Жених из Чернодырья (СИ)

Глава 6

Это как же…

Это что же…

Я, значит, к ним со всей душой, пришла о помощи просить, а они меня сожрать решили? Вот так вот запечь пирожочком с румяной корочкой и вдвоем под чаек умять? Или озерная ведьма тоже в деле?

Как это вообще называется? Не стыдно?!

От возмущения меня аж трясти начало. Попыталась выбраться, но тесто оказалось неожиданно липким, и сколько бы я ни барахталась – все без толку, ни рук, ни ног освободить не удалось.

Зато Люсенька рассердилась:

— А ну лежи спокойно, а то потом корочка прохудится и сок вытечет!

Ага, сейчас! Размечталась! Буду я тут спокойно лежать, да ждать, когда меня в печку вперед ногами засунут. Я принялась брыкаться что есть мочи, крутиться, вертеться, но в какой-то миг мне поплохело. В висках подозрительно застучало, в груди сдавило. Я даже испугалась, что сейчас снова подкатит обморок и тогда, меня бесчувственную, затолкают в печку без малейшего усилия и сопротивления.

Однако обморок не наступал, но в ушах звенело все сильнее. И в какой-то миг так больно внутри стало, что я чуть не ослепла.

Воздуха не хватало, и все мое спелёнатое тело вытянулось, как струна. Боль в каждой клеточке, на каждом сантиметре кожи. Каждый вдох через силу, будто и не воздух вовсе в избушке был, а жидкое пламя.

— Хватит кряхтеть, — сказала баба Люся, разбивая в глиняную чашку с десяток яиц. Потом туда же отправила пару щедрых ложек густой сметаны. Все это переболтала деревянным венчиком, взяла помазок и принялась смазывать тесто и ласково приговаривать, — чтобы бочок румяный был, чтобы хрустело.

Затем, начала фальшиво напевая:

— Люблю пирог с котятами, когда они пищат. Кишочки тихо тянутся и косточки хрустят. — откуда-то приволокла здоровенную лопату на обгоревшей ручке. Размером – аккурат под сверток, в котором я была замотана.

Собралась меня на эту лопату подхватить, но отвлек громкий стук в дверь:

— Кого там еще нелегкая принесла? — гаркнула она и, не получив ответа, пошла открывать.

Стоило ей только распахнуть дверь, как в дом ворвался порыв ветра, принеся с собой мглу и колючие хлопья снега. Со звериным ревом вихрь, как живой ринулся внутрь, сбив с ног ошалелую хозяйку.

— Ах, ты негодный! — прорычала она, неуклюже размахивая длинными конечностями и пытаясь встать.

Тем временем ветер добрался до кухни и перевернул стол, на котором я лежала. Кулек из теста плюхнулся на пол, ровнехонько возле приставленной к стенке кочерге, которая от порыва тоже начала заваливаться и, зацепив острым краем за тесто, порвала мои сдобные оковы.

Я выкатилась к печке, пребольно ударилась коленкой об один угол, затылком об другой, и в тот же миг в голове расцвели разноцветные огни. Полоснуло такой безудержной яростью, что из горла вырвался не крик, но рычание, похожее на звериное.

— Сожрать меня вздумала? — с этими словами я вскочила на ноги, схватила здоровенный ухват и выставила его перед несущейся на меня Люсей.

Он пережал ее поперек жилистой талии, да засел намертво, так что вырваться она не могла и дотянуться до меня когтистой лапой тоже не получалось – ручка слишком длинная оказалась.

— Тесто испортила, мерзавка! — шипела она, клацая грязными когтями прямо у меня перед лицом, — все равно не уйдешь. Сейчас я тебя…

— А может я тебя?

Вот бы мне ее в печь затолкать. Сгореть не сгорит, но присмиреет точно.

— Силешек не хватит, деточка!

А мне взяло и хватило!

Не знаю откуда столько дури в моем тщедушном тельце появилось, но я подняла эту гадину над полом, да в печь с размаху сунула.

Как она выла. Это что-то!

