Верхние коридоры дворца были темны и холодны. Де Квинси зажег масляную лампу и понес ее перед собой. Шум снаружи нарастал. Доктор замер, когда матушка Гранди схватила его за рукав.
— Впереди что-то есть, — прошептала она.
Слабый свет плыл по направлению к ним, и вслед ему дул холодный ветер.
Дознаватель передал лампу старухе и вынул кинжал. Он пожалел, что не носит меча. Пальцы дрожали, сжимая рукоятку.
— Оставайтесь здесь, — начал доктор.
— Без храбрости, — предупредила старуха.
— О ней и речи нет, — пробормотал де Квинси, осторожно ступая вперед.
Большие окна в конце коридора были распахнуты настежь, открывая вид на великолепное зрелище. В открытом пространстве мелькнула тень. Послышался царапающий звук.
Де Квинси прыгнул вперед.
Он даже хотел крикнуть: «Игра окончена!» — но слова утекли из горла, не добравшись до рта.
Несколько удивленный, когда человек с ножом решительно выпрыгнул на него из тени, художник свалился со стула и кучей рухнул в угол вместе с мольбертом и красками. Он вытянул руки вверх, зажав в зубах длинную кисть.
— И кто ты? — спросил де Квинси, стараясь выглядеть уравновешенно.
— Гольгейн! — сказал человек, жуя кисть, потом выплюнул ее и полез в передний карман камзола.
— Без глупостей! — предупредил его доктор.
— Я — Гольбейн! Ганс Гольбейн! Всего лишь художник! У меня и разрешение есть… Смотрите! — Он показал де Квинси официальный медальон.
— О! — произнес де Квинси, рассматривая разрешение при свете лампы, которую матушка Гранди услужливо подняла повыше. — Похоже, все в порядке, — кивнул доктор, морщась.
— Я зарисовывал общий вид панорамы, прежде чем спуститься вниз и сделать парочку портретов. Надеюсь, вы не против?
— Нет-нет, — заверил его де Квинси.
— А что вы скажете об этом? — спросил Гольбейн, вставая и разворачивая перед ними холст. — Я как раз занимался лессировкой, когда вы прыгнули на меня.
— Неужели? Очень мило.
— Да, так и есть, — поддакнула матушка Гранди. — Очень мило.
— А вы… э-э-э… ничего подозрительного сегодня вечером не замечали? — спросил де Квинси, помогая художнику поставить мольберт на место.
— Что, например? — улыбнулся Гольбейн и махнул в сторону открытого окна на озаренную огнями сцену. — Что-то конкретно?
— Вы видели преподобного Джасперса из Церковной Гильдии? — спросила матушка Гранди.
Художник нахмурился.
— Сегодня я видел здесь каждого, кто является хоть кем-нибудь, — ответил он, собирая лоб в гармошку от раздумий. — Джасперс… Джасперс… Молодой такой, пухлые губы?
— Это он, — сказала матушка Гранди.
Гольбейн полез в рюкзак и достал толстый этюдник.
— Так, давайте посмотрим, — сказал он, перелистывая страницы. — Тут у нас лорд Горс, неплохо получился, если мне будет позволено выразиться. Ричард из Брукшотта. Нос мне удался, не думаете?
Де Квинси нетерпеливо кивнул, глядя на мелькающие карандашные зарисовки.
— Леди Мэри Ластермэн. Какая грудь, а?
— Прекрасная, — сказал доктор, желая, чтобы художник перелистнул дальше.
— Я бы многое отдал, чтобы нарисовать ее обнаженной, — тихо хихикнул Гольбейн.
— А вы остыть не хотите? — встряла матушка Гранди.
Де Квинси толкнул ее локтем.
— А вот и он. Джасперс. Ведь это он?
— Да! — воскликнул доктор, выхватывая из его рук этюдник.
— Я зарисовал его совсем недавно, буквально перед тем, как поднялся сюда. Он разговаривал вот с этими господами. Живая сценка получилась, не правда ли?
Де Квинси поднес рисунок ближе к свету:
— Лорд Сли… Регент де ла Вега… Герцог Солсбери.
— А у вашего гнусного преподобного неплохая компания, мистер де Квинси.
