"Фантастика 2025-71". Компиляция. Книги 1-10

Глава 1

167, апрель, 3

Утро было близко. Но наглый мочевой пузырь не стал ждать рассвета и самым бессовестным образом вырвал Беромира из сна прямо посреди ночи.

А там было так хорошо…

Ему снился дом. Тот, старый дом в XXI веке. И жизнь, которой больше не было. Кофе, душ, хорошая одежда, доступная и вкусная еда на любой вкус и настроение, центральное отопление, наконец. А тут он чем дальше, тем сильнее зверел на этой «палеодиете». Ни картошки тебе, ни помидоров, ни прочих «разносолов». Да и в остальном проблема на проблеме.

Достало.

Просто достало.

Из-за чего такие сны стали сниться ему все чаще и чаще.

Нет, умом он все понимал. И даже приняв ситуацию, пытался как-то крутиться, устраивая свою жизнь здесь. Но подсознание чудило. Подкидывая сочные и изрядно приукрашенные воспоминания во снах. Отчего и без того нелегкая жизнь в этой эпохе казалось ему еще более мрачной…

Молодой ведун открыл глаза.

Поежился, вылезая из-под шкур.

Сходил до нужника и с немалым удовольствием нырнул обратно под теплые, нагретые им шкуры. Но сон больше не шел.

Мила, Злата и еще три прибывшие с ними женщины были им размещены в теплой полуземлянке. Мужчины же легли на улице под навесом, закрытым от ветра, укрывшись шкурами и разведя несколько долгих костров — нодьей. Такое себе удовольствие, но иных вариантов, в сущности, больше и не было. Не оставлять же дамочек на свежем воздухе ловить циститы и прочую гамму удовольствий?

Беромир смотрел в темноту под крышей навеса и думал. Ситуация закручивалась еще более непростая, чем он предполагал. У Гостяты было большое, богатое хозяйство. Но вся его живность ушла в качестве виры потерпевшим родам. И хорошо, что только она. Потому как эти ребята попытались забрать все, а ему — Беромиру — спихнуть Златку с ее мамой как есть, то есть, «с голым задом».

— Жадность. — развел тогда руками Борята, объясняя ситуацию.

— Жадность — это разновидность глупости.

— Да я не спорю, но что с ними поделать?

Парень лишь горько усмехнулся, понимающе. Он отлично знал о странном эффекте: чем беднее люди живут, тем острее и болезненнее реагируют на возможность что-то урвать сверх обычного. Даже совсем чуть-чуть[102]. В свое время довелось неоднократно понаблюдать.

Видимо, тут имела место та же ситуация.

Борята, кстати, пообещал лично поотрывать головы всем этим страждущим. Доведя до них мысль, что они сейчас в шаге от того, чтобы потерять ведуна, умеющего делать не только железо, но и много всего иного. Обидится и уйдет. Они и так с его семьей обошлись очень плохо и несправедливо.

Дошло.

Но с оговорками.

Они смогли продавить ту тему, что Беромиру все равно не заготовить сена на всю эту прорву живности. Ведь Гостята был витриной своего рода и за плату малую подтягивал поработать на себя тех, кто был победнее и своей живности либо не имел, либо ее было мало. Из-за чего они могли летом немало подсобить. Вот они и стали продавливать тезис о том, что нет смысла ведуну эту живность передать, ибо она у него погибнет и пропадет.

Довод?

Вполне.

Беромир выслушал его. Кивнул. И резюмировал:

— Хорошо. Разумно. Будут должны.

— И ты сможешь с них взыскать?

— Никогда и ничего не проси, в особенности у тех, кто сильнее тебя. — пожав плечами, произнес ведун он одну из ключевых фраз романа «Мастер и Маргарита». — Сами все предложат, и сами дадут. Им ведь потребуется железо? Чем не повод закрыть долг передо мной?

— Я им передам. — широко улыбнувшись, ответил глава «клуба» Перуна.

Да, такой подход выглядел несколько провокационным, но и прощать этот поступок было нельзя. Раз спустишь — и все, спекся. Создашь прецедент, показав, что тебя можно кидать.

Какой у Беромира получался расклад?

Восемнадцать учеников — это хорошо. Один факт их присутствия при торговле не позволит ни ромеям, ни роксоланам шалить в моменте. Они ведь их не ожидают увидеть.

Потом — да. Но потом будет потом.

Это позволяло выиграть время до поздней осени или даже до зимы. Дальше, правда, почти наверняка начнется очень нездоровое движение со стороны роксоланов. Но главное — на ближайшем торге с ромеем его, Беромира, не повяжут. Уже хлеб.

Что еще?

Ячмень. Его привезли и продолжат привозить. Много. Ну, по местным меркам. Прожить, правда, всей этой толпе, что образовалась вокруг Беромира, не получится на нем и года. Но до осени должно хватить. А там уже крутиться придется как-то иначе.

Ткани. Около ста метров узких полос, тканых про запас. Да и готовых тряпок немало. Как женских, так и мужских. Внезапно оказалось, что у Гостяты только рубашек имелось с десяток. Пряжи тоже прилично. Прежде всего из овечьей и козьей шерсти.

Немного железных изделий и прочего металла. Но самым удивительным оказался кошелек с серебром.

— Это твоему мужу было зачем? — поинтересовался тогда Беромир у Милы.

— Опасался, что бежать придется. Готовился.

— Опасался? Кого? Родичей?

— Сарака. — грустно улыбнулась женщина. — Тот хоть и был женат на его сестре, но Гостяту ни во что не ставил. И был постоянно недоволен собираемой данью. Даже пару раз угрожал, что доведет начатое до конца и продаст мужа в рабство. А вместе с тем и всех нас.

— Врал же. Ему Гостята был очень выгоден.

— Муж не был так уверен. Поэтому и готовился.

— И куда он собирался податься?

— В ромейский Виминациум[103]. По весне, по большой воде уходить, чтобы пороги проскочить на лодках. Там у меня родичи дальние.

— А примут?

— Кто знает? — пожала она плечами. — Но больше нам податься было некуда так, чтобы уйти от гнева Сарака и выжить.

— А Арак как реагировал? Неужели от него эта подготовка укрылась?

— К нам мои родичи с реки Припяти приходили каждый год. Мы им «подарки» давали. Они и торговали там, у себя. Силы языгов, что там все держат, уже не те. За данью не каждый год ходят. Вот там гёты награбленное у ромеев и меняли на еду и прочее.

— Интересно… а этот родич сейчас где? Он еще явиться?

— Летом, быть может, придет. Но я ничего не обещаю. Если узнает, что Гостята убит в кругу, вряд ли рискнет сюда соваться. К кому и зачем?

— Ага. И много вы через него торговали?

— Людята приходил с двумя помощниками на большой лодке. Ее мы и загружали полностью. Зерно, шерсть, иногда шкуры. Взамен они привозили нам что-то небольшое, но ценное. Ткань крашенную, монеты или еще что. Но совсем по чуть-чуть, чтобы было не видно и наши поступки выглядели как помощь голодающим родичам…

Беромир покивал, прикидывая объем торговли. По сути — контрабанды в обход роксоланов и языгов. Медных поделок у Гостяты, полученных таким путем, хватало. Фибулы, пряжки, колечки всякие, подвески и прочее. На «выпуклый взгляд» не меньше килограмма. Примерно столько же всяких бронзовых «штучек». Да и серебра грамм двести, может двести пятьдесят, не считая монет.

Для местных ценность сама по себе и немалая. Ибо статусные предметы.

Для Беромира окно возможностей, открывающий прямо целый кластер технологий разного толка…

И, наконец, вишенкой на торте оказались женщины.

Целых пять женщин.

Одна из них планировала стать его супругой, а другая — тещей. Нет, так-то Златка внешне выглядела очень достойно. Прям нанеси макияж, уложи волосы, одень нормально — и вперед, блистать в столицах. То есть, по внешним данным она его устраивала очень даже. Настолько, что не сильно хотелось думать про содержимое ее черепной коробки.

Беда была в том, что его ученики — точно такие же молодые ребята. И у них также гормоны «капали из ушей». Из-за чего женщины могли стать серьезным раздражающим фактором, провоцирующим конфликты. Ведь мальчики всех возрастов любят «распушать хвост» перед женским полом. Достаточно какой-нибудь относительно привлекательной даме заглянуть в мужской коллектив, как он превращается в сборище павлинов.

Смешно и грустно.

Но местные рассудили иначе. Они к жене и теще в нагрузку «накинули» еще трех вдов. Чтобы готовили, стирали, убирали. Таких — лет по двадцать пять. Вполне еще в полном соку. Даже несмотря на отсутствие всякого ухода за кожей и волосами, а также тяжелый физический труд в непростых условиях.

Беромир был почти уверен — шоу будет еще то. Ибо эти три особы выглядели как своего рода «зона свободной охоты». Да, формально ученики его еще не прошли инициацию, то есть, взрослыми не являлись, и женщина им не положена. Но вряд ли это станет каким-то значимым препятствием, а ему потом это все разгребать…

С такими мыслями Беромир и застал рассвет.

Вон — солнышко из-за леса уже высунуло свой первый лучик. Так что, тяжело вздохнув, он встал. Оправил на себе одежду. Протер глаза. Огладил волосы. И что было мочи заорал:

— Рота, подъем!

От этого рева все резко дернулись, вскочили и стали озираться. А самому Беромиру даже показалось, что в реке зашевелились трупы трех бедолаг, пытавшихся его ограбить. Но это наваждение быстро улетучилось, так как было из другой книги…

— Странно ты дела делаешь, — произнес Борята, кивнув на учеников, что расходились с утреннего построения и развода. — Кто ж тебя так учил?

— Плохо разве?

— Непонятно. Непривычно.

— Ты знаешь, как лучше?

— Да ты чего? Злишься? — удивился Борята. — Не закипай. Говорю же — непонятно, никогда такое не видел.

— Признавайся. Кого вы мне привезли? И зачем?

— А что такое?

— По ним же видно — дерзкие все. Даже те, кто пытается прикидывать.

— Что есть, то есть. Дерзкие.

— И все? Больше ничего не скажешь?

— Они рвались к нам. Чтобы пройти посвящение Перуну. Мыслили устроить им пробуждение этим летом. А тут ты с просьбой своей. Вот мы и уступили их тебе.

— Ты не договариваешь.

— А чего тут не договаривать? Как есть сказываю. Али не любы они тебе?

— Дикие. Как молодые жеребцы. С ними бед не оберешься, пока объездишь. Крепких бед. До крови может дойти. До смерти.

— Не беда, — отмахнулся Борята. — Они знают, на что идут. Пробуждение перед лицом Перуна иной раз смертью и заканчивается. А ты — и под ним, и под Велесом ходишь. Опасности больше, равно как и уважения.

— А эти три придурка, чего дергались?

— Так из Быстрых медведей они. Дети старейшин. Не привыкли, чтобы с ними обходились подобным образом.

— Ясно… — скривился Беромир. — Избалованные.

— Ты вот это все долго будешь делать? — сделал неопределенный жест Борята. — Али по первой? Мне прям любопытно, сколько они продержатся. Вижу же — недовольны. Не за этим сюда шли.

— Сюда они шли за знаниями. А как я им буду их доносить — мое дело.

— Помяни мое слово — дурно это все закончится.

— Знаешь, в чем сила Перуна? — подавшись вперед, спросил Беромир. — В дисциплине.

— В чем⁈ Что это такое?

— Обязательное для всех подчинение установленному порядку.

После чего подошел к венику. Достал из него хворостинку и без всяких усилий сломал его. А потом протянув Боряте веник целиком и предложил:

— Сломай его. Разом.

— В единстве сила. Я это понимаю.

— А ее не достигнуть без дисциплины. Вот она. Видишь веревочку, что стягивает прутья? Без нее ничего не выйдет…

Больше они в этот день не беседовали.

Борята принял позицию ведуна и решил просто понаблюдать. А Беромир занялся организацией учебного процесса с базовой вещи — добычи пропитания. Требовалось изготовить дополнительно плетеных ловушек и поставить их в разных местах. В том числе посреди реки. Для чего требовался плот с шестом. Заодно и лыка набрать было нужно, чтобы из него накрутить крепких нитей и сделать сеть. В идеале бредень.

Двадцать четыре человека — это очень прилично. Таких на подножном рогозе не прокормишь. А Беромир не забывал про пирамиду Маслоу, отчетливо понимая, что голодное брюхо к учебе глухо. Заодно было бы необходимо обкатать эти звенья. Посмотреть, как ребята справятся со своими задачами.

Тем же днем они вышли на новую рыбалку. По темноте. На плоту. Медленно двигались вдоль берега с факелами и пытались бить гарпунами стоящую рыбу. Крупную. Она, быть может, суховата и грубовата, и тиной воняет, но она большая. В ней много еды. И кожу приличную можно снять. И пузырь плавательный большой. И кости внушительных размеров.

Метод этот, в общем-то, и в XXI веке работал. Хоть и не везде. А в эти благословенные времена, когда рыбы было в реках существенно больше, вообще должен давать отличный результат. Вот Беромир и хотел проверить…

Глава 2

167, апрель, 26

Дни текли своим чередом.

Разводы с построениями и распределение нарядов позволяли крепко загружать молодежь, поступившую под руку Беромира. Свободного времени у них не было вовсе, от греха подальше. А как иначе? Только так и можно было поступать, чтобы по юности да глупости всякое не учудили. Поэтому после отбоя они просто вырубались.

До покраски травы ведун, конечно, опускаться не стал. Незачем. Для себя ведь старался, а не для отчета по службе. Посему вдумчиво их загружал, занимая полезными делами. По возможности укрепляющими их и развивающими.

Давалось это все Беромиру непросто.

Ой как непросто.

Потому как он практически никогда этим не занимался в своей прошлой жизни. Да, понимал, что примерно нужно делать. Теоретически. Ибо много раз такое мелькало перед глазами. Но живой опыт невозможно ничем заменить. Поэтому ему приходилось немало «морщить лоб», «разруливая» постоянно возникающие инциденты да проблемы. Тем более, что на выходе ему требовались люди, которые и сами что-то смогут, а не «оловянная» пехота…

— У нас гости, — сообщил Завид, подошедший к нему в один из погожих деньков почти сразу после завтрака.

— Кого там нелегкая принесла? — удивился Беромир. Он был уверен: для своих рано. Посевная ведь. Вот как с ней сладят — заглянут. Значит, кто-то еще. Только кто?

— Семь лодок. Но невеликих. В каждой по двое-трое, но кто — не разобрать, далеко еще.

— Собери всех. Срочно. — приказал ведун, сам же поспешил облачаться, с тем чтобы предстать перед гостями в парадно-выходном облике. Над которым уже успели плотно потрудиться Мила и Злата при помощи остальных женщин.

Ткань саржевого плетения им глянулась. Покрой с массой незнакомых решений, включая ластовицы или карманы, впечатлили. Так что взялись они за шитье не только вооружившись новыми знаниями, но и весьма внушительным опытом. Чай сызмальства подобными делами занимались. Вон — та же Мила шов вела «на глазок», что по линейке. И сноровисто как! Посему за неполный месяц они сумели полностью перешить переодеть Беромира в новую одежду. И даже какой-никакой запас сделать. На смену.

Ведун, правда, им пользовался усечено.

Жарковато. Конец апреля выдался на удивление теплым. Да и непосредственное участие в работах вынуждало беречь эту хорошую одежду. Во всяком случае пока не появится полноценный сменный комплект или даже комплекты.

Сейчас же он решил переодеться и выйти к гостям честь по чести.

Начинался комплект с исподнего. Свободного кроя рубахи и коротких штанов из довольно тонкой некрашеной льняной ткани. Одно это сильно повышало гигиеничность и удобство ношения одежды в целом[104].

Дальше шли порты, пошитые, как галифе. С такими большими «ушками» под прорезные карманы и узкими штанинами ниже колена. А вместе с ними и подтяжки в виде полосок кожи с креплением на пуговицах[105].

Поверх надевалась шерстяная рубаха из запасов Гостяты. Только ее перешили под требования Беромира. Тут и по размеру подогнали, чтобы сидела хорошо. И крой приталенный сделали. И разрезали спереди, нашив «разговоры» с петельками да деревянными пуговицами. И воротник мягкий приладили с пришивным подворотничком. И манжеты с пуговицами на рукавах сделали. Ну и карманы накладные прилепили. Да еще изнутри подкладку из некрашеного льна вставили. Получив на выходе совершенно новое изделие, нетипичное ни для местного бытования, ни для эпохи вообще. Но вполне удобное и функциональное.

Далее шел худ, то есть, капюшон с пелериной. Очень практичный универсальный головной убор. Отлично подходящий для условий лесистой или даже степной местности, ибо шею от продувания он недурно закрывал. Его Беромиру тоже перешили. Чище и аккуратнее прежнего.

Стеганную курту изготовили заново. Повторив ее в принципе, но на ином уровне мастерства. Ну и чуть подлиннее — с подолом до колена. Заодно применив все те наработки, что использовали для нового кроя рубахи.

На плечи же Беромир накинул плащ из медвежьей шкуры. Тяжелый, жаркий и неудобный, но очень статусный. Ибо по местным обычаям что-то подобное мог носить только тот, кто сам этого зверя взял на охоте.

Получилось хорошо.

Разве что с ногами — «шляпа», если так можно было выразиться.

Деревянные ботинки выглядели достаточно неловко и неорганично в этом комплекте. Да еще с обмотками по колено. Но руки до нормальных сапог у него не дошло.

Хотел взяться.

Давно хотел. Благо, что ему принесли довольно толстую шкуру на подошвы. Но попросту не нашел времени. Тем более что по большому счету, он себе только теоретически представлял, как их делать. Нормальные во всяком случае. А потому откладывал и откладывал.

Так что пока так.

Нет, в качестве рабочей обуви эти «деревяшки» показали себя весьма неплохо. Но для статусной не годились совершенно. Впрочем, выбора все равно не было. В поршнях же из тонкой кожи, по сути, завязанной вокруг ступни на шнурок, ходить было не только неудобно, но и вредно для здоровья. Они скользили по влажной земле и траве, а также слишком быстро промокали…

Облачился.

Взял в руки свое копье.

И вышел ближе к реке, чтобы встать на видное место, поджидая непрошеных гостей.

Надо ли говорить, что для местных он выглядел чужаком. Никто в округе так не одевался. Ни из славян, ни из балтов, ни из сарматов, ни из гётов, ни из ромеев, ни из иных известных местным обитателям людей. Да, отдельные элементы просматривались и узнавались. Но не более того.

Впрочем, Беромира это не смущало. Он целенаправленно эпатировал, вкладываясь в свой бренд. Заодно рассчитывая запустить волну моды на новую одежду…

На самом деле, несмотря на показное спокойствие, ведун немало переживал. Кто это такие заявились? Откуда? Зачем? Тем более что после набега прошлым годом поселения выше по течению были разорены. Там некуда идти. А на переселенцев эти «гребцы» не походили. Слишком мелкие лодки, на них скарб не перевезешь. Да и не время. Сеять надо, а они чем занимаются?

Поэтому ему хотелось в довесок надеть разгрузку с дротиками.

ОЧЕНЬ.

Прямо зудело все.

Но Беромир сдержался. Не похоже это было на нападение. Слишком мало людей. Трудно им было бы справиться с такой толпой, что здесь у ведуна собралась. Да и убивать просто так здесь как-то не принято. Ограбить же потребно. А этих лодок не хватит, чтобы вывезти хабар. Вот и решил он не дергаться попусту.

Минуты три-четыре спустя за его спиной собрались все ребята. Благо, что уйти далеко по делам никто не успел после приема пищи.

— Кто-нибудь гостей узнает? — тихо спросил Беромир, когда те подошли ближе.

— Я того знаю, — отозвался Родята. — Вот — в первой лодке посередине. Он к отцу приезжал по прошлому году. Зарятой звать.

— И кто он?

— Стоит во главе людей Перуна из Черных лосей. Дальний родич наш…

Спустя несколько минут на берег вышли главы «клубов» Перуна семи кланов. Тех, что лежали дальше, нежели те шесть, с которыми Беромир уже вел дела. А также их спутники.

— Ой вы, гости-господа, долго ль ездили? Куда? Ладно ль за морем, иль худо и какое в свете чудо? — без малейшего стеснения выдал Бэрримор четверостишие из Пушкина на русском языке, когда эти люди подошли ближе.

Разумеется, они не поняли ни слова. Глазками захлопали и переглядываться стали. Поэтому он вздохнул и продолжил уже на местном:

— Доброго здравия. Кто вы и что привело вас ко мне?

Представились.

Чинно так и обстоятельно раскланявшись. После чего перешли к делу:

— Мы слышали, что ты торг держишь.

— А кто вам об этом сказал?

— Да вся вокруг только о том и говорит, — улыбнулся самый молодой из гостей.

— Хм. И я полагаю, вы прибыли для того, чтобы тоже поучаствовать в торге?

— А как иначе? Путь не близкий. — улыбнулся тот молодой, но его почти сразу оттеснили, давая понять, чтобы не лез вперед.

— Мы слышали, — спешно добавил гость с ярко-рыжей шевелюрой, а Беромир впервые такого среди местных видел, — что ты сговорился лишь с шестью большими родами. И нас уверяли, будто с нами ты не станешь торговать.

— Уверяли? Кто?

— Старейшины Быстрых медведей.

— Интересно. Видимо, они не могут простить того, что я выгнал трех их детишек, данных мне в ученики. Вот и злобствуют. Проходите, — жестом показал он в сторону навеса. — Посидим, поговорим. В ногах правды нет. В жопе ее тоже не наблюдается, но сидеть всяко приятнее, чем стоять. Прошу.

После чего он распустил учеников, отправив их по уже выданным нарядам. Сам же сел у костра с гостями, чтобы поговорить и заодно покушать. А в таких делах нужно именно кушать — спокойно, с толком, с расстановкой, под разговор. Но никак не есть, закидываясь едой наспех, по-быстрому, и уж тем более не жрать, словно голодный поросенок у корыта…

К интересующей теме подошли не сразу. Больше о жизни болтали, заходя издалека. Даже семьи коснулись.

— Ни слуху ни духу, — развел руками Беромир. — Угнали их в рабство набежники. Тех поколотили роксоланы, но забрав полон, сами повели их на продажу.

— И что делать думаешь? — спросил самый старый из гостей.

— Мстить, — произнес Беромир максимально ровно.

— А сдюжишь? — задорно улыбнулся самый молодой. — Все же роксоланы серьезные люди.

— Я себя уважать не буду, если не попробую. За родную кровь надо мстить.

— Похвально, — кивнул старик. По местным меркам, старик. Так-то он был моложе Беромира в той, прошлой жизни.

— У меня родичи в Феодосии есть. Летом они приходят на лодке. Погостить. — произнес один гостей.

— Торгуете тихонько? — с улыбкой поинтересовался ведун, лукаво подмигнув.

— А кто не торгует? — вернув улыбку ответил визави.

— Да я не осуждаю. Все, что идет нашим людям на пользу, все славно. Чем вы, кстати, с родичами торгуете?

— Мы им мед собираем. А они соль и всякие поделки из меди нам шлют. По-родственному. Сильно выгоднее жадных ромеев. Да и в обход роксоланов.

— Славно-славно. А много им надо? Может, я смогу присоединиться к торговле с ними?

— К сожалению, самим не хватает. Роксоланы и языги очень трепетно относятся к таким лодкам. На большой не пустят без мытного сбора. А на малой лодке много не увезти.

— А много берут мыта, если платить?

— От разного зависит, от подарков, от отношений. У Красных ястребов один из старейшин удачно выдал дочь замуж. И теперь навещает родича на порогах, обходясь десятой долей. Хотя торг ведет скромный, дабы не привлечь внимание. А с иных порой могут взять и все. Обвинив в чем-то.

— Мда. Века пролетают совершенно незаметно. Ничего не меняется… — покачал головой Беромир. — Впрочем, неважно. К чему ты стал рассказывать о родичах своих?

— Я через них могу разузнать о судьбе твоей семьи. Да и вообще того полона. Кто, куда, как.

— Думаешь, они еще в Феодосии?

— Судя по тому, что ты сказал, их гнали в Танаис. Оттуда везут либо в Феодосию морем, либо в Трапезунд.

— Феодосия или Трапезунд. Таврида и Армения. Мда. А потом оттуда дальше в земли ромеев?

— Совсем необязательно. Большая часть рабов там и остается — на местах они очень нужны. И не только рабы. Родичи мои туда на заработки уехали, да так и остались[106].

Беромир выдержал небольшую паузу, словно обдумывая все сказанное ему. Пытаясь углядеть какие-то последствия. Потом кивнул и резюмировал:

— Будет славно, если удастся прояснить судьбу того полона. И выяснить, как их можно освободить.

— Но сразу скажу — ничего не обещаю. Это дело такое… — развел руками собеседник.

— Я все понимаю. Давайте вернемся к торгу. Вы знаете мои условия?

— Мы разное слышали. Лучше сам скажи, что предлагаешь.

— Арак в присутствие Вернидуба освободил меня от всяких платежей на три лета. Как пострадавшего от набега. Одно уже прошло. Есть еще два. Чем я воспользоваться и хочу, и вас приглашаю.

— А он будет выполнять свои обещания?

— Прошлым летом выполнил. Как поступит этим — не знаю. Но мы попробуем подготовиться. Если выставить к этому торгу полтора-два десятка человек с копьями и щитами — Арак не рискнет открыто шалить. Скорее всего, промолчит и отправит кого-нибудь набег, а это либо осенью поздней придет, либо по весне или даже ранним летом. Так или иначе, мыслю, этим летом торг вполне состоится с ромеями. Кроме того, быть может, удастся договориться с Араком за долю лично ему. Все-таки Златка, моя будущая жена, племянница жены Сарака. Родственница. Но надежды на это мало. Впрочем, даже если не сладится — все равно разок расторгуемся.

— Добро. — кивнул самый старый представитель.

— Чтобы вам не подставляться под удар роксоланов я предлагаю оставлять товар мне. Шкуры там и прочий промысел. То, что выручим с продажи, поделим пополам. Либо сразу берите долю моим железом, но поменьше — не пять частей из десяти, а четыре. В конце концов, это мне тут с копьями бегать и от всяких тварей отбиваться.

— А не много ты себе оставляешь?

— Можете сами с ромеями торг промыслом вести. — пожал плечами Беромир. — Полагаю, вы прекрасно знаете, чем это закончится.

Они все скривились.

Знали.

И судя по выражению лица, относились к этим обитателем степей ничуть не лучше, чем иные. Видимо, потому и приехали к нему.

— Может, сразу дашь нам половину?

— Вы хотите, чтобы я вам предложил условия лучше, тем иным шести кланам? Почему?

— Кланам?

— Я так, на кельтский лад, зову большие рода. Чтобы путаницы не было. Семьи собираются в рода, а те в кланы.

Собеседники покивали, принимая ответ. Беромир же продолжил:

— А что вы не отвечаете? Я ведь не против уступок. Просто объясните, почему я вам должен предложить более выгодные условия, чем иным кланам.

— Зачем тебе столько?

— Вы видели этих ребяток. — кивнул он в сторону учеников. — Их надо кормить. Их надо одевать. Их надо учить и вооружать.

— Их же кормят собственные рода и… кхм… кланы. — произнес молодой представитель.

— Так, да не так. Они их обеспечивают только чтоб не сдохли. По самой малости. А им тяжело трудиться надо. Укрепляться. Есть им нужно намного больше, чем простым пахарям. Молотом махать не языком чесать — здесь и сила нужна, и выносливость. Без доброго кормления ничего из них не выйдет…

Понимание пришло не сразу.

Поначалу ходили по кругу, переливая из пустого в порожнее. «Лед тронулся» только когда им дали посмотреть изделия Беромира, пощупав их руками. И сакс, и копье, и прочее. Тигельный металл вызывал у них не то, что восхищение, но очень близкие эмоции.

Цокали языками.

Постукивали ногтем, прислушиваясь.

Опробовали на всяком.

Испытывали на изгиб да удар.

И если поначалу они были весьма упрямые и тугие, то теперь, после демонстрации поделок, поплыли как масло в печи. За ТАКИЕ ножи да топоры они, пожалуй, и на треть согласились бы. Ибо стоили они существенно выше объявленного Беромиром…

Где-то до обеда так и проболтали. После чего гости расположились отдыхать, а сам Беромир вернулся к текущим делам.

— Ты приметил уже? — спросила Мила, отведя его в сторонку.

— Что?

— Ученики твои шепчутся. И зыркают на тебя недовольно.

— А о чем они шепчутся, слышала?

— Что, де, ты служишь лишь Велесу. Оттого и измываешься над ними, идущими по пути Перуна.

— Как интересно, — покачал головой Беромир. — А кто у них заводила?

— Я не знаю. Лишь шепотки слышала. Едва разобрав, о чем они говорили.

— С чего они вообще бурчат?

— Тут никакого секрета нет. — грустно улыбнулась Мила. — Тебе не простили то, как ты Дрочилу[107] унизил. Он сын самого влиятельного старейшины Быстрых медведей. А ты — из худородной семьи. И негоже тебе с ним так обходиться.

— А если бы я вызвал его в круг и убил?

— Слова бы никто не сказал. Но ты ведь его просто унизил. Сначала избил, а потом выгнал. Это страшный позор. Ведь в глазах родичей он провалил пробуждение.

— Инициацию… — тихо произнес Беромир.

— Что? — не поняла Мила.

— Неважно. Так что, быстрые медведи теперь со мной торговать не станут?

— Отчего же? Им сие полезно до крайности. Но будь уверен — камень за пазухой придержат. Теперь тебе с ними нужно вести себя осторожно. Да и среди этих, — махнула она головой неопределенно, — хватает сыновей из уважаемых родов. В их понимании ты поступил не по справедливости и не по обычаю. Теперь же их заставляешь вон — сок с берез да кленов собирать, а не делом добрым заниматься. И так во всем. Они, де, шли учиться как железо получать да ковать, а ты их за нос водишь.

Беромир смачно выругался на великом и могучем.

— Это что за язык? — поинтересовалась будущая теща.

— Неважно. — покачал головой он, а потом добавил с раздражением. — Я, вообще-то, не просил назначать меня ведуном и собирался, подготовившись немного, уходить. А меня во все это говно втягивать стали. Навязались мне на голову…

— Ты человек Велеса, — улыбнулась как-то по-доброму Мила. — Не понимаю, что и как разглядел Вернидуб, но я в тебе не сомневаюсь ни на удар сердце. Люди Перуна они другие.

— И почему ты так решила?

— Человек Перуна готов открыто бросить вызов, если считает дело справедливым. Как тот неудачливый ученик. А ты весь в земных заботах и продуманный.

— А чем я тут, по-твоему, занимаюсь? — нахмурился Беромир.

— Как чем? Жизнь свою устраиваешь.

— Нет. Готовлюсь бросить открытый вызов роксоланам…

В этот момент кусты невдалеке зашевелились. И Беромир не долго думая кинул туда копье, что держал в руке. На звук. Но мимо. Когда они туда зашли с Милой, никого уже не было. И следов не наблюдалось.

— Зверь может? — поинтересовалась женщина.

— Двуногий, — усмехнулся ведун, указав на небольшую веточку, со свежим изломом, расположенным слишком высоко для обычного зверя. — Если же тут находился кто-то крупный, то без всякого сомнения наследил бы знатно. Те же клочки шерсти оставил бы. Но нет…

Беромир подозвал Мухтара, но тщетно.

