Жемчужины Королевы-Вампира

III

Можешь меня казнить, а можешь миловать, но я не знаю, что труднее – заколоть ползуна в лагуне семифутовым копьем или добыть упыря в черных холмах к западу от трясины. Нам пришлось делать и то, и другое.

– Что, – спрашиваешь ты, – неужели не смогли найти нужную лагуну? – Да нет, ее-то мы нашли сразу. Полип в ней весь почернел, как обугленный, половина щупальцев отвалилась. И ползун тоже был там. Не было только задней части его тела: пока мы охотились за жемчугом, кто-то ее сожрал. Ладно, хоть не пришлось нового ползуна выслеживать, потому что именно он и изничтожил половину того, которого убил Керкин, а сам еще не успел убраться восвояси. Надеюсь, судьба сжалится надо мной и никогда больше не столкнет меня лицом к лицу с подобным чудовищем: черный, как грязь под его лапами, ростом ползун был с хорошего пони. Я плыл впереди, держа копье – мое любимое оружие – в руках, а он, едва заметив наше приближение, оторвался от трапезы и бросился мне навстречу.

Нам крупно повезло, что мы повстречали Керкина, иначе никакого копья у нас бы и в помине не было, однако для подводной охоты рукоятка у него была длинновата, не мешало бы отпилить фута два. Хорошо еще, что я плыл, выставив жало копья вперед и вниз, хотя это изрядно замедляло скорость движения, иначе умереть бы мне прямо на месте. Клыки у найденного нами ползуна длиной не уступали моей руке от запястья до локтя, и я не успел глазом моргнуть, как они оказались на столь ничтожном расстоянии от моих ног, что можно было пересчитать покрывавшие их волоски. Однако хищник поторопился: не рассчитав скорости броска, он не сумел вовремя остановиться и сам насадил себя на копье. Когда его острие впилось в середину передней части туловища чудовища, прямо между черных выпуклых бусинок-глаз, мне оставалось лишь как можно крепче сжать древко, чтобы оно не вырвалось из моих рук. Я повис на нем, как муравей на подхваченной ураганом соломинке, а здоровенный водяной паук так бился и брыкался, что копье в какой-то момент поднялось вертикально, на мгновение выбросив меня из воды.

Ползуны хороши тем, что все жесткие части тела находятся у них снаружи, да и те не очень тяжелые. Они даже линяют, наподобие змей, оставляя пустую оболочку, точную копию самих себя, легкую, как солома. Убитый мною ползун был настоящим чудовищем, с рослого пони размером, однако, когда мы выпустили из него кровь, стал раза в два легче прежнего. Мы облегчили его еще больше, выпустив из его тела весь запас яда: кусты, на которые он пролился, пожелтели и осыпались прямо у нас на глазах.

Мы выволокли труп из болота и отбуксировали его к подножию холмов, по которым сами пришли сюда всего день назад, потом насобирали хвороста и разожгли костер. Оказалось, что если вспороть чудовищу брюхо и набить его раскаленными углями и камнями, то внутренности его расплавятся и вытекут наружу. Провозившись с ним весь остаток дня, мы превратили тело в плотную и гибкую оболочку, темный окрас которой не давал разглядеть, что внутри она совершенно пуста. Весила она теперь не больше, чем худой малорослый человек, но нести ее все равно было неудобно. Тогда мы привязали ее к древку копья и понесли между собой, как добычу. Мы шагали всю ночь, направляясь к западным холмам.

К рассвету мы были на месте. Здесь, на самой окраине болот, подальше от чар Королевы Вулвулы, селились упыри. Мы спрятали нашего паука во рву, забросав камнями для большей сохранности, хотя случиться с ним ничего не могло, ибо съесть ползуна способен лишь другой ползун, а они редко выбираются из воды. Для себя мы отыскали укромное местечко неподалеку и легли спать, не особо опасаясь нападения упырей. Эти твари выходят на промысел только по ночам, вот тогда и наступит наше время идти на охоту.

