Французские гастроли

Глава 5 Кабаре

Зима в Париже мало чем отличается от зимы в Одессе, разве что немного теплее, снег стаивает быстрее, но зато дожди идут чаще и слякоти больше. Рядом всё-таки Атлантический океан, а не Чёрное море, но для меня первые два зимних месяца выдались по-настоящему «жаркими». Никогда не думал, что быть совладельцем кабаре настолько хлопотное занятие.

Сравнивать мои проблемы с ансамблем в Одессе и содержанием кабаре в Париже, это всё равно что сравнивать небо и землю. К примеру, взять ту же программу выступления. В Одессе у нас было максимум два концерта в неделю. День отдыха и по три-четыре часа на репетицию в остальные дни. Да и сами концерты редко длились больше трёх часов. Обычно в два с половиной часа укладывались.

В нашем кабаре выступления идут ежедневно, и программа рассчитана на десять часов без перерыва! Открывается кабаре в пять часов вечера, но до начала шоу есть три часа чтоб гости могли насытиться. Для лучшего пищеварения со сцены лёгкую музыку играет инструментальный квартет. Начало представления в восемь вечера и длится оно до шести часов утра. Вызвано это тем, что в полшестого утра начинает работать парижское метро и от кабаре до ближайшей станции Георга V неспешного променада по утреннему Парижу не больше десяти минут. Для тех клиентов, кто решил уехать пораньше есть служба заказа такси.

Со временем придётся где-нибудь поблизости устроить парковку для машин состоятельных клиентов. Пока таких автолюбителей немного, но они паркуются возле кабаре у тротуара или прямо на нём. За что Лепле регулярно получает выволочки в муниципалитете восьмого округа Парижа. Пока всё ограничивается «строгими внушениями», а штрафами лишь грозят. Всё-таки Лепле не какой-то там «мелкий содержатель сомнительного заведения», но вполне респектабельный владелец дорогого и престижного кабаре. Посещение которого по карману только зажиточным любителям подобного «весёлого отдыха». Но и терпению муниципалитета когда-нибудь может прийти конец.

Поначалу Луи в штыки воспринял мою концепцию работы нашего заведения. Входная плата в пятьдесят франков? За что? Клиенты должны платить только за выпивку и закуски! Можно символически брать пять-десять франков, но не более, иначе клиентов в заведение не заманишь! И как это отказываться от «приватных танцев» в закрытых будуарах? Девочки на что жить-то будут? Да мы так без танцовщиц останемся!

С моим требованием запрета на курение танцовщицам и танцорам он нехотя соглашается, но понять, что кабаре — это не бордель никак не может. Сейчас в Париже все подобные заведения — это по факту бордели и есть. Только более цивилизованные и не такие откровенные. Хотя «Мулен Руж» широко известна не только красными крыльями своей «ветряной мельницы», да и сама площадь «Пигаль» уже имеет нарицательное значение, как центр квартала «красных фонарей».

Но споры с Луи и неприятности с парковкой — это ещё «цветочки», основные проблемы были с «ягодками» — нашими танцовщицами. Развозить всех девушек по домам на такси довольно дорогое удовольствие, как и привозить их на работу. А пустить всё на самотёк себе дороже выйдет. В семь часов вечера у них начинаются репетиции номеров и опоздания мне ни к чему, а при таком напряжённом графике они или ноги протянут или уйдут из кабаре.

Пришлось выкупать часть квартир второго этажа и превращать его в общежитие. Благо что в связи с экономическим кризисом стоимость жилья в домах упала. Но и забота о пропитании кордебалета тоже легла на наши плечи. Луи ругается и вновь грозится меня «поколотить», видимо его финансы тоже «поют романсы», но кафе на углу дома мы всё-таки выкупаем. Хоть в том, что надо покупать, а не арендовать, Лепле со мной теперь соглашается.

Но в середине января «финансовая пропасть», грозившая нам банкротством, благополучно отступила. За мой счёт, разумеется, но я вздохнул с облегчением. Тринадцатого января позвонил Джейкоб Вонтобель и сообщил что на мой депозит, открытый в его конторе, поступил окончательный расчёт от Эмиля Майстера. О том, что украшение на декабрьском аукционе Кристи ушло за баснословную цену я уже знал, об этом писали даже во французских газетах. Колье «Эсфирь» купил «сумасшедший американец», нефтепромышленник и миллионер, сцепившийся на торгах с арабским шейхом видимо тоже «не из бедного десятка».

Быстро «выбив» конкурентов, они продолжали торговаться вдвоём, в итоге подняв цену до девятисот пятидесяти тысяч швейцарских франков. После чего араб уступил, а я стал обладателем шестисот шестидесяти пяти тысяч, из которых презентовал пять тысяч Джейкобу «за представительство» моих интересов и шестьдесят тысяч попросил перечислить на мой счёт в отделении «Сосьете женераль» в Цюрихе.

На остальные шестьсот тысяч подтверждаю своё прежнее решение вложиться в золото. В этот раз гер Вонтобель со мной не спорит, видимо его аналитики всё-таки просчитали последствия отказа от «золотого стандарта» и согласились со мной, что в некоторых случаях золото тоже может выступать в роли «объекта инвестиций». Вот в понедельник двадцать третьего января мне и пришло извещение из банка с просьбой явиться в головной офис с документами подтверждающими мою личность.

В центральном офисе «SG» меня проинформировали, что в дочернем отделении банка в Цюрихе на моё имя открыт счёт на сумму в шестьдесят тысяч швейцарских франков. Банкиров интересует не хочу ли я конвертировать оба своих счёта в золото. При этом смотрят на меня как на советско-немецкого шпиона. Ни первых, ни вторых во Франции не любят, даже если они не шпионы, но пока терпят.

По французским законам я уже могу конвертировать свой счёт в золото. В пересчёте на французские франки денег мне хватает, но нафиг мне сейчас «слиток» в двенадцать с половиной килограммов? Если бы не «пропасть» маячившая на горизонте, скорее всего так бы и поступил, но мне срочно нужны наличные. От конвертации отказываюсь, снимаю со счёта десять тысяч швейцарских франков вежливо раскланиваюсь и покидаю банк.

Наши финансовые проблемы с кабаре на первое время решены. Кафе немного расширяем, превращая в столовую на два обеденных зала. Тот зал что побольше и с входом с улицы, для обслуживания обычных посетителей. Там же по примеру «Купола» устраиваем небольшой бар. Второй зал только для персонала кабаре, при этом для танцовщиц и танцовщиков специальное меню. В это время в моде «пышечки», но попробуй подрыгать ножкой, если в тебе с десяток лишних килограммов? Так что только строгая, но сбалансированная диета. Голодные обмороки на сцене мне тоже не нужны. Из «спец зала» отдельный выход на лестницу в «общежитие», чтоб девушки не нервировали посетителей своим полураздетым видом.

Выкупаем остальные квартиры второго этажа в нашем крыле здания и сносим межквартирные перегородки, оставляя только несущие стены и две двухкомнатные квартиры. В итоге получаем отличный зал для репетиций и место для хранения реквизита. А он начинает разрастаться, так как в составе кордебалета одиннадцать танцовщиц и четыре танцора. И у нас уже три подготовленные полноценные программы. Это не считая артистов приглашаемых на дивертисмент. Наши девочки не двужильные и, мы «разбавляем» своё шоу выступлениями комиков, цыган, фокусников и приглашённых со стороны вокалистов.

Людмила открывает программу своими романсами, ей аккомпанирует небольшой оркестр и выступление певицы неизменно встречают и провожают аплодисментами. Особым успехом у «русскоязычной» публики пользуется «Институтка» в сопровождении подтанцовки из нашего кордебалета. На выступлениях Люси очень много бывших моих соотечественников, поначалу они приходят к нам только чтоб послушать русские романсы в её исполнении, но потом остаются для просмотра всего Шоу, раз уж входной взнос всё равно уплачен.

После двухчасового выступления Люда получает свои семьдесят франков и на такси отправляем девушку домой. А затем настаёт моё время и Шоу начинается. Я ничего нового не выдумываю, заполняя паузы между выступлениями кордебалета по примеру Лещенко пою популярные в народе песни на французском языке перемежая их русскими. Вспоминаю наставления Фляйшмана и веду конферанс как задушевный разговор со зрителями, делая их невольными соучастниками представления. И похоже зрителям такой подход нравится.

Как Лепле не противился, но моё видение кабаре всё же победило. С пяти вечера мы работаем как ресторан, но очень дорогой, не каждому по карману оплатить здесь полноценный ужин. Но мы никогда не требуем, чтоб гости что-нибудь у нас заказывали. Они уже оплатили просмотр Шоу и требовать от них что-то ещё, это верх нахальства. Наше «кафе-столовая» работает до восьми вечера, но с пяти часов кухня начинает работать уже и на кабаре.

В «ночную смену» работает второй состав официантов и «бригада» поваров тоже другая. Где Лепле нашёл Шеф-повара для кабаре я не ведаю, но знаю во сколько он нам обходится. Благо что у меня организм молодой и изжогой на нервной почве не страдает. Но краснеть за блюда, приготовленные «шефом», нам ни разу не пришлось. Из зала кабаре есть коридор в кухню столовой и по нему шустро проносятся официанты, развозя на своих тележках заказы посетителей.

Никаких пошлых подносов в руках, только хромированные тележки с судками. Этот способ я подсмотрел ещё на лайнере, и он мне понравился. И функционально, и официант в полумраке ничего ни на кого не уронит, а выглядит всё как в лучших домах Европы. Чинно, благородно, аристократично. В полвосьмого вечера вся посуда со столов убирается, и они застилаются новыми бархатными бордовыми скатертями. Пришлось пойти на этот нехитрый трюк чтоб поторопить посетителей иначе замучаешься их ждать. А так они сами торопятся освободить столы от того что заказали, но не успели ещё употребить.

С этого времени можно заказывать на стол шампанское, коктейли, вино или более крепкие напитки но к ним только бутерброды с красной или чёрной икрой, лёгкие салатики, сырную и колбасную нарезку, клубнику, фрукты, конфеты и к ним кофе или чай. Столики круглые и к ним приставлены два полукруглых мягких диванчика с красной бархатной обивкой. Каждый диванчик рассчитан на двух зрителей и стоят они таким образом, чтоб половина стола, обращённая к сцене была свободна и не перекрывала обзора на Шоу. Свет в зале приглушается, только чтоб не споткнуться в темноте, а на сцену наоборот обрушиваются потоки света от дополнительных ламп.

Всего в зале сорок столиков на сто шестьдесят «посадочных» мест. Но по просьбе гостей мы можем к столику приставить ещё два диванчика и тогда там уместится восемь человек, но как они Шоу смотреть станут? Шеи-то не свернут? Так что если и ставили дополнительно, то обычно только один диван или мягкий стул-кресло, так смотреть ещё можно. Сцена большая, на первый танец выходят сразу шесть девушек кордебалета, два танцора на поддержку и одна из солисток. И ничего, места даже для Кан-Кана хватает всем и локтями они не пихаются.

У сцены есть небольшой «язык» подиума. Туда ставим микрофон, если выступает вокалист, или реквизит для фокусника. В это время хороший иллюзионист на вес золота, вот и приглашаем по возможности самых лучших. От идеи танцпола пришлось отказаться, зал всё-таки маловат, да и высота помещения оставляет желать лучшего. До кабаре в этом крыле здания располагался галантерейный магазин и потолки первого этажа значительно выше чем у второго, и всё равно маловато по моим меркам, но для этого времени вполне прилично. А Шоу посетителям нравится.

Хоть Лепле и ворчал поначалу, что мы разоримся сразу, а «балерины» разбегутся через неделю, но теперь успокоился и отказ от «приватных танцев в отдельных кабинетах» на доходах наших танцовщиц никак не сказался. А вот с некоторыми девицами жаждущих «острых» ощущений в побочной «подработке на стороне», мне пришлось расстаться вопреки их желанию. Пусть ищут приключений в борделях, там им самое место.