Пес попросту не умел брать след и, обнюхав место, сел на попу с равнодушным видом. Никакой тревожности. Волчицы же держали дистанцию. Да и команд не понимали, так что их тоже припахать не получилось.

— Свой кто-то, — резюмировал ведун. — Видишь, пес спокоен. Шепчутся, говоришь?

— Видимо, уже не только шепчутся…

Глава 3

167, май, 2

Беромир пел.

Много.

В чем-то даже неплохо.

Там, в прошлой жизни, он это делать любил, но не умел. Поэтому максимум по пьяни в караоке мог «поорать» что-нибудь про любовь, у которой села батарейка или бег по выжженной земле в гермошлеме. Но желательно так, чтобы не солировать. Ибо в таких случаях сам ужасался со своих вокальных данных.

Здесь же у парня нашелся и голос, и слух.

Прямо на удивление.

Вот он и решил скрестить эти новые обретения со своим старым опытом пения. Но, к сожалению, отнюдь не для развлечений.

Дело в том, что ситуация в коллективе складывалась дурная. Слова Милы он проверил, и они подтвердились. Из-за чего тех, кто больше всех возмущался, Беромир стал сильнее загружать работой. Дабы им стало не до того. И не рутиной, при которой можно поболтать, а такой, где это не сподручно.

Вместе с тем изменилась и парадигма обучения.

Изначально как он хотел поступать? Так, чтобы после его смерти ученики продолжили дело. Для чего собирался все честно рассказывать и показывать. Как есть. Ибо требовалось принципиально перекроить ребятам мышление, иначе избежать карго-культа казалось невозможным.

Сейчас же ему пришлось начинать создавать ритуалы натурально магического толка. Да, рассказывая то, что он делает. Но сопровождая это порой удивительной феерией. Например, возьмем сахар.

Ученики собрали березовый и кленовый сок.

Снеси его под навес, сливая в корчаги.

Тут никакой мистики. Просто все и банально. А дальше им требовалось показать и объяснить, как получить продукт, который в эти времена шел натурально на вес золота. В такой обстановке?

Ну уж нет!

Пока он не понимал главного — на кого эти ребята работают.

Ведун вообще решил, после того разговора с Милой, что местные элиты слишком сильно связаны с сарматами. Да, на публику они их искренне ненавидели. Но при этом в целом ассоциировали свое благополучие с ними. С их прихотью. Поэтому было неясно: та выходка в первый день — это обычная глупость избалованных детишек? Или сбой хорошо продуманной схемы?

Кто знает?

Как это проверить — тоже непонятно. Во всяком случае, не применяя пыток или хотя бы изнуряющих перекрестных допросов. Все-таки навыки контрразведывательной деятельности не его конек.

И Беромир начал сопровождать процесс кристаллизации пением. Прежде всего на русском языке, который тут никто не знал. Пуская в ход все, что мог вспомнить. А также «играл в ведьмино варево», подбрасывая в огонь всякое.

Без какой-либо системы.

Чтобы нельзя было запомнить и потом повторить.

Да, когда нарыв в коллективе вскроется, он оставшимся ученикам все расскажет и покажет. Но пока — чудил. Не говоря им, впрочем, о том, что это все нужно обязательно и им потом повторять.

Просто делал.

А они помогали, не задавая вопросов, думая, что так и надо…

— Когда же железо⁈ — воскликнул один из учеников, после того как, завершив возню с соком березы и клена, Беромир стал затирать бражку на сладких корешках камыша да рогоза.

— Вы сколько у меня в учениках?

— Да, почитай, уже луна оборотилась на небе.

— Вот! — назидательно поднял палец Беромир. — А вы уже сколько всего увидели и научились! Иные и за жизнь столько нового не увидят. Грешно жаловаться!

— Да чего мы увидели-то⁈ — возмутился другой ученик. — Гоняешь нас, словно заморить вздумал!

— Ловушки на рыбу делать и ставить по уму научились?

— Да. — нестройно ответили ученики.

— С факелами на плоту рыбачить научились?

— Научились.

— А сеть рыболовную плести? А сладкий песок от духа лесного брать?

— Да! — воскликнул один из учеников. — Но мы шли за железом!

— А кормить вас кто будет? Лесные духи выйдут и насытят своим благословением? — усмехнулся Беромир. — Работа с железом требует сил. Без укрепления тела и хорошего питания — издохнете.

Они нахмурились.

— Чего молчите?

— За нас рода прокорм обещались вносить. — буркнул один из них.

— Этого не хватит, — покачал головой Беромир. — Что такое работа с железом? Это не только разумение, но и много напряженного тяжелого труда. И порой быстрого. Вот разогрели вы заготовку и что? Спешить надо — ковать, пока не остыла. Каждый разогрев — это уголь. А уголь получать не так-то и просто.

— А дрова? Их же можно использовать вместо угля.

— А дрова заготавливать не нужно? — снова улыбнулся Беромир, смотря на них как на детей неразумных. — Хотя у дров жар не тот и горят они все по-своему. Али на сладком песке не насладились сим делом? Но то — дело грядущих дней. Будьте уверены — начнем с железом работать — взвоете. Ибо потно и трудно. Очень потно. Тело у вас станет ныть и стенать от нагрузки.

Ученики промолчали.

— Пока же, если вы заметили, я кормлю вас как на убой, да делами занимаю. Но такими, чтобы тела ваши укрепляло. Хотя бы мало-мало мясо должно нарасти. А то с вашими кондициями только молотами махать. — хохотнул Беромир. — Раз-раз и все. Скрючило и отпал.

— Неужто так тяжело?

— А то! Али, мыслите, что ваши рода не обзавелись бы своими ковалями, ежели было все просто?

— Был у нас свой не так давно. Да сгинул. — буркнул один из пареньков.

— Как сгинул? Что с ним случилось?

— Да сбежал. Собрал по весне свои пожитки и ушел. Только его и видели.

— Убили его! — выкрикнул представитель другого клана.

— То злые языки сказывают!

— Он же по бабам был охочий зело! Вот и добегался!

— Ври, да не завирайся!

— О том все вокруг знают, только вы делаете вид, что с ним ничего не случилось.

— Так, — повысил голос Беромир, перебивая закипающую ссору. — А ну, тихо!

Ученики хотели было продолжить, но у ведуна в руках непонятно как оказалась оглобля. И уже этот аргумент сработал.

— В таких делах всегда, я подчеркиваю, ВСЕГДА нужно начинать с того, чтобы выяснить — кому это выгодно. Таков первый завет Перуна в делах судебных. Второй требует смотреть на тех, кто мог из числа имеющих выгоду. Третий — изучить улики. Это всякие следы да приметы, оставшиеся на месте события, ведь в жизни случается всякое. И только потом суждения выносить. А то, как бабы. Стыд и позор!

— Так, где посмотреть-то на те следы с приметами? Прошло более двух лет, как его с нами нет.

— Куда он мог бы побежать? Родичи у него были?

— С Припяти мать его была. Но мы к ним ходили — спрашивали. Его никто не видел.

— Если не к ним, то куда?

— К ромеям. Куда еще?

— Лодка у него была?

— Нет.

— А много он пожитков унес?

— Много. Почти все ценное. Мы еще гадали, как он так сумел.

— Я думаю, что все не так просто. За то, что по бабам бегал, убивать бы не стал. От него благополучие всего клана зависело. И не только. Побили бы — да. Угрожали бы. Но убивать — нет. В любом случае, это все было бы шумно и небыстро.

— Вот! Вот! Я же говорю! — воскликнул парень, который был из Быстрых медведей, четвертый и единственный их представитель, оставшийся после того инцидента.

— Но и ушел он вряд ли.

— Тогда что?

— Его ушли, судя по всему. Коваль — дорогой раб. Надо посмотреть, у кого «счастье подвалило» в те дни. Если они умны, то его вещи себе не брали, а продали, обменяв на какие-то полезные, но маленькие предметы. Ножи, топоры, копья, украшения, может даже соль. Но ты не спеши отвечать. То ваше дело. Просто подумай. Приглядись.

— А зачем мне приглядываться?

— Если его продали, то почему тебя не продадут?

Парень нахмурился.

А ученики переглянулись.

Беромир же внимательно за ними следил. Старался применить странное поведение. Особенно у тех, кто болтал слишком много за кулисами. Вон — промолчали, лишь насупившись. Они вообще не сильно рот разевали вот так — открыто.

Дальше Беромир, завершив с бражкой, отправился к гончарному кругу. Он еще ни разу его при своих учениках не использовал. Поэтому увлек их за собой.

И, используя загодя приготовленную глину, начал делать элементы для будущего самогонного аппарата. Максимально примитивно все. Две корчаги с притиркой стыка. Паровая трубка, идущая через деревянное корыто с водой. И все. Трубку, правда, целиком сделать не выходило. Поэтому Беромир сделал несколько трубок и узлы для состыковки. Просто для того, чтобы можно было это все собирать-разбирать без значимых повреждений.

Понятное дело — керамика не метал. Прям совсем. И такие трубки существенно хуже охлаждали пар. Поэтому ту часть, что шла по корыту, он сделал сборной и в форме плоского змеевика…

Прилично возни.

И пока Беромир делал на глазах ребят все эти детали, он травил байки, пел песни и вообще знатно заговаривал им зубы. Вдумчиво мороча голову.

— Ты понимаешь, что он делает? — шепотом спросила Мила, подойдя к дочери, застывшей с корзинкой на некотором удалении от гончарного круга.

— Играет с ними?

— А почему так думаешь?

— Не знаю. Просто кажется, что он их то дразнит, то совестит. И так по кругу.

— Как старик с детьми малыми, несмышлеными. Видишь? Вот он того, что с краю стоит, у столба, похвалил. Тот зарделся. Плечи расправил. А перед тем ругал. Крепко. Так он от злости аж кулаки сжимал.

— И зачем?

— Он их душу прощупывает. Особливо гляди вон за теми. Видишь — словно сторонятся.

— А чего они?

— Как я подслушала, их старший подначивал тех дурачков из Быстрых медведей. Отчего они и выступили. Сам же оказался в стороне.

Злата нахмурилась.

— Он… хм… они что-то задумали. И твой жених их пытается растормошить. Спровоцировать. Однако они держатся. Видишь — губы поджимает? Видишь?

— Да… — ответила дочь, продолжая вести беседу с матерью шепотом, едва слышно.

— Погляди на него. Чего скажешь?

— Он словно сдерживается. Словно… о…

— Заметила?

— Теребит нож и на шею Беромиру смотрит.

— Надо выяснить — откуда такое отношение. Сама понимаешь, опасно сие. — серьезно произнесла Мила.

— Они при мне замолкают.

— А ты будь осторожнее, доченька. Когда за угол заходишь, чуть постой — послушай. Мало ли? Порой так можно многое услышать.

— Не понимаю, — покачала головой Златка. — Что Беромир им сделал?

— Они из Красных волков. Ходят слухи, что кто-то из них пытался убить и ограбить Беромира.

— И почему это не получилось?

— Никто не знает. Тех людей больше не видели. Словно в воду канули.

— А Беромир тут при чем?

— Говорят, что именно он их и убил. Когда те на него бросились. А тела куда-то дел.

— Так эти дурни просто хотят мести?

— А как же? Открыто не могут выступить. Слыхала я от Боряты, что им старейшины запретили. Но, как ты видишь, не унимаются. Исподволь гадят.

— Мам… этот же ужасно… ты уверена?

— Думаешь, я сама рада? Беромир — наша надежда. Если его убьют — нам совсем конец. Мыслю, и нас со свету сведут. Вытравят. Оттого с удовольствием бы их сама зарезала. Тихонько. Они от меня не ожидают.

— Но не делаешь.

— Беромир запретил. Ему хочется поиграть с ними. Знаешь, от чего тот, старший из Красных волков злится? Вон-вон. Видишь, как его ломает?

— Вижу. Словно дурной какой-то. Чего это он?

— А Беромир отвечает на вопросы, которые задали эти. Выставляя их неучами и дураками. И я ему кое-что подсказала, да он и сам многое уже услышал. Вот их и выкручивает. Вступить в спор ведь не могут. Да и вообще — больно и стыдно им сейчас. Видишь? Видишь? На них вся молодежь взгляды кидает насмешливые.

— Неужели усидят?

— А им сейчас нельзя выступать. Беромир умнее. И он умеет говорить. Они же только вовремя, под руку ругаться здоровы. Выходить слово против слова для них сейчас означает утратить всякий авторитет.

— Дивно. — покачала головой Златка. — А в чем суть их мести? Что-то я не понимаю. Просто Беромира всякими глупостями оклеветать?

— Дочка, это очевидно. Они хотят выжить. Отомстить ему и выжить. Вероятно, планируют настроить остальных против Беромира. Да так, чтобы после его убийства, им дали уйти. А еще лучше воспринимали поборниками справедливости.

— Твари… ой твари… он ведь для них сакральные знания открывает, а они… Как их земля только носит⁉

— Луну назад ты так не считали, — улыбнулась Мила.

— Так, луну назад я его и не знала. — улыбнулась Златка.

Глава 4

167, май, 19

Небольшая лодка-долбленка уткнулась носом во влажный берег. И молодой паренек лихо выскочил из нее на землю. Подхватив веревку, за которую и подтянул.

Вернидуб, опираясь на весло, как на посох, выбрался следом.

Вручил измазанное плодородным илом «древо» своему спутнику и направился в сторону древней дубовой рощи. Той, что росла на высоком холме у излучины Днепра. Недалеко от того места, где многими сотнями лет позже будет заложен детинец города Орша. Но на другом — левом берегу.

Дорога не близкая и в горку. Но если не спешить, то и в его годах осилить ее несложно. Тем более что он редко здесь бывал.

— Кто таков? — раздался мужской голос, и из-за деревьев выступило несколько мужчин с копьями.

— Вернидуб из Боровых медведей. — с некоторой торжественностью ответил гость. Он знал этих людей, а они его. Причем давно. Но все одно — ритуал есть ритуал.

— Проходи, — ответил самый старший из них, оправив пышные усы. — Только тебя все и ждут.

— Много собралось?

— Сам увидишь. — ответил он также по обычаю.

Ведун кивнул и молча прошел внутрь священной рощи. В ее центр. Туда, где стоял раскидистый древний дуб, на поляне возле которого обычно проводили редкие, но важные встречи люди его круга.

Ради такого дела он даже облачился в белые одежды.

Ну так-то не крашенные просто и выцветшие на солнце. Но все равно — в здешних реалиях вполне белые.

Вошел.

Тепло со всеми поздоровался.

И сел на указанное ему место.

— Мы здесь сегодня собрались из-за нового брата нашего — Беромира из Тихих медведей. — произнес самый старый ведун, выполнявший по обычаю роль этакого спикера, то есть, ведущего собрание. — говорить за него станет Вернидуб, ответственный за его пробуждения.

— Отчего же Беромир сам не прибыл сюда? — спросил кто-то из дальнего угла.

— Да, почему? — спросил старший, обращаясь к Вернидубу. — Ты знаешь наши обычаи и воспитал уже несколько наших собратьев честь по чести. Объясни свой поступок.

— Дело в том, что я не могу его сюда вести, так как не отвечаю за его пробуждение. — максимально спокойно ответил седой. — Я Беромиру лишь имя подобрал.

— Как же так?

— Тут так просто и не объяснить… — произнес Вернидуб и ненадолго замолчал. — На моих глазах Беромир пал бездыханным телом в реку и волны его стали уносить от берега. Я потом попытался бежать из плена, но меня раненым да в беспамятстве бросили подыхать. Когда же я очнулся — рядом был он. Живым и уже пробудившимся.

— Странные вещи ты там говоришь. Получается, что он на твоих глазах умер, а потом восстал? — переспросил старший.

— Да. — кивнул Вернидуб.

— Таким среди живых не место. Неужто сгубить не сумел?

— Даже не пытался. Ибо восстал он живым. И первое, что сделал — вылечил меня, избавив от загноившейся раны.

Все ведуны переглянулись, с трудом сдержав шепотки.

Вернидуб же, выдержав паузу, продолжил:

— В те дни мне казалось, что я словно с иноземцем из далеких краев говорю, который едва выучил язык. Ибо слова он говорил наши, но очень странно. Да и постоянно срывался на какую-то иную речь. А порой и не одну.

— Ты оставался рядом с ним целый год, чтобы присмотреть за ним?

— Изначально — да. Но очень скоро я стал у него учиться.

— Ты⁈ — удивился старший.

— Да. И ничего зазорного в том не вижу.

— Мы слышали о том, что после пробуждения Беромир словно бы забыл свою прошлую жизнь. И ты ему, словно маленькому, все рассказывал да показывал.

— Это правда, — кивнул Вернидуб. — Но отчасти. Он забыл многое, но не все. А что-то было как в тумане, и он припоминал, если дернуть за ту или иную ниточку. Словно он за это непродолжительное время прожил целую вечность.

— Значит, это ты его учил, а не он тебя! — выкрикнул кто-то из ведунов.

— Отнюдь, нет. Это простая болтовня, а не учеба. — резонно возразил Вернидуб. — Я ему наших сокровенных знаний не сообщал. Только то, что всем и каждому ведать надобно. Он даже про эту рощу ничего не знает, ибо я не болтал. А вот он оказался настоящим кладезем неисчерпаемых знаний. По-настоящему ценных, важных и нужных. Порой мне казалось, что нет такого вопроса, на который он не знает ответа.

— Так уж и нету? — спросил незнакомый ведун, сидевший недалеко от старшего. И спросил с таким явным и ярким акцентом. Словно чужак. Даже ромеи, идущие к славянам на торг, говорили чище.

— Все, что я спрашивал, он отвечал. — пожал плечами Вернидуб. — Даже такие вопросы, на которые ясного ответа, казалось, нету. И порой так отвечал, что лучше бы я его не спрашивал. Ибо я… хм… как говорил сам Беромир «выпадал в осадок». То есть, мое восприятие мира трещало, а порой и ломалось. А я сам терялся.

— Что же ты его такое спрашивал?

— Да разное. Даже такие вопросы, как, например, отчего луна то прибывает, то убывает? Отчего солнце то греет, то нет? Куда оно прячется на закате и отчего утром поднимается с другой стороны? Отчего ветер дует? И многое иное.

— И отчего же луна убывает и прибывает? — поинтересовался все тот же незнакомый ведун.

Вернидуб рассказал.

Обстоятельно.

Он готовился к этому выступлению несколько недель, поэтому и речь свою продумал, и ответы на вероятные вопросы. Заранее мысля вывести беседу туда, где он соображает и что-то знает. Поэтому, сразу, как у него спросили, он снял, висящий за спиной на ремне достаточно легкий деревянный щит, обожженный с одной стороны. И, используя его как доску по научению Беромира, стал рисовать на нем разные схемки мелом, показывая другим ведунам.

Его речь оказалась достаточно шокирующей.

Резонансной.

Но главное — он давал способы проверок. Если не всего, то многого. И кое-что из сказанного было уже известно всем присутствующим. Хотя они и не задумывались о том, что это такое. Из-за чего никто не решился начать критиковать или ругать эти слова. Слова ведь выстраивались во вполне стройную картинку. И логически, и практически.

Вернидуб же, чтобы закрепить произведенный эффект, пустил по кругу нож. Обычный бытовой нож, сделанный ему Беромиром из тигельной стали. Его осматривали, хвалили, удивленно восклицая. А тот незнакомый ведун, что говорил с акцентом, не только искренне восхитился металлом, но и не сдержался в вопросах:

— А это точно сделал Беромир?

— Да. На моих глазах.

— И долго он ковал железо, чтобы так очистить?

— Вообще не ковал. Печь хитрую применил. Сказал, что в Индии ее используют. Это где-то далеко на юге.

— Да, на юге, за Парфией, — кивнул незнакомец. — Я бывал там. Когда у ромеев держали в рабстве. Из Египта корабли торговые туда каждый год отправляются. Вот я на одном из них и был. Такой металл в руках не держал, но видел его. И скажу вам — он безумно дорог! У ромеев не на вес золота, но близко к этому. А он тебе из него простой нож сделал… С ума сойти!

— Беромир вообще не придавал этому никакого значения. Сделал и сделал. Походя. Сказав, что так проще, чем железо выколачивать из шлака по привычному нам обычаю.

— Невероятно! Просто невероятно!

— Да. Именно так. И я вам всем скажу — Беромир для нас бесценен. — добавил Вернидуб. — Была бы моя воля, я бы его сюда притащил и запер в этой роще. Чтобы оберегать от бед и угроз.

— Почему же не сделал так? — поинтересовался старший.

— А как? Силой? Пробудившись, он стал вельми буйным. Смелым. За тот год он двух лосей взял, кабана, стаю волков и медведя. Один. Где-то копьем, где-то топором. А часть волков вообще забил чуть ли не голыми руками. Против Боряты выходил, что из Тихих медведей. Да вы его знаете. На копьях поучиться. Взяв для того палки, чтобы не убиться и ран тяжелых не нанести. Да только Борята ничего с ним сделать не мог. Такого как Беромир только гурьбой набрасываться и вязать. Либо усыплять. Но это лишено смысла. Здесь мы его по доброй воле не удержим, а клетка… он найдет способ либо прервать свою жизнь, либо вырваться. Нет, нет и еще раз нет. Так нельзя. Не получится.

— Приказать же ты ему не мог, потому что не ты его пробудил? Так? — поинтересовался Красный лист.

— Разумеется.

— А кто его пробудил?

— Мне кажется, что лично боги. Проявление Близнецов в нем видно почти сразу. Велес ярче всего из него сочится. Мыслю — он и пробудил. Сам. И оказывает ему наибольшую поддержку. Кажется, порой, что Беромир даже его воплощение. Но это лишь наваждение из-за того, что древний змей постоянно где-то рядом. Впрочем, и Перун не дремлет. Порой он еще прячется, но это не должно вводить в заблуждение. Громовержец всегда рядом. Впрочем, остальные небесные братья и сестры Беромиру также благоволят. Словно они все вместе за ним присматривают.

— Но это просто невозможно! — выкрикнул старший.

— Любой, кто находится рядом с ним, это подмечает. — пожал плечами Вернидуб.

— Свидетельствую в том! Я Красный лист из Тихих медведей. Я навещал Вернидуба и Беромира. Знаю парня с рождения. И свидетельствую: мальчик словно поцелован богами. Не богом, а богами.

— Я как-то Мару почувствовал рядом с ним. Так спать не мог! Жуть! А он хоть бы что! — продолжил Вернидуб.

— А он в своих разговорах поминал иные земли? — спросил Вернидуба тот незнакомый ведун, что говорил с акцентом.

— Постоянно. От державы Хань и земель Ямато на восходе солнца до кельтов на закате и о землях дальше — за великим морем. И об иных. О Египте, Ассирии, да о чем только не говорил!

— Он говорил о кельтах? — подался вперед этот человек.

— Да. Довольно часто. Он даже большие рода предложил на кельтский манер называть кланами. Дескать, ему так удобнее. Что? — спросил Вернидуб, видя, как его слушатель поменялся лицом.

— Продолжай. Что еще он говорил про кельтов?

— Многое. О друидах. О жатках колесных. Об обычае наносить на свои тела узоры краской. Имена называл. Мало и редко. Да я и не припомню их уже. Сложные и непривычные. Винотен Геторок…

— Верцингеторикс, — поправил его этот незнакомец.

— Тебе знакомо это имя?

— Да. Это один из великих вождей былых лет. Он объединил многие кланы кельтов против ромеев.

— Но проиграл. В битве при Алезии. — закончил за незнакомца Вернидуб.

— Все так… все так… и многие кельты после этого попали под владычество ромеев.

— А тебе откуда этот Верцин известен?

— Потому что я пришел от остатков одного из кельтских племен — бойев. В годы юности моего прадеда нас выбили из стародавних земель. Все разбрелись кто куда. Наши рода ушли на восход[108]. Но лишь для того, чтобы их стали терзать гёты.

— Удивительно, — покачал головой Вернидуб. — Кельт и тут… Как так получилось, что ты вошел в нашу рощу?

— Потому что я не простой кельт, а друид. Ведун, если по-вашему. И был сюда приглашен как почетный гость. Да-а-а… Когда-то давно и мы тоже вот так собирались в дубовых рощах… когда-то…

— Что привело тебя к нам?

— Скажи прямо, — кивнул старший, видя определенную нерешительность гостя.

— Я уже года три путешествую, подыскивая для остатков моего племени спокойное место. За это время даже ваш язык выучил немного. Эти поиски и привели меня к вам.

— Ты говорил, что был в ромейском рабстве. Как это случилось?

— Набег гётов. Меня увели и продали торговцу-ромею, так как я по звездам многое могу сказать. Очень ему это оказалось полезно. Так я и побывал много где. Даже в Индии.

— А как освободился? Сбежал?

— Спас его во время шторма. Он в благодарность отпустил. И одарил щедро.

— Чудно-чудно… — покачал головой Вернидуб.

— Еще чуднее слышать о таком человеке, как ваш Беромир. Наши боги отвернулись от нас. Нас бьют. Наши земли забирают. На наши молитвы никто не отвечает. А ваш новый ведун — великий дар небес. Они слабы, раз сообща стоят за одним человеком. Но в этом их сила, ибо встали на вашу защиту как один.

— Беромир и нас к такому призывает. К единению. К выбору верховного правителя и создания крепкой армии. — кивнул Вернидуб. — Хотя порой его слова услышать сложно. Говорит чудно. Как и мыслит иначе. Чуждо. Его вообще наша жизнь тяготит и злит. Он ведет себя так, словно привык к другой.

— В этом нет ничего удивительного. Я слышал, что в древности такое случалось. Будто человек переродился, но не лишился памяти о былых жизнях. — произнес это друид.

— Или боги ему их открыли. — заметил Красный лист. — Он ведь до того удара и падения в реку был простым пареньком. Самым обычным, который, как и многие, далек от знаний.

— Ну или так. — охотно согласился друид.

— Знать бы еще, где и кем он в прошлом жил. — поинтересовался кто-то. — Может, он при случае туда и убежит.

— Нет! — решительно воскликнул Вернидуб. — Он всем сердцем печется о благополучии нашем. И мыслит бороться с роксоланами да языгами. За нас. Говорит, что наши предки веками дрались с ними и весьма успешно, пока смута не разъединила нас. Вот! — седой потряс туеском. — Смотрите, что он написал!

Затем достал и стал читать историю о происхождении славян, придуманную Беромиром. Ту самую, записанную им по мотивам воспоминаний. Медленно. С толком. С расстановкой… Ну, то есть, по слогам. Потому что иначе еще и не умел.

В ней описывались монументальные события на западе Евразии за последние полторы тысячи лет. Кратко, но емко. Показывая ближайшее родство балтов со славянами. И их, в свою очередь, с кельтами, германцами, италиками и прочими. Да и вообще — это слово «славяне» употреблялось как название племени, распавшееся на кланы от смуты и нашествия сарматов…

— Зачем он записал такое? — удивился друид. — Али ему не ведомо, что записывать тайные знания никак нельзя[109]?

— Он опасается, что если не будет писания, то с нами может погибнуть и наше прошлое. А вместе с ними и потомки уже не вспомнят — кто они и откуда. Им отрежут корни, отчего увянет крона, а ее место под солнцем займут иные деревья. Для этого Беромир даже придумал письмо и обучил меня ему. А уже я — иных ведунов учу ему.

— Может быть, он и прав, — грустно произнес друид…

Тем временем Беромир гнал самогонку.

Хорошую.

Для себя.

Выдерживая стандарт «полугара». То есть, в плошку наливал немного получающегося самогона. Поджигал его. И смотрел, чтобы выгорала половина. А еще он фильтровал свое варево, прогоняя через уголь. Ну и «хвосты отрубал» без всякой жадности.

По этому случаю был даже сделан условный выходной для учеников. Чтобы все из них могли на этот процесс посмотреть и поучаствовать в дегустации…

— Эх… трудимся-трудимся, а словно бездельники живем, — философски заметил один из учеников, которого что-то развезло больше ожидаемого. Видимо, совсем не держал этиловый спирт.

— Отчего же бездельники? — спросил ведун.

— Землю не пашем. Жито не сеем. Сено коровам или лошадям не готовим.

— Ты видишь у нас тут коров с лошадьми? — усмехнулся кто-то из учеников.

— Да кому это объяснишь? Не делаем и все. Более и неважно. Эх-эх. Дела наши тяжки. Вот вернусь я домой. Спросят меня, чем я занимался. И что я скажу? Хитрое пиво варили да по лесам сок березовый сушили?

— Засмеют! — хохотнул третий ученик.

— Ей-ей засмеют! — вторил ему четвертый. — И не объяснишь!

— Жито — да, мы не сеем, — согласился Беромир. — Но лен посадили. И коноплю.

— Куда нам его столько-то? Все же семена посеяли! Все!

— А что делать? — улыбнулся ведун. — Нам нужно много ткани. И много льняного масла.

— А жито? Как без жито-то?

— А жито у нас есть. А ежели кончится — еще принесут. Сами.

— Прямо вижу, как отец будет на всю округу хохотать. — покачал головой перебравший ученик. — Что мы, как дети малые да неразумные все что смогли, льном засеяли, позабыв про жито.

— Почему позабыв?

— А как? Я отца своего знаю. Именно так и скажет. Да и иным, лишь бы позубоскалить.

— Даже если ты придешь в добром железе?

— Да ну, — отмахнулся ученик, икнув. — Скажешь еще тоже.

Впрочем, не увидев даже тени улыбки на лице учителя, осекся и попытался задуматься. Хотя у него получалось туго, слишком уж его разморило и расслабило, в том числе умственно, как порой от алкоголя и случается…

В тот день они ничем более не занимались особым. Отдыхали. Разве что всякие фоновые процессы выполняли, связанные с добычей пропитания. Теми же рыбными ловушками.

Беромир давал им возможность перевести дух перед большим и трудным делом. Они ведь его так жаждали. Так к нему стремились. И он хотел, чтобы ученики осознали старое как мир правило: «Бойтесь своих желаний, они могут сбыться». А то ворчат… ворчат… счастья они своего не понимают…

Глава 5

167, июнь, 2

— К нам на утренний рассол прибыл аглицкий мосол, — декламировал Беромир на русском языке отрывки из сказа «Про Федота-стрельца, удалого молодца». Как помнил, местами переиначивая и додумывая. Но это было неважно. Местные все равно не понимали ни слова. Им что так, что этак. Поэтому он гнал пургу без малейшей оглядки на что ли бы. Сам же тем временем прохаживался, поглядывая на то, как его ребята работают на мехах. Спуску он им не давал. Вон — трудились так, что только пот утирать успевали.

Они хотели железо?

Он дал им железо. Кушайте, как говорится, не обляпайтесь.

Начали они закономерно — с руды.

Что болотная, что луговая, что озерная руда представляла собой разновидность бурого железняка, известного также как лимонит. Который являлся результатом жизнедеятельности особых бактерий.

С точки зрения промышленного производства индустриальной эпохи такие руды очень плохи. Они не образуют больших массивных месторождений, достаточно бедны[110] да еще и имеют неустойчивый состав примесей. Однако для кустарного производства они подходят идеально. В первую очередь, потому что добываются очень легко и распространены чрезвычайно широко. Да и, по сути, относятся к возобновляемым ресурсам. Из-за чего выработать их в регионе распространения весьма затруднительно. Поэтому-то на них весь железный век и строился — с самого своего начала до эпохи Ренессанса[111], а местами и до XIX века.

