Где я, там смерть

Глава 18

На следующий день все газеты пестрели громкими заголовками об убийстве известной в стране топ-модели и фотографиями изумительно прекрасной несчастной девушки. Как предполагала пресса, Даяна Спенсер пала жертвой собственной популярности и красоты, которой соблазнился какой-нибудь маньяк или просто подонок, и тому после надругательства не оставалось ничего другого, как убить знаменитую модель, которая, как известно, была любовницей свирепого Джека Рэндэла, дабы не отправится за решетку стараниями адвоката.

А еще через два дня пресса взорвалась новой сенсацией — убийца найден!

Арестован Рэй Мэтчисон.

Каким-то образом в прессу просочились пикантные подробности, сообщавшие, что обнаруженная в теле изнасилованной и убитой девушки сперма принадлежала подозреваемому. На одежде жертвы были так же его кровь и пара волос. К тому же тело было обнаружено всего в двух кварталах от его дома, и Рэй Мэтчисон был знаком с девушкой. В виновности арестованного не сомневались ни полиция, ни пресса, не смотря на то, что он своей вины не признавал. Оставалось только ждать, когда он получит по заслугам.

Все, что теперь интересовало прессу и ее аудиторию — это реакция на все это Джека Рэндэла, вмешается ли он в это дело, и если да, то чью сторону примет — деверя или своей убитой любовницы. Станет ли защищать брата своей жены или же наоборот, сделает все, чтобы ему влепили, как говорится, по самую катушку.

Джек Рэндэл пока хранил молчание и ничего не предпринимал, то ли раздумывая, то ли чего-то ожидая…

На этот раз, возможно, впервые в жизни Джеку нравилась то, о чем писала и сообщала пресса, и он получал от этого истинное удовольствие, забавляясь над происходящим, особенно над тем, что Рэя почему-то предписали ему в деверя. Пресса охотилась за ним, вооружившись микрофонами, подстерегая у дома и офиса, но он пока не давал никаких комментариев. Он действительно ждал. Но от того, чтобы навестить своего «деверя» в камере, не удержался. Слишком велико было искушение посмотреть на него в новой обстановке, в мире решеток и замков.

По взгляду Рэя ему стало ясно, что тот все понимал, и каким образом здесь оказался и кто над этим постарался, и вполне осознавал безнадежность своего положения. Держался молодцом, спокойно, хладнокровно и, к удивлению Джека, почему-то не набросился на него с кулаками, как он ожидал.

Рэй не задавал ему никаких вопросов и не просил о помощи. Они не сказали ни слова, но поняли друг друга, как никогда. Рэй признавал, что уничтожен, но сохранял достоинство, в очередной раз демонстрируя свое мужество. А Джек лишь подтвердил то, что он прав, не теша себя напрасными иллюзиями.

Рэй понимал его замысел, и Джек это знал, наслаждаясь тем, что тот, кто всегда жаждал разлучить его с Кэрол, станет мостиком, по которому она к нему вернется. Джек представлял себе, что сейчас чувствует Рэй, какая ярость его жжет, но он беспомощен.

Оба знали, что Кэрол вернется, что не оставит его в беде, и, забыв обо всем на свете, падет Джеку в ноги, умоляя спасти Рэя. Естественно, Джек его спасет и докажет его невиновность. Докажет, что Даяна была у него дома, и там они были близки по обоюдному согласию, оттуда и его волосок, который она зацепила. А кровь, например, могла пойти у него случайно носом, а девушка, оказывая ему помощь, могла посадить себе на одежду несколько пятнышек. Потом они, например, поссорились, и она ушла. В общем, неважно, как бы Джек развалил возведенную собственными руками стену, за которой он его замуровал, но наверняка он обдумал это заранее. Но даже если все будет именно так, и Рэй снова станет свободным, а обвинение будет с него снято, его дорожка к Кэрол навсегда будет отрезана, потому что он никогда не сможет доказать, что не спал с Даяной. Ни один, ни второй не сомневались в том, что связи с Даяной она Рэю не простит. Возможно, ей не было бы дела то того, если бы он переспал со всеми женщинами мира, но Даяна — это больная тема. Слишком больная, которая не оставляла ни одного шанса на то, что у Кэрол останется к Рэю хотя бы капля уважения. А правда была слишком невероятной, чтобы в нее можно было поверить. Джеку было смешно, когда он представлял, как Рэй рассказывает то, что произошло на самом деле и каким образом его, деликатно выражаясь, семя попало в тело убитой девушки. «Его подложил туда Джек, а я к ней не прикасался!». Подкидная улика, так сказать. И кровь, и волосы. Вот бы следователи повеселились, слушая его признания. Наверное, поэтому Рэй только молчал на допросах, отвечая всего на один вопрос — ты убил — нет, не я. И все. Больше ни слова.

Но Джеку не понравился взгляд, которым посмотрел на него напоследок Рэй. Хорошо знакомый упрямый вызывающий взгляд, который заставил Джека невольно насторожиться. Вскоре он понял, что скрывалось под этим взглядом.

Как и было задумано, Кэрол примчалась назад сразу же, как только узнала о случившемся.

Как и Рэй, она была уверена в том, что с Даяной расправился Джек, сразу убив трех зайцев — отомстив ей, расправившись с Рэем и в очередной раз сломав ее, Кэрол, вынудив вернуться и, скрепя сердце, закрыть глаза на все и просить за Рэя. Кэрол прекрасно это понимала, сердце ее болело от ненависти, но она ни на миг не допустила мысли, даже малейшей возможности, что Рэй сядет за убийство Даяны. Она готова была на все, чтобы этого не допустить.

Она с рыданиями стояла перед Джеком на коленях, понимая, что он один может этому помешать, как понимала, что нет никого, кроме нее, в чьих силах помешать ему уничтожить Рэя. Просила прощения, пообещала лечь в клинику и пройти необходимый курс лечения, а сама про себя думала о том, что никакие клиники не излечат ее от ненависти к Джеку.

Она горько и безутешно оплакивала Даяну, не смотря на свои обиды, вызывая своим искренним горем недоумение у Джека. Он смотрел на нее, как на ненормальную, когда она рыдала над ее гробом, и не смог удержаться, чтобы не спросить, как она может жалеть ту, что предала ее, ненавидела и причинила столько боли. Кэрол подняла на него заплаканные глаза и сказала каким-то чужим хриплым голосом слова, которые навсегда врезались в его память, хоть и вызвали в то мгновение у него лишь ухмылку своей надменной высокопарностью:

— Тому, у кого нет сердца, никогда этого не понять.

