажный пласт, денщик ткнул пальцем в статью. – «Жертвы рукотворного мира» называется. Прочитаете?
– Перескажи, – велел генерал.
Сам он пользовался исключительно электронной прессой, а ретроград Василий привык к бумажным газетам, за компьютер его силком не усадишь.
– Значит, так, пишет протоиерей отец Иоанн, по фамилии Мирославский...
– Короче, – перебил Березин и выдохнул сизый жилистый клуб дыма. – Давай суть.
– В общем, так, – пошарив по статье глазами, Василий зачастил, как дьячок. – «Сотворённый человеками компьютерный мир есть не что иное, как в чистом виде бесовская прелесть, пресловутое «световое воображение, мечтаемое умом», от коего нас предостерегают в «Добротолюбии» святые отцы».
– Ух ты, – поднял брови генерал. – Круто загибает батюшка.
Ничуть не смущённый саркастической репликой, денщик продолжал читать:
– «Как указывает в «Подвижническом Слове» блаженный Диадох, действует сатана на душу «дымя как бы пред умом через мокротность тела, приятностию бессловесных сластей». Сие описание в точности соответствует так называемой витру... виртуальной релаксации. Ведь не секрет, что семьдесят пять процентов пользователей означенного вирела посещают порнографические сайты». Ну, дальше я пропускаю... – Василий принялся рыскать глазами вдоль убористых газетных колонок.
– Блаженный Диадох – это сильный аргумент, конечно, – попыхивая трубкой, вставил Березин. – Только я же по вирелу не дрочить хожу, а на службу. Понял?
– Товарищ генерал, я извиняюсь, конечно. Это ещё не самая суть, я сейчас найду...
– Ну-ну.
– Ага, вот, – пробормотал Василий и забубнил: – «Говоря современным языком, принципиальное отличие вирела от иных видов развлечений состоит в том, что компьютерные мороки напрямую взаимодействуют с подсознанием, каковое суть бесовское гнездилище. Вследствие сего психотерапевты регистрируют всё больше случаев, когда запойное увлечение виртуальными суррогатами действительности быстро приводит к тяжёлым последствиям. Систематически злоупотребляющий вирелом человек заболевает своего рода кибернетической наркоманией. Его личность стремительно деградирует, отпадая от ближних и, в конечном счёте, от Бога». Дальше там опять насчёт святых отцов и «Добротолюбия», товарищ генерал. Читать?
– Отставить. Может, тебя в капелланы определить? – задумчиво проговорил Березин. – До того ревностный о вере, прямо заглядение. Даже вот правительственный официоз читаешь небось от корки до корки.
– А разве тут что неправильно написано?
– Это, мил-друг, махровый обскурантизм в чистом виде.
– То есть как? – не понял латинского слова Василий.
– Мракобесие, – снисходительно пояснил генерал. – К твоему сведению, эдак сотню лет назад иные батюшки точно так же на телевизор вызверялись. Конкуренции они не любят, вот и весь тебе секрет.
– Тут статистика приводится, – упрямо гнул своё денщик. – Точные цифры.
– Например?
– Сейчас найду. Вот: «В среднем среди российского населения наблюдается один процент больных шизофренией, в то время как среди пользователей вирела эта цифра достигает четырёх процентов».
– Передёргивает протоиерей, телегу поперёд лошади запрягает, – нахмурился Березин. – На самом деле это значит, что шизофреники сильнее прочих увлекаются вирелом. Ведь в целом статистика осталась на прежнем уровне, насколько я понимаю. Иначе он это лыко в строку непременно вставил бы, верно?
– Вроде бы да... – признал Василий.
Генерал наставил в него черенок трубки, точно пистолетное дуло, и выпалил:
– Кстати, если вирел – орудие сатаны, то как насчёт прямого литургического сайта в храме Христа Спасителя? Тоже прелесть бесовская? А ведь он давно открыт – с благословения патриарха, между прочим. Так что этот батюшка пыжится быть правовернее высокопреосвященнейшего. И диагноз тут простой: рвение не по разуму, братец.
Обескураженно скривив губы в куриную гузку, денщик отложил газету, помолчал немного.
– Ну, ладно, леший с ней, со статьёй, – промямлил он. – Только всё равно вредно ведь. Позавчера по телеку передавали, как один с ума спятил, трое суток просидел в шлеме... Извиняюсь, по нужде под себя ходил...
– Ерунду ты порешь, мил-друг. Бывает, и в автокатастрофах люди гибнут. Так что ты прикажешь, никому за руль не садиться?
– Так-то оно так, товарищ генерал, и всё же... Вам бы доктору показаться, а?
– С чего бы вдруг?!
– Да вы в зеркало на себя посмотрите, – предложил Василий. – Извиняюсь, конечно. Только сегодня на вас лица нет.
– В атаку ходил, – буркнул Березин и после паузы уточнил: – Под Гомелем. А ночью базы в Южной Америке инспектировал.
– Товарищ генерал, Христом Богом прошу, да поберегите вы себя, – запричитал денщик. – Всё сами да сами, всюду хотите поспеть. Неужто, кроме вас, больше некому в атаку-то ходить?
