Железная поступь свободы

Шаг первый. Беженец

— Пако, Пако, открой! — раздался приглушенный крик с другой стороны двери. Затем последовал стук — легкий, но настойчивый и частый.

— Сейчас, — пробурчал Пако вполголоса, не сильно заботясь о том, услышит его незваный гость или нет. Ему, Франсиско Торресу (в просторечии Пако) на тот момент меньше всего хотелось вставать с постели и кому-то открывать.

Да, стрелки часов уже вплотную приблизились к полудню. Но Пако тоже можно было понять: после суточной смены в шахте поневоле станешь ценить любую возможность для отдыха. Сутки в шахте — это ведь не двенадцатичасовая смена на каком-нибудь заводе. И уж точно не те восемь часов, что бездарно просиживаются клерками на своих служебных стульях.

Да, вышеназванная смена была не вчера, а позавчера. Но Пако привык отдыхать ровно так, как привык — тратя на сон большую часть тех двух свободных суток, что полагались ему после каждой смены. Он спал до упору, после чего посещал одно из местных питейных заведений. Или ходил в гости к соседке Ирме — которая, кстати, и потревожила его в этот раз.

Отношения Пако с этой девушкой (бывшей на десять лет его моложе) по формальным признакам подпадала под определение «любовников». Но подпадала лишь в те (не слишком частые) моменты, когда обоим нечем было заняться. Вот тогда-то Пако, по какой-то молчаливой договоренности, и заходил в квартирку Ирмы с бутылкой вина. Все же остальное время они считались лишь приятелями-соседями — и не более.

Дотянув чуть ли не до сорока лет, Пако Торрес так и не сподобился создать семью. Его занимали куда более важные дела — вроде зарабатывания на кусок хлеба. А затем на «железного коня», да и на жилище получше.

И если проблема пропитания была решена, а какой-никакой личный автомобиль во владении Пако уже имелся, то с жильем дела обстояли куда сложней. Настолько, что местом обитания трудолюбивому шахтеру по-прежнему служила крохотная квартирка в «доходном доме». В том огромном крупнопанельном «человеческом муравейнике», что был рассчитан на максимум жильцов при минимуме места.

Что же касается Ирмы, то за ней во всем «муравейнике» закрепилась репутация шлюхи и «гулящей». Пако и сам подозревал нечто подобное — причем, не без оснований. Потому как квартира хорошенькой соседки была обставлена гораздо лучше, чем его собственное «логово». Сама же Ирма объясняла свой относительный достаток работой в дорогом ресторане. И, разумеется, клиентами, щедрыми на чаевые.

Данное объяснение более-менее успокоило Пако… но подозрений не сняло. Одно ведь, если подумать, другому не мешало. И «щедрые на чаевые» клиенты вряд ли проявляли свою щедрость лишь за красивые глаза. Уж что-что, а бескорыстие не входило в число добродетелей богатеев Сан-Теодореса. Равно как и всех остальных обладателей тугих кошельков — в любом городе и в любой стране мира.

Впрочем, Пако, по большому счету, было все равно. Не муж же он Ирме — и даже не постоянный «бойфренд», как говорят соседи-янки. Коли нет семьи, кольца и благословенья Церкви — следовательно, нет и взаимных обязательств. А «популярная» у клиентуры официантка все же не уличная девка — из тех, что слоняются близ гостиниц, охотятся на туристов… и обеспечивают работой всех венерологов мира.

Так что у Пако не было оснований ни презирать, ни отвергать эту девушку. И если она (зная распорядок дня своего соседа) решила все же побеспокоить его — надо пойти навстречу. Тем более что он уже разбужен и вряд ли сможет уснуть опять.

В общем, Пако решил сделать над собой усилие; он поднялся с кровати, облачился в халат и открыл входную дверь, покрытую облупившейся краской.

— Что случилось? — спросил он с ноткой недовольства, увидев на пороге свою соседку.

— Ты мне не поможешь? — робко поинтересовалась Ирма, — у меня с телевизором… что-то. И с телефоном.

Телефон, телевизор… Сам Пако прекрасно обходился без этих, как он полагал, безделушек. С кем перезваниваться-то? На телевизор же у него попросту не было времени. Разве что на футбол… но футбол можно посмотреть и у Ирмы. Или в баре. Не говоря о том, что сборная Маньяды не слишком часто напоминает болельщикам о своем существовании. Ибо собственных доморощенных Роналду и Пеле в ней как-то не обрелось.

