Николай Мясников
МОИ СОСЕДИ ЗНАЮТ О ПАРИЖЕ

ОДИНОКИЙ Я

I

Я сидит. Я стоит. Я бегает.

Потом Я достает рогатку и стреляет — конечно же, в самого себя, и быстро уворачивается от пульки, очень довольный своей ловкостью.

Я играет в прятки. Он прячется под стол, под кровать, за портьерой, и сам себя разыскивает. Потом он прячется в самого себя, долго и обреченно ищет, но не может себя найти. И очень огорчается.

Я готовит себе обед — варит одну тарелочку супа. Обедает, моет посуду, и садится писать книжку. Я давно не читал хорошей книжки, и если получится сегодня ее написать, то завтра с утра можно приняться за чтение.

Я старательно трудится, склонившись над тетрадкой, и заканчивает так поздно, что решает не ужинать; разбирает постель и ложится спать.

Лежа в постели, он думает о своей книжке, о том, как он завтра будет ее читать, и может быть, если захочет, нарисует для нее картинки.

Я спит крепким сном здорового человека. Он не знает о своем одиночестве.

II

...пытался выдернуть струйку из крана. Ничего не получилось. Совершенно не за что ухватиться. Придумать бы какое-нибудь приспособление


Сегодня играл в школу. Сперва приседал и разводил руки в стороны, потом маршировал и пел строевую песню. Далее:

— Африка впадает в Аральское море. Париж находится в самом центре Лондона и занимает огромную площадь. Именно поэтому на карте его располагают отдельно, в некотором отдалении, ибо в противном случае он закрыл бы собой весь город Лондон, и люди не смогли бы узнать о существовании этого прекрасного английского города, принимая его по неведению за Париж.

Шестью один — двадцать один,

шестью два — двадцать два,

шестью три — двадцать три, и так далее.

Девятью четыре — сорок шесть.


Потом с удовольствием поставил себе двойки по всем предметам.


Интересно, что в выражении „противный случай" вовсе не подразумевается, что случай — противный.


Сделал замечательный фокус: выпихнул изображение из зеркала, и влез туда вместо него. Ох, оно и попрыгало! А я стою, плоский, блестящий, и его передразниваю.

Чуть не лопнул от смеха!


Рецепт. Кофейный напиток под вентилятором.

Сварить кофейный напиток, два раза перелить из стакана в стакан, потом поставить под включенный вентилятор. Когда остынет, слегка подогреть, и с брезгливостью выпить.


Решил научиться играть в карты. Раскладывал карты на две кучки, в одной с красными значками, в другой — с черными. Весь фокус в том, что карты кладутся поочередно в разные кучки, и если карта по цвету не подходит, а такое встречается довольно часто, тогда пропускаешь ход, и в наказание щелкаешь себя по носу.

Играл очень долго и с большим удовольствием. Расщелкал нос докрасна, даже глаза слезятся. Вот только не знаю — выиграл я или проиграл?


Похоже, что это просто насморк, и значит в карты я играл неправильно.


Люди произошли от разных животных. Именно поэтому у разных людей лицом являются разные части тела.


Самый простой способ разозлить человека — это сообщить ему что-нибудь совершенно непривычное.


Играл в замок с привидениями. Ночью. Сначала сидел на стуле, потом почувствовал, что сейчас стул сломается, и пересел на пол. Такой у меня был тяжелый фундамент.

Потом у меня появились стены, башни, и даже крыша. И весь я превратился в замок. Между башнями стояла пушка. Внутри замка началось движение, тихое-тихое, даже страшно. Дул сквознячок, кто-то бегал по ступенькам, потом что-то лопнуло внизу. И еще раз лопнуло, и затихло.

Потом что-то захлопало в башне, часто-часто, наверное кто-то вспугнул стаи летучих мышей. Аж мурашки по коже. И вдруг шевельнулась пушка.

Сама!

И сразу снизу вверх по чугунным ступеням: бум... бум... бум... какие-то тяжеленные шаги... Я испугался так, что сердце дернулось!

Очнулся — сижу голый на полу, и отражаюсь в зеркале — бледный-бледный. И уже утро.

Лег спать и не мог заснуть со страху. А когда заснул, то увидел во сне: башню, пять бойниц и два потайных хода.


Сегодня назначил себя старухой, и делал все, как старуха, с совершенно серьезным видом. Надо сказать, что всё у меня прекрасно получилось. Даже ноги болели по-настоящему. Сидела и растирала колени. Потом догадалась снять резинки с чулков, и сразу стало легче. Только чулки стали сползать.

Вечером вспомнила, что не полила цветы. Пошла за ковшиком, и по дорожке немножко описалась. Очень неприятно ходить мокрой.