Единственное уязвимое место на теле упыря – это грудина, но она очень узка, а повернутые коленями назад ноги этих созданий делают их прыгучими и маневренными, точно зайцы. Ты прекрасно знаешь, что в метании копья мне нет равных, особенно если спор на деньги, но когда речь идет об упырях, то я предпочитаю, чтобы моя цель находилась посреди свободного, хорошо освещенного пространства, и чтобы у меня была возможность прицелиться и послать копье вперед раньше, чем упырь меня заметит.

Мы решили испробовать нетрадиционный подход. План – и весьма остроумный – придумал Барнар. Идею подсказала ему всем известная меланхолия упырей, которые нередко кончают жизнь самоубийством, бросаясь прямо на заградительные барьеры Вулвулы. Говорят, их так и находят в воздухе, опутанных невидимыми сетями и с ног до головы кишащих мелкими синеватыми червячками, которые тоже являются составной частью заклятий Королевы-Вампира. Барнар утверждал, что склонный к меланхолии упырь вполне может поверить в искренность человека, который придет к нему, одержимый желанием смерти.

Нашего упыря мы повстречали далеко среди холмов. Нас привел к нему свет его кухонного костра. Укрывшись между камнями, мы долго за ним наблюдали. Он жарил на вертеле человеческую ногу: обугленная кожа лоскутками пепла осыпалась в огонь, мышцы бедра вздулись, пропитанные собственными соками. Остальные части тела лежали рядом с костром: руки, ноги и голова были просто оторваны от туловища, ибо упыри не пользуются никакими орудиями, ни каменными, ни металлическими. Громадные ладони, недавно разорвавшие человека на части с такой легкостью, точно он был всего лишь цыпленком, покрывала черная корка запекшейся крови.

Хочешь знать, как выглядит упырь? Возьми, к примеру, нашего друга Гриммлата, и представь, что руки у него остались той же длины, но ладони начинаются на высоте локтя, а вся мускулатура плеча и предплечья собралась на коротком отрезке между запястьем и ключицей. Заставь свое воображение пририсовать ему соответствующие ступни с пальцами, длиной и гибкостью не уступающими пальцам рук, и разверни ноги коленками назад. Теперь вообрази, что его и без того выпученные глаза вылезли из орбит вдвое больше прежнего, челюсть отвисла на целый дюйм, а рот наполнился кривыми зубами размером с твой большой палец каждый, и получишь точный портрет упыря.

Я укрылся в тени камней, а Барнар, издав предварительно глубокий вздох, закричал: – Эй, там, у костра! Ты упырь? – Затем, громко топая и шаркая ногами, он промаршировал к огню, а я, пользуясь поднятым им шумом, перебрался на место, давно облюбованное мною как наиболее удобное для метания копья. Упырь подскочил, когда Барнар ввалился в его лагерь.

– Позволишь присесть, дружище? – спросил он. – Окажи мне услугу, лиши меня жизни.

Упырь, несмотря на все свое безобразие, выглядел глубоко опечаленным, – такой вид придают этим тварям опущенные внешние уголки глаз, так что поневоле чувствуешь к ним симпатию, если, конечно, никто из них не наметил тебя в качестве потенциальной добычи. Он скорчился на четвереньках, приняв оборонительную позицию, и помешал мне метнуть копье сразу же. Сидит упырь или стоит, плечи его обыкновенно сильно выдаются вперед, так что грудная кость оказывается скрыта под слоями мускулатуры, поэтому поразить его можно лишь в момент атаки. Именно на это и пытался спровоцировать его Барнар. Видя, что упырь не намерен нападать, он уселся прямо на землю, подогнув под себя ноги и всем своим видом показывая, что облюбовал это место надолго. Выражение настороженности на физиономии упыря постепенно начало сменяться злостью.

– Ты что, оглох? – рявкнул Барнар. – Чего губами шлепаешь, как слабоумный? Ну, давай, убей меня!

Упырю такое обращение не понравилось. Он фыркнул, снова опустился на землю и продолжал поворачивать вертел, упрямо не поднимая глаз от огня.