Тот кивнул и тяжело вздохнул.
— Они беседовали в стороне от всех за кухонным шатром, — объяснил Гольбейн. — Я их увидел и подумал, что неплохо бы сделать быстрый набросок. Понимаете, настоящий художник фиксирует неожиданные моменты, интимные детали. Любой может нарисовать вдохновляющие картинки позирующих членов двора, наблюдающих за фейерверком. Я же думаю, что подлинный дух события заключается именно вот в таких неформальных моментах.
Как ни схематичен был набросок Ганса Гольбейна, детали он ухватил сполна. Четыре совершенно непохожих друг на друга человека съежились около палатки, прячась в тенях. Говорил Сли, остальные слушали. У де Квинси неприятно заныло в желудке.
— Явно видимое волнение… Осторожность… Это же не художественное преувеличение, а? — спросил он.
Гольбейн, похоже, оскорбился.
— Разумеется, нет. Разумеется, нет, — ответил де Квинси сам себе, поспешно кивая.
Матушка Гранди наклонилась над этюдом и указала на какой-то предмет, висящий на шее священника:
— А это что?
— Мешочки. Три штуки. Маленькие, затягивающиеся шнурком, — объяснил художник. — У меня было мало времени, поэтому я не мог зарисовать их подробно. А что, это так важно?
Де Квинси посмотрел на старуху и тоже спросил:
— Это так важно?
— Колдун… любитель гоэтейи… он будет хранить талисманы именно в таких мешочках.
— Но так можно, например, и деньги хранить, — предположил доктор.
— Сразу в трех? Нет. Он не захочет, чтобы они касались его кожи, но держать их надо поближе к сердцу. Биение сердечной мышцы поддерживает в них магическую силу, — объяснила матушка Гранди.
— О боже мой! — произнес де Квинси, тяжело садясь на стул художника.
— Скажу прямо, все это звучит крайне увлекательно… — засверкал глазами Гольбейн, — увлекательнее рисования за любые деньги. Я могу вам как-нибудь помочь?
— Такая степень увлекательности придется вам не слишком-то по душе, — сказал ему де Квинси и перевел взгляд на матушку Гранди. В свете лампы она казалась настоящим скелетом. — Мы должны рассказать об этом Галлу.
— Нам нужно продолжать поиски. Нет времени возвращаться.
Де Квинси встал со словами:
— Мастер Гольбейн, как вы посмотрите на то, чтобы исполнить долг государственной важности? Поспешите в вестибюль Северного Коридора для Процессий и покажите этот рисунок лорду Галлу. Скажите, что вас послали мы.
— Будет сделано! — с готовностью откликнулся художник и тут же побежал по коридору в указанном направлении.
Де Квинси взглянул на старую леди и сильно встревожился, увидев, что она покачивается, прижав руку ко лбу.
— Матушка Гранди?
— Прошу прощения. Со мной только что как будто тепловой удар случился. А запах, ты его чувствуешь?
Де Квинси принюхался. Он ощутил холодную мокрую темноту, запах горящего дерева и готовящейся еды, которую жарили, похоже, на патоке.
— Началось, — сказала матушка Гранди. — Дьявол приступил к делу.
— Послушайте, — объявил Гольбейн, возвращаясь из мрака, — все двери заперты.
Первая иконка рассыпалась в пыль в его пальцах.
Джасперс отряхнул руки и вздохнул. Кровь билась в висках.
Позади него фанфары огласили ночь. Преподобный поднялся из-за укрытия каменной опоры и возвратился в темноте к шатру для особо важных гостей. Он проскользнул внутрь, отогнув полог, и придержал его для аристократа, решившего сходить в уборную. В огромной палатке плавал дым и разило пролитым вином. Джасперс сел на свое место рядом с Солсбери.
— Хорошо отлили? — спросил герцог, делая глоток вина.
— Вполне удовлетворительно, спасибо, — ответил преподобный.
Он смотрел, как трясутся руки толстяка, держащие кубок, и знал, как страстно желал Солсбери, чтобы Сли или де ла Вега остался с ним, но их присутствие было необходимо в Королевском павильоне.
Джасперс наклонился, взял кувшин со стола и наполнил бокал герцога.
