Герои Аустерлица

Глава 8

Поужинав картофельным пюре с мясным гарниром и запив еду компотом, я почувствовал себя лучше. Головная боль опять отступила, оставшись лишь возле левого виска и справа на затылке, где под повязкой, которую мне сменил Степан, находилось выходное отверстие от пули. Там была зашитая, но еще не полностью зажившая рана, из которой до сих пор сочилась сукровица. И это место постоянно свербело. К тому же, мышцы на задней стороне шеи под самым основанием черепа, разорванные пулей и сшитые французским хирургом в натяг, создавали мне дополнительный дискомфорт, когда пытался поворачивать голову. А еще и густая темно-желтая мазь, подозрительно напоминающая по консистенции горчицу, которой мне обрабатывал рану Коротаев во время перевязки, жгла, словно и на самом деле была сделана на основе горчицы. Но, я постепенно привыкал жить с этими неприятными ощущениями.

Потом денщик с разрешения мельника организовал мне баню в отдельно стоящей деревянной постройке, напоминающей сарай. Ему помогал, а заодно и присматривал за нами, один из слуг мельника, старик по имени Вацлав. Вениками чехи в своей бане почему-то не пользовались, да и слишком горячий пар не разводили. Впрочем, я и без того не собирался пока сильно париться из-за слабости и этой своей не полностью зажившей раны на затылке, опасаясь нагноения. Но, выкупался я с помощью денщика все-таки неплохо.

Степан наполнил для меня вместо ванны большую деревянную бочку теплой водой, согретой в медном котле на печной плите до кипения и разбавленной до нужной температуры. Вацлав выдал нам кусок желто-серого мыла, похожего видом и запахом на хозяйственное. А когда я намылился, денщик поливал мне из деревянного ковша для ополаскивания. Вместо полотенец здесь использовались куски холстины, настолько грубой, что могли оцарапать кожу, если переусердствовать при вытирании, но, в целом, банная процедура удалась. И после нее я прекрасно заснул.

Почему-то мне в ту ночь очень подробно приснился эпизод из интимной жизни князя Андрея: он с женой Лизой занимался любовью на широкой старинной кровати под балдахином при свете трех свечей, которые горели на тумбочке возле постели, воткнутые в серебряный канделябр. И из этого сна я сделал удивительный вывод, что для любовных утех в начале XIX века уже использовалась не только миссионерская позиция. Во всяком случае, Лиза явно предпочитала разнообразие и даже скакала верхом! А когда проснулся, то, конечно, прекрасно понимал, что это, получается, я сам там с Лизой в постели кувыркался. Точнее, мое вот это самое тело кувыркалось, хотя меня в тот момент еще в нем не было.

Ощущения я испытывал весьма необычные. Словно бы посмотрел порнографический фильм, снятый от первого лица с полным погружением и со всеми ощущениями. И все-таки, не покидало чувство, что это не со мной происходило. И действительно, это же происходило с князем Андреем задолго до того момента, как я сделался им! Тем не менее, впервые после попадания в тело князя я обнаружил, что мое новое мужское естество, которое даже оказалось на вид более солидным, чем раньше, после тяжелого ранения и пребывания организма в коме, все-таки реагирует на подобные сценки, как полагается. А это означало, что я на верном пути к выздоровлению.

Утром выяснилось, что Степан Коротаев имел неплохие навыки цирюльника, уверенно побрив меня с помощью опасной бритвы и ни разу не порезав кожу. Еще и шить, как оказалось, солдат умел неплохо. Орудуя большой иголкой и толстой ниткой, Степан зашил мои разорванные по шву кожаные лосины от мундира вполне сносно, хотя и довольно грубо. Во всяком случае, носить эти форменные штаны после ремонта стало вполне возможно, если осторожно. Так что, благодаря моему денщику, я привел себя в относительный порядок, облачившись к полудню в остатки собственного мундира и подготовившись к предстоящему визиту пани Иржины.