– А с чего это я должен тебя убивать? – отозвался он. Голоса у них тонкие, как осенняя паутинка, и скрипучие, как у старых ведьм.

– А почему бы и нет? – пробасил Барнар. – Ты сможешь меня потом съесть. Неужели ты настолько глуп, что не видишь, что я такой же человек, как и тот, которого ты недавно прикончил? – И он кивнул в сторону человеческой головы, лежавшей поодаль. У покойника, кстати, были роскошные черные усы. – Готов спорить, что, не проси я тебя об этом, ты бы убил меня немедленно, бестолковое ты создание! – продолжал ныть Барнар.

– Это ты бестолковый, а не я, – дрожащим голосом ответил упырь. – Ты успеешь сгнить, прежде чем я снова проголодаюсь. Ты что, совсем ничего не понимаешь? И вообще, что хочу, то и делаю, а ты, мешок конского дерьма, мне не указ! – и он смачно облизал губы, подчеркивая нанесенное только что оскорбление.

– И тут оскорбления! – воскликнул Барнар. – А я-то думал, что оказываю тебе услугу за услугу. – Он подавил глубокий вздох и склонил голову, подперев лоб кулаком. Упырь взглянул на него с интересом.

– А что это тебе вдруг захотелось умереть? – спросило он ворчливо.

– Почему мне захотелось умереть? – Барнар поднял голову и недоуменно уставился на упыря. – Мир вокруг такой холодный, такой мокрый, такой серый, такой безнадежный, жизнь так коротка и безобразна, полна лишений и опасностей, а ты еще спрашиваешь, почему? Хватит с меня всего этого, вот почему!

Упырь явно задумался. Он медленно поднялся, подобрал с земли голову своего ужина и покатал ее на ладони, точно взвешивая. Ладонь у него была широкая, как лопата, и такая длинная, что человеческая голова несколько раз успела повернуться вокруг себя, пока докатилась от кончиков покрытых засохшей кровью когтей до запястья. Затем он отвел руку назад, прицеливаясь для броска. Этого-то я и дожидался.

Я с такой силой послал копье вперед, что половина его рукоятки вышла из спины упыря, но живучесть этих тварей воистину ужасна, и он умудрился закончить бросок с торчащим из его тела копьем. Барнар вовремя увернулся: голова со свистом пронеслась мимо него и, ударившись о скалу, разлетелась на куски, точно глиняный горшок.

Мы взяли упыря и отправились туда, где у нас был припрятан паук. На рассвете мы уже были на месте. Теперь нам предстояло приспособить тело ползуна для носки. Уверенные, что его панцирь достаточно отмяк за это время, мы принялись экспериментировать, и, наконец, поняли, как компактно сложить длиннющие ноги паука у него над головой и сплющить заднюю часть его туловища. Затем мы крепко-накрепко стянули его в таком положении ремнями и обернули промасленной тканью. У нас получился сверток размером с малорослого человечка, который улегся поспать, подтянув к животу колени. После этого мы выпустили кровь из упыря, но больше ничего не стали с ним делать, только связали его запястья и щиколотки вместе. Барнар перекинул его себе через плечо, точно орденскую ленту, и мы снова пустились в путь через трясину. На этот раз мы не прятались, а открыто шагали прямо по грязевым отмелям, местами волоча ползуна по воде, чтобы сэкономить время.

Вскоре мы набрели на один из торных путей, что ведут прямо к пирамиде: это беспрерывная череда ярко-желтых вешек, которые тянутся вдоль илистых отмелей, плавно переходящих одна в другую. Мы шагали по этой дороге весь день, и поздним вечером пирамида показалась на горизонте. Она и в самом деле необычайно внушительна, высота ее такова, что издали кажется, будто она соединяет плоскую заболоченную равнину с нависающим над ней серым брюхом небес. Мы нашли отмель пошире, забрались в кусты и улеглись на землю. Сон не заставил себя ждать.