Если вместо того, чтоб после Шоу принять душ и лечь в кровать для отдыха ты отправляешься с богатым клиентом в надежде на продолжение весёлых развлечений и щедрого вознаграждения, а затем заявляешься в кабаре на репетицию с похмелья, да ещё с такими засосами, что ни один макияж не скроет… Ну и кто тогда сам себе злобный Буратино? Не хватало ещё какую-нибудь заразу на стороне подцепить и в коллектив притащить.

Все танцовщицы ежемесячно проходят медицинский осмотр, но это ещё не повод пускаться во все тяжкие. Хотя девушек хорошо понимаю и в чём-то даже сочувствую. Они очень сильно устают, им банально хочется отдыха, но не такого же? Да и мы с Лепле не звери, у танцовщиц по графику есть один выходной день в неделю и три-четыре выходных в месяц «в критические дни», между прочим, оплачиваемые как «вынужденный простой», то есть с половиной содержания дневного заработка. Для этого времени, неслыханная щедрость работодателя.

Когда мы только открылись на улице Пьера Шарона я понял, что девушкам просто необходимы уроки профессионального хореографа. Только рыженькая Мишель раньше занималась в балетной студии и кое-что в танцах понимает, остальные танцовщицы были «с улицы» и считали, что в кабаре надо как можно повыше задирать ноги и погромче визжать. Это в их понимании и был Кан-Кан. Пришлось приглашать госпожу Вронскую. После долгих уговоров, с очень высоким гонораром и «инкогнито». За четыре месяца она танцовщиц «натаскала», но балеринами не сделала. Зато теперь регулярно поставляет нам своих учениц, жаждущих славы и денег.

У меня появилась постоянная «подмена». Ею стала Жанетт, супруга нашего, можно сказать «штатного» врача, проводящего медицинские осмотры наших «птичек». Жанетт уже дама в возрасте, но меня она устраивает. Хорошая пианистка с хорошенькой фигуркой, знает ноты и играет прилично, а главное у меня теперь есть немного свободного времени. Если наши девицы плачутся, что они «пашут как на каторге», то мне и поплакаться некому. Луи полностью в хозяйственных заботах. Хорошо что хоть этот груз не на мне. Вронская занимается хореографией, рыженькая Мишель как-то незаметно стала моей «правой рукой» и помощницей.

На сторонний взгляд наш «творческий тандем» с Луи наверняка выглядит комично. Пятидесятилетний Лепле, рослый и представительный мужчина, очень серьёзный и официальный владелец кабаре, во всём что касается Шоу полностью соглашается с мнением невысокого, шебутного и непоседливого пианиста. Больше не пытаясь со мной спорить даже в том, как я подбираю девушек для Шоу.

Для меня же основные критерии подбора танцовщиц — это рост, привлекательность и пропорциональность телосложения, отменное здоровье и сияющая улыбка претендентки. Девушки принимаются по строго определённым правилам, рост метр семьдесят пять плюс минус два сантиметра и никаких «излишков» в талии и бёдрах. Остальное и так понятно.

Исключение сделано только для Мишель, она солистка, ведущая балерина кордебалета и моя верная помощница, так что её рост в один метр шестьдесят пять сантиметров для неё не помеха. Для танцоров, а их у нас уже четверо, «параметры» немного иные. Рост один метр семьдесят восемь сантиметров плюс минус те же два сантиметра. Ослепительная улыбка, брутальность и хорошая физическая форма, но без перекаченных мышц.

На их фоне я со своими метр шестьдесят девять выгляжу недомерком, но мои физические кондиции ничем не уступают этим профессиональным «балерунам», а мой сценический костюм с высокой шляпой-котелком и каблуками в три сантиметра хорошо маскирует мой не слишком высокий рост на фоне наших танцовщиц, тем более что с кордебалетом практически не танцую и вообще из меня «профессиональный» танцор ещё тот…

Когда я впервые увидел этих красавцев-мачо в мою душу закрались некоторые сомнения. Не приведёт ли такой мужской «квартет» к жестоким распрям в женской половине нашего ансамбля, на что Луи ухмыльнувшись ответил, что «нет, не приведёт». Эти «мальчики» на самом деле тоже «девочки» и у них есть свои постоянные партнёры. Так я впервые столкнулся с представителями «нетрадиционной» мужской ориентации. По первости меня это шокировало, но со временем свыкся и даже пришёл к выводу, что для нас это, наверное, самый оптимальный вариант. Тем более, что танцуют они просто великолепно и на публике своих пристрастий никак не афишируют.

В общем к концу января всё «устаканилось» и Луи впервые с облегчением переводит дух. Наши доходы в последние дни значительно превышают расходы. Но когда «отобьются» все деньги вложенные в кабаре сказать пока затруднительно. Заполняемость зала к концу января становится полной и, мы вынужденно «втискиваем» в зал ещё четыре столика. Только на «входных взносах» имеем не меньше десяти тысяч франков в день, ещё по пять франков «наценки» имеем с каждой проданной бутылки шампанского.

В последние дни таких бутылок за время Шоу стало «улетать» больше полутора сотен, одной икры уходит свыше десяти килограммов за вечер. Да и распробовав деликатесы что готовит наш «Шеф», публика всё активнее начинает делать заказы в ресторане. А может это связано с тем, что публика в кабаре пошла более солидная и денежная. Так что ночной смене официантов скучать и простаивать не приходится. Но до нашего ориентира, «Мулен Руж», нам ещё далеко и вряд ли мы когда-нибудь в ближайшем будущем сможем составить им конкуренцию. Но стараемся по мере сил «держать высокую планку».

Как бы там ни было, лишь февраль покажет, насколько наши ожидания и расчёты оправдаются. Лепле только кряхтит и чертыхается когда сводит суточный баланс. И слёзно умоляет меня пока «не расширяться». Меня расходы кабаре тоже впечатляют. Если по кухне и продуктам мы выходим в большой плюс и наши доходы от ресторана, бара и кафе уверенно приближаются к доходам от «входных взносов», то содержание артистов выливается в немаленькую такую «копеечку».

Танцовщицы кордебалета получают по пятьдесят франков за вечер, танцовщики и Микки, вторая солистка кордебалета, имеют по шестьдесят. Первая солистка Мишель — семьдесят. Ещё семьдесят франков получает Людмила, по сорок платим дивертисменту, а их каждый вечер выступает не менее двух-трёх человек. А ещё зарплата обслуживающего персонала, расходы на содержание дома, прачечная, питание кордебалета… в общем баланс впервые в хорошем плюсе, и мы довольны.

Лето и осень работали практически в ноль, но это объяснимо, на прежнем месте «контингент» посетителей был малоимущим и малочисленным. Переезд на новое место и новая программа выступления оказались правильной идеей. Своим «птичкам» по меркам этого времени мы платим очень высокую зарплату, но за эти деньги вправе выбирать самое лучшее для своих зрителей. У входа в кабаре сейчас постоянно толкутся желающие попасть на представление. Не все зрители оплатившие просмотр досиживают до конца Шоу. Для таких «торопыг» есть служба заказа такси, но их место тут же занимают счастливчики, ожидавшие своей очереди у входа.

Долго решали какую зарплату «положить» мне. Нужен легальный источник моего «нескромного» дохода, не вызывающий сомнений у моего «руководства». Сошлись с Лепле на тысяче франков в день. Запредельная сумма для обычного музыканта, но вполне реальная для «звёзды второго эшелона» в шоу-бизнесе европейского уровня. Естественно, эта сумма вычитается из моей доли дохода от кабаре. Но об этом опять же знаем только я, Лепле и наш нотариус.

Для сравнения, моя «зарплата» за январь этого года в рублях по курсу госбанка составляет семьдесят пять рублей восемьдесят копеек… в день. Это при том, что пианист играющий в Оперном театре Одессы получает двести тридцать рублей в месяц, а солист Большого театра Москвы имеет триста шестьдесят. В то время как зарплата рабочих в Одесском порту колеблется от девяносто до ста тридцати рублей, естественно тоже за месяц.

Но мы с Лепле теперь в будущее смотрим с оптимизмом. Он, потому что рад той известности и популярности, что пришла в его кабаре, я от того, что могу наконец-то заняться теми делами, что «запланировал» себе ещё в Одессе. Осталось только прикупить «колёса», так как меня реально задрало это пешее существование. Иногда за день мне приходится наматывать по Парижу не один десяток километров. Вроде бы все «марш-броски» на короткие расстояния, даже такси неудобно заказывать, но за день выматываюсь капитально.

Да ещё эти «романтики с большой дороги» напрягают. За последние полгода уже трижды нарывался на их «нескромный интерес». Два раза хватило просто одной демонстрации дерринджера чтоб этот «интерес» тут же «угас», но разок пришлось стрелять. С пяти метров, практически в упор… и промахнулся! Но хватило и этого, чтоб налётчик шустро ретировался восвояси. Теперь регулярно хожу в Булонский лес и отстреливаю по десятку патронов.

У пистолета дурацкий спуск. Мало того, что спусковую скобу надо давить на себя, так при этом её надо ещё и осаживать пальцем вниз. Иначе выстрел не произойдёт. Очень неудобно, от этого ствол пистолета непроизвольно наклоняется и пули идут в землю. Пришлось озаботиться и небольшим самодельным патронташем на четыре патрона. Как раз входит в тот же кармашек жилетки, где хранится пистолетик. А то очень себя неуютно чувствовал с одним патроном после выстрела. Теперь хоть перезарядиться можно будет в случае чего если, конечно, у меня на это будет время. Но лучше таких встреч вообще избегать, так что «колёса» становятся насущной необходимостью.

Машину пока брать не стоит. Могу, но не стану, не хочу «дразнить гусей», да и привыкнуть к технике тоже надо. В прошлом, как дальтоник права не получал, но за рулём конечно сидел. Друзья давали порулить за городом, но навыка вождения таким образом не получить, только небольшое представление о том, что такое «колёса». Решаю купить мотоцикл, были у меня в прошлом друзья фанаты «байков», так они на машины вообще смотрели с пренебрежением.

Вот и приглядел в каталоге немецкий BMW R-11. Выпускается три года, восемнадцать лошадей в движке, в полной экипировке весит больше ста восьмидесяти килограммов. Тяжёлый, но по бездорожью идёт хорошо, читал в журналах самые хвалебные отзывы от владельцев этого мотоцикла. Скорость вполне приличная, до сотни легко разгоняется. Хотя сомневаюсь, что для подобных «гонок» найду такую ровную дорогу в окрестностях Парижа.

Короче, заказал. Девушек на таком байке не покатаешь, но для меня сойдёт. Мотоцикл стоит две тысячи двести германских марок, за заказ и доставку в Париж отдал дилеру почти шестнадцать тысяч французских франков. Сначала хотел сам смотаться за мотоциклом в Баварию и выбрать по своему вкусу, но по телефону выяснил, что мотоциклы вполне себе однотипны. «Фирма» гарантирует качество, её представитель доставит мой заказ по железной дороге быстрее и надёжнее, чем я сам буду колесить по зимней дороге.

Мотоцикл оборудован багажником, но транспортировка даже не слишком объёмного груза на нём затруднительна. Тем более, что сейчас вводятся новые изменения в правила таможенных досмотров, пошлин, и мне лучше не рисковать. Ну, да. В пятницу двадцать седьмого января новым канцлером Германии назначен Адольф Гитлер. Не помню точно, когда это произошло в моей истории, но хорошо помню, что это произошло в тридцать третьем году. Что ж, похоже и тут история катится по наезженной колее.

Узнав об этом назначении из французских газет, звоню Вонтобелю и напоминаю о нашем прошлогоднем пари ехидно заметив, что «в скачках моя лошадь пришла первой» и Джейкоб теперь должен мне один франк. А также предупреждаю, что мой «прогноз» по банковской тайне остаётся в силе и Швейцарским финансистам пора бы «пошевелить булками». Если там ещё есть чем шевелить иначе их вскоре самих «пошевелят».

Помню по прошлому, что «любители макарон» где-то в это время уже сделали свой запрос, но не помню в какой банк, и вскоре первые двое итальянских бедолаг «загремят на рудники» в пожизненную каторгу. Вонтобель только тяжко вздыхает и молчит. Правильно, а что он может мне ответить? В финансовых кругах Швейцарии он пока что «никто и звать его никак».

