Гавань

В конце тембр его голоса слегка повышается, и я вдруг задумываюсь, не вопрос ли это. Я отвечаю на него в любом случае. Обхватываю его лицо рукой.

— Никто, кроме тебя, Джексон. Ты действительно должен был бы уже это понять.

Он издает гортанный звук, который почти похож на рычание, но не совсем. Затем целует меня в губы, и поцелуй очень быстро становится глубоким. Я протягиваю руку между нашими телами к его члену. Он снова полностью возбужден, и я жадно прикасаюсь к нему, пока мы целуемся.

Вскоре Джексон прерывает поцелуй, чтобы занять позицию между моих ног. Когда он входит в меня, я обхватываю его ногами, и мы раскачиваемся в унисон, с одинаковым голодом.

И я чувствую себя единой с ним в этом. С ним. По-настоящему. Не только наши тела трахаются, но и что-то еще… гораздо большее… делает нас единым целым.

Все дело в этом. Я уверена, что дело именно в этом. Это внезапное, пронизывающее до костей знание заставляет меня плакать.

Я даже не уверена, с чего все начинается, но вскоре слезы скапливаются в моих глазах и стекают по щекам. Джексон все еще трахает меня — большой и сильный, теплый и нежный — и это все, чего я хотела. Это так приятно. Возможно, я даже смогу кончить снова. Но я не могу перестать плакать.

В этом нет никакого смысла. Я почти никогда больше не плачу. Так что почему я плачу сейчас… без всякой на то причины… это сбивает с толку. Ужасает.

Может быть, мы подходим к тому моменту, когда самый мягкий сдвиг может сломать нас, и это переломный момент для меня.

Я пытаюсь скрыть это, но Джексон все равно это видит. Конечно, он знает. Его ритм замедляется, а затем останавливается. Затем его член выскальзывает из меня, и он приподнимается надо мной на обеих руках. Его голос мягкий и грубоватый, когда он говорит:

— Я думал, ты этого хотела.

Его голос звучит почти сломленным, и это заставляет меня плакать еще сильнее.

— Я неправильно понял? — теперь он сидит на кровати. Отдаляется от меня. — Я не зашел слишком далеко? Я думал, мы… мы с этим разобрались. Я думал, мы вместе. По-настоящему.

— Так и есть! — я почти задыхаюсь от этих слов, так отчаянно я хочу, чтобы они были сказаны. — Мы вместе.

— Но ты все равно несчастлива. Я не могу сделать тебя счастливой.

— Можешь… — я обрываю любой аргумент, который готовился сорваться с моих губ. Я сажусь на кровати, как и Джексон, и вытираю слезы обеими руками. Мне вдруг стало ясно кое-что из того, что раньше было скрыто в тумане. — Я счастлива с тобой. Мне не нужен никто другой. Но мне нужно… Мне нужно нечто большее. В моей жизни, — я прочищаю горло от хрипоты и продолжаю вытирать слезы, которые, кажется, никогда не прекратятся. Я натягиваю простыню на грудь, так как я совершенно голая.

— Тебе нужно нечто большее, чем я? — это не вызывающее обвинение. Это звучит как настоящий вопрос. Как будто ему больно, но он пытается понять.

— Да! Мне потребовалось много времени, чтобы понять, в чем дело. Почему я была такой… беспокойной в последнее время. Первые несколько лет нам требовались все силы, чтобы просто выжить и сохранить жизнь всем остальным. Но я больше не чувствую себя так. Я думаю, что теперь есть место для… большего.

— Чего большего?

— Больше… больше меня. Я хочу делать больше, чем просто влачить существование. Я хочу что-нибудь предпринять.

Джексон такой большой, красивый, взъерошенный и хмурый, когда садится на помятой кровати рядом со мной.

— Что, черт возьми, это значит? Ты делаешь что-то каждый божий день. Я никогда не знал никого, кто работал бы усерднее тебя. Ты поддерживаешь все это место в рабочем состоянии. Ты помогаешь всем нам выжить.

— Я знаю. Но это именно то, что я пытаюсь объяснить. Я хочу большего. Я хочу, чтобы та, кем я являюсь, была кем-то большим, чем это. Я не хочу, чтобы вся моя жизнь определялась стенами Новой Гавани. Я хочу выйти и что-нибудь сделать. Помогать людям.

— Вот почему ты хочешь поехать и помочь этим людям обустроить их ферму, — Джексон все еще слушает. Его глаза не отрываются от моего лица. Но глубокие хмурые складки искажают его лоб и опускают уголки рта.

