Жаркое лето и зима 1918

Глава 18

Пока же займемся проталкиванием в путь капитана с калмыками, а то Терентьев уже от нетерпения копытом бьет. Но так как я финансирую его поездку, то он согласился сопроводить моих калмыков и присмотреть за ними по дороге. Французская фирма, открытая мной, быстренько разместила заказ в Марселе на подготовку к экспедиции. В Эфиопию. А куда еще? Единственная большая независимая страна на Африканском континенте, остальное уже поделено, если скажешь что собрался в другое место, так сразу хозяева напрягутся. Нам нужна сотня винтовок, боезапас на год и там по мелочи. Палатки, фляги, консервы, галеты, мука, сухари... Мои молодцы скоро уедут в Марсель, по русским документам, как едущие на фронт к Колчаку. Командировочные им я успел выписать.

А затем, после Египта, капитан Терентьев поедет дальше во Владивосток, а мои калмыки выйдут где-нибудь в Адене. Затем на каботажных арабских доу доберутся они или в Бахрейн или в Кувейт, а оттуда прямиком в Эль-Рияд, маленький поселок в огромной пустыне, состоящий из глинобитных хижин.

И там найдут Абдул-Азиза... Мой проект рассчитан надолго. Пока этот Абдул-Азиз, называющий себя эмиром Неджа, явный аутсайдер. В Аравии с одной стороны сидят англичане в Йемене, Омане и Кувейте. С другой - в Хиджазе совсем недавно были турки. А теперь англичане поддержали там авторитетную арабскую семью Хашима и те отныне их самые верные слуги. Дальше члены этой могущественной семьи займут престолы в новых государствах, образующихся после раздела Османской империи, - Ираке и Иордании. Иорданию и в 21 веке будут называть Хашимитским королевством.

А вот Абдул-Азиз, получается, что англичанам конкурент и враг. Он не так уж давно, вместе с крохотным войском, состоящим из своих родичей, числом в 200 человек, вернулся из Кувейта в Аравию, внезапно напал на правящего в Эль-Рияде эмира Башара и убил того прямо на пороге мечети. Семья Башара развязала гражданскую войну, которую она окончательно проиграет в 20-е годы. Абдель-Азиз возьмет в жены представительницу клана Башаридов, вместе они в начале 30-х нападут на Хиджаз и выгонят оттуда Хашимитов. И образуется Саудовская Аравия. Но пока до этого события еще, ой как далеко.

В этой будущей Саудовской Аравии пока проживает 40 тысяч человек - всего как в десятке донских станиц. Половина из этого числа обитает как раз в Хиджазе. Они там обслуживают паломников, приезжающих в Мекку и Медину. А заодно и порт для въезда паломников: Джидду. А остальные 20 тысяч человек разбросаны мелкими группами по бескрайним и безжизненным пустыням. Так что там мои 20 калмыков Джа-Батыра для местных условий - огромная сила. Бросятся они в ноги к Абдул-Азизу, скажут: " даже до наших далеких краев дошла речь о таком святом праведнике". Хотим тебе служить, верою и правдою.

Веру возможно придется сменить, но калмыки легко переходят из буддизма в христианство и обратно, по мере надобности. Передадут они винтовки эмиру в дар, проявят уважения. В гареме Османского султана, согласно древним традициям, столетиями существовала стража из девушек калмычек. Отчего же саудовскому эмиру не заиметь личную стражу из калмыков? Калмыки там чужаки, родственников они среди местных арабов не имеют, то есть целиком и полностью будут зависеть от расположения эмира. К тому же арабы - воины довольно хреновые, а калмыки - нормальные. А Абдул-Азиз аль Сауд из дома Саудов сейчас находится явно не в том положении, чтобы отвергать любую помощь.

Я своим калмыкам буду каждые полгода слать полезные грузы, потом пошлю еще людей. Проект рассчитан на долгие годы. За это они войдут в число друзей эмира, возможно, получат свои земли. Меня интересует кусок пустыни от границы с Кувейтом на севере (плюс пара дневных переходов на запад), до Эль-Рияда на юге ( минус два дневных перехода на восток). Такой вот неправильный четырехугольник от Персидского залива до Кувейта и Эль-Рияда, он буквально усеян нефтяными месторождениями.