Возбужденный своим сном про Лизу, я думал о том, что, тот князь Андрей, который присутствовал в этом теле до меня, свою жену, похоже, любил. И она его тоже любила, конечно, хотя бы в начале их совместной жизни. Впрочем, сохранившиеся воспоминания князя Волконского подсказывали мне, что какой-то особой возвышенной любви между Андреем и Лизой как раз и не было. Ни она, ни он, не чувствовали себя счастливыми в браке, будучи людьми совершенно разными. Похоже, что их поначалу связывали между собой только поверхностная симпатия, да родительское принуждение к этой женитьбе по вполне меркантильным соображениям, как это было принято в дворянских семействах, а уже потом их отношения укрепил совместный секс, поскольку оба были молодыми и здоровыми. Стерпится и слюбится, так обычно говорят о таких парах, начавших супружескую жизнь по воле родителей.

И они, действительно, стерпелись и слюбились. Хотя и разочаровались друг в друге довольно скоро, получше друг друга узнав. Как о человеке, тот прежний князь Андрей был о Лизе невысокого мнения, думая о жене, как об эгоистичной, тщеславной и туповатой особе. А к тому моменту, когда она забеременела, между ними никакой любви почти и не осталось. Но, я не мог любить Лизу даже так, как тот Андрей, исходя из чувства супружеского долга, поскольку вообще не выбирал ее себе в жены. Девушка была совсем не в моем вкусе. Даже после увиденного сна я воспринимал эту Лизу лишь как объект сексуального интереса, но не более того. Эмоционально эта женщина оставалась мне по-прежнему абсолютно чуждой. И что с этим делать, я пока не знал.

Рассуждая о своем сне и о предстоящих отношениях с княжеской женой, когда выберусь из плена и окажусь дома, я сидел в своей комнате на единственном стуле, придвинувшись вплотную к филенчатому окну и глядя на постройки мельницы. Как оказалось, мы со Степаном располагались в гостевом домике, а большой дом мельника, в котором старик жил с семьей, был сделан из камня и находился правее. Сразу за ним на берегу небольшой речки виднелась и сама мельница. А на противоположном речном берегу на фоне поля и леса за ним, поднимающегося по склону на ближайшую гору, торчали крыши деревенских домов. Берега соединялись деревянным мостом, поставленным поверху плотины. К середине декабря в Моравии пока не наблюдалось таких морозов, чтобы река могла замерзнуть. И потому сила воды, исправно поступающей по желобу, приводила в движение большое деревянное колесо точно так же, как и летом.

Сразу за мельницей речку перегораживала плотина, сделанная из бревен и камней, создавая небольшое водохранилище, запруду с водой, приподнятую над руслом реки на несколько метров, которая обеспечивала вполне достаточный постоянный водяной напор для того, чтобы колесо не останавливалось ни на секунду в своем вращении. Ось от мельничного колеса уходила через отверстие в стену каменного строения, напоминающего амбар, которое и было, собственно, мельницей, где каменные жернова, получая вращение через нехитрый передаточный механизм, сделанный из больших дубовых зубчатых колес, перетирали зерно в муку. Тупо наблюдая за мерным вращением водяного колеса, я не заметил, как пролетело время, и Степан, вбежав в комнату, радостно объявил, что пани Иржина подъехала на своей бричке к дому мельника. Я этого не видел, поскольку фасады мельничного хутора смотрели не в сторону реки, куда выходило единственное окошко моей комнаты, а в сторону дороги, которую мне из окна видно не было.

Когда Степан сказал мне, что Иржина — это дама среднего возраста, я сразу представил себе женщину за сорок. Но, я ошибся. Та голубоглазая блондинка, которая вошла в мою комнату, выглядела не больше, чем на тридцать. Просто здесь продолжительность жизни была значительно меньше, потому и средним возрастом человека считалось десятилетие между тридцатью и сорока. А после сорока по местным представлениям наступала старость. Но, многие не доживали и до этого возраста. Особенно военные и люди, вынужденные тяжело трудиться.

