Гавань

Именно осознание этой реальности и полное отчаяние, которое вызывает во мне такая перспектива, заставляют меня развернуться и направиться обратно в свою комнату.

Мне не так уж сильно нужен секс. Мне ничто не нужно настолько сильно. Я избавлю себя от этой странной одержимости, которая у меня развилась, и я стану лучше и сильнее, когда смогу избавиться от нее.

Я должна утвердиться в этом решении, поскольку оно должно быть правильным, но я все равно не могу заснуть, когда ложусь в постель. Я ворочаюсь с боку на бок, волнуюсь и веду мысленные споры сама с собой, и представляю, о чем подумает Джексон, когда я не появлюсь сегодня вечером.

Ночь почти закончилась, мне так и не удалось выспаться, и я со стоном встаю. Еще через час рассветет. Больше нет смысла лежать в постели и быть несчастной. В любом случае, есть несколько организационных вопросов, о которых я хочу позаботиться, прежде чем мы отправимся в путь.

Джексон всегда встает раньше всех. Есть хороший шанс, что он уже проснулся. Я пойду обговорю с ним пару вещей, а потом оденусь и буду готова к поездке.

Может, это результат недосыпания и моей рассеянности, но мне это кажется вполне разумным планом, когда я иду босиком по коридору и легонько стучу в его дверь.

Обычно я не стучу, но сейчас нетипичное время, и я здесь не для секса.

Я слышу ворчание, которое доказывает, что Джексон проснулся, поэтому я распахиваю дверь и вхожу внутрь.

Он явно только что встал с постели, что меня удивляет. Он совершенно голый и, хмурясь, приближается ко мне.

— Какого черта тебя так долго не было? — хрипло требует он, прежде чем захлопнуть за мной дверь и подхватить меня на руки.

Я разеваю рот, мое сердце бешено колотится, а щеки вспыхивают.

— Я… Я пришла сюда не ради секса. У меня было несколько… несколько… вопросов, — последнее слово звучит как громкое оханье, потому что он бросил меня на свою кровать.

Джексон забирается на меня.

— Вопросы позже. Сначала это.

Затем он целует меня крепко и настойчиво, и это последнее, чего я от него ожидаю.

Я могла бы оттолкнуть его. Если бы я была умной и настолько приверженной решениям, принятым прошлой ночью, как мне хотелось бы, я бы сделала это. Я бы остановила его.

Но когда его губы накрывают мои, все внутри меня оживает, и вместо того, чтобы оттолкнуть его, я обвиваю руками его шею, притягивая ближе.

Мы долго целуемся. Я прижимаюсь к Джексону и обвиваю его ноги своими. Он просовывает руки мне под сорочку, чтобы потрогать меня всю.

Наконец, он спускается к моей шее и покусывает ее, посасывает точку пульса. Он срывает с меня платье через голову, прежде чем двинуться дальше вниз по моему телу.

Джексон занимается моей грудью до тех пор, пока я не начинаю извиваться и беспомощно хныкать. Я так возбуждена, что подтягиваю его плечи повыше к своему телу, чтобы мы могли перейти к главному действу, но он сопротивляется.

— Джексон, — выдыхаю я, поднимая голову, чтобы посмотреть вниз на то, как он опускается еще ниже по моему телу, целуя линию, пересекающую мой живот. — Что… что…?

Я не заканчиваю вопрос. Я не могу, потому что он раздвигает мои бедра и прижимается носом к моей горячей киске. Он глубоко дышит и издает горловой звук, который посылает крупицу удовольствия от моего естества до самого сердца.

Затем он раскрывает меня, чтобы подразнить клитор языком. Я издаю задыхающийся звук, затем еще один. Я широко раздвигаю ноги и вжимаю ступни в матрас, пока он с удивительным мастерством ласкает меня языком.

Не то чтобы я удивлена, что Джексон хорош в сексе. Очевидно, что он хорош. Без вопросов. Но он не мягкий, неспешный, осторожный любовник, и я не думала, что он будет хорош в этом.

Я даже не знаю точно, зачем он это делает. Он никогда раньше этого не делал.

Я продолжаю пытаться что-то сказать, пока Джексон ласкает меня пальцами и ртом. Может, объяснить, что я не ожидала этого, когда пришла в его комнату. Может, спросить его, что вообще здесь происходит. Но я не могу выдавить из себя ни слова, даже если бы хотела сказать что-то связное. Я издаю множество мяукающих и хрипящих звуков по мере того, как оргазм нарастает и продолжает нарастать.

Через некоторое время Джексон засовывает два пальца в мою киску, прижимая их к моей точке G. И он наклоняется, чтобы дотянуться до моего клитора и несколько раз влажно, сильно пососать его.

Я полностью распадаюсь на части, выгибаюсь дугой и кричу от ощущений, которые сотрясают мое тело. Когда я начинаю приходить в себя, это становится почти облегчением, но Джексон еще не закончил. Он продолжает свои манипуляции до тех пор, пока я не кончаю снова и снова.

Я стараюсь быть тихой. В конце концов, все остальные в этом доме спят. Но, кажется, я не могу полностью заглушить отчаянные звуки, которые слетают с моих губ. Слезы текут по моим щекам, и у меня першит в горле, когда Джексон наконец выпрямляется, глядя на меня сверху вниз с почти волчьей улыбкой.

— Не будь таким самодовольным, — говорю я ему, в основном потому, что это нужно было сказать. Он действительно заслуживает того, чтобы немного побыть самодовольным после такого результата.

Джексон тихо и мягко усмехается, сдвигаясь вверх по моему телу, и снова целует меня, так же долго, как в прошлый раз, так же жадно.

Он действительно возбужден. Его член тверд и зажат между нашими телами. Я трусь об него, пока он не начинает стонать мне в рот, и мои движения, в конце концов, снова заставляют его действовать.

Он раздвигает мои ноги, чтобы освободить для себя место, а затем помогает мне обхватить ногами его талию и толкает свой член внутрь меня, заставляя нас обоих застонать.

Ему не требуется много времени, чтобы кончить. Не после всего, что произошло, и не тогда, когда он так глубоко. Он делает короткие, быстрые движения, при каждом толчке выдыхая повторяющееся слово, которое звучит как «котенок». Я продолжаю пытаться закинуть ноги повыше ему на спину, принять его глубже. Это причиняет боль, но именно такую, как мне хочется.

Мне это нужно.

Джексон издает сдавленное восклицание прямо перед тем, как достигает кульминации. Я расслабляю ноги, и ему удается выйти из моей киски как раз вовремя, чтобы кончить мне на бедро.

На минуту я засомневалась, успеет ли он вовремя, и отчасти мне понравилась эта идея.

Это не та часть меня, которой можно потакать прямо сейчас. Я запихиваю эту мысль обратно в тугой комок в темном уголке своего сознания, где она меня не побеспокоит.

Мы оба отчаянно задыхаемся, и наша потная кожа слипается, пока Джексон пытается высвободиться из моих объятий, падая на спину рядом со мной.

— Это было… — хрипит он.

— Да, — соглашаюсь я. — Да.

Кажется, я пока не могу пошевелиться. Все мое тело ноет и пульсирует, и меня переполняет глубинное удовлетворение. Но Джексон находит в себе достаточно энергии, чтобы опуститься на пол, схватить свою рубашку и стереть сперму с моей кожи, прежде чем повернуться на бок лицом ко мне.

— Итак, — говорит он с легким намеком на улыбку в уголках рта. — Какие вопросы ты хотела мне задать?

Мы разговариваем около пятнадцати минут, обсуждая логистику поездки, о которой я раздумывала ранее. К тому времени начинает всходить солнце, так что мне нужно вернуться в свою комнату, чтобы одеться и подготовиться к предстоящему дню.

Я выхожу в коридор и осторожно закрываю дверь его спальни, чтобы не было слышно ни звука. Я поворачиваюсь к своей комнате, когда внезапно сталкиваюсь с Лэнгли, которая, должно быть, пошла в кладовку за прокладками для месячных, которые держит в руках.

Ее глаза расширяются, когда она осознает мое присутствие и то, из чьей комнаты я только что вышла.

Мои щеки горят, и немедленное (фальшивое) оправдание готово сорваться с моих губ, но я останавливаю себя, чтобы не произнести его.

Вместо этого я слегка машу ей рукой и направляюсь в свою комнату, и никто из нас ничего не говорит.

Вероятно, было ошибкой идти в комнату Джексона этим утром. Теперь Лэнгли может рассказать остальным, и все может стать странным или запутанным.

Я этого не хочу.

Я даже не знаю точно, чего именно я хочу.

Но, несмотря на предстоящие осложнения, я, кажется, не могу убедить себя, что сегодняшнее утро было ошибкой.

Глава 6

Когда я в последний раз уезжала из Новой Гавани больше, чем на день, мне было шестнадцать. С момента Падения жизнь ограничилась примерно сотней миль вокруг фермы.

Раньше мне нравились автомобильные поездки. Сидеть в машине и смотреть на проплывающие мимо пейзажи. Позволять своим мыслям блуждать. Ожидать, что может появиться за следующим поворотом дороги.

Путешествовать сейчас слишком опасно, поэтому я не смогла бы отправиться в путешествие просто ради развлечения, даже если бы в моей жизни было время на такие поездки. Но примерно в полдень, когда мы с Джексоном направляемся на восток, у меня возникает ощущение именно такой прогулки на авто.

Чтобы найти самый безопасный маршрут, мы изучили старую бумажную карту Кентукки, которая принадлежала моим родителям. По большей части мы сторонимся крупных дорог, придерживаясь троп и пастбищ. В этой части штата есть населенные пункты, все забаррикадированные и защищенные, но мы можем избегать их, так как большинство из них уже отмечены на карте. Некоторые из них, о которых мы раньше знали, оказались заброшены за последние пару лет. По мере того как ресурсы иссякали или вымирало слишком много людей, целым городам приходилось мигрировать.

В разгар угрозы от стад люди бежали к военным базам, многие из которых еще держали оборону. Но поскольку стада рассыпались, почти все теперь направляются в центр страны, потому что он меньше пострадал от стихийных бедствий и, очевидно, имеет больше продовольствия, припасов и доступной инфраструктуры.

Сейчас в поле зрения нет ни души — только акры заросших пастбищ и несколько лесистых холмов вдалеке. Джексон и я взяли квадроцикл вместо грузовика, чтобы мы могли передвигаться по разным участкам бездорожья, и ветер швыряет мне в лицо волосы, которые выбились из моего конского хвоста.

Я нетерпеливо убираю пряди и бросаю взгляд на Джексона, который уже почти час рулит молча. Некоторое время назад мы остановились пообедать и немного поболтали о нашем маршруте, но Джексон не из разговорчивых, так что я знаю, что не стоит ожидать непринужденной беседы.

Но тишина начинает действовать мне на нервы. Пустота окружающего нас ландшафта, хотя это означает, что мы в безопасности. Я понятия не имею, о чем думает Джексон. О чем он думал весь день.

— Здесь так пусто, — говорю я наконец. Просто один из тех бессодержательных комментариев, которые люди используют, чтобы заполнить паузу.

Он переводит взгляд, его глаза быстро изучают мое лицо, прежде чем снова повернуться к грунтовой дороге, на которую мы выехали некоторое время назад.

— Да. Это хорошо.

— Раньше здесь не было так пусто, не так ли? Я имею в виду, раньше. Я не помню, чтобы даже в сельской местности чувствовалось что-то подобное.

— Там не было настолько пусто. Люди ушли. Или умерли. С каждым месяцем эти места становятся все более заброшенными.

— Я думаю, сейчас мы в глуши. На окраине. Поскольку побережья полностью опустели, — никто из тех, кто остался на обоих побережьях, не выжил в течение первых двух лет. Череда ураганов на востоке и постоянные землетрясения на западе сделали жизнь там почти невозможной. — Все направились в центр.

— Ага.

Я на мгновение замолкаю, размышляя. Чувствую себя лучше теперь, когда Джексон разговаривает со мной.

— Ты когда-нибудь думал об этом?

— Думал о чем?

— О том, чтобы мигрировать. Направиться в центр. Мы постоянно слышим о городах, которые реорганизуются и перестраиваются заново. Предположительно, сейчас в Хьюстоне и Чикаго есть электричество и вода, а довольно скоро все это появится и в Сент-Луисе. Особенно теперь, когда стада распались, они, вероятно, смогут расширяться и застраиваться. Открывать больницы, школы и церкви.

— Всем управляет военизированное руководство, — бормочет Джексон.

Я смотрю на его лицо и с удивлением замечаю, что оно помрачнело.

— Возможно, все не так уж плохо. Я уверена, есть места, где это не диктатура.

— Значит, ты хочешь уехать? — хрипло спрашивает Джексон, бросив еще один быстрый взгляд в мою сторону. — Вот чего ты хочешь?

— Я этого не говорила! Я просто задала вопрос. У нас в Новой Гавани все довольно хорошо, но у большинства людей здесь нет наших ресурсов, поэтому я понимаю, почему они хотели бы мигрировать и искать что-то более безопасное и близкое к… нормальному.

— Прежней нормы больше не существует. И я не собираюсь отказываться от того, что у нас есть, ради призрачной мечты о мире, который мы когда-то знали. К некоторым из нас прежний мир с самого начала был не так уж благосклонен.

Мои глаза расширяются от этого комментария. От того, что он разглашает.

— Да. Думаю, это правда, — я замираю на несколько мгновений, и что-то внутри меня сжимается от моих размышлений. Затем я, наконец, продолжаю: — Но прежний мир не был… не был таким уж плохим для тебя, не так ли? Ну то есть, я думала, у тебя все было хорошо. С моими родителями. На ферме. Я уверена, что для тебя это не было воплощением мечты, но я думала, что это было… неплохо.

— Я не имел в виду Новую Гавань. Я имел в виду то, что было до нее, — теперь Джексон немного расслабился. Выглядит не таким уж встревоженным. — Когда я был ребенком. Мир был для меня весьма отстойным, пока твои родители не приютили меня, — он прочищает горло. Немного ерзает на своем сиденье. Не смотрит мне в глаза. — Для меня это было своего рода воплощением мечты. Приезд в Новую Гавань.

Я никогда не слышала, чтобы Джексон раскрывал что-то настолько личное. Такое серьезное. Ни разу за все те годы, что я его знаю. Мое сердце болит так сильно, что мне приходится поднести руку к груди, будто я могу каким-то образом удержать все чувства внутри. Мои губы приоткрываются, потому что я чувствую, что должна что-то сказать, но слова не выходят.

