Жаркое лето и зима 1918

Глава 14

Еще часа два мы упорно отстреливались. Похоже было, что патроны закончатся у нас намного быстрее, чем наступит спасительная темнота. А красных уже было вокруг не меньше полутора сотен, что на наш неполный десяток было более чем достаточно. Становилось совсем тоскливо. Что же, мы либо устоим, либо умрем. Других вариантов нет. Держимся столько, сколько сможем. Если погибнем, заберем с собой столько этих ублюдков, сколько получится. Вокруг творится настоящий ад: кольцо воинов, сполохи выстрелов, периметр обороны сжимался, обе стороны бились с непревзойденной отвагой. Пули цокали и пели теперь всюду, но никто не обращал на эти свинцовые сквозняки никакого внимания.

Пару раз красноармейцы, ползком подобравшись к нашим позициям и накопившись в тылу, поднимались в яростную атаку. Плотная масса людей, что бросались вперед с змеиным проворством, искаженные яростью и бешенством лица, белые и красные; все завертелось вокруг, повсюду кипела рукопашная.

Я механически давил на спусковой крючок «Маузера», каждый миг ожидая агонии смертельного удара. Враги валились на землю как подкошенные, но их было много. Пули со свистом проносились мимо меня, и приходилось лишь удивляться, как я до сих пор еще оставался жив. Скорее всего именно эти буденовцы были самыми большими мазилами в России. В отражение этого бешеного натиска особенно отличился мой личный водитель - Ефим Соколов.

Мне с ним оба раза пришлось отражать атаку: силища у него лошадиная, и вы бы посмотрели, что он делает... Штык быстрой молнией летел в брюхо противников, выплескивая разившие кислятиной кишки глупцов на землю. Всякие виды мне приходилось видывать, но как Ефим орудует штыком и прикладом, знаете ли - это страшно! Бывалый парень, сразу видно. Все превратилось в зловещую мешанину тел, как большая свалка в регби – только вместо спортивных кличей раздавались крики ярости, блестели вспышки выстрелов и сталь.

Единственная надежда в гуще битвы была на наш пулемет, державший основную массу будёновцев в отдалении, но патроны к нему уходили просто с фантастической скоростью. Время текло медленно – так часто бывает в ужасные моменты, когда все движется будто в замедленном ритме, а все мельчайшие детали кажутся выпуклыми и четкими. Даже выстрелы доносились будто издалека. Неумолимая Смерть уже распростерла над нами свои крылья.

И вот когда уже казалась что никакой надежды нет (бой шел без пощады), почти все было уже кончено, как вдалеке грянуло дружное: " ура!" Это шла казачья лава!

— Наши! — завопила Ефим. — Наши!

Вовремя! Нет больше сил, и баста! Буденовцев как ветром сдуло! Атака казачьей кавалерии – зрелище не для слабонервных. Вокруг меня израненные, шатающиеся фигуры, покрытые кровью и пылью. Воздух отравляла пороховая гарь и запах свежей крови. А вонь дерьма и крови хорошо мне знакома. Вскоре я, оглохший напрочь, слишком измотанный, чтобы держаться на ногах, но не выпустивший из рук оружия, увидел среди подошедших с подмогой спасителей-казаков улыбающеюся физиономию есаула Уварова, в глазах которого сквозило озорное веселье .

Он все же сумел выполнить мой приказ и обеспечить нам эвакуацию! Слезокапство не в моих привычках, но теперь я искренне делал вид, что доволен! Обошлось, на этот раз смерть мимо меня прошла, только холодком от нее потянуло...

Это была лихая сотня казаков-гундоровцев! Тут никак нельзя не отметить блестящую боевую работу прославленного Гундоровского Георгиевского полка и его храброго командира генерала Гусельщикова. В историю борьбы Донского казачества с большевиками, этот замечательный полк вписал множество небывало красочных страниц. Я глубоко верю, что придет время, когда деяния Гундоровского полка оживут в памяти будущих поколений, как пример безграничной отваги и геройства, быстроты, натиска и беспредельной любви к Родине.