Просто, дешево, доступно и не очень продуктивно.

Беромир не был местным и обладал некоторым багажом знаний. Поэтому мог себе позволить посмотреть на этот вопрос под другим углом. А потому, получив новых работников, охотно применил их для повышения производительности труда.

Так что его ученики руду эту сначала искали и добывали.

Потом промывали в ситечках, стараясь избавить ее от ненужных примесей. Она ведь, в основном, встречалась в виде маленьких или крошечных фрагментов — этакая «крупа» размером от фасоли до риса. Встречались и крупные конгломераты, но редко, очень редко.

Дальше руда дробилась, обжигалась в горшках и прогонялась через магнитный «обогатитель». Из плохого, отбракованного железа, полученного ранее, Беромир наделал магнитов. Собрал из них просыпной фильтр и заставил своих учеников раз за разом прогонять через него обожженную руду[112].

Муторно.

Трудоемко.

Но оно окупилось с лихвой, очень сильно сократив расходы угля. Его все время подготовки жгли в аппаратике для пиролиза. Том самом, который Беромир собрал по осени. И даже рядом еще два поставили. Но даже так это оказалось небыстрым делом. Куда дольше, чем возня с рудой.

Подготовились, значит.

Подлатали обе печи, заменив поврежденные шамотные кирпичи.

И сделав первую плавку, получив куда больше хороших криц, чем зимой. Сказалось и обогащение, и более интенсивное дутье. Ведь Беромир заставлял учеников работать на мехах натурально на пределе их физических возможностей, оперативно подменяя. То один там убивался, то другой.

Потом полученные крицы разбили и переплавили в тиглях индийской купольной печи. Доработанной, разумеется. А потому дававшей больший жар. Получив на выходе слитки отличной низкоуглеродистой стали. Даже для начала XX века. По местным же меркам — натуральное чудо.

Ведь качество качеством, но куда важнее оказалось то, что затраты угля, времени и сил на каждый килограмм железа получились в десятки раз меньше, чем даже в Римской Империи тех лет. Тут и высокая эффективность плавок руды, и отсутствие долгого и мучительного выбивания шлака из крицы с многократной кузнечной сваркой сырья…

Выглядело все это дивно.

Раз — и готово.

Во всяком случае, в глазах тех, кто хотя бы немного слышал об этом деле, ситуация выглядела именно так. Чародейство, не иначе…

— Какой необычный способ получения железа, — произнесла Мила, затеяв разговор, когда Беромир остался на некоторое время в одиночестве. Специально, чтобы повозиться с записями.

— А? — словно очнулся ведун, отвлекаясь от своих расчетов.

— Я говорю, что никогда не видела, чтобы так получали железо.

— А ты, что дело ковалей где-то видела?

— Конечно, — кивнула будущая теща. — Мой отец был ковалем. Девочки в такие дела не посвящались. Но все равно я многое видела.

— Видимо, не все, — улыбнулся Беромир.

— Откуда ты узнал? как это делается? Ведь так никто вокруг не поступает. От отца я слышала, что даже ромеи так не делают. Наши обычаи мало в этом деле мало от их отличаются.

— Не задавай лишних вопросов и не услышишь лжи, — еще шире улыбнулся парень.

— Не хочешь говорить?

— Это все просто не имеет смысла. Я ведун. У меня свои советчики.

— О том, что тебе благоволит Велес, даже сомнений нет. Ни у меня, ни у кого бы то ни было вокруг. Всякий, кто тебя видит, то понимает это очень скоро. Злые языки даже говорят, что ты сам и есть воплощение Велеса. Глупости, конечно. Хотя их и болтают. Но… как?

— Что «как»?

— Как это происходит? Ты ведь постоянно среди нас. На виду. Как он может к тебе прийти и что-то показать да рассказать?

— Велес не дружок из соседнего клана. Он бог. Для нас он бестелесный дух. Ему, конечно, несложно сотворить себе бренное тело и лично явиться к кому-то. Но зачем Велесу себя так ограничивать? Духом он может быть повсюду одновременно, телом же, увы, нет. А если надо наделить тебя знаниями, то какая в этом сложность? Раз. — щелкнул пальцами Беромир. — И ты что-то ведаешь, словно всегда и знал. Будто это твои собственные воспоминания. Да и вообще — Велес находчив и может находить разные пути. Из-за чего за ним Перун и присматривает, да время от времени одергивает, ибо не всяким путем надобно идти.

— А… хм…

— Не поняла?

— Не совсем.

— Представь. Ты легла спать, а утром проснулась с полной уверенностью в том, что ты когда-то что-то делала. И помнишь это хорошо, ясно.

— Чудно.

— Дивно. — улыбнулся Беромир. — Тут главное с ума не сойти.

— Так Велес тебя таком образом научил делать железо? Просто наделил воспоминаниями?

— Получается, что так. Я помню то, чего помнить не могу. — развел руками ведун. — Посмотри вокруг. Как бедно живут люди. Даже блистательный Рим по ночам сидит во тьме. А я помню города, в которых населения больше, чем во всей ромейской державе. И по ночам они сияют, освещенные бесчисленными огнями. Я помню, как по небу летали… крылатые повозки, способные отсюда до Днепровских порогов долететь скорее, чем ты дойдешь до кривой сосны на излучине. Как люди бороздят моря на железных кораблях и даже на таких, в которых можно достигать самых великих глубин… Чего я только не помню. В том числе и того, чего еще и нет. Понятное дело — что-то ясно, что-то мутно. Но у меня голова просто забита тем, что мне знать не должно.

— А голова от этого у тебя не болит?

— Многие знания — многие печали. — развел руками Беромир. — Болеть голова не болит, а в грусть-тоску это все вгоняет. И становиться понятно, отчего Велеса почитают злым. Глядя на то, как мы живем, и сам волком завоешь. Что примечательно, если сделать жизнь лучше это ничего не изменит. Ибо нет пределов совершенства.

— Тебе лучше знать, — задумчиво ответила Мила.

— А твой отец-коваль. Он жив? — сменил тему Беромир, потому что было видно — она пошла куда-то не туда.

— Увы, — развела она руками. — Семь лет как умер. Мне передали весточку о том спустя год, как его не стало.

— А кем он был? Откуда?..

Несмотря на скептические ожидания Беромира будущая теща вполне охотно пошла на контакт. И начала вываливать на него обширные сведения о родственниках. Где кто живет, чем занимается и так далее. Да так много, что у ведуна от этого водопада внезапных сведений аж голова закружилась.

Она оказалась из славян с Припяти, вопреки ожиданиям и слухам. Но вот мама ее да — из гётов. Из-за чего Мила неплохо говорила на их языке.

— Гут Вольдемар, гут. — пошутил Беромир.

— Что? Какой Вольдемар?

— А как так это все получилось? — проигнорировал ее вопрос ведун. — Ведь гёты, как я слышал, прохладно относятся к другим. А тут — женщину свою отдали в жены.

— В набег они пошли. Неудачный. В нашем поселении было много семей. Пальцев на руках и ногах двух человек не хватит, чтобы сосчитать. Когда узнали о набеге гётов решили применить хитрость. Поселение бросили, уйдя в леса. Наварив и оставив много пива. А ночью напали, когда набежники перепились. Кого-то убили, кого-то взяли в плен.

— А твоя мать тут при чем?

— Мой дед на копье поклялся прислать свою дочь в жены сыну старейшины. Кто-то клялся отдать житом или еще чем. Все выкупались, как могли.

— И их отпустили под обещание?

— Они клялись на оружие! — произнесла Мила с таким видом, словно Беромир сморозил какую-то дичь.

— Выполнили?

— А как же?

— Иногда недостаток цивилизации людям только на пользу, — криво усмехнулся Беромир. — Ну чего ты так на меня смотришь? Ладно. А с дедом ты общалась? Тем, который из гётов.

— Он два раза навещал маму и ее детей. Но с нами он почти не разговаривал. С ней больше. И с отцом. Оба раза забирал его с собой. Увлекая и иных.

— В набег?

— Они о том не болтали, но, я думаю, да. Во всяком случае, возвращались мужчины не с пустыми руками. И не все.

— Неужели к дакам ходили? Или, быть может, к самим ромеям?

— Увы, тут я тебе ничего не подскажу. Отец не болтал, да и никто не болтал. С нас же языги дань брали. Зачем их дразнить?

— А они не спрашивали, куда это мужчины уходят, возвращаясь с добычей?

— Спрашивали. Им они отвечали, что на подмогу родственникам в делах всяких. Хворь там какая или еще какая беда приключилась. Вот и помогали.

— И они верили? Им хватало этих слов? — удивился Беромир.

— Хватало. — улыбнулась Мила. — Они ведь не дураки и прекрасно понимали, что мы, несмотря ни на что, платим им дань. А можем и не платить. Хуже того — начнем ходить в набеги уже на них, увлекая с собой еще и гётов.

— Серьезно? — прямо растерялся ведун. — Неужели навести порядок силой не могли? Языги же могут выставить многие сотни ладных всадников.

— Это если все сообща, но единства у них давно нет. Какие-то рода воюют против гётов, какие-то ходят с ними в набеги на ромеев с даками и прочих. Да, укрыться на Припяти не укроется. Ежели языги или роксоланы осерчают на кого — достанут. Но в целом они старались туда не соваться, чтобы сохранить этот островок покоя и источник дани.

— А тут творят всякое непотребство, — скривился Беромир.

— Потому что могут. Там, на Припяти, пока гёты не пришли, было также плохо, как и у нас тут.

— А как ты вообще сюда попала?

— Да приехал муж мой будущий с Араком и Плином из языгов, что ходил за данью на Припять. Выбрали и сосватали. Ему не смогли отказать.

— Почему?

— Меч подарил.

— Ну, меч и меч. Неужто такая ценность для коваля, чтобы дочь отдать?

— Велики твои знания, а простого не ведаешь. Ежели тебе меч дарят, то ты от дани всяческой освобождаешься. И твоя семья. И тебя не могут покарать, угоняя в рабство, как и кого-то из родичей близких.

— Как интересно… — задумчиво произнес Беромир.

— У отца не было выбора. Он же большую часть своего железа отдавал сарматам данью.

— Так… так… — покачал головой ведун. — И они не организовали набег, чтобы избавиться от такого неудобного коваля?

— Он жил в самом крупном поселении. На такое просто так в набег не сходишь. Да и далече оно стояло, чтобы наскоком прорваться и забраться. — произнесла она и пристально уставилась на Беромира.

— Что?

— Тебе тут нельзя оставаться.

— А у нас разве есть крупные поселения? — усмехнулся ведун. — Да и там уже болото.

— Болото, — охотно согласилась Мила. — Но там гниль нюхать, а тут тебя убьют или в рабство угонят.

— Я знаю, что за мной придут. И я буду ждать. А тот, кто предупрежден, тот вооружен.

— Так ты специально ставишь себя под удар?

— Да.

— Зачем?

— Хочу первым ударить. — улыбнулся Беромир. — Называется «ловля на живца», чтобы поймать крупного, вкусного хищника, нужно прикинуться слабой жертвой.

— А если хищник окажется слишком силен?

— А ты думаешь кто-то отправит какие-то значимые силы меня наказывать? — еще шире расплылся в улыбке ведун. — Один еще не родившийся полководец, ни разу не потерпевший поражение, через сотни лет будет говорить: «Удивишь — победишь!».

— Сложно, наверное, так жить. — медленно произнесла она, чуть покачав головой.

— Как?

— Не здесь и не там. Словно не родившись и не умерев.

— Привыкаешь, — помрачнел Беромир. — Хотя радости мало. Слушай, ты говорила, что с Припяти приходил кто-то для торга к вам. Это родичи?

— Да. От них.

— А с родичами из гётов у тебя связи остались?

— Зачем тебе?

— Если они так любят ходить в походы, то у меня есть что им предложить.

— Хочешь набег на роксоланов устроить? — усмехнулась она.

— Да, — чуть помедлив, произнес Беромир. — По самой весне, как вода вскроется. Их кони будут после зимы ослаблены голодом. Да и они сами слабы, уязвимы. Если действовать быстро, то можно будет разорить им несколько кочевий и отойти раньше, чем они успеют что-то сделать в ответ.

— Но они могут совершить ответный набег на нас. Разве нет?

— Здесь леса. Здесь у них силы нет. Встретим на стоянке и закидаем дротиками. И сотню, и другую, и третью. Да и вряд ли они придут на конях.

Мила выгнула бровь на мгновение и задумалась.

Так получилось, что за этот небольшой срок Беромир уже ввел в обиход приличное количество новых слов. И клан, и дротик, и атлатль, и бумеранг, и многое иное. Просто делал какую-то новую штуку и говорил, как она называется. Но эти слова все одно слегка царапали слух местных, в том числе потому, что звучали слишком непривычно.

Впрочем, Мила к таким вещам не цеплялась. Так, чуть морщила, не более. И сейчас хоть и отреагировала, но почти сразу переключилась на другое — отвернувшись и, пройдясь немного, остановилась у плетня.

— Что скажешь?

— Послать никого не пошлешь. Самой отправляться надо. Я одна их язык ведаю. Да и родич, а для гётов это очень важно.

— По осени отправишься?

— Ты хочешь уже ближайшей весной идти?

— А чего ждать? Даже полсотни если охочих мужчин соберу — уже сила. За зиму я им копья и дротики сделаю. И не только. Этого хватит для налета на лодках. Быстро пришли. Быстро ушли.

— Кочевья бывают большие.

— А как в них люди живут? Стоит оно такое у реки, чтобы вода под боком. И живут в нем женщины, дети да старики. Ну и горстка мужчин, что промыслом каким ремесленным живут или иначе уважаемы. Остальные со стадами на выпасе, удалившись на несколько дней пути во все стороны. Если бить наскоком — полсотни — за глаза хватит. Никто пикнуть не успеет. Надо только лодки добрые заготовить.

— Хорошо. — кивнула Мила. — После свадьбы тогда поеду.

— Рано. После торга. Арак прибудет с ромеем. Надо, чтобы ты тут тоже была. Может, и без набега сладим.

— Роксоланы уважают только силу, — покачала Мила головой. — Говори — не говори, все неважно, если за тобой силы нет — ты пустое место.

— Но он ведь освободил меня от дани.

— Ты сумел разжечь его любопытство.

— Думаешь, снова не получится?

— Второй раз? Нет. — уверенно произнесла будущая теща. — Ромеев проводим, следом и поеду. Ты прав. Мне лучше быть при тебе, когда Арак явиться. Надо будет с рода мужа кого-то взять в сопровождающие. Одной мне туда идти не с руки. Да дары подготовить и что-то на торг…

Глава 6

167, июнь, 22

— Тяжело в учении, тяжело в бою. Всегда ваши. Гири. — мрачно произнес Беромир, наблюдая за очередным шушуканьем учеников.

Они жаждали железо.

Он им его дал.

Но эйфория первых дней прошла. И эмоционального переключения не получилось.

Ничего не работало.

Ни осторожные провокации, выставляющие дебоширов глупцами и дураками в глазах остальных учеников. Ни попытка ребят увлечь тем, ради чего они сюда пришли. Даже наоборот. Когда восторженное состояние ушло, они все расправили плечи и заходили горделиво. Дескать, ковали. Дескать, разбираются. Дескать, настоящие хозяева жизни.

Так-то ни один из них пока не сильно понимал, что там происходит и зачем. Беромир специально с ними пообщался и понял, что на текущий момент они даже сообща не в состоянии повторить сделанное недавно. Но навыдумывали они себе всякого уже от души. И голова закружилась. От успехов. Мнимых.

Это сказалось и на кризисе.

Он стал стремительно прогрессировать.

Те деятели, что воду мутили, тоже воспрянули духом. И с новой силой стали ездить по ушам остальным. А к их словам стали прислушиваться пуще прежнего. Ну а что? Они уже не хрен собачий, они уже о-го-го. Если не вровень с Беромиром, то как бы не выше.

Особенно это касалось сыновей старейшин.

Они даже разговаривать стали… ну так… Нет, формальная вежливость сохранилась. Эту ролевую игру они продолжали блюсти. Но и слова подбирали так, чтобы максимально принизить Беромира. И самую речь так строили, дабы задеть. Ведун прямо кожей чувствовал то нарастающее пренебрежение, которое от них сквозило.

Все вокруг закипало.

Ситуация во многом напоминала ситуацию в фильме «Стрелки Шарпа». В чем-то. Отдаленно. Но Беромир был уверен — еще неделя-другая и дойдет до открытого вызова и неподчинения. Или раньше…

— Будь осторожен, — тихо шепнула Златка, проходя мимо. — Я слышала, как они обсуждали нападение у мишеней. Хотят покидать в тебя дротики, когда ты пойдешь посмотреть итоги упражнений.

Ведун никак не отреагировал, словно не слышал.

Да и Златка не останавливалась и не поворачивалась к нему лицом. Сказала на ходу, чуть отвернувшись в сторону от всяких наблюдателей, будто и не говорила ничего.

Сам же ведун осторожно огляделся, стараясь не выдавать своего внимания. И приметил тех троих зачинщиков, что беседовали, бросая на него недобрые взгляды.

Такие характерные — не перепутать.

Намерение из них просто сквозило. Хотя они и старались не попадаться Беромиру на глаза. Даже то, что он их приметил в таком облике — и то не заметили. Когда же он открыто повернулся в их сторону, резко все прекратили и изобразили равнодушие. Даже делом занялись…

После обеда всей толпой вышли на тренировочное поле.

К мишеням.

К тем самым, которые парень еще для себя и Вернидуба устанавливал. Создавая их из туго связанной сушеной травы. Туда Беромир своих учеников стал выводить сразу после истечения первой недели. Памятуя о том, что дротики — их сила. С одной стороны, а с другой — владение ими не поможет в случае судебного поединка. Посему на копьях и не давал им уроков. Налегая лишь на метания всякие. Ну и немного прогоняя через турник, брусья да отжимания…

Провели разминку.

Разогрел их чин по чину, чтобы мышцы не потянуть на бросках.

И запустил уже отработанный конвейер.

Выходило одно звено и метало свои дротики в мишени, которых теперь стояло тоже три штуки. Следом Беромир выходил с теми, кто отработал и проговаривал с ними их ошибки. Тем временем готовились новые.

Но сейчас он так делать не стал.

Ведун изменил тактику и уделил внимание стойке и самой технике броска. А потому после отработки звено самолично выступало к мишеням, собирало дротики и возвращалось. Он же оставался в группе. Причем стоял всегда так, чтобы всегда мог бы кем-то прикрыться. Более того, никогда не оставлял никого из них у себя за спиной.

Храня при этом всю полноту спокойствия. Словно стоит в кругу друзей. Что стоило ему впечатляющих усилий. Ведь, в конце концов, на него могли напасть и просто так.

Сценарий он как себе представил?

Бросили дротики и сразу ходу. Стараясь как можно скорее укрыться у своих. Остальные же ученики, в силу сочувствия, противодействия им, скорее всего, не окажут.

А если нет?

А если уже они сговорились со всеми?

А если решатся напасть вот так — в толпе? Тем же ножом.

Поэтому Беромиру и стоило весьма впечатляющих усилий держать лицо. Хотя рука его почти всегда либо покоилась на топорике, либо на саксе, либо находилась где-то рядом. Он же сам старался двигаться плавно, экономно и ни на секунду не терял бдительности. Но все вежливо. С приятной улыбкой и довольно мягкими речами.

Эта троица же дергалась.

Крепко.

На лицах остальных стали появляться ухмылки. Они, видимо, либо знали, либо догадывались о задумке этих персонажей.

Заход шел за заходом.

Серия бросков за серией.

Начало даже пованивать. Не искрить, а именно пованивать. Психологически. Эти ребята, задумавшие покушение, все сильнее нервничали. Отчего дротики их летели все хуже и хуже. Вгоняя их натурально в краску и вызывая смешки у окружающих. А местами и сальные комментарии.

Наконец, Беромиру это надоело. И когда эта троица отправилась к мишеням, собирать свои дротики, ведун взял атлатль, вложил в него дротик. И метнул.

Очень хотелось в спину заводиле.

За столько часов тренировок он бы не промахнулся.

Пришлось даже зубы стиснуть, чтобы сдержаться. Выдохнуть. И отправить дротик в самый центр мишени. Аккурат тогда, когда заводила находился в паре шагов от нее.

Раз.

И дротик вошел на его глазах красиво и эффектно.

Бедолага от неожиданности аж присел.

— Спокойствие — залог успеха! — назидательно подняв палец, произнес Беромир.

— Ты мог попасть в меня! — взвизгнул заводила, лицо которого стало мертвенно-бледным. Словно мелом измазали.

— С двух десятков шагов? — усмехнулся ведун.

Взял еще дротик.

Метнул.

Еще.

Еще.

И каждый ложился аккуратно в центр своей мишени. По очереди. Причем делал это парень без каких-то особых видимых причин. У него за этот год непрерывных тренировок сформировалась двигательная память. Руки сами все делали.

Бросив по три дротика в каждую мишень, Беромир улыбнулся. Как можно более ласково и приветливо.

— Сила Велеса в мастерстве, в навыке, в умении. Но она ничто без силы Перуна, которая суть — спокойствие духа. — произнес ведун, обращаясь к ученикам, стоящим рядом. — Человек слаб. Он постоянно тревожиться мыслями и чувствами, из-за которых ему нет покоя. Это низводит его навыки к полной ничтожности. Перун — это дисциплина, как внешняя, так и внутренняя. Ты держишь себя в кулаке. Без этого любое мастерство — ничто.

Повисла тишина.

Все думали. Каждый о своем.

Зачинщики же прекрасно поняли — Беромир все знает и играет с ними. Из-за чего их еще сильнее стало трясти. Вызывая острое желание наброситься на ведуна прямо сейчас. Открыто.

Остальные эту выходку явно не поддержат. Ибо не по обычаям. Да, если бы кинули дротик и бежать — ушли бы. Ученики бы особо не усердствовали в преследовании. Только так — для вида. А если так набросится — выбора у них не останется. Чай не круг.

Но хотелось… как же им хотелось…

Обида и страх в них перемешались жуткой смесью.

— У нас гости! — крикнула Златка.

Ее звонкий голос словно рассек густую, вязкую атмосферу конфликта. Все глянули на нее, а потом куда она указала.

Несколько лодок с мужчинами.

Кто именно — не видно. Но, в любом случае, прямо сейчас нападение явно срывалось. И эта троица, злобно пыхтя, сдали назад, демонстративно подчинившись.

Но надолго ли?

Минут через десять появились гости.

— Как у вас тут дела? — спросил Борята, вылезая из лодки и тепло пожимая руку Беромиру.

— Пока обошлось без крови. — максимально равнодушно ответил ведун.

— Рад, — кивнул он. — Надеюсь, Перун не возьмет свою плату.

— Это не плата, — возразил Беромир. — Он карает лишь тех, кто взялся за дело, что ему не под силу. Тех, кто опозорит его имя.

— Согласен, — ответил глава «клуба» вполне дружелюбно.

Эти слова слышали все ученики.

Сколько было сказано слов? Всего ничего. А какой эффект? О! Вон как они все нахохлились, да и глазки у них забегали. Это ведь что получается?..

Учеников отправили разгружать лодки, а Беромир повел гостей к столу. Посидеть. Поговорить.

— Возмужал-то как! — крякнув, сообщил смутно знакомый мужчина лет сорока пяти. Или около того.

— Не помнишь его? — поинтересовался Борята, увидев взгляд парня.

— Смутно. Понимаю, что он мне знаком, но кто он — напрочь забыл.

— Старейшина он. Глава твоего рода. Старик Тук.

— Тук[113]? — переспросил парень, с трудом сдержав улыбку из-за имени. И что ему надо от меня?

— Проведать. — довольно вежливо ответил сам гость.

— Почему ты не защитил моего отца и мою семью?

— Потому что это навлекло бы гнев роксоланов на весь наш род. Мы дали твоей семье жито, соль и скот. Вы должны были выжить.

Сказал и смотрит такой испытывающий. Ждет реакции.

— Проведал? Посмотрел? А теперь садись в лодку и греби отсюда.

— Беромир!

— Из-за твоей трусости моя семья в рабстве! — рявкнул парень, положив руку на небольшой боевой топор, что висел на его поясе. А с недавних пор он с ним даже спал.

— Остынь! — выступил вперед Борята.

— Зачем ты его привез?

— Он попросил, — указал глава местного «клуба» Перуна на стоящего чуть в стороне еще одного седого мужчину, да еще и в белых одеждах.

— Это кто?

— Друид. — ответил гость сам. — Я слышал от Вернидуба, что ты поминал Верцингеторикса. И мне стало очень любопытно с тобой поговорить. Мало кто помнит его славное имя в наши дни.

— Друид? Здесь? — несколько опешил Беромир, а потом кивнув на Тука, спросил. — А зачем тебе он?

— Вам нужно примирится. Ибо не будет успеха в семье, что разделена промеж себя.

Парень скрипнул зубами.

Скосился на Тука.

И молча кивнув, отправился под навес. Оставляя гостей Миле, Злате и остальным женщинам. Сам же сел в стороне, насупившийся вороной. Может быть, и не стоило играть эту роль. Но Беромир уже четко и ясно понимал: равнодушия ему не простят. Равно как и излишней компромиссности. Тот, кто идет за Перуном, ищет справедливости, ибо громовержец в первую голову небесный судья.

— Мы все совершаем ошибки, — тихо произнес Тук, подойдя и садясь рядом.

— Как будто тебе есть дело до их судьбы.

— Твой отец был моим внучатым племянником.

— Я о том и говорю. Небось сына бы защитил. Или внука. Своего.

— Я не мог поступить иначе.

— Понимаешь, мы всегда говорим, что выбора нет, если он нам не нравится. Ты не хотел враждовать с Гостятой и Араком. Вот и все.

— Да они бы размазали бы нас как сопли! Весь род в рабство бы угнали! Ты Гостяту не знал — очень злопамятный и обидчивый человек он был. Очень!

— Я тоже. — буркнул Беромир.

— Ты поцелован богами. С тебя и спрос иной. А что было делать нам? В роду шесть семей. Из молодых только твоя, да Горяна. Остальные — в годах и почти бездетные. Большая часть молодой поросли слегла от поветрий всякий. С кем нам бороться? Какими силами? Кто за нас бы встал? Баб да детишек под рабство подвести по дурости?

Беромир промолчал.

Просто сидел и смотрел куда-то в пустоту перед собой.

— Ответь. Как бы ты поступил? — наконец, спросил старик Тук.

— В любой игре, деда, всегда есть охотник и всегда есть жертва. — начал ведун цитировать одну из фраз кинофильма «Револьвер». — Вся хитрость — вовремя осознать, что ты стал вторым, и сделаться первым. Ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон. Говори, зачем ты на самом деле приехал…

Глава 7

167, июль, 23

Утро.

Самое что ни на есть раннее.

Беромир из-за нервического состояния последних недель находился в мобилизованном состоянии психики. Из-за чего спал мало. Насколько его так хватит — неясно. Пределы прочности этого тела он еще не успел нащупать.

Но пока держался.

Даже головные боли не тревожили оттого, что вскакивал он ни свет ни заря. А порой и до рассвета. Или первым, или одним из первых.

Вставал.

Оправлялся.

Умывался, приводя себя в порядок.

И шел будить ребят коронной фразой: «Рота, подъем!» Чтобы уже выгонять их на утренние процедуры. Каждый день. Без исключений. И, несмотря на ворчание, люди уже стали привыкать. Человек вообще быстро адаптируется. Особенно когда нет выбора и излишков алкоголя под рукой. Ну или какого-то заменителя.

Ученики при таком подходе были попросту обречены умываться по утрам и мыть руки перед приемом пищи. И воду употреблять, только «очищенную Перуном», то есть, кипяченную. Что самым позитивным сказывалось на их здоровье — с весны покамест никто не хворал животом.

— Наговор какой-то… — шептались ребята.

И Беромир не спешил их разубеждать.

Рано.

Да и микроскоп хоть какой-то он еще не соорудил, чтобы подтвердить свои слова про микроорганизмы. Поэтому использовал привычные и понятные им модели управления. С религиозно-магической причинно-следственной цепочкой…

Сегодняшний день не был исключением.

Закончив свои утренние дела, ведун оправил одежду и пошел в дом будить учеников.

В их новый дом.

Собственно, Беромир бы еще несколько месяцев тянул с железом, если бы не нужда поставить казарму для этой толпы. Для чего требовалось инструментов в достаточном количестве. Вот он и не сдержался, и вперед срока провел выделку железа.

Конструктивно дом не представлял ничего особого. Простой длинный дом в формате полуземлянки с соломенной крышей. Только стены были снаружи присыпаны извлеченной землей, для пущего утепления. А солома перед укладкой вымачивалась в жидкой глине, чтобы не горела и хуже гнила.

Из необычного — пол и потолок.

В обоих случаях применялись бревна балок да плахи — колотые пополам бревнышки умеренного диаметра. Только на полу плахи обращались плоской стороной вверх, а на потолке — вниз. На первый взгляд — излишества. Однако деревянный пол, поднятый над земляным на локоть, защищал от прохлады, которая стелится по самому низу. А потолок формировал холодный чердак. Что защищало от образования сосулек и делало помещение теплее. Ведь потолок со стороны чердака засыпали толстым слоем сухих листьев в качестве теплоизоляции.

Но это так — цветочки.

Приятные мелочи.

Куда вкуснее и интереснее была система отопления и вентиляции дома, которую реализовал ведун…

— Как тебе? — спросил Беромир у Боряты, когда тот впервые осмотрел длинный дом.

— Так-то дельно. Но ума не приложу — отчего ты очаг поставил такой чудной и у входа, а не в самом центре дома.

— А что тебе не нравится?

— Тут греет, а там? — указал Борята в сторону большого зала, который занимал основную часть длинного дома.

— Видишь, — указал Беромир на «уши». — Здесь у печи два «рукава» трубы, по которой должен уходить горячий дым. И сразу под пол. Там к стенам и вдоль них до самого конца — до трубы с той стороны дома.

— Ты же мне говорил, что горячий воздух устремляется вверх. Я хорошо помню это. И на костре показывал. И печь свою старую там, в родительском жилище. А тут — вниз. Как так?

— Все дело в трубе, — улыбнулся ведун. — Она высокая. А чем труба выше, тем лучше естественная тяга. Но я прицепил на нее штуку странную. Видел ее?

— Да, но так и не понял для чего она.

— Она сразу две задачи решает. Первая и очевидная — защищает трубу от заливания дождем и засыпания снегом. Вторая и самая важная — выводит дым не вверх, а вбок.

— И что? Не понимаю.

— Видел у нее большой такой хвост, который разворачивается по ветру?

— Занятно он крутится. Проку никакого, но интересно.

— Прок великий. Этот «хвост» поворачивает выход трубы против ветра. Из-за чего даже самый ветерок создает у этого отверстия зону низкого давления.

— Чего? — перебил его Борята.

— Зону низкого давления. — повторил Беромир. Посмотрел на хлопающего глазами собеседника. Взял кусок небольшой тесаной доски и махнул ей над кирпичами, на которых лежало немного легкого мусора — травинки, фрагменты коры и прочее.

