Жестокость

ПОЛ ЭЙДЕН Тихая улица

Если в фешенебельных домах ужинают в семь, значит, дело близилось к восьми, когда двухцветный «Континенталь» Бавелла подкатил к одному из особняков, украшавших эту красивую зеленую улицу. Кайл сидел в светлом шведском кресле у окна, из которого открывался живописный вид; расслабленно опустив плечи, он наблюдал за тем, как двое мужчин вышли из машины и по узкой дорожке направились в сторону его крыльца. Он не поднялся ни на первый протяжный перезвон дверного колокольчика, ни на четвертый; рука по-прежнему сжимала закрытую библию, между страниц которой был просунут палец, отмечавший вполне определенный псалом.

Из глубины дома подошла Ли Кайл — в шляпке — и открыла дверь. Широким, словно придуманным кинорежиссером специально для сенатора жестом, Бавелл скинул фетровую шляпу, обнажив копну седых волос, и проговорил:

— Миссис Кайл? Меня зовут Джим Бавелл. А это Вик Хоппер. Нам надо переговорить с Джорджем.

Осунувшееся, исстрадавшееся лицо женщины еще больше напряглось, однако она все же распахнула дверь и жестом пригласила их войти.

— Джордж, у нас для тебя новости, — проговорил Хоппер, проходя в гостиную.

Это был массивный мужчина, где-то под двести фунтов, широколицый и в общем-то добродушный, если бы не его усталый взгляд. — И новости, надо сказать, неприятные.

— Миссис Кайл, мы хотели бы, чтобы вы остались, — сказал Бавелл, — вас это тоже касается.

Он проследил за тем, как женщина безмолвно опустилась в одно из кресел, после чего подыскал удобное местечко и для себя.

— Так вот, Джордж, Верховный суд отклонил апелляцию, — проговорил он, — а это означает, что через неделю или что-то около того ты должен сдаться и начать мотать срок вместе с Никольсом, Дикинсоном и остальными.

— И никакие другие ходатайства на них больше не подействуют, — отозвался Кайл и впервые посмотрел на гостей. Голос его прозвучал так, словно он принимал участие в чтении священного писания, причем оттачивал текст месяцами. — Я так и знал. Господь карает нас за все сотворенное нами.

На серьезных лицах сидевших перед ним мужчин появилось выражение удивления. Всегда прямолинейный Хоппер воскликнул:

— Бог мой, Джордж! Как же ты похудел!

— На сорок пять фунтов, мистер Хоппер, — жалобно промолвила Ли Кайл. — Совершенно ничего не ест. Если бы вы знали, что с ним сделали эти последние месяцы!

— И еще в религию ударился… — буркнул в сторону Хоппер.

Барвелл бросил в его сторону суровый взгляд.

— Немного похудеть нам всем бы тоже не помешало.

— После чего, повернувшись к Кайлу, продолжал:

— В общем, Джордж, ситуация такова. Мы с Виком всегда знали, что нам одним все это дело никак не вытянуть. Окружной прокурор просто выжидал, как отреагирует на апелляцию Верховный суд. Мы рассчитывали на то, что это спасет нас.

Седовласый гость нервно теребил в руках шляпу.

— Но теперь ясно, что и нас тоже замели. А это значит, тюрьма, как для тебя, так и для всех остальных. И сегодня мы пришли, чтобы вместе подумать, что теперь делать.

— Я вел себя постыдно, — медленно проговорил Кайл своим новым пастырским голосом. — Я не опозорил звание офицера полиции. Я брал взятки от нечестивых владельцев игорных притонов и затем раздавал их другим полицейским. Я заслужил свое наказание.

Бавелл метнул взгляд в сторону Хоппера — лицо крепыша пылало гневом, громадные кулаки побелели от натуги — и предостерегающе покачал головой.

Устремив взгляд куда-то поверх их голов, Кайл взмахнул рукой, сжимавшей библию, в сторону жены.