— Я знаю, что не нравлюсь вам, Хокрэйк, но постарайтесь так не нервничать, иначе мы все окажемся покойниками.
Солсбери кивнул и взглянул на священника. В первый раз за все время знакомства они посмотрели друг другу в глаза.
— Вы пугаете меня, сэр, — признался герцог. — Скажу прямо. Мы в этом деле все заодно и все такое, но вы меня пугаете.
— А я и должен, — ответил Джасперс. — Я же самый опасный человек в Союзе, — засмеялся он, а потом сменил тон, чтобы успокоить собеседника. — Расслабьтесь. Как вы сами сказали, мы в этом деле заодно, и нам придется доверять друг другу, если это послужит на пользу дела. — Он поднял бокал и громко воскликнул: — За здравие ее величества!
Солсбери чокнулся дрожащим кубком с Джасперсом, а аристократы вокруг подхватили тост.
— Как там ваша маленькая игрушка? — тихо спросил герцог.
— Закрыла все двери во дворце, — ответил Джасперс. — Наши главные игроки заперты в ловушке на главной сцене. Еще несколько минут, и мы станем свидетелями кульминации нашего замысла.
Де Квинси снова подергал дверь.
— Ее можно выломать, — предложил Гольбейн.
— Можно, если хочешь сломать себе плечо, — сказала ему матушка Гранди. — Эти двери не заперты, они закрыты. Гоэтейей.
— И что это значит? — спросил доктор, прекрасно понимая, что это значит.
— Это значит, Невилл, что мы в ловушке, — констатировала старуха.
На покрытой коврами дорожке рядом с Королевским павильоном лорд Сли поздоровался с очередной группой сановников, а потом подошел к кардиналу Вулли, который стоял у ступенек, ведущих под большой тент, и с удовольствием разглядывал крышу шатра, расписанную летними облаками.
— Ваша светлость, — сказал Сли.
— Милорд.
Лорд передал Вулли запечатанный свиток, пояснив:
— Благодарственная речь. Канцлер попросил меня передать ее вам.
Кардинал кивнул и спрятал сверток во внутреннем кармане камзола.
— Прекрасная ночь. Королевский павильон выглядит просто великолепно. Этот золотой оттенок так пойдет цвету волос ее величества! Вы хорошо справились с работой, если не возражаете против моей похвалы, — улыбнулся лорд Сли.
— Спасибо, — ответил Вулли. — Надеюсь, церемония пройдет без происшествий.
Сли опять улыбнулся.
— Не сомневаюсь, — сказал он и ушел.
Ему понадобилось пройти десять ярдов и нырнуть под навес актерского шатра, где его ждал де Тонгфор.
— Все в порядке, мой господин.
— Катон получил стрелу?
— Так точно, и преподобный уже на месте. Вы передали сверток этому дураку-кардиналу?
— Тише, идиот! — зашипел Сли. — Да, передал. Теперь жди и будь наготове. С Катоном вопрос решен?
— Я дал ему освященную стрелу. Он ничего не подозревает. Сказал ему, что она прямо из колчана королевы и та оценит, если ее используют во время представления. Он взял ее с большой радостью, — сказал де Тонгфор.
— А яд?
— Аккуратно нанес на острие.
Сли взял полупустую бутылочку с ядом у помощника и спрятал ее под плащом.
— А где де ла Вега? Ты его не видел?
Де Тонгфор кивнул и ответил:
— Он встретил слугу, который разыскивал Вулли, а потому отправился во дворец.
Сли взглянул на мрачный, маячащий во тьме Ричмонд.
— Я… — начал он, но тут грянули фанфары.
— А вот и ее величество, — сказал де Тонгфор.
Кавалькада выплыла из дворца, подобно пылающей реке. Пажи, трубачи, гобоисты, носильщики опахал, отряд солдат в сверкающих доспехах, знаменосцы, высоко несущие английского льва, испанские мечи, королевский герб с фениксом и пеликаном, сложную эмблему Союза и практически каждый второстепенный флаг Содружества. Посредине всего этого триумфального шествия находилась сама королева, ослепительная и прекрасная.
На сады пала тишина, прерываемая только криком фанфар. Река текла, ярко сверкая, в павильон, и три тысячи людей склонились как один.