Раз.

И часть из них чуть подлетела.

— Видишь? Взмахом я создаю кратковременно зону низкого давления за доской. Куда устремляется воздух из округи. Он и подбрасывает эту мелочевку. Понял?

— Нет.

— Ну… — Беромир задумался.

Подошел к керамической кружке. Налил в нее воды. Отломил две травинки-трубочки, выбрав их из тюка сушеной травы в дальнем углу сеней. Не совсем, тоненькие, конечно, но такие, подходящие. Соединил их кусочком воска, а его уже добыли немного, разорив два дупла. И опустил один конец этой «городухи» в стакан.

Получился простейший пульверизатор.

Ведун набрал полные легкие воздуха и подул в горизонтальную трубочку. И довольно скоро получилось так, что вместо воздуха стало выдуваться облачко водяной взвеси.

— Видишь?

— Вижу. — с диким, вытаращенным взглядом произнес Борята.

— Я думаю. Вот тут — у среза получается зона низкого давления из-за разного течения газов. А здесь образуется разряженное пространство. Из-за чего вода начинает подниматься по трубочке. Так и с трубой. В принципе, эта штука на трубе необязательна. Если мимо среза будет дуть ветер — этого уже достаточно, чтобы тянуть дым, затягивая его вот сюда, — похлопал Беромир по «ушам» трубы.

— Тогда зачем ты эту штуку сделал, если и без нее все будет хорошо?

— Жилище получилось большое. Тягу бы посильнее. Поэтому и надо, чтобы выход трубы шел в сторону от ветра. Это дает все то же самое, только сильнее. И вот что получилось, — произнес ведун.

После чего приоткрыл одну из боковых заслонок. И поднес туда сухой листик. А тот возьми и начни отклоняться, словно его в эту трубу втягивало.

— Видишь?

— Чародейство какое-то, — покачал головой Борята.

— Если сюда поставить заслонку, то воздух в эти трубы будет тянуть только из печи. Горячий. Прогревая камень труб и, как следствие, обогревая жилище.

— А… а как же там огонь-то горит?

— Воздух проходит через поддувало снизу и заходит сзади печи. Вот тут, — потопал Беромир, — под плахами идет воздуховод. Короб из бересты, сшитой и промазанной смолой. От поддувала печи до самого дальнего конца дома. Через сени и зал до женской. Там и забирается воздух для топки. Под полом. Это дает хорошую вентиляцию. Нужно только задвижками орудовать с умом.

— Мудрено очень, — почесал затылок Борята.

— Зато и помещение обогревается хорошо, и есть чем дышать — затхлости да сырости не образуется. Ну и котельная… ну, помещение, где проводят топку, отделено от жилой части. Зачем туда дрова, мусор и грязь тащить? Заодно печь выступает тепловой завесой. Там холодно, — кивнул он в сторону двери, а там тепло.

— Дивно… дивно… А готовить как?

— На улице. Под навесом. Парить-варить-кипятить лучше на свежем воздухе. Сырости от этого слишком много и запахов. Да ты видел там печку.

— Ничего не понятно, но очень интересно. — вполне серьезно произнес Борята. И упреждая Беромира, добавил. — Не разумею. Для меня это все — велесовы чародейства. Дым уходит? Затхлости в жилище нет? Вот и славно. А как — мне так-то без разницы. Я же в таких делах ничего не мыслю. Тут ведь как? Вижу — железо доброе. Мне оно зачем знать, как ты его добыл?

— Тоже вариант, — улыбнулся ведун.

— Давай лучше о чем-то простом посудачим. Сие что?

— Нары. Нижние для сна, верхние для вещей. Впрочем, вещи и под нижние можно поставить. А если очень будет нужно — и на верхних можно спать.

— Нары, значит. Опять новое словечко?

— Не без этого.

— А веревки эти зачем? Отчего так чудно?

— А чтобы при случае их можно было откинуть к стене, освобождая побольше места. Гляди.

С этими словами Беромир довольно ловко все отвязал и откинул лежанку, закрепив ее у стены за петельки накидные.

— Видишь?

— Да. Любопытно.

— И сразу вон сколько места. Можно каким делом заниматься в ненастье.…

После изготовления железа и инструментов все ученики какое-то время были в эйфории. Вот на ее волне дом и поставили. Благо, что объем работ в пересчете на такую толпу, в общем-то, небольшой.

И лес сушить не надо.

Год-другой простоит — и нормально. Все равно на больший срок он тут и не нужен. Вот и сладили удивительно быстро.

Оставалось еще, правда, кое-что доделать. Но так, по мелочи. Отделки ведь здание не требовалось. А без нее все быстро и довольно просто.

Да, сарай.

Зато просторный, теплый и чистый. На большее здесь и сейчас Беромир и не рассчитывал.

Понятное дело, работы по дому на этом не прекратятся. Те же плетеные короба каркасные нужно сделать, с крышками, для разного имущества. Если получиться — хотя бы пару сундуков, но лучше больше. Стулья. Лавки. Столы. И прочее. По возможности — разборное, чтобы будущим летом переправить на новое место.

Но это — потом.

А сейчас и это — отрада.

Темновато, правда.

Для освещения Беромир планировал применять маленькие оконца под крышей, закрываемые деревянными заглушками. На лето-осень сойдут. А потом вставить туда или рамки с растянутым рыбьим пузырем или даже стеклом. Чем черт не шутит? Хотя света все одно — шло мало.

Ну и лампы.

Масляные.

Которые подвешивались за крючки к потолку. Света они давали тоже мало, но и даже так намного лучше, чем ничего. Особенно в сочетании с оконцами…

— Все равно по будущему лету отсюда уйдете, — покачал головой Борята, когда закончил осмотр помещения. — Стоит ли возиться? Экую махину отгрохал!

— Стоит, — без колебаний, произнес ведун.

— За-ради чего?

— На этом большом доме я учусь. Никогда ведь не делал. Нужно понять — что к чему да как. А потом учесть.

— А делал так, словно ведал.

— Одно дело видеть и другое самому делать, — пожал плечами Беромир.

— И что? Сильно иначе теперь построил бы?

— Сильно. Мыслю, обычный длинный дом мало пригоден. В наших краях надобно что-то вроде виллы ромейской ставить. Чтобы вот так длинный дом, вот так и поперек. А со стороны входа — ворота крепкие. И просторный внутренний двор. И отопление иное.

— Ты же вроде славно все удумал.

— Это, — кивнул ведун на свою печь, — не самая толковая конструкция. Паллиатив.

— Что? Опять новое слово? Сколько можно?

— Не опять, а снова. — расплылся в улыбке ведун. — Паллиатив — это временное, вынужденное решение. Или можно говорить еще эрзац с тем же смыслом. То есть, тяп-ляп и готово.

— У меня уже голова пухнет от твоих новых словечек.

— Крепись. Это я еще стараюсь сдерживаться. — максимально серьезно произнес Беромир, хотя долго не выдержал и невольно улыбнулся.

Борята хохотнул в ответ.

— Ладно. Давай поговорим о делах. Я слышал, к тебе приходили гости?

— Да, из семи кланов.

— О чем вы сговорились?

— На тех же условиях, что и с вами. Но лучше бы нам всем собраться разом и все обсудить. Чтобы слухов никто не распускал.

— Хлопотно это.

— Хлопотно, — кивнул Беромир, — а надо. И с Быстрыми медведями нужно порешать.

— А с ними что? — наигранно переспросил Борята.

— Пускай ищут других учеников взамен этой троицы дурной. Подначивали их. Подставили.

— Кто?

— Красные волки. Они у меня тут воду мутят. Этих тоже надо предупредить. Может беда приключиться. О попытках меня убить уже шепчутся. И других с толку сбивают.

Борята зло скривился, с нескрываемым отвращением.

— Там еще есть кое-что… хм… у Быстрых медведей же был коваль?

— Да. Был. Сгинул куда-то лета два назад.

— Я поговорил с Завидом, который из них. Подумал над его словами. Подозреваю, что коваля в рабство продал кто-то со всем имуществом. Кто-то, кого он хорошо знал и не подозревал подвоха. Поговори со своими. Посмотри — кто у них в тот год или на будущий обрел что-то ценное.

— Это их дело.

— Нет, наше! — с интонацией Папанова произнес Беромир, на мгновение вспыхнув. — Я их учу не для того, чтобы какая-то падаль их потом продавала в рабы. Здесь разобраться надобно. Да и… У тебя разве есть уверенность в том, что эти деятели не решат обогатиться за счет меня или иных ковалей? Какая им разница кого продавать? Заехал в гости. Подпоил чем. Связал по-тихому. И увез, чтобы на местах следы борьбы не наблюдались. Каждый коваль — дорогой раб. Не дева юная, но за него тоже платят немало. Понимаешь?

— А чего дев не увозят?

— А у нас в округе они пропадают?

— Бывает. Но мы на диких животных и набежников думаем.

— Судя по всему, здесь зверь куда опаснее. Двуногий.

Борята недовольно почесал затылок, зло сплюнул и кивнул.

— Ладно. Надо посмотреть.

— Ищи тех, кто внезапно стал богаче, а с чего — неясно. Потом приходи — обсудим. Может быть, я что подскажу.

— Вот почему у тебя все так сложно?

— Что поделать? — развел руками Беромир. — Жизнь она вообще непростая. Чай не овсянка…

Глава 8

167, август, 2

— Право на борт! — завыл Бэримор… Тьфу ты! Закричал Беромир.

И два ученика, сидящие с ним в одной парусной лодке, засуетились. Неловко. Из-за чего один чуть было не вывалился в воду — чудом в последний момент ухватившись за канат…

Испытания парусной лодки шли во весь рост.

И ходовые, и прочие.

Всякие.

Ни сам ведун, ни его ученики этой конструкцией управлять не умели. Вот и чудили, выписывая лихие виражи на речном разливе. И даже уже несколько раз умудрились влететь в берег на полном ходу.

Парусная лодка — это вам не фунт изюма. Особенно на не самой широкой и просторной реке. Пусть даже и на разливе, где можно даже восьмерки выписывать при желании и навыке. В теории.

Одна беда.

Из всех навыков тут имелось лишь понимание того, что совладать с такой лодкой возможно. Да и то — у одного Беромира. И все. Вообще все. Вот и «развлекались» как могли, пытаясь не столько понять, сколько почувствовать то, как это все работает…

Лодку ведун хотел сделать давно. Еще зимой. Причем специально — парусную и легкую, чтобы зимой на ней по льду гонять, как на буере. С невысокой, понятное дело, грузоподъемностью. Но и она — отрада. На таких-то скоростях…

А тут и «счастье подвалило» — Борята приехал. Перед ним ученики робели выделываться. Особенно после той игры с дротиками да несколько шокирующими разговорами.

Уж кто-кто, а Борята к Беромиру относился с уважением.

И это замечали все.

Из-за чего агитация ребят из Красных волков совершенно утратила всякое значение. По крайней мере, пока.

И вот, имея такой «мотиватор» Беромир взялся за дело. Благо, что инструменты все потребные он изготовил загодя. Еще тогда, когда строили длинный дом.

Долбить бревно или выжигать он не стал. Занялся досками.

Сначала наколол клиньев и обтесал их. А потом выровнял здоровенным фуганком. Да хитрым. С возможностью на нагелях поставить выступы для ограничения финальной толщины заготовки. В результате получились хорошие, качественные доски стабильной толщины и геометрии. Вот из них-то Беромир лодку и собрал на кованых железных гвоздях, применив даже некоторое количество небольших скоб.

Дорого-богато по местным меркам. Ведь железа в этой лодке имелось на несколько десятков ножей, если не больше. Но оно того стоило, потому что конструкция получилась намного легче, чем если бы он ее выдалбливал или выжигал. Да и по прочности едва ли значимо отличалась. А чтобы это все не гнило — законопатил швы и промазал хвойным дегтем снаружи. На горячую. Чтобы древесина и пенька как можно лучше пропиталась.

Конструктивно у него получилась длинная, узкая плоскодонка со слегка задранным носом и заметным развалом бортов. Особенно спереди, чтобы на волне не заливало. И широкой транцевой кормой, куда ведун приладил перо руля.

В принципе — вариант. Хороший. Потому что позволял обходиться короткими легкими веслами и низкой посадкой. Но парус… Даже стоять в такой лодке было делом шатким, а тут какой-то парус.

Перевернется же!

Чтобы этого избежать Беромир сделал «ход конем» и прицепил к ней балансир, превратив в простейший катамаран. Что позволило «поставить» мачту с достойным косым парусом гафельного типа. При этом для смены галсов пришлось вводить эрзац решение — две выносные рейки, через которые шла веревка.

Разблокировал конец.

Потянул за него, перекидывая парус на другой борт, хотя бы немного. Подвернув при этом рулем, чтобы ветер завершил дело. И готово. Дальше нужно только снова заблокировать конец веревки.

Такое себе решение. Но почему нет?

Длинный, узкий корпус получившейся лодки позволял вмещать до десяти человек и очень неплохо разгонялся. Осталось научиться с ним как-то управляться.

Вот они и пробовали.

Ограниченным составом.

В будущем, правда, Беромир хотел сделать второй корпус по тем же размерам. И собрать уже катамаран здорового человека. Чтобы и на курсе не забирал вбок, и не так тесно все было. Но это потом. Сейчас с этим всем требовалось хоть как-то разобраться.

— У нас гости! — воскликнул Борята, когда они в очередной раз вписались в берег, не справившись с управлением.

Он сам на этот катамаран не полез. И просто наблюдал с берега. С огромным интересом, порою отпуская шутки разной степени сальности. Был бы у него попкорн — охотно бы его в процессе употреблял.

— Где? — чуть нервно поинтересовался Беромир.

— Да вон же? Разве не видишь? — указал он ему на дальнюю излучину реки, где выходили одна за другой лодки. Обычные однодеревки, которыми тут только и пользовались.

— Ну что расселись? Беритесь за шесты! — скомандовал ведун ученикам. — Отталкивайте! Отталкивайте! Сдавайте назад! И парус приберите! А то тянет же к берегу.

И те, тяжело вздохнув, начали исполнять распоряжения.

Сам-то Беромир сидел на руле. И ему все это делать выглядело не с руки. Он для того учеников и взял на борт.

Тот парень, что сидел ближе к корме, освободив конец веревки, стравил его, давая довольно тяжелому парусу опуститься. Его женщины сшили из остатков ткани, поэтому он выглядел крайне забавно — словно лоскутное одеяло.

Второй же, подняв шест, лежащий вдоль корпуса, начал им упираться в дно, отводя катамаран назад. Выталкивая из зарослей рогоза, в которые он влетел.

Не очень большой шест. С таким «пятачком» на конце, который позволял намного лучше «упираться» в мягкий ил.

Раз-раз-раз.

И они уже на чистой воде.

Второй номер ополоснул шест. Положил его на место и взял короткое весло. С его помощью он помогал подруливать Беромиру.

Первый же, быстро перебирая руками, поднял парус. Закрепив конец. И, подчиняясь команде, перекинул его на правый борт.

Ткань наполнилась ветром, и катамаран довольно лихо стал набирать скорость. Куда шустрее, чем на любой гребной лодке. Довольно быстро добравшись аж до десяти узлов. Приблизительно. Что на такой «дендрофекальной конструкции» ощущалось ОЧЕНЬ остро. Из-за чего как сам Беромир, так и его ученики испытывали определенный мандраж.

— Нос вправо заносит! — крикнул Беромир. — Видишь? Течение видно. Ну? Чего ждешь? Поправь!

Первый номер кивнул и сунул в набегающий поток воды короткое весло.

Потом поворот русла со сменой галса.

И снова корректировка курса. Очень уж сильно сносило легкое суденышко даже слабым течением. Зато над зарослями водорослей катамаран «пролетал» — мое почтение. Не говоря уже об отмелях. В лучшем случае чиркнет днищем — и все.

Уже проверили.

Невольно.

Пару раз.

Виляя и с трудом справляясь с удержанием парусного катамарана на курсе, они направились навстречу гостям. С трудом. И определенным героизмом. Ибо лишь чудом не влетали во всякие довольно твердые препятствия, вроде коряг. А на десяти узлах можно и лодку о них разбить, и самому если не убиться, то покалечится.

Встретились с идущими гуськом «пирогами».

Прошли мимо, пару раз опасно бортанув гостей.

Скинули ход, убрав парус.

Развернулись на узости речной с помощью коротких весел.

А потом, подняв парус, догнали и с сильным опережением пришли к мостку. Где и выгрузились, оттащив катамаран на веревке в сторону. Специально, чтобы освободить место гостям.

— Это что за диво дивное? — поинтересовался Борзята, здороваясь уже на берегу с Беромиром.

— Как что? Лодка новая. Видел, как носится?

— Что лось, наевшийся забродивших яблок. — хохотнул он. — Но шустро.

— Вот тот и оно! Шустро. Хотя мы так толком и не научились еще ей управляться. Первый день только как на воду спустили.

— Лихо-лихо, — покивал подошедший лидер «клуба» Перуна следующего клана. — Ежели наловчится — она по Днепру до порогов очень быстро доберется. За два-три дня.

— И пороги проскочит. Как туда, так и обратно.

— А не разобьется? Там же камни торчат.

— Ей можно по днищу парочку защитных реек прикрепить. Чтобы ими ударялась.

— Разве поможет? Ромеев они волами тащат.

— Вдоль берега?

— По берегу. Вытаскивают, подкладывая кругляк деревянный. И тянут, перенося вперед те бревнышки, по которым лодка уже проехала. И так на каждом пороге.

— То — большие лодки. А малые?

— Те люди сами на веревках тащат, ежели платить не хотят. Ну и когда там ничего особенно ценного нет. Но такие редко ходят.

— Да, — кивнул Беромир. — Надо пробовать. По большой воде, например, сходить.

— Она недолго там держится. И что же? В одну сторону прошел, а обратно лишь на будущее лето? Кому это надо? Не обойти роксоланов да языгов там. Не обойти.

— Не спеши. — улыбнулся ведун. — Пробовать надо. Может там есть места, где и по малой воде пройти можно. Да и по зиме можно, по льду ходить под парусом.

— Это как?

— Потом покажу. — усмехнулся Беромир. — Как лед встанет…

Дальше они переключились на насущные дела. Да, с трудом. Да, постоянно косясь на торчащую над рогозом одинокую мачту. Но все же взялись…

Скоро должен был явиться торговый гость, и кланы решили привезти все, что удалось добыть промыслом, на продажу. Не только старые большие рода, с которыми Беромир работал, но и семь новых. Те, правда, особенно развернуться просто не успели. Да и какая охота летом? Шкура ведь не та. Но все одно — тринадцать кланов! И все что-то привезли.

— С ума сойти! — только и покачал головой ведун, когда понял, что произошло. — А вы так хоть собирались на твоей памяти? — спросил он у Боряты.

— Нет. Даже по шестеро только у тебя стали сходиться.

— И я не помню.

— И я.

Беромир же, глядя на эту толпу, испытывал своего рода воодушевление. Ведь «на выпуклый взгляд» тринадцать кланов насчитывали порядка двух тысяч семей. Приблизительно. Так-то побольше, но для удобства счета он округлял.

А это — уже сила. И немалая по местным меркам. И если удастся этих всех ребят хоть как-то вокруг себя удержать, то были все шансы собрать из них племя. Ну или иной формат объединения. Главное — чтобы начать действовать сообща и концентрировать ресурсы для общих проектов. Того же укрепленного города.

С таким количеством людей уже можно кашу варить.

Это уже серьезно.

Заявка! Не иначе.

Впрочем, Беромир старался держать себя в руках и одергивать внутренне, чтобы «головокружение от успехов» не привело к каким-нибудь глупым ошибкам. В том числе и потому что все эти люди приехали к нему не за державой и цивилизацией, а поторговать. То есть, за выгодой для себя и своих кланов. И теперь было очень важно не обмануть их ожиданий, умудрившись еще и не превратить в иждивенцев. Так или иначе. Нужно дать им почувствовать запах успеха. И то, что рядом с ним они пойдут далеко…

Сюда они привезли очень разное.

Из оговоренного шли шкуры, рога, клыки, крупные кости и сухожилия задних ног больших животных. Причем шкуры были плохой выделки, и их требовалось доводить до ума. Самым забавным оказалось то, что из-за проблем с мехом эти деятели каких только шкурок не притащили. И кротовых, и даже со змей как-то наснимали. Вон — лентами лежали. Водились бы в этих местах рептилойды — и им бы не поздоровилось. Люди старались выжать все.

Сверх того, среди их товаров оказался мед с воском. И древесная смола в весьма представительных количествах. Вот сосновая, вот еловая, вот иных деревьев.

— Вы ведь все грибы собираете?

— Когда сложится, — осторожно ответил Полюд. — Они ведь то есть, то нет. Иной год словно напасть какая их прибирает. А бывает, что и по лесу не пройти так, чтобы на них не наступить.

— Я с тем гостем торговым поговорю. Покажу ему свои заготовки сушеных ягод да грибов. Посмотрим, может, это придется по душе ромеям. Сообща мы сколько соберем да засушим? О-го-го!

— Мыслишь, оно ему надо столько? Своих нету?

— Там, по Днепру, вода выходит в Понтийское море. Из него большие лодки идут в Мраморное и далее до Средиземного. Где грибы растут не очень хорошо. Или не растут вообще. А у нас тут — славно. Но там живет много людей. ОЧЕНЬ МНОГО. И все они хотят кушать. В том числе кушать вкусно.

— И насколько много их там живет?

— Представь себе всех людей наших тринадцати кланов.

— Нет, не могу. — честно ответил Полюд. — Много очень.

— Так вот, они все — население небольшого поселения там, на берегах Средиземного моря, — утрировал Беромир. — А их в тех краях бесчисленное множество, этих поселений…

И в этот момент раздался какой-то странный шорох в ближайших кустах. Причем его заметили все.

Беромир же действуя скорее по наитию, чем по расчету, схватил тяжелый дротик, ну тот, который пилум, и метнул. Раздался сдавленный вскрик. И какие-то едва различимые шаги, быстро удаляющие.

— А если там ученик был? — настороженно спросил Борята.

— У них, у всех свои дела. Чего им там делать?

— Убил бы.

— Если бы и убил, то урок был бы остальным, чтобы выполнять, что я приказываю, а не чудить. А то — чуть слабину дашь, сразу как увальни по углам расползаются…

С этими словами Беромир достал легкий боевой топорик с пояса и направился в кусты. В сопровождении остальных.

— Никого. И Мухтар опять равнодушен.

— А при чем тут Мухтар?

— Чужака он бы почуял. Свой кто-то проказничает. Вы бы знали, как же эти глупые игры меня утомили.

— Знаешь, кто это делает? — спросил Борята.

— Догадываюсь. Но пока не понимаю — зачем.

— Те проказники, о которых ты говорил?

— Возможно… возможно… — покивал Беромир. — Но в таком деле ни в чем нельзя быть уверенным.

— Почему?

— А зачем им за мной следить? Ради чего? Я вот особого смысла в этом не вижу. Впрочем, мир прекрасен в своей глупости…

Глава 9

167, август, 5

— Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пила и блевала… и тосты эту свадьбу вдаль несли… — шептал Беромир, глядя на происходящее.

Гости съехались не просто так.

И торг торговать, и пьянство пьянствовать.

Вон, на следующий день после «клубов» Перуна прибыли еще и ведуны некоторые. И кое-кто из старейшин разных.

А все для чего?

Чтобы погулять на свадьбе у Беромира. Который, по слухам, мог накормить их всех, и напоить. Да и вообще слыл удивительным кудесником, способным творить чудеса.

Если бы не жерлицы да сеть — сел бы он в лужу. Причем с размаху.

Запасы запасами.

Но сюда приперлась целая толпа!

Обычная семья бы от такого захода просто бы лишилась всех своих запасов. Годовых. Да и вообще — летом особенно щедро проставиться не смогла, если до жатвы.

А тут вот — явились — не запылились.

Пришлось выкручиваться…

Как Беромир узнал о том «счастье», что ему подвалило — сразу начал действовать. Выбрал подходящие места и стал туда сваливать порубленную мелкую рыбу и отходы. Из ловушек, ну и ту, что бреднем зацепил. С ним ведь не везде пройти можно было — короткий. Только в мелких притоках.

А с вечера перед свадьбой поставил там жерлицы.

И, о чудо!

Поутру почти все они сработали, дав разом много крупной рыбы. Да в таком количестве, что вся эта толпа гостей смогла натурально пировать. От пуза.

Аналогично поступили и с дичью.

Прикормка и грамотно поставленные ловушки сделали свое дело. Пару косуль взять удалось довольно легко, как и десяток зайцев.

А зерно?

Да зачем оно надобно? Вон сколько всего вкусного! И алкоголя в достатке.

Беромир словно чувствовал подвох и затер, а потом нагнал доброй самогонки с запасом. «Закрутив» на ее базе настойки умеренной крепости.

Как он действовал?

Брал корчагу. Притирал к ней керамическую крышку. Проливал это все снаружи воском на горячую, чтобы сделать непроницаемой. А то ведь керамика весьма пориста. После чего загружал от души земляникой и заливал самогонкой.

Следующую корчагу делал как-то иначе. Пробуя и экспериментируя. Специально, чтобы понять — какой напиток получится лучше всего из подручных материалов.

Делал с запасом.

Крепким.

Планируя сплавить на пробу ромейскому купцу.

Вот теперь и пригодилось — одну за другой выносили эти корчаги. Вскрывал. И хозяин обильно угощал гостей, не привыкшим к таким вкусам.

Да и что они видели? Пиво? Мутное, кислое и часто испортившееся, ибо совсем не стояло. Сразу пить надо было. Хотя по вкусу оно едва ли могло кого-то обрадовать. В XXI веке такое ни в какую точку розлива бы не поставили. Ибо, в сущности, дрянь.

Что еще? Медовые браги? Случались и ценились. Но мед дефицит — иди — добудь его. Каждый раз целое приключение. И не всегда оно обходится без трупов. Порой промысловик и с дерева падает, надышавшись дыма, и разбивается. Или аллергия у него случается на яд пчелиный, и бедолага умирает от обширного отека дыхательных путей. Посему меда случались нечасто.

Еще реже случалось отдельным счастливчикам отведать вина. Да и то сухой кислятиной оказывалось. А тут такие вкусняшки! Вот и лакали их, охотно запивая рыбу с мясом, от которых все ломилось…

— Интересно, драки будут? — тихо спросил Беромир, наблюдая за этим буйством.

— А как же? — усмехнулся Вернидуб.

— Надо еще пару корчаг вынести.

— Куда⁈ Хватит! И так уже перебрали!

— Если они на ногах стоять не смогут, то и драк не выйдет. — хохотнул ведун. — Да-а-а… Пьют, словно не понимают, что их ждет завтра. Как дети.

— А что их ждет?

— Тоже не ведаешь?

— По-разному бывает.

— После ТАКОГО? Нет. Тут никаких надежд. Завтра у них, у всех голова болеть будет так, что хоть вешайся. Выворачивать. Сушить. И вообще… — махнул он рукой.

— Что, вообще?

— Что в пиве, что в меду, что в иных напитках хмельных содержится этиловый спирт. Это от него развозит людей. Только по существу — сие есть отравление. Он так-то — яд, — кивнул Беромир на кружку в своей руке. Как яд муравьев, пчел, ос и прочих. Если немного — дурного ничего не будет. Если же увлечься — жди беды.

— Если это яд, то и умереть от него можно?

— А как же? Это не так и сложно. Хочешь попробовать самого спирта? Все эти настойки я же старался делать так, чтобы не слишком крепко было. Чтобы сразу не опали как листва. Добрый спирт — это совсем иное. Кружку такую выпьешь — и все. Опадешь мертвецки пьяным. И не каждый такое переживет.

— Он у тебя есть?

— Я немного сделал.

— Но зачем?

— На дела всякие лекарские. Им ранки открытые можно прижигать, чтобы не гноились и скорее заживали. И не только. Пользы с него немало. Вот только пить его в таком количестве — дело дурное.

— Зачем же ты выставил столько? Ты же не драки боишься. Я же вижу этот хитрый прищур.

— Ты наговариваешься на меня. — усмехнулся Беромир.

— Ну же, говори. Я никому не скажу.

— Что у трезвого на уме, то у хмельного на языке. Посему напоить людей полезно. Сразу гниль всякая наружу вылезает. Да и наутро… и пьянка эта, и то страдание — оно сближает. Пережив такое вместе, люди уже никогда не будут чужими.

— Ты думаешь?

— Кто знает? — пожал плечами Беромир. — Но я решил попробовать. В конце концов, пить их никто не заставляет.

— Ты же говоришь, что сие — яд.

— Поэтому нужно придумать какие-нибудь ограничения. Чтобы не нажирались до беспамятства. Перун как бы на все это посмотрел? Как бы сказал?

— Я подумаю, — улыбнулся Вернидуб, прекрасно поняв, к чему клонит его собеседник…

А свадьба между тем продолжалась.

Беромир не знал как здесь, в этих реалиях проводят такие торжества. В памяти этого тела не осталось ничего. А сам он ничего такого не видел, да и не расспрашивал. Так что оказался немало удивлен тому факту, что никаких ритуалов, по сути-то и не имелось. Видимо, в силу слабого развития общества в материальном плане, ну и, как следствие, в социальном.

Для этих целей даже ведун не требовался.

Нет, так-то было бы здорово, если он присутствовал. Но, по большому счету, не обязательно. Ведь по обычаю достаточно было в присутствии трех и более свидетелей заявить, что берешь эту женщину в жены, а она с этим согласится.

Дальше же, если никто не возражал, молодожены удалялись для консумации брака. Недалеко. Чтобы свидетели не сомневались в том факте, что дело сделано.

И все.

Вообще все. С этого полового акта пара становилась мужем и женой. А дальше начинался пир.

Собственно значимость свадьбы и определялось по количеству свидетелей, которые потом и пировали. Случайных людей на таких мероприятиях не было. Кто-то с трудом мог потянуть едва-едва трех человек, накормив их кашей из жита. А кому-то, как к Беромиру, могла заявиться целая толпа. Хотя, конечно, больше трех десятков гостей даже у состоятельного старейшины не собирали. Тут же набилось за полторы сотни.

Обалдеть!

Просто обалдеть!

Кого ведун ни спрашивал — никто не мог припомнить столь масштабной свадьбы на всю округу. Разве что роксоланы или языки могли себе позволить что-то подобное.

Наконец, Беромиру надоело молча наблюдать за этой пьянкой, и он решил внести в нее хоть какой-то конструктивный элемент.

— Давайте танцевать! — громко воскликнул он, поднимаясь с лавки.

Никто не понял.

Люди вообще так увлеклись пьянкой и обжорством, что даже сразу не поняли: кто говорит и что.

— Что мы так грустно сидим? Это же свадьба! Давайте петь и танцевать!

Его снова не вполне поняли. Но оно и понятно. Пение носило во многом ритуальный характер и было связано с разного рода монотонными действиями. Да, свадебное пение тоже имелось. Однако оно ограничивалось женским коллективом и на публику не выносилось. Невесте пела мама, либо старшая женщина в коллективе, но такие — занятные. Фактически — инструкцию и наставление.

С танцами ситуация складывалась еще хуже.

Их просто не практиковалось.

Вообще.

Никак.

