Жрец со щитом – царь на щите

III. POTIUS MORI, QUAM FOEDĀRI * Лучше умереть, чем опозориться

Наутро мы с Ливием встретились у Авентина, откуда вела дорога на другую сторону Тибра. Вчера Атилия не поделилась подробностями, ограничившись точкой отбытия, а сама ещё не явилась. Я списал её странное поведение на тайну, окутавшую личность, которую мы навестим по её наводке.

Ливий пил отвар из фляги и, морщась, прикладывал сосуд ко лбу. Мне было хорошо знакомо его состояние – муть, тошнотворный голод и небольшая дезориентация. Я с этим жил.

– Выспался? – поинтересовался я, чтобы развеять неловкое молчание.

Он помотал головой и заскулил, прикрыв рот: крутиться стоило с осторожностью. Разговор не клеился. Я шаркнул ногой, поднимая клубы пыли. Солнце отражалось от светлых стен, заставив прикрыться ладонью, но оно норовило ослепить и сквозь пальцы.

От нечего делать я прогулялся вдоль дороги, поглядывая в сторону угла инсулы, из-за которой должна была появиться проводница. Никого – лишь ветер со скуки гонял какую-то ветошь. Подобрав камень, размахнулся и бросил в сторону блестящей полоски реки. Тибр тёк далеко, хоть и пропадал из вида полностью, а мы ничего не делали, чтобы приблизиться хоть на пару шагов.

Ливий уселся на край резервуара с водой для скота. На лоб ему упали волосы, которые он зачесал и придержал, чтобы посмотреть на меня глазами измученного щенка. Я упёр кулаки в бока и признал:

– Вижу по тебе, ты тоже переживаешь, что Атилия пропала. Ссылаюсь на то, что она дева, а женские сборы могут быть более вдумчивыми, нежели наши. – Я осмотрел блестяшки Ливия и мрачно подметил: – За редким исключением.

– Луциан, – вяло улыбнулся он, – со вчерашнего дня с нами происходит сплошная мистика. Давай поищем весталку, вдруг она так же из рук вон плохо ориентируется на местности.

– Так же, как кто? – Я почесал нос.

– Как ты.

Ливий встал и отряхнулся от пыли – с изысканной грацией, будто только что не помирал от похмелья. Он умело держал лицо: из него вышел бы великолепный вакхант.

Мы вышли к Священной дороге и двинулись к южной части. С резями в сердце я вглядывался в неподвижные лица. Кто-то испуганно глядел в небо, а до кого-то не успела дойти паническая волна. Вот безмятежна оставалась плебейка, что сидела на пороге халупы; к её груди прилип младенец – она с улыбкой кормила дитя, когда всё случилось.

Я храбрился, но пустое: зрелище вызывало тошнотворную тревогу. Колоннады мелькали, раздражая зрение, и я накрыл глаза, замедляя ход. Но голос Ливия, подёрнутый хрипотцой, вернул меня в реальность:

– Иди в Дом Весталок, а я поищу Атилию в храме.

– Если узнаю, что ты спустился в катакомбы и обобрал весталок – отрублю руку, как вору, – пригрозил я.

Ливий посмеялся, хлопнув меня по плечу:

– Я неспроста вызвался идти в храм. С контролем у меня всяко получше – за Священный огонь можно не переживать. Отделаемся разбитой спьяну вазочкой в кубикуле верховной жрицы. А уж когда заносчивая дева очнётся – отпилит твои руки первее, чем ты произнесешь: «Ливий, зачем ты своровал?»

Смех снял напряжение.

На развилке с улицей Весталок мы разошлись, и я направился по крытой галерее. Между колонн проблескивала вода в фонтане, сочились зеленью ухоженные деревья. Благоухали жасминовый кустарник и плетистые розы, обвившие арки, горчил на языке аромат ковра резеды, и пленило свежее дыхание весны. Сквозь душистые потоки пробивался непривычный запах, сырой и сладкий.

Выйдя из портала, я обогнул водоём с уткой, которую качали колебания воды, и поднялся по лестнице – Дом Весталок располагался на возвышении – в низине остался сад и фонтан. В центре сиял купол храма Весты – домус словно окружал его объятием. В конце тенистой аркады ждал вход в помещение, но что-то заставило меня свернуть к балюстраде и наклониться. С балкона открывался вид на прилегавшую территорию. Взгляд зацепился за нишу между галереей, по которой я проходил мгновения назад, и бортами прудика.

И картинка расплылась.

Я вцепился в поручень, пошатнувшись. Сердце погнало во весь опор, как испуганная лошадь, ударяясь о рёбра. С губ сорвался стон, и я сполз по балюстраде. Хватаясь за колонны, я встал и на мягких ногах побежал по лестнице. Внизу уловил вонь, что на фоне садовых запахов распознал не сразу. Понял. Я понял, что её источало.

– О, нет-нет… – лепетал я, слепо протягивая руки.