Но такова уж участь мужчины — особенно, если он «умеет работать руками». Помочь слабой женщине — и гвоздь забить, и со сложной техникой разобраться. Так что Пако без лишних разговоров проследовал за Ирмой: в ее квартиру, открытая дверь которой очень четко выделялась на фоне полутемного коридора.

Внутри его ждал телефон с молчаливой трубкой, а также вполне работоспособный телевизор. Работоспособный… но не показывающий ни-че-го, кроме серой мешанины помех. В которой (если присмотреться) можно различить кое-какое движение…

Перво-наперво Пако убедился, что антенна подключена к телевизору — или телевизор к ней. А затем перешел к осмотру телефонного кабеля, выглядевшего вроде бы целым и невредимым. Впрочем, насчет последнего обольщаться не стоило: от «доходных домов» (вроде этого) ожидать можно было всего. И кабель могли банально перегрызть крысы — на любом его метре и без всякого злого умысла.

— Пако, смотри! — внезапно окликнула его Ирма, заставив отвлечься от своих изысканий. Оглянувшись, Пако увидел, что серое дрожащее бельмо на телеэкране сменилось картинкой. Поначалу — столь же дрожащей и лишенной красок… но, мгновение спустя, приобретшей четкость и цвет.

— Ну-ка, ну-ка, — проговорил Пако, подходя ближе.

Картинка на телеэкране изображала стол на фоне государственного флага Маньяды. А также маленькие фигурки двух человек, сидящих за этим столом. Камера заметно дернулась, сместив изображение в сторону, а затем взяла одного из сидевших крупным планом.

Это был довольно молодой мужчина… точнее, молодо выглядевший — будучи, наверное, даже ровесником Пако Торреса. Моложавый вид ему придавало лицо — тонкое, гладкое, ухоженное и надменное. И холодное; даже улыбка не делала его более приятным, но напротив, превращало в брезгливую гримасу. Пако, с юных лет привыкший горбом зарабатывать себе на жизнь, ненавидел такие лица — почти инстинктивно.

Раздались щелчки фотоаппаратов — и лицо на экране озарилось несколькими вспышками. Затем наступила тишина, и обладатель надменного лица заговорил. Заговорил без бумажки, глядя прямо в объектив камеры. В тишине его голос звучал особенно торжественно.

— Дорогие сограждане! Поздравляю вас с избавлением страны от многолетней тирании и искусственной изоляции. Сегодня мы вступаем в новую эпоху — эпоху демократии, свободы и процветания. Эпоху, в которой каждый из нас становится полноправным гражданином, знающим свои права.

В условиях политического и экономического кризиса… а также в связи с невозможностью исполнения своих обязанностей Президентом и Правительством, возглавляемый мной Совет Национального Возрождения выражает готовность взять на себя ответственность за страну.

Срок полномочий Совета установлен длительностью в один год; через год Совет официально передаст руководство страной органам власти, избранным в соответствии с Конституцией. Я, Хорхе Мануэль дель Гадо официально заявляю: действия Совета ни в коем случае не следует рассматривать как введение антиконституционной диктатуры. И только чрезвычайные обстоятельства вынуждают нас действовать такими методами.

— Красиво говорит, — прошептала Ирма, — и умно. Кто он?

Пако не ответил. Он продолжал молча смотреть в экран, в то время как на душе его похолодело от внезапной догадки.

— …действия армейских кругов, выступающих против демократических преобразований. Также нельзя забывать о таких проблемах нашего народа, как голод, нищета и недоступность медицинской помощи. При прежнем режиме жизнь подавляющего большинства граждан Маньяды находилась на уровне каменного века.

Мы не намерены больше мириться с этим положением… однако вынуждены признать также и невозможность решения всех этих проблем в одиночку. В этой связи Совет Национального Возрождения официально обратился к Соединенным Штатам Америки с просьбой об оказании помощи нашей молодой демократии.

На нашу просьбу уже получен положительный ответ… Генерал-полковник Эдвардс, которого я имею честь приветствовать в нашей стране, лично прибыл в Сан-Теодорес для руководства операцией… по содействию демократическим преобразованиям.

Камера сместилась, показав соседа дель Гадо по столу. Им оказался лысеющий старик с простодушно-суровым лицом. Он казался полной противоположностью новоявленного главы Совета Национального Возрождения. Вот только знаки отличия на его парадном кителе, орденская колодка, а также звездно-полосатый флаг на заднем плане, обрадовали Пако еще меньше.

В отличие от «предыдущего оратора», генерал-полковник Эдвардс не стал себя утруждать, и буквально прилип глазами к лежащей перед ним бумаге. И заговорил — причем по-испански, даром, что с легким акцентом. Голос у него был скрипучим и неприятным.