Руки плохо гнутся. Ложилась спать и не могла расстегнуть лифчик. Так и легла.

Очень дует из окна.

Какой странный сон! Будто вяжу чулок, очень широкий, и приговариваю:

— Семь километров, семь километров, семь километров...

Затем якобы задремала, и связала по-ошибке восьмой километр. Хотела примерить, но от усталости не смогла дойти до начала чулка. Запуталась в чулке и упала. Оттого и проснулась.


Суп диетический.

Вскипятила воды и ничего туда не положила. Невкусно, зато абсолютно ничего вредного. Правда, и очень мало полезного.

Очень хочется, чтобы меня кто-нибудь увековечил. Жизнь бы отдала! А с другой стороны, люблю суп. И когда кран исправно работает, и из него не каплет.

Сегодня снова снился сон.

Я была совсем голая и в каком-то саду, только очень хорошем. И вдруг вползла змея. Я испугалась и сказала ей:

— Ты что здесь делаешь? Уходи!

А она сказала:

— Я — змей.

И тогда я поняла, что я — Ева. Но сделала вид, что ничего не понимаю, и спросила:

— Ну и что?

— А я фаллической формы, — сказал змей.

Смутилась, и от смущения проснулась.

Дура!


Заболела и вызвала доктора.

Доктор пришел и сказал:

— Меня вызывали к пожилой женщине. А вы, если не ошибаюсь, мальчик.

Пришлось поставить его на место. Я ответила:

— Доктор! Если у вас совсем нет фантазии, как вы ухитряетесь лечить людей?

Доктор смутился, и поставил мне диагноз: давление.

Я спросила:

— Доктор, а где меня должно давить?

Доктор выругался и ушел.


Вспомнила нашего учителя, как он объяснял нашим девочкам, влюбленным в офицеров:

— Милые! Фуражка — это просто элемент одежды, ну, как бы трусики, только для головы. Разве можно придавать этому такое значение?

Прелесть.

А мне все равно нравятся офицеры. Они хорошо бреются и чистенькие.


Вчера страшно болели ноги: целый день танцевала. Совершенно без всякого повода, просто захотелось потанцевать. Из-за этого устала и плохо спала.

Ночью приснилось, что меня взяли в армию. Всю ночь целовалась с полковым знаменем. Утром дали тревогу, и оно ушло в бой.

Боже, как я рыдала!


Мужчины — крупные домашние животные.


Прочитала в книжке, что есть такая еврейская кухня. Очень захотелось попробовать. Пришлось самой придумывать рецепты.

Рецепт первый. Сделать кислое тесто и изжарить маленькие лепешечки, размером не больше пуговицы. Смешать творог со сметаной, сахаром и ванилью. Дно чайной ложечки намазать получившейся смесью, сверху накрыть лепешечкой. На нее капнуть медом и положить изюминку. Все это делать, держа ложку в руке, иначе изюминка может скатиться на пол.

Посыпать сахарной пудрой, корицей и тертым орехом.

Подержать во рту, прикрыв глаза, проглотить и сказать:

— М-мм... Прелесть!

Рецепт второй. Изжарить яичницу с луком, перевернуть и обжарить с другой стороны. Разрезать вдоль и поперек, и обжарить разрезанные места. Посыпать перцем, солью, сахаром и залить сметаной. Сверху присыпать сушеной морковью с укропом, порошком какао, и накрыть ломтиками груши, вымоченной в лимонной кислоте.

Все это можно украсить взбитыми сливками.

Подавать к столу каждую неделю вместо торта.

Рецепт третий. Купить полкило леденцов и просверлить в каждом отверстие. Отобрать райские яблочки с длинными хвостиками, промыть и просушить. Нанизать на хвостики леденцы, перемежая их изюмом без косточек. Разложить на тарелке, полить медом, и накрыть каждую изюминку кристалликом лимонной кислоты.

Подают к чаю и едят как шашлык.


Решила нарисовать картину и целый день рисовала. Получился мужчина с черными усами и очень кудрявый. Он был во фраке, толстый, и почему-то со шпагой.

Очень хотела нарисовать его с открытым ртом, как будто он говорит мне что-то ласковое. Оказывается, это очень трудно. Получился не рот, а какая-то крысиная нора.

Так и стоит полоротый. Тьфу.

В другой раз дорисую. Пусть уж лучше молчит.


Играла в охотника. Выследила слона, но никак не могла подстрелить — забыла патроны дома. Пришлось идти домой.

А когда пришла домой, выяснилось, что забыла в лесу ружье. Неужели я так состарилась? От расстройства заболела, и видимо от большой температуры помутилось сознание. Разговаривала сама с собой.

— А что вы собственно почему? — спросила я.

— Ничего такого, — ответила я.

И тут еще кто-то сказал:

— Ничего, ничего...

