Женщина в белом (СИ)

4

Пасечник ушел, как и обещал, после обеда приехала машина, но не кума, приехал старший брат.

Ваня поразился, до чего Сергей на отца стал похож, даже сутулился по-отцовски.

Брат был неразговорчив, толи жена сварливая досталась, толи жизнь научила не многословию.

Они пожали друг другу руки, словно чужие люди, да и то, не видались двадцать лет, как Иван после армии к отцу на север уехал.

Потом по дороге в город он отсыпался, и проснулся уже у самых ворот областной больницы.

Маму прооперировали, удалили камни в желчном пузыре, но она еще была в реанимации.

Брат снял Ивану квартиру, тот позвонил отцу, чтобы прислал денег на имя брата. Деньги пришли через два часа, Сергей хмуро отдал их Ивану, и тут же уехал назад в деревню.

Иван вернулся в приемный покой и сидел до ночи, пока одна из сестричек не сжалилась и не пропустила его к матери в реанимацию.

Мама лежала там одна, лицо ее было желтушного цвета, и шея, и руки, и настолько это была не мама, что у Ивана комок к горлу подкатил, но вот открыла глаза и попыталась улыбнуться.

Из-под одеяла у нее свисала трубка, куда стекало что-то черное, трубка уходила куда — то под кровать.

— Вот и Ванечка, богатырь мой.

Он сел прямо на пол, так были видны мамины глаза, потом уткнулся лбом в теплое родное плечо, и замер. Мама сделала то, что и в детстве-то редко делала — поцеловала его, в седеющий уже, висок.

— Сынок, там, на подоконнике бульон куриный еще теплый, ты выпей, а то пропадет.

— А ты?

— Да мне нельзя, это племянница Настя принесла, выпей, выпей, мне на радость.

— Прости меня, мама.

— Так ведь я Ванечка, давно простила. Это вот Сережа, зол, что навроде, если бы не ты, то он бы уехал мир повидать. Так ведь я его не держала у юбки, сам женился, сам домом обзавелся, и жена и дети, и уж скоро внучка будет, а все злобу на тебя копит. Вот и сегодня, взял да уехал, нет, чтобы при матери помирится.

Потом он расскажет ей про снежную женщину, а мама возьмет с него обещание сходить в церковь помолиться за упокой неприкаянной души.

— А ведь я ее Ванечка видела, мне считать велели, наркоз дали, тут я ее и увидела, стоишь ты в степи, а рядом она летает, я так испугалась за тебя, что даже наркоз никак меня не брал. Доктора сердились, пьяницей обзывали.

Мать заплакала тихо, безобидно, на лбу от долгого разговора выступил пот, и Иван, достав платок, вытер ей и лоб, и глаза.

— Я их не виню, работа адская, платят мало. Ты им сынок, все как положено, конфеты, коньяк, не скупись, с того света меня старуху вытащили.

— Все сделаю мам, и с братом помирюсь, а я ведь совсем осесть думаю в деревне нашей.

— Неужто? Вот радость нежданная.

— Да, стаж уже есть, вот слетаю, документы оформлю, а с братом я помирюсь, мама непременно, помнишь, как мы вместе пироги пекли? Вот приеду, соберемся все вместе и таких пирогов напечем. Ты главное поправляйся.

В палату заглянула медсестра, и шепотом позвала мужчину.

— Все, хватит, завтра в общую палату переведут. А что у Вас на голове, шишка? Давайте обработаю, как положено.

Женщина и рану промыла, и смазала чем-то, рука у нее была такая легкая, Иван даже успел задремать.

— Ну вот и все, а вам ночевать есть где? — разбудил его лаковый голос медсестры.

Она была миловидна, лет на десять младше, но мужчина, так ничего и не понял из ее женского призыва, поблагодарил, положив в карман халата деньги, ушел.