Найдут их в 30-е годы. Сейчас все работает на угле, много нефти не надо. Ее вполне хватает в Баку, Персии и Ираке. Есть она даже на поверхности, даже бурить её не требуется. А вот когда все перейдут на бензин и дизтопливо, так нефти мировой экономике станет не хватать. Начнут бурить, но в Саудовской Аравии в 20-е годы ничего не найдут. А вот когда отработают технологию как бурить еще глубже, так нефть и пойдет. Уже во время Второй Мировой Войны, итальянцы из Ливии начнут проводить авианалеты на Саудовские нефтепромыслы. Конечно, проще было бы залезть в маленький Кувейт, но англичан мне там не подвинуть.

Так что мне надо зарезервировать для себя долю в будущей нефтяной компании "Сауди Арамко." Но, как оно повернется на самом деле — пока сложно было загадывать.

Почти месяц я провел в Швейцарии, занимался делами. Терентьев с калмыками уехали в Марсель, уже должны уплыть оттуда. Осталось еще Савельева отправить с семьей в США на полугодовую стажировку. Пусть поучится на передовых предприятиях как вести современные горные разработки и использовать современную технику. Потом применит все на практике. А заодно и самому можно съездить, себе гражданство оформить, вон какие инвестиции я сделал. А официальный американский паспорт для моих целей в разы удобней будет, чем липовый болгарский.

К тому же, через год мне придется принимать толпы людей из русской эмиграции, так что шевелится нужно начинать уже сейчас. Концлагеря для перемещенных в Галлиполи ( Турция) или в Бизерте ( Тунис) меня не устраивают. Там будет творится полная задница. Да и позже будет не лучше, люди без документов окажутся никому не нужны.

Генералы, полковники, члены Свиты и прочие блестящие вельможи будут работать таксистами (редкие везунчики!), поварами, жиголо, разводить кур, набивать папиросы табаком, сколачивать гробы и гнать самогон на продажу. Конечно, не все эти люди мне нужны, пораженные деникинщиной головного мозга - уже пропащие особи, но кое-кому помочь вполне можно и даже нужно. Будем отбирать себе кандидатов.

В революцию и последовавшее за этой трагедией время Россия потеряла гигантское количество выдающихся людей — авиаконструктора Сикорского, изобретателя телевидения Зворыкина, генетика Тимофеева-Ресовского, будущего Нобелевского лауреата по экономике Василия Леонтьева.

Впрочем, потеря выдающихся умов — это еще не так страшно, Россия всегда была богата талантами. Страшнее, что уезжали миллионы простых людей, вследствие чего в СССР, государстве, на заре своего существования планировавшем приравнять смертную казнь к высылке за границу, слабоумные коммунистические власти, в конце концов, были вынуждены пойти на введение так называемых «выездных виз», то есть разрешений покинуть страну. Иначе страна могла вообще остаться без граждан… Господа большевики и здесь России щедро нагадили...

Вот мне и надо готовится к "большому исходу". Надо прощупывать возможности создания парагвайской общины. А это почитай задний двор США, там без их разрешения никто и не почешется. Значит, мне нужна американская фирма в качестве прикрытия.

За неделю до католического Рождества, через Францию, я двинулся в Штаты. Чтобы деньги не мотать, купил на нашу дружную компанию : я, учитель немецкого, семья инженера и Ефим, всем билеты на пароход в каюты второго класса. Лишняя копейка — она и миллиардерщику не помеха. В общем, я, конечно, догадывался, что второй класс 1918 года отличается от второго класса века двадцать первого, но не насколько же!

Одна каюта метров этак восьми, с двухъярусными койками на всех шестерых разнополых пассажиров, отсутствие иллюминатора и плохо работающая вентиляция. Ах да, ещё и непреходящая классика — сортир в конце коридора, постоянно занятый, засоренный и отчаянно воняющий — до рези в глазах! А плыть нам дней двадцать! И находиться в такой вот душегубке почти круглосуточно, особой радости мне, как миллионеру, не прибавляло.