Барахталась, а выбраться никак не могла, потому что ухват в стенку уперся да заблокировал ее. Я же, не теряя времени, принялась одеваться. Сапоги напялила, плащ свой полусырой с лавки сдернула и на выход.

— Не уйдешь! — позади громыхнуло. Ей все-таки удалось вырваться из печи, и теперь она металась по кухне с полыхающим задом, — шкуру спущу!

С перекошенным от ярости лицом Люся бросилась за мной, но навстречу ей снова порыв ветра. Мало того, что снова с ног сбил, так еще и огонь по всему дому разметал.

Эх и заполыхало!

Я не стала ждать чем все закончится и бросилась наутек, подальше от этого страшного дома и его хозяйки.

Несмотря на то, что осталась без теплых штанов и мехового жилета, мне было жарко. Внутри полыхала такая ярость, что еще немного и из ушей повалит пар!

Ну, и получите вы все у меня! Не захотели по-хорошему, значит, будет по-плохому.

Как я добежала до землянки Лешего – даже не заметила. Так быстро, словно и не я это вовсе была, а молодая резвая кобыла, вырвавшаяся на волю после долгого простоя.

Со всего маха обрушилась на хлипкую дверь и принялась по ней бить кулаками да пинать.

— Дед! А ну, открывай! Живо!

— Кто там еще!

— Это я! Твой пирожок! — прогремела я и схватившись за ручку дернула так, что снесла дверь с петель.

Леший в одних подштанниках сидел на смятой кровати и, держа перед собой маленькое мутное зеркальце, пытался подстричь волосы в носу. Небось прихорашивался перед визитом к Люсеньке.

Увидев меня, он удивленно крякнул, а потом начал меняться на глазах.

Борода становилась длиннее, плечи шире, из-под вздернутой губы показались длинные клыки, а глаза начали наливаться кровью.

Я бы может испугалась. В другой раз. Но не сейчас.

— Ты?! — прогремел он зычным голосом.

— Я, дедуля, я.

С этими словами схватила весло, небрежно приваленное к стене возле покосившегося топчана, да как взмахнула!

Магия, как у озерной ведьмы, не получилась, но пару зубов я ему выбила. Потом еще раз вмазала и еще.

Леший прекратил перевоплощаться в чудище и снова стал обычным лохматым дедом. И запричитал:

— Что творится-то? Что творится! Хулиганка! Совсем дедушку не жалеет.

— Жалею, — рявкнула я, — иначе бы это весло торчало…

Не договорила. Ушла. Напоследок даже за беспорядок извинилась и сорванную с петель дверь обратно к косяку приставила.

Ну, а что? Я девочка вежливая.

Заполучив весло, я отправилась к озеру. Побежала, что есть мочи, и еще засветло выскочила на пологий берег, начинающийся прямо от кромки леса. Откуда во мне такая прыть взялась, я так и не поняла, ну да ладно.

Бабки было не видать, поэтому я потопала к избушке и громко постучала рукояткой весла по треснувшему от времени наличнику.

— Бабуля! Выходи!

— Проваливай подобру-поздорову, — донеслось изнутри, — а то, как выпрыгну, как выскочу…

— Выскакивай уже давай! Я весло второе принесла.

В домушке подозрительно затихло. Памятуя о том, как бабка в прошлый раз меня чуть не зашибла, а отступила в сторону.

И не зря!

Потому что дверь распахнулась и с такой силою ботнула по стене, что весь дом содрогнулся до самого основания, и прямо из темного проема ударил воздушный поток щедро сдобренный яркими искрами. Не отойди я в сторону – снесло бы, и кувыркаться бы мне до другого конца озера.

Я притихла, свое весло перехватила поудобнее и принялась ждать, когда эта мерзавка нос свой бородавчатый наружу высунет.

Однако бабка тоже не проста оказалась, перед тем как выйти снова поток пустила, а потом и вовсе вокруг себя вихрь закрутила. Пришлось мне глаза ладонью прикрывать, да в стену вжиматься, чтобы меня назад не отбросило.