Большевики при встрече с Гундоровцами испытывали какой-то мистический и в то же время панический страх. Услыхав имя -- Гундоровцы, красные, твердо уверенные в непобедимости этого полка, нередко сразу сдавались без боя, даже не помышляя о сопротивлении.

Щеголевато одинаково одетые, богато снабженные за счет всего отбитого у большевиков, сплоченные воедино лозунгом -- один за всех и все за одного, почти все георгиевские кавалеры за германскую войну, считай эти служивые поголовно потомственные дворяне, так как полученные награды дают такое право, все рослые, здоровые -- молодец к молодцу, Гундоровцы никогда не знали поражений.

Слава о них гремела по всему Донскому фронту, вселяя в красных страх и ужас. Большевики еще 17 апреля решили снести мятежную станицу с лица земли, взяв ее штурмом, но ничего у них не вышло! Где Гундоровцы, там всегда успех, всегда победа, масса пленных, огромные трофеи. Пополнений от штаба этот полк никогда не искал. Его родная станица непосредственно слала таковые.

Служить в Гундоровском полку считалось огромной честью. Раненые, не успев еще оправиться, уже спешили вернуться в полк. Видеть Гундоровцев в тылу можно было очень редко. Они не любили тыла. В общем, этот полк был особенный, особенной была и его организация: 1 500--2 000 штыков, 300--400 шашек и полковая батарея, все в образцовом порядке и прекрасном виде.

В наиболее опасных местах, в наиболее критические моменты, Гундоровцы всегда выручали. Пройдут десятки, сотни лет и память о Гундоровцах оживет. Она ярко воскреснет в легендах, которые из уст в уста будут катиться по берегам Тихого Дона и по широким привольным Донским степям.

Переговорив с сотником, я поручил ему быструю эвакуацию нашего груза в казачий тыл, а сам попросил дать мне коня и проводников до Калача. Чудесное спасение пробудило скрытые резервы моего организма! Остаток вечера, всю ночь и все следующее утро, я без сна и отдыха провел в седле. В полночь мы миновали какое-то полусожженное село, маячившее церковью с разбитым куполом.

Стояли сумерки, на небе начинали высыпать звезды, дул холодный ветер. Усталых лошадей мы меняли по пути. На морально-волевых, но я добрался до Калача. Только в полдень, связавшись по телеграфу с представителем германского командования в Ростове, выполнявшего при нас роль посла фон Кохенхаузеном, майором генерального штаба, и обеспечив для моего ценного груза " зеленую улицу," я, успокоившись, отрубился и уснул, как убитый, не раздеваясь. Так и до общего истощения организма недалеко!

Проснулся я на следующий день 5 октября довольно поздно, часам к 12. Первым делом я уточнил за свой груз. Почти "курьерский поезд" должен был прибыть ближе к вечеру на ж/д станцию Донская в городе Калач в 16-00, а коменданту города было приказано послать навстречу моему ценному грузу автомобиль и как можно быстрее доставить его в город. В общем, можно было надеяться, что вечером я, мой груз и моя команда уедем в Ростов. Успокоившись, я принялся за мелкие дела, побрился, подогрев предварительно воду на дровяной печи, позавтракал ( на великолепной саксонской тарелке мне подали довольно жидкую пшенную кашу, политую подсолнечным маслом), сходил в баню и сменил белье. Это у меня заняло часа два с небольшим. Затем я прогулялся по городку. Здесь, на севере, небеса уже во всю дышали холодом.

Окунулся я в ближайшей к фронту тыл и ужаснулся увиденному. Дон изнемогал. По сравнению с нашим бедственным положением героическая работа в тылу женщин и детей во время Великой Отечественной Войны, казалась отсюда просто веселым пикником. По крайней мере, позже, если дети и подростки и работали в тылу, но рядом с домом, а массовый тыловой выезд их за границу не применялся. Здесь же, судите сами...

