Жребий брошен

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

Собственно, день рождения Полин получился у нас на ура.

Думать тут особенно было не над чем, ибо не зря я прожила в одной комнате с алхимичкой практически целый год. Братьям аунд Лиррен были выданы соответствующие инструкции, эльф-гитарист отправился разучивать серенаду, а я пошла в библиотеку работать над курсовой. На дворе стояло восемнадцатое изока, и времени оставалось немного.

Узнай Полин о том, сколь я была спокойна, она наверняка бы сочла это за обиду: еще бы, тут такое мероприятие, а я даже поволноваться лишний раз не могу! Ну хоть ради приличия, что ли!.. Но волноваться мне было некогда, курсовая вопияла, а прошло все, как сказано выше, очень и очень хорошо.

Все было просто и элегантно: дело началось радужной надписью «Полин, мы тебя любим!!!», воспылавшей с утра пораньше на плитах внутреннего двора, и закончилось тортом размером с тележное колесо (чтоб на всех хватило!), украшенным двадцатью свечками, сорока пятью розочками и бесчисленным количеством серебряных сахарных бусинок. Торт был творожный, диетический, — утешившись этим, Полин позволила себе куска на три отступить от суточной нормы жиров и углеводов. Впрочем, особенно испортить фигуру ей не дали: все были голодные, а торты в Академии — дело нечастое. Вспомнив Хельги, я ехидно подумала, что и конфеты тоже.

В промежутке же имели место быть серенада, исполненная тремя эльфами под нашим окном, купидончики, спешно сотворенные мной по образцу с открытки, и дверь, увешанная розовыми бантиками (мне долго пришлось уговаривать элементаль согласиться на подобное непотребство). Уже поздно ночью, когда торт был съеден, шампанское выпито, а эльф-гитарист сообщил, что у него пальцы не железные, — словом, часа в четыре ночи мы легли спать, а за окном еще носился туда-сюда боевой клин амуров, вооруженных композитными эльфийскими луками. Потом вожак — крепкий купидон с розовыми пятками, золотыми крылышками и чеканным профилем Генри Ривендейла — указал курс на Луну, и весь клин дисциплинированно полетел покорять тамошние просторы. Напоследок кто-то стрельнул к нам в распахнутое окно — маленькая розовая стрела угодила как раз в сердце Южному Принцу, горделиво смотревшему на меня с портрета.

Полин сладко сопела под одеялом; я выдернула из Принца стрелу и тоже отправилась спать.

Наутро меня разбудила элементаль.

— Хозяйка, хозяйка! — встревоженно звала она, пока я, честно стараясь досмотреть сон, прятала голову под одеялом. — Хозяйка, проснись!

— Ну? — тоскливо спросила я, садясь наконец на кровати. — Чего тебе надобно, а? Выходной на дворе!

— Хм! — оскорбилась флуктуация. — Мне надобно! Да мне вообще ничего от жизни не надобно, только чтобы вот эту дрянь больше не нацепляли! — Под «дрянью», очевидно, подразумевались бантики и ленточки, кучкой валявшиеся на постели Полин.

— Извини, — со вздохом сказала я. — Просто спать охота, сил нет… Что случилось-то?

— То! — буркнула элементаль тоном ниже. — Случилось, поди, коли я ее так зову! В зал иди, в актовый, вас там наставники собирают. Ковенец какой-то пришел, в плаще… серьезный такой, прям как змеюка бронзовая…

Несколько секунд я припоминала змеюку, о которой шла речь. Потом до меня дошло, что под ней подразумевался бронзовый аспид, который попирал копытами конь Добрыни Путятича на Царской площади. Морда у аспида и впрямь была серьезная — походило, что в смертный час он пытался вспомнить, составил ли с вечера завещание.

Вопрос, откуда флуктуация, в жизни не покидавшая пределов Академии, могла знать змеюку в лицо, оставался открытым. Но спрашивать было некогда; я извинилась еще раз, пообещала исправиться и быстро запрыгнула в штаны. Зеленые, на всякий случай.

В актовый зал я ввалилась, на ходу заплетая косу. Но спешка оказалась напрасной — половина мест в зале еще была свободна, ковенский аспид, надо думать, и не начинал кусаться, а по сцене задумчиво прохаживалась Муинна в зеленом плаще. Увидев меня, эльфийка помахала мне рукой; я улыбнулась и помахала в ответ.

Ни близнецов, ни Хельги еще не было. Полин сидела в окружении подруг-алхимичек, подсесть же к Ривендейлу я не рискнула: девицы и так метали на меня весьма грозные взгляды. «Не советую… мм… съедят», — мелькнула в памяти соответствующая цитата. Рассудив, я села наособицу, заняв максимально удобный для обзора стул.

Вскоре начал подтягиваться народ. Народу было много — похоже, в зале собрался весь первый курс, начиная от алхимиков и кончая некромантами. Близнецов же, вкупе с гитаристом, равно как и алхимика Вигго, я не заметила.

Еще минуты через три, когда все уселись, обсудили столь ранний слет и от души поругали магистров, явился наконец ковенский змий. Я немедленно оценила зоркость моей элементали: физиономия у «приглашенного чародея» была длинная, узкая и донельзя серьезная, точь-в-точь как у бронзового гада. Даже глазами он, кажется, не моргал.

