Жестокие ангелы

Глава 25 ТЕРЕЗА

Стоя у полутёмного входа, я наблюдала, как от Эмилии ушёл клерк.

Конечно, я последовала за ней. Именно поэтому я нашла её, именно поэтому состоялся наш разговор. К тому времени я уже знала, что она ни о чём не расскажет мне по доброй воле. Когда вы проводите с человеком свыше шестнадцати часов в замкнутом пространстве, если ему нет до вас никакого дела, этот факт становится вполне очевидным.

Но мне надо было увидеть, что она предпримет. Надо было узнать, была ли тайная организация, в которую её втянули, официальной или нелегальной.

Она вышла из дома своей матери и прямиком направилась к клеркам.

Значит, официальной. Она была звеном в цепочке, которая подводила к войне, не важно, насколько незначительная роль отводилась именно ей.

А невидимка Великий страж Ториан Эразмус находился на другом конце этой цепочки. Следовало догадаться, но он прекрасно заметал следы. Мы снова и снова анализировали информацию, которой располагали. С одной стороны, он был настоящим, действующим игроком. С другой — всего лишь одним из Кровавого рода, тем, кто перебирал и сортировал остатки системы Джаспера и Фелиции Эразмус, чтобы посмотреть, нельзя ли извлечь из них что-нибудь для себя полезное.

Теперь, когда клерк ушёл, Эмилия Варус, которая слышала обещание Амеранда помочь нам, заливалась истерическим смехом. Я заставила себя стоять и наблюдать за этой сценой, хотя искренне ей сочувствовала. Что бы она ни натворила, всё шло не так уж хорошо и не легко.

«Ты убила клерка Амеранда?» Возможно ли, что клерк пришёл к ней сказать: они не позволят ей безнаказанно уйти, несмотря на то, какие приказы ей отдавали?

Отсюда возникал вопрос: если она убила клерка и Ториан протежировал ей, зачем он хотел смерти клерка Амеранда?

В конце концов доктор Варус выпрямилась и быстро пошла вниз по коридору, дойдя до конца, хлопнула дверью, которая, как мне было известно, вела на полуразрушенную, много раз ремонтированную лестницу.

Я забеспокоилась. Нет, не так. Я беспокоилась гораздо раньше. Сейчас я боялась. За себя, за неё, а больше всего — за Амеранда Жиро.

Проблема состояла в том, что я почти ничего не могла поделать. Амеранду, уже подозреваемому в убийстве, возможно, прибавили к обвинениям и государственную измену. Если я неожиданно вмешаюсь, требуя его освобождения (если допустить, что вообще смогу его найти), это станет всего лишь подтверждением того, что он работает с нами.

Свет померк перед моими глазами. Под ладонями я ощущала камень. На губах — застарелый вкус крови.

Всё шло не так, как было задумано. У меня почти не оставалось времени перед тем, как я должна была снова отправиться на Фортресс, какая бы ловушка меня там ни поджидала, и я всего лишь поверхностно коснулась того, что происходило на Дэзл. Сири вернулась со своей встречи с Натио Блумом подавленная и сказала, что ей требуется проверить полученную от него информацию прежде, чем она узнает, кем окажется сам источник. Предполагалось, что я появлюсь на люди как официальное лицо и мило пообщаюсь с членами городского совета, которые передали мне своё приглашение через Блума. Предполагалось, что я помогу Сири разобраться в почти бессвязных, обрывочных данных о реальных властных структурах системы Эразмус. Предполагалось, что я найду того, кто убил Бьянку, и установлю, каким образом эти люди собирались развязать войну против нас.

Но я не могла бросить Амеранда, по крайней мере не сделав попытки ему помочь. Даже если не было другой причины, кроме той, что он — моя единственная связующая нить, ведущая к Эмилии Варус, а она — моя единственная связующая нить, ведущая к Великому стражу. Это была очень тоненькая нить, но на ней держалось всё.

Вокруг меня начали открываться двери. Люди проходили осторожно и внимательно, будто реагируя на какой-то сигнал отбоя опасности, который я не могла правильно воспринять. Я не стала ждать и направилась к лестнице, которая привела меня обратно в организацию Всеобщего дела.

Ляну не нравилась я. Не нравились стражи. Ничего страшного. Но ему очень нравился Амеранд. Он ни за что не бросит его на милость клерков.

Я пробиралась сквозь очередь людей, выстроившуюся у единственного крана во внутреннем дворе. Я открыла дверь в вестибюль и увидела Ляна, стоявшего у подножия винтовой лестницы. Единственная неподвижная фигура посреди шума и суеты.

В ожидании меня.

— В мой офис, — выпалил он. Он зашагал прочь прежде, чем я смогла опомниться, а сильный гнев, переполнявший его, сквозил в каждом его шаге.