Во всяком случае, в привычной Беромиру традиции. Пожалуй, только хороводы применялись, да и те — в рамках религиозных ритуалов. Редких. Очень редких. Например, при сильной засухе. На этом этапе развития общества другие танцы были просто не нужны.

Беромир же вышел в круг и начал пытаться изобразить что-то среднее между ирландским танцем и сиртаки. И даже напевать ритм.

Минуту ничего не происходило.

И вот, изрядно поддатый Борята поднялся со своего места и попробовал вписаться. Потом еще один и еще. И уже минут через пять собралась компания из десятка относительно крепко стоящих на ногах мужчин, что-то такое странное танцующих.

Местами они сбивались, и вся линия сыпалась на землю. Так как хватились друг за друга. Да и вообще — вели себя не как профессиональные танцоры, а просто веселящие люди. Задорно. Лихо. В чем-то даже шаловливо.

И стало получаться.

Уловив ритм, остальные начали по просьбе Беромира хлопать. Выступив этаким аккомпанементом…

Минут пятнадцать так прыгали.

Взмокли — жуть!

Хоть выжимай.

И вполне довольные и радостные стали расходиться.

— А песни петь? — ехидно улыбнувшись, спросила Злата.

— Песни?

— Да. Свадебный танец чудесный вышел! Спой!

— Я…

— Спой!

— Спой! — стало доноситься с разных сторон.

— Без музыки мне как-то неловко… и одному. Да и песен ладных я на нашем языке не знаю.

— А ты спой на каком знаешь, — произнес Вернидуб. — Помню, ты что-то напевал. Дивно было. Не от мира сего.

— Ну…

— Прошу! — произнесла Злата, подойдя вплотную и обняв мужа.

Отказывать женщине, с который ты только что… хм… вступил в супружество, было как-то неловко. Поэтому Беромир задумался.

Голос у него был каким-то вариантом баса. Редкого и красивого, вроде профундо. Хотя он толком в этом не разбирался. Поэтому и композицию надо подобрать какую-то подходящую. И не только по звучанию, но и по смыслу. Ведь спросить могут. Попросить перевести. Отчего исполнять «Когда мы были на войне» или «Черный ворон» не выглядело хорошей идеей. Равно как и большая часть того репертуара, который он обычно пел в караоке — там в XXI веке.

Помолчал.

Оглянулся, каким-то расфокусированным взглядом. И…

— Ой вы други — вои крепки. Вы на смерть всегда идете… — затянул Беромир песню «Дружина» группы Сколот, когда пауза стала слишком тяжелой. Наслушался. Да и сам пел не раз и не два.

Медленно пел.

Поначалу думал, что и не припомнит, но начал петь и само полилось.

Никто ничего не понимал.

Но как-то подобрались. Вон — никто уже и не пил. Все смотрели на него, ибо песня иная. Не так тут пели, не так. Все стихи местные — суть тонические, из-за чего имело значение только количество ударных слогов. А все остальное — неважно. Отчего для уха человека из XX или XXI века такие песни показались бы совершенно нескладными. Без рифмы и размера, которые вытягивали лишь за счет игры с тонами: тут звук подольше тянут, там покороче.

Беромир же пел песню, которую складывали в довольно каноничной силлабо-тонической системе. Из-за чего выдерживался и размер, и рифма, и тональность. Вот и звучала она иначе. Почти что магически. Словно наговор какой-то чудесный. И в нем то и дело проскакивало, пожалуй, единственное узнаваемое слово — Перун…

Закончил.

Замолчал.

Хотел пойти к столу, но Борята остановил его. Не грубо. Нет. Вежливо.

— О чем она?

И Беромир начал переводить.

Сказывал куплет по-русски, а потом на местный переводил. И на фразе:

— … Из тьмы веков пусть громом грянет да ратною сверкнет стезей — Перун, бог воинов удалой.

Борята отчетливо вздрогнул.

Не ожидал.

Да и по остальным словно волна пошла — не шептались, но переглядывались.

В местной практике широко бытовали только ведуны Велеса и Перуна. У Зари порой встречались свои ведьмы, которые встречали новую жизнь, выступая повивальными бабами. У Мары — еще реже ведьмы заводились. Сварог с Матерью-землей вообще в ведунах не нуждались, равно как и Даждьбог, несущий удачу самолично, выступая этаким аналогом скифо-сарматского Фарна.

Посему ведуны были представлены в основном последователями Велеса и Перуна. Их роли разделялись довольно просто. Велес и его ведуны отвечали за ремесла и промыслы, а также знания о них. Ну и прочую ученость. Перун был судьей небесным, ведая заодно и плодородием всяким — от полей до семей.

Сейчас же Беромир ввел новую роль — бога воинов. Назначая на эту роль Перуна.

Так-то «клубы», посвященные этому божеству, и так существовали. Но, формально воинами они не являлись, выполняя функцию, близкую к народной дружине или полиции. Силовики, но присматривающие за порядком.

До этого момента.

Раз.

И ведун своей песней сильно поднял статус этих «клубов». Ведь именно воины в местных обычаях виделись только у роксоланов. Ну и, например, у ромеев. У них же — нет. Что было, видимо, тяжелым наследием кризиса I века, когда сарматы выбили не только старые элиты, но и воинов…

— Из тьмы веком пусть громом грянет, — тихо произнес Борята каким-то странным, чуть дрожащим голосом.

— Да ратную сверкнет стезей. — ответил, глядя ему прямо в глаза Беромир.

— Перун — бог воинов удалой! — хором рявкнули все члены этих «клубов», сидящих здесь на пиру.

Прозвучало жутковато.

Вон — глазки, как у людей загорелись! Вспыхнули просто!

И с каким вдохновением и страстью они это выкрикнули!..

Свадьба продолжилась. Но так… вяло. И быстро пошла на спад. А уже через час почти все гости вообще заснули.

— Ты понимаешь, что ты сегодня сказал? — тихо спросила Мила у Беромира, когда тот отошел в сторонку — к умывальнику, дабы освежиться.

— Дурное разве?

— Бог воинов… — покачала она головой. — Покоя нам более не будет. Твои слова нам не простят. А будь уверен — теперь молва по всем концам света о них понесет весть.

— Я достал из пыльного мешка прошлых лет то, что там давно лежало. — пожал плечами зять.

— Но ведь мог не доставать. Зачем ты это сделал?

— Чтобы собрать всех наших в единый кулак, мне надобно было им что-то предложить. То, что стянет их воедино, как бечевка веника.

— Это кровь. Много крови. Гёты так живут. Сарматы. Нам такой же судьбы ищешь?

— А то, как мы сейчас живем — лучше? — холодно процедил Беромир. — Как рабы. Только хуже. Да и что им предложить? Дела торговые? Так у каждого свои интересы. Ну и слышат они едва каждое десятое слово из тех, что я им говорю.

— Надо же… а тут услышали. — скривилась Мила.

— Услышали. Потому хотели. Да некому сказать было. Устали люди терпеть. А если иначе жить, то драться надо. Насмерть. Ломая лица врагам и всем тем, кто хочет нас жизни хорошей лишить. Понимаешь? Ради того, чтобы дети и бабы в покое жили, а не засыпали с трепетом. Не придет ли набег? Не угонят ли в рабство? Не ограбят ли не те, так другие? Если же драться, то надо стоять сообща. Ибо мало нас. Поодиночке всех перебьют.

Мила промолчала.

— Разве я не прав?

— Прав. — с огромным трудом ответила она, смотря на зятя ОЧЕНЬ сложным взглядом. — На скользкую дорожку ты встаешь… князь. Поостерегись, а то шею не свернешь.

— Как будто у меня есть выбор… — усмехнулся ей в ответ Беромир.

Глава 10

167, август, 6

— Ненавижу! — прорычал ученик из Красных волков. Тот самый заводила, что воду мутил.

Свадьба свадьбой, но ведун провел традиционное уже построение с распределением нарядов. Вот в какой-то момент этот парень и сорвался, бросившись на Беромира с кулаками. Но его, конечно, подхватили за руки, не пуская шалить.

— Тяжко ты вчера перепил… — покачал ведун головой.

— Ненавижу! — ревел тот.

— Что это с ним? — спросил кто-то.

— Видимо, одержимость. Если сейчас пена ртом пойдет — точно она будет. — с видом знатока сообщил ведун.

— Одержимость?

— Это когда дурные духи захватывают власть над телом. Иной раз — полностью. А бывает, что просто разжигают страхи, навязчивые мысли и прочее, подталкивая на те или иные поступки. Нашептывают всякое, сводя с ума.

— Я не одержим! — взвился парень.

— А что это за духи? — поинтересовался друид.

— Души смертных, дела которых оказались не завершены или их что-то терзает. Из-за чего они оказываются слишком крепко связаны с нашим миром и не могут его покинуть. Большинство из них безвредны. Но не все.

— И зачем они это делают? Просто по зловредности своей?

— Каждая сгубленная жизнь делает их сильнее. — чуть помедлив, ответил Беромир, выдумывая на ходу. — Это воплощает их в противоестественной жизни. По-разному. Баньши, джины, дэвы и многие другие. Кого там только не появляется. Но всегда они оказываются погибельны для любой живой сущности, особенно разумной.

И, видя, как слегка побледнели все присутствующие, дополнил:

— Но не стоит волноваться. Редкий беспокойный дух добирается до такого воплощения. Даже вот так проказничать могут лишь те, что не меньше тысячи лет идут дурной дорогой. Что немало, ибо за ними охотится сама Мара, если те таким начинают промышлять. Она ведь отвечает за мир между живыми и мертвыми.

— Я не одержим! — вновь выкрикнул парень, хотя и не так уверенно.

— Ты хотел-то чего? — поинтересовался у него Беромир. — Тебя настойкой обделили, что ли? Или муравей за промежность укусил? Чего разорался-то?

— Вызываю! Я вызываю тебя и обвиняю перед лицом Перуна! Убийца! — выкрикнул ученик, с трудом сдержавшись, чтобы не перейти на слишком высокие ноты.

— Эко тебя развезло, — покачал ведун головой.

— Я в своем праве!

— Это так, — хмуро кивнул Борята. — И остальные лидеры «клубов» Перуна с ним согласились.

— И кого же я убил? — улыбнулся Беромир.

И тут парня прорвало.

Он говорил, буквально захлебываясь в своих словах, рассказывая о том, как они искали родичей, отправившихся пройтись по реке, да поглядеть: выжил ли кто. И вообще — какие разорения. Но так и не нашли даже концов.

— Их убил ты! Ты! — выкрикнул он в самом конце.

— Трудный случай. — покачал головой ведун. Прямо подтверждать или отрицать обвинение он не спешил. Просто высмеивал порыв парня.

— Вызвав в круг и с таким обвинением он в праве тебя убить, — серьезно произнес Борята.

— Но он не сказал, почему так решил. Разве это справедливо?

— Верно, — кивнул друид, как и остальные ведуны.

Парень замешкался.

— Ну, что молчишь? Рассказывай.

— Я… я…

— Ты это ты. Я это я. А вот он это он. Давай ближе к сути дела.

— Гадали мы. И духи подсказали нам ответ.

— И все? — расплылся в улыбке Беромир. — Вы нашли их тела? Вы нашли их вещи? Может быть, видаков сыскали, которые могут предстать перед нами?

— Нет. Но я уверен — их убил ты! Ты!

— Хорошо. Пусть нас Перун рассудит. — кивнул ведун.

— Это будет плохой бой, — хмуро пробурчал Борята. — Я знаю, как силен ты в копьях. А он — нет.

— Слышишь, что он говорит? Ты можешь отказаться, — повернувшись к этому парню, произнес Беромир. — А я сделаю вид, что ничего не слышал.

— Нет! Перун на моей стороне! Дерись! Насмерть!

— Как знаешь…

Разделись до порток. И, взяв копья, вступили в круг.

Беромир выбрал свое — кованое. А он его под шумок всей этой возни с железом перековал, сделав покрупнее с хорошо выраженным клинком. Из-за чего оно было под стать «крылатым копьям» IX-XI веков, которыми можно и колоть, и даже рубить.

Да про граненый подток не забыл. И древко из ясеня. Хотел его сделать клееным, да руки пока не дошли. Но и так выглядело очень неплохо. Внушительно…

У парня-обвинителя копья не было. Поэтому Борята дал ему свое, стремясь уравнять шансы и явить справедливость. То самое, которое взял как трофей с Гостяты. Так что в круг вышли два бойца с примерно равным оружием. Во всяком случае никто из представителей «клубов» Перуна или его ведунов не стал оспаривать такое поединок.

Вышли.

И обвинитель совершил выпад, как говорится: «в крысу». То есть, постарался достать Беромира, воспользовавшись эффектом внезапности.

Но тщетно.

Ведун крепко напрягся от слов парня, ожидая подвоха и каверзы. Вот и бдел. А потому довольно легко увернулся, сделав подшаг с поворотом. И даже поставил блок, чтобы его оппонент возвратным движением не подрезал ему бок.

— А ты, я погляжу, проказник, — усмехнулся Беромир.

Вместо ответа тот вновь совершил выпад.

Да не в лицо, а в ногу метя.

Ведун ушел от удара обычным подшагом. И сразу выставил блок древком. Очень, надо сказать, своевременно. Так как парень попытался ударить ему в бок. Царапнуть, по сути, силы на большее просто не хватило бы. Беромир же сбил эту проказу, выводя парня из равновесия, и широким ударом наотмашь, шлепнул его по заднице. Клинком копья, плоской его частью.

Чтобы было обидно, но без крови.

Тот от такой выходки вскинулся, вспыхнув, как свечка. И атаковал, атаковал, атаковал.

И снова.

И опять.

И еще раз.

Обвинитель сыпал ударами, пытаясь хоть как-то достать Беромира. Но не получалось.

Вообще.

Совсем.

Даже малой царапины не случилось.

Всем наблюдателям же был виден тот гигантский разрыв, который лежит между ведуном Близнецов и этим дурачком. Он натурально ничего не мог сделать.

А что он только не пытался!

О!

Даже зачерпнув горсть земли, бросил ее в глаза Беромиру. Но та оказалась слишком влажной и полетела комком, от которого ведун легко уклонился, не подставившись под сопутствующий выпад копьем…

Спустя десять минут на обвинителя было грустно смотреть.

Весь мокрый — хоть выжимай.

Язык на плече, образно говоря. А сам он так тяжело дышал, что не каждая загнанная лошадь сумеет. Да и копье уже нормально держать не мог. Вон — наконечником скреб по земле. Руки же его тряслись от перегрузки мышц.

— Убей… — прохрипел он. — Что ты медлишь? Не стерплю позора!

— А чем ты клинок намазал?

— Что?

— Я видел. Ты протер клинок копья. Помнишь? Своей одеждой. И откинул ее. Но от меня было видно, что там какая-то емкость с чем-то в складках одежды.

Ближайший к той одежде ведун подошел.

Перевернул ее посохом. И перед остальными явился небольшой кожаный мешочек. Он его осторожно взял и понюхал.

— Что там? — спросил Борята.

— Яд. — поморщился он. — Трупный. Выдержанный.

— Как глупо… — покачал Беромир головой, усмехнувшись. — Ты шел учиться, чтобы сделать жизнь своего клана лучше. И к чему ты пришел? Лживое обвинение. Прилюдная попытка отравить. Что дальше?

Тот промолчал.

— Что? Сказать нечего?

— Я говорил с духом двоюродного брата. Он сказал, что его убил ты! Он не мог мне соврать! Поклянись! Поклянись именем Перуна на копье!

— Я действительно убил тех троих. — после небольшой паузы произнес ведун.

— Я говорил! Говорил! — взвился этот парень и попытался сделать выпад.

Но неловко и слишком медленно. Сказывалась усталость. Из-за чего излишне жесткий сбив Беромира, не только выбил оружие из его рук, но и уронил обвинителя на задницу.

Потом поставил перед собой копье и пояснил:

— Они пришли ко мне как гости, но отказались разделить еду. Сослались на спешку и убежали. Впрочем, ближайшей ночью вернулись. И попытались напасть на меня во сне. Но у них ничего получилось.

— Что их сподвигло на такой поступок? — спросил глава «клуба» Перуна клана Красных волков.

— Мой большой топор. Я рубил дрова, когда они пришли. И они не могли от него отвести взора. Сразу не напали, опасаясь проклятий. Но совладать с алчностью не смогли.

— Я свидетельствую в том! — громогласно произнес Вернидуб.

— Не может быть! Нет! — простонал парень-обвинитель.

— Клятва на оружии и слово ведуна Перуна — это весомо. Да и круг о том же говорит, — возразил представитель Красных волков.

— Кто тебя надоумил все это делать? — спросил Беромир у своего противника.

— Никто!

— Врешь. Ты подбил ребят из Быстрых медведей на неподчинение, подставив их под наказание. Ваши разговоры слышали. А потом, когда я их изгнал за неподобающее поведение, именно ты начал мутить воду среди остальных. Даже и теперь — как ты дрался? Кто учил тебя этому? Кто дал яд?

— Никто! — вновь выкрикнул он.

— Кто-нибудь ему верит?

— Нет, — жестко и холодно произнес глава «клуба» Перуна Красных волков. — А ну, сказывай! Кто надоумил⁈

— Не могу!

— КТО⁈ — с трудом сдерживая бешенство, вновь рявкнул этот вопрошающий.

— Проклянет!

— Я отпущу проклятие, — резонно возразил Беромир. — Кто?

Он промолчал.

— Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века — все будет так. Исхода нет. — произнес на-русском ведун стихотворение Блока. Не по какому-то умыслу. Просто первое, что пришло в голову.

— Что⁈ — нервно выкрикнул этот парень.

— Я проклинаю тебя. — ровно и торжественно произнес Беромир. — Семь следующих воплощений ты будешь жить во тьме. Или слепым, или обитателем каким подземным.

— Нет! НЕТ!!!

Ведун лишь пожал плечами.

— Каждый из нас наложит на тебя посмертное проклятие, — серьезно произнес Вернидуб. — После чего ты будешь убит и отправишься страдать. Долго и страшно.

— Скажи, кто тебя надоумил, и я сниму проклятие. — предложил ему Беромир.

— Вилте[114]! Это она! Она! Тетка моя!

— Вилте? Кто это? — поинтересовался ведун.

— Ведьма Мары. В лесу живет. Один из убитых тобой был ее сыном. — хмуро ответил старший от Красных волков.

— У вас есть ведьма Мары? — ахнул Вернидуб. — И вы молчали?

— Мы ее держали в тайне, ибо прошлую в жертву принесли. Али забыли? Утащили и сожгли живьем. Ни я, ни мой отец, ни мой дед не помнят, чтобы ведьма Мары заканчивала иначе. Вот мы и молчали.

— И, я смотрю, вышло лучше, да? — поинтересовался Беромир. — Она, получается, подначила своего сына на злое дело. А потом науськала племянника на проказы. Да в каком деле⁈ Просто с ума сойти! Эта дурная баба пыталась вас, равно как и иных лишить железа. Каково?

— Я лично ей голову отрежу, — процедил сквозь зубы Добросил[115].

— А вира?

— Что⁈ — с нескрываемым раздражением переспросил он.

— Именно меня она хотела извести. Посему я в праве требовать виру.

— И что же ты хочешь?

— Ее.

— Чего? — ахнул Борята, вперед Добросила. Да и по остальным пошли шепотки.

— Она ведьма Мары. И она повинна смерти за свои дела. Пусть придет и поклянется мне в верности своей душой. И тогда я возьму ее под свою защиту. Ведь таких, как она, мало. И было бы глупо ее своими руками убивать.

— Ты не знаешь, чего просишь!

— Ведьмы Мары травами ведают. Разве нет?

— Отравами!

— Да. Но и лечебными настоями да корешками. А нам такое ой как пригодится. Ежели кого ранит — боль снимет и хворь отведет. Разве дурное дело? Да и сменщиц себе подготовит. Отколь нам потом брать таких, как она, ежели сейчас ее примучаем?

Все переглянулись.

Промолчали.

— Я мыслю, доброе дело Беромир предлагает, — произнес Вернидуб. — Ежели поклянется душой своей, то и ладно.

Красный лист тоже поддержал.

И другие ведуны один за другим высказывались в поддержку данной идеи.

— А если она откажется? — спросил Добросил.

Беромир закрыл глаза.

Глубоко вдохнул.

И не открывая глаз, начал на максимальном пафосе декламировать песенку «В лесу родилась елочка». Фрагмент. Причем, пользуясь своим тембром голоса, ушел в эти характерные гудящие тональности баса-профундо.

Открыл глаза.

Окружающие смотрели на него с некоторым ужасом и напряжением, потому что получилось жутковато.

— Что ты сделал? — подавшись вперед, спросил Вернидуб.

— Проклял ее именем Перуна и Велеса. Для этого не нужно ее видеть. Хотя и частить с таким не стоит. Они не любят. Если не искупит, то как умрет — сокрушит ее душу Перун своим громовым молотом. Низвергнув в поруб Велеса страдать на тот срок, на который сам решит.

— Куда? — удивился седой, напрягшись.

— У Велеса и Перуна, как у старших сыновей Сварога, есть два особых места. Про первое, быть может, вы слышали о нем. У ромеев и эллинов есть поверье про загробный мир, что туда попадают все души после смерти. Это не так. Души после суда Перуна либо уходят на перерождения, либо на некий срок приговариваются к страданиям в мрачных чертогах, либо благословляются на отдых в красных чертогах. Хотя они известны под разными именами. Первыми заправляет Велес, вторыми сам Перун.

— А… хм…

Ведуны переваривали и переглядывались.

Интересная тема.

Им понравилась.

Открывая очень многообещающие перспективы.

— А я? Я? Как же я? — тихо прошептал этот паренек, что бросил ему вызов. — Ты обещал снять проклятие, если я про нее расскажу.

— Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого, — на пафосе выдал Беромир. Разумеется — на русском языке.

Сказал и направился из круга.

— Ты не будешь его убивать? — удивился глава «клуба» Перуна Красных волков.

— Чтобы что? Он, как и остальные ученики, свободны. Не вижу смысла их учить. Они шли приобщаться к знаниям. Но вели себя, словно делают мне одолжение. Пусть благодарят этого придурка, словам которого внимали больше, чем моим.

— Нет! — проревел это парень.

Ученики же от этой фразы аж пошатнулись и побледнели.

— Так нельзя, — тихо, но твердо произнес Вернидуб. — Ты их всех обрекаешь на несмываемый позор.

— Они провалили пробуждение. Как это еще иначе назвать? — пожал плечами Беромир.

— И ничего нельзя сделать? — подавшись вперед, спросил Красный лист.

— Пусть каждый из них поклянется в верности мне, яко отцу родному и главе своего рода. На оружие. Прилюдно.

Тишина.

Он явно попросил того, что было за рамками обычаев.

— Их выбор, — пожал плечами Беромир и собрался было уходить, как кто-то из учеников воскликнул:

— Я готов!

— И я!

— И я…

Никто не отказался.

Все согласились.

— Передайте тем трем склочникам, что это их тоже касается, — произнес Беромир в конце это парада клятв, обращаясь уже к представителям клана Быстрых медведей. — Им, правда, придется нагонять и догонять других учеников. Но если они хотят — я дам им шанс.

— Благодарю, — максимально искренне ответили ему тот, к кому он обращался…

Глава 1

167, август, 18

— Пошевеливайтесь! Что у вас, мухи в руках елозят? — покрикивал Беромир, прохаживаясь вдоль учеников.

И они помалкивали.

Даже взгляда косого на него не бросали. Стараясь вдумчиво выполнять то, что ведун им приказывал.

Это было так странно…

Так чудно…

Вчерашние строптивцы прямо резко так присмирели. Казалось, что они придуряются. Но нет — который уже день вели себя образцово-показательно.

Там, в XXI, да и, пожалуй, в XX веках юноша, приходя в армию, попадал в Систему. В некий сложный и непреодолимо могучий механизм, которому практически невозможно сопротивляться.

На любого бы управу нашли.

Тем более что в глазах армии они все являлись условно безымянными и безличными. Кто за ними стоял там, на гражданке, в целом не имело особого значения. В массе. Да и общество тех веков отличалось и глубиной, и масштабом, и достаточно прогрессивными формами взаимоотношений.

Здесь же Беромир столкнулся с родовыми общинами. Даже не племенными. И каждый человек, выставленный ему в ученики, представлял интересы той или иной группы влияния в клане. Поэтому, положив такого деятеля на колено и отшлепав, ты наказывал не его самого, а тех людей, которые его послали. Со всеми, как говорится, вытекающими.

Да и модель подчинения здесь оставалась до крайности примитивная. Отец — что царь. Старший в роду — почти бог. За ослушание в этой «вертикали власти» могли очень сурово наказать. И наказывали. Человек же со стороны — никто.

Вообще.

Какие-то нормы приличия и общежития соблюдались. Но подчиняться кому-то, кто не стоит выше тебя в иерархии твоего же клана? Это чуть ли не позор. Случались и исключения, вроде ритуалов пробуждения. Но и там — рекомендовалось прислушиваться, а не беспрекословно подчиняться.

Беромир эту деталь не знал.

Борята же и прочие внимания на этом не заостряли. Полагали, что ведуну и так все ясно. Да, немало удивлялись тому, как он дела ведет. Но не более. Для них все, что творил Беромир, выглядело немалой дичью и самодурством, но вполне осознанным.

Для учеников тоже.

И только слухи о том, что их учитель силен на копьях, подкрепляемые жаждой сакральных знаний, позволяющих возвысится над другими, и страх проклятия заставлял их хоть как-то держатся в рамках.

С трудом.

Скорее даже чудом.

Ну и благодаря тому тону с абсолютной уверенности в праве приказывать, каковым распоряжался ведун. Дураком Беромир не был. Приглядывал за ребятами и не отдавал приказы, которые они исполнять не станут. Заодно придумывая раз за разом, чем их увлечь.

Это работало.

И сближало его положение скорее со школьным учителем старших классов откуда-то из Москвы 2020-х, чем с армейским офицером. Мер воздействия значимых-то у него не имелось. Только слова. Ну и мозги, которые позволяли стравливать этих малолеток между собой.

Клятва переменила все.

Он сказал — надо.

Они встали и начали делать. Так как ему требовалось. Что резко повысило производительность труда и высвободило массу свободного времени. Позволяя заняться более интересными делами…

— Не рано ли? — спросила Мила, подходя и вытирая руки какой-то ветошью.

— Ты о чем?

— Щиты. Зачем ты их делать начал? Сам же сказывал — в поход по весне пойдешь. А взялся за них уже сейчас.

— Араку же нужно что-то показать, — улыбнулся ведун.

— С огнем играешь. Искра на солому попадет — можешь не успеть выскочить.

— Я знаю, что я делаю.

— Ты чудом избежал крови. Совсем не нужной. Если бы не благоволение Перуна и Велеса — либо сдох бы, либо ославился как безумный.

— Значит, я им нужен. Мыслишь, что, помогая в такое большем деле, они оставят меня в малом?

Теща смерила его взглядом, но ничего не ответила. Развернулась. И стала удаляться. Они с другими женщинами занимались заготовкой и обработкой растительных волокон. В общем — дел хватало.

— Ты подходила-то чего? — окрикнул ее он.

— Ты хвалился, что знаешь, как краску добрую добыть. Сейчас самое время.

— Пока ромейский торговый гость не привезет купоросное масло ничего не сделать, — развел он руками. — Он должен скоро появиться.

— А если не привезет?

— Вот тогда и поговорим. Может, вспомню что. Из меди, кстати, можно делать краску. Проливать уксусом пластинки. Хотя я не помню, можно ли такой ткань окрашивать. В общем — ждем серную кислоту.

— Ты же сказал купоросное масло.

— Это одно и то же, — улыбнулся Беромир. — В разных местах ее называют неодинаково.

Теща кивнула, но явно недовольно что-то проворчав, удалилась. Она, видимо, рассчитывала, что зять ей эту краску яркую из кармана достанет. Или из воздуха. Или еще какое чудо явит. А тут такое пренебрежение…

Беромир же лишь махнул рукой на нее.

Мысленно.

Не до того.

Он с ребятами делал щиты. Да с запасом.

Время поджимало, поэтому для начала он решил пойти по пути наименьшего сопротивления, остановившись на щитах эпохи викингов. Ну, а что? Ведун много раз — там, в XXI веке слышал, что это натурально «оружие победы». Дешевое, простое и сердитое, через что позволяющее быстро защищать массы пехоты. Почему бы не попробовать?

Фуганок у него уже имелся. Остался со времен работ над длинным домом. Импровизация на тему столярного верстака — тоже.

Вот и занялись его ребята делом.

Добывали сосну из сухостоя. Хорошую. Крепкую. Добрую.

Выбирали фрагменты поровнее. Кололи их клиньями на сектора. Обтесывали на черновую, топорами. После чего доводили фуганком до нужной толщины и геометрии.

Доски получались одна другой краше. Ровненькие, гладенькие — прямо загляденье. Вот их и набирали в щит. Очерчивали. И небольшой ручной пилой с маленькими зубчиками, выпиливали. Обклеивали с двух сторон грубой тканью. Стягивали по краю полосой сыромятной кожи, пришнуровывая ее к доскам. После чего ставили умбон да длинную рукоятку, идущую сквозь все поле щита. На заклепках.

Ну и ремни для переноски за спиной…

Не бог весь какая сложная технология. Однако совершенно внезапно она потребовала массу всякой оснастки. Разом отринув довод о том, что любой викинг мог таким образом сделать себе щит в лесу. Ну или, хотя бы починить.

Нет, ну так-то да — сделать можно.

И даже несложно.

Но уж точно не на бегу.

Ткань и кожа, опять же требовались. Ибо без них ничего держаться не будет. Клей. Заклепки для умбона…

Как ни упрощай — такой щит требовал нормальной ремесленной обстановке и оснастки. И если там, в XXI веке, эти щиты могли показаться «оружием победы», то тут… Беромир все проклял, что с такой мутью связался.

Он совсем не держал удар[116]!

Раз-раз.

И щит на замену, потому как у тебя уже кусок его приличный болтается, повиснув на полосе сыромятной коже. А в голове невольно вспоминались правила ритуального поединка у викингов. Что, де, каждому выделялось по три щита…

Дрянь.

Просто дрянь…

Из-за чего изначальное количество в двадцать пять поделок, стало стремительно увеличиваться. Оказалось, что с такими даже тренироваться чревато.

— Вот погань-то… — чертыхался Беромир.

— Так зачем ты их делаешь? — поинтересовался друид, который остался с ним пожить. — Разве не знаешь, как сделать лучше?

— Знаю. Притом много разных способов. Просто времени мало. Быстрее можно изготовить только плетеные. Но это совсем уж никуда не годится.

— Остановись. Просто остановись. Ты впустую ткань переводишь, кожу и железо.

Ведун задумался, а друид продолжил:

— Эти щиты действительно — дрянь. Так только совсем дикие люди делают. Стыдно с таким воевать. Позорно. Да и страшно.

Беромир хотел было что-то сказать в свое оправдание, но… приметил лодку. Большую. Однодеревку. С тремя гребцами.

— Это еще кто?

Никто не ответил.

Хотя вон — все оживились, вглядываясь. Даже по случаю прекратив дела.

Когда же гости подошли поближе, вперед выступила Мила. Руки вытерла. Одежду поправила. И направилась к мостку — встречать.

— Ты знаешь их? — поинтересовался, подошедший следом ведун.