Ему совсем не нравилось то, что Кэрол считает его бессердечным. Он хотел вернуть ее любовь, а не зародить в ее сердце ненависть. И со всем своим блестящим талантом адвоката доказывал ей свою непричастность к смерти Даяны и к тому, что в этом обвиняют Рэя. Он поддерживал ее в том, что Рэй на такое просто не способен, да ему и незачем насиловать в переулках женщин, когда они все сами добровольно под него штабелями укладываются. Джек объяснил ей, что Дороти подтвердила (а Кэрол потом сама у нее спрашивала об этом), что Даяна к нему приходила, они вместе ужинали, а потом поднялись в комнату. Там Рэй и «наследил» всем, чем только можно было. Естественно, что эти следы не успели затереться, если, едва выйдя на улицу из его дома, Даяна подверглась нападению и была убита. Насильник мог из осторожности использовать презерватив, чтобы не оставлять следов, а может, изнасилования вообще не было. Поэтому и без него, Джека, все так удачно сложилось, что на Рэя взвалили это преступление. Но как бы Джек ни старался, какими бы вескими аргументами не давил на Кэрол, чтобы развеять ее сомнения, он чувствовал, что она не верит ему. Очень хочет верить, но не может. И свою непричастность к аресту Тимми он тоже пытался доказать, что не имеет к нему отношения, и даже добился, чтобы его отпустили на похороны сестры, но даже это ее не убедило. Нет, она делала вид, что верит, и очень старалась скрыть свою уверенность в том, что все эти несчастья только его рук дело. Старалась ради Рэя и Тимми, принося в жертву их свободе себя.

Только Джек не воспринимал это, как жертву, потому что был уверен в том, что она любит его и на самом деле не хочет жить без него. Все со временем уляжется, как он считал, он сможет убедить ее в том, что он не виноват ни в смерти Даяны, ни в обоих арестах, что это просто нелепое стечение обстоятельств, которое, как назло, его так скомпрометировало. Он был уверен, что все наладится между ними. Она подлечится, он освободит дорогих ее сердцу мужчин, она смягчится и снова станет нежной заботливой покорной женщиной. Даяны больше нет, и теперь ей легче будет простить ему измену.

Джек предложил Тимми свою помощь, сказав, что Даяна приезжала, чтобы попросить его об этом, и он хотел бы ее последнюю просьбу выполнить, дабы искупить хоть малую долю своей вины перед ней за то, что не оценил при жизни и причинил столько боли из-за своего эгоизма. Тим выслушал его недоверчиво, но от его защиты не отказался. Расспрашивал подробности об убийстве сестры. Джек не пытался разубедить его в виновности Рэя, наоборот, поведал о том, что этот похотливый мерзавец, всегда считавший, что ему все дозволено, еще давно воспылал страстью к Даяне, на что Тим ему ответил, что сестра ему об этом рассказывала. Джек говорил, что после того, как уехала Кэрол, Рэю сорвало крышу, он пил до беспамятства, а под воздействием алкоголя он всегда преображается, и однажды едва не изнасиловал Кэрол, и он, Джек своими руками вырвал ее из его объятий. В общем, мало ли, что может натворить обезумивший от горя отвергнутый мужчина, одурманенный долгим непрерывным пьянством. Он мог изнасиловать Даяну, а потом просто испугаться и свернуть шею.

«Да, — подумал Тимми. — Испугаться он мог, зная, что я его пристрелю без всяких вопросов и судов».

Джек воздержался от конкретных заявлений, предоставив парню самому делать выводы, но со вздохом поведал, что Кэрол просит его защищать Рэя, и скорее всего, тот скоро будет свободен.

Джек продолжал забавляться в душе, подумав о том, что было бы неплохо натолкнуть этого киллера на кровную месть, натравив на Рэя. Избавился бы тогда сразу от обоих. Что ж, наверное, так и надо сделать. Он освободит этих двоих, чтобы они сами друг друга погубили. Тим пристрелит Рэя и отправится за решетку до конца своих дней. А он, Джек, как всегда останется ни при чем. И будет жить долго и счастливо, наладив свою жизнь, любя жену, воспитывая сына и поминая добрым словом своих обезвреженных на веки вечные неприятелей.

Но Рэй вдруг нарушил его планы. Этот упрямец отказался от его защиты, когда к нему пришла Кэрол, чтобы самой сообщить, что Джек его вытащит. Как ни уговаривала Кэрол Рэя, он лишь упрямо качал головой.

— Это он ее убил, он меня подставил, чтобы заставить тебя к нему вернуться. И ты вернулась. Уезжай, Кэрол. Я не приму твоей жертвы. Мне легче сдохнуть, чем сломать тебе жизнь и своими руками бросить в пасть к этому монстру. В его постель, — он посмотрел на нее обезумевшими от ревности и боли глазами. — А ведь ты уже в его доме… в его постели… с ним. Уезжай, Кэрол, не мучай меня так! Если хочешь мне помочь, оставь его, как и собиралась, и никогда к нему не возвращайся. Тогда я не буду чувствовать себя побежденным, не буду мучиться осознанием, что моя свобода куплена твоей свободой, что ты живешь с ним, спишь с ним и ненавидишь меня за то, что из-за меня ты позволила ему себя сломать. Ничего у него не получится, ничего.

— Рэй, это все не важно. Главное, чтобы тебя освободили. Я никогда не буду тебя ненавидеть, наоборот, если ты из-за меня пострадаешь, я никогда себе этого не прощу, ты же меня знаешь, и буду всю жизнь мучиться.

— Не из-за тебя. Не ты меня сюда упекла, а Джек.

— Но вы стали врагами из-за меня! Рэй, ну, пожалуйста, не упрямься. Я умоляю тебя. Ради меня, ради моего спокойствия и моей беспощадной совести!

Он горько усмехнулся, взял ее руки в свои и стал целовать.

— Кэрол, не будь такой наивной. Разве ты не знаешь Джека, разве не убедилась ты в том, что он никогда и никому ничего не прощает. Если он так жестоко расправился даже с Даяной только за то, что она осмелилась его любить, то неужели ты думаешь, что он оставит в покое меня, если я выйду на свободу? Нет, моя любовь, и ты сама это знаешь. Он вернет тебя, обяжет, а меня потом все равно прибьет. Так что выходить на свободу мне нет никакого смысла, и твое самопожертвование ради меня будет бесполезным. Ты ни в чем не виновата. Я сам виноват, только я один. Только я все равно никогда ни о чем не пожалею, и те мгновения любви и счастья, что ты мне все-таки подарила, стоят того, чтобы заплатить за них такую цену. Ты же сама всегда считала мою любовь грехом, а за грехи всегда расплачиваются. Вот и мне пришло время платить. Не думай обо мне, я не пропаду. Тюрьма, это еще не смерть, не конец. Отсижу и выйду. А ты будешь где-нибудь далеко от Рэндэла, у него не будет поводов меня преследовать, глядишь, позабудет обо мне, пока я в тюрьме прозябать буду. Так что все не так плохо. Главное, не идти у него на поводу. Иначе он всех нас уничтожит.

Они долго спорили, очень долго, со слезами и криками, но так друг друга и не переспорили. Тогда Рэй ее обнял и поцеловал, не обращая внимания на наблюдающего за ними охранника. И Кэрол, подчинившись безотчетному порыву, неистово обхватила руками его шею и прижалась к нему всем телом, отвечая на поцелуй со всей страстью, которая все еще бурлила в ней после их безумной любовной связи. Охранник не стал мешать, наблюдая за ними развлечения ради. Пожалуй, он не вмешался даже если бы эта парочка, которая, похоже, забыла обо всем в порыве своих страстей, расположилась на столе прямо у него под носом, занявшись горячим сексом. На какое-то мгновенье, охраннику показалось, что это они и сделают, забыв о нем и о том, где находятся, но Рэй взял себя в руки и, в безудержной досаде поджав губы, прижал белокурую голову девушки к своему неистово колотящемуся сердцу, с яростью и тоской думая о том, что никогда он уже не займется с ней любовью, что, возможно, сейчас он обнимает ее в последний раз.