Я не пыталась заговорить. Я просто спустилась вслед за ним по лестнице, потом проследовала за ним сквозь череду арочных, эстетически-замысловато изогнутых, подпорченных временем проходов и, наконец, в комнатку размером с кладовку. Ему пришлось как следует подёргать дверь, чтобы заставить её захлопнуться. Когда она закрылась, Лян задвинул засов.

Панель освещения на потолке гудела с перебоями, пока не засветилась в полную силу.

Лян повернулся ко мне лицом.

— Что вы говорили Амеранду Жиро? — спросил он. — Что вы ему обещали?

— Ничего, — произнесла я. — Он предложил помочь нам. У меня не было времени ни на какие ответы.

— Не похоже. — Лян скрестил на груди руки. — Капитан Амеранд Жиро возвращается после того, как был похищен контрабандистами и провёл шестнадцать часов взаперти с вами, а его клерк то ли сам, то ли с чьей-то помощью падает с плоской крыши и разбивается насмерть. — Он выдержал паузу и добавил: — Сколько же времени, чёрт подери, надо было падать, чтобы убиться в условиях такой гравитации.

— Вы не верите, что Амеранд Жиро убил своего клерка, — ответила я спокойно и без колебаний.

— Не знаю. — Признание Ляна прозвучало одновременно и жестоко, и горько. — Клерк мёртв. Никто не хочет об этом говорить, но слухи идут. Спрашиваю ещё раз: что вы сказали Амеранду Жиро?

— Я должна сказать вам, что вынудила его совершить убийство, действие напрямую противоречащее закону и моей служебной присяге?

Лян и бровью не повёл. Его пристальный взгляд был направлен на меня и полон ожидания. Я двинулась вперёд, прямо на него.

— Я не знаю, что такого сделала Бьянка Файетт, из-за чего вы так возненавидели стражей, — ровным голосом изрекла я. — И мне неизвестно, какого рода дело безопасность пытается сфабриковать против Амеранда Жиро. Ни я, ни мои люди не замешаны в этом. — Я выпрямилась перед ним в полный рост. — Или вы мне говорите, что здесь в действительности происходит, или просто уходите с моего пути ко всем чертям, сеньор Чэнь.

Мгновение затянулось. Мы так и стояли, оба дошедшие до критической точки. Я видела, как на виске Ляна беспокойно пульсировала вена, когда он попытался найти слова, способные достаточно сильно и точно выразить эмоции, которые он подавлял в себе.

— Вы видели, с чем нам приходится сталкиваться здесь. — Он опустил руки. — Полевой координатор Файетт совершает турне. Предполагается, что она даёт полную оценку своей деятельности, способствует нашему гармоничному функционированию и сотрудничеству, помогает установить, что действительно здесь происходит, и узнать, как мы можем реально изменить сложившуюся ситуацию. Что же делает она? Она отсылает отсюда всю свою группу и остаётся, чтобы проводить вечеринки с послом и контрабандистами.

Он наклонился вперёд, чтобы я безошибочно расслышала всё, что он говорит. Я находилась на его территории, и он не собирался меня отпускать.

— Теперь появляетесь вы, и вас отпускают те же контрабандисты, а один из немногих по-настоящему достойных людей, которых я повстречал в этой системе, просто сходит с ума. — Его сотрясала ярость.

Я заставила себя сосредоточиться на важном.

— У Бьянки Файетт были контакты с контрабандистами, промышляющими водой?

— Вам лучше поверить в это. И здесь, и на Фортресс. Возможно, она могла бы предоставить Кровавому роду полный список таковых, если бы у неё возникло желание. Полагаю, вашему начальству не было известно кое-что ещё.

Мне нечего было ответить. Вместо этого я спросила:

— Вы знаете, сколько времени она проводила с Торианом Эразмусом?

— Она встречалась с ним практически постоянно, когда бы он ни появлялся здесь. — Лян поднял голову. — Что я в действительности пытаюсь понять, так это находитесь ли вы здесь, чтобы замести следы за Бьянкой Файетт или продолжить то, чем занималась она.

На мгновение я даже утратила способность дышать. Когда, наконец, сумела заставить себя заговорить, произнесла:

— Я сейчас же покидаю эту комнату. Я собираюсь продолжить проведение начатой операции и ожидаю вашего сотрудничества. Я составлю полный рапорт о нашей встрече и направлю его Маршалу-Стюарду. Если обнаружу хоть малейший намёк на то, что вы копаете под меня, вы будете уволены.

— Сделайте это, — ответил он. — Всё это. Если вы и вправду так кристально чисты, идите вперёд.

— Я услышала вас, — сказала я и направилась к двери. Отперла засов и оставила Ляна одного.