— Подразделения Второго Флота ВМС США в настоящее время уже передислоцированы в территориальные воды Республики Маньяда. В течение ближайших часов они будут готовы к выполнению всех мероприятий, предусмотренных двухсторонними соглашениями.

— Аэропорт Сан Теодореса уже готов к принятию самолетов… — поддакнул из-за кадра дель Гадо.

На этом месте Пако не выдержал и со злости ударил кулаком по ни в чем не повинному экрану. Попав аккурат в рожу генерал-полковника Эдвардса.

— Спрашиваешь, кто это, — злобно прорычал он, обернувшись к испуганной Ирме, — иха де путта, вот кто! Думаешь, это сейчас важно?

— А тогда… что? — спросила она дрожащим голосом и всхлипнула.

— Не поняла? Объясняю, — начал Пако вполголоса, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие, — началась война. В городе янки. И скоро… очень скоро их будет еще больше. Это тебе понятно?

Ирма молча закивала. А Пако вздохнул; в отличие от этой красивой, но не обремененной умом, девушки, он уже понял расклад. Понял почти сразу, еще до появления на экране генерал-полковника Эдвардса. И удивлялся: каким надо быть тупицей, чтоб такое — и не понять.

Итак, во-первых, в стране произошел переворот. К коему янки как минимум причастны… хотя с тем же успехом они могли организовать его сами. Высадив на Маньяду десант — например, на демилитаризованное, предназначенное для отдыха туристов, побережье. Десант этот вряд ли является многочисленным — в противном случае, в объявленном Эдвардсом подкреплении просто не было бы нужды.

Во-вторых, «свои» военные, кажется, переворот не поддерживают. Более того: наверняка они категорически против — как самозваного Совета, так и штатовских армейских ботинок на родной земле. Вот только вряд ли это их «против» что-либо решит. Когда из всех видов авиации армия располагает лишь транспортными вертолетами, нечего и думать о полноценном отпоре хотя бы одной АУГ. Не говоря о том, что после авиаударов на землю Маньяды пожалуют сухопутные войска.

Вдобавок армия сейчас крайне уязвима. Без централизованного управления она превращается в набор разрозненных отрядов, способных действовать героически… но бестолково. Проще говоря, способных наломать дров — а вовсе не защитить своих граждан. С другой же стороны в территориальных водах ждут своего часа подразделения Второго штатовского Флота. Которые, если верить Эдвардсу, «будут готовы» — и очень скоро.

В свете вышесказанного перспектива вырисовывалась пугающая. Пако понимал, что нынешнее затишье и пока еще мирное небо — дело считанных часов. И терять эти часы Пако считал недопустимым.

— И что делать? — прошептала Ирма, в то время как на ее широких от ужаса глазах выступили слезы, а лицо стало почти совсем детским.

— Как что, — спокойно молвил Пако, — бежать надо. Бе-жать. Из страны.

Бежать… Сказать это слово было неизмеримо легче, чем осуществить все, под ним подразумеваемое. Не будучи дураком, Пако понимал: просто сесть в машину и поскорее убраться из Сан-Теодореса не менее опасно, чем просто отсиживаться дома.

Ведь город-то янки, как раз тронут вряд ли: есть риск задеть здесь своих. К тому же столица Маньяды может послужить удобным плацдармом для предстоящего наступления. Не зря же дель Гадо дал добро на использование городского аэродрома.

Наибольшую же опасность для мирных горожан представляют свои же вояки. Точнее — наиболее боеспособные и мобильные отряды с амбициозными командирами. А также с дурацкой затеей: отбить столицу, выкинуть из нее пока малочисленных янки вкупе с их ставленниками. Что же такое «бой в городских условиях», Пако знал не понаслышке. Ибо познакомился с ним — лет двадцать тому назад. Довольно близко, причем, познакомился…

Тогда, во время очередного военного переворота, он потерял отца. Никакой политики — Торрес-старший просто вышел в ближайший магазин с надеждой пополнить опустевший уже холодильник. Думал: «сто метров от дома — что может случиться?» И погиб — примерно в тех же ста метрах, сраженный шальной пулей. В тот день таких шальных пуль оказалось удивительно много; нельзя было пройти ни квартала, чтобы не наткнуться на труп.

И все же «бой в городских условиях» не пойдет ни в какое сравнение с кровавой драмой, что наверняка разыграется на подступах к столице. Уж там-то обе стороны не будут стесняться и отведут себе душу — не обращая внимания на такую мелочь, как машины с беженцами.

