Герои Аустерлица

Глава 3

Телега равномерно покачивалась на скрипучих деревянных колесах. Но те несколько раненых, которых везли куда-то вместе со мной, лишь постанывали, лежа ничком, как и я, когда какое-нибудь из колес подпрыгивало на кочке или проваливалось в очередную дорожную рытвинку. Похоже, в эту повозку собрали только тяжелых. И куда нас везли, было непонятно. Но, я старался настраиваться на позитивный лад, успокаивая себя тем, что, когда выздоровею, то смогу в новом своем положении принести намного больше пользы Отечеству, чем раньше. Ведь возможности здешнего знатного князя, близкого к самому Кутузову, намного превосходят те, что имелись у меня, когда был простым лейтенантом в двадцать первом веке.

Да только пора уже мне распрощаться с той жизнью. Привыкать, конечно, буквально ко всему заново придется. Тут, понятное дело, совсем иные условия существования, гораздо более суровые. Нет ни электричества, ни авиации, ни даже железных дорог. Да и просто нормального транспорта пока нет, кроме гужевых повозок на суше, да парусного флота на воде. И, разумеется, никаких тебе компьютеров, смартфонов и прочей электроники. Но, зато натуральные продукты тут везде, да и экология не загаженная. Так что свои плюсы в окружающей обстановке тоже найти можно.

Вот только своих родителей, оставшихся, получается, в далеком будущем, мне очень жалко было. Не хотелось даже думать о том, что будет с ними, когда получат на сына похоронку. Впрочем, мой отец и сам человек военный, хоть и в отставке давно. И я надеялся, что он сумеет это принять и пережить. Он же сам готовил меня с раннего детства к военной карьере. А профессия военного опасная по определению. Маме труднее будет. Но и она видит смерть почти каждый день, поскольку старшая операционная медсестра. Да и младший брат Павлик у меня там остался. Так что вся родительская забота на него перейдет.

Хорошо еще, что ни жены, ни даже любимой девушки у меня в той реальности не осталось. Были, конечно, отношения с девушками, начиная со школы, только все поверхностные какие-то. Секс без обязательств, но и без любви. Не то я законченный эгоист, не то просто пока не встретил ту, которую смог бы полюбить. Но, как-то так уж получилось. И это сейчас к лучшему. Во всяком случае, глубокими чувствами я ни к кому не привязан. Так что нет никаких препятствий к тому, чтобы начинать новую жизнь в новом теле. А что тело не мое, так я убедился сразу, как только голову смог немного поворачивать, да пальцами шевелить. Не те они. Не было у меня таких длинных, тонких и холеных пальчиков никогда. Впрочем, не особенно и удивился. Аристократ же я теперь, все-таки!

Насколько я понимал, прежний Андрей Волконский был тем еще избалованным эгоистом, который никогда не работал физически. Вот и пальцы себе отрастил, как у пианиста. Теперь я очень жалел, что не прочитал знаменитую книгу графа Толстого. Но, к счастью, краткое содержание романа я все-таки помнил, да и кино смотрел. Хоть там и про Болконского говорилось, а не про Волконского, но параллели есть. Пусть и со смещением каким-то непонятным, но они просматриваются буквально во всем! Из обрывков воспоминаний это вполне очевидно. Вот, например, лучший друг Андрея тоже Пьер, как в книге. Только не Безухов, а Безруков, но какая, в сущности, разница? Внешне же похож этот полноватый увалень в очках с маленькими круглыми стеклышками на тот книжный образ! Нелинейное какое-то у меня попадание в искаженную книжную реальность…

Размышления мои снова прервались, поскольку телега остановилась возле немаленьких ворот, проделанных в каменной стене и освещенных светом факелов, вставленных в железные настенные подставки справа и слева от створок. Пока мы ехали, вечер уже приблизился к тому незаметному порогу, за которым плавно начинается ночь. И наш возница кричал кому-то в темноту, чтобы ворота поскорее открывали.

Наконец-то ворота открылись, и телега проехала во двор, где мои носилки сразу сгрузили. Только не наполеоновские гренадеры на этот раз понесли их, а какие-то другие люди, мужчины в гражданской одежде. Причем, говорили они между собой не на французском и не на русском, конечно. Местные жители, не иначе. Ведь Аустерлицкая битва проходила, насколько я помнил, где-то в Чехии, в окрестностях города Брно. Значит, на чешском местные говорят. Ничего, найдем с ними общий язык. Западные славяне все-таки.

Но больше, чем братья-славяне, меня заинтересовали запахи еды. Пахло жареным мясом, тушеными овощами, только что выпеченным хлебом и еще чем-то вкусным. И есть мне захотелось ужасно. Ведь принимал пищу в последний раз утром перед сражением. А наступление французских войск на Праценские высоты началось в девятом часу.

Это я уже вспомнил не своей памятью, а памятью моего предшественника в теле, погибшего в бою, с удовлетворением отметив, что остатки его памяти, похоже, все-таки постепенно сливаются с моей собственной. Причем, я обратил внимание, что здешние воспоминания делались ярче, словно проявляясь все четче с каждым часом, в то время, как мои собственные, наоборот, тускнели.

Еще я четко вспомнил, что до атаки на батарею, которую я возглавил, схватив знамя и кинувшись вперед, а потом получив пулю в голову, я находился рядом с Кутузовым при его ставке. И Кутузов злился, что наш император выбрал для битвы не его план, а план австрийцев. Ведь то было сражение трех монархов. Наполеон под Аустерлицем схлестнулся с союзной армией двух императоров: российского Александра и австрийского Франца.