Я прошла через вестибюль, не имея чёткого представления о том, куда идти. Даже не могла смотреть прямо перед собой. В конечном счёте я оказалась в столовой. На этот раз она была наполовину заполнена, главным образом эразмианцами, сидящими на длинных скамьях. Они пили из чаш, разламывали руками хлеба и делили их со своими семьями.

Я присела на пустую скамейку.

Что же делать? Я уставилась в потолок. Не следовало возвращаться в стражи. Не следовало даже пытаться. Вся ситуация вышла из-под контроля. У меня не было ни единой мысли о том, как её исправить. И самое главное, на мои плечи могла лечь ответственность за гибель клерка Амеранда Жиро.

Следовало лучше понимать, а не слушать его. Следовало прервать его прежде, чем он успел бы произнести хоть слово.

Разболелась голова. Я положила руки на стол и уткнулась в них лбом.

Я думала, что уже привыкла испытывать неожиданные потрясения, узнавая секреты Бьянки. Но этот застиг меня врасплох. Мы вдоль и поперёк изучили все рапорты Бьянки и отрывочные воспоминания Джеримайи. Практически ничего не касалось Великого стража. Именно по этой причине мы не были уверены, обладал ли он на самом деле какой-то реальной властью. Если бы обладал, Бьянка знала бы об этом. Бьянка всегда знала, кто обладал реальной властью. За это её и ценили.

Я думала о Джеримайе и его отрывочных воспоминаниях. Думала о том, что Лян рассказал о вечеринках Бьянки с контрабандистами и её встречах с Торианом Эразмусом, о которых она не сообщала в своих рапортах. Я думала о Сири, сидящей в моей комнате в Палмер-Хаус, и о ее утверждениях о том, что Бьянка по-прежнему жива.

Как мало способов существует для того, чтобы человек мог в одиночку что-то разрушить! Думала о том, как много способов существует для того, чтобы нарушить клятву, думала о человеческой жадности и слабости и о том, как те, кто слишком долго живёт, служат слишком большому числу хозяев.

Я думала, чего стоит полностью отрезать себя от своего спутника. Так, чтобы он не выдал тебя. Так, чтобы стражи искренне поверили в твою смерть и никогда больше не искали тебя. Бьянка была одной из немногих стражей, которые знали, что потерю можно пережить, потому что она знала меня.

Мне не хватало Дилана. Не хватало Дэвида. Я ненавидела одиночество. Я ненавидела себя за то, что была достаточно глупой, чтобы увязнуть в этом болоте. Я хотела домой. Сейчас. Даже если Дэвид бросил меня навсегда. Даже это не хуже, чем то, что я переживаю сейчас. Я зажмурилась. Нет, от этой мысли я запуталась ещё сильнее. От этой боли некуда было деться.

— Понятно, наш шеф провёл с тобой небольшую беседу.

Я подняла голову. Рядом стоял Орри, держа в руках тарелку и дымящуюся чашку.

— На, поешь. — Он поставил еду передо мной.

— Не могу…

— Ешь. — Он приподнял мою руку, вытащил откуда-то ложку и вложил её в мою ладонь. — Я накормлю тебя силой, если придётся. Голодной ты вряд ли принесёшь кому-нибудь пользу.

Я зачерпнула немного каши и попробовала её. Каша была безвкусная, но горячая, и после нескольких ложек я стала есть, не останавливаясь, пока не добралась до самого донышка тарелки.

— Лучше?

Я кивнула и оттолкнула тарелку.

— У тебя тоже есть для меня своя история о Бьянке?

Он покачал головой:

— Нет. Я просто работаю здесь.

— А у меня начинает складываться такое впечатление, что здесь никто «просто» не работает.

Он пожал плечами:

— Может, и нет, но я стараюсь изо всех сил.

— Ну конечно. Ты и находишься здесь для того, чтобы жизнь вокруг стала лучше.

Он скривился:

— Я пришёл к выводу, что думать так — ошибка номер один. Это место прогнило до самого основания. Пытаться сделать его лучше — самому подвергнуться влиянию этой гнили.

— Ты думаешь, так и случилось с Бьянкой?

— И с Берном, и с Ляном. — Он криво и как-то грустно улыбнулся. — Возможно, это происходит и с тобой, просто ты ещё не заметила.

— А как насчёт Амеранда Жиро?

Орри вздохнул:

— Тебе нужно быть на самом деле осторожной с Амерандом… тебе известно, что Лян помогал ему последние четыре года в поисках матери?

— Нет. Ещё кое-что, чего я не знала. — «Мисао был абсолютно прав. На этот раз мы отправились на задание вслепую». — Она… заложница?

— И да и нет. — Орри помахал рукой. — Она и его отец продали себя в долговое рабство, чтобы купить ему подобающее место в службе безопасности. Это случилось после того, как они рискнули всем, чтобы вывезти с Обливиона во время беспорядков своих троих детей.