Атилия лёжа смотрела в упор, осуждающе, только брови её поднялись в лёгком удивлении. На разверзнутый рот налипли белые волосы – ими играл ветерок, что раздувал её сто́лу.

Ком в горле увеличился и уплотнился. Я не мог сглотнуть и видел лишь, как остыл багрянец губ, побледнела голубизна радужек, посерела кожа.

Кровь. Я опустился на колено и оттянул одежду, пропитанную красным. Она с чавканьем отлипла от кожи, и у меня задрожала верхняя губа. Я опёрся на ладонь и вляпался в липкую жидкость. Вскричав, пополз назад, брезгливо вытираясь о пенулу.

Хуже того – спонтанное опьянение навалилось внезапно и утроило кошмар. Происходящее походило на белую горячку. Я не мог поверить, что Атилия мертва. А когда одна страшная мысль сменилась ещё более жуткой, я похолодел.

«Мы втроём – не одни в Риме. Не одни, кто не застыл».

Поздно: на меня напали со спины. Завязалась потасовка, но я уже был пьян и неуязвим. Несмотря на это, сталь, саданувшая по коже в опасной близости с пульсирующей артерией, несколько разубедила в божественной защите. Я зарычал и перехватил врага за запястье. Совершив немыслимый перекат, как в необузданной пляске, выбил оружие – булькнув, оно упало в чашу фонтана.

Не в силах сфокусировать взгляд, нащупал руку нападавшего и заломил до хруста. Некто заорал. Я попытался сломать её, стиснув зубы и упираясь что есть сил пятками в невесомую землю. Боль придала врагу сил – той же могучей рукой он поднял меня и опрокинул на лопатки.

От удара из лёгких выбило воздух. Не теряя времени, убийца взял мою шею в захват и придушил. Я схватился за волосатые руки – абсурдная мысль: они были мне знакомы.

– Ли… ли… – сипел я.

Ступни елозили по брусчатке, но с каждым импульсом движения слабели. У меня темнело в глазах. Неужели травы ослабили не только синдром, но и вместе с ним непобедимость?

– Л-ли… вий.

– Сдохни уже наконец! Или ты зовёшь на помощь? Так ты не один! Отлично, пришибу и второго. Откуда же, – прокряхтел противник, – откуда вы все повылезали…

«Что я наделал? – на выселках сознания подумалось мне. Я заволновался. – Он же… теперь убьёт Ливия».

Мои глаза закатились, ноги разъехались, а руки безжизненно обвисли.

Внезапный звук рвущейся ткани и последующий вопль привели меня в чувство. Я выпал из ослабевшего захвата и вскочил на ноги. Чернобородый торговец, который выменял серьгу на еду прошлым утром, покачивался на ногах. Он скривил губы, вынимая дамасский кинжал из плеча.

Ливий часто дышал, совершенно растерявшись. Короткое замешательство оборвалось моим криком:

– Ливий, беги!

– Паршивец! – Торговец вынул кинжал и выбросил его в кусты, второй рукой схватил Ливия за лицо и поволок к фонтану.

Заметавшись, я шлёпнул себя по лицу, чтобы быстрее соображать, и бросился к кустам, куда улетел кинжал. Но торговец сделал подсечку – я упал и разодрал подбородок. Он грязно выругался, взял Ливия за волосы на затылке и сунул головой в фонтан.

Я вновь сделал попытку бежать, но тяжёлая нога торговца надавила на поясницу. Второй рукой он легко, как котёнка, топил Ливия – нас орошали брызги, поднявшиеся из-за попыток Ливия не захлебнуться.

– Прекрати, сука! – сорвался я. – Заклинаю всеми богами! Убийцу верховного жреца Рима ждёт страшная расплата!

Торговец засмеялся, жмурясь от брызг. Его толстые губы изогнулись:

– Живучий тварёныш. Девка, вот, сама просила её добить – кто же, интересно, столкнул её, бедняжку, с высоты? – Масленый взгляд взметнулся к балюстраде. – Даром что сдохла, не раскрыв, где маска Тиния.

Горячие от гнева слёзы застилали мне глаза. Губы зашевелились. Торговец нахмурил брови и гаркнул:

– Что ты там мямлишь, грязный вакхант?!

– Умоляю. – Я будто видел себя со стороны, наблюдавшего, как разглаживается и успокаивается вода, как бессильно вытягиваются ноги Ливия. – Безымянный бог, кем бы ты ни был, пошли крохотное чудо. Услуга, – сдавил горсть песка в ладони, – за услугу.

Я повернулся на бок и позвал торговца:

– Хрю-хрю, свинота!

Он обратил ко мне яростный взор – я швырнул гальку в его морду и выкатился из-под ноги. Торговец взвыл, проклял меня и отпустил обмякшее тело Ливия, чтобы протереть глаза.

