Жрец со щитом – царь на щите

II. AN NESCIS LONGAS REGIBUS ESSE MANUS? * Разве ты не знаешь, что у царей длинные руки?

Энергия безвременья подбиралась к нашим сандалиям. Я поспешно убрал ногу, вылезшую за пределы тени, что отбрасывал анкил. Мы притаились на мучительные мгновения. Я слушал, как стучала кровь в висках и дышал от тяжести щита Ливий. Из страха быть замеченным незримым чудовищем, я прошептал:

– Нам надо выбираться.

Ливий не ответил на мой вопрос. Его рука дрожала, и я помог ему, придержав «купол». Ливий сменил положение и с облегчением выдохнул, размяв уставшее плечо.

– Я проверю, можно ли выйти. – Он потянулся, но я тут же перехватил его за запястье и вперил в него безумный взгляд.

– Ума лишился? А если ты застынешь? – с жаром прошептал я.

– Фатум. – Он округлил глаза, сделавшись серьезным. – Иного способа нет. Не переживай за меня, дорогой друг.

Ливий сжал моё плечо, но я вывернулся.

– Я не переживаю за тебя. Страшусь, что тайна твоего спектакля с переодеванием в салия погибнет вместе с тобой. А мне вообще-то до ужаса любопытно!

Ливий звонко рассмеялся и, качнув головой, предложил следующее:

– Тогда давай поднимемся вместе и пройдёмся под анкилом. Осмотримся.

Надо было признать, идея показалась мне разумной. Мы подхватили щит, уместившись под ним, и по моей команде одновременно встали. Я тут же пожалел о затее: наши ноги заплелись, и мы едва не рухнули. Ругаясь друг на друга, мы кое-как пробрались к лестнице, ведущей к храму Юпитера Капитолийского. Взор перекрывал анкил, посему мне были не видны восковые выражения лиц сограждан.

«Связана ли катастрофа с раненым богом, что мне явился на днях?» – размышлял я.

Сколько тайн! Терпеть их не мог. Зато Ливий – как гадюка в воде. «Повезло» же быть повязанным с неприятелем, который ничего тяжелее ритуального кинжала в руках не держал. Наши несинхронные шаги доказывали, что партнёров из нас не получится.

– Надо войти в храм, – объяснил я, приняв роль штурмана. За мной след в след вышагивал Ливий. – Там мы получим божественное укрытие.

– Подняться по лестнице тем, кто и по прямой шага сделать не может? Твой гений умён.

– Великое замечание, Священный царь, – хмуро отозвался я. – Как ни суди, иного решения у меня нет.

Вздох Ливия всколыхнул львиную гриву на затылке. Я осторожно шагнул на первую ступеньку. Он последовал за мной. По мере подъёма осторожные шаги превращались в спешные: тревога, уступившая ненадолго отчаянной решимости, возвращала контроль над телом. Мелькание сколотых ступеней и недвижимые силуэты, на которые я невольно заглядывался, изморили меня – и перед глазами поплыло.

Проявив недюжинную волю, я довёл нас до храма. Спасительная прохлада обступила нас, принимая в мраморные объятия. В умиротворении, под сенью божественной любви я слегка отвёл анкил. Сглотнув, выступил за пределы границ. Пошевелив пальцами, убедился в безопасности и поставил щит на ребро.

Ливий облегчённо захохотал, стискивая меня в объятиях. Я сорвался в нервный смех, и мы какое-то время наверняка выглядели как безумцы.

Взяв себя в руки, я откашлялся и расправил плечи. Рассмотрев небольшое пространство и подпиравшие мезонин колоннады, покрутился вокруг своей оси – неф завершался алтарным полукуполом, венчанный статуями богов. Центр занимала фигура Юпитера на троне, вооружённого молнией и скипетром. Деревянные перекрытия держали крышу, расписанную под звёздное небо.

Величие храма в условиях ужаса, что мы пережили, взывало к детской уверенности в отеческой заботе.

– Благодарим вас, боги. – Ливий сомкнул ладони и прикрыл глаза. От тембра его голоса у меня свело горло. Он обратил взгляд к божественной кафедре. – Благодарим, что спасли нас с братом Луцианом.

Мой взор зацепился за родинку под левым глазом. Он называл меня братом с младых ногтей – и был отчасти прав: нас вскормила одна женщина. Кирка Туций заменила мне мать. А её сын и его папаша предали. И теперь мы остались одни во всём Риме… Да уж.

Я сомкнул ладони на переносице и прошёлся, успокаивая океан мыслей. Шаги отдавались эхом по всему нефу. Подперев плечом колонну, я сложил руки на груди и потребовал Ливия выложить всё как на духу:

– Почему тебя не было среди жреческой коллегии? Для чего прикинулся салием? – атаковал я.

– Считаешь, самое время задавать второстепенные вопросы? – Он заломил руки и тут же расслабил их – те повисли мёртвыми змеями. – А как же хаос в городе?

– Подозреваю, ты причастен.

– Как винтик замысла Фортуны только лишь. – Ливий с готовностью покачал головой. Он мерил мраморный пол шагами, вытягивая носок, как танцор. Вдруг остановился напротив и, спрятав руки за спиной, сдался: – Хорошо. Я откроюсь тебе. Но, Луциан, несмотря ни на что, я дорожу нашими отношениями. Пообещай, что не будешь на меня злиться.

Мои брови поднялись. Я поискал на лице Ливия хоть намёк на шутку, но он был серьёзнее некуда. Поведя плечом, ответил:

– Хуже не будет. Твоя репутация для меня и так ниже Царства Мёртвых.

Ливий обладал «милой» чертой пропускать мимо ушей мои гневные речи. Вместо того чтобы оскорбиться, он обернулся: я отшатнулся от выражения, которое приняло его некогда благородное лицо.

Нет, я замечал грешные искры острого ума в бронзовых глазах и был уверен, что мой бывший друг с двойным дном. Однако порочное румяное лицо, зажатое между ладонями, и больной блеск в очах окончательно разуверили меня в его благочестии.

Мягким голосом Ливий изрёк:

– Видишь ли, братец, у меня есть страсть, которой я не могу противиться. – Он перебился вздохом и опустил глаза долу.

– И что же, страсть твоя победила священную цель служить Риму, царю, пантеону? – вспылил я.