Прогулки лимитированные, один раз в сутки ровно на час, по сигналу палубного матроса, — включая подъём на палубу и спуск, так что в действительности мы дышим свежим морским воздухом всего минут сорок пять, от силы сорок. Любоваться особо не чем, зимний океан - тёмный, серый, холодный и злобный. В другое время появляться на палубе нельзя, да и по трюму шастать запрещено. Сиди в каюте!

Оно и понятно — толкающийся по судну народ прибавит неразберихи и осложнит работу матросам. Да и народ среди пассажиров встречается всякий, чего уж там… Откровенных уголовников нет, но принцип тащить всё, что не приколочено гвоздями, в обитателей бедных кварталов вбивается с детства... Вентиляция справляется плохо, но душ на нашем "Титане" имеется, чем матросы гордятся не на шутку, да и пассажирам принимать его не возбраняется — аж по целому разу в неделю! А если сумеешь договориться, так и два!

Правда, питание совсем неплохое... Возможно потому, что большинство пассажиров жестоко страдало от морской болезни и нам больше доставалось.

Состояньице у меня приличное, но… хочется побольше, чего уж там. Вроде бы и немало имеется средств, а стоит купить дом, да автомобиль, да обзавестись хотя бы приходящей прислугой… и на жизнь останется не так уж и много. С учётом налогов, страховок, неизбежных в будущем детей и возможных проблем, хотелось бы приумножить капиталец. Тем более, что и возможность есть. Я мужчина не жадный и не жлоб, но чтобы жить так, как я привык в двадцать первом веке, нужно много денег. И они у меня будут.

С гражданством я успел оформиться за две недели. Чай, инвестору-миллионеру все двери открыты. Теперь я по паспорту мистер Джон Полак. Инженера Савельева я сумел засунуть за деньги и рекомендации на стажировки в две горнодобывающие компании. Как получил гражданство, то создал фирму и переписал туда свои акции в трастовое управление.

Так как П.П. Мещеряков со своим немецким (и французским) мне уже тут особо нужен не был, то я его оставил директором фирмы, наняв ему в помощь местного эмигранта из Германии с американским гражданством, а сам съездил на поезде в Новый Орлеан, в эту грязную дыру, что ничуть не лучше Порт-Морсби ( Папуа-Новая Гвинея), поговорить о сотрудничестве с американскими фирмами, работающими в Парагвае. Английский я немного знаю, даже документы читаю и составляю. Дороги и пароходные линии уже расчертили континент вдоль и поперек, так что прибыл на место я достаточно быстро.

Не могу ни передать свои грустные размышления в тот момент, когда я впервые в этом мире спускался по движущейся лестнице эскалатора на вокзале Пенсильвания в Нью-Йорке. Всем было в конце 19 века понятно, что быстро развивающиеся Россия и США - основные фавориты 20 века в борьбе за мировое первенство.

Начинали эти страны приблизительно с одинаковых стартовых позиций, даже Российская империя была немного впереди. Но честной конкуренции не получилось. Как там говорил основоположник Энгельс, дергая ножками в нетерпении: «У Европы только одна альтернатива: либо подчиниться варварскому игу славян, либо окончательно разрушить центр этой враждебной силы — Россию!» И вот в России, как на грех прошло сразу три революции подряд и что же? Она надолго выбыла из гонки!

Здесь, на вокзале, я не встретил несчастных мужичков с котомками и чайниками в очереди за билетом, как это было у нас, когда мы начинали строить в Советской России "фундамент социализма". Не было здесь голодной толпы тружеников земли, одетых в лохмотья, униженных страхом и нищетой, бегущих, Бог знает куда, от родной земли, как это было у нас в стране, когда "фундамент социализма" уже был успешно построен.

Я не нашел здесь уже привычного зала ожидания третьего класса, для черни, со смердящим запахом разложения, со спящими вповалку на холодном каменном полу едва одетыми людьми, как это было у нас, когда мы вступали в "бесклассовое общество".

Странно и неловко было мне подойти к билетной кассе, где не надо выстраиваться в затылок, и чисто одетая девица, приветливо улыбаясь, поблагодарила меня за купленный билет. Я даже подумал тогда, что она надо мной смеется.