И я заснула.


Почему доктор пьет из ковшика? Раньше были доктора, а теперь врачи. Некому лечить.


Не помню, была ли я замужем? Неужели была? Помню только, что в детстве я была мальчиком.

Но ведь этого не может быть?-


Что только не доставляет человеку удовольствие! Встала на пороге, и, раскорячившись, чесалась спиной об косяк. Аж лифчик лопнул! А еще считала себя интеллигентной старухой.


Кажется, можно быть самим собой!


Сегодня 16 сентября. Исполняется ровно пять лет с того дня, когда я объявил себя отдельным независимым государством, состоящим из одного человека и временно не имеющим своей территории.

Должен сознаться, что все эти годы мне хотелось устроить государственный переворот, объявить себя империей, и стать в этой империи императором — за неимением другой кандидатуры. Это было бы немножко старомодно, и поэтому очень красиво.

Пришлось проявить большое гражданское мужество.

Последовательно провожу политику мира. Поэтому приходится все время прятаться от людей.


Оборудовал комнату специальной подставкой для глядения в пространство. Решил назвать ее „стул“. Сидел на стуле и глядел в пространство.

Интересно.


Вычитал в книжке интересное выражение: допился до чертиков. Так понравилось,- что решил попробовать сам. Сел около крана и выпил сто двадцать семь стаканов воды.

Никаких чертиков. Вечно у меня ничего не получается. Наверное, надо было думать о чертях, а я опять думал про струйку. Как она помещается в кране?


Человек, как химический элемент, состоит преимущественно из конфет, чаю и супа. Как химический элемент, он непрерывно взаимодействует с другими окружающими его химическими элементами — стульями, тарелками, вилками и так далее.

Все химические элементы состоят из различных материалов.

Некоторые химические элементы обладают магическими свойствами. Например, стул — самый магический элемент в доме. Иначе как объяснить, что это место так притягивает?


Внимательно изучил два стула. Ничего не обнаружил, кроме надписи на самом старом: „Инв. N 70013“.


Рассказ про Сахару.

Однажды курица сидела посреди Сахары и пела песенку про бригантину. И в тот момент, когда она спела:

Бригантина поднимает паруса! — вдруг внезапно снесла яйцо! И при этом страшно испугалась.

Когда страх прошел, у нее задрожали колени. Потом она почувствовала, что невероятно проголодалась.

Надо поискать зернышек, подумала курица, и стала ходить по песку. Она обошла всю Сахару, заглянула под каждую песчинку, но нигде не нашла ни одного зернышка.

Господи! Воскликнула курица. Прямо пустыня какая-то!

И тут она увидела куриные следы.

Раз тут живут курицы, подумала курица, значит эти курицы чем-то питаются. И она пошла по следу.

Она шла по следу, выбиваясь из сил. И вдруг она увидела мираж! На горизонте валялось огромное зерно!

Это мираж! Возмутилась курица. Его нельзя есть! Зерно не бывает такое большое!

Но следы вели прямо к миражу. И курица послушно пошла дальше. Чем ближе она подходила к миражу, тем он становился все меньше, меньше, меньше, и, наконец, оказался обыкновенным куриным яйцом.

Яйцо! — подумала курица.

Она поклевала его — яйцо оказалось печеным.

Прекрасное печеное яйцо! — подумала курица и быстро его склевала. И села отдыхать.

Она снова запела песенку про бригантину.

И вдруг внезапно снесла яйцо! Но уже ни капельки не испугалась.

Теперь она могла преодолеть любые трудности!


Я!


Плохо, что я забросил государственные дела.

УКАЗ

об отделении совести от государства.

Руководствуясь заботой о государственном строительстве и исторически сложившимися традициями, постановляю:

Отделить совесть от государства Я, как внегосударственное понятие, принадлежащее жизни индивида, и противоречащее государственной практике.

Такого вот числа

Такого вот месяца

Я.


УКАЗ

об отделении страха от государства.

Выполняя государственные функции, и утратив в связи с этим некоторые человеческие качества, считаю необходимым закрепить это законодательным актом.

Постановляю: и так далее.


Женщины не верят в загробную жизнь и требуют денег.


1. Выпустить ассигнации достоинством в 37 рублей 48 копеек и 56 рублей 34 копейки для развития математических способностей населения.

2. На случай войны ввести левостороннее движение для армии, с тем, чтобы случайно не разминуться с неприятелем и не пропустить какое-нибудь решающее сражение.


Биологические наблюдения.

Клоп гораздо больше, чем вошь.

Попугай — зеленожопое животное.


Опять сидел в зеркале. Теперь три дня буду плоский, как бумага.