Стараясь поддержать светский разговор, Джейкоб вежливо спрашивает, когда же он наконец сможет услышать мой «обещанный концерт». Невольно улыбаюсь и предлагаю приехать в Париж в конце второй декады февраля. Сообщаю что концерт состоится в полпредстве Советского Союза в воскресенье девятнадцатого февраля. Приурочен к пятнадцатой годовщине победы Красной Армии над немецкими войсками в восемнадцатом году. Вонтобель на минутку замолкает, а затем осторожно интересуется датой следующего концерта. Еле удерживаюсь от смеха, но невозмутимо информирую немца что следующее выступление запланировано на пятое марта.

Посвящается международному дню женской солидарности в борьбе за свои права. Слышу в трубку как Джейкоб нервно сглатывает и не дожидаясь его следующего вопроса бодро рапортую что в апреле тоже будет концерт. Посвящён дню рождения Владимира Ильича Ленина и состоится двадцать второго апреля. Гер Вонтобель некоторое время озадаченно молчит, а затем грустно сообщает что он, к сожалению, совершенно занят до лета и приехать в Париж никак не сможет.

На этом прощаемся, нас разъединяют, и уже не сдерживаясь ржу в полный голос. Да, вот так. Концерты в полпредстве даю каждый месяц, но все мои выступления чему-то «посвящены» и это не моя прихоть. Мне утверждают программу «сверху» не спрашивая моего мнения, я только её «озвучиваю». Хочешь меня услышать? Нет проблем, снимай идеологические шоры и приезжай, а уж приглашение на концерт я тебе устрою.

Заказ на мотоцикл и амуницию сделал в понедельник четвёртого февраля, а уже в пятницу днём встречаю на Восточном вокзале свой груз. Впервые взял в кабаре дневной выходной и всю субботу провозился с мотоциклом. Использовать каретный сарай под «гараж» мадам Бишоп мне милостиво разрешает за «чисто символические» двести франков в месяц. Старую и рассохшуюся карету мы с Жаком выкатили во двор, и он разобрал её на дрова. Гараж вместительный, там поместится и «Бентли», если когда-нибудь у меня будет подобное «авто», а пока стоят две фляги. Одна большая с бензином, другая поменьше с маслом.

Слава богу, права на управление мотоциклом пока не придумали, да и на машину экзаменов тоже нет. Достаточно просто сесть за руль и прокатиться по двору, не врезавшись в столб или забор. Вместе с мотоциклом мне доставили небольшой тюк с заказанной «спецодеждой». Если дилер и удивился моему дополнительному заказу, то своего удивления ничем не выдал.

Зимняя амуниция нынешних шофёров, а тем более мотоциклистов во многом напоминает лётную форму. Условия эксплуатации техники во многом схожи, вот и «красуюсь» в кожаном реглане с меховой подстёжкой, меховом лётном шлёме и сапогах с меховыми чулками. Очки и краги дополняют мой наряд. Ну что, дедушка «Урала», поехали кататься?

Париж — это какая-то совсем маленькая деревня. Не успел выехать, а уже приехал! И где я тут умудрялся так уставать? Если раньше я тратил больше часа на то, чтоб пешком добраться от своего дома до консерватории, то теперь у меня уходит всего десять минут! И это при том, что ещё не гоняю, а езжу осторожно. Навыков-то почти нет, но дорвавшись «до руля» за субботу спалил почти полный бак бензина.

А его хватает почти на триста километров. Устав петлять по парижским улочкам и «газовать» по проспектам, где всё-таки не очень-то и разгонишься выехал в пригород и уже там оторвался по полной. Эх! Какого же удовольствия я был лишён раньше! Всё, я влюбился в свой байк «и надеюсь, что это взаимно».

Вечером приехал в кабаре на мотоцикле, чем вызвал маленький фурор у кордебалета и охраны заведения, когда вошёл в зал в своей новой «униформе». Ничего, скоро привыкнут. Луи тоже походил вокруг мотоцикла, попинал колёса и заявил, что будет покупать себе «авто», мотоцикл для него «как-то несолидно». Небось просто боится, что не удержится на двух колёсах, но это я так… просто прикалываюсь.

Действительно, Лепле давно уж пора иметь свой «представительский» автомобиль, добавлю денег из своих если ему не хватит, потом отдаст. Но автостоянка нам теперь нужна позарез, пусть напрягает своих знакомых из муниципалитета. А то они что-то зачастили на Шоу на халяву, так пусть теперь «отрабатывают». Мотоцикл пока ставлю во внутреннем дворе дома, но много машин туда не войдёт. Вот и ещё одна проблема нарисовалась.

У нас с Луи в заведении есть «свои» столики, причём не в общем зале, а в кабинках рядом со сценой. У него по левой стороне, у меня по правой. Вместительные такие альковы с отличным видом на сцену, отгороженные от общего зала декоративными стенами, где за столом можно расположить человек пять-шесть без особой тесноты. Кроме того, «кабинеты» имеют выход не только в общий зал, но и в служебные коридоры.

Так что наши гости могут посмотреть представление не афишируя своего присутствия. В стенах «кабинетов» есть скрытые окошечки для наблюдения за реакцией публики на выступление артистов. Кроме того, в каждой кабинке установлен телефон по которому можно позвонить не только на кухню, но и в город. У Лепле в алькове вечно тусуются какие-то сомнительные личности из муниципалитета или полиции. У меня «кабинет» чаще пустует, изредка там бывает Илья Аронович с друзьями, что иногда приезжают посмотреть на выступление его дочери.

В январе как-то приходил Александр, секретарь из полпредства. Естественно «инкогнито» и то, еле его уговорил, пообещав никому не рассказывать об этом. У меня с ним хорошие отношения, дружескими их не назовёшь, но дружелюбными точно. Это он обычно мне звонит и сообщает на какое число планируется концерт и накануне по телефону согласовывает со мной программу, которую составляет Марсель Израилевич. Несмотря на явный «простой» моего помещения Лепле на «чужую поляну» не претендует. Оплата угощения «гостей» по нашему с ним уговору производится за счёт «принимающей стороны». Так что «плодить нахлебников» Лепле не собирается.

Звонок от Александра рано утром в понедельник если меня и удивил, то совсем не обеспокоил. Мало ли по какому поводу он звонит. Но Саша передал распоряжение от Довгалевского прибыть в полпредство к девяти часам утра. Пришлось напомнить, что вообще-то я учусь и по понедельникам у меня в десять утра встречи с моим профессором. Так что освобожусь не ранее часу дня и в полпредство смогу приехать только к двум часам. На это моё замечание Саша отреагировал как-то нервно. Предупредил, что распоряжение Валериана Савельевича не обсуждается и опоздание недопустимо, после чего отключился.

Делать нечего. Завтракаю, затем звоню в консерваторию и прошу сообщить профессору Дюка́, что его ассистент-аспирант Мишель Лапин сегодня не придёт, так как у него неотложное дело в полпредстве и прошу принести ему от меня извинения. Да, такие вот изменения в моём учебном статусе. После того, как я познакомился со своим профессором, он решил проверить, а достаточно ли я соответствую своему диплому оперного дирижёра и буквально завалил меня работой по разбору музыкальных произведений. Очень уж его смутил мой юный возраст.

Но спасибо Григорию Арнольдовичу Столярову и Николаю Николаевичу Вилинскому, я с честью разгрёб эти завалы и не посрамил своих педагогов. В конце года Поль Дюка́ пригласил меня на беседу и долго расспрашивал о моём увлечении музыкой и чем я планирую заниматься в будущем. Естественно, я почти не врал, когда рассказывал ему о своей любви к музыке, об обучении в Одесском Муздрамине, о своей работе в Филармонии и планах написания оперетт и мюзиклов. Опера меня не привлекает, а вот музыкальные постановки с песнями и танцами — это именно то, ради чего я приехал во Францию.

Этот седой, «бровастый» и усато-бородатый по моде этого времени, но с удивительно ясным взором и подтянутой кожей, шестидесяти шестилетний Мэтр, сам начал писать свои первые произведения в двенадцать лет. И видимо я чем-то напомнил ему его собственную юность и молодость, так как он проявил ко мне и к моему творчеству неподдельный интерес, посетовав на то, что не может прямо сейчас ввести меня в театральный оркестр консерватории, чтоб проверить мои практические навыки дирижирования. Вот тут и дёрнул меня чёрт за язык пригласить профессора на репетиции моего оркестра в кабаре в любое удобное для него время.

Вначале профессор просто посмеялся над моим предложением, мол, где кабаре и где музыка, но потом неожиданно согласился, когда узнал, что приглашаю его в «Жернис». Видимо профессор уже слышал о нашем кабаре, но не подозревал что там выступает его студент. Вот в конце января он и приехал к нам вначале на репетицию кордебалета и оркестра, а затем остался для просмотра всего Шоу в моём кабинете.

Попросил Лепле оказать моему профессору особое внимание и занять его в алькове, пока буду выступать на сцене. И Луи постарался не ударить перед именитым Мэтром в грязь лицом, как и наш Шеф-повар. Не знаю, что уж там мой компаньон обо мне нарассказывал профессору, хотя Лепле позже и клялся, что ничего кроме «дозволенных речей» он не вёл, но на следующий день все мои планы чуть не рухнули.

Профессор торжественно мне заявил, что моё обучение закончено и он готов подписать все мои бумаги и даже вернуть часть оплаты обучения, так как не видит, чему ещё можно меня научить. Обрадовал… Блин! Оказывается, профессор настолько впечатлился моими режиссёрскими способностями в постановке Шоу и дирижированием всем представлением на протяжении десяти часов, что готов хоть сейчас заключить со мной контракт о преподавательской работе в их консерватории.

Его останавливает только то, что советские дипломы о высшем образовании во Франции недействительны. Но он готов взять меня в свои ассистенты-аспиранты, чтоб за год подготовить для professeur associé, и вот тут я даю маху. Не то чтоб неправильно понял его предложение о подготовке к получению учёного звания доцента, но просто не просчитал сразу, чем это может для меня закончиться.

Просто с облегчением перевожу дух, что могу задержаться на законных основаниях во Франции ещё на год. А не собирать «в темпе вальса» свои манатки, чтоб «вечерней лошадью, галопом» возвращаться в родную Одессу. И вот с четвёртого февраля официально приказом по консерватории я закреплён за профессором как аспирант его кафедры. Учёба продолжается, мои планы не отменяются.

К полпредству подъезжаю с шиком, с визгом шины тормозящей по брусчатке и громкой перегазовкой, знай наших! Третий день за рулём, почти профи… ёптить! Но мою весёлость как рукой снимает, когда вхожу в приёмную. От чего-то хмурый Александр сочувственно кивает на моё приветствие и дав раздеться сразу же проводит в кабинет. Где меня встречают ещё три пары хмурых взглядов. Довгалевского и Розенберга знаю уже хорошо, а вот этого дядьку лет сорока с модными усиками и бородкой вижу впервые, но что-то знакомое в его лице есть.

Не обращая внимания на недобрую тишину начинаю к нему присматриваться и мои брови непроизвольно ползут вверх. Мать моя женщина… Да неужели? Это же сам Артузов Артур Христианович! Легендарный начальник контрразведывательного отдела ОГПУ. Его ещё Армен Джигарханян сыграл в фильме «Операция „Трест“». Но вспомнил о нём, конечно, не по фильму.

Как-то на одном тематическом интернет-форуме ещё в том, «моём времени», зацепились языками по поводу провалов советской армейской разведки в тридцатые годы, вот кто-то и выложил фотки этого легендарного человека. Мол, при Артузове в ИНО ГПУ таких провалов не было, поздно его к армейцам перекинули, да и зря. Там его Ворошилов и «съел» при помощи Ежова.

Интересно, а что он сейчас в Париже делает? Хотя, вообще-то понятно «что». Или свою агентуру в РОВС инспектирует, или на Берлин нацелился. Там сейчас такой «фигурант» во власти проявился, что мама не горюй! Но из такой «крупнокалиберной пушки» по такому «мелкому воробью» как я стрелять не станут. Значит он не по мою душу приехал и можно расслабиться. Облегчённо вздыхаю и на моей физиономии расплывается довольная улыбка.