— Да. Я хочу это сделать. И, возможно, другие вещи, если что-то подвернется, — это такое облегчение, подобное освобождению от сковывающих пут — наконец-то найти слова, чтобы высказаться. — И я знаю, это может быть опаснее, чем всегда оставаться здесь, но я все равно хочу это сделать. Я не нежный цветок, который никогда не может находиться под воздействием солнечного света, и я не хочу, чтобы ты относился ко мне как к цветку.

— Ты для меня не нежный цветок, — выдавливает Джексон, впервые выглядя почти сердитым.

— Тогда кто я?

— Ты — это все! — слова вырываются у него будто сами собой, удивив нас обоих. Но он продолжает: — Ты для меня все. Абсолютно все. И будь я проклят, если позволю тебе отправиться на какую-нибудь безнадежную миссию и погубить себя, потому что ты чувствуешь вину за то, что мы здесь так хорошо живем, или ты думаешь, что мы этого не заслуживаем.

— Я не это имею в виду! — мой голос повышается, и его тон тоже, хотя ни один из нас не близок к тому, чтобы кричать.

— Тогда скажи мне, что ты имеешь в виду! Перестань пытаться всегда быть неуязвимой и скажи мне, что тебе нужно, чтобы я мог дать это тебе, — он делает паузу, чтобы перевести дыхание, и прежде чем я успеваю ответить, он продолжает. Слова вырываются так, словно он больше не может их сдерживать. — Потому что я думал, что у нас все очень хорошо. Мы построили здесь свою жизнь — ты, я и все остальные. И это нелегко, но я думал, что это хорошая жизнь. Я думал, ты тоже так считаешь. И я даже думал, что… что становилось еще лучше. Действительно хорошо. А теперь ты ждешь, что я буду смотреть, как ты просто выбрасываешь это на ветер.

— Я не собираюсь выбрасывать это на ветер, — я снова чуть не плачу, но стараюсь держать себя в руках. — Джексон, пожалуйста. Я не собираюсь ничего выбрасывать. Я бы никогда этого не сделала. Я люблю ту жизнь, которая у нас здесь. Я люблю Новую Гавань. Я люблю Мигеля, и Кейт, и Хэма, и Гейл, и Лэнгли, и всех остальных. Я люблю наш сад, наших кур и свиней и ту смехотворно большую уродливую стену, которую ты построил, чтобы обезопасить нас. Я люблю рассветы по утрам, и совместное чтение книг каждый вечер, и ощущение, что это… это семья. Мне все это нравится. Мне нравится наша здешняя жизнь, и я бы никогда от нее не отказалась.

Последние слова звучат как прерывистое рыдание.

Джексон молчит с минуту, и его лицо искажено эмоциями, которые он явно пытается контролировать.

— О. Понимаю. Тогда дело во мне. Это меня ты не любишь.

— Джексон, нет, это не…

— Ты хочешь другого мужчину. Лучшего мужчину. Тебе нужен мужчина, который сможет лучше заботиться о тебе, лучше трахать тебя и заставлять чувствовать себя более особенной.

— Мне не нужен никакой мужчина, кроме тебя! — я выпаливаю эти слова, потому что попросту не в силах вынести боль, которую я слышу в его голосе. — Заткнись и действительно послушай меня. Кто бы говорил о безнадежной миссии. Ты твердо решил не верить тому, что я тебе говорю. На этот раз я говорю это не в порыве страсти. Я говорю тебе прямо. Ты единственный мужчина, которого я хочу, Джексон. Единственный мужчина. Навсегда.

Выражение его лица снова меняется, но на этот раз не в плохом смысле.

— Да?

— Да!

— Тогда почему…

— Потому что это чертовски страшно! Ты продолжаешь думать, будто причина, по которой мне нужно что-то большее в моей жизни — это то, что тебя мне недостаточно. Но на самом деле все наоборот. Ты тоже для меня все. Все. Но именно поэтому мне нужно, чтобы мой мир стал больше, чем он есть прямо сейчас. Потому что, черт возьми, я буду делать, если с тобой что-нибудь случится?

— Ничто не случ…

— Не смей так говорить. Ты не можешь так говорить. Потому что люди умирают каждый день — даже те, ради кого мы отправились бы на край света, чтобы сохранить им жизнь. В этом мире нет гарантированной долгой и счастливой жизни. Ну и что, если с тобой что-нибудь случится?

