Главнокомандующий

Глава 11

Пассажирский лайнер «Ту-454» выполнял рейс Минск–Рейкьявик–Миннеаполис. На носу самолёта сверкало длинное плазменное копьё, кромсающее неподатливый воздух и превращающее его в разреженную мешанину ионов. Четыре двигателя под стреловидным фюзеляжем изрыгали ревущие потоки пламени. Набрав крейсерскую высоту и войдя в мезосферу, окутанный сиреневым сиянием титановый гигант достиг пятикратной скорости звука. Далеко внизу, под гроздьями туч, бушевал ночной океан, взлохмаченный громадным волчком антициклона.

В пилотской кабине командир корабля неторопливо смаковал чашечку кофе, его молодой напарник развалился в кресле, созерцая звёздные россыпи над головой. По нижней кромке блистера вереницей светляков ползли стандартные сообщения автопилота, вчитываться в них не имело ни малейшего смысла.

Для полутора тысяч пассажиров настало время ужина, и стюардессы сбились с ног, демонстрируя им традиционное для Аэрофлота гостеприимство.

В конце третьего салона импозантная дама смаковала красное белорусское вино из хрустального бокала, а паёк со своего подноса разделила между сыном и дочерью, которые покуда могли не беспокоиться о величине талии.

– Мама, а сколько папа будет зарабатывать на новой должности? – деловито спросил Питер Паттон, расправившись с куриной грудкой и запив её пепси-квасом.

– Полагаю, гораздо больше, – рассеянно ответила Кэтрин и промокнула губы бумажной салфеткой.

Питер сглотнул слюну.

– А всё-таки – сколько?

– Спросишь у него сам. – Кэтрин достала из сумочки помаду и зеркальце. – Я ещё не знаю точно.

– Мама, а тогда можно будет мне купить новый процессор? «Эльбрус-14 Профи»?

– Оу, разве твой теперешний так уж плох?

– Русский гораздо лучше. У него архитектура на 256 байт, – веско разъяснил Пит.

Кэтрин закончила подкрашивать губы и скосила глаза на сына.

– Мне это ничего не говорит, мой милый.

– Я тогда смогу поставить оболочку «Москва», она гораздо круче «Уиндоус», – вслух размечтался мальчуган. – И под ней можно играть в любые русские игры. Со всеми navorots!

– Разве американские хуже?

– Откровенно говоря, да. По сравнению с русскими, они barahlo.

Улыбнувшись, Кэтрин взъерошила выгоревшие волосы мальчугана бронзовой рукой.

– Не советую тебе говорить это при папе, мой дорогой. Он опять обвинит тебя в недостатке патриотизма. – Она убрала косметику в сумочку.

– Значит, то, что мы летим на русском samolet, это тоже непатриотично?

– Это прежде всего разумно, поскольку они стопроцентно надёжны.

Сестрёнка Питера шёпотом уговаривала свою куклу Василису съесть ещё кусочек сервелата. Царевна хлопала васильковыми очами, кивала и твердила «thank you, Mary». Её бисерный кокошник основательно запачкался в кетчупе.

Допивая вторую чашку кофе, командир «Ту-454» бросил рассеянный взгляд на сообщения автопилота.

Внезапно зелёные буквы налились алым свечением, раздалось мерное «би-и-ип, би-и-ип, би-и-ип».

«АВАРИЙНАЯ СИТУАЦИЯ. Беру системы под контроль».

Руки рефлекторно сработали, опередив сознание: тумблер автопилота, штурвал, клавиша диагностики... Однако ничего не изменилось.

Пластиковая чашка со стрёкотом прокатилась по полу, расплескав остатки кофе.

– Что за чёрт?! – вскрикнул лётчик, лихорадочно щёлкая тумблером автопилота.

«АВАРИЙНАЯ СИТУАЦИЯ. Беру системы под контроль. АВАРИЙНАЯ СИТУАЦИЯ. Беру системы под контроль», – монотонно вещал автопилот.

Все приборы показывали норму. Двигатели в порядке. Фюзеляж цел. Нигде ничего не горит.

«АВАРИЙНАЯ СИТУАЦИЯ. Беру системы под контроль».

– Сева, что за хрень? – вскричал второй пилот.

– Не пойму... Нет управления...

Лайнер клюнул носом и вошёл в крутое пике. Тело командира обволокла нежная жуть невесомости. Рука судорожно переключала тумблер. Туда-сюда, туда-сюда. Безрезультатно.

В салонах вопили от ужаса. Звёзды погасли, когда лайнер врезался в толщу грозовых облаков. Спустя полминуты «Ту-454» рухнул в Атлантику.