Ливий загадочно улыбнулся и достал из складок тоги что-то драгоценное. Он протянул знакомую мне золотую серьгу. У меня едва глаза из орбит не выкатились. Я перевёл недоумённый взгляд с тонкого пальца, на котором блестело украшение, на улыбающееся лицо.

– Как-то к отцу приезжали этрусские послы, и у одного из них, упитанного негоцианта, я заприметил в ушах пленительного золотого отлива украшения. – Ливий воспользовался замешательством и, расстегнув серьгу, вонзил её в мою проколотую мочку. – Очарованный ими, я не мог ни о чём другом думать. Всё, чего я желал, – присвоить их. Пробыли гости три дня и три ночи, и перед отъездом я решил, что всю жизнь буду жалеть, если не выкраду этрусское золото.

От признания Ливия зашевелились волосы. Я не знал, как на это реагировать, поэтому стоял столбом, пока он не щёлкнул застёжкой и не отошёл.

– Так ты об этом проклятии толковал… – Я покусал внутреннюю сторону щеки.

– Нет. Не о нём. Я ворую с ранних лет. – Ливий покрутил кистью у уха и вновь спрятал руки. – Трудно сдержаться. Плотий знал, и он сказал, что у меня умственное помешательство.

– Поясни-ка. – Я скрестил руки на груди.

До меня стало доходить, что некоторые вещи у закадычного некогда друга появлялись неспроста.

С широкой улыбкой и тем же блеском в глазах Ливий охладил щёки ладонями и продолжил:

– В третью ночь я пробрался в гостевую кубикулу и, пока напоенный вином этруск пребывал во сне, снял с него серьги. Спрятав их у себя, переждал поиск и отъезд гостей – толстяк решил, что спьяну потерял их. Уж никто бы не подумал на сына Священного царя. – Ливий говорил, точно убийца, возбуждённый идеальным преступлением. – Когда всё улеглось, я подкинул украшения в угол, под постель кубикулы. Во время уборки слуга обнаружила драгоценности и отнесла отцу. – Он сделал паузу, припоминая. – Я выпросил отца оставить их до тех пор, пока не вернётся посол. Отец смалодушничал и не стал отправлять гонцов в Этрурию, чтобы сообщить о находке. Про драгоценности забыли, как о чём-то обронённом во сне. Так я заполучил желаемое.

– Так я носил ворованное? – не найдясь, выпалил первое, что пришло на ум.

Ухо горело от зуда. А может быть, гнева.

– Легенда происхождения вещицы объединяла нас, согласись. Ты верил в миф о том, что серёжка, подаренная тебе на день рождения, снята с мёртвой нимфы лесов моим предком. – Ливий мечтательно улыбнулся. – Наивные детские фантазии. Никто ни в чём друг друга не уличал.

– Прекращай юлить. – Я выставил ладонь. – Откуда у тебя серёжка, которую я выменял на еду?

Туций будто готовился к вопросу. Он быстро дал ответ:

– Тот торгаш с Бычьего форума обсчитал тебя. Этрусское золото стоит больше тощей курицы и жидкого ослиного молока. Купец обманул тебя, а я обобрал вора. Поделом ему.

Я не знал, что и думать.

– Понял. А что же с анкилом? С какой стати вырядился салием? – Я потеребил ворованную серёжку.

На лице Диона образовались ямочки от сладострастной улыбки:

– Целью моего существования было завладеть анкилом. Я жил грёзой и основательно к ней готовился. Я получил его хитростью. Правда, кто мог знать, что всё обернётся кошмаром?

С его уст стёрлась улыбка, плечи сникли. Мы оба обратили взгляды к выходу: арку заливало закатное солнце. Ветер совершенно отсутствовал, ни одна птичка или животное не пронеслось мимо; не было слышно ропота горожан, причудливых мелодий, смеха и плача; не лаяли псы, не скрипели тележки. Наши с Ливием лица окрасились перламутром заходящего солнца.

Выпивоха и вор. Рабы проклятий, шутка богов – мы были избраны, пусть и уродливы душами. Нас оставили в живых ради спасения Рима, а мы были напуганы, как младенцы Ромул и Рем, брошенные на берегу бурлящего Тибра.

К Ливию у меня остался вопрос, как он определил среди подделок подлинный щит, но я предпочёл отложить беседы на потом. Более всего волновало, как нам поступить дальше.

– Луциан, погляди-ка. – Ливий шаркнул по мрамору и поднял в воздух столб пыли.

– Что? – не понял я.

– Принеси что-нибудь. Какой-нибудь предмет.

Я бегло осмотрелся и подбежал к алтарю. Попросив прощения у богов, я вырвал лепесток у лилии, оставленной в качестве подношения, и отдал Ливию.

Тот подбросил его, и лепесток медленно слетел на пол.

– Время остановилось только для смертных, – сделал вывод он. – Боги ветров продолжают дышать, раз и мы с тобой способны. Я боялся, что небожителей постигла та же кара. – Ливий вжал голову в плечи, будто получил невидимую оплеуху. Он добавил шёпотом: – Вздор же, если боги мертвы, а двое смертных юношей – нет.

Я потёр висок. Страшно было даже помыслить о том, что мы единственные выжившие.

Дотронувшись до входных колонн, я высунулся и осмотрел вид с холма: солнце закатилось, оставив тонкую полоску над горизонтом. Ветер, пришедший с гор, пронизывал до костей. Точно статуи, он обдувал царя, царицу, жрецов с авгурами и подданных, но ни волосы, ни одежды не колыхались. Форумная площадь представляла собой сцену застывших в ужасе фигур. Мне казалось, что я в пьяном бреду – и вот-вот проснусь. Но, моргая, ощущал лишь покалывание в глазах и хруст песка на зубах, который приносил ветер.

Опустивши голову, поборолся с собой, но всё-таки пересилил:

– Эй, Ливий.

Тот в задумчивости обводил контуры анкила, присев пред ним на корточках. Он поднял взор.

– С-спасибо, – выдавил я, физически ощущая неловкость. Разворошил волосы на затылке. – Ты мог бы сам накрыться щитом, но отыскал меня в толпе, рискуя жизнью. Не думай, что я верю тебе, – поспешил договорить я, – ни единому слову, если хочешь знать. Но то, что я понадобился тебе, спасло меня.