– Ну, вот что, Василий, ты из себя няньку не строй, – вскипел генерал и раздражённо поскрёб зудевшую левую культю. – Ног у меня нету, это да, это медицинский факт. Но мозги покуда на месте. И под себя пока не хожу.
От злости он прикусил мундштук погасшей трубки. Тут же опамятовавшись, мысленно вознёс молитву Сергию Радонежскому о ниспослании смирения.
Кажется, у них с Василием синдром полярной зимовки начинается. Всё вдвоём да вдвоём, если бы не вирел, действительно впору спятить.
– Люди гибнут, понимаешь? – с болью в голосе произнёс он. – Разве ты по своему телику не видел, что чужаки вытворяют?
– Видал, – хмуро кивнул денщик.
Помолчали немного. Василий встал, принялся убирать посуду со стола в мойку.
– Откуда только эта пакость взялась на нашу голову? – чуть погодя вздохнул он, с ожесточением споласкивая джезву.
Березин вышел из угрюмой задумчивости, бросил взгляд на старинные кварцевые часы, висевшие над холодильником. Хлопотливая секундная стрелка бежала по циферблату, эдакий золотистый ножичек, отсекающий одну за другой безвозвратные дольки времени.
– Ладно, давай хозяйничай, а я за компьютер, – сказал генерал. – Дел ещё невпроворот.
Он прикинул, что до заседания комиссии ещё успеет наведаться в псковскую группу.
За время его отсутствия компьютер вошёл в режим дремоты, мониторная рамка над видеоблоком превратилась в туманное облачко Галактики, мерно пульсирующее, просквоженное разноцветными искрами. Генерал нахлобучил шлем, натянул сенсорные перчатки, бормоча под нос молитву Святому Духу: «Царю Небесный, Утешителю, Душе Истины, иже везде сый и вся исполняяй, сокровище благих и жизни подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша. Аминь». Сердце отозвалось, дрогнув под тихим уколом благодати. Добрый знак.
Чуть слышно зажужжала система охлаждения процессора, компьютер очнулся и вышел на полную мощность, ожидая команды.
Шевельнув пальцем в перчатке, Березин переключился с монитора на шлем, затем привычным жестом тронул плашку «Кабинет». Перед ним развернулась просторная светлая комната, неотличимая от настоящей, кабы не односложные таблички, мерцающие на резной антикварной мебели. На просторном палисандровом рабочем столе красовался автопортрет березинского компьютера, обок высился шкаф «Щелкопёры», набитый подшивками сетевых газет и журналов, в углу притулилось атласное лепестковое кресло «Ликбез», над ним – длинная полка с переплетёнными в тиснёную кожу фолиантами энциклопедий.
Подойдя к бюро «Писанина», генерал выдвинул последовательно несколько ящичков, вынул перевязанный кодовой ленточкой рулон с докладом и запихнул его в карман. Невольно покосился на дверь с табличкой «Личное», вздохнул и шагнул под арку служебного хода, по пути взяв со стола переговорную трубку спецсвязи. Казённого вида коридор, сужаясь, убегал в сизую даль. Вместо ковровой дорожки его пол украшала луговая трава, пестревшая крупными ромашками. На ходу Березин отметил, что этот виртуальный изыск уже изрядно ему приелся, пора тут незабудки вырастить, пожалуй.
По мановению генеральской руки перед ним возникла пёстрая схема отлаженных контактов, и, неторопливо шагая вдоль коридора, он задал компьютеру сценарий: разыскать лейтенанта Окамото, соединиться с ним, затем переключиться на заседание комиссии ООН.
Маршрут на гравиплан Псковской базы остался зарезервированным в оперативной памяти, поэтому подключение прошло почти моментально. Мелькнуло сообщение о готовности к переброске, затем компьютер запросил подтверждение. Генерал прекратил ходьбу, нажал кнопку «Да» и тут же ощутил себя внутри кибернетического манекена, установленного на кресле в хвосте десантного отсека специально для вирельных надобностей Березина.
Гравиплан возвращался на базу, за овальным иллюминатором струилась облачная кисея, десантники мирно подрёмывали, откинув спинки кресел, слева впереди, через проход, зияло пустое место. Краузе, царствие ему небесное.
– Лейтенант, – повернув голову, негромко окликнул Березин сидевшего рядом Окамото, который лакомился пайковой шоколадкой.
– Слушаю, товарищ генерал.
– Как пленный, в порядке?
– Так точно, товарищ генерал, – отрапортовал японец через кибертолмача. – Экипировку с него сняли, сунули его в клетку, окатили водичкой из ведра, чтобы шкура не пересохла. Всё никак угомониться не может. Шипит, дрыгается. Злющий, как сатана.
– По прибытии пусть его сразу медики осмотрят, – распорядился Березин. – Мало ли что.
– Есть, товарищ генерал. Обязательно.
– Хадсон сегодня отличилась, – продолжил генерал. – Не растерялась, уложила медузняка очень грамотно. Кажется, это второй чужак на её счету?
– Так точно.