— Помнишь, ты спрашивал о моих родичах с Припяти? Так вот — это они. Пришли все ж таки. И даже в срок. Они и ранее в такое время приходили — после сбора урожая…

Встретили.

Поприветствовали.

Накормили. И только потом к делу стали подходить. Ну а как иначе? Люди с устатку. Иное просто невежливо. Не по обычаям, вполне надо сказать приятным и понятным для Беромира.

— Что случилось с Гостятой?

— Он умер, — ответил за Милу ведун.

— От чего?

— От отравления железом.

— Костью, — поправила его теща. — Он отравился костью. У Боряты в круге было костяное копье.

— Даже так? И почему?

— Он был слишком дружен с теми, кто грабил и угонял в рабство его родичей.

— Тогда почему жива она и ее дочь? — поинтересовался Горята.

— Слушай. Какая тебе разница? Она жива. И теперь моя теща. Я знаю о твоих делах с Гостятой. Почему бы нам просто не продолжить?

Гость скосился на щиты.

Молча.

— Что вы задумали? — наконец спросил он.

— Убить немного наших врагов. Чуть-чуть. — показал Беромир пальцами едва горошинку. — А потом поговорить. Наша жизнь — это наша жизнь. И в ней слишком много лишних людей, которые хотят слишком много.

— И кто эти лишние люди?

— Например, роксоланы. Защиту они нам обеспечить не могут. А тут еще выяснилось, что сами и организуют набеги, чтобы пограбить и угнать полон на продажу в рабство. Так что, нам нужно самим браться за оружие. И самим себя защищать.

— Не боишься, что я это передам Араку или его брату?

— Зачем тебе это делать? — усмехнулся Беромир и показав на Милу, задал второй вопрос: — Ты ей кто?

— Двоюродный он мне братец. — ответила теща вместо него.

— Вот! — назидательно произнес ведун. — А Араку? Никто. Верно? К тому же со мной будет ладный торг. Куда лучше, чем с Гостятой.

— И чем ты торгуешь?

Беромир молча кивнул, и один из его учеников вынес легкий боевой топор с бойком на обратной стороне.

— Вот. Томагавк из индийской стали.

— Томагавк?

— Я так назвал такой топор. Нравится мне такое название.

— А при чем тут индийская сталь?

— Он из нее сделан. Погляди внимательнее. Можешь постучать им, поработать. Смелее. Вон — бревно. Сломаешь — не беда.

Горята кивнул и, взяв топорик, пошел опробовать его.

Причем бил специально так, чтобы проверить прочность и упругость. А он, скотина не ломался. И даже вкрапления шлака не выбивались. Потом же он долго стоял, осматривал. И постукивал по нему, вслушиваясь.

— Ну как? Убедился?

— Я никогда не видел индийской стали. Только слышал о ней. И… я не могу сказать — она это или нет.

— Серьезно?

— Но, в любом случае, это поистине чародейский топор. За него опытный воин даст… Да я даже не знаю. Он ОЧЕНЬ дорог.

— Забирай. Подыщи ему покупателя. Скажи, что, если надо — я еще могу сделать. Обрати внимание — мой нож, — достал Беромир свой длинный сакс, — из того же материала.

— И что ты за него хочешь? — нервно сглотнул Горята.

— Серебро, медь, свинец, олово.

— А золото?

— А у вас там есть золото?

— Я знаю одного вождя гётов, который недавно очень удачно сходил в поход к ромеям. Если ты ему еще и меч с копьем такие сделаешь — он будет просто счастлив. А ты — богат. ОЧЕНЬ богат. Он даст за него золотом по весу.

— Мне оно без особой нужды. Серебро полезнее. Сколько у ромеев дают серебра к золоту?

— Дюжину к одному.

— Вот пусть серебром и отсыплет. Только добрым, а не дрянным.

— Я поговорю с ним. — кивнул Горята. — А зачем тебе столько серебра?

— Мыслю покрыть себе броню им. Чтобы не ржавела и красиво блестела. — соврал ведун.

— Оу… а у тебя есть броня?

— Будет. Сделаю. Я ведь коваль. И я умею делать не только индийскую сталь, но и ковать ее.

— Серьезно, я посмотрю, вы взялись за дело.

— Родята, — позвал Беромир одного из учеников. — Принеси разгрузку и копье.

— Да. — коротко ответил он и буквально «нырнул» в длинный дом.

К нему гость тоже присматривался. Сейчас же не сдержался и спросил:

— По обычаям гётов ставил?

— Отчасти. Так и наши предки делали, но в стародавние времена. Гёты просто сохранили утраченную нами традицию.

Тем временем прибежал ученик. И поставил перед Беромиром то, что он запрашивал.

— Как тебе мое копье?

— Тоже индийская сталь?

— Разумеется.

— Завораживает! Просто завораживает!

— А дротики?

— Сулицы же.

— Мне нравится их называть дротики. Вот, гляди.

И Беромир взял один из снарядов, зарядил в атлатль и метнул.

Далеко.

Сильно.

Точно.

Вон — дерево, что стояло шагах в сорока удалось поразить. Не совсем идеально, но — попал. Отчего Горята сделал ОЧЕНЬ круглые глаза.

— Дорого, — покачал головой гость.

— Что дорого?

— Кидать такие сулицы во врага. Железо уж больно доброе.

— А мы проигрывать не собираемся. Потом соберем. Ну так что? Будешь торг вести со мной?

— От таких предложений не отказываются, — криво усмехнулся он. — Сколько ты даешь мне и чего? Топор этот твой, томагавк. С ним понятно. Ножи дашь? Хотя бы парочку?..

Глава 2

167, сентябрь, 1

Катамаран бодро шел под парусом.

Уже нормальный.

Настоящий.

Завершив возиться с дурными щитами, Беромир переключился на другие задачи.

Изготовил вторую узкую плоскодонку — один в один как первую. Ну, насколько это вообще было возможно. После чего собрал из них катамаран.

Три поперечные плоские балки в качестве основного элемента жесткости. Еще две тонкие балочки — враспор. И некоторое количество пеньковых, просмоленных тяг, собирающих все это в единое целое.

Мачту Беромир перенес на одну такую поперечную балку — центральную. Самую крепкую.

Одновременно удалось пространство между корпусами превратить в импровизированную палубу. В теории на нее даже лошадь или корову стало можно загнать для переправки или не слишком далекой перевозки водой. Ну и так — навалить разных товаров или людей рассадить.

Скорость упала.

Поэтому, импровизируя, Беромир поставил на мачту еще один парус, уже спереди — стаксель. И теперь мучался — учась пользоваться всей этой конструкцией.

На довольно узкой реке Сож такой лодке было тесно. Не разогнаться из-за изгибов русла, не лихо развернуться. Поэтому он уходил подальше — туда, где река становилась более удобной для такого рода опытов.

Вот и сейчас — удалился.

Далеко.

На час или даже полтора хода.

Проскочил мимо нескольких поселений, что были ниже по течению. И найдя относительно ровный участок, постарался разогнаться как можно сильнее.

Стало страшно.

Очень страшно.

Все скрипело и стонало от нагрузки. Более того, казалось, что попадись сейчас какая-нибудь отмель или того хуже — коряга — катамаран просто разлетится от удара на куски.

Не факт, конечно. Особенно на мели. Дубовые рейки по днищу обоих корпусов он уже пустил. Чтобы защититься от таких ударов и зимой в качестве буера применять. Но страх оставался. Тем более что основания для него имелись. Какой-нибудь топляк встретится — и все. От него та рейка не защитит.

Но все одно — лихо шли, радостно.

Вон — у ребят такие взгляды!

Да и обитатели поселений выходили посмотреть на то, как парусный катамаран мимо них проносится. Люди и ранее видели парусный корабль, на котором приходил ромейский гость торговый. Но тот особой скорости не развивал. Так — шел вразвалочку. Тут же — натурально летел…

Долго ли, коротко ли, но первый заход завершился.

На катамаране прибрали парус и на веслах подошли к мостку. Накинули петли на бобины выступающих столбиков, швартуясь.

Беромир вылез на настил.

Потянулся.

И замер, приметив нового человека под навесом. Причем в довольно странной кампании.

Необычно по местным меркам одетая женщина была окружена пятью учениками, вооруженными копьями и топорами. Там же находилась Мила.

— Это еще кто такой? — удивился ведун.

И оставив завершать возню возле плавсредства ученикам, направился туда — к этой явно нежелательной гостье. Заодно поправив топор на своем поясе.

— Это чего в моей камере происходит? — поинтересовался он по-русски, входя под навес.

Незнакомка вздрогнула.

Остальные словно бы выдохнули. Для них этот язык был чем-то сакральным. Они на нем воспринимали почти все либо чародейством каким-то, либо заговором, либо проклятием, либо еще чем-то подобным. Что в текущей ситуации принесло им определенное облегчение.

Женщина эта медленно повернулась и уставилась на ведуна.

Мила же коротко пояснила, скривившись:

— Вилте явилась.

— Такие люди и без охраны? — шутливо поинтересовался Беромир уже на местном языке.

— Мне сказали, что ты проклял меня.

— Твою душу.

— А я прокляла твою.

— Это не важно.

— И что позволяет тебе так думать?

— Кард-бланш.

Вилте промолчала.

Ни одна мышца на ее лице не дрогнула. Даже дыхание не сбилось. Лишь бровь немного выгнулась, давая понять, что слово ей требуется «пояснительная бригада».

— У меня есть миссия. Перун следит за каждым моим шагом, защищая. Оттого проклятия на меня не действуют. Вообще. Если же я провалюсь — он сам покарает, да так — никакое проклятие не сравнится.

— У меня тоже есть миссия.

— Но ты пришла ко мне. Зачем?

— Хотела посмотреть на наглеца, который убил моего сына.

— Мне покрутится? Со спины я тоже хорош.

— Обойдусь. Где его тело.

— Скормил ракам.

— Тварь! — дернулась она и удивительно быстрым движением метнула что-то в Беромира. А сама прыгнула в сторону и ушла перекатом за пределы навеса.

Ведун сумел сместиться подшагом с поворотом.

Раз.

И мимо его носа что-то свистнуло.

— Отравила хоть? — насмешливым тоном поинтересовался он, жестом останавливая учеников, которые уже бросились на нее с копьями.

Вилте промолчала, лишь достав нож откуда-то из складок одежды, и выставила его перед собой. Небольшой такой. С палец. Ничего крупнее она спрятать не могла, так, чтобы не отняли.

Беромир играючи выхватил здоровенный сакс, который висел у него на поясе. С рукояткой, утопленной в ножны. Из-за чего незнающий человек в этой конструкции нож вряд ли углядел бы, слишком большой по местным меркам. Вот и Вилте побледнела, чуть отшатнувшись. Но быстро взяла себя в руки.

— Нож — это достоинство мужчины. Ты, верно, пользуешься достоинством сына, который пришел убивать в ночи тех, кто предложил ему разделить хлеб?

— Врешь!

— Клянусь именем Перуна и Велеса, а также моей душой и всем, что ни есть. — максимально серьезно произнес ведун и поцеловал сакс, вполне подходящий на роль оружия.

Женщина нервно начала мотать головой.

Молча.

Словно не хотела это принимать.

А ее лицо перекосила гримаса боли и страданий. Душевных, судя по всему.

— О! Я понял, кого ты мне напоминаешь! — нарушил этот почти что истерику Беромир.

— Что? — не поняла она, так как, видимо, была погружена в бурный поток своих мыслей.

— Гляжу я на тебя, гляжу и не могу понять — где видел. А тут озарило. Слушай, а Декарт Каин где?

— Что?

— Это косплей или ты натурально жила в старом и новом Тристраме?

Она лишь поморщилась.

— Погоди. А ты камня душ уже касалась?

— Ты сейчас с кем разговариваешь?

— С тем, кто одет словно пришелец из другой земли или эпохи.

— А ты себя видел? Нашелся обвинитель!

— Что сказал товарищ Ленин, выступая с мавзолея на Красной площади? — медленно произнес Беромир по-русски, внимательно вглядываясь в нее.

Никакой реакции.

И снова молчит.

— Je nemange pas six jours, — стараясь повторить тон Кисы Воробьяниного, выдал Беромир.

Снова по нулям.

— Lingua latina non penis canina.

— Что ты несешь? — покачала она головой.

— Мне интересно, на что ты отреагируешь.

— Язык ромеев мне известен.

— А первые три?

— Ни слова не разобрала. Даже не понимаю, откуда и чья эта речь.

— Слушай, а ты Тираэля давно видела?

— Ты меня пытаешься на чем-то подловить? Я напала на тебя. А ты лясы точишь? Почему не убиваешь?

— Противник не всегда враг. Врагов нужно убивать. Противников — переманивать на свою сторону. И я пытаюсь понять — кто ты для меня.

— Я мать мужчины, которого ты убил.

— Ты мать мужчины, который нарушил обычаи гостеприимства, за что его покарали боги. И подтвердили свою волю в кругу. Ты хочешь оспорить суд Перуна?

— Я служу Маре!

— А она служит Перуну, приводя умерших на его суд. Не так ли?

Вилте поджала губы.

Опустила нож.

И медленно подошла ближе. Вроде даже безобидно, но Беромир не расслаблялся и хранил бдительность. Поэтому, когда она попыталась ударить его своим ножиком — сумел отреагировать.

Левой рукой отвел и заблокировал ее выпад, а правой пробил в челюсть. Сжимая в кулаке рукоятку сакса, как небольшой кастет. Вложившись в удар от души.

Раз.

И Вилте «солдатиком» ушла на землю. Ничком. Рука у ведуна, правда, заболела. Здесь удар у него не был поставлен, но с таким неловким, легким и неготовым противником «прокатило».

— Разденьте ее донага и свяжите. — приказал он Миле. — И будьте предельно осторожны — у нее, судя по всему, много что отравлено. Нож тоже…

Минут десять спустя ведун принял у ученика ведро ледяной воды из родника и выплеснул его на собеседницу.

— Гутен морген, милочка. Такой вариант поговорить тебе больше нравится?

— Тварь!

— На что ты надеялась? Вот даже если бы убила меня своей отравой.

— Мара бы меня защитила!

— Мара служит Перуну. Ты своими действиями оспорила ЕГО суд. Ты бросила вызов ЕМУ. Так что ты вляпалась. Ой как вляпалась. Теперь тебе, пока не искупишь, умирать нельзя. Еще и мое проклятие… — покачал он головой. — Ведь снять проклятие может только Перун, как небесный судья. Мы все к нему можем лишь обращаться за помощью.

Женщина промолчала, насупившись.

Беромир же отвернулся к столу и начал изучать предметы, которые оказались у ведьмы с собой.

Покопался.

Ничего такого, хотя на первый взгляд она, конечно, впечатление производила интересное. Нет, конечно, она была одета в обтягивающие штаны. Но так и кельты их носили, пусть и мужчины. И, кстати, не только кельты — вся степь. Чулки ведь именно из степи пришли, как всадническая мода. Которая была в ходу даже у женщин. Ограниченно. Карманов, кстати, не имелось. Просто пояс с большим количеством всяких сумочек и подвесочек. Разных.

Исподнее имелось.

Это редко, но не криминально. Даже трусы, которые в Римской империи вполне бытовали, в том числе у женщин. Вместо бюстгалтера был топик на римский манер. Что также ни о чем не говорил, кроме связи определенной с ромеями.

Совсем из обычаев выпадала верхняя одежда — вроде рубахи, только по фигуре. Но она опять-таки была сшита без клиньев и прочих еще не изобретенных элементов.

Волосы у нее были коротко пострижены. Это странно, но не более. А может, болела.

Три небольших метательных ножей. Железных. Шикарно жила, по местным меркам, если могла себе их позволить. Здесь Беромир не мог ничего сказать — историю этого вида оружия он попросту не знал. Могли быть? А черт его знает?

Обычный нож. Вполне обычный. Маленький.

Деревянные флаконы со всякой дрянью. В основном — яды.

Мешочки с травами, в основном лекарственными.

Ну и так далее.

Перебрав ее вещи, он так и не смог найти, за что уцепиться. И немало разуверился в том, что имеет дело с такой же гостьей из будущего, как и он. Или из какого-то параллельного мира.

Повернулся к ней.

Он все это молча за ним наблюдала. И не спешила говорить.

— Не скрою — мне нужна ведьма Мары. И было бы неплохо, чтобы ты взяла себе учениц. Но у любого терпения есть предел. Или ты мне сейчас приносишь клятву верности именем Перуна и Мары, или я тебя убиваю. А тело сжигаю, через что ты немедленно попадаешь на суд Перуна. И… полагаю, что тебя ждет НЕЗАБЫВАЕМАЯ вечность.

— Если я тебе принесу клятву, то что изменится?

— Я сниму с тебя проклятие и наложу благословение. Также возьму под свою защиту. Сама знаешь — на ведьм Мары охота. Без крепкого мужского плеча тебе верная смерть на жертвеннике. Или по пути к нему.

— Защиту? — усмехнулась она. — В жены не возьмешь. Женат. А иначе как? Кто я тебе, чтобы защищать? По обычаю — не имеешь права.

— Смешаем кровь, и я признаю тебя своей сестрой, а ты меня своим братом.

Она вскинулась, немало удивившись.

— Не знала?

— Нет. — честно покачала она головой.

— Ты делаешь надрез на своей ладони, я на своей. После чего мы прижимаем надрезы, давая крови смешаться, и читаем ритуальные слова.

— Какие же?

— На нашем языке я их не ведаю. Но главное, чтобы Перун их понял и принял. Я скажу, которые он услышит. Тебе их просто нужно повторить.

Повисла пауза.

Вилте смотрела ему в глаза немигающим взглядом, словно испытывая и пытаясь найти подвох. Беромир поступал так же.

Особа, сидящая перед ним связанной, была невероятно опасна. Но она ему была нужна. А он — ей. Проблема лишь в доверии и той крови, что между ними пролилась…

Вечером у костра сидели двое.

Он и она.

Все остальные — и ученики, и гости, и женщины стояли чуть в стороне — вне светового круга.

Беромир достал свой сакс и, поцеловав, сделал осторожный надрез правой ладони. Повернул его рукояткой от себя и передал Вилте. Та приняла и сделала то же самое.

Пара мгновений.

И они сцепились руками, словно армрестлеры перед поединком. И крепко сжали ладони друг другу. Из-за чего кровь тоненькими струйками побежала по предплечьям к локтям.

Ведун же начал декламировать:

— Я узнал, что у меня…

— Я узнал, что у меня, — повторила с немалым трудом Вилте.

— Есть огромная семья…

И так до конца того стихотворения.

Она старалась, а фрагменты были небольшими. Поэтому он ее не поправлял.

Но вот оно закончилось. И он замолчал. А женщина вопросительно посмотрела на него.

— Ну, здравствуй, сестра моя, Дарья. — выдал он, улыбнувшись…

Глава 3

167, сентябрь, 11

— Вира, вира помаленьку! — крикнул Беромир.

Никто ничего не понял.

— Поднимай, говорю. Тяните за веревку.

Ученики кивнули и бросились выполнять. Полиспаст заскрипел, веревки загудели от натуги, и верхняя часть импровизированного пресса дрогнула, немного поднялась.

— Стоять! Держите! — крикнул им ведун. А сам вместе с еще парочкой учеников начал поворачивать опорную балку, чтобы сместить этот груз в сторону…

Желая делать хорошие щиты, Беромир, решил подойти к делу серьезно. Ну раз «с кондачка» вышла полная петрушка.

Несколько дубовых бревен обтесали-обстрогали и собрали пакет этакой станины. Стянув ее несколькими поперечными балками на нагелях. Эту укрепленную и выровненную площадку накрыли сменным лекалом. Деревянным. По форме будущего щита. Покрывая его перед делом тонким слоем глины. Прям тонюсеньким.

Сам щит формировали из тонких полос древесины, которые получали специально настроенным рубанком. Получая на выходе узкие ленты шпона. Их смачивали в клее и укладывали на это нижнее лекало. Слой за слоем. Поворачивая каждый последующий на пятнадцать градусов. Примерно.

По завершении этой «аппликации» сверху ставилось верхнее лекало. А на него уже водружали бобину с коробом, заполненным песком. Что позволяло заготовку придавливать прямо душевно. Как в хорошем прессе.

И теперь они проверяли первую клейку…

— Грязный-то какой. — покачал головой друид.

— Глину легко отбить и оттереть. Ты погляди на прочность.

И постучал заготовкой щита о ближайшее дерево. Отчего большая часть налипшей глины отвалилась. Но главное — стало понятно — деревянная основа получилась намного прочнее натурального дерева. Да, не такая водостойкая, как хотелось бы. Но вполне на уровне.

Клеем Беромир потихоньку занялся еще весной. Пустив почти все запасы бронзы и меди, полученные от Гостяты, на сепаратор, без которого ничего бы не вышло.

Корпус и шестеренки он отлил из бронзы по выплавляемым восковым моделям. Центральный стержень выковал из железа, как и еще кое-какие детали. Диски же выколотил на дубовой оправке из меди. Ну и собрал все это в компоновке этакой вертикальной «прялки» под ножной привод.

Где-то к свадьбе только и успел.

Получилось в чем-то спорно, но это работало — он смог получать обезжиренное молоко и, как следствие, творог. На базе которого и гашеной извести можно было делать водостойкий вариант казеинового клея. Причем быстро и относительно дешево. За маленький ножик ему обязывались в течение всего сезона привозить молоко с трех коров. Сезон уже заканчивался, но весь предыдущий период он просто пускал привозимое молоко в пищу. А на будущий сезон сговорится, если доживет. И тремя коровами уж точно не обойдется…

— Добротно, — произнес друид, постучав по щиту и послушав звук, идущий от него.

— Давай как очистим эту основу и проверим ее на прочность. Покидаем дротики. Побьем копьем. Порубим топором.

— А надо ли? Ведь и так видно — хорошо все. Обклеивай тканью, али даже сразу кожей. Обшивай кожей по краям, а лучше оковки сделай сверху и снизу, ну и ставь кулак кованый.

Беромир усмехнулся.

Веселило его местное название умбона — кулак. В принципе, верно. Но слух резало. Впрочем, тут он лезть поперек местной традиции не спешил.

— Надо проверить — довольно ли толщины или, быть может — мало, али наоборот — перебор и можно его облегчить.

— Любишь ты голову себе морочить. Истину тебе говорю — у ромеев скутум слабее выходит.

Ведун хотел было что-то ответить, так как его несколько напрягли слова друида, но тут кто-то крикнул:

— Ромей! Ромей идет. Гость торговый!

Отставив щит в сторонку, Беромир направился облачать. Да и остальных стоило подготовить…

Минут через двадцать пять небольшой торговый корабль причалил к мостку. Члены его экипажа вполне сообразили, как пользоваться торчащими «пеньками» столбов. Видимо, не впервой. А может, это было слишком очевидно, и они сориентировались.

— Ты сотри, как возмужал! — жизнерадостно воскликнул Арак, выходя первым, но глаза такие холодные-холодные.

— Все, что нас не убивает, делает нас сильнее.

— А это все откуда? — сделал он неопределенный жест, описывая длинный дом, большой навес с прочими постройками и даже катамаран.

— Небесным научением да упорным трудом.

— Ну да, ну да. — покивал он, не веря. — Ты добыл тот сладкий порошок, которым похвалялся? — спросил Арак, хотя смотрел уже не на собеседника, а на целую толпу молодых ребят, которые стояли невдалеке. Сразу за щитами и копьями, прислоненных к плетню за их спинами. Ну так, чтобы легко разглядеть, но и не совсем напоказ. Словно спешно отложили, упражняясь.

— А как же? — ответил ему Беромир и кликнул нести.

Вышли Мила со Златкой.

Вызвав у Арака еще большее удивление. Почти ступор.

— Вы чего тут делает⁈

— Так, Гостята помер. — ответила женщина и, кивнув на ведуна, добавила: — Вот — с зятем живу, а дочь — с мужем. Али не знал?

Роксолан скосился на Боряту, но тот лишь развел руками:

— Так, ты не спрашивал, вот я и не говорил.

— Интересно… — холодно процедил Арак.

Бросил убийственный взгляд на ведуна и отошел к кораблю. От которого уже выступил торговец и какой-то немолодой человек с умными глазами.

Он подошел.

Осторожно и довольно вежливо что-то спросил на латыни. По жестам было понятно — хочет посмотреть сахар поближе. И Беромир кивнул раньше, чем купец открыл рот, чтобы перевести.

Вон — глазки округлил, но ничего не сказал.

А этот мужчина, разложившись, взял совсем немного белого порошка и стал его изучать. Пробу снял, удостоверившись в сладости. А потом провел несколько повторяющихся опытов, видимо, пытаясь проверить — не имеет ли он дело со свинцовым сахаром. Беря каждый раз крошечную пробу из разных мест корчаги.

Закончил.

Повернул к купцу и что-то пролепетал. После чего удалился, но недалеко. Расположился на лавке, которую тут поставили среди прочих, дабы посидеть у воды, лягушек послушать.

— Удивил, — честно ответил торговец, глаза которого горели удивительных блеском. — Откуда ты его взял?

— Это лесной сахар. Сродни индийскому, но добыть его можно только в этих местах и только при благоволении лесных духов. И, в особенности Хозяйки леса.

— Кто это?

— Вы ее знаете как Артемида или Диана, а мы зовем — Хозяйка леса или Лесная дева.

Купец кивнул, принимая ответ.

Начали торговаться.

Внезапно оказалось, что торговец совершенно не ожидал, что Беромир действительно добудет сахар. И рассчитывал он на шкуры. Пусть и много, но просто шкуры. Взяв под них с некоторым запасом разных товаров на мену. Чтобы иметь маневр и гибче торговаться.

— Слушай, давай сделаем так, — произнес Беромир. — Ты сейчас вытаскиваешь все, что привез мне. Не остальным, а мне. Мы это сторговываем на столько сахара, сколько получится. Потом ты идешь по остальным. И возвращаешься снова ко мне.

— Зачем?

— Я заберу жито. И все, что останется. Ну и все ценное, что сможешь дать с корабля. Монеты может. Пергамент. Запасы паруса и каната.

— Мыслишь, сахара хватит?

— Может и остаться. А если нет, то у меня много шкур. И кое-что иное. Злата, милая, принеси ту маленькую коробочку.

— Костяную?

— Да.

И она удалилась.

Ненадолго.

— Вот гляди, — произнес ведун. — Это называется компас. Костяной корпус. Ибо железо рядом с ним искажает показания. Вот тут опора из бронзы. Но самое чудесное — это стрелка, которая всегда показывает на севере.

С этими словами он стал осторожно поворачиваться.

Глаза капитана округлились, а дыхание перехватило настолько, что он закашлялся.

— Понимаю, — улыбнулся Беромир. — В море — незаменимая вещь. В сочетании с астролябией позволяет, даже не видя берегов, понять, где ты находишься.

— Астролябия? Это что?

— Прибор такой. Позволяет угол до звезд определять. Али не ведаешь о таком?

— Нет, — предельно честно ответил капитан.

— Мда… его что, еще не изобрели? — удивился Беромир, силясь вспомнить, когда эта штука появилась.

О том, что астролябии в классическом понимании покамест нет он даже не догадывался. Ему казалось, что она едва ли не с древних шумеров использовалась опытными капитанами. О чем он капитану и сообщил. Порекомендовав изучить трактаты финикийских мореплавателей или хотя бы карфагенских.

Собеседник воспринял эти слова с максимальным вниманием.

— … что же до компаса… — произнес Беромир с каким-то задумчивым видом. — то я тебе его дарю.

— Что⁈ — ахнул он.

— Сам сделал, сам подарил, — развел ведун руками. — Захочешь еще — цена ему будет сорок либр чистого серебра[117]. Или иными товарами в ту же цену.

Купец молча кивнул, никак не отреагировав негативно. ЭТОТ товар стоил намного дороже там — в Риме.

— Ты шкуры смотреть будешь?

— Зачем? Все одно не взять.

— А железо индийское?

— Что, прости? — поперхнулся купец, отлипнув от компаса.

— Железо, говорю, индийское. Вот, — Беромир извлек свой сакс и протянул ему. — Погляди.

— Очень добрый металл, — кивнул тот, осмотрев нож, — но я не ведаю — индийское это железо или нет.

— А твой человек? — кивнул Беромир на сидящего на бревнышке знатока сахара.

— К сожалению, тоже. Он знаток пряностей.

— Хорошо. Злата, милая, принеси сакс. Тот, что рядом с компасом лежал.

Она метнулась.

— Дарю. — протянул его Беромир. — Погляди. Проверь. Заодно нож хороший будет.

Купец принял второй подарок с совершенно обескураженным видом. Если это было действительно индийское железо, то в Римскую империю оно поступало только из тех далеких мест и стоило колоссально. Как сахар…

Торг прошел быстро и ладно.

Настроения у купца было лучше некуда. Поэтому он не занижал цены и вообще охотно шел навстречу «этому удивительному варвару». Которому он привез и свинец, и медь, и олово, и семена, и соль, и даже две глазированные амфор купоросного масла…

Арак же стоял в очень хмуром настроении.

И прислушиваясь к тому, как идет торг, не сводил взгляда с молодых парней, стоящих возле щитов и копий.

Наконец, он поманил пальцем Милу.

— Что у вас здесь происходит? — тихо он спросил.

— Торг идет, — невозмутимо ответила она, но также шепотом.

— Почему Гостята умер?

— Потому что крепко промахнулся с тем набегом. О ваших делах стало известно. Друзей у тебя среди местных больше нет.

— Это как?

— Все старейшины, что стояли за вас, мертвы. И в нашем клане, и во многих окрестных.

— Клане?

— Так ныне большой род кличут. Мы с дочкой чудом выжили. Хотели под лед спустить.

— А он, — кивнув на ведуна, спросил Арак, — кто ныне? Явно ведь не простой ведун.

— Да кто его знает? — загадочно улыбнулась Мила. — Ведун и ведун. Я в дела зятя не лезу.

— Не хочешь говорить?

— А что мне сказать?

— Вон те парни — они кто? — указал пальцем Арака.

— Ученики Беромира.

— Так много?

— Так и ведун великий. Сам гляди — какие вещи творит. А судилище его ты бы видел. Загляденье! Кстати, это тебе, — произнесла Мила и вручила Араку три сакса, вроде того, что Беромир подарил купцу.

— Из индийского железа?

— Да.

— Ты хочешь, чтобы я на все это закрыл глаза?

— О нет! Зачем? Я хочу, чтобы ты, глядя на все это, получал подарки. Небольшие. Вот как этот нож. Я ведь прекрасно понимаю, как тебе тяжело. И Беромир тоже.

Он хмыкнул.

— А вон те щиты и копья они для чего?

— Так для украшения. Не слышал разве? У нас есть обычай — клясться на оружии.

— Только лишь?

— Да они дрянные, щиты эти. Можешь сам попробовать.

— Дрянные, значит… хм… — произнес он, изучая сакс и борясь с немалым желанием прямо на месте перерезать глотку Миле. Арак чувствовал, что она играет с ним. И его пытаются тупо купить. И… в общем-то длинный нож индийского железа стоит так-то целое состояние. А тут — три штуки. Но что ему сказать Сараку? Да и вообще — ситуация явно пахла крайне скверно. Как большая груда конских яблок…

Глава 4

167, сентябрь, 26

— Кислое! — с раздражением произнесла Мила.