— Так, значит, у него большая семья? — Я подумала о Финне Жиро, худом, высохшем, с задубевшей кожей, несмотря на его подобострастное простите-извините.

— У него была большая семья, — поправил меня Орри. — Его старший брат убит во время одного из мятежей, после того как дети Обливиона высадились на Дэзл. Его младший брат убит во время одного из мятежей, когда Обливион пал. После этого родители решили, что им необходимо его спасти, а самым подходящим местом оказалась служба безопасности. Единственным шансом для обливионца попасть туда было внести плату за обучение, а единственным шансом внести плату за обучение — продать себя в долговое рабство.

— Тебе рассказал всё это Амеранд?

— Лян. Обрывочно, год за годом. Родителей Амеранда поглотило долговое рабство. В конечном счёте он сумел отыскать своего отца и изменить его жизнь, назвав своим слугой. — Мы посмотрели друг на друга, молча признавая всю непристойность подобной ситуации. — Но его мать пропала. Возможно, её отправили на какую-нибудь другую планету, заселённую диаспорой. А может — нет. — Орри ещё раз пожал плечами. — Суть в том, что если и есть кто-то, готовый лично уничтожить Кровавый род, то это Амеранд. Он мог решить, что пора ускорить события, если подумал о том, что наше появление предвещает конец.

К несчастью, это очень точно соответствовало образу Амеранда, который виделся мне: молодой мужчина с каким-то неестественным самообладанием. Его обучали жестокости и воспитали в таком месте, где постичь порочность в необходимых пределах значило выжить. Мои полуобещания стали последней каплей? У меня сдавило горло. Может, так и случилось.

— Стал бы Амеранд убивать своего клерка?

— Если бы он посчитал, что тот оскорбил друга или семью, то стал бы. Верность и преданность приобрели здесь весьма своеобразную, очень личную форму. Доверять можно лишь близким или, скорее, тем, кто одной крови с тобой.

Мои пальцы сжались вокруг чашки. Я подумала о покойниках, которых мы оставили на корабле. Понапрасну утраченные жизни, которые у меня не было времени оплакать, — родня, с которой не было шанса примириться.

Потом я подумала об Эмилии Варус и её встрече с клерком. Подумала ещё раз о запутанной цепочке войн и убийств. Здесь не только преданность и верность обрели очень личную форму, но и власть. Никакой беспристрастности. Очень мало лежит на поверхности. Твоя власть на Дэзл зависела от того, с кем ты был знаком. И кого боялся.

— Почему ты до сих пор здесь, Орри? — вдруг спросила я.

Орри уставился в мою пустую тарелку.

— Потому что, пока я здесь, чтобы помочь, меньше этих ребят будет продано в рабство.

Я кивнула. Мы просто немного посидели, чтобы чуть успокоиться, прийти в себя от всего сказанного. Потом новая мысль, как камень, тяжело опустилась на дно моей души.

— Орри, — произнесла я, — если Амеранда Жиро обвиняют в убийстве, почему они не забрали его отца? Отец — заложник добропорядочного поведения сына, ведь так? Если Амеранд сделает что-то не так, накажут и его отца.

Орри изумлённо посмотрел на меня. Сначала открыл свой рот. Потом закрыл.

— Я не знаю. Это должно было случиться сразу же после предъявления обвинения.

— Но именно его отец пришёл ко мне рассказать, что Амеранд арестован. — Мы уставились друг на друга. — Здесь что-то не так.

— И уже как-то по-новому, — сказал Орри с удивлением в голосе. — Поздравляю, Тереза. Я не думал, что такое возможно.

Существовала тысяча вещей, которыми мне следовало заниматься в тот момент, но понимание происходящего было крайне необходимо, более важно, чем всё остальное. Мне надо было узнать, почему Капа, Эмилия Варус и Амеранд Жиро — все оказались на моём пути. Мне надо было узнать, на чьей стороне был в самом деле Амеранд Жиро и что означал факт личного знакомства Эмилии Варус с Великим стражем Торианом. До тех пор пока я всё это не пойму, ничего не смогу предпринять.

— Орри, сделай мне одолжение.

— Какое?

— Мне нужно, чтобы ты доставил Финну Жиро послание от меня.

Он повернул голову так, чтобы оглядеть меня сбоку.

— Какого рода послание?

— Мне нужно, чтобы ты сказал ему: если в ближайшие два часа кому-нибудь надо будет поговорить со мной, я буду вести расследование на том месте, где была найдена Бьянка. Но тебе придётся показать мне это место. У меня даже не было возможности заняться этим раньше.

Орри прищурился:

— Ладно. Тащи своё здоровущее оружие, и мы отправляемся.