— Миша, а чего ты так лыбишься? Тебе что, весело? — в голосе Довгалевского слышатся грозные нотки, но его глаза улыбаются. Он явно собирается за что-то сделать мне выволочку, но у нас с ним очень хорошие личные отношения и видно, что ему не очень-то приятна его обязанность. Решаю сделать общение ещё более неформальным и рассказать анекдот из своего будущего, адаптировав его к местным реалиям.

— Да вот, вспомнил недавний случай. Есть у меня знакомый, частенько к нам заходит, но денег обычно хватает только на чашечку кофе, а тут смотрю, просто сорит деньгами. И шампанское ему подайте самое дорогое, и клубника чтоб прямо с грядки была, а икру чтоб принесли не в вазочке, но в ведёрке из-под льда к шампанскому. Подсаживаюсь к нему за столик и спрашиваю: — Николай Петрович, а по какому такому случаю эти именины сердца и праздник желудка? Неужели наконец-то Ваша тётушка благополучно преставилась и богатое наследство племяннику оставила? А он отвечает:

— Миша, иду я к вам и гадаю что лучше. Просто чаю взять или загулять напоследок и взять к чаю булочку? А тут гляжу, над кофейней новую вывеску повесили, «Английский клуб». Дай думаю зайду, хоть погляжу как лимонники живут. Вхожу, осматриваюсь. В одном углу шары в биллиард гоняют, во втором сигары курят и бренди пьют. А в третьем вроде как в карты играют. Подхожу ближе, точно, в двадцать одно режутся!

— Думаю, а почему бы и мне не сыграть? Присаживаюсь, сдают мне две карты, десятку и девятку. Девятнадцать, мне хватит. Тут банкир себе сдаёт, тоже две карты и объявляет, что у него двадцать! А я ему и говорю, так ты карты-то засвети? Покажи мне сколько у тебя там выпало! А он мне сквозь зубы надменно так цедит. — У нас, в Английском Клубе, Джентльменам на слово верят! Миша, ты не поверишь… Тут ко мне карта как попёрла!

Дружный хохот трёх глоток разорвал тишину. Ну чисто как дети! Или как жеребцы стоялые…

— Мишка, ну ведь врёшь ты всё! У Вас там чашка кофе стоит дороже чем бокал коньяка в ином ресторане, да и не зайдёшь к вам просто так!

— Вру! — тут же покладисто соглашаюсь и многозначительно поднимаю вверх палец. — Но вру талантливо! Даже сам себе иногда верю… — и снова хохот, а что я сейчас-то смешного сказал? Чистая правда.

Довгалевский вытирает носовым платком слёзы, берёт со стола конверт с граммофонной пластинкой и протягивает мне.

— Можешь это объяснить?

Хм, Лещенко? И что тут надо объяснять? Вынимаю из конверта пластинку читаю этикетку и довольно улыбаюсь. Всё-таки Пётр Константинович выбрался в Англию. Фирма «Columbia» выпустила пластинку с его песнями. Оп-пачки? Так вот оно в чём дело! «Утомлённое солнце». Слова: Михаил Лапин. Музыка: Михаил Лапин. Хм, всё-таки Лещенко не решился приписать себе авторство. Своих музыкантов застеснялся, что ли? Ну, это его право, навязываться не стану. Да и нагоняя за это танго не боюсь, сегодня же оно в кабаре прозвучит в моём исполнении, а дальше Люда петь будет.

— А что объяснять-то? Я же Вам Валериан Савельевич рассказывал, что встречался с Петром Константиновичем во время своего путешествия на лайнере.

— Да, рассказывал, но ты ни слова не сказал, что написал для него танго! И как это понимать, что советский композитор пишет песни для белоэмигрантского певца? Ты хоть понимаешь, что ты натворил и чем это может для тебя закончится?

Довгалевский похоже разозлился не на шутку. Одно дело слушать пластинки «запрещённого» певца и наслаждаться его пением, не афишируя этого прилюдно, и совсем другое писать ему песни и, следовательно, открыто поддерживать его творчество. По нынешним временам это попахивает предательством со всеми вытекающими последствиями. Да уж… удружил мне Лещенко!

— Ну во-первых, Пётр Константинович просто иммигрант, причём не по своей воле и никак не «белый». Насколько мне известно в гражданской войне он не участвовал. То, что его творчество не всем нравится, это тоже не беда. Большинство советских граждан ни разу оперу не слышали и о Чайковском или Мусоргском понятия не имеют, но это не делает классическую музыку антинародной. А песни Лещенко пользуются спросом и популярны как раз у простого народа. А Вам о танго не рассказывал по той причине, что не хотел раньше времени хвастаться, так как не был уверен в успехе.

— Хвастаться? Вот это ты называешь успехом? — лицо Валериана Савельевича побагровело, даже опасаюсь, как бы его удар не хватил. Но продолжаю гнуть свою линию, мне терять нечего.

— Да, это успех! Впервые за пятнадцать лет советской власти крупная капиталистическая звукозаписывающая компания с мировым именем выпускает на западе пластинку с песней и музыкой советского композитора. Да, песня пока одна, но надеюсь, что это первая ласточка, а ещё жду выхода пластинок Вертинского. Если и там окажутся мои песни, то можно будет с уверенностью сказать, что мы прорвали эту стену неприятия советского искусства. Всё-таки согласитесь, пластинки с русскими композиторами, и с советскими, это две большие разницы!

Похоже, что с такой точки зрения выпуск этой злосчастной пластинки никто не рассматривал. Увидели мою фамилию рядом с фамилией Лещенко и сразу возбудились, а мне теперь отбрёхиваться приходится, а оно мне надо? Но Довгалевский задумывается, видимо тоже понимает плюсы такой интерпретации. Плюсики конечно сомнительные, но они есть. Перевесят они негатив или нет судить не берусь. Поживём, увидим, но мне сегодня разноса похоже уже не будет.

— А ты чего так вырядился? Обычно одет как лондонский денди, а сегодня выглядишь словно парижский таксит, тебе только куртку, очки и краги осталось до полного комплекта прикупить. — это уже Марсель Израилевич свои «пять копеек» вставляет, давая Довгалевскому время остыть и прийти в себя.

Ну да, бриджи на широких подтяжках, заправленные в лётные сапоги и свободный свитер грубой вязки на мне смотрятся как-то непривычно. Но главное, что мне самому нравится мой наряд, в нём себя уже ощущаю как лётчик, временно спустившийся с небес на землю. Вот только не могу понять чьи это ощущения, раньше-то мечтал о море, а не о небе. Но теперь без неба себя уже не представляю. Новая жизнь, новые юношеские мечты… Эх! И когда только повзрослею?

— Так это всё у меня уже есть, в приёмной на вешалке оставил. Я же себе мотоцикл прикупил, теперь на колёсах, а то всё пешком да пешком… уже ноги до коленок стёр! — небрежно хвастаюсь своим приобретением и вижу удивление в глазах моих собеседников.

— Да ты что? — в голосе Розенберга звучат завистливые нотки обычного пешехода перед обладателем колёс. — Что за марка? У кого и почём брал? — еврей он и в Африке еврей. Нет чтоб о скорости или мощности спросить, так сразу «у кого? почём?»

Немного красуясь, рассказываю историю приобретения и то, что мотоцикл доставили до самого дома за счёт компании, как и было указано в договоре. Но услышав конечную стоимость покупки все трое приходят в состояние близкое к ошеломлению.

— Миша, дружочек, а на какие такие шиши ты его купил? — думал уж и не спросит никто, но Розенберг остался верен себе, и тема финансов мимо него не проскользнула.

— Так я ж не только в консерватории обучаюсь. Вы же знаете, что в свободное от учёбы время ещё немножко подрабатываю музыкантом в кабаре и зарплату за это получаю. На что-то мне жить надо, а кроме музыки я больше ничего не умею. Но у меня получается хорошо, и хозяин кабаре меня ценит! — в моём голосе звучит лёгкая гордость за свои успехи.

— Да? И сколько же тебе твой хозяин платит? — в голосе Розенберга слышна ирония.

— Тысячу франков. — огорчённо вздыхаю и начинаю перечислять свои «должности» по одному загибая пальцы на руке. — За дирижирование оркестром — раз! — и мизинец пригибается к ладони. — За хореографию кордебалета — два! За вокал — три! За пианино — четыре! За написание песен — пять! — смотрю на сжатый кулак и печально продолжаю. — За режиссуру спектакля — шесть! За конферанс — семь!

— Что-то совсем не ценит тебя твой хозяин! — в голосе Розенберга слышна уже неприкрытая насмешка над незадачливым музыкантом.

— Подожди! Если твоя зарплата тысяча франков в месяц, то откуда ты взял шестнадцать тысяч на мотоцикл? Ты же всего семь месяцев живёшь в Париже? — в голосе Довгалевского прорезаются металлические нотки и появляются прокурорские интонации.

— А кто Вам сказал, что я получаю тысячу франков в месяц? — поднимаю на Валериана Савельевича удивлённые глаза. — Во Франции на твёрдом окладе только госслужащие, а в частных компаниях платят ежедневно. Инфляция же!

Где-то я уже видел подобную картину под названием «три соляных столпа». Другими словами, эту замершую в изумлении «группу товарищей» и не назовёшь. Просто физически ощущаю, как у них сейчас в мозгу со скрипом прокручиваются шестерёнки механического арифмометра, калькулируя цифры и переводя их в рубли. Тихонько кашляю, привлекая к себе их внимание и смущённо произношу:

— Марсель Израилевич, считаете, что я продешевил? Надо было запрашивать больше? Но этот Лепле такой скряга! Никак добавить не соглашается. — и добиваю. — С Лещенко за двенадцать выступлений с его оркестром на пароходе получил тысячу долларов, так маэстро меня ещё и благодарил! — немного помолчав со вздохом добавляю. — Жозефина Бейкер за одно выступление берёт пятьсот баксов! Но она чернокожая женщина… и банановой юбочки у меня нет. Да и танцевать в ней голышом я ни за какие коврижки не соглашусь! И до таких гонораров я ещё не скоро доберусь…

Да… Такого гомерического хохота этот кабинет, наверное, не слышал за всю свою долгую историю. Взрослые, солидные дядьки, а чуть ли не со стульев падают. Облегчённо про себя вздыхаю. Кажется, гроза мимо прошла, моя «официальная» зарплата озвучена и надеюсь теперь ко мне по этому поводу глупых вопросов не будет. А траты предстоят большие, не сразу прямо чтоб завтра, но в ближайшее время точно.

Автомобиль покупать всё равно придётся. До аэродрома и частной школы лётчиков Анри Фармана в Мурмелон-ле-Гран от Парижа около двухсот километров, на мотоцикле каждый день туда-обратно не наездишься. Есть ещё вариант обучения у Луи Блерио, во французском городе По. У него там тоже есть частная школа. Но от Парижа почти восемьсот километров, там только жить, но где на это взять время? Чем меня привлекают эти частные школы? В них нет ограничения по возрасту при приёме. Ребёнка конечно не примут, а вот шестнадцатилетнего юношу возьмут не колеблясь. Лишь бы платил за обучение.

И само обучение тоже построено интересно. Если есть деньги на аренду самолёта, летай с инструктором хоть каждый день с утра до вечера. Получив свидетельство гражданского пилота можешь летать в одиночку также с утра до вечера, лишь бы денег на бензин и аренду самолёта хватало, но механику за каждый обязательный осмотр перед вылетом придётся платить отдельно. В общем, меня это устраивает со всех сторон. Жаль только самолёт себе купить не могу. Точнее, не могу купить тот, что нужен мне. Новенький истребитель в Европе мне сейчас никто не продаст, это не Америка. Да и там с этим тоже есть определённые сложности.

Немного поговорили о моей работе в кабаре, Артузова больше всего интересует «контингент» посетителей. Кто, откуда, много ли приходит белоэмигрантов и о чём они говорят. В ответ только плечами пожимаю, я с ними вообще не общаюсь и разговоров не веду. Все мои встречи с белоэмигрантской богемой происходят только на вечерах у Лопато. Там да, встречи есть, но в основном с молодёжью, что обучаются вместе с Людмилой.