Джексон бросает на меня несколько быстрых взглядов.

— Разве ты этого не знала? — спрашивает он наконец.

Я качаю головой.

— Я думала, что эта жизнь стала более хорошей для тебя, но я не знала, что…

«Что ты любил эту жизнь». Вот что я собиралась сказать.

Эти слова кажутся запретными. Как будто они отказываются быть произнесенными вслух.

— Ну, а я знаю, — бормочет Джексон, как будто я закончила свою мысль. — У меня никогда не было другого дома, кроме этого. Так что я не собираюсь отказываться от него ради призрачной фантазии о лучшей, безопасной жизни где-то в другом месте.

— Я правда не предлагала нам уехать. Это была просто случайная мысль.

Джексон молчит с минуту, но его лицо слегка искажается, как будто он переживает некую внутреннюю борьбу. Затем он, наконец, выпаливает:

— Почему у тебя вообще возникают такие мысли?

Я моргаю, удивленная и тоном, и словами.

— Что?

— Почему ты вообще думаешь об этом? Ты настолько несчастлива?

— Нет, нет! — мой ответ выходит более пылким, чем я намеревалась. — Это всего лишь мысли. Они есть у людей постоянно, и они не обязательно должны что-то значить.

— Но обычно они все же имеют значение. И что-то гложет тебя уже некоторое время, — Джексон хмуро смотрит на дорогу перед нами. — Почему, бл*ть, ты не хочешь сказать мне, в чем дело?

— Это не так… Это… — я пытаюсь заговорить. Попытаться объяснить. Я искренне стараюсь. Я не знаю, почему я не могу вымолвить ни слова.

— Это что? — он притормозил так, что квадроцикл едва ползет, и напряженно наклоняется ко мне. — Черт возьми, котенок, скажи мне!

— Я не знаю! Прости, но я просто не знаю. Я чувствую беспокойство. Нервозность. Как будто я хочу, чтобы что-то произошло. Как будто я хочу что-то изменить. Но я действительно не знаю, что это такое, — все слова вылетают беспорядочным лепетом, и я шокирована этим признанием. Насколько это личное. И как я просто выплеснула все это наружу.

— Ты хочешь что-то поменять? — теперь его голос стал мягким и фактурным. Уже не торопливым.

Я пожимаю плечами, уставившись на свои руки.

— Я знаю, это звучит глупо. Вот почему я не говорю об этом. Ну то есть, какой смысл говорить, что ты чего-то хочешь, если ты даже не знаешь, чего ты хочешь?

Джексон тяжело дышит, вглядываясь в мое лицо так, словно мог бы проглотить меня целиком.

Это не мягкий, не романтичный и даже не сексуальный образ, но я все равно хочу к нему прильнуть.

Прямо сейчас в воздухе что-то вибрирует. Я чувствую это так же, как ощущаю густоту июльской влажности. Я чувствую, что это могло бы быть ответом, который я ищу, если бы только я могла протянуть руку и схватить его.

Все рассеивается, когда Джексон отводит взгляд и снова поворачивается к дороге, разгоняясь до своей обычной скорости.

— Если ты поймешь, то скажешь мне, верно?

Я киваю. Сглатываю. Смотрю на колосящиеся луга вокруг нас.

— Да. Я тебе скажу.

***

Уже середина дня, когда мы сворачиваем с троп, по которым ехали, и выезжаем на небольшую проселочную дорогу.

По крайней мере, раньше это была дорога. Теперь это куча битого щебня с несколькими более длинными участками дорожного полотна.

— Это ненормальный износ, — говорит Джексон, съезжая с дороги и проезжая по траве рядом. — Это, должно быть, последствия землетрясения. Видимо, мы приближаемся к нужному месту.

Я держусь за опорную перекладину, потому что даже грунтовая дорога вся изрыта ямами, и поездка получается ухабистой.

— Этот район, должно быть, действительно сильно пострадал. Неудивительно, что все бросились бежать. Смотри, раньше это была церковь.

Это даже больше не здание. Просто груда обломков с половиной креста, торчащего из секции, которая раньше была шпилем.

Я снова достаю дорожную карту, сравнивая ее с набросанной схемой в записке.

— Похоже, здесь есть несколько старых городов, которые стоит посетить. Мак говорит, что некоторые из тех, что находятся дальше к северу, переселились, но в этом направлении есть много такого, что еще не исследовано полностью.

— Нам нужны небольшие фермы или посевные площади. Места, где, скорее всего, будут небольшие тракторы, — Джексон останавливается и наклоняется, чтобы вместе со мной изучить карты. — А по пути мы поищем аптеки.

Мы составляем маршрут и придерживаемся его, останавливаясь в нескольких различных сельских домах. Должно быть, в прошлом на них нападали другие группировки, потому что большинство домов и амбаров вычищены.

Поскольку район, в котором мы находимся, уже разграблен, мы едем дальше на юг, подальше от крупных городов. На маленькой ферме мы приходим в восторг, когда обнаруживаем в доме шкафы, полные консервов. Мы оставляем банки для кого-нибудь другого, так как у нас в Новой Гавани полно еды получше, но это доказательство того, что здешние места еще не разграблены. На подъездной дорожке также стоит старый пикап, который не заводится, но бак полон бензина, так что мы откачиваем достаточно, чтобы заправить наш квадроцикл.

— Я не могу поверить, что никто еще не нашел это место. Давай проверим хозяйственные постройки, — говорю я, затаив дыхание от предвкушения, когда мы возвращаемся в нашу машину. — Может, у них был «Джон Дир».

Джексон тоже взволнован. Я вижу это по его напряженному лицу. Он ведет нас к тому, что раньше было большим сараем или мастерской. Стены обвалились, но отодвинуть их в сторону не так уж сложно, чтобы обнаружить два трактора, выкрашенных в знакомый зеленый цвет.

Я хлопаю в ладоши и обнимаю себя, когда Джексон подбегает, чтобы проверить модели.

Один из них — точная копия того, что стоит в нашем сарае, что не так уж удивительно, поскольку раньше это была популярная модель. Джексон открывает капот и осторожно отсоединяет нужный нам насос. Он также берет некоторые другие запчасти, так что у нас будет резерв.

Он реально широко улыбается, пока мы загружаем их в наш багажный отсек.

Может, это потому, что я счастлива. Может, это потому, что это похоже на чудо. Может, это потому, что Джексон улыбается. Но я делаю то, чего никогда бы не ожидала от себя.

Я бросаюсь к нему в объятия.

Джексон обнимает меня в ответ. Его руки сжимают меня почти до синяков, и он кружит меня на полпути к квадроциклу. Я зарываюсь лицом в его рубашку. Он большой, твердый и сильный, и пахнет горячо и естественно. Как Джексон.

Прошло больше времени, чем должно было пройти, прежде чем мы отстраняемся друг от друга. Я краснею и смущаюсь, а он прочищает горло и смотрит в землю.

Дерьмо. Зачем я это сделала? Наши отношения никогда не были такими.

— Теперь нам нужно найти аптеку, — говорю я, пытаясь отвлечь нас от этой странности. — Где-то здесь должна быть минимум одна. Есть ли поблизости город?

Мы снова изучаем карту, и это помогает. Мы находим город примерно в двенадцати километрах к востоку и направляемся туда. Местность настолько пустынна, и мы решаем, что придерживаться дороги будет достаточно безопасно. Мы не знакомы с этим регионом и не хотим заблудиться.

Прежде чем добраться до него, мы минуем полосу того, что раньше было магазинами. Мы останавливаемся и проверяем старые указатели. Ресторан. Прачечная самообслуживания. Магазин фейерверков. И хозяйственный универмаг.

— Жаль, что у нас нет места для больших пакетов куриного корма, — говорю я, глядя на то, сколько его можно найти под полуразвалившимся зданием.

— На самом деле нам это не нужно, и подумай о том, сколько бензина потребовалось бы, чтобы перевезти все это обратно.

— Да. Жаль, что здесь нет аптеки.

— Мы продолжим поиски.

Мы действительно роемся в обломках и находим кое-какие инструменты, которые могут оказаться полезными. Затем продолжаем двигаться в направлении города, который мы наметили.

Мы находимся примерно в миле от города, когда происходит что-то ужасное. Квадроцикл шипит. Дергается. А затем постепенно останавливается.

— Что за хрень? — бормочет Джексон, тупо уставившись на панель управления.

— Мы знаем, что бензин еще не закончился. Может, это легко исправить.

Я не знаю, откуда берется этот оптимизм. Нам повезло с запчастями для трактора, но это не значит, что все остальное пойдет хорошо. Но Джексон выходит из машины и открывает капот.

— Это приводной ремень, — говорит он усталым, но не расстроенным голосом.

Я выхожу, чтобы вместе с ним осмотреть двигатель, хотя я ни за что не смогу что-либо в нем узнать.

— Звучит не слишком серьезно. Ты можешь это починить?

— На самом деле это не то, что можно исправить на данный момент. Нам нужен новый.

— О, — я сглатываю, внезапно осознав, что это значит. — О. Значит, мы застряли у черта на куличках?

Джексон вытирает пот с лица краем футболки и закрывает капот.

— Держу пари, я смогу найти замену в том хозяйственном магазине. В этих магазинах всегда есть несколько квадроциклов, и им не обязательно работать. Просто заберем ремень, который мы могли бы использовать. Надо было подумать об этом, когда я был там.

— О. Хорошо. Это всего в паре миль отсюда. Может, нам просто пройтись пешком? — я сразу же испытываю облегчение, так как это досадно, но явно не критическая ситуация.

— Я не хочу оставлять нашу машину здесь, на обочине дороги, особенно с запчастями для трактора. Ты не возражаешь побыть здесь? Я доберусь туда и обратно так быстро, как только смогу.

— Нет, все в порядке, — мне не нравится мысль о том, что мы разлучимся, но я больше беспокоюсь о том, что он проделает весь этот путь в одиночестве, чем о том, что я буду сидеть здесь и ничего не делать.

Его лицо искажается, когда он вешает винтовку за спину.

— Я вернусь, как только смогу. Достань свой пистолет. Не уходи далеко. Не писай. Не закрывай глаза. Ничего не делай, только сиди здесь и будь начеку.

Я закатываю глаза.

— Я не ребенок, Джексон. Я знаю, как защитить себя.

— Я знаю, — его челюсти все еще сжимаются от напряжения. — Стреляй в любого, кто приблизится. Не стоит рисковать. Мы не знаем, что здесь происходит.

— Насколько мы видели до сих пор, никто не ездит этим путем, но я обещаю быть осторожной. А теперь пошевеливайся, чтобы мы могли выбраться отсюда. Через час или около того стемнеет.

Несмотря на мой спокойный тон, Джексон все еще выглядит встревоженным, когда уходит в том направлении, откуда мы пришли. Сначала он движется в темпе быстрой ходьбы, но через минуту я вижу, как он переходит на бег.

Этот болван-здоровяк собирается пробежать весь путь туда и обратно.

Джексона нет около пятнадцати минут, когда я слышу вдалеке шум двигателя. Сначала я думаю, что это может быть Джексон. Может, он нашел исправную машину и едет на ней сюда. Но потом я понимаю, что звук исходит не с той стороны. Он доносится впереди меня по дороге.

Я встаю и направляю пистолет на едва различимое пятно приближающейся машины.

Через минуту я уже могу различить очертания старого джипа Вранглер.

Когда он продолжает приближаться ко мне, я делаю предупредительный выстрел. Он сворачивает с дороги, явно обходя меня стороной. Я слегка расслабляюсь от такого проявления вежливости, но не опускаю пистолет.

Я расслабляюсь еще больше, когда машина подъезжает достаточно близко, чтобы я могла разглядеть, что за рулем мужчина, а на пассажирском сиденье сидит женщина. У женщины подняты обе руки, а мужчина ведет машину одной рукой, а другую высунул из окна ладонью вверх.

Они ясно дают понять, что не представляют угрозы, но я не настолько глупа, чтобы верить, что они не причинят мне вреда.

— Вам нужна помощь? — кричит женщина, когда джип поравнялся с квадроциклом. Они все еще далеко от дороги, не подъезжая ко мне слишком близко. — Вы в порядке?

— Я в порядке. Мне не нужна помощь. Я не одна. Мой мужчина вернется с минуты на минуту, — я прицеливаюсь из своего пистолета. Моя рука не дрожит.

Женщина чрезвычайно хорошенькая, с милым сердцевидным личиком. Она, наверное, примерно моего возраста, но волосы у нее заплетены в две длинные каштановые косы, из-за чего она выглядит еще моложе.

— У вас проблемы с двигателем? Трэвис — механик. Он может помочь вам с вашим двигателем, если вы ему позволите.

Ее мужчина, которого, очевидно, зовут Трэвис, выглядит старше ее. Недурен собой, с пронизывающими серыми глазами и длинноватыми волосами, но и небезопасен. Жесткий, эффективный, наблюдательный и сильный. Может, даже под стать Джексону.

— У нас все под контролем. Я же говорю вам. Мой мужчина вернется с минуты на минуту, и ему не понравится видеть вас здесь.

Я говорю им правду. Мне нравится внешность этой женщины, но я сомневаюсь, что доверяю этому мужчине. И я чертовски уверена, что Джексон не собирается оправдывать их сомнения, если вернется и обнаружит, что они торчат тут.

— Мы уедем, если ты действительно этого хочешь, — говорит женщина, наклоняясь через Трэвиса, чтобы иметь возможность разговаривать со мной через окно. — Но ты можешь поехать с нами, если хочешь.

— Что? — я так удивлена, что просто таращусь.

— Ты можешь поехать с нами. Если не хочешь быть со своим мужчиной. Если он плохо к тебе относится, или если ты думаешь, что у тебя нет другого выбора, кроме как быть с ним. У тебя есть выбор. Ты можешь пойти с нами прямо сейчас. Трэвис может показаться грубоватым, но он действительно хороший человек. Никто тебя не тронет. Никто ничего не будет от тебя ожидать. Мы можем обеспечить твою безопасность. У нас много друзей, и мы можем помочь тебе жить так, чтобы не приходилось полагаться на мужчину для выживания. Я Лейн, и я говорю правду. Ты можешь поехать с нами прямо сейчас, и твой мужчина никогда не узнает, куда ты подевалась. Ты будешь в безопасности.

Я удивлена, но, как ни странно, тронута таким серьезным предложением. Я не думала, что еще в силах больше доверять незнакомцам, но я доверяю этой женщине с милым лицом. Инстинктивно.

— Спасибо, — говорю я более мягким тоном. — Правда. Но все обстоит не так. Мой мужчина не такой. Я серьезно.