— Я женился на хорошей женщине. На благочестивой женщине. Дочери честного, богобоязненного человека, который ни разу не осквернил свои руки грязными деньгами. Восьмерых детей взрастил на зарплату лейтенанта полиции. Они жили в нищете, но Господь устремил на них Свой сияющий взор. Я же вверг и его, и ее в бездну позора и унижения.

— Джордж, и у меня, и у Вика тоже есть жены и семьи, — сказал Барвелл. — И все, чем мы занимались, это лишь принимали взносы от людей, которые делают ставки на лошадей и при этом добровольно участвуют в азартных играх. Мы просто оказывали им услугу, и если заслужили того, чтобы сесть в тюрьму, то тогда с нами надо посадить добрую половину города.

Кайл чуть наклонил голову и устремил на седовласого пылающий взгляд.

— И ты, и все те, другие, сами просите у Господа, чтобы Он подыскал подобающее вам место. Что же до меня, то я вверяю себя в руки слуг Его, ибо только таким путем обрету былую чистоту.

В унылой, хотя и роскошно обставленной гостиной повисла тишина. Наконец Барвелл повернулся к Ли Кайл.

— Вы понимаете, миссис Кайл, что даже в том случае, если ваш муж и не выступит против нас в суде по содержанию последнего предъявленного ему обвинения, он все равно будет — а вместе с ним и мы — осужден?

Худенькая женщина кивнула, в отчаянии кусая бледные губы и переводя испуганный взгляд с одного мужчины на другого.

— Он оказался передаточным звеном, — продолжал Барвелл. — Капитан Баркхардт никогда сам не брал взяток непосредственно от нас в отличие от Николса и Дикинсона. И наших голосов нет на том его маленьком чертовом магнитофончике. Тем не менее наш добрый капитан записал на него голос Джорджа, который упомянул и нас в качестве взяточников. И ни он сам; ни кто-либо другой не сможет опровергнуть данный факт. Поэтому единственное, что может нас теперь спасти, это отсутствие Джорджа в зале суда. Без него все дело попросту развалится.

Миссис Кайл судорожно вздохнула и откинулась на спинку кресла.

— Нет-нет! — поспешно проговорил Барвелл. — Вы меня не так поняли, миссис Кайл. Мы отнюдь не гангстеры, мы бизнесмены. — На его лице заиграла уверенная улыбка, он негромко засмеялся. — Разве мы похожи на гангстеров? Все, чего мы хотим, это чтобы Джордж исчез.

Барвелл долго, терпеливо ждал ответа женщины.

— Вы хотите сказать, чтобы он стал беглым?

Барвелл кивнул.

— Но что за жизнь ждет его в таком случае? — тоскливо произнесла она. — И меня вместе с ним?

— Гораздо более привлекательная, чем вы ведете в настоящее время, — проговорил Барвелл. — Мы уже заранее позаботились об этом. — Он потянулся вперед и прикоснулся к дрожащим ладоням женщины. — Послушайте, что я вам скажу. Вы задолжали по закладной за этот дом семнадцать тысяч долларов. — Барвелл улыбнулся. — Как видите, мы навели кое-какие справки. И вам самим их никогда не выплатить. Таким образом, вы потеряете этот дом, все вложенные в него деньги, а заодно и всю эту прекрасную мебель.

Взгляд Барвелла ласкал лицо женщины. — А что станет с вами, миссис Кайл, пока Джордж будет сидеть в тюрьме?

— Мы… мы уже говорили об этом, — промолвила миссис Кайл. — Себя я всегда смогу прокормить. Я проработала одиннадцать лет секретарем — делопроизводителем и всегда могу вернуться на это место. И при этом неплохо зарабатывать. — Ее бескровные губы начали подрагивать. — Но дом я, конечно же, содержать не смогу, если только не выкупить закладную…

По ее щекам текли слезы, она склонила голову. Барвелл посмотрел на то, как подрагивает в такт рыданиям ее дурацкая соломенная шляпка, потом глянул на Кайла, который все свое внимание сосредоточил на лежавшей у него на коленях Библии.