Пять минут спустя, с оружием за спиной, Орри и я шли вниз по улице. Тем утром народу было немного. Люди наблюдали за нами из дверных проёмов и узких переулочков, но торопливо бросались по своим делам, как только обнаруживали, что мы их заметили. Длиннохвостые попугаи взмывали с мусорных куч стаями лимонно-лаймового цвета, а змеи грелись на карнизах.

Я смогла вместе с Орри трижды завернуть за угол, перейти через мост над проломом, в который рухнула крыша тоннеля. Наши пути разделились у подножия огромной каменной опоры. Орри повернул налево, я продолжила идти прямо, медленно, стараясь следовать названным им ориентирам.

Наконец я остановилась у входа в подземный переход, который теперь стал не чем иным, как круглой дырой в асфальте. Остов винтовой лестницы вёл в темноту.

Я помедлила, глядя в эту дыру, и постаралась успокоиться. Я чувствовала на себе взгляд Бьянки, притаившейся в бесконечно терпеливом ожидании. Когда этот терпеливый взгляд направлен на вас, он может довести вас до последнего быстрее и надёжнее, чем любая самая страшная угроза, потому что вы знаете: не важно, что вы сделали, она никуда не денется, когда с вами будет покончено, просто останется там же. И притаится в ожидании.

Голые брёвна скрипели и вибрировали под моими ботинками, когда я осторожно спускалась вниз. Камень приглушал звуки, которые раздавались над моей головой, но усиливал скрип проржавевших креплений. Стоял запах гниения. Если вентиляционные каналы и функционировали, то они были засорены. Было жарко, душно и тихо. Кое-где лежали пыль, и отходы продуктов брожения, и множество экскрементов. Мне сдавило горло, и я закашлялась. Я велела себе преодолеть отвращение, но запахи показались только хуже.

Хотя это всё-таки сработало. Почти.

Наконец мои ботинки снова коснулись поверхности. Густые тени и слишком много шелестов и шорохов наполняли тоннели, напоминая мне, что утраченное, тайное, крысы и то, что охотилось на них, — всё ожидало здесь, внизу, вместе со мной. Шевельнулось что-то большое, и я повернулась на каблуках, держа наготове своё оружие. Шаги в темноте удалялись. Я на секунду расслабилась и снова перекинула оружие за спину, но я согнула руки в своих бронированных перчатках, а мой разум настроился на боевую волну. Я была готова сражаться.

Под ступенями чернело пространство. Единственный серый луч освещения пробивался сверху подобно лучу прожектора. Я была начеку, натянута, насторожена. Мне не следовало так поступать. Следовало выбирать другое место встречи. Не следовало спускаться в могилу Бьянки в одиночку.

Но я была не одна. Она находилась за моей спиной. Я чувствовала её дыхание. Оно отдавалось эхом в моих собственных тяжёлых, резких вздохах.

Я отрегулировала манжеты на своей униформе и подняла правую руку так, чтобы загоревшаяся лампочка освещала пространство под лестницей.

Там не было практически ничего, кроме голых камней. Немного грязи забилось по углам, но и мусора было не много. Обитатели Дэзл освобождали свой дом от любых отходов, которые можно было превратить во что-то другое, и растаскивали их.

Камень был подпорчен временем, дерьмом и кровью.

Я выключила свою лампочку.

Мгновенно всё погрузилось в темноту. У меня перехватило дыхание. Оно эхом отдавалось в ушах. Слишком громкое. Слишком тяжёлое. Вдруг я почувствовала, как моё тело от страха обливается потом под бронёй, как и мои ладони в перчатках. Всё это обмундирование не отличалось лёгкостью, однако я была уязвима. Не защищена. Темнота может видеть. Она вползает под кожу, проникает в голову. Дневной свет думает, что видит, темнота знает об этом. Темнота — то, что ты носишь в дыре, которая до сих пор зияет в твоей голове. Она уже живёт внутри тебя, ожидая найти ту небольшую трещинку, которая расширится настолько, что темнота просочится в твой мозг и наполнит тебя до краёв.

Я ничего не видела. Конечно, ничего. И не ожидала увидеть. Я просто хотела находиться там, где они нашли её, чтобы попытаться понять, что она делала здесь. Что это было возможное белое пятно в системе клерков. И вполне разумно предположить, что я проводила здесь время не напрасно. Я могла поджидать здесь Амеранда и, может быть, одновременно отыскать какую-то утраченную часть Бьянки в самой себе. Могла молиться и произносить клятвы о том, чем я дорожу, и начинаю примиряться с понапрасну пролитой кровью и понапрасну потерянными жизнями.