— Ладно. Я рада. Ничего, если мы останемся здесь, пока он не вернется? Ты выглядишь так, будто знаешь, что делаешь, но на самом деле никому небезопасно оставаться одному.

Я колеблюсь. Может, я веду себя глупо. Но все это время я полагалась на свои инстинкты в отношении того, кому доверять и в кого стрелять, и они меня еще ни разу не подводили.

— Хорошо, — говорю я. — Думаю, было бы неплохо. Он не должен задержаться надолго.

Лейн улыбается мне, пока Трэвис ставит джип на парковочный тормоз. В машине нет никаких дверей, но, похоже, она находится в довольно приличном состоянии. Впервые я замечаю, что у ног Лейн сидит собака. Какая-то помесь овчарки с заостренным носом и умными темными глазами.

— Это Герцог, — говорит она, поглаживая собаку по голове.

— Привет, Герцог. Я Фэйт, — я все еще держу свой пистолет (я не собираюсь его убирать), но я опустила его, чтобы он больше не был направлен прямо на джип.

— Фэйт? — Лейн бросает взгляд на Трэвиса, который отвечает ей таким взглядом, словно они оба о чем-то подумали. — У тебя случайно нет фермы в центральной части Кентукки, нет?

Я моргаю, мое сердцебиение ускоряется.

— А ч-что?

Она пожимает плечами, все еще улыбаясь.

— Просто есть Фэйт, которая принимает запросы в одной справочной сети, с которой мы работаем. Мак упоминал о ней. Иногда она предлагает продукты, и у нее есть кто-то, кто может помочь с машинами. Если это ты, то очень приятно с тобой познакомиться.

Теперь я расслабляюсь еще больше. Я не ошиблась насчет этих двоих.

— Вы знаете Мака?

Лейн улыбается так, словно встретила давно потерянного друга.

— Он наш хороший друг. Он не перестает восхищаться вашими яйцами и овощами. Я не могу поверить, что мы столкнулись с тобой здесь. Мы просто помогали переселить некоторых людей и сейчас возвращаемся домой. Что ты делаешь так далеко на востоке?

— Мы поехали на вылазку за припасами. Пытаемся найти антибиотики для одного из наших людей. Мак упомянул, что здесь есть кое-какие ресурсы, которые еще не были разграблены, так что мы надеялись… — я оглядываюсь на дорогу, но пока никаких признаков Джексона. — Вы случайно не знаете, есть ли здесь поблизости какие-нибудь аптеки, где еще могут быть лекарства?

— В нескольких милях отсюда есть старый Уолмарт, — сообщает Трэвис, заговорив в первый раз. У него густой, приятный горный акцент, и он указывает в ту сторону, куда направлялись мы с Джексоном. — Продолжайте ехать еще какое-то время, и вы не сможете его пропустить. Его немного поковыряли, но, возможно, вы все равно сможете что-нибудь найти, если вас не смущает необходимость рыться.

— Не смущает. Спасибо вам.

— Ты уверена, что Трэвис не может помочь с двигателем? Он действительно хороший механик.

— Это всего лишь ремень. Джексон пошел за новым. Там сзади есть магазин, где, по его мнению, может найтись новая запчасть.

— Вам нужны какие-нибудь другие лекарства? У нас нет антибиотиков, но есть тайленол, аспирин и ибупрофен, если вам понадобится что-то еще для вашего больного.

— Я думаю, с этим у нас все в порядке. Мак достал нам еще немного тайленола, и недавно мы нашли ибупрофен. Оставьте себе то, что у вас есть. Кому-то другому это может понадобиться больше.

— Конечно. Итак, когда… — дружелюбный тон Лейн резко обрывается ровно в тот момент, когда Трэвис напрягается и опускает одну руку к кобуре на бедре.

Я поднимаю свой собственный пистолет в том направлении, куда они смотрят, и испытываю облегчение, когда вижу Джексона. Он нацелил винтовку на джип, и выражение его лица напряженное. Опасное.

— Все в порядке, Джексон. Не делай глупостей. Они остановились, чтобы помочь.

— Нам не нужна никакая помощь, — говорит Джексон почти рычащим тоном. — Отвалите к чертовой матери. Немедленно, — он весь взмок от пота. Капли пота стекают по его лицу и делают футболку почти прозрачной. Он явно бежал всю обратную дорогу, если судить по его прерывистому дыханию. Через одно плечо у него перекинута пара штуковин, похожих на приводные ремни.

— Я же говорю тебе. Они остановились, чтобы помочь. Они друзья Мака. Часть этой сети помощи.

Джексон не опускает винтовку, но выглядит немного менее свирепым.

— Чертовски удачное совпадение. Просто случайно наткнулись на тебя?

— Мы переселяли кое-каких людей в том направлении. Здесь почти никого больше нет. Мак рассказывал вам об этом районе, верно? Это не такое уж большое совпадение, — голос Лейн такой же приятный и ободряющий, как и у меня. — Мы не хотели оставлять Фэйт здесь совсем одну. Это казалось небезопасным.

— Фэйт может сама о себе позаботиться, — он бросает на меня быстрый, испытующий взгляд.

— Все действительно хорошо, Джексон. Ты можешь перестать ершиться.

Наконец он опускает винтовку, но взгляд, которым он сверлит джип, не совсем дружелюбный.

— Мы уедем, если ты этого хочешь, — говорит Трэвис, — но я бы предпочел убедиться, что ваша машина заработала, а то вдруг мы бросим вас застрявшими.

Для меня это имеет смысл, и даже Джексон не возражает. Он подходит к квадроциклу, открывает капот и стягивает с плеча найденные ремни. На самом деле я не знаю, то ли он взял запасные, то ли у него ремни других размеров, но первый, который Джексон вставил в двигатель, очевидно, подходит. Он включает зажигание и отъезжает на несколько метров. Кажется, все работает нормально.

— Превосходно! — восклицает Лейн, хлопая в ладоши, как маленькая девочка. — Теперь вы можете ехать. Я надеюсь, вам удастся найти антибиотики в том Уолмарте.

На вопросительный взгляд Джексона я объясняю ему, что они сказали, где найти магазин.

— Спасибо вам за помощь, — говорю я им с улыбкой. Джексон стоит прямо рядом со мной, и мне все еще кажется, что он ощетинился. Это очень отвлекает. — Правда. Я больше не ожидала, что незнакомцы будут такими милыми.

— Ну, ты тоже была мила с незнакомцами, — говорит Лейн. — И не думай, что это не было оценено по достоинству. Мак дал нам немного ваших помидоров. Я надеюсь, ты не возражаешь. У нас достаточно еды, но не так много фруктов и овощей. А Трэвис всегда беспокоится, что я получаю недостаточно витаминов, — она краснеет от удовольствия. — Я беременна, срок уже несколько месяцев.

— О боже мой, я желаю тебе всего наилучшего, — я удивлена, что она выглядит такой счастливой. Беременность в наши дни — такое рискованное занятие. — О, погодите, — я подхожу к нашему багажному отсеку и достаю большой бумажный пакет, полный цуккини, помидоров, патиссонов и зеленого перца. Мы всегда берем с собой запас, потому что это полезно для обмена. — Возьмите это.

Джексон издает гортанный звук, который, вероятно, означает неодобрение, но открыто не возражает.

— О, мой бог! — Лейн ахает. — Они выглядят потрясающе, но мы не можем забрать у вас все это! У нас правда все хорошо с точки зрения питания.

— Но ты беременна. Тебе нужны витамины. Пожалуйста, возьмите. В этом году у нас их более чем достаточно. Серьезно, — я протягиваю пакет Трэвису, и он принимает его с выражением благоговейной благодарности, от которого у меня замирает сердце. — Мне нравится помогать. Так что, пожалуйста, возьмите их.

— Большое вам спасибо, — говорит Лейн с таким видом, словно вот-вот расплачется. — Это будет самое большое лакомство, которое у нас было за долгое время.

— Я рада помочь. И мы поможем больше, если вы знаете людей, которые в этом нуждаются.

— Ну, если ты говоришь серьезно, то людям, которых мы только что поселили, нужна некоторая помощь в ведении сельского хозяйства. Они собираются заняться садоводством и хотят содержать животных, но там нет никого, кто действительно много знает об этом. Им точно не помешало бы немного обучиться, чтобы получить фору.

Я моргаю, думая об этой возможности, взволнованная идеей сделать что-то настолько новое и не похожее на все остальное.

— Где они?

— Примерно в 110 километрах отсюда, — отвечает Трэвис. — К северо-востоку. Мы можем показать на карте, если хотите.

— Это слишком далеко, — вмешивается Джексон, и его голос звучит очень раздраженно. — Здешние места — предел безопасных путешествий для нас. Дальше мы не поедем, и завтра нам нужно возвращаться домой.

— Но… — я обрываю свое возражение, когда смотрю на его лицо. За хмурым выражением скрывается нечто почти отчаянное. Я поворачиваюсь обратно к Лейн. — Нам действительно нужно возвращаться. У нас есть серьезно больной человек. Но, возможно, мы сможем помочь с семенами и другими припасами. Мы могли бы оставить их где-нибудь поблизости от нашей фермы, чтобы Мак или кто-нибудь другой забрал их?

— Да, это было бы идеально. Он должен проезжать этой дорогой где-то на следующей неделе. Посмотрим, сможем ли мы что-нибудь устроить, — Лейн снова улыбается, поглаживая овощи в пакете, как любимого питомца.

— Нам пора, — говорит Джексон, кладя руку мне на спину и подталкивая к квадроциклу. — Скоро стемнеет.

— Рядом с Уолмартом есть несколько домов, которые не полностью разрушены. Вы, наверное, сможете провести ночь в одном из них.

Мы прощаемся, и они уезжают. Джексон хмурится и молчит, когда мы возвращаемся в квадроцикл.

— Что? — спрашиваю я через минуту.

Он бросает на меня прищуренный взгляд, но не отвечает.

Наверное, это даже к лучшему.

***

Мы легко находим старый Уолмарт и тратим около часа на разбор завалов и поиски лекарств. Многое уже расхищено, но мы находим немало пригодной одежды, которую складываем в кучу, чтобы забрать домой, а Джексон отыскивает хорошую пару рабочих ботинок, которые идеально ему подходят, и это шикарная находка, потому что его ботинки едва держатся на изоленте и последнем издыхании.

Здесь есть еще кое-что, что мы могли бы взять с собой и использовать, если бы у нас было место в машине, но большую часть нам приходится оставить. Наконец мы находим уголок с аптекой, и мое сердце медленно опускается в пятки, пока мы пробираемся сквозь завалы.

Большинство таблеток уже пропало, и в оставшемся мы не можем найти ничего из действительно нужных нам антибиотиков.

Я продолжаю искать, даже после того, как почти уверена, что здесь нечего искать.

Джексон позволяет мне некоторое время этим заниматься, но в конце концов подходит к тому месту, где я, согнувшись, во второй раз роюсь в куче по большей части пустых бутылочек.

— Фэйт, — говорит он, наклоняясь, чтобы положить руку мне на плечо.

— Здесь может что-то остаться, — слова вылетают не сразу. Это больше похоже на сдавленное рыдание.

— Это не так. Мне жаль. Уже стемнело, и мы больше не можем здесь оставаться. Мы продолжим поиски завтра утром. По дороге домой мы посетим столько мест, сколько сможем.

Я выпрямляюсь и прижимаю руки к груди, окидывая разрушенное здание еще одним отчаянным взглядом. Участок перед нами освещен только фарами квадроцикла. Все остальное пребывает во тьме.

Джексон прав. Это опасно. Мы не должны здесь находиться.

Все равно тут нечего искать.

У меня такое чувство, будто мое горло раздулось в два раза больше своего размера. Я пытаюсь проглотить этот ком.

— Мне жаль, котенок, — хрипло бормочет Джексон. — Но, пожалуйста, можем мы сейчас уйти?

Я киваю совершенно безмолвно. Мы садимся в квадроцикл, и Джексон увозит нас прочь. Мы находим неподалеку район с довольно большим количеством домов в сомнительном состоянии. Мы ищем, пока не находим тот, который кажется стабильным и в котором есть гараж, где можно спрятать наше транспортное средство подальше от посторонних глаз. Джексон разбивает окно, чтобы проникнуть в дом. Мы быстро и спокойно ужинаем вяленой свининой, помидорами и хлебом. Мы принесли с собой питьевую воду, но здесь нет водоснабжения, чтобы умыться, поэтому мы просто писаем снаружи, а потом Джексон передвигает мебель, чтобы забаррикадировать нас в одной из спален.

Здесь не так безопасно, как на ферме, где есть стена периметра, охрана и мины-ловушки. Но это настолько безопасно, насколько мы можем себе обеспечить во время путешествия. Район совершенно пустынен, и выглянув наружу, никто не узнает, что мы здесь. Единственный способ, которым кто-нибудь мог бы найти нас — это случайность.

Я чувствую себя в достаточной безопасности, чтобы в одних трусиках и майке забраться под простыни огромной кровати, до сих пор аккуратно застеленной красивым стеганым одеялом.

Джексон все еще чистит свою винтовку, как делает это каждую ночь, используя свет старого фонаря, работающей от батарейки, которой якобы хватит навечно.

— Тебе необязательно сидеть на страже всю ночь, — говорю я ему после того, как он заканчивает и все равно не двигается с места. — Здесь мы в полной безопасности. С таким же успехом ты мог бы немного поспать.

Я одновременно вижу и слышу, как Джексон испускает долгий вздох. Затем он встает с мягкого бокового кресла, на котором сидел, и смотрит сверху вниз на меня, лежащую на кровати. Его знакомое лицо окутано тенями таким образом, что выглядит пугающе привлекательным. Ему действительно нужно побриться. Его волосы в беспорядке. Он вспотел еще сильнее, чем я.

Он бегом несся до магазина и обратно, чтобы я не оставалась одна слишком долго.

По какой-то причине я думаю о Лейн. Какой милой и невинной она казалась. Как Трэвис смотрел на нее так, словно она была самым драгоценным существом на свете.

Мне интересно, каково это — быть в таких отношениях. Быть вот так влюбленной. Родить ребенка от мужчины, который не хочет никого в мире, кроме тебя.

Я не милая и не невинная. Я больше не уверена, кто я такая.

— Ничего страшного, если ты не хочешь, чтобы я был с тобой в постели, — наконец говорит Джексон, выводя меня из задумчивости.

— Что? Не будь смешным. Я же сама сказала тебе ложиться в постель, — я пододвигаюсь, чтобы освободить для него больше места под одеялом.