Жертвы среди мирного населения? Так янки поспешат свалить оные на «действия армейских кругов, выступающих против…». Вышеназванные же «армейские круги», будут кивать на штатовские бомбардировки. Вот и все.

Причем, и те и другие будут по-своему правы.

Пако же было все равно, от чего погибать — от штатовских ракет или от пулеметной очереди, пущенной солдатами Маньяды. Собственно, погибать (равно как и забирать следом Ирму) он не собирался. И потому озаботился выбором направления бегства. Точнее — направления, на котором интенсивность боев (и вероятность уйти к праотцам) была наименьшей. В том же, что равномерной атаки Сан-Теодореса со всех сторон не будет, Пако не сомневался.

Ни окружать, ни блокировать столицу у армии банально не хватит сил. Прорыв пойдет по одному, наиболее удобному, направлению. Север здесь сразу отпадает: как карибское побережье и курортная зона, где оружие есть только у береговой охраны. Которую, скорее всего, смела уже первая волна десанта.

Не подходит для контрудара и восточное направление. Туристов там нет… но расположенные в прибрежных районах военные объекты будут уничтожены в первую очередь. Янки раздавят их непосредственно с моря, с расстояния, недосягаемого для ответных ударов. Раздавят… если еще не сделали это.

Остаются запад и юг страны. Пако вспомнил, что несколько лет назад, после пограничного конфликта с Никарагуа, значительная часть вооруженных сил Маньяды была переведена именно в южные районы — поближе к вероятному противнику. Так что районы эти, по всей видимости, и станут основным полем боя… или бойни — если военные Маньяды не успеют худо-бедно приготовиться к атаке.

Соответственно, из возможных направлений относительно безопасным можно было назвать лишь запад — в сторону границ Гондураса.

Также Пако понимал: ни в Гондурасе, ни в какой другой стране мира на бескорыстную помощь рассчитывать не приходится. Следовательно, не было никакого резона бежать туда налегке, без гроша в кармане и провизии на первое время. Все вышеназванное Пако поручил собрать Ирме — в две, найденные у него в квартире, пыльные спортивные сумки. А сам отправился на стоянку, напоследок подумав с опаской: «хоть бы она все свои шмотки не вздумала прихватить».

По пути Пако заглянул в лавку своего знакомого Диего, который торговал всякой мелочью — от швейных ниток до стирального порошка. Но чуть ли не каждая собака в районе знала, что эта пустячная торговля — лишь прикрытие для куда более серьезного бизнеса. Собственно, этот «серьезный бизнес» и послужил причиной визита Пако.

Под потолком в лавке вяло крутились лопасти вентилятора, тщетно пытаясь развеять всегдашнюю дневную духоту. Диего, низкорослый юркий пожилой мужичок, скучал за прилавком. Рядом с ним стоял и работал на минимуме громкости радиоприемник; из его колонок доносилась какая-то спокойная и расслабляющая мелодия.

Она словно подчеркивала настроение лавочника.

— А, Пако, — оживился Диего и отвлекся от «шибко интересного» созерцания витрины, — какими судьбами?

— Я думаю, ты и сам догадался, — мрачно ответил Пако, — за товаром я пришел. Понимаешь?

— Да ради всего святого! — елейным голосом отозвался Диего и похлопал по витрине, — выбирай!

— Только не придуривайся, — огрызнулся его собеседник, — ты прекрасно знаешь, о чем я. Догадываешься?

— Умгу, — кивнул Диего и с какой-то барской ленцой выбрался из-за прилавка, — пошли в подсобку.

Собственно, в подсобке и содержалось самое интересное — то, чем, ушлый Диего зарабатывал себе на жизнь. Ружья, пистолеты, патроны, а также ножи — все это было аккуратно разложено по полкам вдоль стен. Визита полиции (или какой-либо инспекции) в этот маленький арсенал Диего не опасался. Ибо незваных визитеров он останавливал еще на подступах — другим оружием. Не смертельным — зато приятно шуршащим и действенным.

Хотя поможет ли оно теперь — в наступившие столь внезапно трудные времена? Впрочем, Диего, не отличавшийся ни тупостью, ни излишней доверчивостью, сих трудных времен, похоже, совсем не боялся.

— Ну-с, сеньор, чего предпочитаете? — вкрадчиво обратился Диего к единственному покупателю, в то время как Пако крутил головой, изучая «ассортимент». Немного подумав, бывший шахтер с решимостью ткнул пальцем в сторону помпового дробовика.