Казаки провели тотальную мобилизацию всего мужского населения. Иногороднее крестьянство нам, мягко сказать, совсем не помогало, если уж не говорить, что вредило. Крестьяне Области, призванные в армию, явно проявили свое отрицательное отношение к казачьей борьбе с большевиками. Случаи массового дезертирства с уносом оружия и злостная агитация, вынудили Донское командование заменить им службу военным налогом и назначением на принудительные тяжелые работы.

А вот казачество поголовно вело народную, священную войну с большевизмом. В ряды донских воинов становились стар и млад, и дети, едва начиная ходить, уже активно привлекались для работ по хозяйству. В армии потери (особенно в офицерском составе) были очень велики. Храбрость была ценным ресурсом. Нередко полками уже командовали подъесаулы и даже сотники. Боевой успех казачества покупался исключительно ценой искусных маневров. Обширность фронта и отсутствие железных дорог вынуждали переброску наших частей почти всегда совершать походом, делая большие переходы и иной раз, для выигрыша времени, форсируя их.

И зачастую, в жестокий ливень, в грязь ( а потом и в мороз и холодную вьюгу), в легких шинелишках, в дырявых сапогах и плохих шапчонках, по колено в грязи ( в снегу), иногда и без горячей пищи, шли донцы форсированным маршем по 35--55 км и, не отдохнув, прямо с похода, вступали в бой с превосходящими силами противника. И только казачья отвага да лихость -- давали нам победу.

Необходимость прикрыть на огромном фронте от вторжения красных орд все казачьи станицы -- исключала возможность, хотя бы на короткий срок отводить наши части в тыл и давать им вполне заслуженный и требуемый условиями сохранения здоровья, отдых. Все были вынуждены оставаться в боевой линии и терпеть постоянные лишения и невзгоды. Иногда у нас в рядах массово воевали даже безногие калеки и однорукие инвалиды.

Силы надрывались, люди бесконечно уставали, конский состав совершенно истрепался. Лошади ужасно отощали, копыта у них растрескались и животные совсем обессилили. «Походной рысью - все тише музыка подков, кавалерийских погибших без вести полков. Труба горниста нас отпоет за всех живых… В небесных списках нет ни своих и не чужих». На почве переутомления, начали свирепствовать эпидемические заболевания, тот же тиф или испанка. Наша армия с каждым днем таяла. Не хватало поездов и подвод, чтобы увозить с фронта раненых и больных и имелись случаи замерзания их в пути.

Борьба приобрела страшно суровый характер, тяготы войны стали невыносимо тяжелыми. Этим переутомлением воспользовались большевики и вновь усилили свою вредную агитацию, которая особенно сильна была здесь, в Воронежской губернии. Местные зачастую смотрели на нас как на природных врагов. Вернее сказать, здесь все были злобными врагами Дона.

По железным дорогам царили большевики, и у нас была огромная нужда в подвижном составе и вагонах. А разгружать имеющиеся вагоны и дальше развозить продукты и боеприпасы было некому и нечем. Не было автомобилей, а главное - людей. С людьми было особенно трудно, везде для тыловых работ для армии у нас привлекали детей 10-15 лет. Я смотрел на казачьи транспорты, ожидавшие поезда на этой захолустной станции и не понимал, как мы еще до сих пор воюем. Войско ушло сражаться в другой край, на чужбину, а вместе с ним сюда перебросили помогать ему малолетних детей.

Трогательную картину представляли собой в осеннее время эти казачьи транспорты, доставлявшие на позицию снаряды, колючую проволоку, хлеб и мясо. С оврага в овраг, с балки в балку по безграничной степи, по широкому военному шляху в сумраке короткого осеннего дня тянулись длинные обозы. Утомились лохматые лошаденки и везут тихо, упорно, точно понимая всю важность того, что они делают. Не слышно криков понукания и не хлещут бичи над ними. Некому понукать. За подводами идут девочки и мальчики -- подростки двенадцати, пятнадцати лет.