Барвелл встал и подошел к ссутулившейся в кресле женщине. Продолжая сжимать в одной руке шляпу, он стал другой легонько похлопывать по худенькой спине, пока рыдания не затихли.

— Но ведь никто не сказал, миссис Кайл, что именно так все и будет. Ведь до наступления срока, когда Джорджу предстоит сдаться властям, он еще может уехать в краткосрочный отпуск и не вернуться назад.

Женщина подняла на него зареванные глаза; острый кончик носа покраснел.

Он не сделал ничего ужасного, — проговорил Барвелл. — Его даже не за что сажать в тюрьму. Но если он уедет, мы с Виком готовы единовременно внести солидную сумму денег, чтобы оплатить все ваши долги за дом. Спустя некоторое время вы сможете все потихоньку распродать, а затем поехать к супругу туда, где он к тому времени начнет новую жизнь. Вы даже сможете купить себе там новый дом — такой же, как этот.

Взгляд миссис Кайл скользнул в сторону мужа, затем она со вниманием уставилась в окно. Можно было подумать, что она впервые видит эту удивительно живописно изогнутую улицу. Должно быть, изгиб этот был сделан специально, чтобы снизить скорость машин и тем самым уберечь играющих детей. Но у Кайлов детей не было. И они уже три года жили в доме, который стоил сорок тысяч долларов, и стоял на этой самой мудро спланированной тихой, безопасной улице.

— Джордж? — произнесла женщина еле слышным, чуть подрагивающим и даже умоляющим голосом. — Джордж, дорогой, все будет так… так, как ты скажешь.

Кайл поднял на нее свои запавшие, пылающие фанатичным пламенем глаза.

— Извини, Ли, но я сотворил зло. Невинный должен страдать наравне с грешниками.

Женщина снова глухо разрыдалась. Она так низко опустила голову, что почти уткнулась головой в лежавшие на коленях ладони. По-звериному зарычав, Хоппер вскочил на ноги:

— Дрянной чистоплюй, вот ты кто такой, Кайл!

Казалось, что его грохочущий бас заполнил собой весь дом. К нему поспешил Барвелл, предостерегающе замахав руками.

— Я с самого первого дня, как только увидел тебя, сразу понял, что ты просто крыса! — заорал Хоппер. Сдерживаемый Барвеллом, он стоял, опустив руки вдоль тела, угрожающе сжимая и разжимая кулаки.

Кайл мученически дернул головой; казалось, что его горящий взор впитал в себя оскорбление, подобно тому, как иссохшая почва впитывает влагу моросящего дождика.

— Вали, обрушивай на меня всю свою хулу, грешник!

— Не проведешь ты меня своей показной набожностью, — прорычал Хоппер, пока Барвелл волочил его к двери. — Или я забыл, каким ты был год назад? — прокричал Хоппер внимательно слушавшему его Кайлу.

— Тогда ты был добрым и сговорчивым, Джорджи. Сытый, холеный, ты тогда чуть ли не лопатой загребал деньги, да такие, каких в жизни своей раньше не видывал. И я помню твои слова, когда начались все наши трудности!

Движением плеч Хоппер оттолкнул от себя Барвелла; широкая грудь высоко вздымалась от душившего его гнева.

— «Парни, я никогда вас не подведу», — вот были твои слова. — «Я знаю, кто мои настоящие друзья! Вик, клянусь здоровьем своей матери!»

Не обращая внимания на тянувшего его за руку Барвелла, Хоппер шагнул в сторону Кайла, потом склонился над ним и плюнул ему в лицо. Кайл мягко улыбнулся, чувствуя, как слюна стекает по впадине на его изможденной щеке.