— Для меня очень важно, чтобы ты знала, что я не спал с Даяной. Спроси у Дороти, она тебе подтвердит. Она пришла и попросилась переночевать, я не стал возражать, мы поужинали, потом я показал ей комнату, но я туда даже не входил. Я сказал ей, что у меня свидание и ушел. Видела бы ты ее лицо! Бедная девочка. Если бы я с ней так не обошелся, она бы не ушла… и не умерла бы…

— Рэй, спал, не спал — это уже не важно…

— Нет, важно, очень важно, Кэрол! Для меня важно, чтобы ты знала. Может, это прозвучит невероятно, но я тебе объясню, каким образом… В общем, люди Рэндэла, которых он приставил за мной следить, сразу, когда я вышел из дома после Даяны, усадили меня в машину, двинули по носу. Я вырубился, но когда очнулся, у меня из носа текла кровь и, думаю, эту кровь они и взяли, чтобы размазать по одежде Даяны. Они приковали меня наручниками и приказали какой-то шлюхе… ну, собрать мою сперму в баночку. А потом впрыснули в тело Даяны. А меня отпустили. Это так, Кэрол. Я клянусь тебе, как говорит Патрик, что б мне сдохнуть, если я вру! Пожалуйста, верь мне! Верь мне, а не ему, и тогда я не буду чувствовать, что он меня победил, что ему удалось заставить тебя меня презирать…

— Я верю тебе, Рэй. Кстати, я с Джеком не сплю… что б мне сдохнуть, если я вру, — она как-то грустно засмеялась.

— Не верю, — откровенно ответил он. — Не может быть, чтобы он не затащил тебя в постель.

— Между нами все еще очень натянутые отношения, я не проявляю желания, а он не настаивает.

— Змея коварная, медленно, исподтишка, как всегда, подбирается! — прорычал Рэй, сжимая в ярости кулаки. — Умоляю, уезжай, пока не поздно!

— Нет, Рэй, это я тебя умоляю…

Они расстались, так и не придя к согласию. О том, как она уехала, без предупреждения, подло, бросив его, причинив безумную боль, он не сказал ни слова. Кэрол тоже не смогла об этом заговорить и лишь виновато опускала глаза, встречаясь с его взглядом.

Смотрела на него, на скованные наручниками руки, и ей казалось, что время повернулось вспять. Перед глазами у нее стоял Мэтт. Голос Рэя слышался ей голосом Мэтта. Это было невыносимо, и она гнала наваждение прочь. Но реальность была еще ужасней. Перед ней сидел Рэй, со скованными руками, а за его спиной стоял и не спускал с него глаз офицер. Кэрол держала его за руки, как когда-то держала Мэтта, их разделял стол, но казалось, что пропасть. Кэрол разрешили привезти ему кое-что из одежды и, после тщательной проверки, передали сумку ему. Девушка невольно улыбнулась, когда он вошел в комнату своей гибкой непринужденной походкой, как будто в свою гостиную, такой же самоуверенный и великолепный, в черной узкой дорогой рубашке на выпуск с щегольски приподнятым воротником и расстегнутой на груди, в черных джинсах, облегающих стройные бедра, благоухающий приятным ароматом туалетной воды, которую вместе с остальными вещами передала ему Кэрол. Густые светлые волосы, как обычно, были зачесаны назад, открывая высокий красивый лоб и волнами ниспадающие сзади на воротник. Казалось, что он вышел не из камеры, а пришел сюда, как Кэрол, на свидание к какому-нибудь несчастному арестованному. И сердце Кэрол кровью обливалось, когда она на него смотрела. Как не вписывался он в окружающую его обстановку, оставаясь все таким же роскошным и вызывающе привлекательным мужчиной, словно назло всем, продолжая дерзить и демонстративно игнорировать свое безнадежное унизительное положение.

Ах, ее веселый озорной наглый лисенок, добегался, додерзился, попался все-таки в клетку Джека! И сидит теперь в решетках, в оковах, как опасный дикий зверь. Разве никто не видит, что он безобиден и сидит здесь вместо по-настоящему опасного зверя, который разгуливает на свободе и убивает?

Офицер насмешливым злорадным взглядом поглядывал на него, и не трудно было угадать его мысли.

«Хорохорься, хорохорься, богатенький красавчик! — говорил его взгляд. — Скоро сорвут с тебя твои дорогие тряпки, запихнут в тюремное барахло и отправят в иные хоромы, где братки покажут тебе, что ты есть на самом деле, собьют с тебя шик и блеск, определят жить к параше, и будешь ты благоухать не духами, а дерьмом, мочой и спермой! И сотни раз пожалеешь, что мама не родила тебя уродом, на которого было бы противно и жалко смотреть. Посмотрим, захочется ли тебе там выглядеть таким красивым!».

И у Кэрол шевелились волосы на голове, когда она представляла, что Рэй окажется в этом аду среди безжалостных уродов, от которых он не сможет защититься. Джек сказал ей, что его там разорвут на части, как звери, которым в клетку бросили лакомый кусок. Наверное, Рэй это понимал. Конечно, понимал. Но она не могла ни прочитать, ни угадать его мысли. Он был таким же, как всегда, разве что не таким веселым и беспечным. И в глазах его отражалась какая-то злобная печаль, но взгляд стал еще более упрямым и решительным, как у загнанного в угол и осознающего свою скорую погибель существа, но отказывающегося бояться. Бойся не бойся, все равно не поможет. Раз никогда не выказывал перед своим врагом страха, надо остаться верным себе до конца — так упрямо считал Рэй. Конечно, его одолевал ужас и отчаяние, но никогда он не покажет этого Рэндэлу. А уж тем более, любимой женщине.

Когда Кэрол рассказала Джеку со слезами отчаяния на глазах о том, что Рэй отказывается от его помощи, Джек пришел в ярость, сразу поняв, что задумал этот лис. Сидит за решеткой и все равно огрызается, упрямец. Невыносимый, неисправимый упрямец, каких Джек еще никогда не встречал! Его похорони, так он вылезет и опять уставится на него своими упрямыми наглыми глазами!

Джек сделал ответный ход, добившись от правительства своего обязательного назначения на защиту.