ПаттонКхан методично и не спеша пробирался обратным путём через цепочки роутеров. Акция прошла легко и просто, прямо как дохлую рыбёшку заглотнуть.

Впрочем, войдя в бортовую систему «Ту-454» через узенькую пуповину связи с навигационного спутника и полностью переключив управление на себя, ПаттонКхан вдруг ощутил авиалайнер как живой организм: гигантский титановый кальмар, могучее мезосферное чудовище, владыка воздушной пучины. Убивать его было жаль. Однако ни к чему, чтобы самка Паттона и его дети путались под ногами.

– Так в чём же причина? – повторил свой вопрос Березин.

Стоявшая перед ним навытяжку десантница с лицом голливудской кинозвезды потупилась.

– Это моё... приватное, товарищ генерал. К несчастью, в русском языке нет понятия «privacy». Но я надеюсь на ваше понимание, товарищ генерал.

– Мы с вами в армии, товарищ ефрейтор, – парировал Березин третьим служебным голосом. – И тут никакого privacy нет и быть не может.

– Сожалею, товарищ генерал.

Причину девица ни за что не назовёт, хотя и так всё ясно. Рядовой Миллер полез её лапать, вот и получил плюху в торец. Все американцы слегка помешаны на почве сексуального преследования. Даже дылда-десантница с лучемётом, лошадиной физиономией и вирельной маской раскрасавицы. И не даже, а тем более. А для солдатика некрасивых баб не бывает. Охо-хо, грехи наши тяжкие...

Серебряный диск медали лежал на мощном бюсте Хадсон почти горизонтально. Березин постарался сосредоточить взгляд на её чёрном берете с эмблемой проекта «Ч».

– До сих пор вы проходили службу образцово, – смягчив тон, заговорил генерал. – Проявили себя в боевой обстановке наилучшим образом. Имеете боевые награды. Вам присвоено внеочередное звание. Существенно улучшили свои физические данные, получили право носить тяжёлое оружие.

Он сделал паузу, едва не ляпнув: «Так какого же хрена?!» Хадсон отмалчивалась всё с тем же понурым видом.

– Однако вы проявили несдержанность, подняв руку на боевого товарища. Более того, он младше вас по званию. Это очень серьёзный проступок! Очень!

Девица зарделась и совсем повесила нос на квинту. Очень добротная вирельная маска у неё, с мимической нюансировкой и прочими прибамбасами. Березин тщетно старался взвинтить себя, чтобы влепить взыскание по всей строгости. Ведь чисто по-человечески тут всё понятно...

– Вы сказали, что сожалеете о своём поступке, – Березин всё-таки решил спустить дело на тормозах и наказать Хадсон по минимуму. – Значит, уже осознали свою вину. Отчасти это меняет дело.

Он сделал паузу. «Ну, скажи что-нибудь, поддакни. Не молчи, как упёртая дурёха».

– Разрешите уточнить, товарищ генерал. Я сожалела о том, что в армии, по вашему мнению, нет места для приватности. В тот момент я поступила просто как человек, а не ефрейтор-контрактник. И об этом не сожалею.

Подавляя приступ бешенства, Березин поиграл желваками.

Как гласит армейское присловье, лучше иметь дочку-блядь, чем сына-ефрейтора. Ну, а если ефрейтор женского пола, то вообще туши свет... Да ещё и типичные американские замашки, полный букет – начиная с privacy и кончая defend freedom. Нечего тут миндальничать, не в коня корм.

– Ну, что ж, с этой минуты вы больше не ефрейтор.

– Так точно, товарищ генерал.

– И ещё. У вас будет время на размышление. Предлагаю вам подумать о недопустимости штатских замашек в армии. Пять суток гауптвахты, рядовая Хадсон.

– Есть пять суток, – ответила десантница, бодро вскинув голову.

Березину померещилось, что на её губах мелькнула усмешка. Впрочем, это мог быть и глюк вирельной маски.

– Если подобное повторится, ваш контракт будет расторгнут, – счёл нужным добавить генерал. – По тридцать шестому пункту «в», без выходного пособия. Уяснили?

– Так точно, товарищ генерал.

Вообще-то американцев следует наказывать рублём, такое до них лучше всего доходит.

– Можете идти.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Хадсон молодцевато сделала «налево кругом» и растворилась в киберпространстве, не дойдя до двери.

На прощание она снова нагло ухмыльнулась. Вовсе не глючит у неё вирельная мимика. Экая несгибаемая стервоза. Хотя не будь она эдакой бой-бабой, сидела бы за рукоделием в своей захолустной Дакоте, рассудил Березин. Ладно, перемелется, мука будет.