— Нет, сладкое! — уперев руки в боки, заявила Дарья.

— Кислое я тебе говорю!

— Сладкое! — буквально по слогам ответила ведьма.

Беромир наблюдал за очередным препирательством этих двух особ уже давно. Намедни привезли молоко, и Дарья убрала его в погреб. Так как прямо вот сразу оно не требовалось. Да и дел хватало, не позволяя его переработать с ходу.

Полноценный ледник там организовать не успели, ибо ставили его в то время, когда лед уже сошел. Поэтому носили холодную воду с родника, держа ее там в корчагах. И время от времени меняя.

Вот Мила и пристала к названой сестре зятя, пытаясь уличить ее в умышленной порче молока. Мнимой или надуманной — неясно. Беромир прекрасно понимал, что в женские дрязги встревать попросту опасно. Если не для физического здоровья, то психического.

Мадамы делили власть и территорию.

Обе привыкшие к тому, что их слушаются и достаточно умные. Они пытались стать главным серым кардиналом при ведуне Близнецов и потенциальном князе. А Дарья очень быстро разобралась в ситуации и поняла, к чему все идет. Ну и включилась в эту игру со всем рвением.

Злата в конфликт не лезла.

Маме хватало ума ее не подтягивать. Видела — Беромир наблюдает. Со стороны. Но зорко и внимательно. И может такой выходке не простить.

Три вдовы вообще не отсвечивали.

Равно как и мужчины — что ученики, что прочие.

Это была не их битва. Но сегодня ведун не выдержал…

— Как же они меня утомили, — покачал он головой.

— Хочешь, чтобы они тебя обе покусали? — улыбнулся друид. — Иди, вмешайся. По юности это порой бывает очень поучительно.

— Думаешь, не стоит?

— А думаешь, что ты уже готов к таким испытаниям? Расскажи мне, как бы ты их рассудил?

— По обычаям права Мила. Ибо старшая в семье. Но Дарья — ведьма. Что ставит ее выше обычных родичей. Так что, они на равных. И ответом к их спору станет мой выбор. Скажу — кислое молоко — так оно и есть. Скажу — сладкое — тоже будет верно.

— Но ты же понимаешь последствия? — еще шире улыбнулся друид.

— Проигравшая станет мстить. По-бабски. Так?

— Именно. Чью бы сторону ни занял — беды не оберешься.

— Но и оставлять все это так нельзя.

— Почему? Мне нравятся, как они собачатся.

— Дарья ведьма Мары. Пусть она Милу и не отравит, но коли нужда будет, и помощи не окажет, либо сделает это дурно. Через что и сморит. Их бы помирить надо. А то и до беды доругаются.

Друид лишь пожал плечами.

Дескать, у каждого действия, есть свои последствия. И вступление в противостояние с таким человеком, как ведьма Мары — глупо. Во всяком случае, для простых людей.

Беромир же встал и направился к этим особам.

— Ой дурак, — покачал головой Добросил, с которым это молоко и передали.

Друид же с интересом наблюдал.

— Ну что, бабоньки, — произнес ведун, подходя. — Все ругаетесь?

— Как же тут не ругаться? — уперла руки в боки Мила. — Она молоко загубила!

— Ничего не загубила я! Наговаривает она на меня! — фыркнула Дарья, приняв ту же позу.

— Сейчас разберемся! Давайте сюда молоко. — с максимально серьезным видом произнес Беромир.

Мила охотно поднесла крынку.

— Вот — пробуй. Вишь⁈ Кислое!

Ведун торжественно принял эту емкость, из-за которой эти двое уже минут пятнадцать непрерывно ругались.

Выдохнул.

И спокойно, вдумчиво выпил.

Все молоко до последней капли. Под непрекращающееся жужжание этих дам.

Утер губы.

— Ну? — подавшись вперед, спросила Дарья.

— Кислое? — с такой же надеждой поинтересовалась Мила.

— Не разобрал, — пытаясь что-то высмотреть на донышке крынки, ответил им Беромир.

— Как не разобрал? — ахнули они обе.

И, не сговариваясь, накинулись на него.

Попытались.

— А ну, стоять! Ать-два! — рявкнул он, отчего сестра с тещей вздрогнули и остановились. — Вы достали уже ругаться! Если вам не нравится то, как каждая из вас выполняет свои дела, то отныне вы меняетесь местами.

— Что⁈ — хором спросили они.

— Что слышали. Ты, — указал он на тещу, — делаешь то, что обычно на Дарье, а ты, — указал он на ведьму, — делаешь то, что обычно на Миле. Ясно?

— Нет! Я не хочу!

— И я!

— А что такое? Вы же лучше знаете, как сделать работу друг друга. Вот — покажите делом.

— Мы не хотим! — воскликнули они хором.

— Какое единение! — покачал головой Беромир. — Ладно. Быть по-вашему. Все остается, как прежде. Но ежели продолжите собачиться — ей-ей все переиначу.

Дарья с Милой как-то синхронно сверкнув глазами, давая понять — они припомнят.

— Вот и хорошо. Хорошо. Главное уже промеж себя помиритесь. А то — достало. Какой пример вы показываете ученикам? Что это за позорище⁈ Как две бабы базарные.

— Базарные? Что сие? — поинтересовалась Мила.

— Базар — это торговое место. Одно из названий. Там порой от скуки или иного безделья дурные бабы языками сцепляются, так ругань на всю округу стоит. На потеху окружающих. Чай — веселие доброе.

Они промолчали, поджав губы.

Беромир их еще немного по-распекал, после чего с максимально раздраженным видом ушел обратно — к наковальне. Такой демонстративно разочарованный. И весь день старался обоих игнорировать. Благо это было несложно.

Ковал шлем.

С щитами разобрались и потихоньку пошла их выделка. Ежедневно удавалось получить по три проклейки: одну утром закладывали, вторую после обеда, треть в ночь ставили. Изготавливая деревянные основы с запасом. Но минимальный пехотный комплект, с которым можно мало-мало работать, требовал не только щита, но и шлема. Чем, кстати, в поздней Римской империи активно и пользовались.

Вот Беромир и занялся.

Благо, что «кулаки» потребные он уже отковал. Из-за чего у него, как и у части учеников, образовалось довольно много времени.

Металл у него имелся добрый.

Если не считать горстку кузнецов с юга Индии — нигде больше такого не делали. Химические примеси контролировать нормально он, конечно, не мог. Но вот физически оно получалось довольно однородным, лишенным вкраплений шлака. Отчего куда лучше тянулось и ковалось, чем любое местное. Практически на уровне какой-нибудь конструкционной стали вроде Ст3.

Плюс-минус.

Что открывало огромные возможности…

Тянуть купол шлема целиком он не стал.

Навыка не было.

Да, какой-никакой опыт он получил в XXI веке. И на мастер-классах, и так экспериментируя. Просмотрел массу видеоматериалов и многое читал. Ну и тут, во II веке, немного руку набил. Но все одно — в лучшем случае мог себя считать начинающим любителем, пусть и с отличной теоретической базой.

Хотелось цельнотянутый купол.

Очень хотелось.

Но он не решился. Решив отложить такие подвиги и для начала сделать какой-нибудь шлем попроще — с наборным куполом. Если все пойдет наперекосяк, и он не справится, то он сможет заняться максимально примитивными ламеллярными шлемами. А в случае успеха, позже, перейти и к более амбициозным вещам…

Порывшись в памяти, Беромир припомнил довольно интересный вариант из эпохи позднего Рима. А именно шлем из Интерцисы. Такие как раз в это время и должны были появиться в Кушатском царстве, что лежало к востоку от Парфии. Откуда в III веке должны попасть в Римскую империю и завоевать там немалую популярность.

Конструктивно они выглядели и просто, и вполне перспективно. Две боковины купола собирались на центральном ребре — гребне. Получая на выходе предельно простой и вполне рабочий вариант, который легко можно модернизировать.

Например, навесить нащечники и назатыльник любой конфигурации. И сделать это как угодно — хочешь на петлях, хочешь на кольцах, да хоть на куске кожи. Или тот же козырек поставить, превращая в этакий аналог бургиньота. Ну и гребень можно было сделать длиннее, превращая его переднюю часть в наносник.

Да и в остальном ограничений мало.

Считай не шлем, а конструктор…

Начал Беромир с манекена. Просто взял бревнышко и стал его обтесывать, снимая разными уловками размеры со своей головы. Плюс-минус. С некоторым запасом. Для чего, к слову, даже кронциркуль «придумал».

Завершив с этим, совершенно непонятным никому делом, ведун занялся изготовлением выкройки. Из кожи. Ну а дальше — самое приятное. Ковка.

Медленная.

Осторожная.

С постоянной проверкой толщин, чтобы по неосторожности не порвать металл.

Первая деталь.

Вторая.

Третья.

Подгонка… долгая и осторожная.

Ведун учился и каждый свой шаг документировал, фиксируя на восковых дощечках. Поначалу. А когда становилось понятно, что он сделал все правильно — переносил на бересту. Ее для письма тоже мало-мало уже заготовили.

Возни вагон.

Просто уйма.

Он больше недели ушло на то, чтобы изготовить самый базовый вариант такого шлема. Но у него получалось! Получалось!

Пусть и медленно.

Заодно он обрастал оснасткой и технологиями. Заодно вспоминая всякое…

— Бабы что-то затевают, — тихо буркнул друид, когда Беромир в очередной раз завис, обдумывая вальцы. Тянуть даже небольшие листы молотком выглядело тем еще приключением. Вот он и хотел это как-то оптимизировать.

— Что? Где? — словно очнулся ведун.

— Да вон, глянь, — кивнул он в сторону дальнего угла, где Мила о чем-то шепталась со Златой и Дарьей.

— Да пошли они к лешему в дупло! — раздраженно рявкнул Беромир. — Тошно мне от их игр! Здесь каждый день на счету, а что они устраивают?

— Такова жизнь, — развел друид руками.

— Вот дождутся, положу этих проказниц на коленку, да по голой заднице хворостинкой. Чтобы повадно не было.

— Отчего же по заднице? — хохотнул визави.

— А как еще? Связаны они — голова и жопа. По одной бьешь, другая работать начинает.

— А почему именно хворостинкой?

— В том лекарственный эффект. С каждым таким ударом человек получает небольшое благословление Перуна. Отчего разум проясняется, а нрав улучшается. Жаль только действует это недолго — пока не заживет след от хворостинки.

— По спине не лучше ли пороть?

— Чародейский эффект пропадает. — улыбнулся Беромир.

Друид тоже.

Ему нравились такие шутки…

Вечером, в свободное время перед отбоем, ведун отправился к реке, чтобы побыть в тишине и подумать. В этой постоянно меняющейся ситуации требовалось адаптироваться. Да и детали порой всплывали интересные, многое меняющие.

Пришел.

Сел на лавку у мостка и попробовал вспомнить все, что произошло за день. Он любил такое практиковать, чтобы не упускать ничего важного…

— Милый, — произнесла Злата, внезапно оказавшаяся рядом. — Мы тебе не помешаем?

— А что вы тут делаете? — напрягся Беромир, увидев не только супругу, подошедшую незаметно, под пологом его задумчивости, но и эту парочку — тещу с сестрой.

— Дарья сказала, что умеет разминать тело мужчины так, чтобы он лучше отдыхал. От этого у него нрав становится лучше. И она хочет нам показать.

Ведун прищурился.

— Я виновата, и я хочу загладить свою вину. — произнесла ведьма. И вид такой лукавый.

— Что вы задумали?

— Я хочу показать Злате, как делать тебе хорошо. А Мила не желает оставлять сие без внимания.

— И где ты научилась этому?

— Далеко на восходе солнца. В юности я вынужденно путешествовала. Оттого и прическа моя, и одежда, вызвавшая твой интерес. Многое пришлось пережить.

Беромир еще сильнее напрягся.

Но женщины обступили его, продолжая уговаривать. И уже спустя несколько минут они расположились под навесом. Где ведьма Мары начала сеанс массажа. Немного странного и непривычного, но вполне расслабляющего. Причем поясняя то, что она делает. Злата и Мила переспрашивали. И порой ведуну казалось, будто он оказался той самой лягушкой на уроке биологии, которые в любой момент могут начать препарировать. Но он держался. В конце концов, это все оказалось весьма приятно…

Глава 5

167, сентябрь, 27

Массаж оказался хорош.

Немного провокативен, но настолько приятен, что Беромир не обратил на эти перчинки никакого внимания.

Его вырубило как никогда. Причем заснул он задолго до отбоя, а потом утром глаза открыть долго не мог. Настолько, что ученики даже стали перешептываться:

— Сморила…

— Чародейство темное наложила…

Когда же ведун проснулся, ближе к полудню, то для себя решил: Дарья действительно где-то чему-то училась и умела с помощью массажа снимать напряжение. Вон — голова ясна, чувствует себя отлично и в прекрасном расположении духа. Никогда ни в той, ни в этой жизни так хорошо не было.

— Ты узнала, как все это делать в стране элефантов?

— Они их иначе называют, но да.

— И как ты там оказалась?

— Была рабыней у одного ромейского торгового купца. Угнали в рабство совсем малышкой. Он меня и купил. Когда подвернулся удобный случай — сбежала. Но до того четыре лета с ним на корабле ходила.

— Для утех?

— Нет. Он брезговал. Просто держал личной служанкой. Тогда их язык и выучила.

— Только его? Или еще какой?

— Эллинский разумею и так — немного разбираю еще несколько языков жарких стран.

— Хм. Я слышал, что из Красного моря они ходят за большую воду в Индию. Ты так в те края попала?

— Да. Но они пытаются и дальше пробираться.

— Пытаются? Что же им мешает?

— Морской бог, полагаю. Воды от Красного моря до Индии бывают безумными. Ветра бушуют жуткие. А волна порой выше леса поднимается. Из-за чего много ромейских кораблей гибнет, не выдерживая такого. Если идти дальше — выходит еще хуже.

— А пираты?

— Кто?

— Люди, живущие с морских набегов на торговые корабли. Я слышал, что южнее Индии есть большой остров и там многие люди живут с этого дела. Да и дальше — на восход имеется большой и длинный пролив, который сложно обойти. И там тоже пиратов множество.

— А ты неплохо знаешь те края, — усмехнулась Дарья. — Откуда? Ты ведь совсем юн и не мог там бывать.

— Меня уже спрашивали, и я отвечал — Велес по велению Перуна наделил меня многими знаниями.

С этими словами Беромир взял тросточку и начал чертить карту мира. Выстраивая ее от того места, где они находились. В его школе по юности что учитель географии, что учитель истории налегали на рисование карт. По памяти. В базе — заполнение контурных карт. Он легко с этим справлялся, так что ему довольно часто давали индивидуальные дополнительные задания — рисовать те карты целиком, на чистом листе. Вот и наловчился. Да и потом — жизнь время от времени заставляла плотно с картами работать. На нормальном, серьезном уровне.

Вот и сейчас — чертил, не задумываясь.

Поясняя.

Визуализируя буквально на глазах весьма приличный фрагмент мира.

Дарья молчала.

Просто смотрела и молчала. Изредка отвечая на его вопросы.

Друид тоже подтянулся и с огромным интересом наблюдал. И, в отличие от ведьмы, этот кельт не стеснялся спрашивать. А порой и комментарии отпускать.

Когда же Беромир закончил восстанавливать фрагмент карты мира, вокруг него уже собрались все. Вообще все. Наряды он раздал такие, что далеко уходить не требовалось. Вот народ и бросил дела, подтянувшись.

— А еще? — вкрадчиво поинтересовался кельт.

— В принципе я могу нарисовать всю карту мира. В черновую. Все-таки человек не бог и должную точность воспоминаний ему не обрести.

— А мир он большой?

— Довольно-таки немаленький. — сказал Беромир и грубо накидал силуэт остальной суши планеты.

Минута.

Вторая.

— Вот как-то так. Планета что яблоко. Круглая она. Поэтому эта карта — определенная условность. Что шкурка снятая и натянутая на пяльцы. В Северные и южные земли получились более растянутыми. Из-за чего ощущение неверности пропорций. Впрочем, насколько я знаю, даже таких, в общем-то, примитивных карт сейчас никто не делает.

— Почему? — спросил друид.

— Такую карту можно построить только веками бороздя мировой океан. И изучая его. Замеряя расстояния и береговую линию. Ну или взглянув на Землю с неба. И мне прямо сказали: я первый, кто это увидел. Вы, через меня, вторые. Вообще, видеть нашу землю из космоса очень… необычно…

Дальше Беромир углубился в небольшую лекцию об устройстве Солнечной системы. Но так — по верхам и далеко не ушел, потому что почти сразу тот же кельт стал задавать вопросы.

Много.

Практически стандартный набор адепта плоской земли, с которым Иван Алексеевич сталкивался там — в XXI веке. Многократно. И если первые разы подобные истории ставили его в тупик. То довольно скоро он натренировался отвечать очень ловко и толково.

Вот и сейчас бедного кельта он взял в оборот.

От полного его уничтожение спасли только крики гостей. Все так увлеклись этой возней с картой и беседой о космосе, что не заметили, как к мостку стали приставать лодки-однодеревки. Их для своего удобства Беромир окрестил пирогами. И теперь активно вводил в обиход это слово.

Прибыли главы «клубов» Перуна всех тринадцати кланов, что с ним сотрудничали. Ну, за исключением того, что и так уже тут сидел — Добросила. Для чего? То не секрет. Чтобы поговорить с ведуном по итогам торгов с ромейским купцом. И вообще — прикинуть планы на будущий год, который обещался быть очень бурным и сложным…

— Ты нам прямо скажи — торг будущим летом будет?

— Это никому не известно. — пожал плечами Беромир. — Слишком много факторов.

— Чего⁈

— Факторов. Ну, смотрите. Сейчас Арак уйдет домой, чтобы поговорить с Сараком. Они будут думать — что им выгоднее — нас доить на подарки и меня обкладывать большой, но разумной данью или пытаться всего этого нас лишить.

— А лишать-то зачем? — удивился Добросил.

— Еще несколько лет и мы сможем укрепиться и вооружиться. И нас будет уже не взять с наскоку в набегах. Любой из кланов сможет отбивать такие вылазки набежников. А ежели роксоланы сами пойдут, то мы за раз под сотню мужей выставим, а то и две. С хорошими копьями, щитами и шлемами. Для нашей лесной глуши это много. Кровью они тут умоются, пытаясь загнать нас под лавку. А оно им надо?

— Шлемы? Щиты? — переспросил Борзята. — О чем ты говоришь?

— Покажи им, — произнес Добросил с улыбкой.

— Что он нам должен показать?

— Щит новый и шлем.

Все оживленно переглянулись.

Беромир же встал. Подошел к дереву. И снял тряпицу с прихваченных им с собой сюда — на полянку лесную — предмета.

Им оказался щит.

Клееный из тех полос шпона, он был обтянут сыромятной кожей с обоих сторон и покрашен кошенилью. По его краю шла полоса толстой сыромяти, прикрепленная шнуровкой к полю. Ну и шатровидный «кулак» в центре с «пятачком».

Щит пошел по рукам.

Беромир же следом достал заготовку: «голую» деревянную основу. И пояснив, следом пустил по людям.

— И сколько ты таких можешь делать?

— За какое время?

— До ледохода сколько сделаешь, ближайшего?

— Не знаю. Сотни полторы-две сделаю. Наверное. Так-то шкуры подходящие нужны и клей. А для клея молоко.

— Молоко?

— Я из молока кое-что беру для клея, который под дождем не распадается. Да. Если вы подсобите, то, мыслю, на вас и ваших людей — сделаю почти наверняка. А ежели дела пойдут ладно, то и с запасом.

Все степенно покивали.

Именно такой ответ они и хотели услышать.

— Добросил про шлем сказывал. Что за шлем? — поинтересовался Борята.

И Беромир предъявил шлем.

Достал.

Надел на себя.

Взял щит с копьем.

Встал в стойку. Римскую. Но не классическую, а позднюю, которая еще не вошла в практику.

Походил немного, имитируя наступление и отступление с маневрами. Потыкал копьем из-за щита. Ну и так, в целом — покрутился, позволяя гостям все осмотреть со всех сторон.

После чего снял шлем и также пустил его по рукам. Чтобы его могли пощупать и примерить все присутствующие.

— Невероятно! — неслось со всех сторон.

— Чародейство!

И так далее.

Воодушевление, образовавшееся на лесной полянке, было даже в чем-то жутковатым. Людей ТАК переполняли эмоции, что человеку со стороны могло бы даже показаться, что они в ярости или бешенстве. Но нет. Беромир смотрел на них и улыбался. Он ведь только что предъявил им доказательства верности их выбора. Того, что они не ошиблись, поддержав ведуна Близнецов. Это было ОЧЕНЬ важно.

Когда же эмоции чуть-чуть поостыли, Беромир перешел от предварительных ласк к делу…

— Будущим летом, я мыслю, во главе угла не торг будет стоять.

— А что?

— Война. Какой она будет — не угадать. Но нам нужно отбиться от роксоланов. Если получится полностью скинуть их ярмо — отлично. Если дела пойдут не так хорошо, то вполне добрым исходом я вижу изменения выплаты дани.

— Если пойдет все дурно — они нас всех перебьют.

— Да. Но это если мы окажемся совсем ничтожны. В жизни же бывает всякое. Вполне может статься, что ни мы не можем преуспеть, ни они. И в этом случае потребуется договариваться. Они же нам могут перекрыть торговлю с ромеями. Из-за чего можно и уступить, согласившись на дань. Но собирать ее мы сами станем. Приходить они будут к нам в установленное место. Да и сама дань должно утвердить крепко, а не как сейчас — с какой ноги встанет Арак, с такой и назначает.

— И как же ты утвердишь?

— С каждой клана брать по количеству мужчин, прошедших пробуждение. Например, по корчаге жита. Или что-то иное под стать. Чтобы ежели кто заболел или иначе занемог — не случалось беды.

— Сарак не согласиться. Я знаю эту жадную тварь! Он скорее удавится, чем уступит! — фыркнут Борзята.

— Для этого нам нужно добре огрызнуться. Чтобы стало понятно — с нами проще договариваться, чем воевать.

— А ты думаешь, что мы сдюжим?

— Если бы не был уверен, то не говорил бы. Сарак это кто? Просто один из подопечных правителя роксоланов. Он собирает для него дань с нас. Правитель их и так обложил кланы непомерной данью — едва платим. Но самому Сараку нужно и себе прибыток иметь. Посему он и подбивает соседей ходить в набеги, а потом торгует угнанным полоном.

— Мы это и так ведаем. К чему ты клонишь?

— К тому, что воевать мы будем не с роксоланами, а с Сараком. Слишком много воинов у него под рукой просто нет. Начнем резаться. И, я мыслю, с него правитель роксоланов спросит за эту усобицу, ежели замять не поспешит.

— А я мыслю — не уступят они.

— На Припяти реке так живут. Чем мы хуже?

— Ну…

Беромир меж тем продолжал.

— Будущим летом отобьемся. А дальше нам надо спешно укрепляться. Стены рубить. Оружие делать. Пищи растить больше. Чтобы можно было каждому из вас взять под руку больше людей. И чтобы наше объединенное войско становилось все крепче и крепче.

— Войско без войны?

— Отчего же? Мыслю, нам надо будет начать на языгов в походы ходить. Да на иных соседей. Вон — от Боровых медведей, ежели немного на восход пройти по Днепру, будет волок в Двину. А оттуда в море на севере. Те земли надо под нашу руку ставить. И торг начинать вести, чтобы соль не только через Днепр к нам шла. А еще — на восход волоки есть. Там тоже торг вести можно, через иных степняков.

— На Припять реку гёты соль порой везут.

— С северной реки, что на закате лежит?

— Так. Оттуда. Она в то море на севере и впадает, о котором ты сказываешь.

— Значит и с ними надо торг поставить. Чтобы в любой беде нас не могли задушить. Не тут, так там торгуем.

— А что ты про выращивание пищи говорил? — поинтересовался Борята.

— Есть способ много лучше урожаи брать. И от погоды так сильно не зависеть.

— Это какие же?

И Беромир рассказал им о Норфолкском цикле. Да не в лоб, а с массой поправок и пояснений, которые методом проб и ошибок выработал при общении с Вернидубом. Тот сумел указать на вещи, совершенно непонятные ему. Из-за чего всю подачу пришлось переделывать.

Да, логика агротехническая, понятная и привычная ведуну — ушла. Но и плевать. Главное, что все присутствующие поняли идею.

— А это сладится?

— А чего нет-то? Жито у нас разве не растет? Растет. Горох? Тоже вроде как вызревает. Репа? И она урождается. Полба тоже. Да и не только. Если же все это правильно сочетать, то можно будет добиться главного — спасти землю от вырождения.

— И что? Зачем нам это? Земли вокруг полно. Оскудела? Просто сей рядом.

— Постоянная смена поля не позволяет его добрым образом очистить. Корни. Камни. Деревья. Из-за них распахать каждый раз сложности. Жать тоже непросто. А главное — ни плуг не применить, ни сеялку, ни жатку.

— Что сие?

— Плуг — подобен сохе, только удобнее и лучше землю пашет, сразу ее отвалом переворачивая. С ним можно больше и добрее пашни в день обработать. Сеялка — это такая тележка, с которой получится засевать землю ровно, быстро и так, чтобы птицы не склевывали. Отчего урожайность поднимется вдвое или даже втрое на зерне. Жатка же — это вообще отрада. Ее тоже можно упряжью тянуть, быстро собирая урожай и не давая ему полечь.

— А ты ведаешь, как их сделать?

— Иначе бы вам про них не говорил. Вот и смотрите. Ежели найти способ защитить поля от вырождения, то их менять не придется. А значит, получится по уму все расчистить. Что позволит применить плуг и сеялку с жаткой. А это — великое дело, так как каждый хлебороб сможет больше земли обрабатывать. И, как следствие, урожая брать обильнее. То же, что не токмо житом одним станем жить — еще лучше. Даже если боги осерчают, и оно не уродится — не беда. Ведь есть и горох, и репа, и полба, и иное. Все ведь разом не погибнет.

— Не должно, — согласились присутствующие.

Дальше они пошли по кругу. Только уже детальнее. Касаясь и семян, и удобрений с компостными кучами, и многого другого. Начинаясь как совет «мальчиков с горящими глазами», что увидели любимые игрушки, закончилось это собрание вполне нормальным заседанием боярской думы. То есть, разговорами про экономику и власть.

Беромир предложил им модель.

Новую модель.

В которой их личное положение заметно укреплялось и повышалось. Подкрепляясь соответствующим уровнем жизни. Ну и о себе не забывал. Ведь он в этой всей конструкции становился гвоздем, на котором она и собиралась. И без которого ничего не получится.

Думал ли Беромир о прочих людях?

Разумеется.

Ведун отлично понимал, что нужно поднимать уровень жизни всех членов кланов. Иначе таким маленьким и слабым обществом не удержатся. Но вот этим главам «клубом» не имело смысла здесь и сейчас рассказывать о том, как хорошо будет у кого-то иного. Пусть даже и у родичей. Им требовалось говорить о них, почесывая пузик самолюбия…

Глава 6

167, октябрь, 2

— Раз ромашка, два ромашка… — бормотал себе под нос ведун детскую песенку, возясь со стекляшкой.

В воде, чтобы без пыли.

Из-за чего время от времени приходилось протирать заготовку тряпицей и осматривать.

Рядом стояла почти каноничная ацетиленовая лампа. Медная. Сверху бачок с водой. Снизу — камера с карбидом кальция[118]. Простенький регулятор «капельницы» и трубка, выходящая к горелке. Ну и медный отражатель.

Все предельно просто, грубо и «колхозно» выколочено и спаяно. Даже вместо цивильных пробок — деревянные чопики. Но вполне работало.

Сам карбид кальция изготовили в доработанной купольной печи. Большая интенсивность дутья и предварительный подогрев сделали свое дело[119]. Температура в ней заметно возросла. Поэтому в маленьких тигельках все стало получаться.

Так-то, может, и не взялся бы за это дело, но он устал в темноте или полутьме глаза ломать. Вот и решил попробовать.

Получилось.

Давая ему в арсенал дополнительную «золотую» технологию…

Собственно, он много экспериментировал с купольной печью. В том числе и со стеклом, делая пробные плавки мелкого речного песка. Температура в ней была вполне пригодная, но вот перемешивания явно не хватало. Из-за чего страдала однородность материала.

Поэтому он плавил.

Выбирал.

Снова плавил.

Пока не догадался переплавить уже получившееся стекло обычным образом — в горне. Помешивая. А потом медленно остужая.

Свинца его ромейский купец привез прилично. Так что наделать оксида не представлялось проблемой — просто расплавь его да собирай пленку с поверхности. Которая оксидом и являлась.

С содой пришло повозиться.

Он еще с прошлого года время от времени замачивал золу водой, а потом выпаривал и прокаливал эту жижу. До самого конца XIX века такую штуку называли поташ, лишь позже выяснив, что там содержится не только карбонат калия, но и натрия. В разных пропорциях, в зависимости от породы дерева.

Беромир разделял их достаточно просто. В корчагу с закипевшей водой он сыпал этот порошок до тех пор, пока тот не переставал растворяться. После чего нес эту корчагу в ледяной ручей, идущий от родника, и остужал.

Сода выпадала в осадок. Весьма чистая. А собственно поташ — оставался в растворе. Да, доля соды получалась не очень высокая, но даже десять-двадцать процентов от изначальной массы вещества — это очень и очень прилично. Ее ведь Беромиру больше взять неоткуда. А купец не привез. Не понял.

Добавляя же соду и оксид свинца в мелкий, просеянный и промытый песок, он получал весьма приличный состав стекла. А главное — с низкой температурой плавления. Так что, переплавляя его в горне и помешивая, он с третьей попытки сумел получить подходящий материал — приличный и относительно однородный кусок прозрачной стекляшки. Да, с оттенком. Но это не важно. Ему требовалась большая лупа, а не высокое качество цветопередачи. Просто для того, чтобы глаза не ломать, возясь с мелочевкой. Вот ей он сейчас и занимался. Полируя с помощью простейшей оснастки.

Профиль ведун выбрал наугад. В принципе, фокусное расстояние его не сильно волновало. Какое получится, такое получится. Подстроиться можно. Главное, чтобы она в принципе имелась.

А полировка в этих реалиях выглядела отдельной формой ада.

Долгой.

И мучительной.

Но он держался. Впереди маячила весьма вероятная необходимость возиться с кольчугами. Что без яркого освещения и большой лупы грозило проблемами с глазами. Серьезными. Да и не только с ними. Хорошая лупа — очень полезная вещь. Первый шаг к микроскопу. А он… о! Он позволяет натурально взорвать мировоззрение местных жителей…

— Дорогой, — произнесла Злата, подойдя сзади и обняв.

— Что-то случилось? — охотно отвлекшись от рутинной и очень нудной работы.

— Купец ромейский показался. Возвращается.

Беромир немедленно это дело закончил. Встал. Потянулся. И пошел облачаться. Да и ученики зашевелились. С ними все было проговорено много раз. Поэтому каждый знал, что надобно делать. Сложное и провокативное шоу продолжалось…

Арак был мрачен как никогда.

Пройдя по населенным пунктам, он встретил полное подтверждение слов Милы. Его людей повыбили. А даже те, кто раньше хотели втереться в доверие, держались теперь отстраненно и осторожно.