Джексон все еще смотрит на меня, будто подозревает, что я говорю неправду, но скидывает ботинки, расстегивает ремень и снимает его вместе с оружием в кобуре. Затем он стягивает свои джинсы. Под ними у него поношенные боксерские трусы, и он оставляет их, снимая футболку.

— Почему ты все еще в нижнем белье? — спрашиваю я его с искренним любопытством, когда он забирается в постель рядом со мной.

— Не был уверен, что ты сегодня вечером захочешь полный комплект, — он переворачивается лицом ко мне, подпирая голову рукой.

Несмотря на мое истощение — физическое и эмоциональное — или, может, как раз из-за него, я хихикаю.

Его лицо почти незаметно смягчается, когда Джексон наблюдает, как я смеюсь. От этого у меня странно ноет в груди.

— Полный комплект — это очень даже хорошо, — говорю я ему, пока устраиваюсь удобнее.

— Вот как?

Я киваю, и мое сердцебиение ускоряется, как это бывает всегда, когда мы так близко.

Джексон протягивает руку и очень нежно касается пряди волос, упавшей мне на лицо. Я так и не потрудилась освободить большую часть волос от конского хвоста, который носила весь день.

— Я бы предпочел, чтобы это было лучше, чем просто хорошо, — мягко говорит он.

У меня перехватывает дыхание.

— Это лучше, чем просто хорошо, — шепчу я.

— Ты серьезно? — он придвигается ближе, и его вид и запах ошеломляют меня.

— Да, — я наклоняюсь вперед и касаюсь его губ своими. Странно нежно. — Я серьезно.

Джексон издает горловой звук и обхватывает мою голову обеими руками, переворачивает меня на спину и ложится сверху, целуя меня. Это знакомо, но в то же время странно ново, по-другому. Свет фонаря освещает комнату ярче, чем когда-либо освещала моя свеча. Я ясно вижу его, когда открываю глаза, и в его взгляде есть некий глубинный голод, в котором я нуждаюсь и которого одновременно боюсь.

Мы долго целуемся. Я обхватываю Джексона одной ногой и скольжу руками вниз к его заднице, ныряя под резинку трусов, чтобы почувствовать там упругую плоть. Его член тверд и зажат между нашими телами. Он охает каждый раз, когда я вжимаюсь в него.

Когда я настолько возбуждаюсь, что не могу перестать ласкать его тело, Джексон, наконец, прерывает поцелуй и медленно снимает с меня майку и трусики, так что я остаюсь полностью обнаженной под ним. Он целует мою грудь и живот. Несколько раз быстро лижет мою киску, отчего я задыхаюсь от визга. Затем срывает с себя трусы и раздвигает мои ноги.

Он смотрит на меня сверху вниз дольше, чем я ожидаю. Я обнажена, выставлена напоказ и пульсирую от глубинного желания, и я уверена, что выгляжу бесстыдно, пока тяжело дышу и извиваюсь. Джексон стоит на коленях между моих ног, держась за мои бедра. Наконец он опускает руку на одно мое колено и прижимает его обратно к моему плечу, сгибая ногу и наклоняясь ко мне.

Он целует меня, а затем приставляет свой член и вонзается глубоко в меня.

Я издаю хныкающий звук от ощущения наполненности. Я двигаю бедрами, но не могу сильно пошевелиться, потому что Джексон крепко держит мою ногу на месте. Он нависает надо мной, когда начинает совершать толчки, его лицо не так уж далеко от моего. Выражение его лица тревожит. Сбивает с толку. Я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться только на сильных ощущениях.

Это приятное чувство. Действительно хорошее. Его толчки быстрые и сильные, сотрясают все мое тело своей мощью. Я запрокидываю голову, зажмуриваю глаза и пытаюсь не представлять, как Джексон выглядит надо мной, глядя на меня сверху вниз. Видя меня. Зная меня. Всю меня. Полностью.

— Котенок, — хрипит он.

Я издаю беспомощный звук. Удовольствие сворачивается в клубок. Я чувствую, как оно нарастает, но недостаточно быстро. Я чувствую столько всего еще.

— Котенок, — повторяет Джексон. На этот раз более настойчиво.

Я знаю, почему он это говорит. Он хочет привлечь мое внимание. Он хочет, чтобы я открыла глаза.

Я подчиняюсь. Кажется, я ничего не могу с собой поделать, даже если это останавливает наступление моего оргазма.

Джексон все еще трахает меня, все еще держится за мою ногу, все еще нависает надо мной, опираясь на другую руку, когда я открываю глаза.

Его глаза сосредоточены на моем лице, он больше никуда не смотрит.

— Скажи мне, что хочешь этого, — выдавливает он. Его голос суров и требователен, как это часто бывает, но за этими интонациями скрывается что-то еще.

Все мое тело сотрясается от его толчков. Я протягиваю руку, чтобы схватить его за бицепс, так как мне нужно за что-то держаться. Такое чувство, будто каждая молекула во мне в любой момент может разлететься на части.

— Я хочу этого, — мой голос натянутый, задыхающийся.

Джексон издает горловой звук и слегка мотает головой, его ноздри раздуваются.

— Скажи, что ты хочешь меня.

Я издаю всхлипывающий звук, когда эти слова пробуждают что-то глубинное. Я царапаю линии на коже его рук.

— Я хочу тебя.

Он ускоряется, вбиваясь в меня с такой силой, что кровать громко ударяется о стену.

— Скажи мне, кого ты хочешь.

— Тебя. Джексон. Я хочу тебя. Джексон. Тебя. Только тебя! — последние слова вырываются хриплым криком, потому что я уже бурно кончаю.

Он следует прямо за мной, сдерживая громкий, собственнический рык и вытаскивая свой член как раз вовремя, чтобы кончить мне на живот.

Он падает на меня сверху, неожиданно обрушиваясь на меня всем своим весом. Я охаю от удивления, но это не неприятно. Я чувствую себя в безопасности.

В безопасности.

Я обнимаю Джексона и держу так, зная, что он долго не задержится.

Он задыхается, уткнувшись мне в шею, дольше, чем я ожидала. Возможно, в этом затрудненном дыхании слышатся невнятные слова, но они недостаточно ясны, чтобы я могла их разобрать. Затем, наконец, со стоном он отталкивается от меня и падает на матрас рядом.

Мое тело сотрясают небольшие отголоски удовольствия, а легкие горят от натуги. Простыней я вытираю немного пота с лица и поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Джексона.

Он смотрит на меня в ответ.

Такое чувство, что я должна что-то сказать. Как будто он ждет от меня чего-то. Но я понятия не имею, что я могу сказать. Так что мне удается выдавить:

— Это было хорошо.

Он издает фыркающий звук. Может, это сухой юмор.

— Да.

— Нам нужно немного поспать.

— Да. Завтра долгий день, — Джексон протягивает руку, чтобы выключить фонарь, оставляя нас в темноте. — Спокойной ночи, Фэйт.

— Спокойной ночи, Джексон.

Мы никогда раньше не спали в одной постели, но сейчас я достаточно устала и насытилась, чтобы эта странность недолго беспокоила меня. Я погружаюсь в сон, окруженная запахом Джексона на простынях и на своей коже.

Некоторое время спустя я просыпаюсь, крепко прижавшись к его боку. Я пытаюсь откатиться, но его рука удерживает меня на месте, не давая сдвинуться с места. Он спит, так что это явно бессознательно. Это не имеет значения. Мне достаточно комфортно, и я чувствую себя в безопасности. Будто обо мне заботятся.

Я не часто испытываю такое чувство, и я не хочу, чтобы оно заканчивалось.

Поэтому я позволяю себе снова заснуть в объятиях Джексона.

Конечно, это нормально — позволять себе так поступать.

Только в этот раз.

Глава 7

На следующий день мы оба тихие, и воздух между нами наполнен усталостью, тяжелым смирением.

Раньше я все время чувствовала себя таким образом. Когда я наблюдала, как мир, который я знала, рушится вокруг меня. Когда я видела, как умирает так много людей, которых я любила. Когда у меня не осталось ничего известного и надежного, кроме фермы и угрюмого, пугающего парня, который мне даже никогда не нравился.

Прошло много времени с тех пор, как я чувствовала себя подобным образом, но оцепенелая тяжесть этого возвращается ко мне этим утром, как ненавистный член семьи. Это чувство всегда было где-то там. Скрывалось. Даже когда я притворялась, будто жизнь не обязана нести это в себе. Я должна была знать, что это вернется ко мне как раз в тот момент, когда я подумала, что может измениться что-то значимое.

Я не совсем уверена, как Джексон себя чувствует этим утром, но он тоже выглядит отяжелевшим. Как будто его тянут вниз так же, как и меня.

Первым делом мы проверяем еще пару близлежащих городов, но единственные аптеки, которые мы можем найти, уже разграблены или подверглись воздействию стихии, так что там нет ничего стоящего. Затем мы должны отправиться домой, если у нас есть шанс вернуться до наступления темноты.

Так что на этом все.

Возможно, мы и нашли запчасти для трактора, но для Молли нет лекарств.

Для нее больше ничего не остается.

Она скоро умрет, и я не могу этому помешать.

Мы оба молчим, пока Джексон возвращается тем же маршрутом, которым мы добирались сюда. Время от времени я ловлю на себе его взгляд. Проверяет меня. Смотрит, как у меня дела. Ждет, когда я развалюсь на куски.

Я не собираюсь разваливаться на части.

Я пережила слишком многое, выживала слишком долго, чтобы позволить еще одной потере сбить меня с ног. Быть сильной — единственный способ добиться успеха в этом мире. Я усвоила это на собственном горьком опыте. Все мы это усвоили.

Единственный раз, когда мы разговариваем за весь день — это обсуждение вопросов логистики, связанных с перерывами на прием пищи и изучением маршрута. Мы едем в хорошем темпе. Мы не сталкиваемся ни с какими проблемами. И уже середина дня, когда мы сворачиваем с тропы на дорогу, которая ведет нас домой.

К тому времени, когда Гейл радостно машет нам рукой и начинает открывать ворота, у меня так сильно болит грудь, что я едва могу дышать из-за давления. Я заламываю руки на коленях, не в силах держать их неподвижно. Джексон, должно быть, чувствует это. Он тормозит сразу после того, как въезжает на нашу территорию, а затем протягивает руку, чтобы накрыть обе мои беспокойные руки одной своей ладонью.

Я делаю судорожный вдох. Я могу держать себя в руках. Мне придется.

— Я могу пойти с тобой, поговорить с ней, — говорит Джексон мягко и хрипло.

Нежность этих слов словно пронзает мое сердце. Все скрученное напряжение внутри меня начинает опасно подрагивать.

Потом я вдруг придумываю способ сдержать это.

— Сначала я хочу пойти проверить точку. Ещё раз. Просто на всякий случай.

— Что? Прямо сейчас?

— Да. Прямо сейчас. Я хочу проверить и убедиться, что никто ничего не нашел.

— Мы могли сделать это по пути сюда, — в его голосе звучит недоумение. Легкая сварливость.

— Я знаю. Я не подумала об этом раньше. Но это не так уж далеко. И я не хочу разговаривать с Молли, пока не проверю. Никогда не знаешь наверняка. Может, они все-таки что-то нашли, — я делаю прерывистый вдох. Я знаю… я знаю… это акт отчаяния, но я все равно должна это сделать.

Джексон, должно быть, тоже это понимает.

— Ладно. Отлично. Я отвезу тебя обратно туда.

— В этом нет необходимости. Мы уже израсходовали слишком много бензина, и было бы глупо тратить еще больше. Я просто прогуляюсь. Тебе нужно разложить все наши вещи и убедиться, что детали трактора работают. Я могу довольно быстро добраться туда и обратно.

— Ты точно не пойдешь одна, — он указывает на Бретта, который стоит на посту у ворот. — Бретт может пойти с тобой. Я найду кого-нибудь, кто заменит его на посту.

Я не трачу время на споры. Если я не уйду прямо сейчас, я сорвусь. Поэтому я жду, пока Бретт доберется до нас, и Джексон дает ему краткие инструкции. Затем я отправляюсь в путь, удаляясь от Джексона, фермы и всего, что мне там осталось сделать.

***

Мы добираемся до точки вовремя, но… как кто угодно мог бы предсказать… там меня не ждут чудодейственные антибиотики. Так что мне придется вернуться. У меня больше не осталось никаких отсрочек или поводов для прокрастинации.

Мы уже недалеко от Новой Гавани, когда происходит сразу несколько событий.

Я слышу выстрел еще до того, как вижу хотя бы намек на возможный источник. Затем раздается тошнотворный глухой удар. Бретт рухнул на землю рядом со мной, его рубашка пропиталась кровью.

Он погибает прежде, чем я успеваю даже ахнуть, не говоря уже о том, чтобы выхватить оружие и защититься.

А потом меня окружают. Они выходят из лесистой местности, которая тянется вдоль грунтовой дороги. Они явно ждали нас. Затаились в засаде. На этой дороге почти нет движения, так что мне сразу становится ясно, что они надеялись устроить засаду именно на нас.

Это Волчья Стая. Я вижу очертания черных чернил татуировки на шее одного из них как раз перед тем, как они бросаются на меня. Я сопротивляюсь. Конечно, я сопротивляюсь. Но я не смогла вовремя выхватить оружие, так что против четырех или пяти здоровяков у меня только голые руки.

Они не убивают меня и не насилуют, что было бы моим предположением. В паническом тумане моего разума я ожидаю этого, и моя единственная мысль — достать оружие, чтобы я могла покончить с собой до того, как они причинят мне боль.

Но они этого не делают.

Не причиняют мне боль.

За исключением нескольких незначительных ударов и заломанных конечностей в борьбе, они не причиняют мне вреда. Мой разум проясняется достаточно, чтобы понять, что это не нападение.

Это захват в плен.

Они связывают мне руки за спиной крепкими шнурами, и двое из них удерживают меня на месте, пока я перевожу дыхание, моргаю и пытаюсь точно осмыслить происходящее.

Я оглядываюсь по сторонам. Определенно Волчья Стая. Их тут десять или одиннадцать. Грязные. Дурно пахнущие. С довольными, злобными выражениями лиц. Я для них вещь и ничего больше, вот почему для них не имеет смысла захватывать меня таким образом, не тронув.

Затем я вижу, как кто-то еще выходит из-за спин двух других, и последняя деталь встает на место.

Кейден.

Джексон был прав насчет него. Мы ни в коем случае не должны были позволять ему уйти, понимая, что ему известно о Новой Гавани.