Не снимая вирельного шлема, на ощупь он взял трубку, набил её табаком из кисета и закурил.

Кхан плыл по затопленному подземелью своим привычным прогулочным маршрутом, рассеянно созерцая облицованные рубчатой плиткой пешеходные дорожки. Он миновал распахнутые ворота пустой казармы, затем причал, где бок о бок ошвартовались три проржавевшие субмарины, обогнул ремонтный док, в котором покоилась четвёртая подлодка.

Бетонное перекрытие наверху окончилось, его сменила зыбкая плёнка водной поверхности, колеблемая ветерком, обструганная пологими лучами полярного солнца.

Мощно ударив хвостом, Кхан устремился вперёд. Ущелье расширялось, превращаясь в продолговатую бухту. От последнего, самого крупного причала веером разбегались рельсовые узкоколейки с вереницами пустых платформ, ныряя в жерла прорубленных сквозь скалу тоннелей. На краю причала стояла тележка с ровными рядами ржавых торпед, три батареи зениток вертикально топорщили дула, над ними лениво покачивалась полусгнившая маскировочная сеть. Дальше вдоль бухты тянулась вымощенная бетонными плитами взлётно-посадочная полоса. В её конце притулились четырехмоторный транспортный самолёт и полудюжина истребителей. До чего же убогая и примитивная военная техника. По идиоматическому выражению двуногих, допотопная, причём в буквальном смысле.

В жабрах клокотала чужая вода. Чужая. Совсем не та, что в бассейне. Вольная, дикая. Не отцеженная фильтрами, не оглушённая обеззараживающим излучателем, не облагороженная дезодорантами. Настоящая вода чужой планеты, без примеси привычных солей.

За причалом каменистое дно бухты там и сям устилали россыпи скелетов. Когда строительство громадной базы в толще материкового щита завершилось, излишки человеческого материала утопили здесь. Тысячи двуногих рабов, от которых остались только кучки обглоданных рыбами костей.

Над подводным кладбищем зыбились плотные сгустки психических шлаков: голод и боль, неотвязный страх, бессильная ненависть и тупая безнадёжность, вековечное истошное проклятье месту сему. За прошедшие долгие годы вся эта духовная гниль нисколько не выветрилась и, как облако густого трупного смрада, целиком заполняла бухту.

Всякий раз, когда Кхан заплывал сюда, терпкие миазмы мертвечины мощно взбаламучивали его сознание. При всём его отвращении к нечистотам это место обладало необъяснимой гнетущей притягательностью.

Он распластался над косо уходящим в глубину скалистым откосом, размышляя над причудами двуногих млекопитающих. Невесть почему они построили на необитаемом континенте колоссальное подземное сооружение с огромными складами провианта, боеприпасов и горючего, да так и забросили втуне. Причём это случилось задолго до того, как уровень океана поднялся и подземелье оказалось затопленным почти доверху. Рабов-строителей скормили рыбам, а не употребили в пищу. Наконец, эта военная база, где размещались подводные и воздушные боевые машины, одновременно служила, по всей видимости, чем-то вроде религиозного святилища. Об этом свидетельствовали многочисленные ритуальные эмблемы на стенах: кресты с переломленными перекладинами, изображения хищной птицы, сжимающей в лапах круг всё с тем же изломанным крестом. В одном из крупных помещений, очевидно, служившем для проведения собраний, на стене сохранилась громадная золочёная рама с лохмотьями гнилого холста и чешуйками вспузырившейся краски. Скорее всего картина служила культовым объектом поклонения.

Достойно удивления то, что теплокровные двуногие умудрились выйти из животного состояния. Их иррационализм безграничен и непостижим, их сознание выглядит карликовым наростом рассудка над клокочущей магмой бессознательного. Адекватно постичь их цивилизацию вряд ли возможно. По счастью, для узко прагматических целей этого и не требуется. Эта планета слишком удалена от центров цивилизации, чтобы развивать на ней пищевую индустрию. Высшие расы уготовили ей судьбу экзотического охотничьего угодья. Быть по сему.

Развернувшись над подводным кладбищем, Кхан энергично поплыл обратно.

Щёголев приложил палец к замку, тот негромко щёлкнул. И опять примерещилась отрубленная кисть Галахер, валяющаяся на полу среди обильных алых брызг. К горлу подкатил шершавый клубок. С усилием сглотнув слюну, ксенолог повернул кремальеру, вошёл в виварий, сел в кресло.