Если уж думать о государственном устройстве, то хорошо бы сначала отделить все от всего , чтобы потом долго и с любовью присоединять,


Когда я был старухой, я заболела, и пришлось вызывать доктора. Он начал меня осматривать, и я у него спросила:

— Доктор, я уже умерла?

— Пока это несущественно, — строго ответил доктор.


Ученый, который не стремится к искреннему заблуждению, вовсе не ученый, а дилетант и мошенник.


Когда начинают выпадать зубы, человек особенно начинает ценить свою голову. Объясняется очень просто: голова человека состоит из двух челюстей, верхнюю из которых для благородства именуют „лоб“, а нижнюю скромно называют „подбородок".

Верхняя челюсть — орган воображения.

С внешней стороны обе челюсти покрыты волосами. Чтобы их не путать, нижнюю бреют. Лысые, наоборот, отращивают бороду.


Вот уже несколько дней, как собрался писать трактат „О рукосуйстве“. Размышляю все время, и не решаюсь начать. Все дело в том, что любая человеческая деятельность либо целиком чистое рукосуйство, либо содержит его в себе, как необходимый элемент. Значит, писать историю рукосуйства — это то же самое, что переписывать учебник истории.

Чистейшее рукосуйство.


Как поставить памятник самому себе.

Например: я делюсь на три равные части. Одну из них я превращаю в дерево — бревно. Аккуратно распиливаю бревно на доски, и делаю из них опалубку. После этого две оставшиеся части (или две оставшиеся части меня?) превращаются, соответственно, в песок и цемент, и аккуратно перемешиваются. Затем смесь разбавляется водой. Воду надо приготовить заранее. Получившимся раствором заполняем опалубку. Это очень важный и знаменательный момент — все три части меня опять соединяются воедино. Теперь я осторожно высвобождаюсь из получившегося сооружения, материализуюсь в своем собственном виде, стараясь при этом ничего не нарушить в своем произведении. Если это у меня получается, я устраиваю себе небольшой отдых — пока не схватится бетон. После чего снимаю опалубку, и с зубилом в руках, быстрыми ударами молотка заканчиваю скульптуру, придавая ей черты изящества, глубины и выразительности.

Аккуратно себя шпаклюю и крашу бронзовой краской.


Два с половиной месяца — ни на что не отвлекаясь! — пытался вырастить веник из огуречного семечка. Получилось что-то вроде осьминога. Пол подметать нельзя, а на вкус — ну чисто веник!

Иногда у меня возникают удивительно глупые мысли.


Вопрос о струе продолжает меня волновать. Сегодня лазил на дерево, чтобы ее измерить. Похоже, она гораздо длиннее дерева. Как же она помещается в человеке? Неужели смотана?

Жаль, что нет раздвижных деревьев...

III

Я спит.

Ему снится волшебный сон. В этом сне он совсем маленький, в крошечных красных сапожках и какой-то расшитой курточке, играет в крепостном дворе. Двор вымощен булыжным камнем; на крыльце дома сидит старуха в темной одежде, подвязанная грязным передником, и смотрит, как он играет.

От ее взгляда исходит какое-то неуловимое тепло, и он рад тому, что она здесь.

Между домом и крепостной стеной после дождя осталась лужа. Когда солнце выплывает из облаков, солнечные лучи дробятся в чистой воде, и лужа сияет. Блестят и мокрые камни вокруг нее.

Потом лужа взлетает, и мягко переливающимся блином медленно ложится на крышу, растекается по ней, и начинает сползать вниз, к карнизу. Внезапная мысль поражает его; он быстро вбегает в дом и ныряет в каморку портного. Обшаривая ее взглядом, он успевает увидеть свое отражение в зеркале — он почти взрослый, с заметным пушком на верхней губе; он не удивляется такой перемене. Выхватывает из-под груды тканей деревянный аршин, и выбегает во двор.

Лужа доползла до угла карниза, и тонкой струйкой тянется к земле. Он ловит конец струйки, прикладывает к аршину, и начинает мерять. Намотав двадцать аршин, он сбрасывает их с линейки, и продолжает мотать дальше — следующий отрезок.

Когда вся струя оказывается измерянной, он оборачивается и испускает победный вопль. Позади него стоит пожилой мужчина, выцветшие слезящиеся глаза внимательно смотрят из-под мохнатой шапки.

— Учитель! Удалось! — Восклицает Я. — Я ее все-таки измерил!

Учитель кивает головой, глаза его становятся веселыми и чуть-чуть насмешливыми. Потом он поднимает голову к небу.

По небу плывут облака, сияющие пышной белизной. В разрывах облаков — глубокие синие провалы.

— А эти? — Спрашивает учитель. — Эти тоже измеришь? Скоро они тоже станут лужами.

И помолчав, учитель добавляет:

— Да и небо неплохо бы измерить...