Джексон смотрит на меня, тяжело дыша. Затем, наконец, бормочет:

— Если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы пустил пулю себе в глотку.

— Именно это я и имею в виду! Я чувствую то же самое. И это нехорошо. Для любого из нас. Наши миры должны быть больше этого. Я только сейчас, наконец, понимаю это, но именно это и беспокоило меня все время. Мне нужно иметь цель, выходящую за рамки простого цепляния друг за друга и попыток остаться в живых. Вот почему я хочу пойти и помочь этим людям. Потому что это похоже на первый шаг. Я не хочу существовать в маленьком безопасном пузыре, в то время как весь остальной мир горит. Джексон, моя душа больше, чем я позволяла ей стать в течение последних пяти лет. Мир стал больше. И он может ужасать. Он может отнять у нас так много того, что мы любим. Но он может быть больше и лучше. Мы можем сделать мир лучше. И именно это я пытаюсь сделать.

Джексон все еще смотрит на меня, выглядя слегка ошеломленным. Он молчит, но мне кажется, что он меня услышал. Действительно услышал меня.

Я прочищаю горло и вытираю несколько случайно навернувшихся слезинок.

— В любом случае, именно поэтому я хочу совершить это путешествие, хотя и знаю, что ты считаешь его глупым. Я просто хочу… сделать первый шаг.

— Значит, с этого момента ты хочешь всегда отправляться на миссии милосердия? — в его тоне нет горечи. Он действительно хочет знать.

— Нет. Нет, конечно, нет. Нам слишком многое нужно делать здесь. Я хочу продолжать заботиться о людях, которые у нас здесь есть. Но иногда мне хочется сделать немного больше. Я не жду, что ты поедешь со мной. Я бы никогда не попросила тебя сделать то, во что ты не веришь. И я знаю, что могу просто делать то, что хочу. Мне не нужно твое разрешение или что-то в этом роде. Но мы уже столько времени делали все вместе, и я хочу, чтобы ты понял и… и принял это. Я хочу, чтобы ты был на моей стороне, даже если ты не… со мной.

Проходит много времени, пока Джексон смотрит на меня и просто дышит. Я не тороплю его, потому что кажется, что он пытается все обдумать. Затем, наконец, кивает.

Я делаю быстрый вдох.

— Что означает этот кивок?

— Это значит — я думаю, что понимаю. Я с тобой. Мне кажется, я понимаю. Я понимаю, о чем ты говоришь.

— Так ты не возражаешь, если я совершу это путешествие?

Он качает головой с легкой улыбкой.

— Я не возражаю. Не то чтобы это когда-либо останавливало тебя раньше.

— Я знаю, но я говорила искренне. Я не хочу, чтобы ты ненавидел то, что я делаю.

— Я всегда буду ненавидеть все, что подвергает тебя опасности. Я ничего не могу с собой поделать. Но я не буду на это обижаться. Я думаю, что понимаю. Ты хочешь делать нечто большее, чем просто выживать. До тех пор, пока это большее не будет отнимать тебя у меня слишком часто, или пока ты не решишь, что уже не хочешь, чтобы я был твоим мужчиной. Потому что я никогда не смирюсь с этим.

Я хихикаю и практически бросаюсь к нему в объятия.

— Этого никогда не случится. Я всегда буду хотеть, чтобы ты был моим мужчиной.

— Тогда хорошо. У нас все хорошо, — Джексон крепче обнимает меня и не отпускает.

***

Я планирую на следующей неделе отправиться в восточную часть Кентукки. Джексон и я просим добровольцев, так как мы не хотим заставлять кого-либо выдвигаться в поездку, которая может быть опасной. Так что в итоге остаемся я, Хэм, Гейл и Лэнгли, которые кажутся мне хорошей группой.

Я взволнована этим — и тем, что Джексон, кажется, искренне понимает и поддерживает меня. Так что следующие дни проходят хорошо. В течение дня я усердно работаю над своими обычными делами, а также готовлюсь к поездке. И каждую ночь я ложусь в постель с Джексоном. Мы много занимаемся сексом, а потом бодрствуем в темноте и разговариваем. Я сплю очень хорошо и просыпаюсь счастливой, впервые в жизни уверенной в том, что Джексон испытывает ко мне те же чувства, что и я к нему.

Утром, когда я планирую уезжать, я спешу все сделать, и когда наконец добираюсь до гаража к забитому пикапу, который мы забираем, у меня перехватывает дыхание.