Вообще-то, численное преимущество было на нашей стороне. Наполеону под Аустерлицем противостояли русская и австрийская армии с общим количеством личного состава в 85 тысяч человек. В то время, как у самого Наполеона имелось не более 75 тысяч бойцов. Просто он действовал гораздо решительнее и хитрее, угадав или же получив информацию от своих шпионов, что австрийские генералы, предложившие план битвы, захотят первым делом отрезать французов от дороги к Вене и еще от Дуная, а потом попытаются окружить или оттеснить к северу, к горам. А ради этого союзные войска совершат широкий обходной маневр левым флангом против правого крыла французской армии.

И Наполеон учел, что при таком маневрировании фронт армии союзников неминуемо растянется. Потому император Франции сконцентрировал свои войска по центру, напротив тех самых Праценских высот, создав у командования союзников ложную уверенность в возможности быстрого окружения французской армии, и одновременно приготовив стремительный удар по растянувшемуся противнику. В итоге получилось, что план Наполеона сработал, а союзные силы попали в ловушку своей собственной самоуверенности. Обидно, конечно, но ничего уже не поделаешь. Остается только смириться с этим позорным разгромом.

Впрочем, запахи еды отвлекали меня от мыслей о досадном поражении наших войск, заставляя живот урчать, что, наверное, было неприличным для князя. Ведь здесь же повсюду соблюдается чопорный этикет. А территория Чехии, то есть королевство Богемия, как подсказывали воспоминания прежнего князя Андрея, входит сейчас в состав Священной Римской империи. И этой самой империей формально руководит тот самый наш союзник по антинаполеоновской коалиции Франц II. Его полные имя и титул Франц Иосиф Карл Габсбург-Лотарингский император Священной Римской империи, император Австрии, король Богемии и Венгрии. Вот только владения эти Наполеон у Франца постепенно отбирает.

Между тем, меня внесли на носилках в дом с богатым интерьером. Картинами внутри все стены увешены, а потолки украшены лепниной. На полу хороший паркет. Длинные бархатные шторы бордового цвета на высоких окнах. На первом этаже довольно просторный зал с двумя солидными каминами в торцах, освещенный люстрами с множеством свечей. Кованые перила широкой парадной лестницы, ведущей на верхний этаж. Не совсем дворец, конечно, как те, что у прошлого князя Андрея в воспоминаниях засели, но не меньше, чем какого-то местного помещика особняк. Впрочем, понятно, почему нас сюда привезли. Здесь же устроен госпиталь! Не полевой, а, так сказать, стационарный. И в госпитале как раз раненым ужин раздают.

Ну и нас всех, новоприбывших, кто в сознании был, угощать пытались. Мне повезло, что мои носилки поставили в тепле напротив камина, приподняли тело, подсунув под спину большую подушку, и здешний лекарь, на этот раз безусый и моложавый, кормил меня из серебряной ложки бульоном. А я заново учился в этот момент глотать. Впрочем, бульон оказался вкусным, да и жрать хотелось чертовски, потому научился владеть своим новым ртом и глотательными мышцами достаточно быстро, лишь пару раз поначалу срыгнув, словно беспомощный младенец. Но, лекарь проявил удивительное терпение, вытерев тряпкой результаты моей конфузии.

В зале стоял гул от голосов, словно на рынке. Более легкие раненые ужинали в другом конце зала, сидя на лавках за длинным столом и разговаривая. А тяжелые лежали вокруг меня. И я обратил внимание, что здесь почти нет пленных, а, в основном, находятся на лечении офицеры французской армии. Мне же, как выяснилось, вместе с несколькими другими тяжело ранеными высокопоставленными русскими пленными, была оказана честь уже тем, что нас доставили сюда, где лечебным делом заведовал сам Доминик Ларрей, главный хирург армии Наполеона.

Съев целую миску бульона, я почувствовал себя немного получше. Вкус крови, который все это время ощущался во рту, пропал. Язык тоже начал слушаться, и я смог с его помощью провести инспекцию собственного рта, обнаружив, что зубы у меня все на месте и даже без всяких пломб. Болевые ощущения в голове локализовались. Теперь сильнее всего болела область левого виска, а также затылок, но почему-то справа. Левое ухо полностью заложило. И я почти перестал им слышать. Но правое пока слышало хорошо.

Вот только голову я по-прежнему мог поворачивать лишь самую малость, поскольку усилия отзывались резкой болью еще и в правой стороне шеи. А все мои попытки поднять руку, чтобы ощупать свои больные места, пока не приводили к результатам. Сил в руках хватало лишь на то, чтобы приподнимать их сантиметров на пять, да пошевеливать пальцами. Но я помнил, что несколько часов назад не мог даже этого, а теперь могу. Значит, не все так плохо. Выздоровление после ранения идет, пусть и медленно. Тут главное, чтобы инфекция в рану не попала и лихорадить не начало. А то ведь никаких антибиотиков здесь нет и в помине.

Вскоре после ужина врачи начали осмотр пациентов, лежащих в зале, который представлял собой нечто вроде импровизированного приемного покоя. Доминик Ларрей проводил обход вместе с помощниками, чтобы отсортировать раненых после предварительного осмотра. Оказавшись в тепле и подкрепившись бульоном, я начал проваливаться в сон, но меня растормошили, бесцеремонно содрав с головы повязку, пропитавшуюся кровью. Когда главный хирург и его помощники склонились над моей головой, осматривая рану, озабоченное выражение их лиц не сулило ничего хорошего.

— Пулевое ранение в голову сквозное. Входное отверстие под левым виском ближе к левому уху. Выходное отверстие под основанием черепа с правой стороны. Канал раны проходит наискось, — высказывал главный хирург свои наблюдения, его помощники кивали, а писарь, который тоже был с ними, тут же записывал диагноз на бумагу гусиным пером.

— Отнесите его в операционную, — приказал Ларрей санитарам по поводу меня, переместившись со всем своим консилиумом к следующему раненому.