Рэй сокрушил его, разбив все карты. Он сознался в убийстве Даяны, лишив его, Джека, всякой возможности добиться для него оправдательного приговора. Джек был ошеломлен. Прежде чем рассказать об этом Кэрол, он решил встретиться с Рэем и убедиться, что он не спятил. Не мог Джек поверить, что он готов собственными руками затянуть на своей шее удавку только ради того, чтобы разрушить его планы и не позволить использовать себя в своих целях, главной из которых была Кэрол. Но, увидев Рэя и его насмешливый взгляд, Джек убедился, что тот в здравом рассудке и вполне отдает себе отчет в том, что делает. Что этот человек, ломая свою жизнь, получает удовольствие от того, что досаждает этим ему, что утер ему нос даже полностью поверженным. Что станет не мостиком через трещину между Джеком, и Кэрол, а наоборот, несокрушимой стеной, созданной из ее ненависти и боли, стеной, которая никогда больше не позволит Джеку к ней приблизится.

— Разрушь мою жизнь, и ты никогда не сможешь перешагнуть через ее обломки, которые рухнут между тобой и Кэрол, убей меня, и ты не перешагнешь через мое тело, как когда-то сказал, потому что даже мертвый, особенно мертвый, я тебя к ней не подпущу. Она никогда не простит тебе того, что ты со мной сделал. Не тешься надеждой, что тебе удастся убедить ее в том, что ты, как всегда, ни в чем не виноват. Она знает все. Все! Она, наконец-то, увидела тебя, увидела, какой ты есть и на что ты способен. Никогда она тебе не поверит. Ты зря напрягаешься, Джек. Она открыла глаза и увидела, и ты не сможешь ей их снова закрыть и заставить забыть то, что они видели, — говорил ему Рэй с улыбкой победителя. — Ух, как красиво я говорю, правда? По-моему, во мне пропал поэт, как считаешь, Рэндэл?

— Ты наивен, Рэй. Разве ты не понял, что всегда все выходит по-моему? Хочешь гнить за решеткой — ради Бога, мне это только удовольствие доставит. Сиди взаперти, в аду, и знай, что я наслаждаюсь жизнью вместе с Кэрол. Она любит меня, она хочет мне верить, а тот, кто хочет, рано или поздно поверит, тем более, если я приложу к этому усилия и никто мне не будет мешать. Не будь идиотом, Рэй. Откажись от признания, я докажу твою невиновность, и будем считать, что мы в расчете. Живи и радуйся жизни, только ко мне и Кэрол больше не лезь, и я не буду тебя трогать.

Рэй презрительно усмехнулся, демонстрируя, что не верит в это и никогда не поверит. Джек начал терять терпение.

— Послушай, ты, жалкая тварь, я даю тебе последний шанс. Подумай своей бестолковой башкой, хорошенько подумай, потому что потом поздно будет! Если ты отправишься в тюрьму, ты уже оттуда не выйдешь, это я тебе обещаю. Так что твое признание в убийстве — это не несколько лет за решеткой, а потом свобода, а смертный приговор. Тебе ясно?

— Не потей, Рэндэл, я и без твоих толкований это знаю, — Рэй улыбнулся, не смотря на него, развлекая себя тем, что отбивал по столу наручниками какую-то вертящуюся у него в голове незамысловатую мелодию, и раздражая этим беспорядочным стуком Джека. Потеряв самообладание, тот подскочил и схватил его за грудки.

— Ты хоть понимаешь, что тебя ждет в тюрьме, во что тебя там превратят, ты, красавчик чертов? Да тебя там затрахают до смерти!

— Мне очень приятно, что ты обо мне волнуешься, Джек, но не беспокойся, уж я о себе сам как-нибудь позабочусь.

— Позаботишься? Нет, сладенький, это я о тебе позабочусь, когда отправишься в зону. Так позабочусь, чтобы смерть стала бы для тебя избавлением и спасением, и ты сам наложил на себя руки.

— Не дождешься. Видишь ли, я хочу попасть в рай, а самоубийц туда не пускают. Так что тебе все-таки придется самому взять грех на душу.

— Смейся-смейся, пока еще можешь, упрямый идиот. Как говорится, прикажи дураку богу молиться, он и лоб расшибет. Расшибай, мешать не буду, наоборот, даже помогу. Ну, ладно, хоть теперь, перед смертью, так сказать, поведаешь мне, спал с Кэрол? Говори, за нее не бойся, ничего я ей не сделаю, люблю ведь, дурочку. Да и тебе терять уже нечего. Признавайся. Давай, ужаль меня напоследок, неужели не хочется? Неужели не хочешь, чтобы я всю жизнь мучился от ревности, представляя, как ты ее трахал?

Рэй засмеялся.

— Ну, почему же, очень даже хочу. Давай это устроим. Устрой нам с Кэрол свидание наедине, и мучайся потом сколько тебе влезет.

Побелев от ярости, Джек ударил его по лицу, но Рэй устоял на ногах, даже не покачнулся и смерил его презрительным взглядом, облизывая разбитую нижнюю губу.

— Врешь, гад! Ведь врешь же! Ну, будь мужиком, признайся! Что ты ссышь, как щенок перепуганный, отпираешься, а? В убийстве сознаться смелости хватило, а в том, что бабу трахал — не хватает?

— А тебе что, мало того, что я взял на себя убийство, хочешь еще, чтобы я сознался в том, чего не делал? Отцепись, Рэндэл, достал. Не веришь мне, поинтересуйся у Кэрол. Ты же у нас такой проницательный, загляни в ее глазки и увидишь правду.

Джек отпустил его и отвернулся.

— Заглядывал, — тихо и печально проговорил он, удивив Рэя. — Изменились ее глазки, как у куклы стали, ничего не выражают. Смотрю и ничего в них не вижу.

— Видишь ты все! Видишь, что ты с ней сделал, подонок! Ты ломаешь ее, ты губишь ее, ты уничтожил ее мир и всех, кто в нем был и кого она любила, чтобы она жила в твоем мире, где были бы только ты и Патрик. Разве не этого ты добиваешься, разве я не прав? Если ты любишь ее, как ты можешь быть с ней так жесток? Хочешь превратить ее в обезвоженную оболочку, умертвив все внутри? Остановись, Джек, остановись, пока не поздно, пока не погубил ее. А ведь погубишь! Погубишь, мерзавец! — глаза Рэя вдруг заблестели от слез, а в голосе прозвучало отчаяние.

Джек обернулся и посмотрел на него. Улыбнулся.

— Не ной, благодетель. Отправляйся за решетку со спокойным сердцем, я сделаю Кэрол снова счастливой. И буду счастлив сам. Даже не сомневайся. Что ж, если передумаешь в тюрьму, обращайся, я свое слово сдержу. А если хочешь, чтобы Кэрол страдала из-за тебя — вперед, отправляйся прямиком за решетку, а оттуда и в мир иной. Поплачет и забудет. Я даже позволю ей иногда приносить цветочки на твою могилу. А может, и не позволю. Много чести для такого урода, как ты.