Матери и старшие сестры остались дома, заправлять хозяйством. Там без конца работы. Урожай большой, а убирать его некому. Без всякой мобилизации труда, все кто могли как один поднялись на тяжелую работу. Женщины принялись жать, возить снопы, молотить, молоть, печь хлеб для своих кормильцев, которые все поголовно ушли на фронт. Тут вдобавок семьи захватила еще и подводная повинность. Фронт ушел далеко от войска, нам потребовались транспорты...

Впереди зима, скоро ударят морозы... Как в зимнюю стужу эти дети будут возить клетки со снарядами, ящики с патронами, -- без конвоя, без защиты, в чужом враждебном краю? Их же не пощадят! По глухой степи тянулись эти грозные транспорты и детские голоса звонко перекликались над ними.

С фронта обозы тоже не идут порожняком. Везут они страшную добычу... Добычу смерти ... Везли раненых и тела убитых, чтобы похоронить их на родном погосте. Вижу очередное хмурое маленькое личико, насупившиеся юные брови, низко надвинутую барашковую шапчонку на самые глаза. Мерно шагает казачок с ноготок за скорбной телегой, на которых длинно вытянулись чьи-то тела, накрытые рогожками и грубой материей. Иногда любопытный ветер порывами приподнимает холст, и мне почудились под ним, чья-то вьющаяся мелкими завитками седая борода и рядом черные кудри казачьи.

-- Кого везешь-то, хлопчик? - поинтересовался я у мальца.

-- Да вот деда, да батьку ... Обоих вчера снарядом убило ... -- и помолчав немного, он гордо добавил:

-- На штурм они рядом шли. Ихних много побили. Наши то, слышь, броневик ихний отбили, да пушек не то шесть, не то восемь забрали. . . Две тяжелых... С лошадьми, со всем ... А вот батьку, да деда убило."

На фронте в казачьих полках стояли люди от 17 до 52 лет, но были охотники и старше. Шел на войну казак с сыном, а с ними увязывался и дед.

"Все же Вам помогать буду -- вы в бой пойдете, а я вам кашу сварю. Так-то".

И стоял дед у каши, но когда услышал, что наша взяла, что на "ура" казаки в атаку пошли, и его раззадорило. Позабыл и про кашу и пошел бить красных...

Таково было Всевеликое Войско Донское ( уничтоженное большевиками), одинокое в своей великой борьбе, но сильное своим глубоким патриотизмом и национальным чувством. "Да, были люди в наше время, не то что нынешнее племя..."

Каковы бы не были мои грустные мысли, но тут я ничего поделать не мог. Приходилось сосредотачиваться на том, что еще оставалось в моих силах...

Поезд, влекомый паровозом серии "Щ" в просторечье именуемый "щукой", почти не опоздал, мой груз и часть моих людей Уваров, Джа-Батыр и Ефим прибыли на три часа позже и в девять часов вечера мы двинулись прямиком в Ростов-на-Дону, куда прибыли через два дня, утром 8 октября.

Почти полдня мы потратили на передачу моего драгоценного груза, и вот наконец ближе к вечеру курьерский поезд повез мою платину через Киев на Берлин. Туда он прибыл через четыре дня и задыхающаяся, умирающая Германия сделала судорожный вдох. Будет ли жить больной, или все же мое лекарство уже опоздало, естественно, я не знал.

Но пока у меня были другие дела. Мое отсутствие вначале все встретили с буйным восторгом. Теплое место в штабе сразу было занято, со всеми отсюда вытекающими последствиями. Мой сменщик все валил на меня, а когда я пропал в Царицыне, то некоторые поспешили обвинить меня даже в дезертирстве. Но время шло... Успехи после моего отъезда были мизерные. Царицын снова отдали красным, на севере правда немного продвинулись, но оттого мы стали первоочередной проблемой для Советской власти со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Из мобилизованной большевиками двухмиллионной армии, лучшая и большая часть снова собиралась обрушится на нас. Сам Троцкий готовил план очередного наступления. Как его отразить небольшими наличными силами Атаман Краснов и его помощники теперь ломали голову. Вспоминали про меня, так как когда-то подобные вещи были исключительно моими проблемами. А тут и я нашелся.