Они долго смотрят на плывущие облака, и Я вдруг неожиданно вспоминает, как хорошо лежать на верхней площадке крепостной башни, и глядеть в небо под тонкое посвистывание ветра в каменных зубцах стен.


1987—1995

УЧИТЕЛЬ

Одну из своих бесед Учитель посвятил теории Дарвина.

— Допустим, — сказал Учитель, — что Бога нет и никогда не было, мир полон обезьян, и обезьяны наполняют его смыслом и оправдывают его существование. Однако наступает такой день, когда одна из обезьян меняет некоторое свое качество и переходит в иное состояние: прыгала по деревьям, упала, и приобрела увечье, некоторую особенность, которая послужила толчком к дальнейшему ее изменению в потомстве, вплоть до того момента, когда она становится человеком, и — как частный случай, например, Чарлзом Дарвиным.

Ровно ничего не меняется, если мы представим себе ту же ситуацию несколько по-другому: мир полон увечных обезьян, они прыгают по деревьям, но одна из них срывается, падает, и в результате удара избавляется от врожденной ущербности, и в дальнем потомстве превращается в человека, который, в частности, мог бы носить английское имя Дарвин.

По некотором размышлении мы будем вынуждены внести уточнения в наши рассуждения, ибо нам трудно представить, чтобы молодая, здоровая, полноценная обезьяна вдруг грохнулась с дерева, и тем самым приобрела новые ценные качества.

Даже если всё происходило именно так, мы вынуждены предположить, что приблизительно в одно время две обезьяны разного пола и способные к деторождению, рухнули вниз, пусть даже с разных деревьев, утратив при этом какое-то прежнее качество, либо приобретя совершенно новое, и составили пару, которая произвела потомство, унаследовавшее приобретенные признаки родителей, что привело в дальнейших поколениях к возникновению человека, который, в принципе, мог оказаться Дарвиным.

Но при таком рассуждении в наших допущениях будет содержаться изъян, ибо в описанной ситуации род человеческий закончился бы на втором или третьем поколении увечных обезьян, что делает необъяснимым факт существования известного английского ученого.

Даже для того, чтобы возникло третье поколение увечных обезьян, нам потребуется дождаться, чтобы с дерева грохнулась хотя бы еще одна пара — дабы не допустить кровосмешения, что, конечно, несколько продлит наш эксперимент. Поэтому было бы разумно, не теряя времени, предположить массовое падение обезьян разного пола, увечья, размножение и так далее, вплоть до рождения в Англии прелестного мальчика по имени Чарли, что будет означать конец нашего эксперимента.

Должен сказать, что какое-то смутное ощущение, а, может быть, просто опыт, присущий людям моего возраста, подталкивает меня к изменению условий эксперимента. Я представляю себе девственный лес, мощные деревья с крепкими растопыренными сучьями. Я представляю себе интеллигентных людей, группами и по одиночке сидящих на этих сучьях. Они едят бутерброды, пьют кофе и разговаривают по-английски. Через некоторое время часть из них, прыгая с ветки на ветку, скрывается в чаще, и без особого труда можно предположить их дальнейшую судьбу: они постепенно изорвут об сучья свои фраки и галстуки, одичают, пристрастятся к бананам и утратят привычку изъясняться хорошим английским языком. Пройдут годы и годы, они превратятся в обыкновенных обезьян.

Что касается остальных, то за них я спокоен: они спустятся вниз, вернутся в свои дома, и заживут по-прежнему, своими привычными делами и заботами. И через некоторое время никто из них не вспомнит об этой странной привычке влезать на деревья и жить на ветвях. А через много лет у кого-то из них родится отдаленный потомок, мальчик Чарли, будущий великий Дарвин.

Однако, если вы были достаточно внимательны, у вас должен был возникнуть вопрос, который легко устранить, если ввести в наш эксперимент дополнительное условие. Ибо независимо от того, имеем ли мы мы дело с обезьянами, которые падают с веток, или с интеллигентными людьми, прыгающими по деревьям, для того, чтобы всё это могло произойти, нам не обойтись без Божьей воли, а следовательно, и без Бога.


Один из учеников сказал Учителю:

— Я читал в разных книгах о существовании закона единства и борьбы противоположностей. Следуя вашему правилу, я пытался зрительно представить себе действие этого закона в жизни, однако все мои попытки закончились ничем.

— О, это очень просто, — сказал Учитель. — Представь себе пожилую женщину в виде молодого мужчины, тело, душа и помыслы которых не просто тождественны, но являют абсолютное целое, и будучи неразделимы, они постоянно наскакивают друг на друга, обмениваясь плевками и ударами в знак беспредельной любви. Как только ты сумеешь это представить, вопрос теряет смысл.