– Я не мог допустить твоей гибели, друг. И строить козни не собирался.

– Мне-то яйца не выкручивай, Туций. У тебя фамилия с душком. – Я отвернулся от застывшей во времени улицы. – Но я считаю необходимым заключить с тобой перемирие, пока наши жизни связаны и висят на волоске. Только запомни, что я тебе не приятель. Нет ничего хуже ложного друга.

Ливий кратко улыбнулся.

– Что ж, не будем пасовать перед бедой. – Я приободрился и попытался найти светлые стороны: – Мертвецы лежат и не дышат, а римляне прочно стоят на земле, как птицы, поддерживаемые воздушными потоками.

– Очевидно результат ворожбы, следовательно, противоядие существует, – согласился Ливий.

«И змеельвиное создание пыталось мне что-то сказать…»

Меня осенило, и я спросил:

– Ты ведь допущен к мистериям, верно? Может, среди свитков есть рецепт, как нам всё починить?

– Рукописи Нумы Помпилия, – не раздумывая, ответил Ливий. – Нума общался с богами и дерзил самому Юпитеру. Его ум непомерен, и поэтому часть премудростей он перенёс на пергамент. Я слышал об этом от фламинов. Если какому источнику и стоит доверять, то выбор очевиден.

– Нагрянем в царскую резиденцию? – спросил я, но Ливий прервал меня, поморщившись с улыбкой:

– Ни к чему. Я там уже искал. Я же сказал, – добавил он, слегка зардевшись, – у меня нюх на священные реликвии.

Я посмотрел исподлобья. Ливий пожал плечами и встал. Отставив щит к колонне, он подошёл ко мне и пояснил:

– Царь хитро упрятал записи, среди которых найдётся и та, что связана с ходом времени. Правитель всё-таки создал календарь и много что систематизировал – он мудр.

– Раз шельма Ливий всё ещё не нашёл рукописи, – произнёс я, – дело в недоступности?

Ливий вспыхнул до кончиков ушей: то ли от обидного прозвища, то ли от высоты, которой не достиг в воровском деле. Он напустил на себя боевой вид, подбоченившись, и прошёл мимо.

Выйдя на помост, Ливий размялся – в пику мне, испугавшемуся вылезать на улицу. Он не закостенел, и я, переведя дух, двинулся следом. Выругавшись, вернулся в храм, подхватил щит и, закрепляя на спине, с концами покинул святыню.

Стемнело: редкие звёзды хладнокровно сияли на антрацитовом небе. Белые здания отливали синим. Царило непривычное безмолвие: не пели сверчки, не квакали лягушки, и резало слух молчание ночных заведений. Обычно гам и хохот не умолкали до крика петухов. Я знал, что тишина означала гибель. Мы во что бы то ни стало должны были прервать её.

Первым делом её нарушил Ливий:

– Ливий Туций Дион – грязный воришка и плут, быть может, но не сумасброд. Туда, где предположительно находятся нумийские свитки, мужам ходу нет. – Он поравнялся со мной, наблюдая мертвецкий порядок, воцарившийся в городе, и игриво толкнул плечом: – С сегодняшнего дня, выходит, священный закон нам не писан, шель-ма.

Я присвистнул, скользнув взором по колоннам, подпиравшим купол, вымощенный красной черепицей. Храм сферической формы был мне, конечно, знаком.

Меня даже замутило по старой памяти.

– Моё хмельное преступление меркнет на фоне зла, что творит шельма Ливий, – хмыкнул я. – Благо тебе совести хватило не таскаться к весталкам, чтобы обобрать их.

Мы стояли на лестнице опустевшей обители Весты. Внутри, на широком поддоне, пощёлкивая, горел Очаг. Позади раскинулся небольшой садик с фонтаном. На его чаше, в которой журчала вода, сидело, не шелохнувшись, два воробья, а третий, расправив крылья, купался в воде, не мочившей его.

– Пóлно тебе, – протянул Ливий. – Я уже начинаю жалеть, что поделился с тобой тайной.

– Ты так обидчив? Думал, вора непросто вывести из себя, – подначил я и принялся подниматься.

– Луциан, как я могу обижаться на тебя? – Ливий нагнал и побежал передо мной спиной вперед. – Мы не общались семь лет! Я до сих пор думаю, что мне это снится.

А ведь верно. Нам было по тринадцать, когда проклятия разбили нашу дружбу.

Я отбросил сторонние мысли и вошёл в храм с твёрдым намерением найти заклинание, что поможет вернуть сограждан к жизни. Следом вошёл и Ливий. Он сразу же окинул профессиональным взглядом скудное помещение, в котором не было ничего лишнего, кроме очага и полочек для подношений. Потирая подбородок, прищурился. Прогнувшись, посмотрел под купол, и я неосознанно отразил его позу. Ливий опустился на колени около медной чаши, на которой и разгорался пламенный куст. Я склонился, с любопытством наблюдая за манипуляциями воришки.

Распластавшись, Ливий ощупал кладку под толстым слоем пепла. Он методично коснулся каждого камня, формировавшего платформу для очага.

– Не обожгись, – фыркнул я.

– Они холодные.

– Тогда дотронься до огня. Интересно, он тоже холодный?

– Братишка, – хохотнул Ливий, – давай без экспериментов.

Я ухмыльнулся и походил из стороны в сторону, наблюдая.

– Тайник где-то здесь, – задумчиво произнес Ливий, разглаживая плитку.

– Кто же поместит бумагу в близости к огню? – усомнился я.

– Тот, кто властен над стихиями. А заодно и над магическими процессами. Всем известно, что Нума Помпилий наделён нечеловеческим даром. Так что не учи, – он прокряхтел от натуги, вытягивая брусок, выделявшийся тёмным на фоне остальных, – рыбу плавать.

Ливий отскочил, и вовремя: кольцо кладки поехало в одну сторону, тогда как чаша с огнём – в противоположную. Конструкция сдвинулась, обнажая вход в подземелье. У меня непроизвольно открылся рот, пока я наблюдал сверхъестественное движение.

Ливий захлопнул мою челюсть, похлопал по щеке и с победной улыбкой встал подле открывшегося прохода. Вниз по жёлобу вела спиральная лестница, выдолбленная прямо в каменной стене.