Зачем ему оружие, Пако еще и сам до конца не понял. Ясно же, что против даже одного солдата в полной боевой его шансы ничтожны. И все-таки интуиция подсказывала, что стрелять придется. Хотя бы, чтоб самому не получить пулю.

— Ладно, — Диего снял дробовик с полки, одновременно следя за руками покупателя. Тот как раз извлекал из кармана бумажник.

— Сколько с меня? — осведомился Пако, держа наготове несколько купюр.

Присмотревшись к последним, Диего презрительно скривился.

— Песо? — уточнил он разочаровано, — братец, да ты никак телевизор не смотришь. Радио не слушаешь. Сейчас твоими песо даже не подтереться… Не понял? «Зелень» давай, «зе-лень». Или проваливай.

— Знае…те, — Пако слегка опешил от такого заявления, — «зелени» нет. Но… берите все. Мне оружие и в самом деле очень нужно.

С этими словами он протянул весь бумажник Диего.

— Всем нужно, — вполголоса произнес торговец, зачарованно глядя на торчащие из бумажника купюры. Он слукавил, утверждая, что национальная валюта Маньяды уже не в цене. Просто курс ее относительно доллара несколько снизился… ну ладно, не «несколько», а местами даже существенно. Но в бумагу, не пригодную даже для туалетных нужд, маньядские песо так и не превратились.

Диего рассчитывал на другое — нажиться в эти смутные дни, сбыв свой товар за доллары, да еще по выгодному для себя курсу. Поняв же, что желанной «зелени» у клиента и впрямь нет, торговец был вынужден пойти на попятную.

— Ладно, — поспешно сказал он и чуть ли не сграбастал бумажник Пако. Но шахтер резко отдернул руку и отдал деньги лишь когда Диего протянул ему дробовик. А также патроны в придачу.

— Кстати, — обратился к торговцу Пако, уже стоя у выхода из лавки, — вот говорят: янки, янки. А ты-то хоть сам их видел?

— Я — нет, — просто ответил Диего, — а вот брат мой… сегодня заходил… рассказал. У него кафешка недалеко от Президентского Дворца… так он сегодня не смог туда попасть. Янки там несколько гектаров огородили, КПП уже понаставили, ездят везде на своих «хамвиках»… из пулеметов целятся. Весело, а?

— Обхохочешься, — ответил Пако голосом священника на похоронах. После чего, с дробовиком на плече, поспешил покинуть лавку.

Казалось, за ночь город не изменился. Жизнь вроде бы продолжала идти своим чередом, а до переворота, о котором сообщили по телевизору, никому из горожан не было дела. Мол, подумаешь — переворот. Первый раз что ли?

К слову сказать, одно время перевороты в Маньяде случались чуть ли не ежегодно. До тех пор, пока, примерно семь лет тому, очередной «временный комитет» не решился провести демократические выборы. На которых, собственно, и был избран Мигель Валадес — президента, свергнутый этой ночью.

Впрочем, данный конкретный переворот имел свою «изюминку» в виде штатовских солдат посреди столицы… а также их кораблей в территориальный водах. Тогда, в зыбкие годы «временных» и «чрезвычайных», янки, напротив, вроде бы не было дела до местной кутерьмы. Единственный раз они сподобились высадить десант в Сан-Теодоресе — да и то, лишь для эвакуации своего посольства.

Ходили слухи, что вышеупомянутый десант между делом еще и привел к власти штатовского ставленника. Вот только через несколько месяцев этот «ставленник» сбежал за границу и интерес к его скромной персоне угас.

С приходом Валадеса жизнь маньядцев довольно быстро вошла в мирную колею. Оказалось, что работать много полезнее, чем расходовать свинец на своих соотечественников. Причем, полезнее в первую очередь для себя.

Снова заработали фабрики, открылись шахты, а на карибском побережье стало не протолкнуться от полчищ туристов. И все, это вместе взятое, не преминуло благотворно сказаться на государственной казне… а также на кошельках простых граждан — таких как Пако и Ирма.

Зато Штаты, как вывели свое посольство из Сан-Теодореса, так и не спешили его возвращать — даже в годы мира и стабильности. Более того, очень скоро в Белом Доме заимели зуб на Валадеса; принялись называть его не иначе, как «красный ставленник» и «агент Москвы и Гаваны».