И не просто нашелся, но и немцы весьма меня хвалили и рекомендовали. Правда, за что именно, упорно не говорили. А от хороших отношений с немцами теперь зависело очень многое. Почти все оружие и боеприпасы поставляли они. Поэтому каждая пушка, каждая винтовка, каждый патрон, получали особенную ценность, особое значение, стали бесконечно дороги.

Кроме того, и я пока был привязан к месту. Германское правительство должно было провести экспертизу, проверить чистоту металла и определить сумму платежей мне. Где-то приблизительно выходило шесть миллионов долларов. Свою половину я хотел получить в швейцарских франках, на счет открытый для меня в банке Швейцарии. "Кредит Свис" подойдет...

Потом надо рассчитаться с Донским командованием, то есть открыть в Киеве фонд для закупок вооружения и боеприпасов с доверенностью на моего друга генерала Денисова. Война — занятие дорогостоящее. Далее, на Украине должны были закупить 150 кг золота, которые я обещал вернуть моим калмыкам. И еще немного сверху, чтобы рассчитаться с прочими людьми из моей экспедиции на Урал.

Кроме того, нужно было собрать своих людей для эмиграции, подготовить документы. Для меня и моего окружения немцы обещали довольно быстро оформить гражданство своих союзников болгар ( от предложенного украинского паспорта я шарахался, как черт от ладана). Что же, болгарские паспорта вполне подойдут, чтобы выехать в Швейцарию, а оттуда через Францию дальше.

Кстати, Болгария уже капитулировала после сентябрьского общего наступления союзников на западном и Южном фронте, но часть прогермански настроенных частей укрылась в соседней Турции, и бланки паспортов у них еще были. Хотя, конечно, при запросе новое Болгарское правительство может их не подтвердить.

Так время сейчас какое, хаос, кто эти запросы будет делать? Я точно не помнил, когда немцы проиграют Мировую войну, но тут уже осталось до конца года всего два с половиной месяца. А что явно не в декабре, это я точно помнил. А протянут ли «капустогрызы» с моей платиной кроме этого еще дополнительно месяц или два, я не знал, поэтому хотел выехать за границу через германский запад, чтобы не возится с варварской Персией и прочими туземцами.

Исходя из этих соображений, я должен был почти месяц провести в Ростове или в Новочеркасске. Как самый плохой вариант в Харькове. А тут Атаман Краснов внезапно вызвал меня и предложил опять занять старую должность начальника штаба. И кроме всего прочего, обещал, наконец, присвоить мне очередное звание генерала. Я подумал и согласился...

Беда идет. Беда неминучая. Казаки не обойдутся без меня! Сейчас на Дону из нормальных, знающих людей: Денисов, я, Фицхелауров, Мамонтов, Гусельщиков... Чтобы всех перечислить, вполне хватает пальцев одной руки. Кто-то должен попытаться эту беду остановить, пока Краснов не превратил несколько поражений в окончательный разгром.

Кроме того, мне удобно будет проворачивать свои дела, имея большую официальную должность. К тому же, часть своих людей я должен был отозвать с фронта и оформить им необходимые бумаги. Подготовить к выезду за границу. Но это все мелочи. Главное, что мне представилась великолепная возможность отразить начинающееся на севере большое наступление большевиков. Провести поединок умов с самим Троцким, чтобы определить, кто из нас умнее. Слишком хорошая возможность, чтобы ее упускать. Если это можно будет определить в такой шахматной партии, где у противника все фигуры на доске, а у тебя 3/4 всех фигур уже отдано в качестве форы.

Так что я опять активно взялся за дело, засучив рукава.