– Хочешь что-то спрятать – уменьши пространство визуально. Кто бы искал реликвию в самом маленьком храме Рима? – Ливий снял со стены факел, зажёг его от огня Весты и, подобравшись к краю, осветил темноту. Его волосы растрепал сквозняк, когда он наклонился ближе. – Ничего не видно… Возьми факел, спустимся.

Я повиновался. Обзаведшись источником света, подобрался к немеркнувшему божественному огню, но вдруг краем глаза заметил зарево.

В проёме между врат возвышалась фигура юной девы. Она была одета в белое, волнистые волосы, собранные на затылке, трепетали на ветру, а лицо скрывала медная маска, изображавшая солнце. Беспокойство вызвали сжатые кулаки незнакомки – они были объяты пламенем.

– Ливий, берегись! – Словно не впервые, я прикрылся щитом и присел за ним. Поток огня, который враг направил на нас, ударил об анкил и раздвоился. – С ума, что ли, сошла?! Кто ты такая?

Дева безмолвствовала – маска монолитом закрывала лицо, а в прорезях для глаз сияло пламя. Вдруг она атаковала со второй руки и в последний момент перенаправила огонь на Ливия, который заползал в открывшийся проход. Он с криком свалился, уцепившись пальцами за кирпич. Факел упал и погас на дне. Судя по запоздалому всплеску, падать с такой высоты не стоило.

Прикрывшись щитом, я подобрался к Ливию, не спуская взора с девы. Подал руку – он ухватился за неё ближе к изгибу локтя. Я вытянул его из ямы и отвёл за спину. Осторожно вышагивая боком, оценил обстановку: выход дева закрывала спиной, а лезть в подземелье означало собственноручно загнать себя в ловушку.

Мы встряли.

Кулаки девы разгорелись ярче: она готовилась к атаке. А я качнулся. Это не ускользнуло от Ливия – он придержал меня за плечи и с беспокойством шепнул:

– Луциан, ты как?

Ощущая, как поднимаются спиртовые пары со дна души, насыщая кровь, я захохотал. Дева склонила голову к левому плечу, и пламя на время утихло. Ливий правдами и неправдами пытался привести меня в порядок, но было уже поздно.

– Достопочтенная, а достопочтенная? – пьяно протянул я и воздел Священный щит над головой. Он показался мне легче гусиного пера. – Почему же ты не представилась, злобная коза? С тобой говорит Луциан Корнелий Сильва собственной персоной! А ты что за фрукт?

Ливий, закрыв ладонью рот, засуетился вокруг, как надоедливый щенок. Он попытался меня вразумить, махал руками, будто свежий воздух был способен замедлить опьянение. Я отпихнул Ливия и, как был, с анкилом двинулся на деву.

Её оцепенение сошло на нет – наполнив руки огненными шарами, она выстрелила в меня пять раз.

Качка на ватных ногах позволила мне увернуться и подобраться к ней на короткий шаг. Отскочив, дева атаковала длительным огненным потоком с двух рук, но я, оставшись ступнями на земле, изогнулся в мост, опёрся на щит и кувыркнулся через голову.

Огонь пролетел мимо, а я отряхнулся и сплюнул на плитку святыни. От моих трюков у Ливия вытянулось лицо.

– Противная коза, а что козочки говорят? – неестественно прогнувшись в спине, будто нежить, я обратился к посеревшему от происходящего Ливию: – Ну же, шельма, ты знаешь, ты умник! Я забыл совсем, как же они… – Почесав макушку, я растрепал волосы и прыжками увернулся от серии атак. Поставил щит и облокотился о него. Подперев подбородок, хмельно вздохнул: – Бее или ме-е-е? Бее – это бяшки. А бяшки такие ми-иленькие, верно ведь? Бяшки-бар-рашки… А вы все кто такие? Чего уставились? – Я пытался сфокусировать взгляд на маске. – Все трое, козы проклятые, пошли вон!

Дева, троившаяся в глазах, приготовилась к массированному удару. Она расставила ноги, присела и сжала ладони. Ливий схватил меня за шиворот и, проявив недюжинную силу, уволок в туннель. Я кубарем полетел по ступеням, а следом, хватаясь за анкил, влетел и Ливий. Жар и рыжина огня заполнили всё пространство храма. Мы едва успели сбежать.

Ливий пытался помочь, но, хватаясь за одежду, лишь усугублял положение: я спотыкался весь спуск по витиеватой лестнице. В спину сбивчиво дышал Ливий, скорости которому придавало тепло пожара. Когда головокружение лихо завертело мой мир, в сандалии натекло воды. Мы спустились, а меня чуть не стошнило от круговерти.

Опьянение постепенно спало, как всегда бывало по истечению некоторого времени. С трудом моргая, я попытался осмотреть подземелье. Контуры растекались причудливыми орнаментами, и я пошатнулся, согнувшись в спазме тошноты. Ливий не дал мне отстать – забрав анкил, перебросил ремень через плечо и накинул мою руку себе на шею.

– Держись. Уверен, у катакомб сквозной выход, – подбодрил он.

Меня хватило на немощный кивок. Мы потащились по узкому пространству. Пещера, залитая водой по щиколотку, пропиталась плесневелым и сырым зловоньем. Настораживало отсутствие человеческого следа.

– Она… преследует нас, – вымолвил я, показав большим пальцем за спину.

Ливий подхватил мою руку, и я крепче ухватился за его шею. Он обернулся, но мигом отвёл взгляд. Туннель осветило всполохом огненного зарева. Послышались всплески – дева догоняла нас бегом.

Свернув в углубление, мы резко встали. Ливий, простонав от разочарования, ощупал стену. Осветив пространство факелом, он запричитал, обращаясь к богам. Я погладил шершавый камень и сглотнул – жар настигал.

– Мы попытались. Орк ведь примет это во внимание? – спросил я, вставая на свои две, чтобы облегчить ношу Ливию.

– Орк – да, – не своим голосом ответил он.

– Ливий?

С решительным видом он развернулся и вышел вперёд, прикрывая собой. Я не узнал изнеженного зажиточного патриция: скулы заострились, как клинки, а глаза потемнели до оттенка погребальной корицы. В образе марсова салия мой бывший друг всё меньше походил на утончённого Священного царя и всё больше – на воина.

