Фермер в небе

Глава 19. Другие люди

К концу второй светлой фазы стало ясно – по крайней мере Полю, – что вторая обследованная нами долина годится. Не сказать, чтобы она была идеальной: возможно, за горами лежала куда более подходящая! но жизнь слишком коротка. Поль поставил нашей долине оценку 92 по сложной стобалльной системе, разработанной комитетом, то есть дал на семь очков больше проходного балла. А идеальная долина пусть подождет, пока колонисты ее отыщут… когда-нибудь так оно и случится.

Мы назвали ее Счастливой долиной – просто так, на удачу. А горы на юге нарекли вершинами Поля, невзирая на протесты командира. Он заявил, что в любом случае это название неофициальное. Мы пообещали, что об этом позаботимся, а главный топограф Эби Финкельштейн так и записал на карте, и все мы поставили свои подписи.

Чтобы закруглиться, нам потребовалась еще одна светлая фаза, а затем мы могли отправляться домой – если бы была такая возможность. Но ее не было, и пришлось наглотаться снотворных на следующую темную фазу. Некоторые, правда, предпочитали обходиться естественными средствами и коротали время за круглосуточным покером. Но я в их число не входил: проигрывать мне было нечего, а собрать флешь-рояль не хватало таланта. Темнофазные беседы по душам не прекращались, но таких серьезных, как первая, больше не было. Никто не осмеливался снова спросить у Поля, что он думает о будущем. Когда третья темная фаза подошла к концу, мне стало невмоготу безвылазно сидеть в палатке. И я попросил у Поля разрешения прогуляться. Всю эту фазу Хэнк был у меня на подхвате. Вообще-то он работал помощником топографа и по программе в начале темной фазы должен был сделать цветные снимки. Предполагалось, что он будет фотографировать долину с южных предгорий, когда солнечные лучи осветят ее, пробившись из-за гор на западе. У Хэнка был с собой также собственный фотоаппарат, специально по такому случаю приобретенный, и он, ужасно довольный, без устали щелкал затвором, снимая все подряд. На сей раз он попытался снять, помимо официального задания, виды долины и для себя. Но в результате смазал все рабочие снимки и в довершение всего забыл надвинуть на глаза козырек, когда вспыхнули солнечные лучи. Пришлось выдать ему больничный и взять к себе в судомойки. Скоро он поправился, но Финкельштейн от его услуг отказался. Поэтому я выпросил нам обоим небольшой отпуск – прошвырнуться и обследовать окрестности. Поль разрешил.

В конце второй светлой фазы мы все испытали сильное потрясение, обнаружив в западной оконечности долины лишайник. Мы думали, что нашли на Ганимеде местную форму жизни. Но тревога оказалась ложной: тщательное обледование показало, что это не только земное растение, но и разрешенное к эмиграции советом по биономии.

Однако наша находка свидетельствовала, что жизнь распространяется, укореняется на планете, даже за три тысячи сто миль от места первоначальной высадки. Мы горячо обсуждали, принесло ли споры сюда ветром, или их случайно занес кто-то из строителей энергостанции, но в сущности это не имело значения.

Мы с Хэнком решили пройти немного дальше – а вдруг и там найдем лишайник? Ведь это место лежало в стороне от маршрута, которым отряд двигался со стоянки номер один. Полю мы не стали докладывать, куда намылились: боялись, что он наложит вето, потому что от лагеря до участка с лишайником было неблизко. Командир велел нам далеко не уходить и вернуться к шести часам утра в четверг, чтобы успеть свернуть лагерь и добраться до места встречи с «Джиттербагом».

Я согласился, так как вовсе не собирался забредать в какую-нибудь глушь. Меня не очень волновало, найдем мы лишайник или нет, и к тому же мне нездоровилось. Но об этом я умолчал – обидно самому лишать себя единственного и неповторимого шанса поглядеть на окрестности. Лишайника мы не нашли. Зато мы нашли кристаллы.

Мы потихоньку шагали вперед; несмотря на боль в боку, я чувствовал себя счастливым, как школьник, вырвавшийся на волю. Хэнк снимал никому не нужные виды причудливых скал и потоков лавы и разглагольствовал о том, что заведет хозяйство здесь, в Счастливой долине.

– Знаешь, Билл, – заливался он, – тут понадобятся настоящие фермеры-ганимедцы, чтобы научить уму-разуму земных салажат. А кто лучше меня разбирается в ганимедском сельском хозяйстве?

– Да почти любой, – уверил я его. Он меня проигнорировал.

– Местечко что надо, – продолжал он, оглядывая окрестности, напоминавшие поле битвы после Армагеддона. – Куда лучше, чем вокруг Леды. Я согласился, что свои достоинства тут есть. Но это не для меня. Не хочу жить там, где не видно Юпитера.

– Ерунда! – заявил Хэнк. – Ты зачем сюда пожаловал – небо разглядывать или ферму основать?

– Это вопрос спорный, – признался я. – Мне то так кажется, то этак. А порой я и вовсе не понимаю зачем.

Но Хэнк меня не слушал.

– Видишь ущелье – там, наверху?

– Да, конечно. А что?

– Если мы пересечем этот маленький глетчер, то сможем добраться до ущелья.

– Зачем?

– Мне кажется, оно ведет в другую долину – а вдруг она лучше нашей? Туда никто не поднимался, я знаю, сам был членом топобанды.

– Я как раз пытаюсь помочь тебе забыть прошлое, – сказал я. – Слушай, на кой нам сдалась эта долина? На Ганимеде сотня тысяч долин, которые никто не видел. Ты что, серьезно туда намылился?

Мне неохота было лезть в ущелье и удаляться от лагеря. Есть что-то гнетущее в девственных ганимедских пейзажах. Тут так тихо – тише, чем в библиотеке. Не то что на Земле – там всегда слышны какие-то звуки, даже в пустыне. Проходит час-другой, и это безмолвие, и голые скалы, и лед, и кратеры начинают действовать мне на нервы.

– Пошли! Не дрейфь! – сказал Хэнк и полез наверх.

Ущелье не вело ни в какую долину; оно образовывало нечто вроде коридора в горах. Одна стена была поразительно ровная, будто кем-то обтесанная. Мы прошли вперед, а потом я решил повернуть обратно и остановился, чтобы позвать Хэнка, который вскарабкался на выступ на противоположной стене, намереваясь запечатлеть картину на пленке. Я повернулся – в глазах мелькнуло цветное пятно. Я подошел поближе. Это были кристаллы. Я уставился на них, а они, казалось, на меня.

– Эй, Хенк! – позвал я. – Давай сюда на полусогнутых!

– В чем дело?

– Иди сюда! Здесь есть что щелкнуть! Он спустился и подошел ко мне. Ахнул, затаил дыхание, потом наконец выдохнул:

– Черт! Зажарьте меня в пятницу!

И принялся щелкать затвором. Я в жизни не видал таких кристаллов, даже сталактиты в пещерах не шли ни в какое сравнение. Кристаллы были шестигранные, изредка попадались четырехгранные, а некоторые сверкали аж двенадцатью гранями. Их было видимо-невидимо – от маленьких, похожих на грибочки, до стройных длинных клинков по колено высотой. Потом мы нашли и по грудь.

Это были не просто призмы – они ветвились, изгибались… но что нас вконец сразило, так это расцветка.

Они сияли всеми цветами радуги и на глазах меняли окраску. В конце концов мы пришли к выводу, что они вообще бесцветны, просто преломляют свет. По крайней мере, так утверждал Хэнк.

Он отснял целую пленку и сказал:

– Пошли посмотрим, откуда они растут.

Мне не хотелось. Меня вымотал подъем, а правый бок давал о себе знать на каждом шагу. Наверное, у меня кружилась голова: когда я смотрел на кристаллы, они начинали водить хоровод, и мне приходилось прищуриваться, чтобы их остановить.

Но Хэнк уже поскакал вперед, и я последовал за ним. Кристаллы, похоже, гнездились поблизости от ущелья, которое весной превращалось в русло потока. Очевидно, им нужна вода. Вскоре нам преградил дорогу ледниковый нанос на дне ущелья – толстый, древний ледник, прикрытый сверху тонким слоем прошлогоднего снега. Кристаллы проделали в нем проход и по бокам тоже расчистили пространство по нескольку футов.

Мы устремились вперед. Хэнк поскользнулся и ухватился за кристалл. Тот надломился с громким ясным звоном, будто серебряный колокольчик. Хэнк выпрямился и тупо уставился на свою руку. На пальцах и ладони темнели параллельные порезы.

– Это послужит тебе уроком, – сказал я, вытащил пакет первой помощи и забинтовал ему руку. – Пошли назад.

– Ерунда! Из-за нескольких царапин? Только вперед!

– Слушай, Хэнк, я хочу вернуться. Мне что-то нехорошо.

– В чем дело?

– Живот болит.

– Ты слишком много лопаешь, в этом вся проблема. Тебе полезно маленько порастрястись.

– Нет, Хэнк. Мне нужно вернуться.

Он поглядел вверх, помялся и сказал:

– Билл, сдается мне, я вижу, откуда растут кристаллы. Это недалеко. Ты подожди здесь, а я сбегаю на разведку. Вернусь – и сразу рванем в лагерь. Я быстро, честное слово.

– О’кей, – согласился я.

Хэнк полез наверх, я немного постоял и поволокся следом. Еще в бытность мою «волчонком» мне накрепко вбили в голову, что по незнакомой местности нельзя ходить поодиночке.

Через пару минут я услышал его вопли. Поднял глаза и увидел, что Хэнк стоит перед большой черной дырой в утесе.

– Что стряслось? – крикнул я. В ответ послышалось что-то вроде:

– Офонареть можно! Застрелиться и не жить!

– Да что стряслось-то? – раздраженно повторил я и полез к нему. Мы стояли перед входом в пещеру. Кристаллы доходили до самого отверстия, образовывали у порога густые заросли, но внутрь не входили. На дне ущелья лежал плоский камень размерами с монолиты Стонхенджа, словно сброшенный туда сильным толчком во время землетрясения. Видно было, как он срезал утес, открыв вход в пещеру. Срез выглядел таким гладким и ровным, будто его отполировали древние египтяне.

Но мы смотрели не на него. Мы смотрели в пещеру.

Там было темно, однако рассеянный свет, отраженный от дна ущелья и дальней стены, все же проникал внутрь. Когда глаза привыкли к потемкам, я увидел, куда уставился Хэнк и почему он так орал.

В пещере были предметы – не природного происхождения. Я не могу сказать, что за предметы, потому что ничего подобного в жизни не видел, ни живьем, ни на снимках, и даже не слыхал про такое. Как вы опишете то, о чем не имеете ни малейшего представления и для чего не существует слов? Глаз не в состоянии даже верно схватить предмет, когда видит его впервые. Единственное, что я могу сказать; это были не камни, не растения и не животные. Это были искусственные предметы, сделанные людьми. Впрочем, не обязательно людьми, но что искусственные, это точно.

Мне ужасно захотелось подобраться к ним поближе и разглядеть получше. Я даже забыл про боль в животе. Хэнк тоже забыл. И выпалил свое обычное.

– Пошли! Аида за мной!

– Но как? – спросил я.

– Господи, да мы просто… – Он прервался и снова поглядел на вход. – Ну, мы обойдем… Нет. Хм… Билл, придется обломать парочку кристаллов и пройти прямо через них. Другого пути нет.

– Одной порезанной ладони тебе недостаточно?

– А я их камнем. Вообще-то это варварство – они такие симпатяги! Но придется.

– Не думаю, что тебе удастся сломать эти громадины. К тому же ставлю два против одного, что они прорежут тебе ботинки не хуже бритвы.

– Я все-таки рискну – Он поднял увесистый булыжник и провел эксперимент. Я оказался прав по всем статьям. Хэнк остановился и, тихо насвистывая, обдумал ситуацию. – Билл!

– Да?

– Видишь этот узенький карниз над входом?

– И что же?

– Слева он выступает за кристаллы. Я сложу под ним кучу камней, мы заберемся на карниз, пройдем по нему и спрыгнем прямо у входа в пещеру. Кристаллы дотуда не доходят.

– Но как мы из нее выберемся?

– Сложим в кучу те штуковины, что там виднеются, и снова залезем на карниз. А не получится – заберешься ко мне на плечи и спустишь ремень или еще чего-нибудь.

Может, я и возразил бы, если бы сохранил способность соображать. Но мы попробовали, и план сработал – до того момента, когда я повис, уцепившись за карниз, над входом в пещеру.

Острая боль пронзила мне бок, и я разжал ладони.

Очухался я от того, что Хэнк немилосердно тряс меня за плечи.

– Отстань! – рявкнул я.

– Ты вырубился, – сказал он. – Вот уж не думал, что ты такой неуклюжий. Я ничего не ответил. Просто поджал к животу колени и закрыл глаза. Хэнк снова принялся меня трясти.

– Ты не хочешь посмотреть, что там, в пещере?

Я отпихнул его.

– Не хочу смотреть даже на царицу Савскую! Ты что, не видишь – мне хреново!

Должно быть, я отключился. А когда очнулся, то увидел, что Хэнк сидит передо мной по-турецки и держит в руке мой фонарик.

– Здоров же ты спать, дружок, – ласково сказал он. – Стало получше?

– Не очень.

– Постарайся собраться с силами, Билл. Пойдем со мной. Ты должен это увидеть. Ты не поверишь своим глазам. Это величайшее открытие со времен… со времен… В общем, неважно. Колумб – просто младенец. Мы с тобой знамениты, Билл.

– Это ты знаменитый, – сказал я. – А я больной.

– Где у тебя болит?

– Везде. Живот твердый как камень – камень, у которого ноют зубы.

– Билл, – озабоченно нахмурился Хэнк, – у тебя аппендикс вырезан?

– Нет.

– Хм-м… Лучше б ты его вырезал.

– Очень своевременный совет.

– Успокойся.

– Легко сказать! – Я приподнялся на локте. Перед глазами сразу все поплыло.

– Хэнк, послушай меня. Тебе придется вернуться в лагерь. Пусть они пришлют за мной вездеход.

– Видишь ли, Билл, – мягко ответил он, – ты ведь сам знаешь: в лагере нет ничего похожего на вездеход.

Я попытался решить эту проблему, но она оказалась мне не по зубам. Мозги словно заволокло туманом.

– Ну хорошо, пусть хоть носилки пришлют, – капризно проговорил я и снова улегся.

Через какое-то время я почувствовал, что Хэнк копается в моей одежде. Я попытался его оттолкнуть – и вдруг живот мне обожгло ледяным холодом. Я размахнулся и изо всех сил выдал Хэнку левый хук, правда, не достигший цели.

– Не дрыгайся, – сказал Хэнк. – Я нашел немного льда. Лежи смирно, не то он свалится.

– Не хочу лед!

– Придется потерпеть. Если будешь держать его, пока мы отсюда не выберемся, ты еще доживешь до своей виселицы, дружок.

Я слишком ослаб, чтобы протестовать. Откинулся на спину, закрыл глаза… А когда открыл их, то с удивлением обнаружил, что мне полегчало. Я уже не помирал, я просто отвратительно себя чувствовал. Хэнк куда-то скрылся. Я позвал его, но он не откликнулся. Меня охватила паника.

И тут же я увидел, как он бежит вприпрыжку, размахивая фонарем.

– Я думал, что ты ушел, – сказал я.

– Нет. По правде говоря, я не в состоянии отсюда выбраться. Не могу залезть на карниз, а через кристаллы пробиться не получается. Я пробовал. – Он поднял ногу; башмак был исполосован и запачкан кровью.

– Ты поранился!

– Я выживу.

– Сомневаюсь. Никто не знает, где мы. И, по твоим словам, нам отсюда не выбраться. Похоже, мы умрем голодной смертью. Впрочем, мне это до лампочки.

– Кстати, я оставил тебе кое-что пожевать. Боюсь, не так уж много – ты слишком долго спал.

– Не говори мне про еду! – Я схватился за бок и чуть не блеванул.

– Прости. Но знаешь, я вовсе не говорил, что нам отсюда не выбраться.

– Как это не говорил?

– Я сказал, что я не в состоянии отсюда выбраться.

– Какая разница?

– Ладно, неважно. Но я думаю, мы все-таки найдем способ. Помнишь, ты упомянул про вездеход?

– Вездеход? Хэнк, ты в своем уме?

– Не горячись, Билл. В пещере есть какая-то штуковина типа вездехода. А может, типа эшафота.

– А поточнее нельзя?

– Ну, скажем, что-то вроде вагона. Можно попробовать прогнать его вперед, хотя бы через кристаллы. И пройти, как по мостику.

– Ну что ж, выкатывай его.

– Да нет, он не катится. Он… он ходит.

Я попробовал встать.

– Хочу посмотреть на него!

– Ты просто отойди в сторонку от прохода.

Кое-как с помощью Хэнка мне все же удалось подняться на ноги.

– Я с тобой.

– Хочешь, сменим лед?

– Можно, только попозже.

Хэнк повел меня в пещеру. Не знаю, как описать вам этот ходячий вагон – хотя, возможно, вы уже видели его на снимках. Представьте себе металлическую многоножку размером с динозавра – это и будет ходячий вагон. Туловище в виде желоба на тридцати восьми ногах, по девятнадцати с каждого бока.

– Более шизоидной конструкции я еще не встречал, – признался я. – Но ты же не сможешь просунуть ее в проход!

– Погоди и увидишь. Шизоидная, говоришь? Ты бы поглядел, какие там дальше в пещере штуковины!

– И какие же?

– Билл, знаешь, что это за пещера? По-моему, это ангар для звездолета.

– Чего? Не гони. У звездолетов не бывает ангаров.

– А у этого есть.

– Ты что, действительно видел там корабль?

– Не знаю. Ничего подобного я в жизни не видел, но если это не корабль, то я не представляю, что это.

Я очень хотел посмотреть, но Хэнк возразил:

– В другой раз, Билл. Нам нужно вернуться в лагерь, пока не поздно. Спорить я не стал; от ходьбы в боку снова начало колоть.

– О’кей. Так что же мы будем делать?

– А вот что!

Хэнк подвел меня к хвосту многоножки, где желоб провисал почти до земли, помог мне в него забраться, велел лечь и отправился к голове чудовища.

– Эту штуку, должно быть, соорудил какой-то горбатый карлик с четырьмя руками. Держись, Билл!

– Ты сам-то знаешь, чего делаешь?

– Я уже прогнал его вперед на шесть футов, пока ты дрыхнул, дальше просто духу не хватило. Абракадабра! Держись за воздух! – И он глубоко засунул палец в какую-то дырку.

Многоножка тихо и плавно тронулась с места, совершенно бесшумно. Когда мы выбрались на свет божий, Хэнк вынул палец из дырки. Я сел. Передняя часть многоножки, две трети туловища, были уже за кристаллами. Я перевел дух.

– Хэнк, ты молодчина. Давай дальше пешком. Если приложить к животу побольше льда, я дотяну.

– Одну секундочку. Я только попробую. Здесь есть и другие дырки, я их еще не обследовал.

– Оставь их в покое.

Вместо ответа он сунул палец в другое отверстие. Машина внезапно попятилась назад.

Хэнк с воплем выдернул палец, сунул его в первую дырку и держал там, пока мы не наверстали потерянное.

Прочие отверстия он пробовал куда более осторожно. И в конце концов обнаружил дырку, на которую многоножка отреагировала, приподняв немного переднюю часть туловища и повернув ее влево, совсем как гусеница.

– Порядок! – радостно заявил Хэнк. – Я могу ею управлять. Полный вперед! И мы отправились вниз по ущелью.

Утверждение Хэнка, что он может ею управлять, не совсем соответствовало действительности. Это больше было похоже на управление лошадью, чем машиной, – а еще больше напоминало езду в новых землемобилях с полуавтоматическим управлением. Ходячий вагон дошагал до прохода, проделанного в леднике кристаллами, и застопорил. Хэнк совал пальцы во все дырки, но без толку. Гусеница потыркалась головой туда-сюда, словно собака, берущая след, а затем стала взбираться на стену ущелья, минуя кристаллы. Она не теряла равновесия; очевидно, цеплялась лапами за скалу, словно фантастический горный плющ.

Доехав до глетчера, который мы пересекли по дороге к ущелью, Хэнк остановил машину и сменил мне лед. Многоножка, похоже, ничего не имела против льда как такового, ей просто не нравились дырки во льду. Во всяком случае, когда мы запустили ее вновь, она потопала по леднику – медленно и осторожно, но без колебаний.

Мы направились к лагерю. Хэнк сиял от восторга:

– Это лучшее в мире вездеходное транспортное средство для пробега по бездорожью! Хотел бы я знать, как оно устроено. Получить бы патент на такое изобретение – и я богач!

– Так в чем дело? Оно твое, ведь ты его нашел.

– Да, но оно мне не принадлежит.

– Хэнк, ты же не думаешь, что хозяин придет его искать, а? Хэнк бросил на меня загадочный взгляд.

– Нет, Билл, не думаю. Как по-твоему, сколько времени эта штуковина простояла там, в пещере?

– Даже гадать не хочу.

В лагере сиротливо темнела одна-единственная палатка. Из нее навстречу нам вынырнула какая-то фигура. Это оказался Сергей.

– Где вас носило, друзья? – спросил он. – И откуда, во имя царствия небесного, вы сперли эту штуку? И что это вообще такое?

Мы просветили его, насколько смогли, а он в свою очередь обрисовал нам ситуацию. Нас, как выяснилось, искали до последней минуты, а затем Поль был вынужден перевести отряд на стоянку номер один, чтобы успеть на свидание с «Джиттербагом». Сергея он оставил, чтобы тот дождался нас и привел на место.

– Вот вам записка от него, – сказал Сергей, протянув лист бумаги. «Дорогие друзья по переписке! – прочитали мы. – Простите, что пришлось вас бросить, шизиков несчастных, но расписание вам известно не хуже, чем мне. Я бы сам остался, чтобы пригнать вас домой, но ваш кореш Сергей настаивает, что это его привилегия. А когда я пытаюсь его урезонить, он скалит зубы, рычит и забивается в угол конуры.

Как только прочитаете мое послание, берите ноги в руки и дуйте к стоянке номер один. Не пешком, а бегом. Мы задержим „Джиттербаг“, но вы сами знаете, как наша дорогая старушка Хэтти относится к сбоям в расписании. Если вы опоздаете, ей это вряд ли придется по вкусу. Когда встретимся, я сверну вам уши в трубочку и завяжу в узел на затылке.

Счастливо!

П. дю М.

P. S. Мистеру Коку: о твоем аккордеоне я позаботился».

Мы дочитали записку, и Сергей сказал:

– Я бы с удовольствием еще послушал о ваших находках, раз в сто подробнее, но не сейчас. Сейчас мы рванем на стоянку номер один. Хэнк, как по твоему, Билл сможет дойти?

Я ответил за себя сам – категорическим «нет». Возбуждение понемногу спадало, и мне снова становилось хуже.

– Хм… Хэнк, ты полагаешь, что этот ходячий скелет нас туда отвезет?

– Я полагаю, что он отвезет нас куда угодно, – с вызовом ответил Хэнк.

– А с какой скоростью? «Джиттербаг» уже приземлился.

– Ты уверен?

– Я видел его след на небе чуть не полчаса тому назад.

– Тогда поехали!

Об этом путешествии у меня мало что осталось в памяти. Помню остановку, когда мне меняли лед. А потом меня разбудил крик Сергея:

– Вот он, «Джиттербаг»! Я вижу его!

– Привет, «Джиттербаг», – сказал Хэнк. – А вот и мы!

Я приподнялся и тоже посмотрел.

Мы спускались по склону милях в пяти от корабля, как вдруг из хвоста его вырвалось пламя и он взмыл в небеса.

Хэнк застонал. Я лег на спину и закрыл глаза.

Когда многоножка остановилась, я опять очнулся. Перед нами стоял Поль, руки в боки, и буравил нас взглядом.

– Наконец-то пташки прилетели в гнездышко! Но где вы откопали эту штуку?

– Поль! Биллу очень плохо! – серьезно сказал Хэнк.

Поль вскарабкался на многоножку и сразу прекратил расспросы. Через мгновение он уже оголил мне живот и ткнул большим пальцем между пупком и грудной клеткой.

– Тут больно?

Я слишком ослабел, чтобы врезать ему. Он дал мне какую-то пилюлю. Дальнейшие события развивались без моего участия, но впоследствии я узнал, что по настоянию Поля капитан Хэтти прождала пару часов, а затем заявила, что ей пора трогать. У нее по расписанию рейс к «Крытому фургону», и она не намерена заставлять ждать восемь тысяч пассажиров из-за двух оболтусов. Мы с Хэнком можем играть в краснокожих сколько влезет, но расписание – это вам не игрушки.

Поль был вынужден отослать отряд, а сам остался поджидать нас. Но в тот момент я ничего из его рассказа не слышал. Я смутно осознавал, что мы путешествуем в ходячем вагоне; дважды я просыпался, когда мне меняли лед, но весь этот эпизод помню как в тумане. Мы двигались на восток. Хэнк вел машину, а Поль определял маршрут – исключительно чутьем. Мы ползли и ползли, как во сне, и наконец вышли к лагерю разведчиков, обследовавших район в ста милях от нашего. Оттуда Поль по радио потребовал помощи. А затем прилетел «Джиттербаг» и подобрал нас. Помню, как мы приземлились в Леде, вернее помню, как кто-то сказал:

– Скорее сюда! У нас тут парнишка с перитонитом!