Единственное, чего я не жду с нетерпением, так это разлуки с Джексоном, даже всего на несколько дней.

Я удивлена, увидев его стоящим рядом с водительской дверью грузовика. На нем поношенные джинсы и черная футболка, которые мы взяли в том Уолмарте. Он откидывает волосы со лба и дарит мне легкую полуулыбку.

Я подхожу к нему, растерянно хмурясь. Затем я замечаю наполненный рюкзак, стоящий у его ног.

— Что такое…

— Я еду с тобой, — тихо говорит он, когда я подхожу ближе.

Я задыхаюсь и поднимаю руки к его груди.

— Правда?

Застенчиво кивнув, он признается:

— Я много размышлял о том, что ты сказала. И я думаю… Я думаю, что тоже хочу, чтобы мой мир был больше.

Я издаю тихий всхлипывающий звук и притягиваю его к себе в объятия. Джексон обнимает меня в ответ, но всего на минуту. Он говорит мне на ухо:

— Не тогда, когда все остальные смотрят, котенок. Позже ты сможешь обнять меня получше.

Я хихикаю и отстраняюсь. Корчу гримасу Хэму, который дразняще улыбается мне.

Мы трогаемся в путь, и я не могу вспомнить, когда в последний раз была так счастлива. Джексон пытается скрыть это за своим обычным суровым выражением лица, но я вижу, что он чувствует то же самое.

Может, счастье больше не будет таким чуждым для нас.

***

Через неделю мы возвращаемся домой.

Поездка прошла на удивление хорошо. Дорога туда и обратно была безопасной и без происшествий. На обратном пути у нас возникли некоторые проблемы с двигателем, но Джексон сумел найти временное решение, которое доставило нас домой, где он сможет поработать над нормальным ремонтом. На обратном пути мы заехали в тот Уолмарт и набили полный грузовик припасов и одежды.

И мы сделали много хорошего для людей, которые пытаются переселиться. Мы привезли им несколько цыплят и помогли спланировать их огороды и посевы пшеницы. Мы научили их изготавливать муку и печь хлеб, а также консервировать фрукты и овощи на зиму.

Я совершенно вымотана, когда в поле зрения появляются ворота Новой Гавани, но это приятная усталость. Чувство выполненного долга. Достигнутой цели.

Я так долго этого хотела и только недавно смогла осознать это.

Джексон сидит за рулем рядом со мной, и в этот самый момент он оглядывается, одаривая меня легкой улыбкой, которая преображает все его лицо.

Он рад вернуться домой. Я тоже.

Несмотря на его опасения, Джексон, казалось, хорошо провел время на этой неделе. Он работал с людьми над организацией дежурств и учений, давал советы по строительству стены, которая все еще необходима для обеспечения безопасности в современном мире. Он никогда не станет общительным человеком или болтуном, но, казалось, многие люди ему понравились и вызвали у него уважение, и все они посчитали Джексона даром, посланным им с небес.

Он довольно крут. Я не могу этого отрицать. Я протягиваю руку и сжимаю его колено.

— Это была хорошая идея — поехать, — произносит он своим знакомым гортанным бормотанием. — Я рад, что мы это сделали.

Это самое большое подтверждение, о каком я могла мечтать.

***

Все в Новой Гавани в восторге от нашего возвращения, и остаток дня проходит быстро — за разгрузкой вещей, обсуждением новостей и долгими вечерними посиделками, на которых мы рассказываем истории о нашей поездке, а не читаем по книге.

Я должна быть готова проспать несколько дней, но нахожусь в нелепом возбуждении, пока умываюсь в своей комнате и надеваю любимую розовую ночную рубашку. Лямочки истончились от износа и неправильного использования в руках Джексона. Я не уверена, как долго она продержится, но, вероятно, я смогу просто пришить к ней новые бретельки.

Я не хочу от нее отказываться.

На улице и в доме уже темно, поэтому я, как обычно, беру свечу и иду по коридору в комнату Джексона.

Было трудно много заниматься сексом в отъезде, так как у нас было мало уединения. На самом деле, мы пару раз сбегали, чтобы по-быстрому потрахаться в заброшенном внедорожнике, но это не так уж удобно.

Я открываю дверь комнаты Джексона и вхожу внутрь. Половица скрипит на моем третьем шаге. Я ставлю свечу на стол.

Я не слышу шороха на кровати. Когда я моргаю, глядя в том направлении, то вижу, что она пустует, хотя покрывало смято.