— Время от времени в мир, — сказал Учитель, — приходят такие люди, появление которых приводит народы в движение. Не случайно люди знают имена Цезаря, Македонского, Наполеона и многих других. Никогда движение народов, кем бы оно ни направлялось, не обходилось без жертв, и реками крови отмечены эти эпохи. Но и те, кто направляет народы, никогда еще не кончали благополучно. Смерть торопится избавить мир от таких вождей, и земля не всегда принимает их кости.

Люди воспринимают такие события в жизни народов как грандиозные, исторические, и испытывают перед ними благоговейный ужас, не будучи склонны вникать в их причины. Если же найдется человек, который сможет не торопясь и спокойно рассмотреть эти явления и этих героев, он увидит, что люди, неспособные распорядиться собой, всегда стремятся распорядиться другими. Но не умея распорядиться копейкой, можно ли с толком истратить миллион?


Были, впрочем, и дни, когда Учитель проявлял невероятное упорство в нежелании понимать вещи для всех вполне очевидные. Так однажды он резко высказался против существования закона, согласно которому количество переходит в качество.

Объяснил же свое несогласие он следующим образом:

— В свое время я хорошо знал нищего, который в удачные для него дни покупал стаканчик-другой семечек. Жил он довольно долго, и после его смерти у него в каморке обнаружили более десяти мешков этого продукта. Но видит Бог, сколько бы он их ни накапливал, они так и не превратились ни в ветчину, ни в черную икру.


— Нет никакого сомнения,— сказал Учитель, — что иногда бывает очень приятно выкурить сигарету. Однако курить сырые сигареты, какие у нас обычно бывают в продаже, да еще и в закупоренной комнате не слишком-то приятно. Не намного приятнее курить сухие сигареты в тесной и душной, как у нас обычно случается, квартире. Даже если вы выйдете на свежий воздух, и у вас в руках окажется сырая сигарета, в этом тоже будет не много радости, и это тоже чревато раздражением. Поэтому человек собранный, желая получить удовольствие, должен высушить сигареты, выйти на улицу в то время суток, когда еще не давит городской смог, и спокойно, не торопясь, получить удовольствие. Поскольку это требует некоторых усилий, человек несобранный бывает вынужден бросить курить.


Гуляя по городу с учениками, Учитель прервал прогулку, чтобы зайти в аптеку. Он предъявил рецепт, узнал цены, и выстоял очередь в кассу. Когда он уже протягивал деньги кассиру, аптекарь вдруг крикнул ему из-за прилавка, что лекарство, так необходимое Учителю, и которое он безуспешно разыскивал более двух месяцев, кончилось.

Учитель спрятал деньги и вышел на улицу. Улыбнулся поджидавшим его ученикам, и весело сказал:

— Не очень долго и совершенно бесплатно!

КОГДА ВСЕ СПРОСОНЬЯ, ЭТО ОЧЕНЬ ОПАСНО

Он спит, и видит сон: он очутился в библиотеке, в которой всё есть, и есть даже то, чего нет нигде. Есть все, что можно, и есть все, что нельзя. Он изумляется, приходит в восторг, накидывается на стеллажи, выхватывает с них книги, о которых боялся мечтать, оглядывается — никто не видит? — никто! — и читает, читает, читает, пока глаза не перестают различать буквы.

Потом долго сидит, выронив из рук какую-то книгу, смотрит в одну точку, раздавленный тем, что узнал и испуганный своей смелостью. Но — чья-то рука успокаивающе опускается на его плечо, кто-то хвалит его за начитанность, говорит о погоде, интересуется здоровьем жены и дочери. И, совершенно неожиданно, назначает его заведывать всеми этими прекрасными книгами.

Он горд, и приступает заведывать.

Он заведует, время идет, он заведует. Наконец-то у него есть возможность неторопливо читать в тиши кабинета, думать о прочитанном, покуривая папиросу, и сравнивать разные, иногда противоположные точки зрения. Но уже какое-то смутное ощущение начинает отравлять его жизнь. Постепенно чувство ответственности начинает давить его, и давит все сильней и сильней. Страх все чаще посещает его, он боится, что кто-то проникнет в библиотеку и прочитает все книги. А может быть украдет? Но ведь это нельзя — нельзя! — он всю жизнь знает, что — нельзя!

Ужас нападет на него, покрывая холодным потом. Он колотится во сне и кричит:

— Ну зачем столько некастрированных книг?! Хирурги! Хирурги где? Кастрировать...

И жена его просыпается, слыша это горячечное бормотание, спросонья послушно бредет к телефону, вызывает врача.

И врач приезжает спросонья, и видит, что больной без сознания, в бреду, и слышит призывный шепот:

— Кастрировать, кастрировать...

И врач послушно достает ланцет.