Вся такая вьюжная и искристая она вышла на крыльцо, увидела меня и зло прищурилась:

— Живая?

— Живая, бабушка, живая.

— Не радуйся. Ненадолго это, — и подняла весло для очередного магического удара.

Пришлось отбиваться.

Она взмахнула – я взмахнула. С ее стороны вихрь – с моей огненный шар. От нее удар – от меня тоже.

Почувствовав, как сквозь пальцы струилась неведомая ранее сила, я даже увлеклась, воспряла духом и начала в два раз чаще размахивать, да всякое разное придумывать. То штопором искры закрутила, то воронкой, то веером.

Смешивала воздух с огнем, и землю с водой. Особенно хорошо отзывалась вода, будто только и ждала, когда я ее за собой потяну.

Бабка сначала держалась, потом кряхтеть начала, потом надрывно запыхтела. А уж когда я очередным порывом все окна в ее доме вынесла, да крышу на бок свезла, она повалилась ничком в сугроб и взмолилась:

— Хватит! Хватит!

Замахнувшись веслом, я подступила к ней и грозно спросила:

— Будешь еще мешать?

— Нет-нет, твоя взяла. Иди с миром.

— Весло гони, — я протянула ей руку и поманила пальцами, — гони-гони, давай. Не жадничай. Мне на остров надо.

Она горестно вздохнула:

— Надо же, как похожа… — и отдала мне свое весло.

На кого я была похожа – она не сказала, а я спрашивать не стала, потому что время поджимало. Пора доставать этот дурацкий ключ, освобождать дурацкого медведя, набирать дурацкой воды и возвращаться домой.

При мысли о доме и женихе, сердце как-то недобро екнуло, но я сделала вид, что не заметила этого. Чувствовала, что если начну думать, размышлять, то приду к таким выводам, которые мне точно не понравятся. Так что дурные мысли подождут, а я буду решать проблемы по мере их поступления.

Утлая лодочка подозрительно накренилась, когда я перелезла в нее с узких мостков. Стылая вода подо мной возмутилась и пошла пузырями, но я опустила в нее оба весла и прошептала:

— Тихо, родная. Не надо.

Озеро нехотя успокоилось и позволило мне отчалить к острову.

Я еще не остыла после стычки с бабкой, поэтом гребла рвано и зло. И уже не удивлялась, что каждый взмах весел толкал лодку вперед на добрый десяток метров. Мне нравилась непонятно откуда взявшаяся сила.

Очередной гребок и лодка зарылась носом в снег на берегу острова. Я кое-как выбралась и, по колено проваливаясь в сугробы, отправилась в центр. Туда, где среди аккуратных елок мелькали розовые блики.

Шли они от небольшого ларца, стоящего на старом пне. Сам ларец был простым – деревянным с медными скобами, но на крышке сверкала россыпь драгоценных камней. И откуда-то пришло понимание, что вот как раз камней-то касаться и не стоит, что это ловушка для проходимцев, жадных до сокровищ. И подозрительный мерцающий круг, опоясывающий пень тоже не следовало пересекать…

На помощь снова пришло весло.

Используя его как рычаг, я подцепила и откинула крышку ларца. В тот же миг в него ударил розовый луч, а в центре него неспешно вращаясь вокруг своей оси, покачивался неказистый старый ключ.

Одним ударом я вышибла его за пределы круга, потом выкопала из сугроба, в который он угодил, отряхнула, сунула в карман и пошла обратно.

Озеро беспрекословно пропустило меня к противоположному берегу. Я оставила лодку на том же месте, где взяла, а хозяйке, уныло сидевшей на крыльце потрепанной избушки, вернула ее весло.

— А второе? — заискивающе улыбнулась она.

— А второе – мое! — припечатала я, — боевой трофей и оберег от всяких…доброжелателей.

Оставив бабку на крыльце, я отправилась в пещеру. Пришло время освобождать медведя из западни.