Пред тем, как уйти, Джек бросил на него внимательный взгляд, и с досадой и недоумением понял, что этот упрямец не сломается, как бы он его не запугивал. С удивлением Джек почувствовал, как что-то, похожее на уважение, появилось в его душе, хоть ему это и категорично не нравилось. Уважать это ничтожество было бы просто унизительно. Только он вдруг понял, что ничтожество это он не может раздавить, даже загнав в угол. Давит, давит изо всех сил, и не раздавит. Кто бы мог подумать, что этот подкаблучник и размазня, любящая пускать слезу, что этот ничтожный бесхарактерный человечек, за всю свою жизнь не сделавший ничего стоящего, окажется таким крепким? Вспомнив их беседу в заброшенном доме, Джек только теперь понял, каким был идиотом и слепцом тогда. Теперь-то он понял, что Рэй, без сомнений, знал, где Кэрол, но не сказал бы ему, чтобы он с ним не делал. Как же он, Джек, за столько времени не разглядел его, он, который так хорошо разбирался в людях?! Не разглядел этой твердости под мягкой оболочкой? Нет, он, конечно, знал, как упрям и нагл Рэй, осмелившийся столько лет трепать ему нервы, но не думал, что настолько… Нет, этот парень просто ненормальный. Иначе это объяснить нельзя. Может, отправить его на экспертизу к психиатру? Наверняка, его признают невменяемым.

Когда он сказал Кэрол о том, что Рэй подписал признание, она как будто даже и не удивилась, отреагировав спокойно и хладнокровно. Но Джек все же успел заметить ее ошеломленный взгляд до того, как она спрятала от него свои глаза, что делала теперь постоянно.

— Кэрол, поговори с ним, убеди его отказаться от своих показаний. Я говорил с прокурором, он намерен добиваться для него смертной казни, или минимум пожизненного заключения. Если Рэй не откажется от признания, я ничем не смогу ему помочь.

Кэрол неподвижно сидела в кресле, смотря в сторону с каменным лицом и не поворачиваясь к Джеку.

— Он не откажется, — безжизненным голосом проговорила она.

— Ну и дурак! — не сдержался Джек.

Кэрол не пошевелилась, лишь часто заморгала, сбрасывая с ресниц слезы. И это застывшее бледное лицо, эта маска, под которой она теперь пряталась от него, тронули Джека за живое так, как не тронули бы вопли, рыдания и гримасы нечеловеческих страданий. Он подошел к ней, стал за спиной и наклонился, обвивая ее плечи руками. Зарылся лицом в волнистые мягкие волосы, вдыхая их запах, такой родной, такой любимый.

— Не плачь, любимая, не надо. Я хочу ему помочь, я готов, но я не могу, если он сам этого не хочет и сопротивляется мне. Не расстраивайся. Может, он еще одумается, время пока есть. Поломается, да опять заявит о своей невиновности. Ведь он же не дурак, он все понимает, он не станет сам себя хоронить. Что ж ему, жить надоело? Ему-то? Да ни за что не поверю. Он облагоразумится, и я ему помогу.

— Поможешь? Так, как ты помог Мэтту? Освободить и погубить? — она скинула с себя его руки и резко встала. — Та же игра, да, Джек? И думаешь, я и на этот раз куплюсь? Что Рэй купится? Нет, он не дурак, да и я поумнела. Ты доволен, Джек? Всех уничтожил. Поздравляю. Это надо отметить. Пойду, принесу вина.

Она спокойно вышла из комнаты и действительно скоро вернулась с подносом, на котором стояли два бокала и открытая бутылка вина. Поставив поднос на столик, она разлила рубиновое вино и, подняв бокалы, протянула один ему.

Джек взял его, мрачно и пристально смотря ей в лицо, демонстрируя, что ему не нравится ее неуместный глупый юмор.

— За Мэтта, мою маму, твою маму, за Куртни, за Даяну, и заочно за Тимми и Рэя, да, Джек?

Она отхлебнула вина, наблюдая за ним.

— Что же ты не пьешь? Ты же всегда любил отмечать свои победы. А эти победы, самые важные, мы так и не отметили. Пей, Джек, пей, за каждую свою жертву. Смотри-ка, какое красное вино, тебе оно ничего не напоминает? Похоже на кровь.

И она вдруг резко выплеснула на него свой бокал. Джек вспыхнул и вытер лицо ладонями. Кэрол с улыбкой схватила его за руки и повернула красные от вина ладони вверх.

— Ну, вот, так как и должно быть! Их кровь и твои руки. Иди, отмывай, только все равно не отмоешь, никогда! Знаешь, чьей крови тут недостает? Моей. Этим все и должно завершиться, для полной коллекции, да, Джек?

— Ты что, спятила? Хватит чушь нести!

— Так я ж сумасшедшая, мне положено. Так что изволь терпеть.

Она обошла его и снова вышла. Челюсти ее дрожали, тело судорожно билось в нервной дрожи, и самообладание ее покинуло. Она видела перед собой Куртни, Даяну, Мэтта, мертвыми, такими, как видела в последний раз. И никак не могла представить их живыми. Видела Рэя и его потухший безнадежный взгляд. Неужели и его ей придется видеть в гробу, молодого, красивого, безжизненного? Или жить и представлять, что с ним делают в тюрьме и как он страдает? Она даже не знала, что для нее страшнее, первое или второе. Голова у нее закружилась, ноги подкосились, и ей пришлось за что-то схватиться, чтобы сохранить равновесие. Что-то оборвалось у нее внутри, словно ниточка, удерживающая в ней демона, который перешел к ней от матери, и который все чаще рвал свои путы и вырывался на свободу, овладевая ею и толкая на безрассудства. Она бросилась в спальню, распахнула гардероб и, подставив скамеечку, достала с верхней полки коробку с пистолетом Джека. Там же отыскала коробку с патронами. Трясущимися руками она, роняя патроны, зарядила пистолет, прикрутила глушитель и, сняв с предохранителя, решительно вернулась в кабинет.

Джек застыл, увидев направленное на него дуло собственного пистолета. Но глаза Кэрол были сейчас гораздо страшнее, безумные, решительные и беспощадные. Пистолет трясся в ее судорожно сжатых руках.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! — завопила она с перекошенным, залитым слезами лицом. — Ты убил всех, кого я любила!

— Я никого не убивал, успокойся, ненормальная. Дай сюда пистолет, это не игрушка для психопаток!

— Я не психопатка, это ты больной! Только ненормальный может так спокойно убивать людей!

— Решила вершить надо мной правосудие? — пренебрежительно усмехнулся Джек и равнодушно повернулся спиной. — Ну, давай.

— Повернись ко мне, смотри мне в глаза, убийца! Я хочу видеть твои глаза! Ты… ты… — она скривилась, плача, и нажала на курок.

Ахнув от изумления, Джек рухнул на пол. Прижав руку к плечу, он мгновенье смотрел, как между пальцев сочится кровь. Когда он поднял голову и посмотрел на Кэрол, на лице его застыл страх, а от пренебрежения и равнодушия не осталось и следа.

— Кэрол… что ты делаешь? — уже совсем другим голосом сказал он, смотря на нее так, словно не мог поверить в то, что происходит.

— Даяну-то за что? — вскрикнула Кэрол с абсолютно невменяемым видом. — Сам ей голову задурил…

— Кэрол, успокойся! Я не трогал Даяну!