Муинна взмахнула рукой, в будке зашевелились — грянул бодренький марш, и ковенец, вежливо улыбаясь, отправился на сцену. Эльфийки там уже не имелось, а имелся умеренно радостный директор, испуганно косившийся на чуть притихшую аудиторию.

— Дорогие адепты! — ласково начал он. — Я счастлив приветствовать в стенах нашего учебного заведения многоуважаемого ковенского коллегу, добившегося успеха в самых различных сферах Высокого Искусства. Он великолепный некромант, отличный боевой маг, превосходный телепат, кстати стажировавшийся под моим началом…

Мы не дорогие, мы уцененные. Я пропустила мимо ушей дифирамбы ковенскому гостю и впала в привычный транс, приготовившись слушать Буковца в течение всего последующего получаса. Но, очевидно, к многочисленным достоинствам чародея принадлежала еще и краткость — ибо восхваления кончились всего лишь минуты через три. И кончились так, как я меньше всего могла бы ожидать.

— Выпускник нашей Академии, в настоящее время он охраняет наш покой, работая в ковенской тюрьме. Магистр Мирдок, прошу вас!

«Однако!» — ошарашенно подумала я. Получается, наш покой проживает именно в тюрьме? Да и вообще, какого мрыса он здесь делает, набирает адептов для прохождения практики? Не-эт, спасибо, я уже с Рихтером договорилась…

Зал заволновался, — очевидно, он рассуждал примерно так же.

— Уважаемые коллеги! — перехватил инициативу ковенец. Голос у него оказался глубокий и хорошо поставленный, как у большинства некромантов. Впрочем, дело там было не только в тембре — едва он заговорил, как зал сам собой стих и стало слышно, как под потолком жужжит заблудившаяся муха. — Предвижу ваше любопытство и заранее отвечаю на главный вопрос. Я пришел сюда, выполняя распоряжение Магистра Эллендара — если вас интересует конкретика, приказ от двадцатого числа снежня-месяца три тысячи девятьсот тридцать пятого года. Все адепты, обучающиеся в магических учреждениях, имеют право посетить ковенскую тюрьму, имея при себе четырех преподавателей. Сегодня вы сумеете воспользоваться этим правом. Ближайшие три часа вы проведете именно там — вам будет продемонстрирован один из залов и прочитана лекция об историческом и магическом значении этого здания. Вопросы есть?

У кого-то, может быть, вопросы и были — у меня же имелось сплошное непонимание. Какое право, какие преподаватели? Я оглянулась и увидела, как Белая Дама, Рихтер и бестиолог привычно встают по углам зала, а Буковец, торопливо спустившись со сцены, занимает место четвертого магистра. Диспозиция была знакомая; я вспомнила давешнюю телепортацию в лесные дебри и затосковала. Надеюсь, нас хотя бы не сразу по камерам раскидают?

— Ну раз вопросов нет, значит, можно начинать! — Ковенец взмахнул рукой, подавая знак магистрам, с пальцев его сорвалась коротенькая молния. Я машинально проследила за ней взглядом и увидела, как с потолка сорвалась жирная черная точка. Надоедливое жужжание стихло, и я поняла, что маг сбил муху на лету.

А спустя мгновение мир исчез, сменившись знакомой темнотой телепорта, чтобы секунду спустя возникнуть вновь, возникнуть солнцем над головой, булыжниками под ногами и высоким обшарпанным зданием, выросшим на площади перед толпой адептов.

Над узкой дверью я разглядела выцветший фиолетовый щит, с которого подслеповато смотрела ковенская сова.

Что же — это, получается, и есть та самая тюрьма?

«Похоже на то», — флегматично подумала я.

Смысла во всем окружающем я по-прежнему не наблюдала, но жить становилось все интереснее. Места кругом оказались более-менее хоженые: повертев головой, я поняла, что нахожусь на Треугольной площади, расположенной в получасе ходьбы от Академии. Чуть дальше располагался Летний дворец, малая резиденция царя-батюшки, а еще дальше — Царская площадь вкупе с бронзовым всадником и попираемой змеей.

Тут толпа зашевелилась, и через несколько секунд до меня дошло, что именно она сейчас делает. В дверь разом входило не больше трех человек, и нас пытались выстроить в некоторое подобие колонны. Строились мы плохо, чай, не Корпус, а Академия Магических Искусств.

Передо мной встал какой-то на редкость рослый адепт; обзор разом сделался гораздо хуже, но я все-таки вывернулась и посмотрела вперед.

Вовремя — дверь неспешно отворилась. Именно отворилась, не открылась и не, избави боги, распахнулась: медленно, с чувством собственного достоинства, вполне приличествующего такой достопочтенной двери.

Солнце мягко грело сверху, на площади было очень тепло… здание казалось старым и неухоженным, но в нем не было ровным счетом ничего страшного. Подумаешь, дом. Мало я их, что ли, видела? Может быть, он даже внесен в какой-нибудь туристический список и по воскресеньям сюда наведываются толпы туристов, листающих проспекты и щелкающих мнемо-амулетами.

Я подумала еще немножко и не нашла в себе ничего, кроме уважения к немалому возрасту тюрьмы. Ни страха, ни дрожи в конечностях, ни нервного тика — ничего, что полагалось бы испытывать любому приличному чародею. Ничего. Просто… старый, очень старый дом, сложенный из серого камня. Историческая достопримечательность, вот и все… какая уж тут крепость, вон даже окна не зарешечены… Было даже немножко обидно, но никаких восторгов из меня не выжималось.