Дева в маске выпрыгнула на нас и, наращивая огненные шары, направила кулаки вперёд.

– Ливий, что ты творишь?

– Орк бы простил меня, Луциан. – Ритуальный кинжал, предназначенный агнцу, выскользнул из одежд, угодив в ладонь. Так он ещё и вооружён! Ливий выставил тонкий нож, крепко сжав резную рукоять, и улыбнулся мне: – А Лаверна[7] – нет.

С кличем, сбившим с толку врага, Ливий бросился на неё. Он повалил деву в воду и прижал заточенное лезвие к горлу. Огонь погас – Ливий зафиксировал руки девы коленями и содрал с неё маску. Он пресекал слабые попытки вырваться.

Изогнув в удивлении бровь, я оглядел блаженное лицо друга, любовавшегося маской на ладони. Он разве что в губы с ней не целовался, упиваясь медным блеском.

После мой взор опустился на лицо девы – и изо рта вырвался вздох: хмурое лицо, надутые губы цвета молодой вишни, аквамариновые глаза и размётанные по воде канаты светлых волос.

– Весталка?

– Я заговорю только после того, как твой подельник прекратит нарушать священный обет и соблазнять весталку! – воскликнула разрумяненная жрица. Она засучила ногами и руками, расплескав вокруг россыпь брызг. – Слезь с меня, изврат!

– Успокойся! – Очнувшийся от наваждения Ливий, прикрылся маской от капель. Он попытался перекричать весталку: – Я не пытаюсь тебя соблазнить, дура! Ты хотела нас убить, и я остановил тебя!

– Ага, а это у тебя клинок, хочешь мне сказать? – Дева вильнула бёдрами, чтобы спихнуть с себя Ливия. У меня вытянулось лицо от удивления. – Тоже мне, благочестивый Царь священнодействий.

Между тем фраза, которую произнёс раскрасневшийся Ливий, во сто крат усилила всеобщее смятение:

– Я возбуждаюсь от воровства, а не от насилия, испорченная ты девка! – Он надавил лезвием кинжала на её шею. – Я не выпущу тебя, пока не объяснишь, зачем напала на нас.

– Ты – шкатулка сюрпризов, Ливий Туций Дион, – присвистнул я, глядя на его румяный затылок. – А ты, весталка-вакханка, тоже не так проста. Давай говори, зачем швырялась огненными шарами?

– Я не собираюсь отвечать на расспросы, пока его штука упирается в меня. – Весталка отвернула голову, обнажая и демонстративно подставляя шею под нож. – Предпочту смерть бесчестью.

– Ты меня не интересуешь, понятно? – Ливий охладил правую щеку маской. Он потёрся о неё, словно ласковый кот, и блаженно улыбнулся. Взглянув на лицо весталки, хмуро добавил: – Это мощнейшая реликвия, – он вновь улыбнулся в «лицо» маске, – сомнений нет.

Весталка скривила губы.

– Венера наградила меня чрезмерной привлекательностью, упрямый осёл, – возмутилась она и ошпарила Ливия взглядом. – Это моё проклятие. Я источаю что-то вроде афродизиака – и мужи вокруг сходят с ума. Из-за чего мать с отцом отдали меня на попечение весталкам… с юного возраста. – Она отвела взгляд, и с её ресницы сорвалась слезинка. Весталка моментально стёрла её. – Я через многое прошла, чтобы так просто сдаться двум дуракам.

Похлопав себя по щекам, я решительно подошёл к Ливию и коснулся его плеча. Он с неуверенностью убрал кинжал от горла девы и, перекинувшись со мной многозначительным взглядом, всё-таки ушёл. Я поднял весталку – тонкая и лёгкая, она вспорхнула, точно те воробьи в фонтане, и отжала края сто́лы.

Встав между двумя, я расставил руки, точно спортивный судья, и приложил палец к губам. Ливий показал на весталку:

– Она же сбежит.

Я шикнул на него. Как по команде, вступила дева:

– Вы оба напали на меня!

– Тш-ш-ш… – Прикрыв глаза, я показал обеим сторонам указательные пальцы, призывая к тишине. Посмотрел на них поочерёдно. – Помолчи, Ливий. Дева, ты тоже. Прошу.

– Атилия, – представилась весталка и скрестила руки под грудью.

Изобразив почтительную улыбку, я кивнул Атилии. Указав на маску в руке Ливия, сказал:

– Вещица проклята.

– Вздор. – Он оскорбился, будто я назвал его мать служительницей лупанария.

– Я, кажется, никому не разрешал открывать рта, – напомнил я, постучав по губам. Обратился к Атилии: – А вот ты можешь ответить: где ты взяла маску?

Она втянула носом воздух, обратив страдающие очи к пещерному своду. Я прожигал её взглядом, пока её белая шея не покрылась розовыми пятнами – видно, от натуги. Атилия, закусив красные губы, попросила нас разойтись. Мы с Ливием обменялись взорами, и он мотнул головой.

– Вы испугались тощей жрицы? – с недовольством спросила она.

– Напомнить тебе, моя золотая, как жалкие мгновения назад ты поджаривала нас жертвенным огнём, будто взбесившаяся кухарка? – Ливий надменно посмотрел на Атилию.

– Жаль, не довела до конца, – заартачилась та, подойдя вплотную к нему. – Испепелила бы тебя, мужлана, со всеми твоими подлыми мыслишками!

– Проходи, жрица, – не выдержал я и, отступив, пнул Ливия локтем в надежде урезонить хотя бы его.

Гневно покусывая губы, Атилия подошла к тупиковой стене и положила на неё ладони. Она прикрыла глаза, её ногти заскребли по каменистой поверхности. Мы безотрывно наблюдали за ней – и уже засомневались, когда её персты охватил ореол свечения.

– Юпитер всемогущий! – воскликнул Ливий, вцепившись мне в плечо.

По стене разошлась белёсая паутинка света. Атилия зажмурилась. Внезапно камень раскрошился, как от удара кувалды. Обрушившись, булыжники испарились в серебряном сиянии – иллюзорная стена растаяла.