— Трогал! Хватит врать, хватит! Ты убил Куртни! О-о-о, ты ее убил, — застонала она. — Думаешь, я не знаю, что она не сама умерла, что это ты ее убил? Знаю! Я видела… видела…

— Что ты видела? — мягко спросил Джек, зажимая рану ладонью и кривясь от боли, но сохраняя самообладание.

— Ты ей что-то вколол в вену… воздух. И она сразу умерла.

Джек снова устремил на нее расширившиеся глаза.

— Откуда ты знаешь? Ты что, подглядывала в дверь?

— Знаю, и все! Хоть это не будешь отрицать? Ты убил ее, ты!

— Кэрол… она меня попросила… — тяжело дыша, прохрипел он. — Кэрол, мне плохо. Помоги мне. Вызови скорую. Не бойся, я скажу, что сам… по неосторожности… Пожалуйста…

— Нет! Ты же знал, как я ее любила… как ты мог…

— Она сама этого хотела! Она попросила меня, черт возьми, и я не мог ей в этом отказать!

— Я знаю, что она просила, но ты не должен был, не должен! Нет тебе прощения, Джек… Господи, ты хоть сам понимаешь, что ты наделал, Джек, сколько жизней ты погубил? Зачем… ради чего?

— Кэрол… — простонал он. — Что с тобой случилось, девочка моя? Ты сама понимаешь, что ты сейчас делаешь?

— Я мщу, за всех! Следую твоему примеру! — она подняла выше пистолет, целясь ему в голову. — Я же тебе говорила, держись от меня подальше, говорила!

— А-а, так это ты, стало быть, пустишь пулю мне в лоб? — горько усмехнулся он, с болью и обидой смотря на нее своими умными серыми глазами, как на предательницу. — А я, идиот, был уверен, что ты любишь меня.

На лице девушки отразилось растерянность и испуг, словно она вдруг осознала, что делает. Джек заметил, как задрожали ее губы, а в глазах появился ужас. Кэрол вдруг увидела его мертвое лицо и простреленный лоб, это ужасное видение, преследовавшее ее во снах. Она? Это сделает она?

Она мотнула головой, отгоняя страшное видение, всматриваясь в его лицо, бледное, застывшее и такое родное, такое любимое… в его глаза, проникающие в самую душу и смотрящие на нее с такой искренней любовью…

Боже, это уже было. Уже доводилось ей целиться в любимого мужчину. Она целилась в Мэтта, выбирая, кто из них будет жить. И не смогла в него выстрелить, зная, что если этого не сделает, он ее убьет. Теперь перед ней был Джек, сидя на полу, прислонившись спиной к столу и вцепившись побелевшими пальцами в простреленное плечо. Джек, которого она боялась намного больше, чем Мэтта, лишившегося рассудка. Джек, толкнувший на гибель Мэтта, хладнокровно своими руками оборвавший жизнь Куртни, жестоко расправившийся с Даяной и Рэем… Он молчал и больше ничего не говорил, только смотрел и даже не пытался ей помешать, застыв на полу, оглушенный, раненный ею не только физически, но и душевно, и не пытаясь это скрыть, утратив вдруг всю свою надменность и непробиваемость. Кэрол видела, что он не ожидал от нее такого, не ожидал, что она захочет, а главное сможет сделать то, что она сейчас сделала. Кэрол, его жена, любимая, единственная женщина, которая еще совсем недавно смотрела на него такими преданными любящими глазами и так боялась его потерять, выстрелила в него с явным намерением убить, и попала в руку только потому, что не умела стрелять. А теперь целилась более точно, чтобы не промазать больше. Она действительно его ненавидит, по-настоящему ненавидит, настолько, что желает ему смерти.

С удивлением Кэрол увидела, как он вдруг сжался и поник, отпустил кровоточащую руку, как будто она его больше не беспокоила. И отвернулся с таким несчастным видом, словно смотреть на направленный в него пистолет в ее руках ему было невыносимо больно. Он хитрит. Всего лишь хитрит. Он считает ее сумасшедшей, хочет навсегда заживо похоронить в психушке. И сделает это. Она должна остановить его, помешать ему, отомстить. За всех. Если она не сделает этого сейчас, никто его не накажет, все опять сойдет ему с рук. И он опять будет ломать человеческие жизни, уничтожать всех, кто ему не угодил. Что ж, значит это она… своей рукою… мужчину, которого так любила какой-то странной любовью, похожей на неизлечимую болезнь…

Любила и ненавидела одновременно. Жаждала пустить в него пулю и прижаться к его губам в страстном поцелуе, и не могла понять, чего хочет больше. Ну почему, почему он такой? Почему он не может быть просто мужчиной, просто мужем, которого бы она могла просто любить, а не бояться и ненавидеть? Почему она все еще продолжает им болеть после всего, что он сделал? Почему не может избавиться от его власти над нею? Как, как она может любить и жалеть этого морального урода, растерзавшего всю ее жизнь? Всего один точный выстрел, и все закончится. Она избавится от него раз и навсегда. Будет держать на руках его неподвижное тело, смотреть в мертвые застывшие глаза… и знать, что это она оборвала его жизнь. Разве она это переживет? Нет. Легче пустить следующую пулю себе в висок, чем жить с этим. Только хватит ли у нее храбрости? Нет.

И она вспомнила о своем другом видении. Ее собственная казнь. Вот оно. Сейчас она застрелит Джека, а его могущественный отец отправит ее за это в газовую камеру, где она умрет. А ее сын будет расти с мыслью, что она убила его обожаемого папу, будет проклинать ее, потому что никто и никогда не объяснит ему всего, а если даже и объяснит, он все равно не простит.

«Остановись! — вдруг прозвучал в ее голове голос Габриэлы, заставив Кэрол вздрогнуть. — Нельзя допустить, чтобы Джек умер. Его смерть повлечет за собой страшные последствия. В нем зло, но это зло ничто по сравнению с тем злом, что дремлет в твоем сыне. Джек — меньшее зло. Пусть это зло остается в этом мире, дабы не выпустить другое… Оставь его. Забирай сына и беги. Только Патрик теперь имеет значение, только он тебя теперь должен заботить. Обо всем остальном забудь. Обо всех забудь. Только Патрик, запомни. В нем страшная сила и страшное зло… И ты должна посвятить свою жизнь тому, чтобы они не поглотили твоего сына. Люби его, окружи заботой, огради от всего, что может спровоцировать в нем ярость. Никакой боли, гнева, злости, обиды… Только любовь и доброта. Может быть, это напрасные надежды, пустые усилия… но ты должна попытаться. Смерть отца, которого он боготворит — это такая боль и ярость, которую уже ничто не сможет усмирить. Если погибнет Джек, потом придется убить и твоего сына. Иного выхода не будет. Как по мне, я считаю, что убить его надо уже сейчас, и не ждать, когда он превратится в монстра. Но ведь ты этого не сможешь сделать. Так что пока делай, что можешь. Сохрани жизнь Джеку. Не позволь ему умереть».

Кэрол опустила пистолет и бросила его Джеку.

— Мама, — прозвучал за дверью напуганный голос Патрика. — Вы опять ругаетесь? Мамочка… не надо. Пожалуйста! Не ссорьтесь!