ЗАГАДОЧНОЕ ЯВЛЕНИЕ

Меня часто обвиняют, что пишу я черт-те какие выдуманные истории, да еще вставляю туда неприличные буквы. В частности, букву „у“.

Нет никакого смысла отвечать на весь этот вздор. Но — вот вам, для сравнения — случай из жизни.

Спорят два мужика в гараже. На работе.

Один другому говорит: вот если засунешь лампочку в рот, а потом вытащишь, так ты мне десять тысяч даешь.

Другой говорит:

— Ладно.

Лампочку в рот засунул, и вошла она нормально. А обратно почему-то не вышла. Пришлось мужику идти в больницу. Врачиха очень удивилась, но отнеслась заинтересованно к такому необычному случаю. Что-то такое она ему сделала с нижней челюстью, и лампочку ухитрилась вытащить.

— На, — говорит, — забирай свою лампочку, и больше в рот ее не заталкивай.

Приходит мужик домой. Вот, говорит жене, проспорил десять тысяч. И все ей рассказал.

— А какая лампочка-то? — спрашивает жена.

— Да вот эта.

— А входила-то хорошо?

— Да входит нормально. Только вытащить трудно.

— Раз нормально входит, должна выйти, — говорит жена.

И так немножко поспорив, решили они снова попробовать. Еще раз засунул мужик лампочку в рот, и засунулась она нормально.

— Теперь вытаскивай, — говорит жена.

А лампочка не вытаскивается.

— Дай, я вытащу, — говорит жена.

Но и у нее ничего не получилось. Пришлось им снова к врачихе идти.

Врачиха страшно изумилась.

— Тебе что, жрать больше нечего? — говорит она. Но лампочку все-таки вытащила. Завернула ее в тряпку, шваркнула об угол стола и осколки отдала мужику.

— Это чтобы ты снова не засунул. На, забирай.

А потом вдруг спросила:

— А входит-то она хорошо?

— Да входит нормально.

— Надо же.. — говорит врачиха.

Ну, приходят они домой. Расстроились.

— Как же так? — говорит жена. — Ничего не понимаю. Если уж входит, так должна же выйти?

И крепко задумалась. А потом принесла лампочку, точно такую же, и засунула ее в рот.

Лампочка вошла нормально...


Я долго думал, прежде, чем решился написать эту правдивую историю. Ведь наверняка найдется такой любознательный читатель, который захочет все проверить. И может быть, не один.

Но, с другой стороны... Входит-то она нормально...


1.2.95

СКУЧНО ИМ БЫЛО

1

Стояла избушка.

В избушке печка.

На печке старушка лежала.

По полу курица ходила.

Ходила, ходила, и яичко снесла.

Старушка на печи лежала. А курице скучно было. Курица еще яичко снесла. Стало на полу два яичка.

Старушка вздыхала на печке.

Старушке тоже скучно было. Курица под столом бродила, и под столом яичко снесла.

На печи старушка ворочалась, вздыхала старушка.

Слушала, как курица по полу ходит. Дремала... Скучно на печке лежать, скучно.

Курица еще яичко снесла.

Тихо-тихо время идет. Тихо зевает старушка. Тихо курица ходит. Зевает старушка. Яички на полу лежат. Им тоже скучно.

Старушка на печи лежит, старика ждет. Старик на пьянку ушел. Медленно время идет.

Курица по полу ходит...

Слезла старушка с печки, на пол поглядела, под стол заглянула, села на скамеечку и запела шепотом:

— Шарики, шарики кругом...


2

Старушка на печи лежала.

Скучала старушка, вздыхала. Под печкой курица ходила. Курица яйца несла. На старушку желтым взглядом косила.

Старушка с печки на курицу глядела.

На шкаф глядела, на фотокарточку на стене. На пол глядела. На полу стол стоял. Скамеечки. Яички под столом лежали. Скучно было.

Курица под печкой ходила.

Слезла старушка с печки, валенки надела. На курицу поглядела.

— Что, — говорит, — на печку хочешь?

Ноги курице веревочкой связала, крылья — ленточкой. Клюв ниточкой замотала. На печку положила, телогреечкой набросила.

Села на скамеечку и зевнула:

— Сама яйца нести буду.


3

Старик с пьянки вернулся.

Дернул гармошку, рявкнул:

— Отвечай, хто дома живой, хозяин пришел!

Не отвечает никто.

— Сдохли, ли что?

Никто не отвечает старику.

Старушка на скамеечке сидит, к стене привалилась. Глаза остановились у старушки.

Холодно в избе. Печка холодная. Старушка холодная сидит. На печи курица холодная лежит, ленточкой повязана, телогреечкой накинута. Под пьяными ногами холодные яйца по полу катаются.

Замерзли яйца.