Я стрелой метнулся к фонтану и вытащил Ливия. Он был мертвецки бледен и не дышал. Но я не давал себе времени думать: наугад кинулся в воду и нащупал на дне оружие торговца.

Меня подхватили за ноги и окунули в резервуар. Вода затекла в рот, я закашлялся. Торговец беспорядочно хватал и бил меня о бортики. Послав его в этрусский мир мёртвых, я всадил нож наугад.

Миг. Второй. И меня сшибло волной от падения грузного тела. Пузыри перестали выходить из носа и рта, и искажённое толщею воды лицо исчезло в кровавом облаке. Как в кубке с водой, в который мама окунала кисть, чтобы отмыть от красной краски.

Выбравшись, я первым делом бросился к Ливию. Откинув мокрые волосы с оливкового лица, наотмашь ударил по щеке, чтобы привести в сознание. Вспомнились пощёчина и собственные слова:

– Ты дрянь, паршивый Туций! – Схватив за грудки, я потряс безжизненное тело. – Мы пойдём вместе. И вернёмся. Со щитом, и только со щитом. Слышишь меня?

Мысли, как мошкара, разлетались. Но одна, чужеродная и глупая, ворвалась непрошено. Один фрагмент – как вакханка напилась вина на солнцепёке и свалилась замертво. Мой отец рванул к ней и проделал лишь одно действие, чтобы вырвать её из лап смерти.

Я надавил Ливию на челюсть, чтобы открыть рот, и засунул внутрь два пальца, прижав язык. Не знал, что творю – лишь держал в голове строгую установку: вызвать рвоту во что бы то ни стало.

Когда вакханка очнулась на глазах у напуганных жрецов, моего отца возвели в культ. Он отказался от лавров, потому что не любил славу и ответственность.

Отец сказал: «Я уступил Туцию статус Царя священнодействий не ради того, чтобы вы обожествили меня здесь».

Натянув тогу Ливия, я глубже погрузил пальцы.

А ещё папа сказал: «Мальчишка Туциев возмужал, а ведь тело его отца ещё не остыло».

Наваливаясь всей массой и раздражая язычок нёба, я вдруг вздрогнул – ощутил, как ледяные перья Летуса осыпались на нас. Я был не согласен. В одночасье я остался без новой подруги и бывшего друга.

Ещё отец сказал: «Мы ведь живём по-настоящему лишь раз, прокладывая колею».

– Ливий… Твою ж мать. – Я вынул пальцы и уронил голову.

Всплеск. Кашель. Ливия стошнило водой: он отхаркивался, сплёвывал и часто дышал. Мне осталось только подскочить и засуетиться:

– Порядок? – спросил я, поймав осоловелый взгляд Ливия.

С облегчением заметил, как наливаются краской впалые щеки, а взгляд ореховых глаз обретает осмысленность. Ливий открыл и закрыл рот, как рыба, вытянутая на сушу. Он потрогал шею, сглотнул и просипел:

– Спа… сибо, друг.

– Мы квиты, – ухмыльнулся я и изобразил, как он всаживает кинжал в плечо этруска. – Это было смело для неженки-патриция.

Улыбка растянулась. Я почувствовал, как все двадцать зим наваливаются на меня словно сорок.

Ливий поджал ноги, мелко дрожа. С волос и носа капала вода, он поглядывал в ту же сторону, что и я, – на раскуроченный труп весталки Атилии.

Я снял львиную накидку, оставшись в одной тунике, и накинул на плечи Ливия. Он укутался и вновь попытался что-то сказать, но только опустил взгляд. Как по команде, мы посмотрели на мёртвую деву.

Я выругался и пнул камень, а Ливий спрятал лицо меж коленей, накрывшись с головой влажной шкурой. Мы не проронили ни слова, окутанные цветочными запахами и кровавым зловонием посреди обители весталок. Два жреца, еле выжившие, остались не у дел. Во второй раз в тупике – и впервые некому открыть нам потайную магическую дверь.

Я наклонился над замученной Атилией и водрузил на плечо. Голова повисла, с ножки слетела сандалия. У меня свело челюсть, когда её волосы хлестанули по бедру.

– Надо похоронить, – пояснил я, одеревенело шагая мимо Ливия.

Он подскочил, чтобы пойти за мной, но я остановил его:

– Обойдусь без помощи.

– Ты мне подчиняешься, Луциан Корнелий Сильва. – Несмотря на измятый вид, Ливий живо возглавил маленькую процессию. – Священный царь должен прочитать над могилой молитву – только тогда боги допустят Атилию в царство упокоенных душ.

Я замедлил шаг и обернулся. Следы борьбы, лужи крови, воды и недвижимые воробьи, плескавшиеся в фонтане со всплывшим спиной вверх мертвецом, – вся эта картина натолкнула на грешную мысль:

«Кто пронесёт через янусовы врата тело Луциана Корнелия Сильвы верхом на щите? Кто прочтёт надо мной погребальную молитву?»