– Объявите ей благодарность от лица командования, – распорядился Березин. – Скажите, что получит медаль «За отвагу». И передайте Чукарину, пускай сверлит дырочку. Ему за такого пленного причитается Георгий второй степени.
– Есть, – Окамото расплылся в улыбке.
– Как там мальчик, которого Хадсон выручила?
– Жив-здоров, только перенервничал очень. Поместили в медбокс. Фельдшер укольчик сделал, и парень уснул.
– Имеются ли у вас вопросы, пожелания?..
– Никак нет. Разрешите отметить, эти новые винтовки, тульские, очень хороши, – лейтенант прицокнул языком. – Они гораздо мощнее прежних. И сервис прицеливания у них просто блеск.
– Добро. Что ж, счастливо оставаться.
Однако вместо того чтобы прямиком направиться в штаб-квартиру ООН, генерал задержался в десантном отсеке. Ежемесячные отчёты перед комиссией Совбеза надоели ему хуже горькой редьки. И прежде чем окунуться с головой в финансово-дипломатические дрязги, он захотел ещё хоть немного побыть среди тех, кого он сегодня водил в атаку.
Вольготно развалившись в креслах, десантники лениво болтали о том о сём.
– Слушай, Ваня, я всё хотел спросить, а почему у тебя фамилия такая – Стразд? – повернувшись к соседу, спросил худощавый длинноносый Жан Дрейфус.
– Вообще-то по метрике я раньше был Ивар, – застенчиво признался тот. – Ну, потом взял себе русское имя, так проще. Фамилию тоже хотел сменить на Дроздова. Потому что по-латышски «страздс» значит «дрозд». Но батя рогом упёрся и ни в какую. А пятую заповедь нарушать неохота.
– Да, у вас, у католиков, это строго, – понимающе кивнул Дрейфус.
– С чего ты взял, что я католик? – чуть ли не с обидой возразил Стразд. – Православный я.
– И давно перешёл?
– Никуда я не переходил. Если хочешь знать, у меня предок был православным батюшкой, ещё при государе Александре Освободителе. И вообще, мы, латыши, славяне. То есть, русским доводимся двоюродными братьями, понял?
– А, ну да, нам палестинцы тоже родня, – с ехидцей вставил сидевший через проход Боря Файнберг.
– Ты на что намекаешь? – взъерошился Стразд,
– На братскую дружбу до гроба. С оккупантами и мигрантами.
– Тю-у, вспомнил тоже. Когда это было...
– А я-то думал, все прибалты – католики, – перебил Файнберга Жан, стараясь закрыть щекотливую тему.
– Ты нас не путай с литовцами. У нас, у латышей, православные князья были ещё в двенадцатом веке, – горделиво заявил Стразд. – А потом пришли тевтоны и всё опошлили.
– Ну, да, столицу вам построили, – вмешался задетый за живое Зигфрид Вернер. – Между прочим, мой прадед оттуда родом, из фольксдойчей.
– Так мы с тобой вроде как земляки, Зига?
– Ага. На одном плетне онучи сушили.
– Слушайте, братцы, так мы когда в Данию давеча летали, вашу Ригу видели? – сообразил Дрейфус. – Это где колокольни торчали из воды, а вместо улиц каналы, да?
– Точно, – подтвердил Стразд. – До потопа очень красивый город был. Мне бабушка открытки показывала. Дома такие, старинные, в лепнине, как торты, называется югенд-стиль... Эх, до чего жалко... А я родился в Томске. Когда паспорт получал, имя сменил. Косые взгляды настогвоздели, знаешь ли. Старики до сих пор считают – раз латыш, значит, нацист, и точка. Ну, какой же я нацист, к ебене матери?!
– Всё потому, что вместо национального покаяния у вас было затопление, – буркнул Вернер.
– Но мы ж не виноваты, что глобальное потепление наступило...
– Ну да, – насмешливо скосоротился Зигфрид. – Я и говорю, что вы ни в чём не виноваты.
– Извини, Ваня, – снова вмешался Боря Файнберг, – но если бог за грехи проклял маленький народ, то это надолго. Есть в истории тому примеры. Мне, знаешь, тоже весело. Еврей везде дома, но не забывает, что в гостях. Предки уехали из Совсоюза в Эрец, а дед с бабкой потом эвакуировались в Россию, после второго холокоста. Хорошо ещё, подтверждающие документы догадались сохранить, а то бы я сейчас лапу сосал на Мадагаскаре.
– Сбылась мечта Гитлера, – пробормотал Ваня-Ивар, косясь на Вернера. – Еврейские поселения на Мадагаскаре...
– Знаете, что я вам скажу, – глядя в иллюминатор, задумчиво произнёс потомок прибалтийских фольксдойчей. – С гектоподами всё ясно, ведь они чужие. А вот Гитлер был свой, человек о двух ногах. Это, если вдуматься, страшнее.
Десантники замолчали. Березин скосил глаза на часовое табло, подвешенное компьютером в правом нижнем углу поля зрения. Пора двигать на заседание комиссии. Хоть бы раз туда заявиться не с портфельчиком, а на кибертанке с полным боекомплектом. Ради оживления задушевной беседы. Охо-хо, грехи наши тяжкие, искушения великопостные...