Никем не обруганный, без угрызения совести, без всяких связей и знакомств, я не протиснулся в вагон, как карманный вор, а свободно и с почетом был пропущен к своему мягкому креслу. Не надо было теснится в толпе, прижатой как сельди в банке, или же лезть под лавку на холодный пол. В вагоне никто из ярых сторонников построения социализма в одной стране, и тем более во многих странах, не ругался за лучшее место и никто не готовился с чайником в руках к эпической битве за кипяток.

Вот поезд прошел туннель, показал нам пригороды и предместья, и вырвался наконец из Нью-Йорка в провинцию, где меньше огней, ниже дома, тише жизнь, но во всем так же царил разумный порядок и разумный покой. Из окна вагона я еще не мог увидеть тогда жизни людей, населяющих эти, во всем схожие между собой, дома с безукоризненными постелями наверху и дремлющими гостиными внизу, с чистыми кухнями, напоминающими лабораторию ученого, с подвалами, заставленными аппаратами и машинами, которые охлаждают, нагревают, освещают каждый дом, как бы ни был он беден, и где за водой никто не бегает к колодцу.

Но я увидел тогда лишь только светящиеся города, прилегающие близко и тесно один к другому, от чего казалось, что повсюду горит земля, и благодаря этому свету сама земля становилась веселей, радостней; она говорила, что все живет!

Сюда не приезжают из города бригады бездельников на охоту за людьми, которые у нас всегда и всюду в чем-нибудь виноваты перед Советской властью. Только Донской оазис у нас еще напоминает чем-то эти порядки, но скоро и его захлестнет грязевой сель и все превратится в зловонное Советское болото.

Я все же вспоминал наши глухие дома, где уже с вечера плотно закрывают на засов наружные ставни, а ворота предусмотрительно одевают на железную цепь. Все здесь притаились, замерли и как будто ждут неизбежного несчастья. На безлюдной и всегда темной улице появляется, как призрак на экране, ночной сторож в тулупе, пропахшем псиной, и гонит от себя сон музыкой деревянной колотушки.

-- Чем живешь, старик? -- бывало, спросишь такого сторожа.

-- Подаянием...

-- А разве тебе жалованья не платят?

-- Я не ударник, чтобы жалованьем прожить... -- и, выпросив цыгарку, старик пойдет своей дорогой.

Привык я уже, бывая в прифронтовой полосе, дышать этим тяжелым запахом никогда не проветренных изб, и частенько вместе со всеми спать вповалку на голом земляном полу. Здесь же у пассажиров не было лаптей, они не сморкаются на пол и своими манерами никто ничем не отличается от остальных. Никто не пристает ко мне с разговором по душам, когда все вокруг умирают от голодной смерти в страшных муках, катаясь по полу и призывая на помощь Бога:

-- Что мне прикажет партия и правительство, то я и делаю. Разве я для себя требую от вас сдавать по плану хлеб, мясо, молоко, яйца?.. Разве ко мне в амбар вывозят из вашего села зерно, или я на твоих трудоднях богатею? Молока твоего я не пью, яиц даже в большие праздники не ем, а хлеб кушаю по норме. Чего же ты на меня косо смотришь, точно я кровопийца, или жену у тебя украл?

Советская власть быстро устроит для всех одинаковую батрацкую жизнь, непосильные нормы и голодный паек, каким кормят одних лишь арестантов, направляя выживать людей к заводским воротам, как к неизбежному злу.

Прибыли мы на место очень быстро. Разместился я в Старом квартале, названном так в честь множества старинных живописных домов в французском стиле, в отеле "Ангел." Там же в перерывах между коктейлями с видом на Канал-Стрит предполагалось и вести переговоры о сотрудничестве с местными компаниями. Сразу начались переговоры. Самому в Парагвай пока мне ехать некогда, да и паразитов там сейчас завести легче легкого, но партнерские отношения уже можно организовать.