Потом, в мгновение ока, я увидела Бьянку, лежащую у моих ног. В трупном окоченении. Видение появилось и исчезло. Она как-то осела, почти незаметно превратилась в камень. Её деформированная голова склонилась под углом, какой совершенно нереально наблюдать у живого человека, но это позволило прикрыть ужасную рану над правым глазом, а её мутному левому глазу уставиться на меня. Её обнажённые руки покрывали кровоподтёки. Плоть клочьями свисала со сломанных костей. Почерневшая кровь корочками запеклась на губах и на пальцах. Если бы я подняла её голову или коснулась руки, они оказались бы невероятно мягкими и жутко холодными.

Потом всё куда-то пропало.

Я знала, что это было. Галлюцинация. Возникшая из чёрной дыры, связанная с моим стародавним прошлым. Я явилась сюда, желая увидеть Бьянку, и моё извращённое подсознание породило видение. Если оно не соответствовало тому, что я хотела видеть, кого мне было в этом винить?

Но самым ужасным было то, что видеть её, хотя горько и страшно, мёртвой было для меня лучше, чем видеть её живой и невредимой. Я хотела видеть её мёртвой. Не хотела видеть живой. Живой было бы гораздо хуже.

— Полевой командир?

Я вздрогнула и обернулась, пригнувшись, положив руку на ствол оружия. Я была готова пустить его в ход в любую минуту.

В луче слабого серого света, который просачивался сверху, я разглядела Амеранда Жиро. Он шёл с поднятыми руками.

Ошеломлённая, дрожа от облегчения, я бросилась навстречу и обняла его. Медленно его руки сомкнулись у меня за спиной. Какое-то мгновение мы так и простояли. Пока я не вспомнила, что он — не сын, не друг и даже не соларианец, и не отступила.

Только тогда я поняла, что он одет не в форму. На нём была запачканная туника, свободные брюки и старые, изрядно поношенные ботинки.

— С вами всё в порядке? — спросила я. В глубине души я начала перебирать все возможные причины, по которым его могли отлучить от выполнения обязанностей.

— Не знаю, — хрипло прошептал Амеранд. — Они так и не арестовали меня. — Он произнёс это как человек, узревший чудо, из тех, которыми изобилует Ветхий Завет.

— Зачем же вы послали своего отца сказать мне, что вы арестованы?

— Надеялся, вы поймёте, что это значит. Я… Что-то происходит, Тереза. И я не знаю что. Но ни одному из нас небезопасно свободно бродить по улицам.

Он рассказал мне, что случилось, как он оказался свидетелем самоубийства собственного клерка, что сказал Хамад и как его предупредили держать рот на замке. Он вернулся на свой пост, каждую секунду ожидая, что его схватят. Но ничего не произошло. Совсем ничего.

— Я хотел, чтобы люди думали: меня арестовали. — Он раскинул руки. — Если меня даже не допросили, каждому стало бы интересно почему. Все бы поверили, что я в конце концов сдался, перешёл на другую сторону. Меня бы… стали избегать. Я перестал бы вписываться в схему. Больше никто не считал бы меня приличным человеком. Я даже не сумел бы защитить своего отца.

Я кивнула: «Да, ты не похож на того, кто связан с Кровавым родом, хотя единственно по этой понятной причине ты мог бы остаться на свободе после смерти своего клерка».

— Если я исчез на день-другой и просто… вернулся. Я думаю, всё должно выглядеть так, будто меня допросили и оправдали. Надеюсь. Отец ждёт, что в наш дом придут клерки. Если они не появятся в ближайшие пару часов, он тоже собирается ненадолго исчезнуть… — Он пристально смотрел на меня. Я видела, что он не на шутку напуган. — Хамад сказал, что они использовали меня, Тереза. Чтобы завершить создание некоей системы. Что, чёрт возьми, это значит?

— Не знаю, — честно призналась я. Ещё один элемент мозаики. Ещё один. И я не знаю, куда его поместить, не знаю, как они все сочетаются друг с другом. — Мне жаль, но я не знаю.

— Но в этом нет смысла. — Он говорил шёпотом. Человек, которого всю жизнь подслушивали, не будет кричать. — Они знают, что я брожу тут на свободе. Если меня используют, почему ко мне даже не приставили нового клерка? Почему за мной никто не следует по пятам?

— Не знаю, — снова ответила я. — Если только…

— Если только — что?

— Если только мы действительно не приблизились к концу чего-то. Если только тот, кто ведёт эту игру, кем бы он ни был, не считает, что вы скомпрометированы словами Хамада, или они просто могут себе позволить не обращать на нас никакого внимания.

«Если только ты на деле не их шпион. Или если они не хотят, чтобы мы просто думали так. Но если Амеранд шпионит на них, зачем тогда доктору Варус доносить на него? — У меня в животе всё перевернулось. — Вот в чём и состоит проблема: есть агент и вам требуется другой, чтобы наводить о нём справки.