Как-то все глупо получается…

Адепт впереди сделал крошечный шажок вперед, и я запрыгала вновь, пытаясь понять, что происходит. Может быть, нас наконец начали пускать вовнутрь?

Да, я не ошиблась. Длиннющая очередь постепенно таяла, как кусок сахара в чашке с остывшим чаем — лениво, конечно, но все-таки. Мы подходили к крыльцу, и вскоре я уже стояла на стершихся от времени ступенях. Кажется, там даже можно было различить выбоины, оставленные бесчисленным множеством ступавших сюда ног.

Дверь вдруг очутилась совсем рядом. Я посмотрела внутрь, еще раз убедившись, что бояться здесь нечего. Просторный вестибюль, пожелтевшие стены — от потолка по ним тянулись желтоватые подтеки. Кое-где обои — дешевенькие, бумажные, КОВЕН мог бы позволить себе купить чего-нибудь подороже — отошли от стен, вздуваясь некрасивыми пузырями. Краска на полу была почти что сбита… странно, неужели эта тюрьма так плохо спонсируется? Или в цели многоуважаемого КОВЕНа входит и психическая атака — понятное дело, любой испугается, поняв, что ремонт здесь делали, кажется, еще до становления династии…

Я перешагнула порог. Перед моими глазами мелькнуло окно, нелепо притулившееся на ближней стене. По мутному стеклу разбегались трещины; и мне вдруг показалось, что тюрьма смотрит на меня, смотрит так, как хозяйка на рынке разглядывает приглянувшийся ей товар — хорош-то он хорош, да вот только стоит дороговато…

Я мотнула головой, изгоняя непрошеное сравнение. Послушные мысли мигом потекли по другому руслу; но где-то на самом донышке души зашевелилось смутное ожидание. Ожидание — и да, наверное, все-таки страх. Легкий, как лебяжий пух, страх, в чем-то подобный детской боязни темноты. Но случается и так, что сумрак скрывает в себе чудовище; а я была магом и знала, как быстро пух умеет становиться бронзой. И что-то еще, тайное и смутное, поднимавшееся из глубины, зашептало мне на ухо, тревожа мне волосы спешным прерывистым дыханием:

Кто-то из адептов подтолкнул меня в спину, — видно, я задержалась на пороге, мешая следующим войти. Я вздрогнула, пытаясь избавиться от наваждения, и поняла, что стою уже внутри.

Я оглянулась. Изменилось немногое — просто солнце, падавшее через грязные окна, дробилось на отдельные лучи. Просто пыль, легкая пыль танцевала в полосах света; и так здесь было вчера, позавчера, год назад…

Так здесь было всю вечность и будет столько же.

Я вдруг вспомнила ту захудалую тюрьму, в которую мне как-то случилось попасть. В тот раз, помнится, стражники проводили нечто вроде облавы, наверное, хотели забрать все Дно — но, как это всегда случается, невод лишь скребнул по этому самому Дну, а из воды вытащил только ил да мусор. Меня загребли вместе еще с полусотней бродяг, попрошаек и девиц, чья нравственность не внушала ни малейших сомнений. Тогда нас всех забили в одну камеру, и более опытные рассказывали, какие казематы бывают в тюрьмах; говорили про тесные чуланчики, в которых нельзя даже выпрямиться в полный рост, говорили про комнаты с полами, залитыми водой, — там не выйдет ни сесть, ни лечь… и тогда я боялась всего этого. Но то, что чувствовалось здесь, в солнечном вестибюле, в непрекращающемся танце пылинок…

Вечность.

И забвение.

Моей магии здесь не было. Просто не было; что-то наваливалось сверху, подобно низкому потолку, что-то давило на мои чары, не давая им выплеснуться в заклятие. Спертый воздух с чуть приметным запахом гнили оставался спокоен; но я знала, что чарами здесь наполнен каждый квадратный, да что там квадратный — кубический сантиметр. Чарами, встроенными в стены, заложенными в фундамент; почему-то сейчас я поверила всем тем россказням о том, что прежде, дабы обеспечить крепости защиту, в ее основание вмуровывали человека. Мрыс дерр гаст, да я бы не удивилась, услышав стоны таласыма…

Вестибюль был не слишком-то велик. Я успела удивиться, как это сюда должно войти с полторы тысячи адептов; но, сдается мне, здешние маги по-простому раздвинули пространство. Или, что точнее, растянули… здесь все было какое-то аморфное, тягучее, даже само время — точно мед, капающий с ложки…

Адептов становилось вроде бы все больше. Я заметила в толпе белую ленту — это, кажется, была Шэнди Дэнн, но ручаться я бы не стала. Да и какая мне, собственно, разница?

Я подумала — но как-то лениво и отстраненно, — что, если я хоть что-то понимаю в жизни, единственной целью нашего сегодняшнего визита было… нет, не устрашение — а всего лишь демонстрация возможного конца. Вот что с вами будет, если пойдете не туда… да, после такого дважды подумаешь, а стоит ли применять вот это заклинание…

Народ прибывал. Меня оттеснили к стенке; я завертела головой, пытаясь отыскать хоть какое-то знакомое лицо. Где-то слева мелькнула чья-то светловолосая голова; я хотела было идти туда, решив, что это Хельги, но уже через пару секунд сообразила, что вижу этого адепта в первый раз. Да и пробраться через толпу было бы сложновато. Разглядеть Полин я даже не пыталась — в такой толкучке сложно было отличить ее от прочих алхимичек, кроме того, существовал шанс, что я столкнусь с не в меру бдительным магистром. Я совершенно не собиралась лишний раз обращать на себя внимание Рихтера — и так мне стоило благодарить судьбу за то, что с меня не взяли магической клятвы, не прицепили парочки надежных талисманов, а на случай, если те не сработают, не приковали наручниками к какой-нибудь из самых положительных девиц. Впрочем, нет — наручники, наверное, предложил бы измученный кошмарами бестиолог…

Поймав себя на этой мысли, я задумчиво почесала кончик носа. Кажется, шок уже прошел — тюрьма, конечно, продолжала на меня действовать, но уже не настолько сильно. Подумаешь, магии нет… да я и без магии, если придется, могу ткнуть пальцем в глаз. Вряд ли мало покажется — к тому же лишение чар не может быть выборочным, колдовать в этих стенах не смог бы и сам Великий Магистр.

Так, что мы имеем? Похоже, вся культурная программа начнется с минуты на минуту… причем заключаться она будет, как и обещали, в длиннющей речи, заковыристой, будто тест по некромантии. Речей таких я слышала немало, и пополнять свою коллекцию еще одной мне отчего-то совсем не хотелось.

Ну да. Так оно и вышло. К помосту, обнаружившемуся на дальнем конце, уже спешил какой-то тип — маленький, лысенький, в парадном ковенском плаще. К этим плащам я до сих пор испытывала тайную неприязнь — дело шло еще с тех полузабытых времен, когда я зарабатывала иллюзиями на площадях и отчаянно трусила попасться на глаза хотя бы одному ковенцу. Уж лучше наши, черные, — мрачные, конечно, зато уже какие-то родные.

Рядом со мной по стене споро бежал крупный серый паук с крестом на спине. Бежал он снизу вверх, — видно, нес хорошую весть, машинально отметила я. Я никогда не боялась насекомых, но сейчас чуть подвинулась, освобождая ему дорогу. В конце концов, здесь его дом. Может быть, и вечный дом, с чародеев сталось бы наколдовать в комплект к тюрьме небольшой наборчик пауков.

Но вместо стены за моей спиной оказалась пустота. Я едва не упала; восстановив же равновесие, я обернулась назад — и увидела, что в этом месте начинается коридор, полукруглая арка которого располагается точно над моей головой.

— Уважаемые адепты! — заговорил тип. Кажется, он уже добрался до помоста; впрочем, по мне, лучше бы он этого не делал, ибо голос у него был вовсе не ораторский. Так, не голос — голосишко, каким только адептов и приветствовать. До предыдущего ковенца ему было как пешком до Аль-Буяна. — Сегодня вы впервые осуществляете свою древнюю привилегию. Я думаю, что вам известно: под эту кровлю позволено заходить только магам, членам КОВЕНа, для остальных же путь сюда навеки закрыт…

«Ага, щ-щас», — мрачно подумала я. Еще как открыт, вот только не в качестве посетителя. А если и посетителя, то весьма специфического свойства.

Он говорил что-то еще, про важную роль, которую играет правильное магическое образование; о том, как все они рады приветствовать здесь наших юных, замечательных чародеев, которые в будущем, разумеется, прославят имя КОВЕНа в веках… Стандартные фразы выскальзывали у меня из головы, и мне стоило немалого труда сосредоточиться на речи. Да и не хотелось мне, признаться, прославлять в веках КОВЕН. Чувства, испытываемые мною по отношению к потенциальному работодателю, были весьма далеки от теплых.

Ну, Яльга, мрыс эт веллер келленгарм! Покажи выучку, дослушай эту речь до конца; ведь ты же ухитрялась не засыпать даже на истории развития отечественной магии — про бестиологию и вовсе помолчим!..

Бесполезно. Даже опыт лекций по бестиологии был здесь практически бессилен. Мне было скучно, мне было непоправимо скучно, а солнечные лучи дробились на крошечные осколки, сверкавшие микроскопическими радугами. Я не хотела здесь больше быть, в этом зале, где все было неуместно: и долгие речи, и синие плащи, и сам КОВЕН, — да понял ли он, что такое создал?.. Эта вечность, это солнце… я не хочу, я не могу быть здесь…

И я не буду. Мне всегда было скучно стоять вместе с толпой. Нам обещали, что лекция продлится три часа; судя же по косвенным признакам, вроде «нехватки средств» и «образовательной реформы», мимоходом затронутых в речи, она могла затянуться и на все четыре. Видят боги, в таком интересном месте, где работают такие замечательные маги (считайте, что пламенная агитация нашего директора все-таки возымела свои плоды!), я могу организовать свой досуг на порядок содержательнее. Кто его знает, как повернется жизнь. Мне везет на неожиданные повороты. Вдруг лет так через семь я приду сюда еще раз — как раз в качестве того посетителя, о котором столь мягко обмолвился ковенец? Стоит разузнать, что тут и где… чисто на всякий случай. И Полин заодно станет чем пугать.

Я обернулась на зал. Нет, никто не смотрел на меня; кажется, даже Рихтер, уже привыкший ожидать от меня очередной пакости, выпустил вредную студентку из поля зрения. Да и если вдуматься — чего я делаю плохого? Все одно нам наверняка устроят какую-нибудь показательную экскурсию — будем считать, что я просто иду с опережением. Как в принципе и всегда. Чего же здесь удивительного?

К тому же что я могу сделать плохого, если я и так уже в тюрьме?..

Я ужом проскользнула в арку и беззвучно пробежала несколько метров до ближайшего поворота. В коридоре было пусто, ни единого стражника в поле зрения не имелось — еще бы, зачем в насквозь магическом узилище сдалась стража? Заклинаниями-ловушками тоже вроде как не пахло; на всякий случай я выставила защиту, потом вспомнила, что магия здесь не работает.

В конце концов, как-то же отсюда выходят? И местные наверняка по коридорам перемещаются… а раз так, то какой смысл выстраивать завесы и капканы? Куда проще просто понадежнее закрыть двери…

Поколебавшись, я все-таки пошла вперед.

Здесь было гораздо темнее; темные стены блестели от влаги, от них исходил вполне ощутимый холод. Проверки ради я коснулась одного из камней ладонью — пальцы обожгло холодом — и тут же отдернула руку. Да. Такое впечатление, что тюрьму строили в соавторстве с Зюзей[7] — он здесь и бегал по стенам с посохом, демонстрируя чудеса акробатики. Странно, но холод этот клубился только вокруг стен, и мне было тепло в тонкой летней рубашке.

Ничего интересного здесь не имелось. По обеим сторонам тянулись двери; двери были одинаковые, железные, с одинокой серебряной руной в нижнем левом углу. Руну я не узнала: ничего удивительного, если учесть, что лекции по рунике начались у нас только неделю назад.

Я завернула за очередной поворот. Немножко постояла, раздумывая, куда теперь идти: коридор раздваивался, как туннель в приличных книжках по спелеологии. Мне внезапно захотелось иметь в руках клубок ниток — ну или хотя бы кусок мела, чтобы помечать уже пройденные ходы.

А-а, ладно, где наша не пропадала! Наша, она нигде не пропадет — хотя бы из-за моего чувства направления, неизменно выручавшего хозяйку в прежние годы. Я отлично знала, что группа осталась за спиной и чуть слева; и какая, мрыс дерр гаст, разница, сколько перекрестков мне придется миновать, если я всегда знаю, в какую сторону мне возвращаться?

И я свернула направо.

…Где-то через час я спохватилась, что зашла слишком далеко. Что поделать: дальше становилось интереснее, по полу прошмыгивали какие-то подозрительные крыски с фиолетовыми хвостами — я было попыталась поймать одну в подарок для бестиолога, но вовремя сообразила, что попросту попала под действие галлюциногенного заклинания. Видно, в этом крыле держали эмпатов. Бедные. От таких крысок в два счета с ума сойдешь…

Надо было возвращаться к группе. Хочешь не хочешь, время, отведенное мною для речи, уже истекало, и мое отсутствие могли засечь бдительные учителя. А там — кто его знает! — дело может дойти и до наручников, ведь, влипни я в историю еще и здесь, директора наверняка хватит удар.

Решив пожалеть непосредственное начальство, я повернула назад. Дороги я не помнила, да это было мне и не нужно: адепты находились где-то слева, на изрядном, к слову сказать, расстоянии. Стремясь его сократить, я дважды повернула на перекрестках; теперь можно было идти практически по прямой.

Еще лучше по этой прямой бежать. Прикинув, что со мной сделает Эгмонт, если я потеряюсь (а я еще помнила доклады про мгымбров, их даже Хельги не сумел забыть), я припустила во весь дух, забыв даже смотреть по сторонам. Лишь бы успеть… мрыс эт веллер, а ведь адептам, говорят, понравились наши тогдашние выступления…

О том, что в этот раз Рихтер может изобрести что-нибудь повнушительнее, мне не хотелось даже и думать. Особенно если учесть, что положение было серьезнее не придумаешь. Ковенская тюрьма — это вам не родная Академия, здесь игра идет гораздо крупнее…

Быстрее! Еще быстрее!

Внезапно я влетела в полосу темноты. Дневной свет, смутно освещавший коридоры, исчез, как если бы дунули на свечу; я зажмурилась от неожиданности, не сразу заметив факелы, укрепленные в медных скобах на стенах. Огонь чадил и потрескивал, в воздухе пахло смолой и дымом…

Пространство свернулось вокруг меня точно фантик вокруг конфеты. Не было ничего, да и не могло быть — только небольшая комната без окон, освещенная факелами. И у дальней стены комнаты кто-то стоял.

Я машинально отшатнулась назад, прикрывая лицо руками. Пальцы сами сложились в знакомые знаки — защитное заклинание второго класса, за последний год успевшее превратиться в надежный рефлекс.

Магия здесь не действовала. Но тот, кто стоял у стены, не торопился воспользоваться моей ошибкой. Я всмотрелась в него, напрягая зрение и не спеша опускать вскинутые руки.

Я плохо видела в темноте. Но умела ощущать предметы во мраке; не знаю, как назвать это свойство, быть может, оно было сродни тепловому зрению змей. Но оно мне почти не пригодилось, ибо человек, стоявший там, помедлив, шагнул вперед.

Он был выше меня и выше Хельги — в нем как минимум два метра росту. Таких высоких адептов у нас, кажется, не водилось. Незнакомец был широк в плечах, да и мускулатурой мог запросто поспорить с вампиром. Даже не из-за количества таковой: просто у Хельги мышцы были натренированы в спортзале, а этот явно практиковался в реальных боевых условиях. Судя по шрамам, очень реальных и весьма, весьма боевых. По крайней мере, один из рубцов, на правой щеке, внушал изрядное уважение. Нет, не к незнакомцу — к тому, который этот шрам ему оставил. Я с трудом представляла, как именно он должен был действовать, чтобы оставить после себя рану столь заковыристой формы.

Вдобавок ко всему незнакомец был волкодлаком. Я поняла это практически сразу: мне хватило одного взгляда на его лицо, чтобы перед глазами немедленно всплыла картинка из учебника истории рас. Резкие, крупные черты, широкие скулы, молочно-белые волосы, светлее, кажется, чем даже у Хельги, — из-за этого он сильно походил на фьординга. Глаза, правда, у него были не желтые, а серые, но это было уже не суть важно. Ведь и у эльфов же глаза не всегда имеют правильный зеленый цвет. Он не был похож на волка — но он был зверем, это я увидела сразу. Хищным зверем, разумеется… интересно, а волкодлаки умеют оборачиваться только в волков?..

Вопрос вышел неуместный и глупый. Тем более глупый, если учесть, где я сейчас находилась. Вообще-то по всем правилам мне следовало бы испугаться оборотня. Он двигался так легко и мягко, что вся моя хваленая скорость не стала бы для него хоть сколько-нибудь реальной помехой. Без магии, без оружия, один на один вот с таким… да, мне наверняка стоило испугаться.

Но я отчего-то не испугалась.

Может быть, так случилось из-за того, что на лице у волкодлака не читалось ни малейшего желания причинять мне вред. Напротив, он смотрел на меня с искренним недоумением: так, будто я не пришла к нему по коридору, а как минимум спустилась с небес.

— Мрыс эт веллер келленгарм, — наконец выговорил он. — Тебя я знаю, но… как?

Я сглотнула.

Я не узнала его лица. Это было немудрено, ибо лица я не видела ни разу; но голос — голос его, с характерным оборотничьим акцентом, мне уже приходилось однажды слышать. Или не однажды — это как посмотреть…

Сон, приснившийся мне три с лишним месяца назад. Сон и тот, третий, который был тогда со мной; тот, о чьем присутствии я узнала лишь за считаные секунды до пробуждения… Боги мои, но кто он?

Кто он — и кто я?

— Как ты попала сюда? — спросил он за долю секунды до того, как я раскрыла рот.

— Ногами, — машинально брякнула я. — По коридору.

Оборотень усмехнулся:

— Обернись.

Я недоверчиво посмотрела на него. Знаем мы этот прием… я, стало быть, отвернусь, тут-то меня и тюкнут по маковке. Хотя, с другой стороны, от волкодлака я почему-то не ожидала подлости. Странно, кстати. Прежде я считала, что уже разучилась доверять людям.

Не отводя от него взгляда, я отвела левую руку назад. Пальцы мгновенно наткнулись на что-то твердое и холодное; его не было здесь, когда я сюда вошла!

Я обернулась, вняв совету волкодлака, — и не поверила глазам. Передо мной стояла стена — самая что ни на есть натуральная, каменная и холодная. Практически такая же, как и во всей остальной тюрьме… но мрыс дерр гаст, как же я сумела через нее пройти?

Чисто машинально я проверила, не иллюзия ли это. Коротенькое заклинание привычно слетело с моих губ; я успела еще подумать, что чар здесь нет, но магия откликнулась — неожиданно сильно и охотно.

Нет, это была не иллюзия. Реальная, совершенно настоящая стена; более того, за этой стеной не было вообще ничего. И не могло ничего быть: мир заканчивался, сворачивался в клубок — и весь он ограничивался этой маленькой комнатой.

На дальней стене, впрочем, я заметила дверь. Там, кажется, этот мир соприкасался с нашим… или не с нашим, мрыс его разберет, — но должна же эта дверь куда-нибудь вести?

Не знаю, что меня поразило больше. То ли волкодлак с подозрительно знакомым мне голосом; то ли моя неожиданная способность проходить сквозь каменные стены; то ли магия, неожиданно вернувшаяся ко мне; то ли мир, столь же неожиданно свернувшийся в крошечный комок. Но здесь было интересно. Здесь определенно было куда интереснее, чем в том солнечном вестибюле.

Я забыла даже про Эгмонта вместе с бестиологом, директором и докладами. Это место стоило того, чтобы узнать о нем подробнее; вот только с чего конкретно мне стоит начать? У этого клубка было слишком много концов, за которые можно дергать, но чутье подсказывало мне — лишь один из них поможет размотать клубок до конца.

— Где мы находимся? — Я обернулась к оборотню, решив, что он-то точно должен знать ответы на все вопросы. Пока я рассматривала стену, он отошел от меня и сел на корточки у соседней стены. Поза, похоже, была для него привычна. Лично у меня в таком положении мигом затекали ноги.

— В ковенской тюрьме, — спокойно ответил волкодлак.

— Это что, камера?

Оборотень кивнул.

— А-а… а почему магия здесь работает?

— Это отдельный мир, — так же спокойно пояснил он. — Мини-мир, по многим параметрам совпадающий с нашим. Вход, кстати, находится вон там. — Он кивнул на уже замеченную мною дверь.

Я недоверчиво хмыкнула, хотя сама подозревала то же самое.

— Как же я тогда смогла сюда зайти?

— Хороший вопрос, — согласился оборотень.

Я замолчала, не зная, что сказать. Нить на мгновение выскользнула у меня из пальцев; впрочем, уже через секунду я сформулировала следующий вопрос:

— Ты маг, да?

— Нет.

Ну да, ну да. Последнему адепту отлично известно, что попасть в ковенскую тюрьму могут лишь маги. Или лица, заподозренные в магическом воздействии неподобающего уровня. Обтекаемая формулировка на деле ни мрыса не формулировала: как, хотелось бы мне знать: возможно провести «магическое воздействие неподобающего уровня», не будучи при этом чародеем?

Я закусила губу. Что-то шло здесь не так. Я тянула, верно, все-таки не за тот конец; волкодлак спокойно смотрел на меня, но в его взгляде мне почему-то чудилось напряженное ожидание. Так, как будто бы он знал, что я должна сделать нечто очень важное, от чего зависит вся его судьба. А может быть, не только его.

Я посмотрела на него. Его лицо отчетливо вырисовывалось в темноте; странный шрам на правой щеке притягивал мой взгляд. Но кто же мог оставить ему такой рубец? Такие заковыристые раны не наносят в бою, да и хищники при всем желании просто не успеют так потрудиться. Разве что несколько шрамов, странным образом наложившихся друг на друга? Или культовый, ритуальный разрез… должны же у волкодлаков быть свои ритуалы?

Глупости это все. Я должна сказать, хватит оттягивать неизбежное…

Ну же!

— Кто ты такой? — выпалила я первое, что прыгнуло мне на язык.

Его глаза сверкнули в темноте.

— Я? — медленно переспросил он. — Я — это ты.

Всему должно быть свое время и свое место, в том числе и философским загадкам. Увидев волкодлака, я рассчитывала на более адекватного собеседника… хотя нет, вру, ни на что я не рассчитывала, но пакостная привычка отвечать загадками — это всегдашняя прерогатива эльфов.

Я хотела было уточнить, что именно он имеет в виду; но оборотень, не отрывая от меня взгляда, медленно провел пальцами по своему шраму.

По идее, мне надо было бы испытать сейчас что-нибудь невероятное. Хорошо бы легкий обморок, на худой конец сойдет и бешеное волнение. Увы, ничего правильного со мной не произошло. Я не стала отшатываться, опираться на стенки и прикрывать глаза — просто мир вдруг сделался простым и понятным. А я поняла, что именно было странного в этом шраме. Что странного и что знакомого.

Это была руна. Одна из рун неизвестного мне алфавита; похожая, но другая была вытатуирована у меня на животе и теперь внушала Полин жестокую зависть вкупе с легкой обидой. Нет, ну разве честно — всякие там рыжие ходят с татуировками во все пузо, и ничего, а тут наденешь лишнее колечко — сразу учителя наезжают! Не но форме: мол, не по форме…

Волкодлак легко поднялся на ноги, подошел ко мне. Я протянула руку вперед, осторожно, точно к огню; еще секунда — и наши пальцы соприкоснулись.

И что-то произошло.

В другом мире Эгмонт Рихтер, стоявший в вестибюле и героически боровшийся с желанием заткнуть оратору рот его же синим плащом, почувствовал нечто странное. Желание заткнуть ковенца никуда не исчезло (вот это было бы уже подозрительно), но к нему вдруг прибавился смутный призыв, донесшийся откуда-то из дальних коридоров. Что-то происходило там — и это что-то непосредственно затрагивало самого Эгмонта.

Магистр на секунду закрыл глаза, выкинув из головы КОВЕН со всеми его ораторами. Так, заклинание, знак… мрыс эт веллер келленгарм, ну разумеется, магия здесь не работает!.. Но как же тогда он смог почувствовать сигнал?

А что-то между тем продолжало происходить. Чем-то оно напоминало Эгмонту землетрясение, случившееся под океаном: пока что, в открытом море, волны не поднимутся выше метра, но вблизи берегов легкое волнение обернется гигантским цунами. И беда тогда тому, кто не успеет вовремя уйти с дороги!..

В этом месте мысли Рихтера как будто раздваивались.

Одна его часть отлично понимала, что сейчас, когда землетрясение только начиналось, его еще можно остановить. Она, эта разумная часть, великолепно знала, какую страшную опасность таит в себе зарождающаяся сила. Не из-за того, что основой этой силы является зло; просто существо, обладающее такими возможностями, не должно успеть эти возможности применить. Ведь никто не знает, как именно оно захочет действовать.

Другая же часть была не столь логична. Пренебрегая всеми доводами рассудка, она звала магистра вниз, утверждая, что там он нужен так, как не был нужен никому и никогда в жизни. На этом выдаваемая информация заканчивалась, точнее — повторялась заново: иди туда, иди быстрее, ты нужен там…

«Мрыса с два, — мрачно подумал Эгмонт. — Я нужен здесь».

Здесь не царский парк со стражниками, сидящими за каждым кустом. Здесь ковенская тюрьма. И еще здесь находятся адепты, которые называют его магистром. Этим адептам требуется защита; он не мог, просто не мог бросить их и уйти, откликнувшись на зов.

Здесь — не мог. В любом же другом месте он пошел бы, наплевав на логику и рассудок. Забыв про КОВЕН, строго регламентирующий все то, что положено было делать в такой ситуации. И первая часть в принципе могла заткнуться… вместе с оратором, воспользовавшись его же плащом. Плащ большой, его на всех хватит.

Вдобавок что-то пока отлично справлялось и без его участия.

И еще оно согласно было подождать.

«Интересно, — по недавно приобретенной привычке задумался Эгмонт, — а где сейчас, собственно, студентка Ясица?»

Вопрос оставался открытым.

— Я должна идти, — вдруг вспомнила я. — Мрыс дерр гаст, меня же на ленточки покромсают!

— Ты адептка? — уточнил волкодлак.

— Ага, — согласилась я, судорожно прикидывая, сколько сейчас времени. Мр-рыс, что хоть здесь вообще произошло?! Я с трудом понимала, что со мной творится; мир как будто приобрел еще одну опору, необходимость которой стала понятна только сейчас, когда эта опора появилась. Прежде я прекрасно обходилась без нее, но теперь, исчезни вдруг она обратно… — Я адептка, и у меня есть магистр. А этот магистр много чего может сделать нехорошего…

— Тогда поторопись, — кивнул оборотень. Выражение лица у него не изменилось — вообще, на мимику он был небогат, — но в глазах что-то погасло. Я в принципе неплохо понимала его. Одиночество — страшная штука, тем более в ковенской тюрьме.

Тем более после того, как нас стало двое.

Мрыс дерр гаст, тихо взвыл мой разум. Яльга, что с тобой творится? Ты же ведь ничего не знаешь про этого человека, даже характера его описать не можешь! За что-то же он все-таки здесь сидит! Всяко не за решение разводить голубей с магически модифицированным окрасом!.. Но он… он тебе нужен, без него тебе и жизнь будет не в жизнь… Что это — приворотные чары?..

Нет, это другое…

Я не испытывала к нему ни любви, ни влечения. Просто он был частью моего мироздания, кусочком большой мозаики; мы были связаны друг с другом, очень крепко, и вряд ли найдется хоть что-то, что сумеет нас разлучить.

— Как тебя зовут? — тихо спросил волкодлак.

— Яльга… а тебя?

— Сигурд, — чуть промедлив, сказал он. — Сигурд из Арры.

— Я вернусь, — сказала я, не найдя ничего другого. — Честно.

— Удачи, — серьезно произнес он. — Пусть тебе не слишком влетит от твоего магистра.

— Дай-то боги, — вздохнула я и шагнула через стену.

Признаться, я немножко боялась, что не смогу вернуться обратно. Я не знала, как это нужно делать; решив не особенно задумываться на этот счет (в тот же раз я не задумывалась, верно?), я просто сосредоточилась на мысли о том, как хочу попасть обратно в коридор. Сосредоточиться вышло очень просто: воспоминание о мгымбриках и докладе не успело еще как следует погаснуть.

Я успела вернуться в вестибюль как раз вовремя: ковенец закончил речь и под бурные аплодисменты (видно, не только я обрадовалась долгожданному завершению) спустился с помоста в зал. Пару раз хлопнув ладонью о ладонь, я поспешила пригладить волосы: кто его знает, Полин, например, способна угадать по степени растрепанности прически расстояние пробега в точности до сантиметра. Вдруг моими волосами заинтересуется не только она?

Я угадала очень точно. Заинтересовались. Едва я успела пробиться поглубже в толпу, заодно удалившись от невольно компрометирующей арки, как сзади послышался до боли знакомый голос:

— Студентка Ясица?

— Добрый день, магистр Рихтер, — заученно отбарабанила я, оборачиваясь к Эгмонту.

— Мы уже здоровались, — заверил он меня. — Но мне все равно очень приятно… А где вы, собственно, были последние полтора часа?

Я невинно похлопала ресницами, про себя радуясь, что успела отойти от арки.

— Странные вопросы вы мне задаете, магистр. Разумеется, здесь, где же еще?

— Вы уверены? — с подозрительной настойчивостью уточнил он.

Мрыс дерр гаст… Я мигом вспомнила, что про Эгмонта говорили, что он отличный телепат и эмпат. Вряд ли он знал, где я провела на самом деле последние полчаса, особенно последние десять минут, ибо, когда такие вещи знают наверняка, о них уже незачем спрашивать. И вопрос сейчас ставился по-другому: сумею ли я скрыть от магистра то, что со мной случилось.

— На все сто, — решительно ответила я, призвав к жизни все запасы актерского мастерства.

Еще несколько мгновений — время текло сейчас отчего-то особенно медленно — Рихтер смотрел мне в глаза. Я постаралась сделать свой взгляд максимально честным; в ход пошли даже усвоенные у Полин приемчики, как то: хлопнуть ресницами, повести глазками немножко в сторону («на нос, на бок, на предмет», — так поучала меня алхимичка), хлопнуть ресницами еще раз и изобразить взгляд снизу вверх, сыграв на разнице в росте. Сыгралось не слишком-то хорошо, из-за невеликого значения таковой, но, видят боги, я приложила все усилия.

Я не могла позволить себе хоть как-то выразить свои чувства. Ни сжать челюсти, ни скрестить пальцы… Эгмонт был слишком наблюдателен, чтобы упустить даже мельчайшую деталь. Я должна была верить. Искренне верить, что все это время простояла именно здесь.

— Хорошо, студентка, — наконец кивнул он. — Пусть будет так.