Смотровое окно пялилось на Щёголева, точно выпуклый глаз рептилии. Впаянная в громадный хрусталик бурая коряга шевельнулась.

– Желаю чистой воды, – поздоровался ксенолог на языке декаподов.

В ответ ни звука.

– Всё ли у вас в порядке? Не беспокоит ли здоровье? Хорошее ли у вас самочувствие? – старательно выговорил учёный.

Декапод резко выбросил вперёд щупальце, оно едва не коснулось толстого триплекса. От неожиданности ксенолог вздрогнул.

– Ты надо говорить ко мне «глубокорождённый фалаха», – сварливым тоном заговорил пленник. – Обращение мелкорождённого к глубокорождённому надо набитый почтительностью.

Задранный кверху кончик щупальца назидательно покачивался вправо-влево.

И Щёголев наконец понял. Ах, вот оно что. Мог бы и раньше догадаться, как декапод расценивает ситуацию. Зайчики поймали охотника и посадили его в клетку. Вкусно кормят, создали для пленника благоприятную искусственную среду. И он продолжает чувствовать себя хозяином положения. Люди для него – не дичь, так, прислуга.

Жгуче вспыхнула ненависть, кровь прихлынула к лицу. Всё ведь из-за него, из-за этого поганого глубокорождённого фалаха. Из-за него декаподы напали на базу. Искалечили волоокую дуру Галахер. Ведь я же не струсил, просто растерялся. Я учёный, а не боец-десантник...

С трудом Щёголев подавил вспышку ярости. Нельзя давать волю эмоциям, для ксенолога они – непозволительная роскошь.

– Что ж, глубокорождённый фалаха, у меня есть к вам несколько вопросов.

– Слушаю, – отозвался декапод.

Полчаса назад Щёголев беседовал с полковником Лихачёвым. На столе перед особистом лежала компьютерная распечатка – перехват гиперволновой передачи с борта летающей тарелки. Гиперволновый декодер на Псковской базе смонтировали и отладили на прошлой неделе. Пришельцы даже не подозревали об этом, их передачи шли в эфир открытым текстом.

Полковник придвинул листок Щёголеву через стол.

– Ознакомьтесь.

Текст шёл в две колонки: слева транскрипция, справа перевод. Щёголеву сразу бросились в глаза слова «возвращаюсь на базу», которые Лихачёв жирно пометил флуоресцентным маркером, а рядом на полях намалевал размашистый восклицательный знак.

– В том, что у них есть база, никто и не сомневался, – заговорил Лихачёв. – Их корабли имеют слишком малый ресурс хода для межзвёздных перелётов. До сих пор шли споры, где эта база находится, в космосе или на Земле. Теперь сомнения отпали.

Особист с торжествующим видом ткнул пальцем в распечатку.

– Их судно среднего размера мы вчера засекли над Тихим океаном, примерно в районе Галапагосских островов, на высоте около тридцати пяти километров. Оно шло на юго-запад со скоростью 4 Маха. Вскоре после перехвата передачи объект ушёл из зоны наблюдения локаторов. Но при этом снизился примерно до тридцати километров. Значит, их база тут, на Земле. Где-то в Южном полушарии.

– Логично, – кивнул Щёголев и поднял взгляд на полковника.

На груди у того красовался новенький орден – за проявленное мужество при обороне базы от нападения противника. Так значилось в наградном приказе, вывешенном на доске объявлений при дверях столовой. Ничего себе мужество, сидел в бункере перед микрофоном и распоряжался, глядя на мониторы. Теперь ходит в героях.

Щёголев потупился.

– Попробуйте выяснить у пленного декапода, где располагается база, – велел контрразведчик. – Ваш подопечный командовал судном, значит, непременно это знает.

– Ясно. Постараюсь.

– Это очень важно, – с нажимом произнёс Лихачёв. – Очень. Вы уж постарайтесь.

Орден на кителе особиста брызнул в глаза Щёголева отражённым солнечным лучиком. Сунув распечатку в папку, ксенолог попрощался и отправился в виварий.

В коридоре навстречу ему попалась шемаханская красавица Фатима. Ни слова, ни взгляда, как будто мимо пустого места прошла. Процокала каблучками к себе в лабораторию. Сука. Высокомерная холодная сука.

Декапод успокоился и подобрал щупальца под себя, заняв выжидательную позу.

– Нам известно, что у вас есть наземная база, – раздельно и веско сказал Щёголев. – Где именно она находится?

– Не буду это говорить, – буркнул пленник. Конечно, он знает, где база. И уж, само собой, говорить не хочет.