Иногда встречаюсь и знакомлюсь с гостями Ильи Ароновича, но они похоже до сих пор уверены, что я из Цюриха. Теперь вот в связи с выходом пластинки Лещенко могут начать интересоваться мною всерьёз. Что им говорить пока не знаю, но то, что я из Союза рано или поздно наружу выплывет. Так что особенно «шифроваться» смысла не вижу. Эксцессов для себя лично пока не опасаюсь, вряд ли кто-то станет сводить счёты с парнем, которому в гражданскую войну было от силы два года.

Но даже если начнут бойкотировать наше кабаре, нам с Лепле это не страшно. Столики на Шоу бронируют уже за две недели вперёд, так что небольшой отток посетителей нам сильно не повредит. К тому же «русскоязычные эмигранты» ходят в основном послушать Людмилу и посмотреть Шоу, какой-то там пианист и конферансье публику не очень-то интересует. Может известие о том, что в кабаре играет и поёт «советский шансонье» наоборот привлечёт любителей «пикантного».

Но в зале у нас хорошая охрана и на «фейс-контроле» тоже. Парни из местных, проверенные, крепкие и боевые. Из бывших военных и с Лепле с самого открытия ещё того, первого кабаре «Жернис». Практически ближние друзья и ничего не боятся. Так что беспорядки вряд ли ожидаемы, тут мы с Луи подстраховались. Имидж «добропорядочного заведения» не должен пострадать ни в коем случае, и охрана тщательно бдит за посетителями.

В общем ничего интересного для разведки я рассказать не смог, «дрючить» вроде бы пока тоже не за что и меня промурыжив почти час всё-таки отпускают восвояси. На встречу с профессором я уже опоздал, но для очистки совести всё-таки сгонял в консерваторию и не зря. Профессора застал, и мы с ним обсудили наши «творческие» планы на совместную работу. А работа предстоит большая. Для защиты учёной степени мне необходимо подготовить «дипломную работу» и профессора интересует, готов ли я взяться за написание крупного музыкального произведения.

Профессор объясняет, что обычно соискатели этого звания пишут Фугу. Чаще всего четырёхголосную и «коротенько так, минут на сорок-шестьдесят», почти как доклад у товарища Огурцова из «Карнавальной ночи». Осторожно интересуюсь у профессора, а нельзя ли мне написать что-либо другое? Объясняю своё желание тем, что «Фуга», конечно вещь хорошая, но кому она будет интересна кроме специалистов? Сколько таких фуг уже написано, но так и лежат никем не востребованные, за редким исключением произведений выдающихся классиков.

Мне до классиков как до луны, а вот музыкальный спектакль на классическое произведение французского автора несомненно привлечёт внимание не только музыкальных специалистов и критиков, но вызовет интерес у широкой публики. Профессор задумывается и немного поразмышляв соглашается, что такое может случиться. И в том случае, если кроме сценической составляющей у произведения музыка тоже будет соответствующей то, как «дипломный проект» будущий спектакль может быть мне зачтён.

— Только Мишель учти, второго шанса произвести «первое впечатление» у тебя не будет. Музыкальные критики камня на камне не оставят от твоего произведения и от тебя самого, если ты с первого раза не покоришь их чёрствые сердца. Я даю тебе три месяца на то, чтоб ты смог меня убедить в том, что твой спектакль будет иметь будущее. Ко мне можешь приходить в любое время, если у тебя возникнут вопросы или трудности с написанием, а пока будем считать, что ты в творческом отпуске. — на этом мы с профессором и расстаёмся.

В среду как обычно сижу за столиком в своём кабинете, пью кофе и отдыхаю перед финальным выступлением. На часах почти пять утра и на сцене выступает наша вторая солистка Микки с партнёрами и своим скетч-шоу. В основу её скетчей положены небольшие новеллы из «Декамерона» Джованни Боккаччо и публика с восторгом принимает эти коротенькие спектакли, «адаптированные» мною к показу в кабаре. С музыкальным сопровождением, эротическими танцами и фривольными песенками, высмеивающими ханжество и показную набожность обывателей.

Остаётся минут двадцать до моего выхода, когда моё внимание привлекает разговор за соседним столиком. Четверо изрядно нагрузившихся клиента, не обращая внимания на действо происходящее на сцене, довольно громко обсуждают свои дела. Разговор происходит на немецком языке и подвыпившие посетители видимо совсем не опасаются, что кто-нибудь их услышит или поймёт. Но до стенки моего «кабинета» от столика не более метра и немецкий язык я знаю очень хорошо.

Трое провожают четвёртого, и помимо обычных напутствий советуют тому в Берлине не особенно церемониться «с красной сволочью». Передают приветы «Карлу» и сожалеют, что «старина Эрнст» не позвал «на вечеринку» всех своих старых друзей. Из их разговора я понимаю, что группенфюрер СА Карл Густав Эрнст отзывает в Берлин своих верных и проверенных товарищей из штурмовых отрядов. По обрывкам разговора становится понятно, что в Берлине готовится провокация против немецких коммунистов.

Какой-то чокнутый голландец собирается поджечь Рейхстаг, о чём по пьяному делу проболтался в баре. А так как он бывший коммунист, то есть очень хорошая возможность наконец-то свалить «Рот Фронт» к «свиньям собачьим». Заодно насолить этому «тупому художнику» и показать, что на страже интересов нации по-прежнему стоят только штурмовые отряды. Их рано списывать в запас, а заигрывание НСДПА с аристократией верхушки рейхсвера до добра не доведёт.

Подслушивая разговор, чуть не опаздываю на своё выступление. Но слава богу успеваю на сцену вовремя и еле дожидаюсь финального Кан-Кана. После чего поручаю Мишель провести разбор выступления без меня и сославшись на неотложные дела, едва смыв сценический грим быстро переодеваюсь, прыгаю на мотоцикл и в полседьмого утра уже звоню в дверь охраны полпредства. Сообщаю что у меня есть срочные новости для Довгалевского, в приёмной присаживаюсь в его ожидании на стул и неожиданно засыпаю. Видимо это нервное.

— Миша, что произошло, что за спешка? — возле меня стоят с озабоченным видом Розенберг и Довгалевский, спустя минуту входит и Артузов. Они что, все трое тут ночуют?

Собравшись с мыслями, коротко пересказываю разговор в кабаре. От себя добавляю, что в одиночку такое большое здание поджечь проблематично. Наверняка штурмовики, заранее зная о поджоге подсуетятся и «добавят огоньку», чтоб происшествие вышло резонансным. Арест поджигателя, хоть и бывшего коммуниста, нанесёт непоправимый удар по репутации компартии Германии, чем обязательно воспользуется Гитлер, давно мечтающий расправится с оппозицией. Этого допускать никак нельзя.

Артузов вновь пытается выяснить у меня личности посетителей, на что опять только пожимаю плечами. Этих немцев вижу впервые, да и опознать говоривших в полумраке не представляется возможным. Отмечаю только то, что по всей видимости они не относятся к военной касте. Выправка сугубо штатская, а военнослужащие даже бывшие и в гражданской одежде выглядят как в мундире. Все трое переглядываются и отпускают меня домой отсыпаться. Ну да, у меня специфический режим дня и по утрам глаза сами закрываются.

Засыпаю в полной уверенности, что теперь-то я точно немного «подтолкнул» Историю в нужную сторону. На сто процентов уверен в том, что Артузов сейчас уже на дороге в Берлин и готовит какую-нибудь каверзу «коричневорубашечникам». В том, что у Артура Христиановича в Германии есть своя агентура и связи с немецкими товарищами, я ничуть не сомневаюсь. И даже немного горжусь своей причастностью, хоть и минимальной, к тому облому что ожидает штурмовиков Эрнста Рёма. Да уж… было бы чем гордиться.

В воскресенье в полпредстве играю очередной концерт и с горечью вспоминаю слова Фаины Раневской: — «Что-то давно не говорят, что я блядь. Теряю популярность», — первая фраза явно не про меня, а вот вторая — сто процентов. Это мой седьмой концерт в полпредстве и хорошо вижу, что интерес публики к моим концертам ощутимо упал. Честно говоря, они и мне уже набили оскомину, что уж тут говорить о зрителях.

Всё хорошо в меру, но если в первый раз концерт посмотреть и послушать интересно, во второй ещё терпимо, то в третий он вызывает одну скуку и раздражение. А многие зрители, особенно живущие в Париже, у меня уже в пятый, а то и в шестой раз. И репертуар практически не меняется, но это не от меня зависит. И мне не разрешают приглашать подтанцовку из кордебалета и нашу пианистку, а это уже просто обидно. К тому же играя на рояле не особенно и попоёшь-то. Жаль, что Марсель Израилевич этого никак понимать не хочет.

Каждый раз одно и тоже, «революционные, патриотические, народные». Никаких «жестоких романсов», никакого танго, фокстрота, чарльстона. В пору с тоски повеситься. Ещё пара таких концертов и в полпредство никого сдобным калачом не заманишь. После окончания концерта получаю свою долю вежливых аплодисментов, но не раскланиваюсь и ухожу, а поднимаю руку обращая на себя внимание зрителей.

— Уважаемая публика! Не знаю как Вы, но я уже устал от одного и того же репертуара. На пятое марта у меня запланирован очередной концерт на этой сцене, посвящённый нашим любимым женщинам. И пусть он называется днём женской солидарности, одно другому не мешает. В этот весенний день я хочу устроить праздник для наших верных подруг и соратниц. Приглашаю всех Вас на своё выступление с новым репертуаром, поверьте мне, Вы не пожалеете! — вот. Таких бурных аплодисментов я давно не слышал. Так что буду наслаждаться, пока жив.

— Это что ещё за демарш? Что ты о себе возомнил и что ты себе позволяешь? Ты кто такой? Что молчишь? Отвечай!

Кажется что Розенберга сейчас хватит удар. Таким взбешённым я его ещё не видел. Его просто трясёт от негодования. Какой смысл мне сейчас что-то ему отвечать? Пусть сначала проорётся. Концерт давно закончен, публика в предвкушении следующего концерта разошлась, по дороге обсуждая эту новость. А я остался и теперь внешне спокойно выслушиваю наезды своего «куратора».

О том, что надо менять репертуар, начал говорить буквально после третьего концерта. Но меня никто не захотел слушать и пока шла «ротация» публики ситуация была ещё терпимой, но судя по сегодняшнему выступлению свой «лимит интереса» уже исчерпал. Необходимо или срочно менять репертуар, или вообще прекращать концерты. Ко второму варианту я тоже готов.

В кабинете Довгалевского мы вдвоём. У Валериана Савельевича после моего сообщения о готовящейся провокации в Берлине обострилась язва и его положили в больницу. У врачей есть большое подозрение, что у него не язва, а рак. Теперь готовят к операции и остаётся надеяться, что всё пройдёт удачно. Хотя врачи в это время… Есть конечно и хорошие хирурги, но как мрачно шутил один знакомый из моего «прошлого»: — «Я поражаюсь нашим врачам. Не успели спасти одного больного, как тут же не успевают спасти другого».

Марсель Израилевич человек-то хороший, с этим я спорить не стану, но вот «идеологическая составляющая» у него развита чересчур. Это такие шоры на глазах, что мама не горюй! Я мало что знаю и помню о нынешних советских и партийных деятелях «второго эшелона», только то, что в школе нам преподавали или то, что сам случайно где-то прочёл. Но много ли мы знаем о нашем прошлом?

Вот то, что Артузов под репрессии попадёт, знаю точно. Но попробуй ему сейчас об этом рассказать, так он тебя же самого если и не «шлёпнет лично», так всю душу в застенках ОГПУ вынет, а потом скажет что так и было. «Жестокое время, дикие люди» © О Розенберге как-то читал, что он был первым официальным представителем от СССР в Лиге Наций. Сейчас ему тридцать шесть лет, но об его участии в ВОВ или послевоенном СССР ничего не слышал.

Скорее всего в конце тридцатых годов тоже попал под репрессии, но попробуй ему об этом намекни, где только собирать будут мои кусочки… Сейчас он остался «на хозяйстве» один и ему приходится сложно, а тут ещё я со своими амбициями. Но надо, иначе сам себя уважать перестану. Лучше бы, конечно, договариваться с Довгалевским. Но когда такая возможность теперь представится?