Хоппер выпрямился и постарался вобрать как можно больше воздуха в свою подрагивающую от напряжения грудь. Стоя на единственной ступеньке, ведущей в прихожую, он указал дрожащим толстым пальцем в сторону Кайла.

— Я с детских лет запомнил одну вещь, Кайл! Настоящий мужчина никогда не обманывает друзей, если хочет, по крайней мере, уважать себя самого! А уж поверят они ему или пошлют к черту — это их дело. И когда мужик начинает клясться своей матерью или детьми, значит он врет им! Так всегда бывает!

Барвелл вытолкал его из дома, затем как маленького за руку провел по дорожке и усадил в «Континенталь». Потом уселся за руль и, не заводя мотора, закурил сигарету.

— Что толку от всех этих эмоций? — наконец проговорил он.

Хоппера все еще трясло от гнева. — Нет, ты скажи мне, кого он хочет обмануть этой своей фальшивой позой?!

— Я не усмотрел в его словах ничего фальшивого, — с горечью произнес Барвелл, скользя взглядом вдоль улицы. — Просто Кайл ударился в религию. Стал своего рода новообращенным, что ли.

— Значит, ты тоже рехнулся. Да ведь он же никогда таким не был.

— Если бы ты хоть изредка почитывал что-нибудь помимо сводок тотализатора, то сам бы понял смысл того, что только что увидел. И следи за своим языком. — Барвелл пыхнул сигаретой. — Глядя на Кайла, мы смогли воочию увидеть все признаки синдрома обращения в веру: затяжная тревога, физическое истощение, чувство вины по поводу того, как он обходился с женой. Да и она сама по себе тоже является для него религиозным стимулом, своеобразным постоянным раздражителем. И чтобы понять это, совсем необязательно быть Зигмундом Фрейдом. Сейчас Кайл раскаивается за все то, чем занимался в последний год службы.

— Да, да, вот только я не намереваюсь садиться в тюрьму лишь потому, что в кого-то вселился Иисус Христос, — раздраженно проворчал Хоппер, глядя прямо в глаза Барвелла. — Не настолько я крупный делец.

Барвелл насмешливо ухмыльнулся. — Тебе бы хотелось пристрелить его, да? — Он резко дернул головой. — А ну, посмотри-ка на улицу.

Он подождал, пока Хоппер заметит два сигаретных огонька, слабо маячивших за лобовым стеклом одной из припаркованных машин. — Сзади найдется еще одна такая же парочка, и так они просидят всю ночь напролет, пока не прибудет утренняя смена.

Он щелчком отбросил сигарету на тротуар и повернул ключ стартера машины. — Окружной прокурор не дурак. Как только ему позвонили из Вашингтона, он сразу же расставил своих людей. И уж они позаботятся о том, чтобы Кайл был надежно прикрыт со всех сторон.

Хоппер с силой шмякнул себя кулаком по колену. — Сказал же тебе, что не сяду в тюрьму!

— Но мы же еще не умерли, Вик, — проговорил Барвелл.

— Это точно, — кивнул здоровяк, взгляд которого начал постепенно просветляться. — Он ведь может и передумать. Над ним все еще висит пятилетний срок, да и семнадцать «штук» — деньги тоже немалые. — Хоппер поднял голову. — Да уж, сдаваться мы пока не спешим. Всякое может случиться. Может, он вообще во сне умрет, вид у него неважнецкий.

— Или совершит самоубийство, — добавил Барвелл.

Прошло немногим более трех месяцев, когда они снова подошли к тому же дому. Сильный, порывистый ветер гнал вдоль мостовой искривленной улицы снежную поземку. Из машины оба выходили, подняв воротники пальто.

— И все же это неправильно, — упрямо проговорил Хопер, когда они двинулись по направлению к дому. — Ей-то за что платить?