В Маньяде над глупостью этих прозвищ не смеялись разве что дети и дураки… да и еще высокомерные типчики вроде дель Гадо. Ну приезжал Валадес на Кубу, ну встречался с Фиделем… один раз. И что? Что такое вышеупомянутый «один раз» в сравнении с почти десятком инициатив Сан-Теодореса — по восстановлению отношений с Вашингтоном и по проведению встречи на высшем уровне?

Но нет — янки раз за разом находили повод отвергнуть эти инициативы. И одновременно, с редкостной скрупулезностью уличали власти Маньяды во всякого рода «грехах».

К примеру, стоило полиции задержать хулиганов, обливших краской какое-нибудь административное здание — и на Капитолийском холме это называли «репрессиями». Арест банкира за финансовые махинации расценивался как «гонения на частное предпринимательство», а победа проправительственной партии на парламентских выборах трактовалась не иначе, как «введение однопартийной системы».

И никакие, сколь либо веские доводы на Вашингтон не действовали; вести «диалог глухих» для янки было много интереснее, чем разговаривать по-настоящему.

Впрочем, несмотря на полную недовольства риторику, никаких реальных действий в отношении Маньяды США не предпринимали. Ограничились лишь чисто символическими санкциями, а потом и вовсе отвернулись от этой маленькой, но гордой страны. Все чаще янки находили себе «занятия» поинтереснее — то в Африке, то на Ближнем Востоке.

И все же, рано или поздно о неугодном режиме должны были вспомнить; вспомнить — и принять «надлежащие меры». Что, собственно, и произошло этой ночью. Вот только жители Сан-Теодореса почему-то не придали этому значения; не осознали случившегося… а может просто не узнали? У многих ведь даже нет телевизора.

Впрочем, о смене власти могли сообщить и по радио. А потом должен был прийти черед газетам.

Но это — потом… Пока же особой паники Пако Торрес не заметил — ни по дороге на стоянку, ни на обратном пути домой. Никому не было дела — в том числе и до одинокого прохожего с дробовиком за плечом. Лишь дважды Пако заметил отклонения от повседневности: сперва — в виде длинной очереди в продуктовый магазин, затем — еще одной очереди; на этот раз, возле пункта обмена валют.

Эта, последняя, и привлекла к себе внимание бывшего маньядского шахтера. «Зелень», значит, — подумал Пако, вспомнив слова торговца Диего, — «зелень» мне действительно не помешает! Хоть в Гондурасе — хоть где…»

Остановившись подле обменника, он, с заряженным дробовиком в руках, вылез из машины.

— Эй, вы! — крикнул он, обращаясь к стоящим в очереди людям, — а ну, расступитесь!

Пако искренне желал выглядеть «круто» — точь-в-точь, как персонажи некоторых штатовских фильмов. Но голос его звучал не слишком уверено, так что ответом послужил лишь недовольный многоголосый ропот.

— Вы! — выдохнул Пако, теряя терпение, — не… вкурили, да? А это — понимаете?!

И он сделал выстрел — первый выстрел в своей относительно мирной жизни. И, разумеется, не в людей, виноватых лишь в том, что они хотели как можно скорее расстаться со своими песо. Лишь в воздух — но получилось на редкость громко и угрожающе.

Кто-то взвизгнул, кто-то поспешил ретироваться, и Пако уже готов был праздновать свою первую боевую победу. Но внезапно из толпы выделился коротко стриженый парень, одетый в безрукавку, камуфляжные штаны и тяжелые ботинки. Судя по весьма суровому лицу, в его жизни встречалось кое-что пострашнее шахтера с «пукалкой». А уж «ставить на место» этому парню и вовсе было не в новинку.

— Слышь, дядя, — обратился он к Пако, глядя тому в глаза и делая в его сторону несколько решительных шагов, — ты ствол-то убери. Не то ногу себе прострелишь.

Голос звучал спокойно, миролюбиво… и в то же время — уверено, с ноткой превосходства. Но особого внимания заслуживал взгляд парня, бывший взглядом хищного зверя, точнее даже — вожака стаи. Под этим взглядом Пако едва не попятился — почти инстинктивно. Но все же устоял на месте и еще сильнее схватился за дробовик.

— Так что? — вопрошал парень, — мирно отвалишь? Или…

Он подошел к своему собеседнику почти вплотную… и нервы Пако, наконец, не выдержали. Он и сам не заметил, как нажал на спусковой крючок; и даже слегка удивился, когда парень в безрукавке осел на тротуар. При этом несостоявшийся герой схватился за живот, и, судя по вмиг переменившемуся лицу, был удивлен не меньше Пако.