Ведь, хотя промышленная революция уже вовсю шагала по Европе, условия труда и жизни простых городских работяг и крестьян оставались ужасными, не сильно улучшившись за несколько веков, прошедших со времен окончания средневековья. Да и медицина с тех пор еще не успела достаточно развиться. Оттого, что не имелось ни антибиотиков, ни инсулина, ни других важных лекарств, таких привычных в моей прошлой жизни, многие взрослые умирали от самых распространенных заболеваний, а детская смертность и вовсе зашкаливала.

Правда, люди в массе своей были крепче и иммунитет имели получше, благодаря незагаженной экологии. Тем не менее, не только среди крестьян, но и среди дворян до глубокой старости доживали лишь единицы. Да и старел человек в здешних условиях гораздо быстрее. Особенно женщины, полностью лишенные чудес развитой парфюмерии, косметологии, стоматологии и пластической хирургии, отчего даже самые красивые из них к сорока годам вяли, подобно растениям без полива, превращаясь в старушек.

Я рассматривал пани Иржину с интересом, встав со стула при появлении женщины на пороге, когда Степан, вытянувшись в струну, принял меховое манто гостьи. Ее золотистые локоны, выбиваясь из-под шляпки, украшенной перьями, падали на плечи пушистыми волнами. А платье из черного бархата с белым кружевным воротником и с пышными складками на плечах, украшенное на груди довольно крупной золотой брошью в виде розы, усыпанной бриллиантами, и переходящее снизу по моде этого времени в очень объемную юбку, полностью скрывающую очертания нижней части фигуры, шло ей весьма неплохо. С порога она заговорила со мной по-французски, поздоровавшись и поинтересовавшись моим здоровьем. И голос ее звучал довольно приятно. Вот только я не знал, о чем говорить с ней. И тут она сама проговорила, оглядевшись вокруг своими голубенькими глазками:

— Я очень рада, что вы пришли в себя, князь. Но, я полагаю, что вы находитесь здесь в весьма неподобающих условиях, совершенно не подходящих для вашего скорейшего выздоровления. Крестьянский дом плохо подходит высокородному дворянину, вроде вас. Возможно, что ваша болезнь затянулась по причине недостаточного ухода за вами. И потому я хочу немедленно пригласить вас к себе. У меня в гостях вы сможете почувствовать себя в обществе равных. Я урожденная баронесса Краваржи, хотя от своего покойного мужа унаследовала всего лишь фамилию Шварценберг. Он тоже имел титул барона, но бедняга умер три года назад. И если вы переедете в мой замок Гельф, то надлежащее качество ухода за вами я обеспечу.

Блондинка явно лукавила. Никогда барон не равнялся князю. Князь все-таки стоял повыше в дворянской иерархии. Но, я сделал вид, что ни капли не уязвлен. Пусть женщина попиарится, раз уж ей так хочется. Впрочем, эти мысли вытекали из сохранившихся воспоминаний того прежнего Андрея о дворянских титулах. Мне же на такие условности и вовсе плевать. А предложение переехать в замок, разумеется, показалось мне весьма заманчивым. Там явно и еда получше, и слуги вышколенные, и отношение к русскому князю, пусть даже пленному, будет хорошим. Я в этом даже почему-то не сомневался.

Вот только я пока не знал, что пани Иржина запросит за свое гостеприимство. Ради чего она все это затеяла? Хорошо бы, если просто от скуки и ради знакомства с русским аристократом. Но, что-то внутри подсказывало мне, что, скорее всего, имеются у этой женщины какие-то свои тайные планы насчет меня. Возможно, она коварна. Безобидная внешность могла быть обманчива, а взгляд ее голубых глаз не казался мне восторженным взглядом глуповатой блондинки. Он был гордым и цепким, словно у хищной птицы, высматривающей добычу. Да и выражение ее хорошенького личика показалось каким-то лисьим. С баронессами в своей прошлой жизни общаться мне никогда не приходилось. А вдруг она прожженная интриганка? Нужно быть осторожным. Тем не менее, на ее предложение я согласился.