— Как ты мог делать такое заявление перед советскими гражданами, не посоветовавшись со мной? Ты забыл, что направлен в распоряжение полпредства и все твои выступления должны согласовываться и утверждаться? Кто тебе позволил заниматься анархией и махновщиной? Ты работник идеологического фронта! Весь твой репертуар тщательно отобран, согласован с Валерианом Савельевичем и утверждён мною! Никаких отступлений от утверждённого репертуара я тебе не позволю! — что ж, пора отвечать «куратору», а то он сейчас повторяться начнёт.

— Марсель Израилевич, а почему Вас самого не было на концерте? — вроде бы невинный вопрос, но глазки моего оппонента вильнули в сторону.

— Я был занят по работе. У меня много неотложных и важных дел, которые кроме меня никто сделать не сможет! — ну надо же, сколько пафоса в одной фразе.

— А может Вам просто надоела одна и таже программа? На первых двух выступлениях Вы присутствовали и дела Вам не мешали! — я перехожу в наступление.

— Не знаю, что обо мне говорил Валериан Савельевич, но мне рекомендовано выступать в среде белой эмиграции с целью популяризации советской музыки. — специально акцентирую «рекомендовано» и вижу по глазам Розенберга, что кое-что Довгалевский ему обо мне рассказал. — Так неужели Вы считаете, что имея такое разрешение я не в силах сам составить репертуар для своего выступления? Вы не доверяете мне, или нашим советским гражданам, работающим в капиталистическом окружении? А может считаете, что своим концертом я могу сбить их с пути праведного? — усмехаюсь и продолжаю методично долбить в «броню самомнения» этого сложного товарища.

— Я более чем уверен, что все наши советские граждане работающие за рубежом, посещают концерты иностранной эстрады, а не только театры оперы или балета. Да и в кабаре они наверняка заходят, а вот там сейчас действительно «Содом и Гоморра». Сегодня самое невинное и добропорядочное кабаре в Париже — это «Жернис», об этом пишут даже во французских газетах. Жаль, что Вы к нам не ходите, но могу это устроить. Поверьте, это настоящее Шоу артистов эстрады, но не какая-то пошлость и разврат.

— А то, что я сегодня анонсировал свою новую программу, так это давно назревшее решение и Вы сами это прекрасно понимаете. Мне просто больно видеть, как хорошая задумка медленно превращается в бюрократическую возню ради галочек в отчёте. Мне такое «искусство» даром не надо и «галочки» в отчётах мне тоже не нужны. Одесская Филармония направила меня для сольных концертов в распоряжение полпредства. Но если Вам мои выступления не нужны, так откажитесь от них. Но не сводите всё к формалистике и не пытайтесь удушить хорошую инициативу в тесных объятиях бюрократии.

Я специально понемногу нагнетаю напряжение в разговоре в расчёте на то, что и так взведённый моим «демаршем» Марсель Израилевич взбеленится и выгонит меня из полпредства вон, на этом прекратив наши прения и «творческое сотрудничество». Или согласится с моими «хотелками», меня устраивают оба варианта. Надежды на то, что выступления в полпредстве позволят мне получить хоть какую-то известность в Париже, полностью провалились. Кроме советских граждан на мои концерты никто не ходит. На них просто никого не приглашают. Боятся что ли?

«Жернис» в этом плане и то приносит мне популярности больше, как шоумену уже «широко известному в узких кругах», а перспектива написания и постановки «Нотр-Дам» даже на сцене концертного зала Парижской Консерватории намного перевешивают все минусы отказа от моих концертов в полпредстве. Только вот Марсель Израилевич ничего не знает о моих «коварных» планах и попадается в расставленные сети.

— А это ничего, что ты уже получил аванс за свои выступления? Говоришь, что тебе не нужны «галочки» в отчётах? А как ты собираешься отчитываться перед бухгалтерией своей Филармонии? Мне недолго аннулировать твоё направление на гастроли, только что ты будешь говорить при возвращении на Родину?

В словах Розенберга звучит неприкрытый сарказм и превосходство опытного чиновника над дилетантом-недоучкой, по глупой наивности вступившего на непрочный лёд казуистики. Я молча пожимаю плечами и неспеша достаю из саквояжа, где хранится мой сценический костюм, плотно упакованный бумажный пакет. Так же молча кладу его на стол и отступаю на два шага назад.

— Что это? — вопрос скорее удивлённый, чем заинтересованный.

— Деньги. Здесь шестьдесят тысяч французских франков, это весь мой аванс и суточные полученные в Одессе от Филармонии, рассчитанные по сегодняшнему курсу госбанка с учётом инфляции за год. Деньги не ворованные, мне их ссудил Луи Лепле на шесть месяцев под пять процентов. Ничего, проживу впроголодь, мне не привыкать. Не хочу быть никому и ничем обязанным.

— Надеюсь, Вы их примете по описи и найдёте как передать в Филармонию. Они правда выдавали мне аванс долларами, но в моём банке такую сумму мне обменяют с большим дисконтом. Не хочу терять деньги на ровном месте, мне их ещё отрабатывать надо. До свидания! — поворачиваюсь и просто ухожу. Розенберг в растерянности молча провожает меня взглядом.

Конечно, Лепле никаких денег мне не ссужал и снял их со своего счёта в банке. Но с Луи есть договорённость, что он подтвердит мои слова, если кто-нибудь его об этом спросит. Мой партнёр только головой качает, узнав о моих проблемах и вскользь замечает, что на моём месте он бы вообще плюнул на всех этих «кураторов» и вообще для меня лучше оформить французское гражданство и жить в свободной стране, не оглядываясь на своё прошлое. Ему-то хорошо так рассуждать, Луи живёт на своей родине. Он меня никогда не поймёт.

А потом дела в кабаре как-то так закрутились, что мне некогда стало вспоминать свой разговор в полпредстве, тем более что и они меня не беспокоили. Я полностью погрузился в репетиции новой шоу-программы и как-то совсем упустил из виду происходящее вокруг меня. Но двадцать восьмого февраля в Берлине полыхнуло в прямом и переносном смысле, да так, что я только диву давался. Дело дошло до баррикад и уличных боёв. Не знаю, что там пошло не так и в чём был просчёт Артузова, скорее всего немецкие товарищи его информацию приняли «к сведению» но решили поступить по-своему.

Двадцать седьмого февраля поджог Рейхстага всё-таки произошёл, но он не сгорел как в моём времени. «Случайно» оказавшаяся возле рейхстага «группа немецких коммунистов» вовремя заметили разбитое окно и проникли вслед за поджигателем в здание. Маринус ван дер Люббе был задержан на месте преступления, очаги возгорания были вовремя потушены, но вот при эвакуации людей из здания произошла накладка.

Скорее всего получив известие о готовящемся поджоге, немецкие коммунисты решили просто его предотвратить, но сделали это крайне непрофессионально. То ли они не смогли вовремя найти поджигателя, кстати, совершенно спокойно и с комфортом проведшего ночь накануне поджога в полицейском участке. То ли просто прошляпили его появление, не в состоянии проконтролировать все подходы к довольно большому зданию, но поджог состоялся. А случайный свидетель «несанкционированного» проникновения большой группы людей в здание Рейхстага вызвал полицию.

Прибывшие на место происшествия полицейские попытались арестовать поджигателя и задержать всю группу «злоумышленников», незаконно проникнувших в здание Рейхстага. Сначала завязалась словесная перепалка, затем переросшая в потасовку и закончившаяся стрельбой. В начавшейся перестрелке от случайной пули погиб сам несостоявшийся террорист и были легко ранены двое полицейских. Но вот один из «злоумышленников» скончался по дороге в больницу, а второй находился в тяжёлом состоянии.

На место происшествия немедленно выехал Герман Геринг, совмещающий обязанности председателя рейхстага и начальника Прусской полиции. Спустя некоторое время прибыли рейхсканцлер Адольф Гитлер и вице-канцлер Франц фон Папен. Гитлер сразу не поверил в «случайное» появление коммунистов возле Рейхстага, для него это был очевидный неудавшийся «террористический акт» давних оппонентов. Масла в огонь подлил Геринг, заявив, что это ответная акция коммунистов в ответ на недавние обыски полиции в их штаб-квартире.

Новость о попытке поджога Рейхстага мгновенно распространилась по ночному Берлину и к зданию начали подходить поднятые по тревоге отряды охраны Рейхсканцлера (СС) и штурмовики СА верные своему фюреру. Но и коммунисты, возмущённые гибелью товарища, не сидели сложа руки, начав стягивать к Рейхстагу сторонников «Антифашистской лиги» костяк которой составлял «Союз красных фронтовиков». Ночная встреча давних врагов привела к предсказуемому финалу и вылилась в кровопролитную схватку сначала у стен Рейхстага, а затем выплеснулась на улицы Берлина. К «веселью» подключились члены германского союза фронтовиков «Стальной шлём», крайне правой монархической организации поддерживающей НСДПА.

К утру Берлин заполыхал уже не в переносном смысле. Обыватели попрятались по домам боясь высунуть на улицу и носа. Вооружённые люди сначала стреляли друг в друга, а потом уж выясняли в кого попали. Коммунисты, социалисты и другие «левые» оказались в меньшинстве, но были вооружены ничуть не хуже своих врагов. Самыми подготовленными к вооружённому конфликту оказались штурмовики Эрнста Рёма. Но СА под шумок начали сводить счёты со «Стальным шлёмом» и СС, с которыми имели давние идейные разногласия.

Гитлер, получив об этом известие буквально взбеленился и отдал приказ немедленно арестовать начальника берлинской группы СА Карла Эрнста и начальника штаба СА Эрнста Рёма. Но первый был убит в ходе перестрелки, начавшейся во время его ареста, а второй попросту сам хладнокровно перестрелял прибывший за ним конвой и заявил, что теперь это он Фюрер доблестных штурмовых отрядов, которые немедленно преобразует в новую революционную армию.

И не «ефрейтору» отдавать приказы об аресте командующего армией. Это уже было серьёзным вызовом для Рейхсканцлера, так как за Рёмом стояли влиятельные люди в промышленности, финансовых кругах, да и часть верхушки рейхсвера его тоже поддерживали. Кресло Рейхсканцлера начало скрипеть и раскачиваться. Другой бы испугался и отошёл в сторону с пути такого «политического тяжеловеса» просто подав в отставку, но только не Адольф Гитлер.

Рейхсканцлер не зря считался непревзойдённым оратором и его двухчасовое выступление по берлинскому радио с трансляцией на всю страну всколыхнуло общественное мнение, перетянув на сторону лидера национал-социалистов большинство колеблющихся военных, «неопределившихся» штурмовиков и воодушевив приунывших сторонников. Не стесняясь в выражениях, он клеймил предателей-перерожденцев в руководстве СА, гнусных содомитов и наймитов «жидовского» капитала. Призывал к бойкоту жидо-массонов и изгнания этих «исчадий ада» с многострадальной немецкой земли.

Обещал самые суровые кары для отщепенцев, забывших людские и божеские заветы, призывал к немедленной расправе над педофилами, гомосексуалами и извращенцами всех мастей. Напоминал о семейных ценностях и клялся в верности немецкому народу, обещая ему рай на земле и процветание в новом, «тысячелетнем» Рейхе. Речь оратора изобиловала метафорами и цитатами из библии, вызывая слёзы умиления на глазах радиослушателей. Его предложения по спасению нации от сползания в пучину гражданской войны путём принятия ряда чрезвычайных «временных» законов вызвали в среде обывателей искренний восторг и поддержку.

Ещё три дня в Берлине шла стрельба, а затем начались погромы евреев. Обыватель не забыл, кого Фюрер назвал главным виновником недавнего безумия и теперь спешил отыграться за свой страх, и поправить материальное положение за счёт недавних соседей. К границам бывшего фатерланда потянулись вереницы обобранных до нитки, некогда зажиточных членов еврейских общин, в одночасье ставших изгоями и «персонами нон грата» в родной стране.