Я заложница, и они собираются использовать меня, чтобы попытаться проникнуть за наши ворота и разграбить все, что у нас есть внутри.

Я еще раз быстро оцениваю размер стаи, борясь с паникой, которая продолжает подниматься внутри. У меня скручивает желудок, и я покрываюсь холодным потом, но я подсчитываю численность, и это меня успокаивает. Их меньше дюжины. И у них много оружия и мало мотоциклов.

Недостаточно.

Здесь далеко недостаточно живой силы и огневой мощи, чтобы осадить Новую Гавань.

— Ты погубишь и себя, и всех своих приятелей здесь, — выплевываю я Кейдену, довольная тем, что мой голос ровный и не срывающийся. — У вас нет ни малейшего шанса пробиться внутрь с такой численностью.

— Я знаю это, — говорит Кейден, одаривая меня наихудшей ухмылкой. — Но у нас есть секретный элемент. У нас есть ты.

Когда он подходит ближе ко мне и берет прядь моих волос, я отдергиваю голову достаточно сильно, чтобы высвободить волосы.

— Ты сумасшедший. Это никогда не сработает. Они не откроют ворота только потому, что я в опасности.

— Думаю, ты ошибаешься на этот счет. Я жил со всеми вами, помнишь? Джек сделает все, чтобы спасти тебя.

Я нахожусь в странном кризисном режиме, когда я думаю, говорю и действую почти на автопилоте. Как будто поверхностный уровень меня все еще функционирует, даже когда мои глубинные части воют от страха и отчаяния.

— Я не ошибаюсь. Ты можешь приставить пистолет к моей голове, и Джексон все равно никогда не откроет тебе ворота. Но я бы не хотела оказаться под его прицелом, если бы ты попытаешься провернуть что-то настолько глупое.

Я уверена, что в этом я права, но Кейден просто смеется, так что в мое сознание все равно закрадывается сомнение.

Затем он отводит руку назад и бьет меня по лицу точно в то же место, куда Джексон ударил его прикладом своей винтовки.

После этого меня одолевают боль и головокружение. Я не теряю сознание, но на какое-то время как будто отключаюсь. Я падаю ничком, и меня удерживает на ногах один мерзкий, вонючий парень. Если бы мои руки не были связаны, я, возможно, смогла бы дотянуться до пистолета в кобуре у него на поясе, но путы слишком крепкие, чтобы я могла их разорвать.

Когда я вижу, как они подтаскивают обмякшее тело Бретта — часть меня плачет внутри при виде его очевидно мертвого тела — и стаскивают с него одежду, я понятия не имею, что происходит. Пока я смутно не осознаю, что Кейден надевает одежду.

Вот тогда я по-настоящему пугаюсь.

Потому что они не так невежественны, как я предполагала, и у них есть очень небольшой шанс заставить наших людей добровольно открыть для них ворота в Новую Гавань

Моя скула пульсирует от боли, но в голове немного прояснилось. Я пытаюсь разработать план. Ответ. Сигнал. Что-нибудь, что сообщило бы об опасности Гейл и тому, кого Джексон послал заменить Бретта у ворот.

Но потом подходит Кейден и заклеивает мне рот скотчем, так что я не могу издать ни звука. Он снова бьет меня, и мир снова становится тусклым и расплывчатым.

Много движения, мало разговоров. Очевидно, они заранее проработали детали этого плана.

Нашим единственным преимуществом здесь является тот факт, что рядом с воротами нет никаких укрытий. Это участок чистой грунтовой дороги, поросший травой. Лес разросся ближе, чем раньше, и группа ведет свои мотоциклы между деревьями, как можно ближе к воротам, оставаясь незамеченной. Но Стае придется преодолеть довольно значительное расстояние от укрытия, прежде чем они смогут добраться до ворот, даже если обман одурачит охранников.

Я продолжаю пытаться продумать детали. Сообразить какой-нибудь план. Но в основном я просто повторяю одно и то же, снова и снова, как молитву.

— Джексон, пожалуйста. Джексон, пожалуйста. Джексон, пожалуйста.

Раньше он, казалось, беспокоился обо мне. Может, он будет ждать меня. Он увидит, что что-то не так. Он не позволит им открыть ворота.

Не успеваю я опомниться, как это происходит. Кейден стаскивает резинку с моего конского хвоста и разрезает путы на моих запястьях. Я не знаю, зачем, пока он не бьет меня кулаком в живот, отчего я падаю вперед. Он обнимает меня рукой, чтобы поддержать. Мои волосы падают мне на лицо.

Я понимаю, почему, когда он идет вперед, увлекая меня за собой.

На нем одежда и шляпа Бретта. И я выгляжу так, словно ранена. Мои волосы закрывают скотч на моем рту. Издалека — и, возможно, даже вблизи — это будет выглядеть так, будто Бретт тащит меня на себе после ранения.

Конечно, они откроют ворота. Они сделают это быстро, чтобы доставить меня внутрь и позаботиться о моих ранах.

Это нелепый план, придуманный бессердечными людьми. Но это действительно может сработать.

Спешка побуждает меня к действию. Несмотря на туман боли в голове, я пытаюсь бороться. Но Кейден крепко держит меня за руки, и он намного крупнее меня. Я просто не могу освободиться.

Я пытаюсь закричать сквозь скотч на рту, но не могу издать ни звука, кроме сдавленного хныканья.

Мы подходим все ближе. Я слышу крики со стены. Они беспокоятся обо мне. Один из голосов — Хэм. Должно быть, он занял место Бретта. Затем я слышу скрипучий звук шарниров на воротах.

Да провались все в преисподнюю. Это работает. Они собираются открыть ворота. И Волчья Стая может проникнуть внутрь.

Я не уверена, почему никто не понимает, что под шляпой Кейден, а не Бретт. Они примерно одинакового размера и имеют схожий цвет кожи и волос, но это явно два разных человека. Может, ему удается скрывать свое лицо. Я действительно не могу сказать наверняка из-за слезящихся глаз.

Я бьюсь в его хватке, как загнанный зверь, когда мы приближаемся к полуоткрытым воротам.

Затем я слышу голос Джексона.

— Подожди. Подожди! Что-то не так. Остановись!

К моему огромному облегчению, скрип ворот немедленно прекращается.

Затем:

— Это не Бретт. Бейте тревогу! Будьте наготове.

Теперь я почти рыдаю. У меня не так много шансов выбраться из этого живой. Кейден убьет меня назло, даже если ему придется сделать это на последнем издыхании. Но все же… Джексон на протяжении многих лет заставлял нас готовиться к такого рода вещам. Мы знаем, как защитить себя.

Так что, по крайней мере, с остальными все будет в порядке.

Я слышу, как воет сигнализация по периметру, призывая всех занять свои оборонительные позиции.

Все будет хорошо.

Затем я слышу, как со стены стреляют из ружей. Стая, должно быть, бросилась из леса к воротам, но их единственным шансом было застать нас врасплох. У Хэма и Гейл имеется преимущество, так что они должны справиться и уничтожить большинство еще до того, как те приблизятся.

Кейден, должно быть, одновременно со мной понимает, что все кончено. Свободной рукой он достает пистолет и приставляет его к моей голове. Другая рука все еще держит меня как в тисках.

— Отпусти ее, Кейден, — голос Джексона. Жесткий, холодный и разъяренный. — Здесь ты проиграл. Ты никогда не попадешь внутрь.

Я моргаю сквозь слезы, пока не вижу Джексона, стоящего в нескольких метрах от меня, прямо за полуоткрытыми воротами. Он целится в нас из своей винтовки. Я не вижу, что происходит у меня за спиной, но я почти уверена, что Хэм и Гейл позаботились об остальной угрозе. Я все еще слышу гул двигателей, но они не приближаются. Водители, должно быть, застрелены.

— Попробовать стоило, — говорит Кейден. Он по-прежнему звучит несносно, самоуверенно, но я также слышу оттенок страха, таящийся в глубине. — Вы не заслуживаете того, что у вас здесь есть.

— Мы работали ради этого. Ради всего этого. И мы предложили поделиться этим с тобой, если бы ты тоже захотел поработать, — Джексон не стал бы утруждать себя попытками завязать разговор с Кейденом, если бы у него не было на то причины. Он, наверное, тянет время. Выжидает свой момент. Соображает, как лучше всего с этим справиться.

Я не уверена, как он сможет вытащить меня из подобной ситуации. Кейден приставил пистолет к моей голове, так что я все равно что мертва.

По крайней мере, Джексон не будет убит. Или Хэм, или Гейл, или кто-нибудь еще.

С ними все будет в порядке, даже если со мной нет.

— Ну, а теперь ты позволишь мне уйти отсюда, если только не хочешь увидеть, как мозги твоей девчонки разбрызгаются по всей земле.

— Ты не сделаешь этого. Ты не прикоснешься к ней. Если ты отпустишь ее, тогда, возможно, тебе удастся выйти отсюда живым.

— Ты думаешь, я куплюсь на это? — Кейден все еще пытается казаться крутым, но сейчас он по-настоящему напуган. Я это слышу. Как и Джексон. — Опусти пистолет и дай мне уйти, или, клянусь Богом, я убью ее.

Боль и паника к настоящему времени утихли настолько, что я могу видеть более ясно. Я поднимаю взгляд на Джексона, и всего на мгновение он встречается со мной взглядом.

Я понимаю, что означает этот взгляд. Мы практиковали это — точно так же, как практиковали любой другой сценарий нападения, который только смогло придумать наше воображение.

Поэтому, когда Джексон начинает моргать в медленном, устойчивом темпе, я знаю, что начался обратный отсчет.

Если бы Кейден когда-нибудь обращал внимание во время строевой подготовки, он, возможно, тоже узнал бы это.

Но он этого не узнает.

На пятом моргании я использую последние силы, которые могу собрать, чтобы пригнуться и вывернуться из-под руки Кейдена. Я не могу по-настоящему убежать, но отвлекаю его настолько, что он убирает пистолет.

Джексон стреляет ему в голову.

Рука Кейдена обмякает, и он падает. В конце концов я падаю, больно распростершись прямо рядом с его мертвым телом.

Но я жива, а он — нет.

С моей точки зрения, это чудо.

***

Вероятно, прошло всего несколько секунд. Я не в том состоянии, чтобы судить о течении времени. Но следующее, что я осознаю — это сильные руки, поднимающие меня и притягивающие к мужской груди.

Знакомой. И со знакомым запахом.

Джексон.

Он обнимает меня, пока я безвольно прижимаюсь к нему, и он бормочет что-то, что я начинаю понимать.

— Фэйт. Ох, бл*дь. Ты в порядке? Поговори со мной, котенок.

Я чувствую настойчивость в его руках, пока они двигаются по моему телу, проверяя, нет ли травм, а его голос такой мягкий, но в то же время звучит почти испуганно. Этого достаточно, чтобы заставить меня моргнуть, открыть глаза и выдавить:

— Думаю, я в порядке.

Джексон издает горловой звук, и его руки сжимаются вокруг меня всего на несколько секунд. Затем он спрашивает почти своим нормальным голосом:

— Они тебе что-то сделали?

Конечно, они мне что-то сделали. Они похитили меня и пытались использовать, чтобы проникнуть через ворота нашего дома. Но я знаю, о чем он спрашивает, поэтому отвечаю.

— Они просто ударили меня несколько раз. Ничего серьезного. Они больше ничего не делали.

Теперь я чувствую себя яснее и устойчивее, поэтому пытаюсь сесть. Мне нравится, каково это — развалиться на коленях Джексона, когда его руки крепко обнимают меня, но я не могу оставаться в таком состоянии. Слишком много всего произошло. Слишком много всего нужно сделать.

Потом я кое-что вспоминаю и говорю с надломом в голосе:

— Они убили Бретта.

Джексон не выглядит удивленным. Он, должно быть, уже пришел к такому выводу. Это причиняет ему такую же боль, как и мне. Я понимаю это, хотя выражение его лица характерно стоическое.

— Скажи мне, где они его оставили. Мы пойдем и заберем его домой.

Я даю самое лучшее описание, какое только могу, а затем пытаюсь встать.

— Тебе нужно поберечься, — говорит Джексон, обнимая меня одной рукой, даже когда я пытаюсь отстраниться. — Ты выглядишь очень побитой.

— Все не так уж плохо. Всего лишь несколько синяков, — я поворачиваюсь к главному дому и вспоминаю все. — Мне все равно нужно поговорить с Молли.

— Я знаю. Мы можем это сделать. Но у тебя идет кровь. Позволь мне привести тебя в порядок и сходить за Бреттом. Потом мы сможем поговорить с ней.

Я не возражаю против его плана. У меня для этого нет ни желания, ни энергии. Я позволяю Джексону отвести меня внутрь, усадить на стул на кухне и взять влажную тряпку, чтобы стереть кровь с моего лица и шеи.

Мне показалось, что мое лицо было мокрым от слез, но часть влаги была кровью. У меня на скуле глубокая рана. Джексон использует немного антисептического средства для промывания, найденного нами в аптеке Честера, чтобы продезинфицировать рану, а затем накладывает повязку. Его руки очень осторожны, когда он прикасается ко мне. Нежны.

Мои волосы распущены, растрепаны и мешают. Я потеряла резинку, которой стягивала их назад, когда Кейден распустил мой конский хвост. Я нетерпеливо перебрасываю часть волос за спину, расправляя плечи.

— Я правда в порядке. Нескольким из вас нужно сходить за Бреттом. Будьте очень осторожны.

— Обязательно, — его карие глаза изучают мое лицо. — Что ты собираешься делать?

— Я поговорю с Молли.

— Подожди меня. Остальные говорят, что она сегодня была очень плоха. Она ничего не ела и не пила. Просто подожди меня, и я…

— Я знаю, что ты это сделаешь. Но я больше не хочу ждать. Я бы предпочла сходить в одиночку, — мне удается проглотить новый комок боли в горле. — У нее осталось не так много времени.

Это бесспорно верно. Джексон не возражает. Но он говорит очень тихо:

— Если она захочет, чтобы ты что-нибудь сделала, подожди меня. Я сделаю это за тебя.

Я знаю, о чем он говорит. О чем именно он говорит. И я едва могу проглотить комок в горле. Я молча киваю.

Джексон бросает еще один пристальный, пытливый взгляд на мое лицо, после чего выходит из кухни. Я слышу, как он просит нескольких человек пойти с ним, чтобы забрать тело Бретта.

Когда я прихожу туда, Молли одна в нашей палате для больных. Она выглядит ужасно. Бледная, слабая и желтоватая. Она открывает глаза, когда я закрываю за собой дверь.

Она не бредит. Она узнает меня. Говорит:

— Фэйт. Все в порядке?

— Да. Да, все в порядке.

— Ты пострадала. Я слышала сигнал тревоги.

— Кейден связался с Волчьей Стаей и предпринял попытку, но все в порядке. Мы позаботились об этом. Не беспокойся, — я не рассказываю ей о Бретте. Ей необязательно это знать. Это лишь причинит ей ненужную боль.

— Ладно. Я рада, что с тобой все в порядке. Как прошла поездка?

— Мы не смогли найти никаких антибиотиков, — говорю я, придвигая стул поближе к ее кровати и садясь на него. — Мы искали повсюду.

— Я знаю. Ничего страшного, — кажется, она задохнулась на последнем слове. Ее дыхание слишком громкое. Немного хрипловатое. — Думаю, все равно уже слишком поздно, и они не помогут.

Я издаю звук, но это не слово.

— Все в порядке, Фэйт, — она продолжает, как будто мне удалось заговорить. — Я так устала. Я хочу, чтобы это поскорее закончилось.

Я протягиваю руку туда, где на одеяле покоится ее ладонь, и беру ее.

— Я понимаю. Мне жаль, что я не сумела найти ничего, что могло бы помочь тебе.

— Ты сделала все, что могла, — теперь ее голубые глаза сфокусированы на моем лице. Серьезные и усталые. — Ты так много сделала для меня. Но я собираюсь попросить тебя сделать еще кое-что.

— Все, что угодно. Ты знаешь, что я все сделаю, — я знаю, что будет дальше, и я уже знаю свой ответ. Вот почему я так отчаянно пыталась найти другой вариант.

— Я не знаю, как долго я так продержусь, и я больше не хочу этого делать, — пара слезинок скатывается из ее глаз. — Прямо сейчас я мыслю ясно, и я не знаю, буду ли я такой снова. Мне так жаль, что я взваливаю это на тебя, но, пожалуйста, Фэйт, ты можешь сделать это побыстрее?

На мгновение я слишком задыхаюсь, чтобы говорить. Но мне удается кивнуть.

— Спасибо тебе, — говорит она с легким всхлипом. — Я не хочу показаться слабачкой, но я просто так устала.

— Я знаю, что это так. Тебе больше не нужно бороться. Все хорошо. Все правда хорошо, — я протягиваю руку и убираю ее тонкие, спутанные волосы с лица. Обычно я расчесываю их по утрам, но сегодня меня тут не было, чтобы сделать это.

Теперь Молли улыбается. Она слегка прислоняется к моей ладони.

— Это была неплохая жизнь, даже если мне пришлось пережить апокалипсис. Я любила твоих маму и папу. Ты и они — самое близкое подобие семьи, которое когда-либо у меня было.

На мгновение я не уверена, что смогу это сделать. Я не думаю, что у меня достаточно сил, чтобы пережить этот момент. Но это мир, где удары никогда не смягчаются, где спасение никогда не падает с неба, и поэтому я должна быть достаточно сильной, чтобы встретить это. Мое зрение проясняется, руки перестают дрожать, и мне удается сказать почти ровным голосом:

— Ты была мне сестрой.

Молли кивает и неловко ерзает на кровати. Ей больно. Это очевидно, хотя она ни разу не пожаловалась.

— И у нас было много хороших моментов. Летом мы обычно собирали клубнику и ели ее у ручья.

— И мы тайком выбирались кататься на лошадях по ночам.

— И Джек отвозил нас всех за мороженым в город, включал радио на полную громкость, и мы все сидели и ели мороженое в кузове грузовика.

— И Моника всегда пыталась заставить нас потанцевать.

— И мне всегда нравилось работать в саду. Выращивать всякое. И каждый вечер читать вместе со всеми, — теперь она улыбается по-настоящему, хотя ее голос становится все тише. — У меня была хорошая жизнь. Я познала любовь. Я любила вас всех, и вы любили меня.

— Да, — я все еще глажу ее по волосам, отводя их назад. — Мы всегда будем тебя любить.

— Было бы здорово влюбиться. Чтобы кто-то смотрел на меня так, как Джек смотрит на тебя. Но у меня была очень хорошая жизнь и без этого.

— Я рада, что это так, — я не могу осознать ничего, кроме ощущения ее волос на одной моей руке и ножа, который я вытащила из-за пояса другой. — И без тебя моя жизнь далеко не была бы такой счастливой.

— Спасибо тебе за то, что ты это сказала. Я знаю, тебе трудно открыться. Ты всегда должна быть такой крутой. Ты так много сделала, чтобы позаботиться обо всех нас, и теперь я прошу тебя еще о большем.

— Не беспокойся об этом. Я в полном порядке.

— По крайней мере, у тебя есть Джек.

Я не знаю, что на это сказать. Это слишком много, чтобы уложить в голове. Однако я бы ни за что не стала с ней сейчас спорить, поэтому отвечаю невнятно:

— Да. Он у меня есть.

Молли облизывает губы и слабо улыбается мне.

— Ты помнишь ту ночь в прошлом году, когда Лэнгли оставила дверь открытой, и свиньи сбежали? Мы все бегали вокруг как сумасшедшие, пытаясь их поймать.

Я слегка смеюсь при этом воспоминании.

— Мигель упал и с ног до головы вымазался в грязи.

Она хихикает.

— Потом он ходил вокруг с распростертыми руками, пытаясь всех обнять грязными объятиями. Мы так сильно смеялись. Это была хорошая ночь.

Я должна это сделать. Пока она улыбается. Джексон сказал подождать его, но я никогда не перекладывала ни одну из своих обязанностей на кого-то другого.

Я сжимаю нож в руке и приказываю себе сделать это быстро. Это то, чего она хочет. Это будет милосердием.

Но вместо этого я жду.

Она заснула без предупреждения. Ее дыхание очень хриплое. Болезненное.

Я долго наблюдаю за ней, пока не понимаю, что она больше не дышит.

Я задыхаюсь. Проверяю ее пульс. Пытаюсь почувствовать какое-то дыхание.

Ничего нет.

Она скончалась.

Я не знаю, как и почему это произошло так быстро. У моей мамы была агония день за днем.

Я все еще держу нож, но теперь он мне не нужен. Я даже осмыслить не могу, почему он не нужен.

В конце концов Джексон находит меня там. Он входит в комнату один, и я слышу, как он издает бессвязный звук при виде меня.

— Бл*дь, — бормочет он, со щелчком закрывая дверь. — Ох, бл*дь, котенок, — он подходит и забирает нож из моей руки. Поднимает меня на ноги. — Я же сказал тебе подождать меня.

Я открываю рот, чтобы попытаться объяснить. Это то, чего она хотела.

Джексон смотрит на нож, как будто его смущает, что он чистый и сухой.

— Мне не пришлось, — удается выдавить мне. — Она просто… умерла.

Затем я начинаю дрожать. Кажется, я ничего не могу с собой поделать. Джексон быстро заключает меня в крепкие объятия. Я хочу утешиться ощущением этого — его — но я не могу отпустить себя настолько, чтобы сделать это. Я отстраняюсь от него.

— Иди умойся и немного отдохни. Я позабочусь здесь обо всем. И я могу сам провести собрание сегодня вечером, если хочешь.

Я качаю головой.

— Мы потеряли Бретта и Молли. Я тоже буду там.

Но в остальном я делаю так, как он говорит. Я позволяю Джексону позаботиться о том, что осталось сделать, так как все равно не уверена, что смогла бы справиться с таким.

Я провожу некоторое время в одиночестве в своей комнате, но на самом деле не чувствую себя лучше. Я помогаю с ужином, а затем мы с Джексоном провожаем остальных попрощаться с нашими друзьями, как мы всегда это делали. Мы читаем вслух 23-й псалм. Затем мы говорим обо всем хорошем, что помним. Мне даже удается рассказать небольшие забавные истории и о Бретте, и о Молли.

После этого я обнимаю Хэма и Лэнгли, поскольку они оба, похоже, в этом нуждаются. А потом приходит время ложиться спать. Я иду в свою комнату. Моюсь. Переодеваюсь в сорочку. И сажусь на край моей кровати. Дрожу.

Я так сильно хочу пойти к Джексону, что едва могу себя сдерживать, но я иду к нему только ради секса. И я ни за что не соглашусь на это сегодня вечером.

Я долго сижу на краю своей кровати, пойманная в ловушку нерешительности.

Я понятия не имею, что делать.

Я не хочу, чтобы Джексон трахал меня. Я просто хочу его.

Глава 8

Я не знаю, как долго я там сижу. Слишком долго. Застывшая. Застрявшая.

Просто застрявшая.

Я думала, что этот мир никогда не смягчает свои удары, но прямо сейчас я все еще жива. Бретт мертв, и Молли мертва, но мне не пришлось ее убивать. Ничто не имеет никакого смысла. Это что-то новое. Незнакомое. И я в абсолютном ужасе.

Я не такая сильная, какой хотела бы быть, потому что в конечном счете все внутри меня слишком сильно болит. Мне нужен Джексон, даже если мне придется трахнуться с ним, чтобы получить его.

Если так нужно, я смогу это сделать. Это лучше, чем ничего.

Все лучше, чем это.

Поэтому я беру свечу и выхожу из своей комнаты, медленно пробираясь по коридору в его комнату. Я беззвучно открываю дверь. Захожу внутрь. Я еще даже не добралась до третьей скрипучей половицы, когда Джексон встает с кровати и широкими шагами направляется ко мне.

— Ну наконец-то, — хрипло произносит он. — Самое время. Я как раз собирался пойти и найти тебя.

Я застигнута врасплох его словами, поэтому не могу придумать, что ответить. Я позволяю ему взять свечу из моих рук и поставить ее на стол. Затем Джексон притягивает меня к кровати. Покрывала на кровати смяты и откинуты назад. Я ложусь.

Когда Джексон садится рядом со мной, он не целует меня сразу, как обычно. Он переворачивается на бок лицом ко мне, глядя на меня в тусклом, мерцающем свете.

Я не хочу, чтобы на меня смотрели. Такое чувство, будто в любой момент я могу разбиться вдребезги.

В странном оцепенении я переворачиваю Джексона на спину и ложусь на него сверху. Поглаживаю его грудь. Целую в шею. Пытаюсь начать заниматься сексом.

— Какого черта, котенок? — хрипло бормочет он, хватая мои руки оттуда, где они скользили вниз по его обнаженному телу к члену. — Что ты делаешь?

— Собиралась… — я все еще пытаюсь поцеловать его в плечо и высвободить руки. — …трахаться…

Джексон получает контроль над моим телом, обхватывая меня обеими руками и переворачивая нас обратно на бок.

— Я не хочу трахаться вот так.

Я настолько эмоционально не в себе, что искренне сбита с толку.

— Но ты так… ждал меня.

— Не для того, чтобы потрахаться.

— Ты был недоволен, что я так долго не приходила.

— Не для того, чтобы трахаться. Не сегодня. Не после… всего, — я больше не сопротивляюсь, поэтому Джексон крепче сжимает меня в своих объятиях. — За какого, черт возьми, мудака ты меня принимаешь? Ты думаешь, мне хочется трахаться после сегодняшнего? Ты думаешь, я бы трахнул тебя, когда ты так себя чувствуешь?

Я тяжело дышу. Я отстраняюсь достаточно, чтобы моргнуть, глядя ему в лицо. Слишком темно, чтобы разглядеть все детали, но я могу сказать, что его лицо выражает боль, легкую растерянность, а также, возможно… возможно… нежность.

— Ты не хочешь трахаться?

— Нет.

— Ты хотел, чтобы я пришла сегодня вечером?

— Да, я хотел, чтобы ты пришла. Но нам необязательно трахаться. Мы можем просто… — он крепче сжимает объятия так, что моя щека прижимается к его плечу. — Мы можем просто сделать это.

Его руки сильны и непреклонны, обнимают меня. Его тело большое, крепкое и теплое. Его слегка прерывистое дыхание ерошит мои распущенные волосы. От него пахнет так, словно у него был такой же длинный день, как и у меня.

Меня начинает трясти.

Джексон издает горлом какой-то бессвязный звук и еще сильнее сжимает меня в объятиях.

— Все хорошо, котенок, — шепчет он мне на ухо. — Все в порядке. Мы можем просто сделать это.

Моя дрожь усиливается. Моя грудь и глаза ноют так сильно, что мне кажется, они вот-вот порвутся пополам. Я на грани того, чтобы развалиться на части, и его руки — единственное, что удерживает меня цельной.

— Господи, Фэйт, — Джексон запутался одной рукой в моих волосах, держа их в большой пригоршне. — Все в порядке. Все будет хорошо. Ты можешь немного отпустить себя. Тебе это дозволяется.

Я издаю звук, почти похожий на хныканье. Обычно я была бы смущена, но я не могу думать ни о чем, кроме того, что весь мир яростно содрогается, и что Джексон — единственное, что остается неподвижным. Я цепляюсь за него, как за спасательный круг.

— Ты можешь плакать, если хочешь. Здесь нет никого, кроме меня. Ты можешь отпустить контроль. Тебе не всегда нужно держаться так крепко.

Мне хочется плакать. Мне это необходимо. Рыдание вот-вот вырвется из моего тела, но, кажется, оно просто не может найти выход. Это убивает меня, но я как будто не могу избавиться от этого. Я задыхаюсь и дрожу так сильно, что у меня стучат зубы.

Джексон изменяет объятия так, чтобы одной рукой можно было гладить меня по волосам и спине.

— Черт, котенок. Ты просто убиваешь меня. Ты можешь быть неуязвимой со всеми остальными, но тебе не обязательно быть неуязвимой здесь. Только не здесь. Только не со мной.

Рыдание наконец-то пробивается сквозь комок в моем горле. Потом к моим глазам. И я вдруг начинаю безудержно плакать. Беспомощно. Так, как я не плакала с шестнадцати лет.

— Все в порядке, — шепчет Джексон мягко и настойчиво. Он снова крепко прижимается ко мне, пока я рыдаю у него на груди. — Все в порядке, котенок. Я держу тебя. Я держу тебя.

Это то, что мне нужно услышать. И именно так, как мне нужно это услышать. Я плачу обо всем. Обо всем, что я потеряла. О каждом человеке, которого я любила. О том факте, что все, что у меня осталось, может быть отнято в любой момент. И о том, что я ничего не могу сделать, чтобы остановить это.

Но также и о том, что есть нечто гораздо больше, чем разбитость. Кое-что, о чем я почти забыла.