Сел старик и заплакал:

— Сволочь ты, сволочь! Пошто ж ты яйцы-то раскидала...

РЕДКАЯ РАДОСТЬ

А к Марфе Савне сынишка приехал.

— Ну что, мамашка, дрябнем-старимся? — кричит.

— Да уж не молодеем, — говорит Савна, — уж не молодеем.

Сел сыночек на стул, а стул и хрустнул. Он на диван пересел. И диван хрустнул.

— Мебелишка-то старая у тебя, — кричит. — Куда ни сядь, всё хрустит.

— Где же ей новой быть, — говорит Савна.

— А что, мамашка, — кричит, — пожрать-то есть у тебя?

— И то хотела спросить, — говорит Савна, — есть-то будешь ли?

— Буду, — кричит, — есть я всегда буду.

Согрела супу Савна.

Съел он супу кастрюльку, съел и захохотал:

— А суп-то жидкий у тебя, мамашка! Ни хрена не наелся!

— Так вон яйцы есть, — говорит Савна. —Давай яишню сжарю.

— Были б яйцы, яишню я и сам сжарю! Ты, мамашка, сделаешь, мне мало будет.

Масла набухал, все яйцы разбил, жарил, жарил, недожарил, все почти сырое съел.

— А что, мамашка, — кричит, — у тебя, поди, компот есть.

— Есть, — говорит Савна.

И еще три банки компоту съел.

Покушал и ржет, как конь.

— Вот, мамашка, и покушал, — кричит, — вот и покушал, мамашка!

— Покушал и покушал, — говорит Савна. — Не ори!

А он орет и вокруг приплясывает. Плясал, плясал, покуда половицу не проломил.

— А вот скажи, мамашка, копеечку-то скопила? — кричит.

Хвать Савну за ноги, да как тряхнет. У ней косынка свалилась и откуда-то из-под головы кошелек выпал.

— Скопила копеечку, скопила!

Бросил Савну и хохочет, да так хохочет, что шкаф упал.

— Ладно, — кричит, — я поехал!

Встал в дверях и кричит:

— А Лукерьевна-то ходит к тебе?

— Ходит, — говорит Савна. — Одна Лукерьевна и ходит.

— Ишь ты, — кричит. — Значит, живая еще.

И дверью хлопнул.

А тут и Лукерьевна пришла.

— Ох, — говорит,— никак Вовка был?

— Так, зашел, побыл маленько, — говорит Савна.

Ну, прибрались немного, шкаф поставили, сели чай пить.

— Он у меня ласковый, — сказала Савна. — До седьмого класса всё, бывало, у меня на коленках сидел. Сидит и ласкается. А потом уж стесняться стал.

И обе отхлебнули чаю.

— А сейчас вырос, так редко бывает... Да и девки, видно, сбивают.

— Девки сбивают, — подтвердила Лукерьевна. И обе надолго замолчали.

— Хоть когда заедет, и то ладно...

— Конешно, — подтвердила Лукерьевна.

— Да и не пьет совсем...


МОИ СОСЕДИ ЗНАЮТ О ПАРИЖЕ

Я страшно не люблю скандалов и имею для этого все основания.

Когда мой сосед бьет свою жену, он имеет обыкновение сердиться, и при этом кричит страшным голосом:

— Вот впишу, полетишь, как фанера над Парижем!

И она тоже кричит — вторым голосом.

В таких случаях я быстро закрываю двери, окна и форточки, потом ложусь на диван — в дальней комнате! — и закрываю голову одеялом. Некоторое время я продолжаю слышать крики, вопли и грохот от падающей посуды. Потом голоса стихают.

Я вижу черное глубокое небо над Парижем, в нем медленно, по отдельности и целыми стопками летают листы фанеры. Некоторые листы цепляются за Эйфелеву башню и прилипают к ней, как будто она наэлектризована. Затем прилипают другие, еще и еще, пока она вся не скрывается из виду.

Поднимается предрассветный ветерок, часть фанерной горы рушится вниз, слышится треск, глухие удары и звон стекла... Утреннее солнце освещает проломленные крыши, рваные провода, битые машины и обломки фанеры на асфальте.

Как из-под земли, на ролс-ройсах и континенталях появляется частный капитал. Напряженные переговоры с правительством заканчиваются в десять минут. Эйфелева башня куплена на корню вместе со всей фанерой.

К обеду Париж блестит новыми стеклами, провода восстановлены, Эйфелева башня покрашена, аккуратно упакованная фанера штабелями лежит на складах...

...Это значит, что соседи перестали ругаться.

Душно.

Я стягиваю одеяло с головы, прислушиваюсь, потом открываю окно и, подкравшись на цыпочках, снимаю цепочку с двери.


1988

Загрузка...