Он встретил меня хмурым взглядом исподлобья и молча поднял заднюю лапу, когда я сердито буркнула:

— Где замок?

Ключ подошел идеально. Скользнул в скважину и провернулся, как по маслу. Тихо звякнув, цепь упала на снег, а медведь громко и облегченно вздохнул.

Я же напомнила:

— Я свою часть сделки выполнила.

Он отступил в сторону, освобождая проход в пещеру, но не ушел. Вместо этого смотрел, как я отсчитывала семь шагов от источника и набирала воды в старую флягу.

— Зачем тебе это надо?

— Я же говорила. Жениха спасаю.

— Я не об этом? Зачем воду берешь именно из этого места.

— Потому что она целебная, — устало пояснила я, — и поможет изгнать черный боб.

— Я же говорил, не боб это…

Я хмыкнула и, неспешно закрутив крышечку на фляге, уточнила:

— Когда успел-то? Мы с тобой только вначале общались.

— Ммм… — невразумительно промычал он.

— Хватит уже меня за нос водить. Давай, оборачивайся.

Медведь недовольно фыркнул, пошел рябью и спустя мгновение на его месте оказался знакомый синеглазый парень.

— Догадалась?

— Догадалась.

— Сейчас или раньше?

— В избе у людоедки. Когда вместе с ураганом раздался звериный рев.

— Ты не должна была его слышать, — как-то растерянно сказал он.

Я пожала плечами:

— А я услышала. Ты за что на самом деле на цепь-то угодил?

Ханс сморщился, совсем по-мальчишески взлохматил и без того растрепанный чуб, и признался:

— По глупости. Ведьме озерной в карты проиграл, вот она и посадила меня в пещеру. И сидеть бы мне здесь еще три года, если бы не ты.

— Будем считать, что мы квиты. Ты спас меня у людоедки, я отпустила на волю. Кстати, а баба Люся почему тебя не видела? Ты же прямо перед ней стоял.

— Ну, так и не положено ей было меня видеть. Тело-то мое тут на цепи осталось, а дух отдельно. Никто не должен был его видеть. Только ты.

— Почему?

— Потому что судьба такая у нас, — он провел кончиками пальцев по моей щеке и я, как блаженная кошка, нанюхавшаяся душистой травы, потерлась о его ладонь. Отпуская прошлое, принимая настоящая.

Судьба значит…

А я все думала, почему так ломило в груди, когда его не видела. Почему оглядывалась, высматривая знакомую фигуру между заснеженных еловых лап.

Я уже даже ничему не удивлялась. Это путешествие в Чернодырье и так все с ног на голову перевернуло. Перетряхнуло меня до самого основания, вытащив на поверхность то, что все эти годы спало.

Той Симки, которая пожаловала в лес пару дней назад, уже не было.

На ее месте была я. Странная, самой себе еще не привычная, и в то же время такая, какой и должна была быть. Будто спустя много лет все детали встали на место и механизм заработал как надо.

Однако, когда Ханс склонился, чтобы поцеловать меня, я отодвинулась, хоть всем сердцем и жаждала этого поцелуя:

— Боюсь, жених у меня уже есть, — мрачно и совершенно без радости произнесла я, — пока есть… Ты мне скажи вот чего… Вода в семи шагах от истока и правда обладает какими-то особыми свойствами или это вранье?

— Вода, как вода. Ничего особенного, — прошептал он.

— Я так и думала, — обхватив его ладонь я через силу убрала ее от своего лица. Стало холодно и неприятно, но прежде, чем строить что-то новое, я должна была разобраться со старым.

— Мне нужно в Синеречье.

— К жениху? — ревниво прищурился Ханс.

— Ага. К нему родненькому. Чую, ждет меня там не один сюрприз.

— Вернешься?

— В Чернодырье?

— Ко мне.

Я оглянулась по сторонам. Посмотрела на высокие деревья, укрытые зимой-хозяйкой в снежные покрывала, на по-особенному яркое небо. Вдохнула полной грудью чуть сладковатый свежий воздух и улыбнулась:

— Вернусь.