Джексон продолжает обнимать меня. Продолжает бормотать невнятные заверения. У него тоже был адский день, но он не пытается отстраниться. Перевернуться на другой бок и лечь спать.

Возможно, каким-то неожиданным образом Джексону это тоже нужно.

Эта мысль утешает меня, когда рыдания наконец стихают. Я шмыгаю носом и сотрясаюсь от нескольких протяжных всхлипов.

Даже тогда он продолжает обнимать меня. И его руки все еще сжимают мое тело, когда я наконец засыпаю.

***

Я сплю с Джексоном всю ночь, проснувшись незадолго до рассвета. Он все еще спит. Где-то ночью он перевернулся на спину и вытянулся, слегка приоткрыв губы и закинув одну руку за голову.

Кажется, что каждая клеточка моего тела болит, но я чувствую себя намного лучше, чем днем ранее. Моя свеча все еще горит на столе. Я не должна была позволять этому продолжаться всю ночь. Свечи — это единственное, в чем у нас нет недостатка, но все равно это пустая трата ресурса.

Джексон открывает глаза, когда я сажусь и свешиваю ноги с кровати.

— Привет, — хрипит он.

— Привет, — я чувствую странную застенчивость, что просто смешно.

— Пора вставать?

— Почти, — когда Джексон продолжает смотреть на меня, как будто ждет, что я что-то скажу, я прочищаю горло. — Спасибо. За прошлую ночь, я имею в виду.

— Не за что. Но ты не должна благодарить меня за такое.

— Такое чувство, что должна. Это действительно помогло. Я… — я не могу спокойно встретиться с ним взглядом.

Такое ощущение, что его тело внезапно напрягается. Выжидает.

— Ты что?

— Мне это было нужно, — признаюсь я.

Он расслабляется. Кивает. Бормочет:

— Мне тоже.

По-моему, этого достаточно. Это объяснение тому, что произошло прошлой ночью. Это заставляет меня чувствовать себя менее застенчивой, когда я встаю и направляюсь обратно в свою комнату.

***

На следующей неделе мы возвращаемся к рутине. Мы должны делать все без Бретта и Молли, но потеря людей для нас не в новинку. Без них наша жизнь приобретает несколько иную форму. Я больше не плачу, но скучаю по Молли каждый раз, когда прохожу мимо палаты больных.

Хэм так хорошо проявил себя при попытке нападения Волчьей Стаи, что Джексон отдал ему место Бретта в одной из двухъярусных комнат. Кровать Молли тоже оказывается занята. Больше в этом районе не было замечено Волчьих Стай, даже когда мы выбирались за припасами.

Может, они все тоже погибли или мигрировали, как и многие другие.

Через пару дней я проверяю точку и нахожу записку, в которой говорится, что если мы все еще хотим пожертвовать сельскохозяйственные принадлежности, Мак мог бы встретиться с нами на следующей неделе. Я оставляю ответ, в котором говорится, что мы будем там.

Джексон не ворчит по поводу дополнительной поездки или пожертвований, но я не могу сказать, потому ли это, что он рад это сделать, или нет. Он был тих и нежен со мной с той ночи, когда я сорвалась. Может, он думает, что я слишком слаба, но он даже больше не спорит со мной.

Это не так уж плохо, но как-то странно. Как будто что-то не совсем правильно.

Я стараюсь быть сильной, но я все еще недостаточно сильна. Я хожу в его комнату каждую ночь. Но не для секса. На этой неделе я наиболее фертильна, что является уважительной причиной не трахаться. Я хочу заняться сексом с Джексоном, но это почему-то пугает, так что я рада отсрочке. Он никогда не спрашивает, почему я продолжаю приходить в его комнату, даже если мы не трахаемся. Он ждет меня каждую ночь. Я ложусь к нему в постель, и мы обнимаем друг друга, пока не засыпаем.

Я не хочу, чтобы так было, но это лучшая часть моих дней.

В середине следующей недели я договорилась встретиться с Маком, чтобы привезти припасы. Я собрала столько пакетиков с семенами, мукой и овощами, сколько смогла, вместе с письменными инструкциями и советами. Нам нужно взять пикап, чтобы перевезти все это, но место встречи недалеко, так что нам не придется расходовать слишком много бензина.

Я рассчитываю поехать с Мигелем, но, когда я выхожу после завтрака, у грузовика меня ждет Джексон.

Он не ворчит по поводу риска или того, сколько провизии мы раздаем. Он ждет, пока я усядусь на пассажирское сиденье в кабине, а затем заводит двигатель и увозит нас прочь от фермы.

Дорога до старой заправочной станции на перекрестке двух небольших проселочных дорог занимает всего около двадцати пяти минут. Больше никого не видно, поэтому Джексон паркует грузовик рядом с тем, что раньше было насосами.

Эта заправочная станция оказалась заброшена очень рано, вскоре после Падения, и мой отец с Джексоном сразу пошли слить то, что осталось от бензина.

— Лучше бы ему, бл*дь, не опаздывать, — бормочет Джексон, глядя на дорогу сначала в одном направлении, потом в другом.

Он так похож на себя прежнего, что я почти улыбаюсь.

— Мы немного рановато приехали. Я уверена, что он будет здесь, — на самом деле я никогда не встречалась с Маком, но мне кажется, что я знаю его по запискам на точке. Он кажется надежным человеком.

Джексон издает какой-то гортанный звук, но он не складывается в настоящее слово. Он слегка вспотел, так как горячий, влажный воздух проникает через открытые окна. У него теперь слишком отросли волосы. Часть прядей свисает ему на лоб, почти лезет в глаза.

Недолго думая, я протягиваю руку и откидываю их назад, чтобы ему было лучше видно. Не знаю, зачем я это делаю. Я таким не занимаюсь. Конечно, я ласкала его член руками и ртом, но я не делаю таких случайных, интимных прикосновений, как это.

Это меня удивляет. И Джексона тоже. Его плечи напрягаются, и он тянется, чтобы взять руку, которой я прикасалась к нему.

Мы смотрим друг на друга, его пальцы обхватывают мое запястье.

Мне вдруг так сильно хочется поцеловать его, что потребность в этом поглощает меня целиком. Я сглатываю.

— Котенок, — выдыхает Джексон. Непонятно, ласковое ли это обращение или вопрос.

Затем его глаза становятся горячими. У меня перехватывает дыхание. Мы оба наклоняемся друг к другу через консоль между сиденьями, и я уверена, что мы бы поцеловались, если бы не услышали вдалеке, как кто-то нажимает на автомобильный гудок.

Мы отстраняемся в разные стороны, осматривая дорогу, чтобы увидеть, кто приближается. При виде грузовика Джексон вылезает и поднимает свою винтовку, держа ее наготове на всякий случай.

Даже если ты планируешь с кем-то встретиться, ты больше не рискуешь.

На дороге рядом с пикапом стоит еще одно транспортное средство. Это мотоцикл. Когда они подъезжают ближе, я вижу, что на нем девушка. Она выглядит очень молодо.

За рулем пикапа сидит крупный чернокожий мужчина, а в кузове — белый мужчина с дробовиком наготове.

Я выхожу и машу рукой, так как уверена, что один из этих парней — Мак. Парень за рулем грузовика машет в ответ.

— Фэйт? — зовет он, заезжая на стоянку заправочной станции рядом с нами.

— Да. Мак?

— Это я. Рад наконец-то с вами познакомиться, — он паркуется и вылезает из машины. Большой, сильный, красивый и мощный, но с по-настоящему теплым выражением лица, которое невозможно не полюбить. — Спасибо, что встретились с нами. Это здорово, что вы все предоставили нам припасы.

— Мы рады помочь.

Я оглядываюсь, когда мотоцикл паркуется рядом с Маком. Девушка, возможно, моего возраста или, может быть, на несколько лет моложе. Это невозможно сказать наверняка. У нее темно-каштановые волосы и поразительно зеленые глаза, и она одета в темные джинсы и что-то похожее на мужскую футболку.

— Я Рэйчел, — говорит она, слегка помахав мне рукой. — А это Кэл.

Она указывает на крупного неулыбчивого мужчину в кузове грузовика. На вид ему около сорока, так что по возрасту он подходит на роль отца Рэйчел. Он даже почти не смотрит на меня. Он слишком занят наблюдением за дорогой и время от времени за Джексоном, который не подошел, чтобы его представили, и не опустил винтовку.

— Рэйчел и Кэл помогают охранять груз, — говорит Мак. — Не хочу путешествовать с таким количеством вещей без дополнительной помощи.

— В этом есть смысл. Это хорошо, что вы все помогаете, — я говорю эти слова Рэйчел, поскольку она кажется достаточно милой.

— Это не доброта, — говорит Кэл, не глядя на меня сверху вниз. — Нам платят.

Мои глаза раскрываются, хотя я не уверена, почему удивлена. Когда я смотрю на Мака, он кивает с легкой улыбкой, подтверждая эту реальность.

— Они нам очень помогают, — вот и все, что он сообщает.

Никто больше не пользуется деньгами, поэтому я предполагаю, что им платят припасами, а не наличными. Это вполне приемлемый способ зарабатывать на жизнь в этом мире, и, по крайней мере, они нанимаются к хорошим людям, а не к плохим.

Они приступают к делу без дальнейших разговоров. Рэйчел, Мак и я перекладываем припасы из одного грузовика в другой, пока Джексон и Кэл стоят на страже. Когда Кэл неоднократно называет Рэйчел «малышкой», я подтверждаю свое предположение, что он ее отец.

Он не похож на действительно хорошего парня, но очень многие люди, которые прожили так долго, больше не являются мягкотелыми. Похоже, он заботится о ней, а она явно доверяет ему и не собирается уходить. Я не думаю, что мне нужно беспокоиться о Рэйчел.

После того, как мы переложили все припасы, я немного разговариваю с Маком, просматриваю инструкции, которые я написала, и убеждаюсь, что у него нет никаких вопросов. Кажется, он действительно доволен всем и неоднократно благодарит меня. Он пытается посмотреть на Джексона, чтобы поблагодарить его, но Джексон, похоже, не хочет участвовать в разговоре.

Я не должна удивляться. Или разочаровываться. Или чувствовать обиду.

Ему никогда не нравилось, что я рискую или раздаю наши ресурсы без разбора.

Если я думала, что теперь все может быть по-другому, то я ошибалась. Я была глупа.

— Значит, вы все сейчас направляетесь на восток? — спрашиваю я, когда мы все обсудили.

Мак кивает.

— Ага. Кэл и Рэйчел будут со мной всю дорогу. В последнее время в этой части штата было тихо. Я думаю, у нас все должно быть в порядке.

— Ну, в любом случае будьте осторожны. Я рада, что у вас есть несколько лишних пистолетов.

— Если вы решите, что можете путешествовать, люди там все еще могут воспользоваться вашей помощью. Приезжайте в любое время. Я пробуду там несколько недель, помогая им все наладить.

— Мы не путешествуем так далеко, — грубо вставляет Джексон. Он явно следил за разговором больше, чем показывал.

Мак переводит взгляд с меня на Джексона, но о чем бы он ни думал, он не облекает это в слова. Он кивает с еще одной улыбкой.

— Логично держаться поближе к дому. Мы ценим все, что вы в состоянии сделать.

Я прощаюсь с ним, а затем подхожу к Рэйчел, которая стоит у своего мотоцикла.

— Было приятно с вами познакомиться, — говорю я ей. — Не стесняйтесь заглядывать, если снова будете проезжать этим путем.

Она улыбается и благодарит меня. Она не такая теплая, как Мак, но мне кажется, что внутри нее есть что-то настоящее и хорошее, и мне это нравится.

— И поблагодари своего папу, — добавляю я, не желая быть грубой и игнорировать его, хотя мужчине явно наплевать на сам факт моего существования.

— Он не мой папа, — говорит она, забираясь на свой мотоцикл.

Я моргаю.

— Мы семья, — объясняет она, явно не раздражаясь и не смущаясь из-за моей ошибки. Должно быть, это происходит постоянно. — Но он не мой отец.

С этими словами она заводит двигатель. Я отступаю, а затем, еще раз помахав Маку, направляюсь обратно к нашему пикапу, где ждет Джексон.

Когда остальные скрываются из виду, мы садимся в грузовик. Прежде чем включить зажигание, Джексон поворачивает голову ко мне лицом.

— Довольна?

Я не совсем понимаю, о чем он спрашивает. Может, это просто случайный вопрос, поэтому я просто киваю.

Похоже, Джексон не принимает это как ответ. Спустя минуту он говорит:

— Ты все еще хочешь отправиться туда, чтобы помочь, не так ли?

Я встречаюсь с ним взглядом. Он выглядит странно беспокойным. Немного расстроенным, немного злым и немного сбитым с толку. Но в основном беспокойным. Как будто что-то вот-вот вырвется у него изнутри.

По непонятной мне причине я хочу, чтобы это вырвалось наружу. Я хочу хоть раз увидеть и почувствовать, о чем Джексон на самом деле думает, вместо того чтобы пытаться прочесть знаки и использовать их, чтобы понять этого стоического, сдержанного мужчину.

Поэтому я отвечаю:

— А почему бы и нет?

— Ты знаешь, почему, — теперь он хмурится.

— Я знаю, почему ты думаешь, что мы не должны этого делать, но это уже недостаточно хороший ответ. Это уже не так опасно, как раньше. У нас есть многое, чего нет у других. Почему мы не должны пытаться помогать другим людям?

Мышцы на его челюсти подергиваются.

— Неужели помогать другим людям важнее, чем заботиться о людях, которые есть у тебя дома?

— Нет, — этот вопрос действительно расстраивает меня. Заставляет чувствовать себя виноватой. — Конечно, нет. Но почему мы не можем сделать и то, и другое?

Джексон ничего не отвечает на эти слова, и я не знаю, что еще сказать. Он недоволен, и я тоже, когда он везет нас обратно домой.

***

Той ночью, когда я готовлюсь ко сну в своей собственной комнате, я чувствую себя еще хуже из-за ситуации с Джексоном.

В этом не должно быть ничего особенного. За эти годы мы столько раз ссорились и пререкались, что это стало для нас второй натурой. Бывали недели, когда я едва могла выносить его вид, и мы общались только для того, чтобы решить логистические вопросы. Небольшое напряжение в грузовике сегодня днем не должно быть из ряда вон выходящим случаем. Это вообще не должно меня беспокоить.