А в Рейхстаге в срочном порядке принимались законы «О защите народа и государства», «Против предательства немецкого народа и происков изменников родины», «О запрете коммунистической партии Германии». Адольф Гитлер виртуозно использовал свой шанс. Одним махом расправился с коммунистами и провёл операцию «Колибри», больше известную в моём времени как «Ночь длинных ножей», годом ранее чем в моей истории. Да и репетиция «Хрустальной ночи» в Берлине произошла так же на пять лет раньше. Бедолаге Рёму, мечтавшему о славе нового Фюрера немецкого народа ничего не оставалось, как только застрелиться.

Называется «подтолкнул» Историю… А она как норовистая лошадь тут же лягнула в ответку. И теперь остаётся только гадать, вернётся ли она в своё русло, или вильнёт в сторону. Что-то ничего у меня не получается, но изменений становится всё больше, уже боюсь что-либо предпринимать, чтоб не навредить ещё сильнее. Как в моё время по подобному поводу высказался один харизматичный политик: — «Хотели как лучше, а получилось, как всегда» ©

В четверг с раннего утра мне позвонил Александр и сообщил, что в воскресенье пятого марта концерт в полпредстве должен состояться обязательно. Это даже не обсуждается. И передал пожелание Розенберга выступить с уже утверждённым репертуаром, а для следующих концертов подготовить свои предложения по программе выступлений, чтоб обсудить их «на будущее». Чёртовы бюрократы! Всё настроение с утра испортили. Да не стану я больше выступать со старой программой! О чём и сообщаю порученцу, на прощание посоветовав больше мне не звонить, а Розенбергу самому выступить перед публикой и поздравить женщин от себя лично.

Катерину прошу больше меня к телефону не подзывать, если опять будут звонить из полпредства. А на все звонки отвечать, что мсье Лапин отсутствует. Или в консерваторию уехал, или отправился в кабаре с девочками развлекаться или вообще во все тяжкие пустился, загулял и дома больше не ночует! Достали уже. «Была без радости любовь, разлука будет без печали!» © Своим эмоциональным спичем рассмешил горничную до слёз и немного выпустив пар пошёл досыпать дальше.

Проснувшись и обедая перед отъездом на репетицию, выслушиваю сообщение Катерины, что мне из полпредства звонили трижды. В первый раз потребовали — «Чтоб немедленно подошёл к телефону!», но «Мсье Лапин уже уехал в консерваторию», во второй раз — «Срочно прибыть в полпредство!», но «Господин ещё не вернулся из консерватории». И в третий раз — «Чтоб как только появлюсь дома, обязательно перезвонил в полпредство». Но опять облом. «Мсье Лапин домой ещё не заезжал и видимо из консерватории поехал прямо в кабаре». Слава богу, в посольстве нет моего номера телефона в «Жернис», а то бы они и туда позвонили.

С удовольствием выслушиваю сообщение горничной, засовываю в кармашек фартука десять франков за труды «на конфеты», не удержавшись целую в зардевшуюся щёчку и благодарю за заботу. Мдя… Поцеловал бы не только в щёчку и не только бы поцеловал… Госпожа Вронская в последнее время меня как-то игнорирует, видимо у неё очередной роман и ей не до меня.

А мне молодому жить тоже хочется, но вот жить-то не с кем! В кабаре на меня десятки глазок смотрят с вожделением, только подмигни и сразу найдутся желающие обогреть, приласкать и утешить, но девочки из кордебалета — это табу. Иначе у них такая свара начнётся… Давно бы с Мишель интрижку закрутил, очень уж она мне нравится и, судя по её заинтересованным взглядам, она ко мне тоже не равнодушна, только понимаю чем всё это может закончиться. Нафиг-нафиг. Целибат — наше всё!

Вечером меня в кабаре ожидает сюрприз. После начала представления ко мне подходит Ни́колас, один из наших охранников на «фейс-контроле» и сообщает, что со мной желают встретиться два господина. Один из них уже был у меня «в гостях» и по словесному описанию узнаю в нём Александра. Прошу провести их в мой кабинет через служебный коридор, а сам ухожу на выступление. По дороге заглядываю к Лепле и прошу встретить моих гостей. Через полчаса возвращаюсь для отдыха и застаю в своём кабинете интересную картину.

Луи о чём-то оживлённо беседует с Розенбергом не забывая подливать тому коньяка. Александр скромно попивает кофе и в беседе участия не принимает. Судя по закускам, Лепле правильно понял, что в гости пожаловали «мои кураторы» и на угощение не поскупился, тем более что стол оплачивать мне. Александра у меня Луи уже видел, а то, что Марсель Израилевич — «Большой Босс» он и сам понял. На это у моего партнёра глаз намётан. Вежливо здороваюсь и интересуюсь не заказать ли моим гостям ещё чего-нибудь. Луи тихо испаряется, оставив нас наедине.

— Так значит это вот так ты «голодаешь»? — в голосе Розенберга ирония звучит вперемежку с сарказмом. — Что ж ты от нас бегаешь? Чай не чужие? Почему на звонки не отвечаешь? Зазнался? — похоже Марсель Израилевич совсем не закусывает, что-то его слишком быстро «повело». Намазываю два бутерброда маслом, сверху щедро приправляю икрой и пододвигаю тарелочку к Розенбергу.

— Александр, ты проследи чтоб Марсель Израилевич хорошо покушал, а то Луи его сейчас споит. Этого француза и бочкой вина с ног не свалишь, а у товарища Розенберга против него закалка не та. Хотите я вам горячего закажу на кухне, а то от холодных закусок похоже проку мало?

— Ты от вопроса не уходи! — Розенберг сверлит меня взглядом, но бутерброд всё-таки надкусывает.

— А что отвечать-то? — пожимаю плечами. — Я вам ещё на прошлой неделе всё сказал. Мусолить эту тему у меня желания нет. Вам принимать решение. Если «Да», то завтра же начну готовить наших лучших танцовщиц к выступлению в полпредстве. Если «Нет», то будьте моими гостями, посмотрите Шоу и на этом расстанемся. Деньги за аванс я уже вернул. Простите, но мне надо выступать! — поднимаюсь и выхожу в коридор. Там уже стоит Луи. Подмигиваю и тихонько шепчу:

— Дружище, выручай. Моего Шефа надо напоить до изумления! — Луи лыбится во все свои оставшиеся двадцать зубов и подмигивает в ответ:

— Сделаем!

На следующий перерыв ухожу за кулисы. Хочется просто отдохнуть, да и мешать Луи спаивать моего гостя не собираюсь. У Лепле просто талант «накачивать» гостей. Как говорится — «За чужой счёт пьют и язвенники, и трезвенники» © — а мне с Розенбергом трезвые разговоры вести не о чем, так что лучше пусть пьёт коньяк. Мне не жалко, тем более что сам крепкий алкоголь почти не употребляю, хотя в нашем заведении только самый качественный продукт. Дорого, но качественно! Это о нас.

Наши гости об этом знают и на высокие цены хоть и ворчат, но заказывают. Не фруктовыми же соками в кабаре пробавляться, хотя и соки, и минеральная вода у нас тоже есть. И лёгкое вино на любой вкус тоже имеется. В наше кабаре не только мужчины ходят, в последнее время и женщины зачастили, особенно после того, как мы приняли ещё двух танцоров и теперь у нас есть чисто «мужской» номер с элементами «лёгкого» мужского стриптиза. Мужчины в зале воспринимают этот номер с иронией, но вот их женщины просто в экзальтации, такого больше нет ни в одном кабаре.

После полуночи Марсель Израилевич всё-таки «спёкся». Правильно, попробуй-ка попить коньяк почти без закуски, а они на пару с Лепле два флакона уговорили и в третьем чуть на донышке осталось. Сильны орлы! Саша благоразумно налегал на горячие закуски, по моей просьбе им приготовили жаркое, да и выпил-то при мне не больше бокала шампанского. Вот и повёз своего чуть тёпленького шефа восвояси, благо таксисты по первому «свистку» появляются. Очень уж выгодные клиенты у нас в заведении «водятся».

А утром вновь звонок телефона и Катерина удивлённо передаёт мне распоряжение из полпредства. «Готовить праздничную программу концерта по своему усмотрению, но чтоб девочки были обязательно!» Девочки? Нихрена не понял… Это что, в полпредстве собрались Кан-Кан смотреть? Да они там совсем офигели, или после вчерашнего ещё не отошли? За такие танцы в полпредстве не только мне, но и Розенбергу голову как курёнку открутят.

Но программа для концерта в полпредстве почти готова. Возьму пару номеров из новой программы кабаре «A la Russe», что мы готовим всю последнюю неделю. Оплачивать выступление танцовщиц и оркестра буду из своего кармана. Да и фиг с ним, от одного раза не обеднею, а дальше уж пусть полпредство в затылке чешет, где деньги брать если захотят нас ещё раз увидеть.

Самым сложным оказалось не костюмы для новой программы пошить, с этим-то как раз проблем не было никаких, а вот уговаривать девушек надеть новое нижнее бельё я просто запарился. Оно, видите ли, «неприличное»! Вот уж от кого не ожидал этого услышать, так от своих танцовщиц. Как выступать в белых, розовых или красных панталончиках, заголяться при этом сверкая ляжками и крутя попками это допустимо.

А вот надеть синие трусики в стиле «бикини», это «неприглядно». Где логика? А если бы я им стринги предложил, они бы меня что, поколотили? И кто? Те самые девушки, что ещё полгода назад вовсю и наперегонки «приватные танцы» в закрытых кабинетах исполняли и не краснели? В чём проблема-то? Оказалось… в гигиене, точнее в её отсутствии. Хорошо что в этом вопросе меня поддержали Вронская и Мишель.

Обе балерины, ничуть не стесняясь моего присутствия и вогнав «режиссёра-постановщика» в краску интимными подробностями, доступно объяснили девушкам что брить паховую и лобковую зоны для танцовщицы просто необходимо. И ничего неприличного в этом нет. Забота о своём здоровье и красота тела не обязательно заключаются в наличии «мочалок» в паху и подмышках. Кстати, подмышки-то все наши танцовщицы давно уже бреют, это одно из обязательных к ним требований. С приходом Вронской начали брить и ноги.

Алиса их просто застыдила «зарослями», со смехом сообщив, что в Мариинском театре некоторые балерины и грудь себе брили, для этого даже приглашался специальный «женский» цирюльник. Офигеть! Никогда бы о таком не подумал и не поверил, если бы не услышал от самой балерины из этого театра. Так что пора сбривать и «плацдарм для лобковых вошек». Но мне пришлось пойти на компромисс и согласится с увеличением «треугольничка» на попе. Девушки буквально продавили это решение и ягодицы остались прикрытыми.

Концерт в полпредстве удался на славу, даже на мой искушённый взгляд. Наконец-то я не был «привязан» к роялю и у меня был нормальный аккомпанемент в виде небольшого оркестра. А под мои песни выступала наша подтанцовка из кабаре. «Утомлённое солнце» вообще бисировали. Очень уж зрителям понравилось томное и чарующее танго в исполнении Микки и Филиппа. Наша солистка и солист просто блистают на сцене купаясь в лучах зрительских симпатий и восхищения.

В «классической» составляющей нашего концерта значится «танец маленьких лебедей» из «Лебединого озера» Петра Чайковского. Наши танцовщицы ничем не уступают профессиональным балеринам, тем более что все они в прошлом балерины и есть, а номер ставила сама Алисия Вронская. Номер в принципе классический, за одним исключением, когда в финале три лебедя завершая танец становятся на правое колено и замирают прижав руки к груди, Мишель с прыжка садится на продольный шпагат и замирает в позе «умирающего лебедя».

Ну да, у нас всё-таки кабаре, а не театр оперы и балета. В оригинале там ещё и шпагаты в прыжке, и одеты танцовщицы не в пачки балерин. И визгов тоже хватает, но этого, конечно, в полпредстве не покажешь. Но что смогли, то показали, не особенно-то и выходя «за рамки приличий». Но немного и похулиганили на пару с Мишель, отплясывая зажигательный линди хоп. А что, зрителям нравится, может если б это была не сцена в полпредстве, то и сами бы в пляс пустились, вон как у них глаза-то горят!