Гибель этого добровольного заступника стала для остальных участников очереди «последней каплей». Они бросились врассыпную, и вскоре начинающий грабитель оказался один на один с окошком кассы.

— «Зелень»! Доллары! Все… — выкрикивал Пако короткие, похожие на звук выстрела, фразы, одновременно подкрепляя их просунутым в окошко стволом. Сидевшая на кассе девушка спешно принялась выкладывать перед собой пачки грязно-зеленых купюр. Подхватив не глядя несколько этих пачек, Пако поспешил вернуться к своей машине — и покинуть место своего первого преступления.

Уже двигаясь по проезжей части, Пако не мог не заметить вереницу из трех полицейских машин, проехавших мимо него с включенными мигалками. «Надо же! — подумал шахтер, — а полицию-то янки не разогнали! Не иначе, как на сторону этого дель Гадо переметнулись… суки!»

Впрочем, объяснение, скорее всего, было много проще, чем полагал Пако Торрес. Полицейские не то чтобы поддержали переворот — им, по всей видимости, до оного просто-напросто не было дела. Сидит ли в Президентском Дворце законно избранный Валадес или никому доселе неизвестный дель Гадо — что от этого меняется для служак с полицейскими жетонами? Для тех, кто вынужден каждый день выходить на службу, и кто раз в месяц подходит к кассе для получения положенного оклада.

Пако проводил полицейские машины безразличным взглядом.

Когда же он, с дробовиком в руках, буквально ввалился в собственную квартиру, Ирма не удержалась и сказала «ой». Она как раз покорно дожидалась возвращения соседа, сидя на одной из туго набитых сумок.

Как оказалось, жители Сан-Теодореса не были столь беспечны, как показалось Пако. Во всяком случае, они совсем не уступали вчерашнему шахтеру в сообразительности. И эта простая и очевидная мысль — удрать в Гондурас, не дожидаясь грохота канонады, успела прийти в голову многим из них. Во всяком случае шоссе, избранное Пако для бегства, было буквально забито автомобилями. И все они ехали в одном направлении — подальше от маньядской столицы.

Такое массовое бегство немного озадачило Пако Торреса. Как и легкость оного: ведь никаких препятствий для выезда из города янки вроде бы не чинили. Притом что ни штатовцев, ни их ставленников обезлюдившая столица как минимум, не порадует.

С другой стороны, если бы Пако интересовался статистикой, то понял бы, что масштабы бегства из Сан-Теодореса на самом деле весьма незначительны. Личные автомобили имелись лишь у каждой десятой городской семьи; соответственно, покинуть столицу мог лишь каждый десятый ее житель. Ну, пусть даже шестой или пятый — ведь семье «с машиной» не возбранялось прихватить с собой одного или двух соседей.

Но не более. Так что подавляющее большинство жителей Сан-Теодореса там же и осталось. А о других путях бегства (по морю или по воздуху) в нынешней обстановке, понятно, не могло быть и речи.

Другое дело, что десять процентов от полумиллионного Сан-Теодореса — это десятки тысяч беженцев и тысячи машин. Тысячи машин, которые одновременно ринулись в одном направлении. И чтобы заполнить любое, пусть даже самое просторное, шоссе, такого количества более чем достаточно.

Вот и заполнили.

О правилах дорожного движения (равно как и об элементарной вежливости) в этом плотном потоке никто не думал. Каждый пытался обогнать других, проскочить в любую, едва образовавшуюся брешь — и тем самым оказаться как можно дальше от Сан-Теодореса, к тому времени, когда все начнется. В голове каждого участника этого жуткого ралли словно тикал невидимый будильник, отсчитывая минуты до рокового часа.

Не стал исключением и Пако Торрес. Он нервничал и раздражался, когда ему казалось, что поток движется недопустимо медленно. Каждый обгоняющий автомобиль Пако провожал гневными репликами с примесью сквернословия. Собственный же мелкий и локальный успех (вроде резкого рывка вперед) он воспринимал с какой-то нездоровой радостью — словно алкоголик, увидевший бутылку рома.

Ирма все это время тихонько сидела сзади, в окружении сумок с вещами. Происходящее она воспринимала с какой-то немой отрешенностью — будто совершалось оно с кем-то другим, не с ней. А то и вовсе в кино — хоть и страшном, но иллюзорном.

К Пако она обратилась всего с одной просьбой — включить радио, чтобы не было скучно ехать. Просьба эта была выполнена… но совсем ненадолго. Уже через пять минут рассерженный Пако выключил приемник: очень уж легкомысленной, не к месту веселой и жизнерадостной, показалась ему мелодия, доносившаяся из динамиков.

«Уроды, — подумал бывший шахтер, — все-то им весело, все-то им «пам-парам», да танцы-шманцы. Родина в опасности — а они…»

Подумал и осекся. Ибо понял (благодаря остаткам агонизирующей совести), что сам-то ничуть не лучше. Что сам хорош: сразу бросился наутек, словно крыса с тонущего корабля. Или даже таракан — вспугнутый на кухне включенным среди ночи светом.

С такими-то мрачными мыслями Пако встретил Начало. Когда сперва небо пересекло сразу несколько трассирующих следов, вдали что-то громыхнуло, а на горизонте повалили клубы дыма. Пако еще сильнее схватился за руль; ему оставалось одно — надеяться, что цели для начавшихся бомбардировок находятся далеко.

Но увы — надежда эта оказалась напрасной; вскоре на шоссе, прямо наперерез колонне автомобилей, ворвались два танка. Они не были штатовскими «Абрамсами» — для тех еще просто не подошло время. К тому же «свою» бронетехнику выдавал цвет флажков над башнями. А также (что греха таить) довольно неприглядный вид, выдававший возраст. Танки были шестьдесят четвертыми «тэшками» — некогда поставленными Маньяде дружественным Советским Союзом.

Впрочем, будь они хоть немецкими «Леопардами» — отношение к ним беженцев было бы таким же. И варьировалось в том же диапазоне: от страха до недвусмысленно выражаемого недовольства. Впрочем, чувства военных и гражданских в тот момент были почти что взаимны.

Танкистам было наплевать на все это четырехколесное стадо, что ринулось супротив их пути. Они же шли на Сан-Теодорес; шли, презрев правила дорожного движения… равно как обстановку на шоссе, которое де-факто сделалось односторонним.

— Дорогу, дорогу! — выкрикнул один из танкистов, высовываясь из башни. Сказать по правде, он выкрикнул не только эти слова; другое дело, что все остальное, им сказанное, едва ли достойно быть записанным.

Танкисту было все равно, куда деваться машинам с шоссе — хоть на обочину, а хоть даже в небо. Покамест он чувствовал за собой Силу и Власть, ощущал себя хозяином положения… и напрасно.

Ибо как раз в тот момент, когда ретивый танкист кричал на тупых штафирок, обе «тэшки» уже отображались на экране локатора штатовского «Страйк-Игла». Отображались в качестве «чужих», точнее — как вторичные, но цели. Привычным движением пилот нажал на пуск, и в сторону танков устремилась одна из ракет «Маверик». Мгновение — и изображение обеих машин на экране скрылось за яркой вспышкой.

Атаку, вроде этой, принято называть «точечным ударом». Или (что звучит не без бахвальства) — «применением высокоточного средства поражения». Тем самым данному «средству» приписывалась хирургическая, прямо-таки фантастическая точность, позволяющее-де поражать только цели без ущерба для посторонних. О таких второстепенных явлениях, как огонь и взрывная волна, адепты «высокой точности» едва ли задумывались.

Не успели об этом задуматься и маньядские беженцы — те, кто имел несчастье находиться слишком близко от танков. Их машины были либо смяты и покорежены, либо вспыхнули, либо просто были отброшены в сторону. И столкнулись с автомобилями других беженцев… а если и не столкнулись — то их просто смело с дороги и перевернуло.

Случившееся с Пако и Ирмой было ближе к последнему варианту. Не самому худшему… но тоже не дававшему повода для радости. Потому как бегство шахтера и его соседки на этом и закончилось.

Новости CNN:

В результате государственного переворота в Республике Маньяда был свергнут режим Мигеля Валадеса, занимавшего пост президента в течение последних семи лет. Новое правительство, возглавляемое Хорхе дель Гадо, заявило о намерении осуществить в стране демократические преобразования и нормализовать отношения с Соединенными Штатами Америки.

США одной из первых стран признали легитимность нового правительства. Согласно официальному заявлению Государственного Департамента, «США готовы восстановить дипломатические отношения с Республикой Маньяда и оказать всю необходимую поддержку молодой демократии в этой стране».

Вместе с тем госсекретарь США исключил какое-либо вмешательство во внутренние дела Республики Маньяда. Как сказано в заявлении, «любое присутствие как граждан, так военнослужащих США на территории республики будет осуществляться под контролем ее официальных властей и подчинено лишь тем задачам, которые оговорены двусторонними соглашениями».

Проект соответствующего соглашения уже представлен американской стороне Министерством иностранных дел Республики Маньяда.