журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №3 1995 г.

„И разве не заслужили они бессмертия?"

Читающей Сибири представлять Николая Самохина не надо. Знают, помнят, перечитывают.

Написала — и засомневалась.

Не за горами — десятилетие выхода в свет его последней книжки.

Владельцы первых прижизненных изданий, ставшие затем стойкими читателями и почитателями его таланта, перебираются потихоньку в тот мир, где не пишут, не читают, книжками не обмениваются.

А новая Сибирь поновела так, что уж не возьмешь на себя смелость сказать о ней — читающая Самохина Сибирь...

Стало быть, надо представлять?!

И тем, кто еще помнит. И тем, кто уже не знает.

Лредставлять-то надо раннюю повесть Николая Самохина, бог весть по какой причине не опуб.ликованную тридцать с лишним лет назад и отыскавшуюся недавно в домашнем архиве.

Повесть — завязь будущего Самохина, зрелого мастера прозы, сколь веселой, столь и грустной, и автобиографичной и типажной, и публицистически меткой и лирически пронзительной.

Писалась повесть в пору, когда инженер Самохин, простившись с дипломированной специальностью (закончил Новосибирский водный институт), утверждается как одаренный газетчик, способный и на статью и на фельетон, но предпочитающий „сатиру и юмор" всем прочим формам существования в журналистике.

По происхождению — самый что ни на есть „люмпен": сын коно-возчика и бывшей батрачки, выходец с окраинной улицы Новокузнецка, где и прошел свои первые жестокие житейские „университеты".

По проявлению — самый что ни на есть интеллигент, если понимать под этим способность к нравственной умственной деятельности и полное отсутствие „шкурных“ рефлексов.

По природным данным — то, что называется „свморрозд": к недюжинному таланту впридачу еще и силы для его реализации — вопреки предлагаемым обстоятельствам.

А обстоятельства предлагались суровые — сочно живописует их Николай Самохин в повестях „Рассказы о прежней жизни", „Где-то в городе на окраине", „Сходить на войну", „Наследство"...

Одна из них кончается трагическими строчками:

„...Где-то милиционеры гнали Ваньку, не сумевшего прорваться сквозь наше детство".

Самохин прорвался — чтобы Рассказать.

Он много расскажет о себе и своих родных, близких и далеких, оставив в литературе поистине эпические характеры Отца-солдата и Матери-крестоносицы, признав за ними безоговорочное право на жизнь после смерти по одному только нехитрому прозрению:

„И разве не заслужили они бессмертия? Разве не заслужил его каждый человек, честно переживший свою жизнь, честно выполнивший свой долг перед нею? Перед нами?“

Так и сам он переживал свою жизнь — честно смеялся, честно печалился, честно страдал и от личных нескладух и от глобальных несуразиц „особого“ нашего исторического пути, все норовящего свернуть в глубокие овраги гражданской войны...

Более четверти века проработал в журналистике и литературе. Был ответственным секретарем журнала „Сибирские Огни“. Собкором „Литературной Газеты “ по Сибири. Долгие годы успешно сочетал редакционную службу с творчеством. Одна за другой выходили книги — сборники юмористических рассказов, повести, где юмор — в самой ткани повествования о событиях и переживаниях далеко не веселого свойства.

Но вот неиссякаемое, казалось, чувство юмора все-таки изменило ему — на исходе четвертого года „перестройки“ Николай Самохин потерял способность смеяться...

Ушел из жизни в пятьдесят четыре года с небольшим, в январе 1989-го. В атмосфере резко поляризующегося общества. Не смог принять ни огульного охаивания прошлого, в котором ему, публицисту и сатирику, вовсе не было сахарно, ни оголтелого поворота к „собственности", до которой никогда не был охоч. (Приговаривал, бывало: „мой шкаф меня найдет“, посмеиваясь над маниями приобретательства. И над собой, дачевладельцем, посмеиваясь: „Моя дача. В настоящем и будущем — моя. А сладостное самочувствие хозяина, землевладельца так и не посетило меня“.— Из иронической повести „Так близко, так далеко".)

Книги, книги состоялись. И — остались. Маленькие и большие, тонкие и толстые — целая библиотека Николая Самохина, унаследовавшего от бессребренницы-Матери простое и высокое руководство: „надо честно сеять — каждому свою полоску".

Чем и занимался Николай Яковлевич всю свою не такую уж и длинную творческую жизнь — честно сеял, а для себя собрал с этой полоски любовь читателей-современников и настороженность властей к „очернителю", репутацию коего начал зарабатывать с первых же фельетонов и насмешливых рассказов. Да вот и имя в литературе обеспечил себе — имя, которое будут и будут открывать поколения подрастающих, да еще и нерожденных читателей.

Повесть, прежде не публиковавшаяся,— не литературный шедевр, но дорога нам и как строчка, из песни выпавшая, и как юношеская фотография Мастера, про которого важно и нужно знать больше.

К тому же, утренняя повесть по-самохински обаятельна. И автобиографична, и автопортретна, что и побуждает редакцию нашего журнала кого-то познакомить с чистейшим человеком, кому-то напомнить о светлом „шестидесятнике" Николае Самохине.

Здравствуй, молодой, совсем молодой Коля...

Замира Ибрагимова.

P.S. Благодарим Владимира Скальницкого, сохранившего пожелтевший экземпляр повести, отпечатанной на давно забытой портативной машинке „Москва". Пятьдесят четыре странички — столько и прожил Николай Самохин...