Атилия кивком пригласила нас следовать за собой. Мы шагнули в помещение, наполненное призрачной синевой. Зыбкие деревянные перекладины огибали пространство под куполом, стягиваясь к круглому отверстию в центре. С опор сыпалась пыль, поблёскивая в лунном свете. Стена была испещрена ровными углублениями, словно мы попали в погребальню для крохотных людей.

– Вот здесь. – Атилия похлопала по нише. – Я давно заприметила маску – в ритуалах её не использовали. По указанию царя мы обязаны охранять палату реликвий.

Я огляделся, приподнимаясь на носках, чтобы посмотреть содержимое высоких углублений. Ливий уже вынюхивал, чего бы подержать в руках.

«Точно лиса пустили к разжиревшим птицам в курятник, – подумал я с усмешкой. – Сплошное раздолье».

– Для чего тебе маска? – Я еле отобрал у Ливия сворованное, и он страшно огорчился, пока не отвлёкся на нечто более стоящее. Невесело улыбнувшись, я покачал маску на ладони. – Тяжёлая. Судя по коррозии, старше Рима.

– Вызванное Солнце, – вдруг сказал Ливий. Он повернулся к нам лицом, обвешанный ожерельями, и повертел пальцами почерневший дамасский клинок. – Один из индигетов.

Я похлопал ресницами. Ливий считал по лицу моё непонимание и упрекнул:

– У нас в декабре праздник, посвящённый Вызванному Солнцу вообще-то.

– Что такое «эндегеты»? – спросил я.

– Индигеты, – поправил Ливий, – это люди, что некогда населяли соседний регион, Лаций, когда им правили Янус и Сатурн. Впоследствии они были обожествлены, как Ромул, возвысившийся до Квирина.

Атилия намотала руками незримое веретено, подгоняя к сути:

– Да внемлите вы наконец, на ритуалы маску не берут. Она просто покоится здесь с остальным хламом, который твой озабоченный дружок, – взор пал на меня, – на себя нацепил.

Ливий навис над Атилией, которую скрутило от отвращения. Он ощерился и протянул:

– Вместо язычка заточила бы ты кое-что другое, подруга. – Он постучал двумя пальцами по виску. – Маску потому и не носят, она – божественный атрибут. Это лицо существующего бога. Стоило тебе нацепить её на свою мордашку, – он ткнул Атилию в нос, получая, видимо, удовольствие от игры с опасным зверёнышем, – ты стала им. Приняла божественный облик.

Она помотала головой, но тут вступил я:

– На вакханалиях мы играем роль Бахуса. Границы реальности размываются сами по себе – порой мы ощущаем, что бог внутри нас. Наверное, это так и ощущается.

– В тебе была Веста, – догадался Ливий и посмотрел на меня круглыми глазами. – А ты назвал её овцой.

– А мне почём было знать, что в деве сидит богиня?! – вспылил я. Провёл по лбу. – Хоть бы надпись какую высекали!

У Атилии вспыхнули щёки. Она отводила голову то в одну, то в другую сторону от надоедливого Священного царя. Он не отстранялся, а после с наглой усмешкой спросил:

– Зачем тебе маска, жрица?

– Лучше ответь, он въедливый. – Я скрестил руки на груди, кивнув на Ливия.

Атилия, будучи бледной, быстро «окрашивалась» в оттенки красного. Дойдя до багряной точки кипения, она оттолкнула Ливия.

– Хотела на Агоналии! И что? – Она часто дышала, и её губы дрожали – мне показалось, она балансировала на грани истерического припадка. – И что с того? Думала, если спрячу своё проклятое лицо за маской, никто меня не тронет. – Атилия поскребла ногтями по щекам, оставляя алые борозды. – Я ни на одни праздники не ходила – остальным весталкам можно, а я особенная, и меня всегда оставляют у Очага. Сёстры говорят, что я хорошо охраняю Священный огонь, но я-то знаю, что причина всегда в одном. – Её крик иссяк, уступая хрипу. – Я – объект вожделения поневоле. Надо было не в весталки меня отдавать, а в лупы. Ненавижу!

Атилия судорожно вздохнула, и в её глазах замерцали слёзы. Ливий прекратил давить на неё и с неясным выражением лица убрался в тень.

Я пожалел её. Из нас троих Атилии досталось самое жуткое проклятие. Потупившись, крепко подумал и предположил:

– Ты проклята. Мы с Царём священнодействий, – не верил, что это говорю, – тоже. На нас твои чары не сработают, можешь быть уверена. Пусть тебя порадует хотя бы это.

– Вас тоже невзлюбили боги? – усмехнулась Атилия. Она по-новому осмотрела нас. – Жрецы… и я наследная жрица. Не думайте, что я всецело доверяю вам, вы ведь муж-жи, – протянула она. – Но, видя, что стало с римлянами, не могу остаться в стороне и не помочь – многие из них были добры ко мне, как и мои сёстры-весталки. А если не спасти палачей, кто казнит ублюдков, напавших на меня?

У меня вырвался смешок. Ливий со всей серьёзностью обратился к Атилии:

– Здесь нет того, что мы искали. К тому же Веста вела себя враждебно по отношению к нам, и я несколько запутался, правильным ли путём мы идём.

– Не уподобляйся суеверным авгурам, Ливий, – осадил я. – Да, мы вступаем в борьбу с неизвестным, но сдаваться после первой битвы не в моих правилах. – Пожав плечами, я улыбнулся. – И не в твоих, шельма.

Атилия слабо улыбнулась, но, попавшись мне на глаза, оправилась и откашлялась. Ливий подпёр локоть руки, которой коснулся губ в задумчивости. Он походил из стороны в сторону и промолвил:

– Реликвии упасли нас от катастрофы. Ты была в маске Вызванного Солнца, а мы с Луцианом – под анкилом. Из всего, что хранится в тайнике храма Весты, – он обвёл взглядом помещение, – подлинная лишь маска. Остальное – пустышки. А мы ищем свитки Нумы Помпилия – в них, верю беспрекословно, скрыт ответ на все изыскания.

Я взглядом дал понять Атилии, что с профессионалом спорить бесполезно. Она скрестила руки. Пожевав кроваво-красные губы, набралась воздуха и произнесла:

– Думаю, я знаю, кто может вам помочь. А заодно и мне. Не очень-то мне хочется к нему, но… – Она обняла себя за плечи, ведя внутреннюю борьбу. – Ладно. Выспитесь. Выдвинемся с рассветом. Встретимся с петухами у Авентина.