Но тем вечером меня почти тошнит, пока я убиваю время перед уходом в свою комнату, приводя в порядок гостиную и кухню даже после того, как все остальные легли спать. Затем я долго отмываюсь после рабочего дня водой с мылом и мочалкой.

Было бы неплохо принять горячий душ.

Но, возможно, я больше никогда не смогу принять душ.

Суровая истина этого понимания — каким бы тривиальным оно ни было в контексте гораздо более важного — прямо сейчас кажется ужасной. Что горячий душ теперь — часть моего прошлого. Точно так же, как ощущение себя в безопасности в одиночестве. И походы по магазинам за одеждой. И ужин где-нибудь с родителями.

Как и сами мои родители.

Как и Молли.

И, может быть, какие-то странные, извращенные отношения, которые у меня были когда-то с Джексоном.

Мои глаза горят, когда я умываюсь, а затем медленно расчесываю все спутанные волосы.

Я продолжаю расчесывать их в течение долгого времени, стараясь не заплакать.

Я все еще провожу щеткой по волосам, когда раздается легкий стук в мою дверь. Я вздрагиваю от неожиданности, но тут же подхожу посмотреть, кто это.

Джексон. Стоит на пороге моей комнаты в брюках, которые он носил весь день, и больше ни в чем.

Он мрачно хмурится.

— Что…?

Он прерывает мой удивленный вопрос, входя в комнату.

— То есть, ты собираешься вот так просто меня бросить?

Я замираю, за исключением моих век, которые опускаются в очень медленном моргании.

— Ч-что?

Он закрывает дверь спальни ногой.

— Ты просто бросаешь меня, не сказав ни слова? Ты зла и боишься открыться, и вот как ты решаешь с этим справиться? Ты перестанешь проводить со мной ночи? Ты так поступишь со мной после всего, через что мы прошли?

— Я не… — я так потрясена, что, кажется, не могу поспевать за ходом разговора. Все это вообще не имеет никакого смысла. Поэтому, естественно, сначала я говорю самую неуместную вещь. — Я не боюсь.

— Конечно, ты боишься! Ты чертовски напугана. И я понимаю это. Правда понимаю. Но я сделал все, что мог, чтобы быть тем, кем ты хочешь меня видеть, и я заслуживаю лучшего, чем быть брошенным вот так!

Я таращусь на него, разинув рот. Я никогда не слышала, чтобы Джексон выражался так пылко, так неконтролируемо. Эмоции исходят от него волнами. Я прижимаю руки к груди и ухитряюсь произнести законченное предложение.

— Я тебя не бросаю!

Очевидно, это не то, чего он ожидает. Он напирал на меня, но теперь отступает на полшага.

— Что?

— Я тебя не бросаю, болван ты этакий! Я просто медленно собиралась ко сну сегодня вечером.

Джексон хмурится и снова подается вперед.

— Ты собиралась прийти в мою постель?

— Да, я собиралась прийти, — теперь я справляюсь со своим удивлением, и у меня остается странное, жгучее негодование, которое почти наверняка слишком сильно для нынешних обстоятельств. — Так что можешь отправляться к черту вместе со всем тем самодовольным возмущением, которое ты навоображал по поводу того, как плохо я с тобой обращалась!

Сейчас Джексон уже не выглядит таким расстроенным, но начинает казаться не менее взбешенным, чем я.

— Я не выдумал все это. Ты уже какое-то время была на грани того, чтобы бросить меня, так что вряд ли удивительно, что я предположил, будто ты это сделала.

— Никуда я не собираюсь уходить!

— Да, черт возьми, собираешься. Вот уже несколько недель ты хочешь сбежать от меня. И даже сейчас ты хочешь отправиться в какой-то сумасшедший геройский квест, потому что ты не можешь быть довольна всем, что у тебя здесь есть.

— Пошел ты на х*й, Джексон! Ты понятия не имеешь, что я чувствую, и тем не менее всегда предполагаешь обо мне самое худшее.

— Тогда скажи мне, — выдавливает он, нависая теперь так близко, что я могу протянуть руку и дотронуться до него. — Скажи мне, что ты чувствуешь. Скажи мне, чего ты хочешь. Потому что какое-то время я думал, будто ты хочешь меня, но теперь мне кажется, что ты всегда готова ускользнуть у меня из рук, как бы крепко я ни держал…

Я не знаю, что на меня нашло. Я искренне не знаю. Мои эмоции никогда не были похожи на американские горки, и даже если бы они были такими, я бы не позволила им руководить моими действиями. Но, похоже, прямо сейчас я ничего не могу с собой поделать. Он кажется таким настоящим. Таким искренним. Таким совершенно уязвимым. И в то же время почему-то сердитым. Я протягиваю руки, обхватываю его лицо обеими ладонями и притягиваю к себе для поцелуя.

Поцелуй получается глубоким, крепким, требовательным и ненасытным, и Джексон отвечает тем же. Соответствует этому. Он разворачивает меня так, что я прижата спиной к двери, и удерживает меня там, пока его язык проникает в мой рот.

Я не привыкла целовать его, когда он в штанах, и мне это не нравится. Я копошусь с пуговицей и молнией, пока не расстегиваю их, а затем нетерпеливо спускаю штаны вниз по его ногам. Джексон не позволяет мне прервать поцелуй. Он обхватывает мой затылок, удерживая на месте. Но, по крайней мере, его член теперь свободен. И он твердый. Я чувствую, как его эрекция прижимается к моему животу. Я пытаюсь потереться об него.

Возбуждение и многое другое — многое, что уходит корнями гораздо глубже, — пульсирует в моих венах, бьется в точке моего пульса. Между моих ног возникает боль желания, которая вспыхнула так быстро, что это действительно причиняет боль.

Я хнычу, когда Джексон наконец отпускает меня, потому что я не хочу, чтобы он переставал меня целовать. Но это всего на несколько секунд, пока он скидывает брюки с лодыжек, а затем поднимает меня, чтобы отнести на кровать.

Это странно. Делать это на моей кровати, а не на его. Но я слишком ошеломлена нуждой и чистым желанием, чтобы позволить этому отвлекать меня надолго. Я притягиваю Джексона к себе и снова целую. Одно мое бедро находится между его ногами, так что наши ноги переплетены вместе, пока он удерживает весь свой вес на одной руке. Другая рука обхватывает мою шею сбоку, и это так хорошо.

Странно интимно.

Когда он, наконец, отрывается от моего рта, чтобы проложить дорожку поцелуев вниз по моему горлу, я выгибаю шею и выдыхаю:

— Джексон.

Он издает гортанный гудящий звук и хватает ткань моего платья в кулак, чтобы стянуть его через голову. Затем он втягивает один из моих сосков в рот.

— Джексон! — мой голос по-прежнему мягок. Не более чем задержанный вздох. Но в то же время совершенно беспомощный. Мне нужно произносить его имя. Мне необходимо.

Мне нужно знать, что это действительно он.

И на самом деле я.

— Скажи это еще раз, — бормочет Джексон мне в живот. Его поцелуи прокладывают путь вниз, к моей киске.

Я снова бормочу его имя. А потом еще раз, теперь громче, когда он интимно прижимается ко мне, дразня мой клитор и просовывая внутрь свой язык.

Он быстро доводит меня до оргазма, а затем я снова притягиваю его к себе для поцелуя. Я чувствую свой вкус у него во рту, но меня это не волнует.

— Джексон, пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты был внутри меня. Пожалуйста!

Он издает какой-то урчащий звук и раздвигает мои ноги, чтобы освободить для себя место. Затем подтягивает мои колени к плечам и толкает свой член внутрь меня.

Я выгибаю спину от тугого, интенсивного удовольствия от проникновения. Он на мгновение замирает и, задыхаясь, прижимается к моей шее.

Я извиваюсь.

— Джексон. Джексон, пожалуйста!

— О, черт, котенок. Прошло слишком много времени.

Прошло чуть больше недели, но и это слишком долго. Такое чувство, что мы изголодались друг по другу. Я извиваюсь, мяукаю и царапаю линии на его обнаженной спине, умоляю Джексона двигаться, взять меня, трахнуть так, как мне нужно.

Наконец он выпрямляет руки и начинает двигать бедрами. Я вскрикиваю от облегчения.

Он смотрит на меня сверху вниз в мерцающем свете свечей.

— Кто тебе нужен?

— Ты, — говорю я ему, встряхивая головой и пытаясь убрать волосы с лица. — Ты, Джексон. Ты.

Ему нравится, как это звучит. Я вижу это по его лицу. Его глаза сверкают, и напряжение немного спадает, когда он ускоряет свой ритм.

Мои ноги согнуты, так что у меня не так много свободы действия, но я стараюсь двигать бедрами, чтобы встречать его толчки. Вскоре мы начинаем заниматься этим так усердно, что кровать раскачивается.

— Кого ты хочешь? — хрипло выпаливает Джексон.

— Тебя. Тебя. Только тебя, — мне все равно, кажусь ли я бесстыжей или пьяной. Это правда, и я должна это сказать.

Он издает рычащий звук, который звучит почти дико, и вбивается в меня быстро и сильно.

Меня это решительно устраивает. Ощущения во всем моем теле настолько приятные, что все ноет и пульсирует, пока внутри нарастает оргазм. Я охаю и задыхаюсь, пытаясь дотянуться до него.

— Кого ты… — Джексон начинает вопрос, но не может закончить его. Выражение его лица внезапно искажается от удовольствия. — Ох, бл*дь.

Он вот-вот кончит. Я вижу и чувствую это. Но я почти, почти у цели. Он продолжает двигаться, толкаясь в меня, когда наступает его кульминация. От этого его лицо преображается, и вид этого тоже выводит меня из себя.

Я выкрикиваю его имя, когда кончаю, безуспешно пытаясь заглушить свои звуки, уткнувшись в его плечо. Затем мы оба дрожим и содрогаемся, упиваясь спазмами разрядки.

Это хорошо. Так хорошо. Даже когда я смутно осознаю, что Джексон эякулирует в меня, и ему действительно не следовало этого делать.

Кажется, сейчас мне все равно. Джексон помогает мне выпрямить ноги, а потом падает на меня сверху, и я обхватываю его обеими руками.

— Бл*дь, — он тяжело дышит мне в шею. — Бл*дь, котенок. Это было… бл*дь.

— Угу, — это все, что я могу сказать. Я поглаживаю царапины, которые оставила на его спине и заднице.

— Прости.

— За что ты извиняешься? Все было здорово.

— Да, но мне следовало вытащить. Я не знаю, что именно… Я не должен был вот так срываться.

— Все в порядке. Маловероятно, что я забеременею. Мы просто постараемся быть более осторожными.

— Да, — он целует основание моей шеи. Затем поднимает голову и целует меня в губы. — Обычно я лучше контролирую себя.

Сухое самоуничижение в выражении его лица заставляет меня хихикнуть.

— Да, это так. Но я уверена, что твой мастерский контроль вернется достаточно скоро.

Джексон усмехается и скатывается с меня, переворачиваясь на спину. Прежде чем мое тело успевает привыкнуть к свободе от него, он притягивает меня к себе и обнимает одной рукой.

Это даже к лучшему. В любом случае, на самом деле я не хотела от него освобождаться.

Глава 9

Мы долго лежим вместе. Кажется, я действительно погружаюсь в легкую дремоту, хотя и не осознаю этого.

Меня возвращает в сознание ощущение того, что Джексон подвигается и покрывает легкими поцелуями мой подбородок, а затем спускается вниз по шее.

Меня это не удивляет. Ему часто нравится делать это во второй раз (а то и в третий). Особенно когда мы занимались сексом всего раз в несколько недель. Хотя обычно он сразу же принимается за дело, пока я не успела предположить, что все кончено, и не направилась обратно в свою комнату. Но я не планирую никуда идти сегодня вечером, и он должен это знать. Так что у нас была возможность отдохнуть.

Я улыбаюсь в темноте и запрокидываю голову, чтобы дать ему больше доступа к моей шее. Джексон гладит меня по волосам, покусывая и дразня. Это приятное ощущение. Поразительно нежное.

Может быть, дело в том, что мы не сразу перешли к делу, но Джексон кажется мягче. Медленнее. Он опускается к моей груди и уделяет ей много внимания. Так много, что вскоре я не могу держать бедра неподвижными. Они беспокойно ерзают. Мои руки перестают сжимать простыни и начинают ласкать спину, руки и голову Джексона.

Когда я начинаю бормотать нежные мольбы, он скользит одной рукой вниз к моей киске и трахает меня двумя пальцами, пока я не достигаю оргазма.

— Мне нравится смотреть, как ты кончаешь, — говорит Джексон, прокладывая дорожку поцелуев вниз к моему животу. Мое тело все еще содрогается от восхитительных спазмов, и я еще не отдышалась.

— Почему? — мои пальцы теперь в его волосах, запутываются в густых волнах. Их действительно нужно как можно скорее подстричь. Они почти достаточно длинные, чтобы завязать их в конский хвост.

— Почему? Что это за вопрос такой? — Джексон добрался до моего паха, раздвигает мои бедра и трется лицом о мою киску. — Почему это не может просто нравиться мне?

— Может. Но обычно на это есть причина, — я снова возбуждаюсь. Мои руки сжимаются в кулаки в его волосах.

— Мне нравится смотреть, как ты теряешь контроль. Ты почти никогда этого не делаешь, — он раскрывает меня пальцами и несколько раз проводит языком по клитору.

Я задыхаюсь, и мне приходится сдерживаться, чтобы не прижаться к его лицу.

— Я не настолько плоха.

— Ты вообще не плоха, — он снова скользит пальцами внутрь меня и двигает ими, дразня мой клитор ртом. — Ты потрясающая. Ты такая храбрая. И такая сильная. И все равно почему-то такая… такая сострадательная. Но ты не так уж часто ослабляешь бдительность. Я единственный, кто может видеть тебя такой.

Я вот-вот кончу снова. Я пытаюсь оседлать его пальцы и вонзаю ногти в кожу его головы. Но его слова сводят меня с ума не меньше, чем его прикосновения. Мне удается выдохнуть:

— Видеть меня какой?

— Вот такой. Открытой. Обнаженной. Страстной. Нуждающейся, — Джексон с с силой посасывает мой клитор, пока я не всхлипываю и не сотрясаюсь от глубокого оргазма. Затем он прокладывает дорожку поцелуев вверх по моему телу, бормоча: — И вот такой. Мягкой. Запыхавшейся. Теплой. Удовлетворенной, — в его голосе слышится улыбка, когда он касается моих губ, и я вижу ее на его лице, когда он смотрит на меня сверху вниз. — Никто, кроме меня, не увидит тебя такой.