Где, черт возьми, он…?

Мой внутренний вопрос прерывается испуганным визгом, когда чья-то рука обхватывает меня сзади, разворачивает, а затем поднимает, чтобы перекинуть через широкое плечо.

Я беспомощно хихикаю и притворяюсь, что сопротивляюсь — так сильно, что он шлепает меня по заднице, чем вызывает нелепый резкий прилив удовольствия. Джексон по-волчьи ухмыляется, когда бросает меня на кровать и забирается на меня.

— Придурок, — говорю я, все еще пытаясь сдержать смех. — Ты же знаешь, я не ведусь на эти штучки пещерного человека.

Он усмехается, стягивая с меня сорочку через голову.

— Теперь я точно знаю, что это неправда. Все, что связано с пещерным человеком, очень заводит тебя.

— Это просто нелепо. Ничего подобного… — мое неубедительное возражение прерывается вскриком неожиданного удовольствия, когда Джексон переворачивает меня на четвереньки и прижимает верхнюю часть моего тела к матрасу. Он несколько раз шлепает меня по заднице и трахает пальцами, пока я не достигаю громкой, бесконтрольной кульминации, которую едва могу заглушить покрывалом.

Пока я все еще задыхаюсь от затяжных спазмов, Джексон наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Ты что-то говорила о пещерном человеке?

— Заткнись. Это был несчастный случай.

Он безудержно хохочет и переворачивает меня на спину. Я притягиваю его к себе и заключаю в объятия.

Объятие переходит в поцелуй, который перерастает в горячий, настойчивый секс. Сначала сзади. Потом я верхом на нем. Джексон пристально смотрит на меня, пока я скачу на нем, и даже в мерцающем свете я вижу выражение его глаз. Что-то похожее на благоговейное обожание. Это переполняет меня. Ошеломляет меня. Я резко кончаю, а затем наклоняюсь, чтобы поцеловать его.

Его член выскальзывает при этом движении, что тоже к лучшему. Я опускаюсь вниз по его телу, чтобы полностью взять его в рот. Я усердно сосу его, пока Джексон не кончает с протяжным, беспомощным стоном.

Затем я падаю на него сверху, и он обнимает меня, пока мы оба переводим дыхание.

Через некоторое время Джексон начинает гладить мои волосы, спину, ягодицы.

— Ты действительно подстерегал меня, чтобы побыть пещерным человеком? — спрашиваю я у него. Я улыбаюсь, лежа у него на груди, время от времени утыкаясь носом в изгиб его шеи.

— Нет. Я просто по чистой случайности смотрел в окно, когда ты вошла. Но я никогда не из тех, кто упускает возможность.

— На что ты смотрел? Ты что-нибудь слышал снаружи?

— Нет. Я просто смотрел, — сейчас его голос звучит почти неуверенно, и я понимаю почему, когда он продолжает: — Мне нравится, как она выглядит ночью. Новая Гавань. Мне просто нравится на нее смотреть.

Это трогает меня. Как сильно он любит это место. Для него это такой же дом, как и для меня. Я прижимаюсь поцелуем к его плечу и позволяю этому послужить моим ответом.

Несколько минут мы лежим в удовлетворенном молчании. Затем я спрашиваю без обиняков:

— Что ты подумал, когда я впервые начала приходить в твою комнату? Ты был удивлен?

— Да, — признает Джексон, сжимая мягкую плоть на задней поверхности моих бедер. — Я знал, что тот первый раз не был запланированным, и я думал, ты не шутила, когда сказала, что это не может повториться. Я уже тогда был без ума от тебя, но сказал себе, что придется довольствоваться одним разом.

Я поднимаю голову, чтобы увидеть его лицо.

— Тогда ты уже был без ума от меня?

— Конечно. Разве ты этого не знала?

— Нет, я этого не знала. Ты всегда казался таким грубым и злым. Если ты был заинтересован, почему не вел себя более мило?

— Я даже не уверен, что знаю, как быть милым. И что, черт возьми, я должен был делать? Признать, что я одержим дочерью-подростком тех людей, которые меня приютили?

— Мне было девятнадцать. Это не было бы чем-то неприличным. Если только не… Я имею в виду, если только я не нравилась тебе, когда…

Джексон фыркает с сухим смешком.