Или она просто угодила в неприятности с клерками за то, что убила одного из их людей?

Или они просто хотят, чтобы мы так думали».

Паранойя заразна. А ещё она невероятно полезный инструмент. Если вы можете заставить людей бояться, бояться так, что страх станет беспредельным, они просто перестанут двигаться, действовать, существовать.

До этого я думала, что эразмианские сэо приготовили мне западню на Фортресс. Наверное, я ошибалась. Наверное, они выстроили её прямо здесь. Треугольник, состоящий из Варус, Жиро и Капы, определённо отвлёк моё внимание и привёл в смятение в тот самый момент, как я попала сюда. Взгляните на меня. Я находилась здесь с ним, меня волновало то, чем он занимался и что делала доктор Варус, вместо того чтобы беспокоиться о происходившем между Бьянкой и Кровавым родом.

— Он сказал, что вы можете помочь мне сбежать отсюда, — прошептал Амеранд.

Это внесло окончательную неразбериху в мои мысли.

— Кто сказал?

— Хамад. До того, как сорвался вниз. Он сказал, что я должен позволить праведникам… вам… вытащить меня отсюда.

— Вы хотите, чтобы я помогла?

«Скажи — да, Амеранд. Просто скажи это. И я смогу немедленно помочь тебе покинуть это место. Я смогу доставить тебя целым и невредимым туда, где никто больше не будет тебя подслушивать, и мы узнаем, что тебе действительно известно».

— А как насчёт моего отца?

— И его тоже, если захочет. — Я дотронулась до руки Амеранда. Он был слишком молод, чтобы пройти через всё то, что ему пришлось пережить. — Вам не придётся оставаться здесь, Амеранд. Всё, что вы должны сделать, — попросить, и я обязана, согласно Всеобщему пакту о мире, даровать вам убежище.

Он взглянул на мою руку, лежавшую на его рукаве, и я поняла, что совсем не могу прочитать написанное у него на лице. Совсем.

— А моя мать?

Я отступила.

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь найти её.

Это почти то же самое, что Лян обещал ему четыре года назад. Амеранд отвернулся от меня и посмотрел на тени. Он так тёр кончики пальцев друг о друга, будто пытался что-то отцарапать с них.

— А Эмилия? — спросил он тихо. — И ей тоже поможете? Если попросит?

Теперь настала моя очередь сомневаться.

— Вы должны узнать кое о чём.

Я рассказала ему о том, как нашла Эмилию в её пустом доме, о нашем беспредметном разговоре и о том, как последовала за ней.

Как увидела её встречу с клерком.

— Нет, — решительно сказал он.

— Простите, Амеранд. Я видела…

— Нет, — повторил он снова, прикрыв рот рукой, сдерживая слова. — Вы могли видеть, как клерк говорил с ней, но он не встречался с ней.

— После разговора со мной она пошла прямиком к…

— Нет, — повторил он. — Я не знаю, что произошло. Может, клерки арестовали её семью. Они могли удерживать их, чтобы она хорошо себя вела. — При этой мысли его лицо приняло удручённое выражение, он выглядел так, будто хотел немедленно сбежать.

— Тогда почему она не пошла с клерком? Почему не арестовали и её? Она бы просто так не ушла, если они схватили её мать…

— Я сказал — нет! — Его ладони сжались в кулаки, и в какой-то момент я подумала, что он может поднять на меня руку.

Казалось, и он подумал также. Он отступил. Отвернулся, дрожа, стараясь перевести дух. Он запустил пальцы в свои густые кудрявые волосы. Когда, наконец, он снова повернулся ко мне, смог заговорить только шёпотом:

— Вы не знаете её. Вы не знаете… Вы хотя бы знаете, что с нами произошло? Что произошло с Обливионом?

Я не понимала, к чему он вёл, но собиралась следовать за ним. Я осторожно произнесла:

— Я знаю, Обливиона не стало.

— Его обрекли на смерть. В наказание за наше бунтарство. В наказание за наше нежелание оставаться тюрьмой. — Когда система в действительности начала распадаться, заключённые стали нападать на стражу. Хотели посмотреть, что произойдёт. Мне было пять, когда я впервые увидел убийство. Это был стражник, и это был первый раз, когда я понял, что стражники — тоже люди. И они могут истечь кровью. Я обрадовался. — После этого стражники начали уезжать, а мы, заключённые, способствовали им. Мы даже позволили некоторым из них завладеть целыми кораблями.

Он ожидал, что я буду шокирована. А я не была. Он — всего лишь дитя, дитя тюрьмы и жестокости. Как он мог не присоединиться к бунтовщикам? Это свойственно человеку.

— Мы объявили о своей независимости. Мы думали… мои родители думали, что мы понадобимся Фортресс. Им понадобилось, чтобы мы работали и своей работой приносили доход. Для этого, в конце концов, нас и использовали. Мы могли заставить их вести переговоры.