Меня интересует земля в тех краях, можно для скотоводства, но недорого. Так сказать, забросил удочки. Американский юг был сейчас очень колоритен. В Новом Орлеане я вдоволь насмотрелся на негров, причем из тех, кто больше походил не просто на представителей африканской расы человечества, а на недостающее его звено. Ещё недавно таких особей показывали в цирках, выдавая за помесь человека и обезьяны. Забавно...

Кругом мусор, грязь, повсюду зазывалы, проходимцы и бандиты, а винные лавки и публичные дома открыты днем и ночью. В один из вечеров я посетил представление, которое ныне зовут бурлеском, в самого низкого пошиба мюзик-холле в нереспектабельном районе: опилки на полу, большая барная стойка вдоль одной стены шумного зала, оркестровая яма и галерея, под завязку набитая развязными молодчиками и их крикливо разодетыми спутницами. Воздух был мутным от дыма, как и шоу-программа.

Но в целом представление получилось первый сорт: комики в длинных плащах и с красными носами весело распевали похабные куплеты, а потаскухи с жирными бедрами трясли своими пышными прелестями перед оркестром. Пока главный клоун без устали выдавал очередную из шуточек, способных смутить пьяного матроса, тут разыгрывались «живые картины» («Сцены из жизни султанского сераля» и «Мечты африканской девушки-рабыни о невинности»). Правда, все это весьма познавательно, но не продуктивно. Надо было заниматься делом, и я спешно вернулся в Нью-Йорк.

Попав в Нью-Йорк, пусть даже и образца тысяча девятьсот девятнадцатого года ( а он наступил еще во время моего плавания через Атлантику), я будто попал в привычный, насквозь знакомый мир. Метро, светящаяся реклама, автомобили, трамваи, многолюдство - все это уже есть. Светящаяся реклама на улицах Нью-Йорка , яркая, бросающаяся в глаза, слепящая — так она выглядит на центральных улицах. И пусть до нормативов двадцать первого века ей еще далеко, но… это уже что-то.

Хотя Нью-Йорк меня не принял. Американская элита, составляющая закрытую касту, подчеркнуто сторонилась чужаков, особенно недавних эмигрантов. Их за людей и не считают! Но такое отношение вполне понятно. Как бы чувствовали себя вы, если встретили бы какого-нибудь короля Людоедских островов, расхаживавшего нагишом по своим владениям в Южных морях, а лет двадцать спустя натолкнувшись бы на него где-нибудь в «Савое», щеголяющего в смокинге и обращающегося к вам на смеси ломаного английского? Вот то-то и оно. А пуританское общество Новой Англии имеет репутацию самого избранного.

Посетил я тут парочку официальных приемов. Ниггеры-лакеи снуют с подносами, к потолку взлетают пробки, дамы прыскает со смеху, молодые кавалеры, сияющие, как медный грош, но одновременно выглядящие так, будто плюхнулись в реку и затем дали фраку высохнуть прямо на теле. Играм и шарадам не было конца, так же как пению под пианино. Но все общаются своим кругом, а ты лишь стоишь, как неприкаянный и все смотрят на тебя так, будто подозревают в намерении стащить что-то из столового серебра...

Я быстро понял, что мои планы завести знакомства с Кулиджем или Ф. Рузвельтом - дело дохлое. Я только и слышал здесь от скользких политиканов и обчитавшихся Библией лицемеров из Вашингтона, да еще добродетельных старушек, образующих фонды в защиту детей, что все международные договоры это чепуха. Так как развязные американские парни никаких государственных границ не соблюдают, и это обстоятельство действует на них как выпивка на пьяницу, то кому-то придется заплатить за такую политику, рано или поздно.

Любая свора политиков – это клиенты восьмого круга ада, но американский вид хуже всех, потому как они воспринимают все всерьез и упорно верят в свою значимость. Масоны, рыцари ордена ватерклозета. Больно наглые ребята, а уж амбиции у них… Что поделать — темные люди, дикари! Стать здесь, в этой грязной политической камарилье, своим, это труд на долгие десятилетия. К тому же, рассиживаться, изучать рынок, все эти оценки, опционы, ипотеки, эмиссии и гранты, заниматься биржевыми спекуляциями спокойно мне не дали.