— Нет, я не испытывал к тебе вожделения, когда тебе было шестнадцать лет. Моника была мне небезразлична. Правда. Между нами никогда не было всепоглощающей страсти, но она кое-что значила для меня. Ну то есть, я заметил тебя. Кто бы этого не сделал? Ты великолепна, и ты всегда была такой умной, щедрой и… и свирепой. Но только после ее смерти для меня все стало ясно.

— О, — я думаю об этом. В смысле, пытаюсь понять всю нашу историю.

— Так что это просто должно было стать чем-то, о чем я унывал в одиночестве и ничего не предпринимал, пока ты не начала приходить в мою комнату, — он берет в охапку мои волосы, чтобы убрать их с моего лица. — Я ждал тебя. Каждую ночь. Даже зная, что ты будешь приходить не очень часто. Шанс всегда имелся. И это было для меня всем.

Джексон никогда не был склонен к откровенности, так что тот факт, что он говорит мне об этом, имеет значение. Большое значение. Я целую его в грудь. Затем приподнимаюсь, чтобы поцеловать его в губы. Медленно и нежно.

— Я не хотела, чтобы это значило так много, — говорю я ему после того, как отстраняюсь. — Я хотела, чтобы это была просто физическая разрядка. Но все не сводилось к разрядке. Мне нужно это. Мне нужен ты, — я устраиваюсь поудобнее. — Я всегда буду нуждаться в тебе.

— Я тоже.

Я улыбаюсь и закрываю глаза. Джексон долго держит меня в объятиях, время от времени поглаживая мои волосы и тело.

Никто из нас не засыпает, и в конце концов он говорит другим тоном:

— Я тут подумал… — его голос снова звучит почти неуверенно.

Я поднимаю голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Мне кажется довольно глупым, что ты каждую ночь прокрадываешься в мою комнату. Так что я подумал, может, мы могли бы просто… жить в одной комнате. Если ты хочешь. Ты могла бы переехать ко мне.

Мои глаза широко раскрываются.

— Только если ты хочешь, — поспешно продолжает Джексон, очевидно, неправильно истолковав выражение моего лица. — Или мы могли бы переехать в твою комнату, если ты так предпочтешь. На самом деле мне все равно. Просто это кажется практичным, если ты хочешь проводить со мной каждую ночь. И мы могли бы предоставить Мигелю и Кейт другую комнату. Они этого заслуживают. И они подхватят пневмонию, если зимой каждую ночь будут выходить на улицу, чтобы заняться сексом.

Я смеюсь над этим и обхватываю его подбородок одной рукой.

— Мы бы этого не хотели, не так ли?

— Определенно нет, — в его глазах появляется надежда. — Значит, ты подумаешь об этом? О переезде ко мне?

— Мне не нужно об этом думать. Я хочу это сделать. Я бы с удовольствием переехала к тебе.

— Мы можем занять твою комнату, если…

— Нет. Эта комната больше. Я перееду сюда к тебе, а Кейт и Мигель могут занять мою комнату.

Джексон крепче сжимает меня в объятиях, на мгновение стиснув почти до синяков. Но все, что он говорит, это:

— Хорошо.

— Может быть, этой осенью, после того как весь сбор урожая будет закончен, мы сможем поработать над переоборудованием пары хозяйственных построек, чтобы сделать больше спален. Поскольку путешествовать стало безопаснее, мы, вероятно, сможем найти больше строительных материалов. Таким образом, больше людей смогут иметь отдельные комнаты, и у нас будет место для большего количества людей.

Джексон кивает.

— Да. Да, я как раз размышлял об этом. Думаю, что сейчас мы, вероятно, в достаточно хорошей форме, чтобы сделать это.

— Это то, чего стоит ждать с нетерпением.

— Да, — соглашается он. — Так и есть.

Я целую его еще раз, а потом встаю, чтобы пописать, и задуваю свечу. На этот раз, когда мы устраиваемся, я действительно думаю, что мы заснем.

Но Джексон удивляет меня, выпаливая в темноту:

— Я люблю тебя, Фэйт.

Я замираю.

— Ты ведь знаешь это, верно? — добавляет он, обнимая меня одной рукой.

— Я уже начала подозревать, — я нахожу его лицо и целую.

Это слово так долго казалось запретным. Опасным. Слишком рискованным. Но сейчас мне даже не нужно колебаться.

— Я тоже тебя люблю, — говорю я.

Продолжение следует…

¹Хэм (Ham) — буквально означает «ветчина».

²Под календарным методом подразумевается то, что пара не занимается сексом в дни, когда женщина по своему менструальному циклу наиболее фертильна.