Мне как «экономисту в прошлом», хорошо было известно о грядущей «конфискации золота» у населения в США, но сколько я не пытался подобрать «залегендированное обоснование», как об этом сообщить в полпредстве, решение так и не находилось. В газетах об этом не было ни строчки, да ни у кого «в здравом уме» и мысли такой в голову прийти не могло. Это же не диктаторский режим, чтоб принимать такие непопулярные меры.

Пророчеств о том, что правительство США тоже откажется от «золотого стандарта» хватало с избытком. Но вот в то, что демократическая страна решится на такой «недемократический шаг» не то, чтобы никто не верил, об этом не было даже слухов или каких-либо предпосылок. Так что сослаться на какой-нибудь значимый источник информации мне просто не представлялось возможным. Так что просто плюнул на поиск «источника» и решил создать его сам.

Понедельник — день тяжёлый, особенно если разговор предстоит непростой. Тринадцатого марта звоню с утра в Цюрих, немного поболтав с Гансом прошу позвать к телефону отца. После взаимных приветствий спрашиваю Джейкоба о делах в брокерской конторе и получив заверения, что лучше и быть не может, на пару минут замолкаю и собравшись с духом начинаю свою аферу.

— Джейкоб, как Вы относитесь к инсайдерской информации? — Джейкоб удивлённо хмыкает и безапелляционно заявляет, что лично он относится к этому крайне отрицательно.

— То есть, Вас это совершенно не интересует и мы эту тему можем даже не обсуждать, хоть она и касается финансового рынка? — мой голос звучит вкрадчиво, но стараюсь не переигрывать.

— Мишель, о какой информации идёт речь? — мой собеседник явно не ожидает от меня чего-то «выдающегося», но и не игнорирует, так как мой «прогноз по золоту» уже начал сбываться, и цена на золото медленно поползла вверх.

— Информация очень интересная. Вас, как человека связанного с финансовыми рынками, она непременно заинтересует. Но мне нужны гарантии, что моё имя не всплывёт ни в коем случае, даже если Вам приставят пистолет к виску. Иначе мне просто не жить. — немного патетики и трагичности в голосе не помешают.

— Мишель, всё настолько серьёзно? Это как-то связано с твоей работой или учёбой? Может тебе лучше переехать в Швейцарию? У нас тоже хорошие музыкальные школы и намного спокойнее, чем во Франции. — мой собеседник явно обеспокоен.

— Джейкоб, мне пока ничего не угрожает, моей информацией можно не пользоваться, тогда вообще ничего страшного не произойдёт. Но если «большие боссы» вдруг начнут доискиваться откуда произошла «утечка информации», то мне лучше самому спрыгнуть с Эйфелевой башни. Хотя бы не так долго и больно буду умирать. — Джейкоб молчит минуты три и я его не тороплю. Если всё настолько серьёзно и опасно, то и его может рикошетом зацепить, он не дурак и прекрасно это понимает. Так что пусть «созревает» сам. Наконец он решается:

— Хорошо Мишель, я тебе обещаю, что твоё имя нигде не прозвучит! — облегчённо перевожу дух и уже спокойно вываливаю на своего брокера ворох информации.

— Предположительно в первой декаде апреля, в самом начале, президент США объявит об обязательной сдаче золота и золотых изделий в банки США по действующей фиксированной цене. То есть по двадцать долларов шестьдесят шесть центов за тройскую унцию. Этот указ будет распространяться не только на граждан США, но станет обязательным для всех иностранных лиц и для всех частных компаний находящихся на территории Соединённых Штатов, хранящих или перевозящих золото. Исключение будет сделано только для филиалов иностранных банков в США. — вытираю пот со лба и слышу в трубку возбуждённый голос Вонтобеля:

— Мишель! Это абсолютно исключено! США демократическая страна, в ней просто невозможно принятие такого непопулярного закона. Рузвельт сразу же получит импичмент от парламента и парламент такой закон никогда не ратифицирует! Тебя просто обманули! — угу, так примерно все сейчас и думают.

— Гер Вонтобель, Вы не дослушали! Золото должно быть сдано в течение месяца, после этого все сделки с золотом будут запрещены. Разрешат оставить только обручальные кольца, серёжки и нательные крестики на чисто символическую сумму. За отказ от сдачи золота последует или штраф в десять тысяч долларов или десять лет тюрьмы. Или то и другое одновременно. Сдаче подлежит всё золото, включая семейные украшения и столовые приборы. — что-то даже в горле пересохло. Вижу куда-то идущую Катерину и жестами показываю, чтоб она принесла мне попить. Служанка понятливо кивает и вскоре приносит стакан чая. После продолжительного молчания Джейкоб интересуется:

— Мишель, я не стану спрашивать откуда у тебя эта информация. Понимаю, что ты не ответишь, но почему ты решил об этом рассказать мне? — во, уже не отвергает с ходу мою информацию. Прогресс налицо.

— Ну, так это естественно для инвестора заботится о благополучии своих вложений. Штаты, по сути, отказываются от своих обязательств. Все контракты и ценные бумаги номинированные в золоте будут выплачиваться бумажными деньгами и мне не хотелось бы, чтоб Ваша контора понесла финансовые убытки из-за этого. — слышу, как на противоположном конце провода Джейкоб негромко выругался по-немецки. Понятно, у брокерской конторы и такие бумаги есть.

— Но зачем это правительству? Экономическая ситуация в стране и так крайне напряжённая, а тут и среди населения волнения могут начаться? Как-то не логично это всё выглядит. — мой партнёр задумчив и размышляет вслух.

— Отчего же не логично? Наоборот, всё очень логично и легко объяснимо. Государство изымает всё золото у населения по двадцать долларов за тройскую унцию и отменяет «золотой стандарт». А когда котировки перестанут прыгать, года через два-три вновь проводит привязку к доллару, но уже по цене в тридцать-сорок долларов за унцию. И на «голубом глазу» решает сразу несколько своих глобальных задач. От накопления солидного запаса «дешёвого» золота, до решения собственных финансовых проблем и появления новой мировой резервной валюты. Неужели это не понятно?

— О, Майн Гот! Но это же бесчестно! — Вонтобель растерян как ребёнок, которого только что жестоко обманули.

— Эх, гер Вонтобель, читайте Маркса! — позволяю себе чуть усмехнуться. — На Вашем месте я бы осторожно поделился этой информацией с нужными людьми. А заодно направил бы Ваших аналитиков на поиск дополнительной информации. Возможно я что-то и упустил, но не думаю, что это что-то существенное.

— Мсье Лапин, а Вы не задумывались над тем, чтоб сменить поле своей деятельности? У меня для Вас всегда найдётся место в группе моих финансовых аналитиков! — мы дружно смеёмся и прощаемся.

Допиваю чай и вытираю пот со лба. Вот чёрт! Интересно, как это может так быть, чтоб одновременно и горло пересохло и пот глаза заливал, и рубашка вся взмокла? Ну, теперь осталось самое сложное. Репетиция прошла успешно, пора в полпредстве премьеру проводить. И что-то мне подсказывает, что убедить Розенберга будет намного сложнее, чем Вонтобеля. Хотя и тот до конца не поверил и скорее всего его аналитики зароются в бумаги и будут по-тихому материть «неизвестного доброжелателя». Да и к посещению полпредства надо тоже подготовиться.

— И что? Он вот так просто тебе позвонил и раскрыл государственную тайну? А ты не думаешь, что он просто использует тебя, чтоб дезинформировать советское правительство? И откуда он может знать, что произойдёт в совершенно другой стране через полмесяца? Он что, брат президенту или кум спикеру? Откуда такая осведомлённость? И почему именно ты, а не любой другой советский человек, я уж не говорю о полномочиях. — ох, что-то не к добру разбушевался Марсель Израилевич, как бы не огрести от него по полной, со срочным отбытием домой в Одессу.

— Марсель Израилевич, это не он мне позвонил. Это я звонил Гансу чтоб по-дружески поболтать, а Гер Вонтобель просто дома находился и к телефону подошёл. Его ещё с прошлой нашей встречи мои тетрадки заинтересовали, вот он и осведомился, что нового я узнал. Ему интересно, а мне не жалко. Вот слово за слово и разговорились. Он же финансист, его любая информация интересует, тем более что говорили мы об отмене «золотого стандарта» и последствиях такой отмены для курса мировых валют.

— Дожили! Финансист-капиталист советуется с каким-то заштатным пианистом о мировых финансовых проблемах! — ядом, что сочится от слов Розенберга можно десяток гадюк отравить.

— И что это за тетрадки, которые так интересуют швейцарского банкира? Там что, все мировые финансовые тайны? — вот же язва!

— Вот они. Я как знал, что Вы их затребуете.

Вытаскиваю из-за пазухи уже изрядно потрёпанные тетради со своими записями и передаю временному поверенному. Как же он меня уже достал своими придирками. Скорее бы Валериан Савельевич возвращался. Операцию ему сделали удачно, жить будет. Теперь больница, затем санаторий и через полгода опять как огурчик станет. Вот только вернётся ли во Францию? Буду надеяться на лучшее, мне с ним общаться и проще и спокойнее, а Розенберг всё же слишком импульсивен даже для еврея и чересчур недоверчив, хотя для еврея это как раз естественно.

— Позже на досуге просмотрю! — Марсель Израилевич небрежным жестом убирает тетрадки в стол.

Вот деловой! Взял к себе как так и надо было, и даже спасибо не сказал. Да и фиг с ними, с тетрадками. Для того и привёз чтоб на глаза ему попались, а там вся аналитика по финансовым рынкам на сегодняшний день, прогноз на ближайшие три года и перспективные кампании для финансовых вложений. Как европейские, так и американские. Мне не жалко, если что у меня дома дубликат имеется, два дня переписывал для себя.

В том случае, если эти тетрадки попадутся на глаза человеку соображающему в финансах, пользу они принесут обязательно. А в том, что они обязательно «уплывут» в Союз даже не сомневаюсь. Давно уже понял на какую контору «подрабатывает» Марсель Израилевич. Дипломатия — всего лишь прикрытие, это во все времена так было, есть, и будет. Дипломат и шпион — это две стороны одной медали.

— Так, а теперь вновь и по порядку. Что он тебе говорил? — да ё моё! Сколько можно-то? Два раза уже всё пересказал и каждый раз одним и тем же заканчивается! Ну не веришь, так и чёрт с тобой. Так и передай: Юстас — Центру: — «Я ему не верю!» — только уже отстань от меня!

— Марсель Израилевич, мне пора на репетицию. Всё что Вам нужно было передать, я передал. Дальше сами решайте. Оставить эту информацию в полпредстве или передать в Москву. Только я Вас убедительно прошу, не упоминайте Вонтобеля ни в коем случае. Он может в следующий раз просто промолчать. Вы же понимаете, что он рискует не только своей репутацией, но и головой.

— В конце концов просто почитайте мои тетради. Там есть вся аналитика по «золотому стандарту» и выводы по ближайшим перспективам. Передайте в Москву что это Ваша личная наработка, а информация по «золотой конфискации» поступила из непроверенного источника. В случае удачи все плюшки будут Вашими, я на них не претендую. Мне вообще категорически запрещено в шпионские игры играть. Ладно, идти надо, а то завтра ещё оперу писать.

— К-какому оперу писать? — что-то мой «куратор» даже заикаться начал.

— Не «какому», а какую! Дипломную работу писать начинаю, даже не заметил, что уже почти год во Франции прожил. Вот время-то летит!

Выхожу из полпредства и ощущаю себя выжатым лимоном. Господи, как же я всё-таки устал. Не физически, морально. Год напряжённой работы без выходных и отпуска. Вечная суета и спешка; кабаре, консерватория, полпредство и, вновь по тому же кругу. Домой прихожу только чтоб немного поспать и снова сажусь к роялю править тексты и ноты. Всё мне кажется, что я что-то упускаю и можно написать чуточку лучше.

А я хочу к морю! К тёплому Чёрному морю. В Одессу, к своим друзьям, к моей маме! Как же мне их всех не хватает. Мотоцикл катится по Парижским улицам, а мои губы машинально шепчут слова песни Валентина Куба услышанные ещё в моём «прошлом-будущем»: