Феникс. Возродиться из пепла

Опасное пари

– И было то дитя – зачатое в кровосмешении – слабым телом, а дух его нес в себе погибель, – Данталион смотрит не на строки в свитке, а обводит пристальным взглядом темный уголок, где мы расселись вдоль стеллажей. – И тогда Господь карающей рукой уничтожил зарождающееся зло.

В полумраке библиотеки ада царит необъяснимое спокойствие. Нет ни чарующего пения ангельского хора, ни умиротворяющих солнечных лучей, но даже мрачные фрески на стенах не вселяют страха. Под потолком висит всего один светильник, в котором зажжено с десяток свечей, и их потрескивание навевает мысли об уюте – вопреки ожиданиям занятие в аду оказывается в разы безмятежнее, чем в небесной академии.

– То есть демоническая сущность Дамаила была сильнее ангельской? – уточняю я.

Данталион хмурится – его явно раздражают подобные высказывания.

– Тьмы не существует без света, – поясняет он, понимая, что иначе я не отстану. – Дух младенца был един. Но плоть оказалась слишком слаба, потому что он нес в себе два начала.

Я собираюсь задать закономерный вопрос, почему же Господь не дождался его естественной кончины, но недовольное выражение лица Данталиона намекает, что лучше этого не делать.

– Поверить не могу, что история Дамаила и ему подобных такая скучная, – возмущенно шепчет Лэм. – Айри тысячу раз говорила, что ребенок ангела и демона опасен тем, что может убить своих родителей, а на самом деле двукровный вряд ли бы выжил сам. К чему тогда запрет Близости?

Я пожимаю плечами и облокачиваюсь на ближайший стеллаж. Стена возле прохода, у которого я стою, испещрена полустертыми письменами. Сначала я разбираю лишь часть слов – что-то о могуществе ада и каре за грехи – и незаметно для себя принимаюсь за дальнейшую расшифровку. Старинный текст тянется в глубину одного из многочисленных коридоров библиотеки, но меня не пугает возможность заблудиться.

Крадучись, я пробираюсь вдоль тисненых строк, выхватывая взглядом знакомые сочетания: «не укради», «не возжелай», «не убий». Заповеди заканчиваются в тупике с фреской, на которой людские души корчатся в языках пламени. В голове почему-то мелькает злорадная мысль, что я желаю такой же участи своему убийце. Наверное, мне пока еще рано выбирать сторону рая, раз вместо прощения я думаю о мести. Жаль, только не помню, кому именно желать зла.

Сны про аварию по-прежнему яркие и болезненные, но я не вижу в них того, кто стал причиной моей смерти. И это странно! Я не могла не рассмотреть водителя подрезавшего нас фургона – он пронесся слишком близко. Я слышала гул двигателя и испуганный возглас Тимми; помнила, как выкрутила руль, чтобы избежать столкновения, как прочувствовала удар, от которого мы перевернулись, но дальше в сознании зияли пробелы.

Вопрос «почему» мучает меня с первого дня на небесах. Быть может, всему виной… воздействие Люцифера?

От догадки я замираю. Неужели мерзавец силен настолько, что скрыв произошедшее на стадионе, неведомым образом повлиял и на более поздние воспоминания?

– Прогуливаешь занятие, необращенная?

Вкрадчивый голос за спиной заставляет меня испуганно отскочить от фрески, хоть я и не делала ничего запрещенного. Излюбленная привычка Люцифера – подкрадываться бесшумно – вызывает желание наорать, но я лишь хмурюсь, стараясь сдержаться. Он считывает вспышку гнева и ехидно улыбается, с ленцой прислоняясь к стене:

– Надоели сказочки о Дамаиле?

Своим несносным характером Люцифер непременно доведет меня до нервного истощения. Когда-нибудь. Но не сегодня.

Я вскидываю подбородок и бросаю с вызовом:

– Хочешь сказать, Данталион лжет?

Пусть только попробует признать, что один из них несовершенен, и я использую это против него самого.

– Всего лишь вещает то, что положено знать вам, низшим, – Люцифер пренебрежительно поджимает губы.

– А ты, конечно же, венец творения, и знаешь больше, – я не хочу язвить, но его общество вынуждает. Я больше не пытаюсь сдерживать сарказм: – Ну и что, по-твоему, Данталион от нас утаил?

– Об этом лучше спроси у своей святоши-матери.

Едкий выпад достигает цели – я замираю словно от удара под дых. В груди сжимается от боли, и кажется, даже плечи опускаются под тяжестью крыльев. Я почти не помню маму, и неизвестно, увижу ли ее когда-нибудь, ведь высшие ангелы являются избранным. Даже у сына Сатаны в разы больше шансов на встречу с архангелом.

– Ты ее видел? – шепчу я, не узнавая звука собственного голоса.

– Что я слышу? Заносчивая выскочка сменила тон? – Люцифер подходит ближе и нависает надо мной, упиваясь властью. – Я всегда возьму верх, уясни это, наконец.

Красная радужка знакомо темнеет.

– Ты бьешь по больному, заведомо зная, что соперник слабее, – я отвожу глаза, проиграв дуэль взглядов. – Это не победа.

Он удерживает мое лицо за подбородок:

– Это здешний уклад. И тебе придется к нему привыкнуть.

– Ныряем! – сложив крылья, Зепар резко пикирует в просвет между облаками.

Лэм, Ферцана и Айри с радостными воплями устремляются за ним, а я с опаской зависаю в воздухе – открывшийся перед глазами разлом в скале выглядит как пасть гигантского чудовища.

– Не бойся, там вода, – успокаивает Фариэль, подлетая ко мне. – Она смягчит удар.

До сегодняшнего дня сеноты представлялись мне живописными пещерами с прозрачными источниками на дне – как на фотографиях Юкатана9 – здесь же так почему-то называли тоннель, утопающий в зелени.

– А нам обязательно нестись сломя голову? – я пристально изучаю камни под густой листвой – подозрительно ровные и идеально подогнанные друг к другу, словно строительные блоки.

– Вовсе нет, – смеется Фариэль. – Зепару просто не терпится поплавать.

Окутанный побегами ствол при ближайшем рассмотрении оказывается шпилем башни – мы парим над полуразрушенным замком! И пугающий разлом под нами – всего лишь часть обвалившейся крыши. Массивное строение практически целиком ушло под землю и слилось с природным ландшафтом.

– Это заброшенный храм, – поясняет Фариэль в ответ на мое изумление. – Когда-то здесь молились жители старого Эдема, но потом…

– Хватит болтать! – Лэм взмывает из зарослей и за ногу утягивает меня вниз.

Побеги цепляются за крылья и хлещут по лицу, лианы царапают кожу, а пальцы никак не могут ухватиться за что-нибудь прочное, чтобы замедлить падение.

– Время веселья! – хохочет Лэм, не отпуская мою щиколотку.

Мы с визгом обрушиваемся в воду, подняв волну брызг. Не успев захлебнуться, я выныриваю на поверхность, и, наконец, замечаю сходство с сенотом – на стенах с остатками фресок разрастается вьюн, с неровных краев дыры в пробитом своде свисают длинные корни деревьев, а падающие сверху лучи пронзают лазурную воду до мозаики затопленного пола.

– Скорее бы наступило завтра, – воодушевленная Лэм вылезает на поваленную колонну и усаживается верхом, спустив босые ноги в воду. – Я так долго ждала первое задание на земле!

– Давно пора, – к нам подплывает Айри.

И как ей удается управляться с промокшими крыльями? Мои тянут на дно как увесистый рюкзак. Близнецам они тоже не мешают – оба задорно смеются и плещутся поодаль, а Зепар поддразнивает их, брызгаясь с возвышения.

Со сведенными от напряжения лопатками я кое-как цепляюсь за кусок лепнины и выбираюсь на отколовшийся от стены камень. Господи, как же тяжело! Стряхнуть с перьев лишнюю влагу удается лишь со второго взмаха – теперь я могу расслабить позвоночник.

– Зануда Юстиана целый час читала нотации, как важно отринуть былое, а потом еще столько же проверяла помыслы, но так и не смогла придраться. Держитесь, смертные, грядет искушение! – Лэм мечтательно щурится.

– Неужели совсем не нервничаешь? – я опускаю глаза и замечаю в глубине странное возвышение, похожее на белый саркофаг.

– Это алтарь, – встревает Айри, проследив за моим взглядом. – Остался с давних времен, когда храм еще был частью старого Эдема.

– Но после грехопадения Адама и Евы Творец предался печали и решил отстроить новый – в небесном Граде, – подкравшись к Лэм со спины, Зепар принимается ее щекотать.

Не удержавшись на колонне, подруга плюхается в воду под всеобщий смех. Взлететь с намокшими крыльями не получается; побарахтавшись, она находит опору под ногами – тот самый алтарь – и выпрямляется. Вода не доходит ей и до пояса, и риска утонуть нет, но я все равно протягиваю руку:

– Давай помогу.

Едва наши пальцы соприкасаются, у меня темнеет в глазах. Словно в тумане я вижу храм, из которого вмиг исчезла вода. Возле алтаря возвышается фигура в белом. По распахнутым крыльям я понимаю, что это ангел, а вот лицо различить сложно – мешает яркое свечение.

– Во имя Господа нашего, – тонкие руки заносят меч.

Голос кажется знакомым, но я едва его различаю из-за детского плача.

– Да упокоится твоя душа с миром.

Взмах! И звон металла бьет по ушам. Я чувствую боль – она заполняет сознание и не дает дышать. И вижу кровь… много крови! Ей залит весь алтарь!

От ужаса холодеет в груди. С тихим вскриком я отдергиваю руку, да так резко, что Лэм едва не падает в обратно в воду.

– Издеваешься? – взвизгивает она под новый взрыв хохота.

– Прости, – вскочив, я испуганно отшатываюсь и кричу остальным: – Кажется, здесь кого-то убили. Немедленно выбирайтесь! Нельзя оставаться в воде!

– Тебе тоже было видение с кровью? – Ферцана подплывает ближе и успокаивающе гладит меня по лодыжке. – Поэтому храм и забросили – в нем слишком много боли. Когда-то здесь плакала демонесса над умершим младенцем. Молилась и проклинала. Горе ее было настолько велико, что вековые своды пошатнулись и ушли под землю.

Поежившись, я с опаской касаюсь водной глади. Ничего. Ни стонов, ни крови, лишь тихое журчание ручейков, струящихся из потрескавшихся стен. Как же объяснить то, что привиделось?

– Ты привыкнешь, – Лэм усаживается рядом. – На небесах и в аду много необычного, но теперь это наш мир.

Обреченно вздохнув, я смотрю на нее, и пока близнецы с Айри продолжают купание, задаю наболевший вопрос:

– Ты совсем не скучаешь по родителям? И не хочешь… их навестить?

Я бы отдала многое, чтобы увидеть отца, Тимми и Андреа. Хотя бы издалека, всего на несколько минут.

– Зачем? – искренне удивляется Лэм. – Я и так знаю, что они скорбят.

– Но ведь…

Она не дает мне закончить:

– Хватит думать о прошлом! Мирские дела остались на земле. Чем быстрее это примешь, тем быстрее адаптируешься.

– Как ты, не раздумывая, примкнуть к силам ада? – взвиваюсь я.

– Я не могу выбрать сторону света, – натянуто улыбается Лэм, и я впервые слышу горечь в ее голосе. – Перед смертью я продала душу, и обязана пойти по пути того, кому она принадлежит.

– Только потому, что так было всегда, ты считаешь себя вправе унижать других?

– Я демон, а демоны презирают слабость, – Люцифер подается вперед, и я вжимаюсь в стену. Он усмехается: – И указывают низшим их место, когда те зазнаются.

Я чувствую обжигающее дыхание на своей коже и пытаюсь унять дрожь. Лоб покрывается испариной. Даже на пути в ад, когда мы с Лэм летели сквозь пламя лимба, меня так не трясло.

– Так на земле ты всего лишь доказывал самому себе, что я – обычная смертная? Поэтому сделал меня своей игрушкой?

– Ты не возражала, – язвительно шепчет он, почти касаясь виска губами.

– Потому что не могла, а не потому что хотела! – я силюсь оттолкнуть, но как только ладонь ложится на его разгоряченное плечо, меня словно парализует.

В голове яркой каруселью мелькают воспоминания о случившемся в комментаторской будке. Боже, нет! Я не хочу проходить через это снова!

– Ты и сейчас не против, – Люцифер раскрывает крылья, чтобы нас не увидели из глубины коридора.

Я готова поспорить, но он легко целует меня в шею, и возмущенный возглас превращается в сдавленный выдох – Люцифер манипулирует реакцией тела еще профессиональнее, чем сознанием.

– Не смей, – жалобно бормочу я, и это – полная капитуляция.

Господи, помоги. Я в аду. И руки Люцифера на моих бедрах. Я наклоняю голову, чтобы отдалиться хоть на дюйм, но он прижимается еще сильнее. Нужно что-то сделать… как-то остановить это безумие!

– Нас увидят! – шепчу я.

– Тебя тоже заводит страх быть пойманными? – Люцифер раздвигает мои ноги, проталкивая между ними колено, а я даже не пытаюсь их стиснуть. – Не будем разочаровывать зрителей.

– Не надо… – умоляет разум.

А тело живет своей жизнью. Сгорая от стыда, я чувствую, как руки против воли скользят по его плечам и смыкаются в прочный замок за шеей. Обжигая дыханием, Люцифер приоткрывает мои губы и рывком приподнимает за бедра. Крылья царапает адская фреска, но я не перестаю отвечать на поцелуй. Все не так, как раньше, когда я была смертной. Ощущения обострились. Стали ярче. Насыщеннее. Горячей.

– Откуда такая страсть к монашеским нарядам? – быстрым движением Люцифер расстегивает крючки лифа под туникой и сжимает обнажившуюся грудь. – Из тебя не выйдет праведницы. Я вижу твои порочные помыслы.

Я стискиваю зубы, сдерживая новый стон:

– Ты парализуешь волю, потому что знаешь – иначе будешь отвергнут.

– Заключим пари? – хмыкает он, пропустив вмиг затвердевший сосок между пальцами. – Даже если я отведу дурманящие чары, ты все равно окажешься в моей постели.

От дразнящего прикосновения волоски на шее становятся дыбом, но я продолжаю упорствовать.

– А если нет – ты оставишь меня в покое. Навсегда, – даже умирая от желания, я не признаю поражения. – Готов поспорить?

Я не умею блефовать и не надеюсь на победу, но Люцифер неожиданно отстраняется. Потемневшие глаза возвращают привычный красный цвет, а мое сознание проясняется. С пылающими щеками я одергиваю смятую одежду.

– Одна земная неделя, и ты придешь сама, – насмешливо шепчет Люцифер, обводя мои припухшие губы пальцем. – Не называя цену.

Высокомерный гад все-таки напомнил о неудачной подработке в закусочной.

– И не надейся, – толкнув его в грудь, я убегаю прочь.

Хвала Создателю, нас никто не видел. Я бы никогда не смогла доказать, что все происходит не по моей воле. Теперь же остается переждать неделю, и нападки закончатся.