— Хватит причитать, — сказал Барвелл. — Деньги для них все равно были отложены. Ей мы их и отдадим, чем сделаем женщину счастливой. Кто знает, что именно она способна доказать…

Уже после первого звонка вдова Кайла открыла дверь и пропустила их внутрь. Лица обоих мужчин раскраснелись от холода: симпатичное и благожелательное Барвелла и угрюмое и недовольное Хоппера.

— Давненько мы с вами не виделись, миссис Кайл, — проговорил Барвелл, снимая шляпу. — Нам бы надо прийти раньше, чтобы выразить вам свои соболезнования, но… — Он пожал плечами и слегка улыбнулся. — С учетом ненужной рекламы, которую могли создать покойному наши имена, мы решили, что будет лучше не ходить на похороны. Надеюсь, цветы от нас доставили в срок?

Ли Кайл кивнула. Она не отрываясь смотрела на вошедших, будто опасалась хоть на мгновение отвести от лица Барвелла свой встревоженный и одновременно преисполненный надежды взгляд. — Могу я… могу я предложить вам кофе?

— Нет-нет, — большое вам спасибо. — Барвелл улыбнулся, глядя на заострившееся, бескровное, жалкое лицо.

— У нас дела в другом конце города, — сердито добавил Хоппер. — И так уже опаздываем.

— Именно так, — кивнул Барвелл и, опустив голову, с излишним вниманием принялся рассматривать собственные ногти. — Миссис Кайл, в последние дни жизни у Джорджа, Вика и меня возникли некоторые затруднения. Однако сейчас, когда с нами уже нет вашего супруга, мне представляется, нет ничего такого, что омрачило бы нашу память о добром старом друге.

Из кармана своего кашемирового реглана Барвелл извлек длинный конверт из коричневатой бумаги и положил его в подрагивающую ладонь Ли Кайл.

— Мистеру Хопперу и мне очень хотелось, чтобы его вдова не испытывала лишних страданий от его преждевременной кончины. — Барвелл погладил худенькое плечо. — Как и договаривались, — добавил он.

Ли Кайл прижала конверт к костлявой груди и опустилась на стул; с ее губ сорвался едва слышный стон.

— Ну что ж, нам пора идти, — проговорил, направляясь к выходу, Барвелл. Хоппер двинулся следом. В его тяжелой походке и широченных прямоугольных плечах было что-то от каменного изваяния. Уже стоя в прихожей, он неожиданно обернулся.

— Миссис Кайл?

Женщина подняла глаза. — Да?

Его лицо исказила жестокая ухмылка. — Скажите, а в тот вечер — после нашего ухода — это действительно было самоубийство? — Он слегка качнул головой. — Вы ему часом немного не помогли?..

Лицо женщины словно само превратилось в отчаянный крик, как тогда, при первой их встрече, она почти дотронулась щекой до лежавших на коленях ладоней. Барвелл схватил здоровяка за руку и резко развернул. Затем уперся обоими кулаками в грудь, подталкивая к двери.

— Заткнись! Возвращайся в машину!

Ему пришлось потратить не менее четверти часа, чтобы успокоить ее. Когда рыдания наконец смолкли и она принялась снова и снова пересказывать ему, какой прекрасный это был человек, он понял, что ее уже можно оставить одну. Женщина проводила его до дверей.

— Все было в точности так, как об этом писали в газетах, мистер Барвелл, — проговорила она. — Если бы я не спала, тогда я смогла бы остановить его!.. Уж лучше бы мне видеть его в тюрьме, чем мертвым!

Барвелл аккуратно водрузил шляпу, прикрыв свою роскошную шевелюру. Потом, уже стоя на крыльце, он повернулся к ней и сказал:

— Лучше бы вам забыть про все это, миссис Кайл. И постарайтесь простить Хоппера. Он всегда был грубым, невежественным человеком.

Затем снова повернулся и медленно побрел к машине.

— Клянусь вам, что это правда, — послышалось ему вслед. — Я готова поклясться на могиле собственной матери.