– С восходом, – поправил я. Встретив непонимание, объяснил: – Петухи уже не поют.

Ливий, расцветшая физиономия которого уже голосила об опасной затее, наклонился, выставляя указательный палец:

– А можно мне одну штуковину забрать?

– Нет, – отрезала Атилия, с каменным лицом проходя мимо Ливия.

Вздёрнув брови с улыбкой, я с почтением поглядел ей вслед. Рядом образовался Ливий.

– Взбалмошная девка. Я – действующий Царь священнодействий. Отхлещу её, – фыркнул он.

– Для лучшей манёвренности, – я изобразил размах с незримой розгой, – сбрось балласт.

Похлопал Ливия по животу до предательского звона под одеждой и в приподнятом настроении зашагал вслед за весталкой. Тот, судя по звукам и кряхтению, опустошил одежды от награбленного и потащился за мной.

Я остановился, чтобы Ливий врезался мне в спину:

– И дамасскую сталь. – Я выставил ладонь.

– Нет, дорогой друг, – не своим голосом ответил Ливий, – это лучше оставить при себе. Как и это. – Он приподнял тогу: на бедре, закреплённая под ремнём, висела солярная маска.

– Это что ещё за конструкция? – Я потянулся к ремням, оплетавшим змеями тело Ливия, и получил по руке. – Штучки для воровства, да?

– Не важно. – Он смутился. – И всё-таки маску и анкил мы возьмём в дорогу.

Ливий посмотрел на меня столь проникновенно, что я не стал спорить – он обладал божественной интуицией.

И дрянным нравом.

В опустевшей родной хижине я не мог находиться слишком долго. Надо мной довлели настенные росписи, над которыми корпела матушка, и винные амфоры отца. Неубранная после моей юношеской истерики корзинка лежала на полу: над догнивающими фруктами завис рой мух.

Я не сдержал усмешки:

«Каким пустым и наивным кажется любое переживание в сравнении с настоящим горем».

Я посмотрел в зеркало: красная туника полностью открывала голый торс, зато львиная шкура – семейная реликвия, которую отец выиграл в кости у легионера, – замечательно грела. Я так с ней сросся, что не мог пойти в путь без неё.

«Решено, пойду как есть. Разве что…»

Оглядел ноги: сандалии износились. Я снял их и заменил удобными калигами, выдерживавшими длительные походы в лес. После накидал в суму из козьей кожи остатки еды и достал из сундука обшарпанную флягу. Откупорив её, понюхал и отшатнулся от кислого запаха забродившего винограда. За неимением иного варианта сунул флягу в суму и перебросил её через плечо.

В дверном проёме замер. Оглядев тёмное помещение и алтарь, откуда недобро глядел идол Бахуса, прикрыл глаза и мысленно помолился Янусу о том, чтобы вернуться целым и невредимым, вместе с отцом и всеми, кого я знал и любил.

– Придай мне смелости для начинания, в которое я втянут высшими силами, – прошептал я, и от сердца отлегло. – Молю.

Постучав по дверному косяку три раза, я вздохнул и вышел вон. Заперев за собой, направился пережидать ночь на холме.

Более март не казался мне привлекательным и добрым, он отдавал январскими заморозками – среди пустых людских оболочек я чувствовал себя одиноким. Взобравшись на холм, откуда мог разглядывать жилища, храмы и форум, бросил вещи, Священный щит и расположился на влажной от росы земле. С высоты не видать было несчастных людей, застывших изваяниями, и я не горел мыслью их разглядывать. Ночь окутывала тяжестью стоглазого звёздного взора и хлестала колючим ветром; сидя на сизой траве, я стучал зубами и кутался в накидку.

Думал, не усну. А ведь желание встретить раненую химеру, чтобы расспросить о происходящем, было велико. Мысли уносили сознание далеко, в Лаций, полный богов, где солнце светит жарче, а любое горе – не беда. Постепенно клубок образов перерос в дрёму – и я не заметил, как подбородок упал на грудь.

– Замёрзнешь насмерть, Луциан.

От чужого голоса я вскочил. Стерев струйку слюны с подбородка, уставился на взявшегося из ниоткуда Ливия. Он переоделся и стоял в пурпурной царской тоге, застегнутой золочёной пуговицей на плече. Руки – в браслетах, в том числе змеином, голова прикрыта тогой. На поясе Ливия болтался мешочек с медью и маска солярного бога. Выкраденный у весталок кинжал скрывался, видимо, под одеждой, среди запутанных ремешков.

Ливий прерывисто дышал, прижимая к груди глиняный графин. Оглядев его с ног до головы, я хмыкнул:

– Лучший удел, чем быть зарезанным грабителями с большой дороги. Ты куда так вырядился?

Ливий рассмеялся. Он поставил графин в траву и, опустившись рядом, ответил:

– Хочешь верь, хочешь не верь, Луциан, но чует моё сердце, путешествие одним «знакомым» весталки не ограничится. Нас ждёт великий путь, из которого мы вернёмся в Рим со щитом или на щите.

Пожелание скорого пути от змеельвиной сущности вновь потревожило ум. Окинув взором болотистую долину, я сел напротив Ливия, скрестив ноги.

– Тогда тем более не понимаю, к чему одеваться римским патрицием. – Я притворно улыбнулся и похлопал по анкилу. – Только чтобы показать – вот, со мной идёт плебей Луциан, мой оруженосец.

– Именно. Я сабинянин, а у тебя латинские корни. Неизвестно, как за римскими стенами относятся к чужакам. А к чужакам-союзникам и подавно. Нам не следует трепаться о жречестве – притворимся, что я киликийский торговец[8], а ты – мой проводник.

– И что мы продаём?

– Пряности, специи и лекарственные травы. – Ливий порылся в складках тоги и выудил бархатный мешочек. Он опустил его мне в ладонь. – Думал передать его тебе перед агоналиями, но ты гневался на меня, и я не решился. Хотел нарядиться салием и прийти к тебе, сказать: «Вот, Луциан, твой друг нечист на руку. Ты по-прежнему считаешь, что он пройдёт испытание саном Царя священнодействий?»