– Не советую вам упрямиться, глубокорождённый фалаха. Уж лучше скажите, где ваша база.

– Нет. Не буду.

– Предупреждаю, если вы отказываетесь говорить, вас ждут весьма неприятные ощущения. Подумайте хорошенько.

– Мой род по глубине рождения третий среди фалаха, – заявил декапод, снова вытянув щупальце в сторону Щёголева. – Третий!

– Ну, и что же?

– Требую почтения ко мне и моему роду.

– Допустим, я окажу вам подобающее почтение. Тогда вы скажете, где искать вашу базу?

– Нет. Но без почтения вообще никаких бесед. Почтения требую.

– Ладно, – процедил Щёголев. – Пеняй на себя. – Повернувшись к стоявшему рядом компьютеру, он дробно застучал по клавишам.

– Сейчас я тебе устрою курорт, – сквозь зубы пообещал он.

Так, влажность сделаем нулевую. Температура пускай будет пятьдесят по Цельсию. Нет, это слишком, как бы не загнулся, ставлю тридцать пять. Всё? Ах, да, ещё добавить лёгкий обдув, быстрее просохнет...

На экране вспыхнуло предупреждение в красной рамке: «Заданные условия неприемлемы для подопытного».

– Плевать, – проворчал Щёголев и кликнул на опцию «Продолжить».

Три видеокамеры и два микрофона фиксируют всё происходящее вплоть до мельчайших подробностей. Плевать.

Грубое нарушение служебных инструкций. А плевать мне на ваши инструкции. Выход за рамки профессиональной этики. Клал я на этику и её рамки. Увольнение с волчьим билетом, статья КЗОТа двести пятьдесят лохматая. Вот и хорошо. Ни одна сука не станет косоротиться.

Форсунки над головой декапода перестали распылять воду, в недрах трубопровода всхрапнула воздушная пробка.

Пускай подсохнет, земноводная сволочь. Гнида глубокорождённая.

– Так где находится ваша база?

– Почему без вода? – забеспокоился пленник. – Мне больно. Мне сухо. Надо вода.

– Будет вода. Когда я узнаю, где база, включу воду.

Декапод заелозил по губчатому полу, оплёл себя щупальцами.

Щёголев сидел, откинувшись на спинку кресла, наблюдая за датчиками температуры и влажности.

Вскоре пленник стал причитать заунывным каркающим голосом. Ксенолог с трудом понимал его беглую сдавленную речь и поэтому включил киберпереводчик. Басовитый компьютерный голос прилежно выговаривал: «сухая-сухота-сушёный-сухарь-сухо-рассушить-твою-икру...» Когда декапод заперхал и умолк, киберпереводчик прокомментировал бархатным женским контральто: «Перевод буквальный. В оригинале – идиоматические бранные выражения». Щёголев криво усмехнулся. Ну-ну, давай, ругайся. Брань на вороту не виснет.

Молчание затянулось, бурый комок на сухом полу камеры не подавал признаков жизни. Впрочем, программа компьютерного мониторинга свидетельствовала, что до критического состояния пленнику ещё далеко. Мозговые ритмы соответствуют режиму бодрствования, имеет место некоторое перевозбуждение. Декапод не потерял сознание, попросту притих. Дыхание учащённое, пульс восемьдесят. То есть, налицо сильный дискомфорт. Интересно, каковы у него запасы терпения.

– Как ваше самочувствие, глубокорождённый фалаха? – подавшись к микрофону, спросил Щёголев.

– Плохо. Сухо, – через киберпереводчика ответил декапод.

– Сожалею. Это потому, что вы отказались ответить на мой вопрос.

Пленник поднял голову, посмотрел на Щёголева и, покашливая, хрипло выдавил:

– Если я скажу, где база, больше сухо не будет?

– Как только вы скажете, я сразу включу вам воду, – пообещал ксенолог.

После секундной паузы декапод пробубнил:

– Необитаемый материк на Южном полюсе. Там, под землёй, глубоко. Вход под водой.

Похоже, инопланетянин не врёт. Судно, с которого отправили перехваченный текст, шло на юго-запад от Галапагосских островов. На этой линии и впрямь находится Антарктида.

– Где именно база? Материк большой.

– Могу показать на карте. Только не надо сухо.

– Хорошо. Включаю воду.

Щёголев повернулся вполоборота к компьютеру, стряхнул с экрана блещущую разноцветными звёздами заставку, кликнул на опцию «Вернуться к первоначальному режиму». Тут же из форсунок на потолке бокса заморосил мелкий дождик.

Декапод разметал щупальца по полу и издал нечто вроде блаженного кваканья.