Кэрол испуганно обернулась, но дверь была закрыта, и мальчик, вроде бы, не видел, что здесь произошло.

— Иди к себе, Патрик! — строго велела она. — Мы больше не будем ссориться с папой, я обещаю. Иди, сынок, и не переживай.

— Пап! — жалобно проскулил мальчик за дверью.

— Делай, что мама говорит, Рик! — отозвался как можно спокойнее Джек. — Иди в свою комнату. У нас все хорошо, мы больше не ругаемся.

— Ну, ладно. Смотрите, вы обещали. Если будите ругаться, я от вас убегу, и вы никогда меня не найдете! — пригрозил мальчик и ушел.

Кэрол подошла к столу и, взяв трубку, вызвала скорую помощь.

Потом присела перед Джеком, пытаясь разглядеть под пропитавшейся кровью рубашкой рану. Он наблюдал за ней полными страдания глазами.

— Тебе… больно? — прохрипела Кэрол, роняя слезы ему на рубашку.

— Больно… вот здесь, — он коснулся ладонью сердца.

— Я любила тебя, Джек, я так тебя любила! Ну почему ты такой? Зачем заставил тебя ненавидеть? Ты хоть представляешь, какого это, ненавидеть того, кого так любишь?

— Да… я знаю. Что-то такое я испытывал к своей матери. И понимаю тебя. Я не сержусь. Наверное, на твоем месте я поступил бы также. Только ты ошибаешься, Кэрол. Мэтт застрелился, потому что он был больной. Твоя мама умерла случайно, у нее был инфаркт, а я здесь ни при чем. Да, Даяна меня очень разозлила, но как ты можешь думать, что я мог ее так жестоко и хладнокровно убить? Ну, я же не маньяк, черт возьми, чтобы в подворотнях нападать на женщин и ломать им шеи! А Рэй сам виноват в том, что попал под подозрение, нечего трахать всех подряд, я всегда знал, что до добра это не доведет. И Куртни попала в аварию не потому, что я что-то подстроил… Стоило тебе во мне усомниться, и теперь ты обвиняешь меня во всем, чтобы не случилось! Я любил Куртни, и ты это знаешь! И именно потому, что я ее любил, я сделал то, что она просила! Я знал, знал, что ты никогда этого не поймешь! Если ты видела, почему же ты не вмешалась, почему позволила мне это сделать? Ты понимаешь, какого это, лишать жизни того, кого любишь? Понимаешь, что я чувствовал, и чего мне это стоило? Почему ты не избавила меня от этого, если видела?

— Я увидела слишком поздно… не так, как ты подумал. Я видела это во сне.

— Что? Во сне? Боже, да что же это такое… — откинув голову назад, Джек тихо засмеялся над собой и над тем, как легко попался на ее удочку, сознавшись. Ух, и хитра же, оказывается, эта девочка! Кто бы мог подумать. И умна. Ой, как умна.

— А когда ты разговаривала со мной якобы от имени Куртни, приказывая оставить в покое тебя и Рэя — это тоже хитрость, попытка меня запугать? Признаюсь, тебе удалось. Я даже почти поверил в то, что со мной твоими устами на самом деле говорит покойница.

— О чем ты? — удивилась Кэрол.

— У-у, и притворятся ты, оказывается, умеешь. Черт, похоже, я совершенно не разбираюсь в людях, как думал. Этот Рэй… теперь еще и ты…

Кэрол, так ничего и не поняв, махнула на него рукой и поднялась.

— Куда ты? — встревожился он, и тоже попытался встать.

— Никуда. Пойду за бинтами, чтобы остановить кровь. Сиди, не дергайся.

Но оказать ему первую помощь она так и не успела. Приехала неотложка и забрала его с собой, заверив, что рана не опасна, пуля вышла навылет, они все обработают, наложат повязку и отпустят его домой. На вопросы о том, что произошло, Джек раздраженно ответил, что сам случайно выстрелил в себя.

— Неужели? — усмехнулся врач. — А перед этим прикрутили глушитель, чтобы никто не услышал, как вы случайно пускаете в себя пулю?

— Да пошел ты! Кто ты такой, чтобы надо мной потешаться? Сказал, сам, значит сам! Прикручивал глушитель и случайно нажал на курок. Не твое дело!

— С полицией вам все-таки объясниться придется.

— Объяснюсь.

Когда его увезли, Кэрол вызвала по телефону такси, поднялась в комнату Патрика и быстро собрала в сумку самые необходимые вещи.

— Мы уезжаем, сынок. Переоденься.

— Уезжаем? Куда?

— В путешествие.

— А папа?

— А папа с нами пока не может. Теперь ты понимаешь, почему мы не разрешали тебе брать пистолет? Папа взрослый и то… видишь, что получилось?

— Как же мы можем уехать, если папа в больнице?

— С ним ничего серьезного. Он сам сказал нам уезжать. Сынок, не спорь со мной. Мы должны уехать. Я потом тебе все объясню, хорошо?

— А дедушка? Я должен сказать ему до свидания!

— Потом, Патрик. Позвонишь и скажешь по телефону. Пойдем.

Подняв сумку, она взяла мальчика за руку и вывела из комнаты. Захватив по дороге свой чемодан, который даже не успела распаковать, и сумочку с деньгами и документами, она спустилась по лестнице. Внизу дорогу ей вдруг преградила Нора.

— Куда вы?

— С дороги, Нора!

— Нет! Я не пущу! Оставь ребенка, чокнутая! Сама убирайся хоть к дьяволу, но ребенка я тебе не отдам! Патрик, иди ко мне!

Она схватила мальчика за руку, но он вырвался.

— Нет! Я пойду с мамой! А ты всего лишь прислуга, ты не можешь мне указывать! Я пожалуюсь на тебя папе!

Кэрол решительно оттолкнула женщину в сторону, поразив своей силой, и вышла с Патриком на улицу.

Нора бросилась следом, но беспомощно застыла на месте, наблюдая, как они садятся в такси. Потом со стоном бросилась к телефону.

Джек едва вышел из больницы, как ему навстречу выскочил из подъехавшей машины Зак.

— Джек! Она забрала Патрика и уехала! Я послал уже людей в аэропорт и на вокзал, но…

Не говоря ни слова, Джек запрыгнул в его машину.

— Поехали. Никуда она не денется. Я теперь знаю ее фальшивые документы и уведомил и аэропорты, и вокзалы, и прокаты машин. Сейчас позвоню своему приятелю в полицию, и ее задержит первый же попавшийся на пути патруль. Вот сучка неугомонная! Достала уже…

Вернувшись домой, он столкнулся с выскочившей ему навстречу обезумевшей Норой.

— Я пыталась… но она же ненормальная, с ней не справишься!

— Успокойся, Нора. Займись своими делами, — спокойно бросил Джек на ходу, направляясь в кабинет.

— Джек! Вот номер такси, на котором они уехали, я записала. Может, пригодится, — она догнала его и протянула дрожащими руками листок бумаги. Джек взял его, поблагодарив ее улыбкой.

— Молодец, Нора. Спасибо.

Отвернувшись, он скрылся в кабинете.