Но они отказались. Они были выше этого. Они сказали: отлично, вы будете независимы — и бросили нас.

Поначалу все были в восторге. Свободные. Но очень скоро всё пошло не так. Понимаете, в отличие от Дэзл, на Обливионе не производили продуктов питания, чтобы самостоятельно прокормиться. Глубокие пещеры, в которых устраивались фермы, больше использовались для производства кислорода, чем для производства еды. Пытались создать какую-то свою форму правления, выдавать продукты по карточкам… но мы все слишком долго жили в неволе. Вскоре начался раздел территорий, а когда выпивают всю воду, деревья не растут, а когда не растут деревья…

Он помахал рукой в воздухе.

— Мои родители и кое-кто ещё увидели, что надвигается. Они организовали мятеж. Рискнули своей жизнью и покинули Обливион.

— И прибыли на Дэзл, и были здесь никому не нужны, и им пришлось самим брать необходимое, — закончила я за него.

— Из-за этого Дэзл снова обратилась за поддержкой к Фортресс, но была отвергнута. Её оттолкнули, но существовало преимущество начать с создания собственной экономики и города, в котором люди могли с комфортом устроить свою жизнь и плодотворно трудиться.

А когда мы снова оказались здесь в подчинённом положении, Обливион погиб. Фортресс ничего не предприняла. Просто бросила его умирать. Ни воды, ни растений. Ни растений, ни воздуха.

Амеранд сомкнул ладони.

— Поэтому мы поступаем так, как надо поступить, чтобы выжить. Кланяемся, расшаркиваемся, по дешёвке распродаём своих детей, прямо как уроженцы Дэзл, но мы не предаём друг друга Кровавому роду или клеркам. Ни за что. Мы — последние из детей Обливиона. Мы не забудем, как погасли его огни.

Ему надо было верить в это. Альтернатива представлялась слишком болезненной.

«О, Амеранд, мне так жаль».

— Они используют меня, — сказал он. — Я не знаю за что, но не могу просто перебежать на теневую сторону или даже попросить убежища. Как я сумею вернуться когда-нибудь обратно, если сбегу сейчас?

Я — последнее из всех существ во Вселенной, способных ответить на твой вопрос, Амеранд.

— Всё зависит от вас, — произнесла я.

Он кивнул и выпрямился. Несмотря на гражданские одежды, в нём снова чувствовалась военная выправка.

— Я собираюсь вернуться и появиться завтра на своём посту. Вместе с вами. Я подожду и понаблюдаю, кто заметит это и что они будут делать.

Я кивнула:

— Хороший план. — И правда, если он хотел остаться, единственный. — А теперь слушайте меня очень внимательно, Амеранд. Я хочу ясности. Вы помните, что говорили раньше? Что хотите помочь нам?

Он медленно кивнул. И смотрел не мигая.

— Мне необходимо проникнуть в систему связи вашей безопасности, — сказала я. — Мне нужно всё, что касается разрешений на передвижения, записи переговоров между оперативными сотрудниками.

«И если они используют тебя, чтобы каким-то образом переделать свою систему, мне нужен твой идентификационный код для подтверждения».

Амеранд покачал головой:

— У нас записи лишь шестимесячной давности, и у меня не ко всем из них есть доступ. Клерки обнаружат сразу, если кто-то попытается его получить.

— Не важно. Даже немногие окажут помощь.

Он скривил губы, раздумывая и сомневаясь. Затем произнёс:

— Вы можете записать код?

Я активировала экран на внутренней стороне перчатки:

— Диктуйте.

Амеранд выдал несколько длинных рядов букв и цифр. Я впечатала их, зашифровала и сохранила.

Есть кое-что ещё, что мне нужно от тебя, Амеранд.

Я медленно стянула с руки перчатку. Подошла к нему и положила правую ладонь на его висок. Это был интимный жест, более свойственный любовникам. Я смотрела в его глаза — широко открытые, глубокие, такие болезненно-детские. Кожа под моей ладонью была тёплой. Я чувствовала, как слегка царапается пробивающаяся щетина. Медленно я ощутила, как во мне поднимается волна непрошеного, но настоящего и сильного желания.

— Берегите себя, — сказала я. — Если ситуация выйдет из-под контроля, приходите к нам. Мы поможем, клянусь.

В глазах Амеранда засияла надежда, рождённая из глубокого, бездонного горя.

— Благодарю, — шепнул он.

А потом повернулся и бросился бежать. Легко и быстро. Через тоннель. В темноту. С моей микроскопической камерой прямо под волосами. У самого виска.

Я стояла и наблюдала за ним, пока его фигура не слилась в единое целое с другими тенями.