Заняв свое место, Глориана заговорила.
Из шатра музыкантов Седарн не видел и не слышал ее величество. Он ждал. Маэстро Куперин взял палочку и объявил:
— Королевский Залют, s'il vous plait![42]
«Вот то-то и оно», — подумал Луи Седарн.
Дворцовая крипта пахла сыростью и дождевой водой. Агнью где-то разыскал лампу и зажег ее.
— Откуда ты узнал о тайном ходе? — спросил Аптил Дрю Блюэтта, его голос эхом отразился от каменного свода.
— Старые времена, старые дела, — ответил тот, ведя их по коридору, с потолка которого капала вода. — Шпионы всегда попадали во дворец для тайных аудиенций нетривиальными способами. Я не в первый раз бегаю по этим крысиным норам.
— Дверь сюда впечатляет, — поделился Агнью. — Она настолько сливается со стеной, что снаружи ее совсем не видно.
— Когда шпионы строят секретный туннель, мистер Агнью, они делают это на совесть.
Аптил остановился, подняв ухо к холодному, поросшему плесенью потолку:
— Я слышу фанфары.
— Это просто ветер, — проворчал Дрю.
— Нет, это фанфары. Там наверху все идет полным ходом.
— Тогда у нас совсем нет времени.
Шпион остановился.
— Что такое? — спросил Агнью.
Дрю закряхтел, а потом раздраженно объяснил:
— Дверь застряла и не открывается, как будто ее заперли. А это невозможно. Мой ключ должен подойти.
— Дай мне попробовать, — предложил Аптил.
Позади них что-то тяжелое шлепнулось на мокрый каменный пол.
— Кхм-кхм! — закашлялся Агнью. — Джентльмены!
Дрю и Аптил повернулись от заклинившей двери и увидели массивную тень, маячившую позади них.
Уравнитель О'Бау медленно вынул меч длиной с полторы руки из-за пояса и поздоровался:
— Привет. Так приятно привлечь ваше влияние! — После чего непринужденно добавил: — Кстати, вы сейчас все помрете.
Дверь в холл широко распахнулась, вошел де ла Вега и аккуратно прикрыл ее за собой.
— Лорд-регент, — поприветствовал его капитан, сидя у камина. — Значит, у вас есть ключ?
— Я вас не понимаю, лорд Галл, — насторожился испанец.
— Я проверял эту дверь несколько раз, и она была заперта, — пояснил тот, пожимая плечами. — Потому я и предположил, что у вас есть ключ, коли вы так легко вошли сюда.
— Так и есть, — кивнул де ла Вега, проходя в комнату. Он встал рядом с Галлом, грея руки у огня. — Холодно сегодня вечером, не правда ли?
— Мертвецки холодно, — радостно заявил капитан.
— Эти странные английские выражения… — заметил регент с улыбкой и шутливо погрозил собеседнику пальцем. Он подошел к столику с напитками и налил два бокала крепкого вина. — Один для вас, милорд?
— Спасибо, сэр, — поблагодарил капитан, не двинувшись с места.
Де ла Вега взял два наполненных до краев кубка и вернулся к камину.
— Прискорбно, что у нас с вами не было времени познакомиться поближе, лорд Галл. Мы похожи, вы и я.
— Чем же?
— Мы — прирожденные воины, — сказал испанец, передавая один из бокалов Галлу. Никто не притронулся к вину. — В Лондоне вас считают лучшим фехтовальщиком Союза. А в Толедо то же самое говорят обо мне.
— Два прекрасных воина на службе ее величества лучше, чем один, — задумчиво произнес Галл.
— Именно, — согласился де ла Вега, рассматривая содержимое бокала. — Я повстречал слугу, которого вы послали к кардиналу Вулли. Он заявил, что вы считаете преподобного Джасперса опасностью для ее величества.
— Да. Надеюсь, вы отправили его прямиком к кардиналу.
Де ла Вега покачал головой и в упор взглянул на капитана.
— Что ж, лорд-регент, похоже, нам все-таки придется выяснить, кто из нас лучший фехтовальщик Союза, не так ли?
— Похоже на то, — ответил испанец, ставя бокал на стол. — Похоже на то.