Зак пошел за ним. Там, расположившись в кресле, Джек дозвонился своему приятелю из полиции, продиктовал ему номер такси. Тот вдруг напрягся.

— Подожди, Джек… Ты уверен, что они уехали именно в этой машине?

— Да. А что?

Полицейский на том конце провода нервно прочистил горло.

— Что? — нахмурился Джек.

— Джек, боюсь… Даже не знаю, как тебе сказать…

— Да не мямли ты! В чем дело?

— Дело в том, что примерно минут сорок назад на это самое такси перевернулся бензовоз и… Свидетели утверждают, что в машине находились, помимо водителя, женщина и ребенок.

— Нет… этого не может быть…

— Джек, был взрыв… пока там работали пожарные, но скоро приступят и наши ребята. Боюсь, там мало что осталось после такого… но мы постараемся установить… Только, боюсь… ведь свидетели видели. Они были в машине, Джек. Мне очень жаль. Прими мои соболезнования.

— Они что… сгорели заживо? — рассудок Джека все еще оставался холодным, хотя тело его уже отказывалось ему подчиняться.

— Нет, не думаю. Они умерли мгновенно. Бочка упала прямо на них. Их раздавило еще до взрыва.

— Раздавило? — удивился Джек и вдруг, закачавшись, рухнул на пол. Зак даже не успел его подхватить, не ожидая ничего подобного. Похлопав Джека по щекам, он привел его в чувства, уверенный, что тот просто слишком ослаб после потери крови, да еще это ужасное потрясение…

Он отказывался поверить в то, что Кэрол и Патрик погибли, даже когда эксперты определили по останкам, что они принадлежат молодой женщине и ребенку, даже когда ему показали почерневший металлический брелок с сумки Патрика, который он сам подарил сыну. Спокойный, хладнокровный, он стискивал челюсти и упрямо качал головой, утверждая, что эта женщина и этот ребенок — не его жена и сын, а кто-то другой. Опознание было невозможным. Когда он посмотрел на то, что удалось собрать после взрыва и пожара, он лишь фыркнул и отвернулся, и все, что его заботило в тот момент — это сдержать охвативший его приступ тошноты. Он загонял своих людей, заставляя искать Кэрол и Патрика среди живых. Но поиски были безрезультатны. Джек был в ярости. Готов был растерзать весь мир. Пока он метался, как сумасшедший, разыскивая живых жену и ребенка, Джордж забрал останки и организовал похороны, не согласовывая свои действия с сыном. Джордж даже не позвонил ему, ни слова не сказал, оставаясь безжалостным, не выражая желания ни подержать, ни утешить, ни помочь в его горе. Или успокоить и вразумить, заставить посмотреть правде в глаза и перестать вести себя, как безумный. Джек узнал о похоронах в последний момент, это привело его в бешенство, и он попытался помешать.

— Не смей хоронить этих людей под именами моих жены и сына! — набросился он на отца. — Я не позволю!

Вместо ответа Джордж влепил ему увесистую пощечину, пытаясь привести, наконец, в чувства.

— Хватит, Джек. Над тобой уже посмеивается весь мир. Газеты пишут, что у тебя помутился рассудок. Ты, и правда, стал похож на ненормального. Возьми себя в руки, и поехали, похороним их, как подобает.

Джек упрямо закачал головой.

— Что ж, дело твое. Не хочешь, не хорони. Я сам это сделаю, провожу в последний путь эту бедную девочку и своего маленького внука.

Джек посмотрел на него и только сейчас заметил, как сильно вдруг поседел его отец. Но оставался таким же сильным и волевым, не позволяя горю сломать себя.

— Я знаю, Джек, что тебе тяжелее, чем мне. Ведь на мне нет чувства вины. Тебе с этим жить. Ничто не остается безнаказанным в этом мире, сынок. Вот и тебе бог воздал. Если не можешь это выдержать, у тебя есть пистолет. Или держись достойно, или умри, не позорь мою седую голову и нашу фамилию. Среди Рэндэлов никогда не было слабаков и не будет! Умей отвечать за свои поступки перед самим собой и принимать достойно свое поражение. А если не можешь… тогда отправляйся вслед за своей семьей, которую ты загубил. Только вряд ли твоя жена будет рада встречи с тобой… да и все остальные, кого ты туда отправил.

Не сказав больше ни слова, Джордж ушел.

На похоронах не было никого. Джордж даже не позвал Берджесов. Одному только Уильяму Касевесу он позволил присутствовать. Пришел все-таки и Джек. Бледный, спокойный стоял он у двух гробов, большого и маленького, и ничего не отражалось на его застывшем и словно неживом лице.

Джордж не смотрел в его сторону. Зато Касевес почти не отводил взгляда от Джека, но тот этого не замечал. Казалось, он вообще ничего не замечал вокруг, даже стоявших перед ним двух гробов… того, во что превратилась его семья.

Никто не вспомнил о Рэе. Он сидел в своей камере и недоумевал, почему не приходит Кэрол, почему о нем вдруг все забыли. Он оставался в счастливом неведении, пока к нему не пришла с печальным известием Свон. Не находя слов, она просто вручила ему газету, предоставив узнать обо всем самому. А потом беспомощно смотрела, как он заходится в рыданиях, спрятавшись от нее за своими руками, как будто пытался спрятать от нее свое безумное горе…

За его защиту взялся Касевес, Рэй отказался от признания в убийстве, и вскоре с него были сняты все обвинения. Джек ни во что не вмешивался, не препятствуя его освобождению. С безразличием он ждал, как Рэй бросится ему мстить за Кэрол и Патрика, но тот, не обращая на него никакого внимания, спокойно занялся своим бизнесом, восстанавливая попранную репутацию, как будто ничего больше его не волновало.

У могил Кэрол и Патрика Рэй побывал всего один раз, оставил скромные цветочки и, не задерживаясь, ушел и больше туда не приходил. Джек наблюдал за ним с недоумением, удивляясь тому, что не очень-то он убивается. Вот, оказывается, какова цена его страстной любви — пока было, кого любить и желать, любил и желал, а как ее не стало — забыл. Ну и черт с ним. Теперь их ничего не связывало, и Джек даже вспоминать о нем больше не хотел. А Тимми он освободил и отпустил на все четыре стороны. И на этого парня ему было теперь глубоко наплевать. Он решил вытащить его из тюрьмы в память о Кэрол, ведь он был ее другом. Насколько он знал, незадачливый киллер свалил отсюда куда-то подальше, не пожелав расправляться с Рэем, видимо, все-таки не поверив в его виновность в смерти Даяны.

И все-таки Рэй не давал ему покоя. Слишком подозрительным было его безразличие. Сомнение снова закралось в сердце Джека, и он стал наблюдать за Рэем более внимательно. Интуиция подсказывала ему, что он похоронил не тех, кого любил. А интуиция его никогда не обманывала. Или это было всего лишь безрассудная мечта, которая не позволяла ему поверить и смириться с тем, что его Кэрол и Патрика больше нет в живых, что никогда он больше их не увидит, потеряв навсегда?

Продолжение следует…