Пальцы, развязавшие мешочек, замерли. Я открыл рот, чтобы уколоть побольнее, оспорить звание друга, но сомкнул губы. Ливий неизменно любил меня, как в детстве, а я вымещал на нём злость за весь его род. Почему? Я не мог злиться на своего отца, вот почему. Ливий Туций был молод, как я думал, и мне казалось правильным соперничать с ним, а не с отцом, падким на вино и оргии.

Тогда я озвучил более оскорбительную вещь, обозначив, как далеки мы друг от друга:

– Я не собираюсь распускать руки на Священного царя. Меня покарают боги.

Взгляд Ливия потемнел, и теперь его натянутая улыбка, приподнявшая вздорную точку под левым глазом, выкорчевала искренность.

– Я однажды сам ударю тебя. Хоть бы и ритуальным клинком. – Он приподнял трабею, обнажив дамасскую сталь – глубинно я испытывал некоторые опасения из-за оружия. Вдруг нам придётся сражаться? – Надеюсь, твоя кровь выведет весь шлак, которым ты пытаешься отравить меня, но портишь лишь себя.

Его слова задели. В глубине души я знал, что он прав – мы оба оставались пленниками обстоятельств. Агоны, борцы с собственными тенями.

Ливий отвернулся, уставившись на россыпь оставленных градских зданий. Ночь продолжала углубляться.

Я запустил палец в мешочек и растёр между подушечек зелёный порошок. Обоняние тут же уловило цветочный приятный аромат.

– Чабрец?

– Душица. – Ливий пытался подцепить пробку кувшина, но терпел неудачу: пальцы соскальзывали. Сдавшись, он обнял горлышко. – Там не только она. Пустырник для успокоения души, хвощ, аир, календула, даже тимьян – целый сбор для снятия пьяного дурмана. По рецепту Плотия.

– Его… пить?

– Желательно развести кипятком и остудить. Но если времени в обрез – проглоти щепотку. Должно отпустить.

Я выхватил кувшин и помог откупорить. Протянул сосуд Ливию со словами:

– Спасибо. Проклятие может помешать нам – и если оно послужит причиной проблем, беги. Не думай обо мне, я справлюсь.

Ливий иронично ухмыльнулся и принял графин со словами:

– И тем самым подтвердить, что я злостный предатель? – Он пригладил волосы над ушами и сделал два глотка из сосуда. Скуксившись, вытер губы. – Пошёл ты, Корнелий-младший.

Вино стремительно раскрывало обратную сторону его души. Откровенность Ливия подкупила меня, и я не стал его прогонять со своего «лежбища».

– Ты не пьёшь? – Он погладил сосуд. – Я тебе не предлагаю.

– Веду здоровый образ жизни и качаюсь, – пояснил я и согнул руку, выпячивая рельефные мышцы. Шлёпнул по бицепсу. – Камень.

Ливий потыкал в него пальцем, и я невольно напрягся посильнее, чтобы впечатлить. Он присвистнул и похвалил мою выдержку.

Ветра завязывались корабельными узлами, обдували со всех сторон. Я лёг и положил затылок на сцепленные ладони.

– Ума не приложу, как всё это случилось, Ливий. – Я растирал меж пальцев щепоть лекарственного порошка, просыпав часть на себя. – Как произошло, что все наши близкие, соседи и даже царь обратились в камень? Разве это угодно богам?

– Ты спрашиваешь меня как старого товарища Ливия или как Царя священнодействий? – сделав акцент на втором варианте, вопросил он. – Как жрец жрецов, даю ответ: боги лучше нас ведают, что нам по плечу. А если сплошаем, так уйдём в Царство Орка и будем встречены сердечно, как те, кто пытался.

– А что бы ответил старый товарищ Ливий?

Я слизнул зелёный порошок и отплевался от вязкости. Ливий ничего не сказал, в его молчании ощущался укор. Он напивался.

Посыпав кончик языка целительным порошком, я с трудом проглотил это и откашлялся, хватаясь за горло.

Затем принялся нервно полировать ворованную серьгу, глядя на сизую луну. Спросил отвлечённо:

– И когда венчание с Царицей священнодействий?

– Неуместно, Луциан. – Ливий округлил глаза. Из-за выпитого его лицо полыхало.

– Ну, извини…

– Неуместно задавать вопрос «когда» в условиях замершего времени, – устало выдохнул Ливий. – Из-за чего ты извиняешься? Ты просто сын своего отца. Однажды твой отец, Луций Корнелий Марий, и мой, Антоний Туций Квинт, заключили сделку. Ею мы можем быть недовольны, но римлянину не пристало поносить главу клана. А мой отошёл в Орк, что усугубляет моё положение. Я должен понести ответ перед тобой – но что мне тебе сказать?

Широкими от недоумения глазами я посмотрел на Ливия и ничего из себя не выдавил. Во рту горчило от трав.

Я потёр ложбинку между бровей и улёгся на бок, отвернувшись от Ливия. Травинки щекотали лицо, а звёзды, понятные и непостижимые одновременно, убаюкивали. Я хотел слиться с действительностью, чтобы не брать на себя ответственность за слова.

Я уложил голову на плече, обвив её рукою. На меня навалилось природное одеяло, сотканное из болотистых испарений, тянувшихся с низин, и речных ветров, дующих с Тибра. Я ощутил сонную тяжесть. Вместе с тем пришло спокойствие – ведь нас было трое, и мы можем свернуть горы, если придётся. Мне мерещился аромат Священного огня Весты, который поддерживала единственная выжившая весталка; слышался скрип врат Януса, которые завтра отворит последний Царь священнодействий, чтобы мы сошлись в схватке со сверхъестественными силами. Меня навестили пёстрые рисунки матушки, сплетавшиеся в образ добродетельного Либера-Вакха – он улыбался, подняв кубок, и вещал: «Живите в мире, будто кровь ваша – общая, будто пьёте вы её чарками, как терпкое вино, крепче которого лишь узы между братьями по оружию…»

Сквозь сон я слушал, как трясся от холода Ливий, стучал зубами и ёрзал. Посреди ночи я встал, чтобы отправить его в свою хижину, но обнаружил рядом пустое место и графин. Оставшиеся часы до взлёта солнечной колесницы я провёл в полубреду, окоченев.

Змеелев так и не навестил меня.