Сдали ему дань житом.

Поторговали с купцом. Притом скромнее обычного.

И все.

Вежливость сохраняли, но было видно — смотрят волком. И ладно бы в одном поселении. Нет. Такая ситуация наблюдалась всюду. Он не был трусом, но у Арака от этих взглядов порой мурашки по спине бегали.

Что-то произошло.

Что-то изменилось.

И он был уверен — это как-то связано с этим странным и до крайности дерзким ведуном…

— Ты чаво глядишь сычом? Аль кручинишься об чем? Аль в солянке мало соли? Аль бифштекс недоперчен? — поинтересовался Беромир с порога. По-русски, разумеется, озвучив фрагмент сказа «Про Федота-стрельца, удалого молодца».

Арак ничего не понял, но напрягся. Даже слегка побледнел.

Стихотворные формы на незнакомом языке звучали пугающе. Словно заговоры или чародейства какие. Тем более такие складные и ритмичные.

— Рад тебя приветствовать, — сохраняя всю ту же до омерзения благодушную улыбку, перешел на местный язык Беромир. — Ты хвораешь? Занедужил?

— Я здоров.

— А чего такой хмурый? Может, зубик болит? Так ты скажи. У меня есть ладные клещи — вмиг вырву. И настой я хитрый делаю. Пару кружек выпьешь — даже и боли не почуешь. Хоть все зубы по очереди дери. Кстати, ты не против?

— Да не болит у меня зуб!

— Точно?

— Точно!

— Жаль. Я, как сделал летом клещи, все хочу кому-нибудь зуб вырвать. А у всех они разом прекратили болеть. Ну что за люди? Как так можно? А хочешь, сестрица моя травами тебя отпоит? Чтобы всякую хворь отогнать. Или не травами. Слышал, как в лесу шептали? Скушай заячий помет. Он ядреный, он проймет. От него бывает мрут, но, а если выживают, то до старости живут. — продолжил он сыпать цитатами из произведения о приключениях Федота-стрельца.

— Слушай, что тебе от меня надо? — напряженно спросил Арак, попятившись назад. Ему эта настырность совсем не нравилась. ОЧЕНЬ.

— Помочь хочу. Честно. И сестра хочет.

— У тебя же сестру набежники угнали.

— А у меня еще есть. Старшая. Сам недавно узнала. Вон, видишь, рядом с Милой и Златой стоит.

— Неужто ведьма? — нервно сглотнул Арак, глянув на нее. Облик Дарья поддерживала что надо — любой местный сразу понимал — не простой человек. А ежели баба какая так вырядилась, то что? Правильно, ведьма она. Али Мары, али Зари. Но последние старались особо не выделяться, так что вывод роксолан сделал сходу и правильный. Беромир же его подтвердил:

— Так и есть. И травками отпоит, и на небесный суд проводит. На все руки мастерица.

Арак немного взбледнул.

Ведьмы Мары ему тут только не хватало.

И отказавшись от всяких угощений, даже воды, отошел поближе к кораблю, стараясь ничего не трогать. Слухи об этих ведьмах ходили один другого страшнее. Особенно у них — в степи.

Дарья же, увидев реакцию сармата, лишь улыбнулась. Да так многообещающе, что тому еще сильнее подурнело.

— Он точно не хворает ничем? — поинтересовался Беромир у подошедшего купца. — А то еще нас всех заразит какой пакостью прилипчивой.

— Укачало. На волне, чай не на коне. Тут иная привычка надобна.

— И то верно. Может, кваса? Сестрица удивительный квас сделала.

— Нет! — излишне нервно воскликнул Арак.

— Ну нет, так нет. — пожал плечами Беромир. И обращаясь к купцу, спросил: — Ну как, опробовал компас?

— Опробовал. По солнцу сверял. Ох и ладная вещь! Порой, правда, словно застревает. Но так, чуть стукнешь сбоку и снова крутится-вертится.

— Ты маслицем жидким стрелку смазывать не забывай. И на морозе может не работать, как и возле железа.

— С железом пробовал ужо.

— Будет иметь интерес в ваших землях?

— Отчего не будет? Конечно, будет! А ты может, расскажешь, как делаешь? За плату добрую.

— Да зачем тебе?

— Сотню либр золотом чистым поставлю.

— Одними руками без вмешательства Велеса его не сделать. Равно как и сладкий песок лесной и индийское железо. Земли здесь бедные. Если бы не личное вмешательство Велеса по приказу Перуна — ничего бы не получилось. Так что, — развел руками Беромир, — даже захоти я — не помогу.

— Жаль… очень жаль… — с некоторым сомнением произнес купец.

— У богов своя правда. Только при прямом вмешательстве Велеса и только в здешних краях я эти вещи могу делать. Даже ученики без меня не справятся.

— Но ведь в Индии как-то железо их делают. Тоже Велеса заслуга?

— Откуда мне знать? Быть может, они знают его под иным именем. В сущности, богов не так много. Просто разные народы по-разному их называют. И, порой называют одну из ипостасей своим именем, мысля, что это отдельный бог. Человек слаб, — улыбнулся максимально вежливо ведун. — Слишком слаб для того, чтобы в полной мере воспринимать божественное…

Беседа шла своим чередом.

Арак же тем временем внимательно изучал людей, собравшихся на поляне у мостка. И учеников, и каким-то образом оказавшихся здесь глав «клубов» Перуна, и даже кое-кого из ведунов.

Все это роксолану совершенно не нравилось. Ему не требовалось особого ума и проницательности, чтобы понять — грядут проблемы. Серьезные проблемы. А щиты и оружие прямо указывали на то, что эти люди не только каким-то образом стали объединяться, но еще и драться собираться. С кем? С ними, с роксоланами, и с теми, кого они пошлют. С кем еще?

Очень хотелось подойти и просто зарезать Беромира. Его же ножом.

Прямо распирало.

Но он понимал: сделает такое и сам умрет.

Если вообще справится… Ведь пока он ездил по местным поселениям, наслушался. Что, де, парень этот оказался славным воином, которому благоволят боги. И еще неизвестно, кто кого зарежет. Ведь он точно ожидает такой выходки. Иначе бы не дразнил.

Арак от раздражения несколько раз закрывал глаза, представляя, как убивает мерзкого ведуна. Каждый раз по-разному. Но всегда мучительно, стараясь максимально причинить боль и унизить.

Потом открывал глаза, выдыхая.

Ловил насмешливый взгляд Беромира. И снова боролся с накатывающими волнами ярости, круто перемешанными со страхом…

Ведун же меж тем торговался. И выгреб все, что имелось у купца. И жито, и цветные металлы, и обычные железные изделия, нераспроданные, и запасы веревок с тканями. Вся. Подчистую. Даже сменную одежду экипажа и парочку запасных пар кальцей — высоких кожаных ботинок на шнуровке. Отгрузив купцу взамен остатки сахара. А потом подарив ему несколько туесков грибной муки. Разной. На пробу. Для улучшения пайка легионерам.

— Ты так о них печешься? — немного удивился купец.

— Я знаю, что у вас сейчас трудные дни. Тяжелое поражение от парфян. Прилипчивая болезнь, губящая города. Да и война на верхнем Дунае еще нескоро закончится.

— Нескоро? Я слышал год-два и на спад пойдет.

— Она как бы не на десять лет затянется. Маркоманов германцы используют как своего рода прокси. То есть, ведя их руками войну. Заодно пытаясь выяснить то, насколько сейчас крепка Римская империя. Прощупывая предел ее прочности. Но даже победив, надолго замирить германцев не выйдет.

— Почему?

— Потому что вы расслабились, и сенаторы ваши ничего не хотят знать, кроме самих себя и всяких мелких внутренних неурядиц. — улыбнулся Беромир. — Гай Юлий Цезарь вошел в Галлию и завоевал ее, опираясь на то, что среди кельтов не было единства. Еще хуже обстояли дела с германцами, что жили как дикие звери. Но Тевтобурский лес показал — достаточно даже им найти сильного лидера и Риму беда.

— Рим отражал все вторжения варваров! Рано или поздно!

— Разве кельтский вождь Бренн не разорял Рим? — еще шире улыбнулся Беромир. — Вон — на востоке столкнулись с Парфией. Не самой сильной державой. И что? Тупик. Войны с ней выжигают вас. А граница по Рейну и Дунаю сейчас стоит не потому, что вы так сильны. А из-за того, что через нее вас атакуют только разрозненные дикари. Если же они соберутся в кулак, то что будет? Катастрофа, не так ли? Главный ваш враг скрывается там, где вы меньше всего ожидаете — в вас самих.

— А точнее? — подался вперед купец.

— Сенат, — максимально серьезно ответил Беромир. — Он разрывает Рим на части и ввергает в бесконечные смуты. Это приведет к тому, что Императоры станут полагаться только на легионы. Что сделает обыденностью жизнь, в которой римляне станут резать римлян. Так вы и сожрете сами себя. Хотя и не до конца. В какой-то момент, вы ослабните настолько, что варвары хлынут через границу и вам нечем будет их остановить.

— Ты так уверенно это говоришь… — покачал головой купец.

— Мир полон случайностей. — развел руками ведун. — Мы все кузнецы своего счастья. Но пока — так. Пока империя стремится к саморазрушению.

— Я смотрю, ты совершенно не веришь в предначертанную судьбу.

— Мойры — лишь слуги. Что люди сделают, то и запишут. Иногда вмешиваются боги. Но и там — всегда можно многое изменить. Одиссей открыто пошел против воли богов. И он почти победил, если бы не один дурак на его корабле. Откуда мораль — не бери в команду людей глупых, если собираешься побеждать.

— Я подумаю над твоими словами. — очень серьезно ответил купец, которого слова юнца в этой глуши совершенно смутили.

— Подумай. Конечно, подумай. Но потом. А сейчас давай лучше поговорим про дело. Ты к нам на будущее лето придешь с торгом?

— Отчего же не прийти? — чуть нервно отозвался купец. — Что ты желаешь? Что-то конкретное?

— Купоросное масло. И побольше. Серу. Обычную соль. Горькую горючую соль. Я слышал, что ее месторождения есть на Иберийском полуострове или на каких-то островах между Италией и Иберией. Ежели сухую ее поджечь — сгорит, а с виду как обычная. Медь, олово, свинец, серебро, орихалк[120]. А лучше тот камень, который используют для варки орихалка…

— Ты и об этом знаешь… — покачал головой купец.

— И еще я хотел бы, чтобы ты привез лорики сегментаты и спаты. — невозмутимо произнес парень.

— Что? Лорики чего? Какие сегментаты?

— Ну… броня такая из полос, собранных на ремешках.

— Лорика ламината[121]?

— Иногда я путаюсь в названиях. Да, видимо, она.

— Но зачем мне ее сюда везти? — напрягся купец, явно косящийся на Арака.

— Тебе же хочется и дальше покупать у меня сахар, индийское железо и компасы? Так ведь? А первое правило разумного купца: защищай свои инвестиции… хм… свои интересы.

— Может быть, ты еще хочешь, чтобы Рим разместил тут свой гарнизон для защиты? — нервно усмехнулся он.

— Это излишне. — улыбнулся Беромир. — Свою землю надо уметь защищать самим. А вот броня добрая пригодится. Даже если ламинаты не получится добыть, подумай сам и привези, что сможешь. По своим возможностям. И да, про спаты не забудь. Хотя бы несколько десятков на первое время.

Арак от этих слов крайне напрягся.

И да — парень целенаправленно провоцировал роксолана на поспешные действия. Чтобы они с Сараком не сумели должным образом подготовиться. И «наломали дров».

Ему требовалась маленькая драка. На его условиях. Но тут он, видимо, все же передавил. Потому что Арак вышел вперед и заявил:

— Жена Сарака давно хотела увидиться с братом. Он погиб. Поэтому, я мыслю, будет справедливо, если Мила навестит ее. И все расскажет.

Беромир нервно дернул щекой.

Взятие заложника в его планы не входило. Да и с пустыми руками туда ехать было нельзя — Сараку и его жене надобно подарки поднести.

— Я поеду, — тихо произнесла Мила.

— Быть может, ты хвораешь? — с нажимом спросил ведун.

— Нет. Надо ехать. — уже весьма решительным тоном повторила она.

Беромир промолчал, прямо смотря в ее глаза.

— Я попробую договориться. Чтобы без крови. Чтобы как на Припяти.

Ведун молча кивнул, после чего повернулся к Араку и спросил:

— Слушай, а чем роксоланы могут торговать?

— Что⁈ — ошалел тот.

— Вы ведь кочуете. У вас много лошадей. Какой товар у вас есть еще?

Арак завис, совершенно обескураженный. Борзота этого человека превышала все разумные пределы…

Глава 7

167, октябрь, 9

Роксолан уехал.

Удалившись вместе с ромейским купцом и Милой.

Главы «клубов» Перуна разъехались тоже, как и все лишние люди. В том числе и кельт-друид, отправившийся к своему племени. Все, что хотел, он уже увидел и услышал.

И Беромир, стал прикладывать все усилия к тому, чтобы подтянуть уровень подготовки своих учеников. Боевой.

Осваивали строевую подготовку. Самую базовую. Учась строиться и двигаться, сохраняя линии. Без разрыва. В две линии.

Работая копьями.

Как с первого ряда, так и через их головы — со второго.

Ну и метая как дротики, так и пилумы.

А потом по новой.

И снова.

И опять.

Потихоньку усложняя. Хотя ребята и с базисом справлялись с великой сложностью.

Они ежедневно часа по три-четыре уделяли этим упражнения. Не считая общей физической подготовки. Во многом уже в темноте, так как рано смеркалось и приходилось разводить костры.

День за днем.

Да, занимались и другими делами, но отвлекались несильно. Потому как у Беромира сработала чуйка. Он ясно осознал — переиграл, увлекся. И роксоланы начнут действовать ДО ледостава. Ну или зимой. Поэтому времени оставалось мало. Вот ведун и пытался прогнать ребят через импровизированный курс молодого бойца, максимально его ускорив.

Все остальное время, исключая минимальное отвлечение на бытовые нужды, двадцать один ученик таскали железную руду и промывали ее, делая заготовки, ну и помогали в изготовлении щитов, копий, дротиков, топоров…

Шлема потом.

Одного для статуса пока было достаточно.

Беромир стремился к тому, чтобы каждый из его ребят имел большой, хорошо сделанный щит и стеганую куртку, ладное «крылатое» копье, томагавк, сакс, пилум и атлатль с десятком коротких легких дротиков. Пилум он рассчитывал метать в упор. Такой — тяжелый его вариант с пирамидкой и длинным стержнем. Обычные дротики — считай «длинная рука», потому что их вполне продуктивно удавалось накидывать и с дистанции в сорок шагов, и в пятьдесят.

Не плюмбаты. Нет.

До них он пока не дошел. Да и свинца в таком количестве попросту не имел, чтобы мог позволить себе его разбазаривать…

Вот после очередной такой тренировки он и заглянул в длинный дом. В то время как ребята всей гурьбой пошли работать на брусьях после строевой. А там, в доме, натуральный спектакль…

— Ты чего? — спросил Беромир, заметив, что Златка плачет, забивший в угол дома. Тихонько так, но достаточно демонстративно, чтобы ее все ж таки заметили.

— Я же одна… совсем одна… — едва слышно прошептала она.

— Почему ты так говоришь?

— Отца убили. Из-за тебя. Мать увезли. И, мыслю, тоже убьют. Из-за тебя. А теперь еще и ты собираешься умирать… — сквозь всхлипы, произнесла она.

— Ты так думаешь… — несколько напрягся Беромир, которого царапнули ее слова.

— Родичам я не нужна. Они же налетели и хотели растащить все богатства отца. А нас с матерью под лед или голыми на мороз. Ты умрешь — если спасусь, то чудом. Но, мыслю, они сами меня убьют, чтобы угодить Сараку.

— Тише-тише, — прошептал ведун, прижимая Злату к себе. — Все будет хорошо.

— Давай убежим, а? — сквозь слезы спросила она.

— Куда?

— К ромеям. Сядем в твою лодку и полетим по реке до Оливии. Купец тебя признает. Через него в ромейские земли и уйдем.

— Кем? Рабами?

— Почему?

— Я слишком много знаю и умею. И я не римлянин. У нас нет гражданства. Мы для них варвары — неполноценные люди. Просто свяжут и обратят в рабство. Потому что могут. Хорошо, если тебя со мной оставят, а могут и разделить. Ты молода, красива, за тебя можно много золота получить.

— Тогда пошли на Припять.

— Нас оттуда сдадут. Чужие мы им.

— Родичи же есть.

— И они ради нас будут с роксоланами воевать?

— Боже! Боже! Что же делать?

— Как что? Воевать.

— Ты даже не представляешь, с чем связываешься!

— А то ты знаешь!

— Знаю! Знаю! Мне отец рассказывал. Во времена его деда рода, что вниз по большой реке восстали. Поднял их кто-то. Уже и не припомню. Роксоланы не стали даже разговаривать. Пригнали своих всадников, да пошли войной. Посекли многих. Детей и молодых женщин в рабство угнали, мужчин всех извели, чтобы иным не повадно было.

— А дед твоего отца отчего это помнил?

— Так, а медведи откуда? С тех мест. Мы в здешних землях не так давно живем. Вот. И дед мой завещал быть к роксоланам ласковыми. Ибо иначе — смерть. Или новый дом искать, спасаясь.

— Мама эту историю знает?

— А то, как же? Конечно, знает.

— И она мне ничего не сказала?

— В ней кровь гётов играет. Ты-то не знаешь, но она отца часто упрекала в том, что он слаб и позорно прислуживает роксоланам. Они из-за этого ругались.

— Не кровь это гётов, — покачал головой Беромир.

— Как? А что?

— В тебе ведь она тоже есть. Но ты хочешь сидеть тиши воды, ниже травы. Во мне ее нет, а я рвусь в бой. Не в крови дело. В нраве.

— Боже! Да какая разница в чем⁈ Я хочу, чтобы ты живой остался и был со мной! — выпалила Злата.

— Неужто влюбилась?

Она промолчала.

— А поначалу казалось, что ты морозишься.

— Мне хорошо с тобой. Дурой надо быть, чтобы нос воротить. Даже с отцом, на что он был богат, я так хорошо не жила.

— Ты гляди-ка? Все по расчету?

— Что?

— «По расчету», это когда мужчина и женщина сходятся не потому, что любы друг другу, а из-за какой-то выгоды.

— А как иначе? — непонимающе уставилась на него Злата. — Мне тебе детей рожать. Тебе меня и их кормить. Чем лучше кормить станешь, тем больше детишек выживет. И тем крепче пойдут они по жизни. Что может быть отраднее для бабы?

— Ну…

— Оттого любая и смотрит, чтобы муж ей достался толковый. Но по юности и глупости порой всякое случается. Потому обычно родители и приглядывают.

— А тут случай свел…

— Счастливый случай! — порывисто произнесла она. — Оттого я за отца на тебя и не злюсь. Убивал его не ты и не по твоему слову. С Борятой он повздорил. И сам, по глупости, сгубил себя. Мама ему сказывала — помалкивать. Но нет. Он думал, что побояться с Араком связываться…

— Не побоялись…

— А зря! Я чую! От него кровью и смертью пахнет!

— А от меня?

— Что?

— А от меня этим не пахнет? Ни смертью, ни кровью?

— Что ты? Нет! Я видела взгляд Арака. Он хотел тебя убить!

— А я — его. И мы просто стояли — болтали. Как видишь — в жизни случаются огорчения.

— Он тебя убьет! Он не простит!

— Ты думаешь, мы зря делаем щиты, копья и дротики?

— Их много! Их войско — что тьма несокрушимая!

— Поэтому их бьют гёты, да?

— Языгов!

— А чем они, окромя названия отличаются? Сарматы и сарматы. Традиционно сильные верхом и слабые пешком. Кроме того, Сарак не сможет поднять всех роксоланов. Никак. Это же смешно. Как вообще об этом можно подумать?

— Почему это? — нахмурилась жена.

— Потому что им придется предстать перед своим правителем и покаяться. Рассказав о провале порученного им дело. А он им за это может и голову снять. Понимаешь? Что Арак, что Сарак скованы по рукам и ногам. Кого-то со стороны подтянуть могут. Но осторожно. Чтобы их правитель не прознал. Малым отрядом выступить в состоянии. Вроде как набежников погонять. Но и все.

— Боже… боже…

— Не переживай милая, мы справимся.

— Как бы я хотела закрыть глаза, и открыв — не увидеть более этой беды. Хорошо ведь жили.

— Как же хорошо мы плохо жили, — усмехнулся Беромир, припомнив строчку одной из песен группы «Ленинград». И, видя непонимание на лице жены, перевел.

— Почему же плохо?

— Нас грабили. Нас убивали. Нас угоняли в рабство. Из-за чего мы сидели как зайцы под кустом и голодали. Гордость нужно иметь. И драться за себя и свое будущее.

— Но ведь убьют же!

— Знаешь почему твоя мать меня не отговаривала?

— Знаю. — нахмурилась Злата.

— Право есть только у того, кто может его отстоять. А слышат лишь тех, кто в состоянии не только зубы повыбивать, но и глаз на жопу натянуть. К сожалению — этот мир принадлежит сильным.

— А богатые?

— Что стоят богатые, если у них нет силы? — усмехнулся Беромир. — Порой они в состоянии заморочить людям голову. Через страх или пустые посулы. Но рано или поздно появится тот, кто силой оружия решит этот вопрос. Понимаешь? Если у богатого в руке нет копья, меча или топора, то он либо станет бедным, либо мертвым.

— А ежели все по обычаю?

— А это и будет по обычаю. Кто сильнее, тот и прав. Ну, что ты на меня смотришь? Такова жизнь.

— Тогда зачем ты собираешься драться с роксоланами? Они же сильнее.

— Нет, — улыбнулся Беромир. — Я сильнее.

— Ты так веришь в себя?

— А кто еще в меня будет верить? Ты вон — под лавку хочешь забиться. А мать твоя верит. Ради этого на смерть пошла.

— Я…

— Что? В чем сила? Скажи мне?

— Я не знаю, — растерянно ответила она.

— В правде. А правда — в деле. Не переживай. Наше дело правое. Мы победим. К тому же с нами сам Перун. Кто против нас выстоит?

— А если нет?

— Тогда мы умрем. — расплылся в улыбке Беромир. — Но об этом лучше не думай. Верь в меня. Верь в волю Перуна. И все будет хорошо.

— Тебе легко говорить. — покачала головой Злата. — С тобой говорят боги. Как мне быть? Я же с ума от ужаса сойду.

— Просто верь. В меня. Вера жены в мужа повышает его удачу. Боги любят такое…

К концу разговора от слез не осталось и следа.

Более того, ситуация так сложилась, что Беромиру ничего не оставалось, как полезть жене под юбку. Просто для закрепления своего внушения. Ну и наобнимались…

— А ну, разойдись! — раздался голос Дарьи где-то на улице. — Ну! Что тут засели? На будущее лето и сами по бабе получите! Неча! Неча!

И раздался топот убегающих ног.

— Ха! Да ты краснеешь! — хохотнул Беромир.

— Неловко при свете дня. — тихо ответила супруга.

— Как будто мы что-то зазорное сделали.

— А… — начало было говорить Злата, но осеклась.

— Что?

— У меня из головы не идет. Борята и другие спешно так уехали. Я мыслила, что они еще долго объедать нас будут. Всяко лучше, чем со своего кормиться.

— Дело у них. Важное.

— У всех разом?

— Я сделал им кое-какое предложение. И им теперь надобно с людьми поговорить.

— Какое же? — тихонько, голосом заговорщика спросила Злата, глазки которой вспыхнули любопытством.

— Пусть это станет приятной неожиданностью.

— Я же умру от любопытства.

— Верь в мужа, и все будет хорошо.

— Беромир! — раздался от двери голос Дарьи. — Нашли время! Эти оболтусу все забросили и подсматривали.

— Нет, не как так можно⁈ — наигранно воскликнул ведун. — Я их отправил подслушивать, а они подсматривают! Выпороть их мало!

— И не говори, — усмехнулась ведьма Мары. — Позволь, я угощу их своим новым зельем?

— Оно на заячьем помете?

— Нет.

— Жаль, жаль… давай это обсудим позже. Надо идти — за ними присматривать. А то, как мне кажется, эти прохвосты опять не выполняют мои поручения…

Глава 8

167, октябрь, 14

— Эй! Вставай! — крикнул надсмотрщик.

Рабы заозирались.

— Ты! Да! Ты! Сюда иди! — рявкнул он, указывая плеткой на мрачного мужчину в дальнем углу, что глядел на него исподлобья.

Тот медленно встал. И чуть пошатываясь, направился к надсмотрщику. Который было хотел его ударить, чтобы ускорить, и даже замахнулся, но передумал, столкнувшись со взглядом.

— А ну! Пошел! — пихнул он его, выталкивая из барака.

Мужчину намедни крепко выпороли.

В очередной раз.

Плохой из него раб получался. Дерзкий слишком. И острый на язык. Вот и выхватывал. Но нрав свой переступить не мог. Поэтому постоянно присматривался, прикидывая как бы напасть половчее на надсмотрщика или, что лучше, на хозяина. И убить. Чтобы если и не вырваться на свободу, то хотя бы жизнь продать подороже.

Это легко считывалось.

Взгляд такой не перепутать, особенно для опытных в профессии людей. Вот они его и пасли, держась максимально осторожно. Да, этот раб не был воином. Но только это его и спасало от ликвидации на всякий случай. С этим-то надеялись справиться.

— На рудники его надо, — буркнул один из надсмотрщиков. — Там быстро станет мягким и покладистым.

— Или сдохнет. — возразил его напарник.

— Еще лучше. Я бы на месте хозяина давно бы его запорол насмерть.

— Ты — не хозяин. А он деньги считать умеет.

— Да какие тут деньги? Он ведь просто жрет и пьет. Какая от него польза? Строптивая тварь! Как и вся его семейка! У-у-у…

Он попытался едва плетущегося мужчину хлестнуть плеткой по спине, но напарник перехватил его удар.

— Ты чего⁈

— К хозяину гость приехал. Они поговорили. И нас послали за этим строптивцем, а иных за его семьей.

— И что? Ему не убудет!

— Товар портишь? Хочешь, чтобы тебя самого испортили? — холодно процедил напарник. — И меня за компанию?

— Да ладно, ладно тебе! Пошутить уже нельзя… — примирительно поднял руку злобный надсмотрщик.

Дальше шли тихо…

— Доставил, — произнес старший надсмотрщик, вталкивая мужчину в зал.

— Фу! Чего он такой грязный!

— Он был среди наказанных.

— Был? А мне кажется, он оттуда не вылазил. И что в этот раз натворил?

— Полез в драку с надсмотрщиком, когда тот ударил какую-то рабыню. Попытался. Сил совсем мало.

— Ее? — спросил хозяин, кивнув в сторону.

— Да. Насколько я знаю, она в прошлом была его женой.

— Ну и зачем они тебе? — поинтересовался хозяин у своего гостя. — Видишь же — дикие совсем. Только что шерстью не покрыты с головы до ног.

Купец встал.

Подошел к рабу.

— Помнишь меня? — спросил он на праславянском языке.

Мужчина промолчал, хотя по лицу было видно — узнал.

— Не хочешь отвечать?

Тот снова промолчал равнодушно.

— Почему он молчит? — спросил торговый гость, вернувшись на латынь.

— Потому что я ему не разрешил! — хохотнул хозяин.

— Ну так разреши!

— Отвечай, когда спрашивают! — рявкнул этот дородный персонаж, обращаясь к рабу.

Мужчина в ответ лишь едва заметно усмехнулся.

— Твой сын жив. — подойдя ближе, вкрадчивым тоном сказал купец.

Никакой реакции.

А вот женщина и юная особа рядом с ней ахнули.

— Он жив, — повернувшись к ним, повторил гость. — Ныне он ведун Близнецов, и зовется Беромир. Это его имя в пробуждении.

— Быть такого не может! Наш Неждан умер! — вскрикнула женщина. — Я сама видела, как он бездыханный упал в реку!

— Его спасли боги. Он вышел из реки, обретя великие знания. И теперь возглавил восстание против роксоланов. Поговаривают даже, что он метит в князья.

— Зачем ты это говоришь нам? — впервые произнес хоть что-то мужчина-раб.

— Я торгую с ним. И хочу сделать ему приятно — вернуть семью.

— Не лучше ли их передать Сараку? — поинтересовался хозяин.

— Если ты настолько не дорожишь своей жизнью, то да, это будет хорошее решение. — излишне нервно ответил купец.

— При чем тут моя жизнь? — немало напрягся упитанный персонаж, развалившийся на кушетке.

— Скажи мне, что сделает с тобой наместник, если узнает о срыве по твоей глупости жизненно-важной для империи торговли?

— Какая торговля⁈ Что ты несешь⁈

— Вот, — достал гость из кармана компас. — Перед тобой устройство, созданное при участии бога. Личном. Оно неказисто на вид. Но оно всегда указывает на север. Видишь? — покрутил он компасом.

— Вижу, — несколько ошарашенно ответил хозяин.

— Знаешь, КАК оно поможет нашим морякам?

— Представляю. Но при чем тут эти лесные оборванцы?

— Этот делает Беромир. Только он. И только там — в глуши. Такова воля бога, который его вернул к жизни. А еще их сын может в глухих, диких лесах добывать сахар и особое железо, идущее к нам из Индии за совершенно невероятные деньги. Хочешь это сорвать?

— Ну что ты начинаешь⁈ Я ведь только предположил!

— А вот думать надо, когда предполагаешь! Или ты думаешь, я бы прибежал сюда сразу после тяжелой торговли из-за каких-то глупостей⁈ Делать мне больше нечего. Пока по всем этим рекам и протоком пройдешь — с ума сойдешь. Но сам ведаешь — не из-за горсти ячменя туда ходим. — разошелся купец, которого по какой-то причине слова этого персонажа задели не на шутку.

— Спокойнее! Хочешь, я тебе подарю новую молодую рабыню?

— Не заговаривай зубы! Что с женой и сестрой?

— Да ничего, — развел он руками. — Они служанкам помогали.

— Ты ведь понял, о чем я спросил. Не так ли? Почему от ответа увиливаешь?

— Младшая — хороший товар. Никто ее не портил. А старшую я несколько раз давал в награду за покладистый характер и старательный труд.

— Несколько раз это сколько?

— Ну… я не знаю. Эй, — обратился он к старшему надсмотрщику. — Сколько ее отдавали?

— Три десятка раз, не меньше.

От этих слов хозяин немало удивился, а купец поморщился и произнес:

— Подумай над компенсацией.

— Что⁈ — охренев, переспросил упитанный персонаж.

— Я их забираю. И тебе нужно подумать над компенсацией. Им. Если они сдохнут или окажутся недовольны твоим приемом, это может сказаться уже на твоем здоровье. И, я надеюсь, ты их отпускаешь. Не так ли?

— Может тебе этого… как его? Бе… бе… что?

— Беромир. Медвежий человек.

— Медвежий! О-о-о… прям так серьезно? Может тебе его просто силой взять? И тоже в рабы обратить? Зачем все это? Какой-то варвар и оборванец в какой глуши. Плюнуть и растереть! У тебя своих ребят не осталось? Так я дам тебе десяток своих. Они любого, даже самого буйного изловят.

— Ты меня вообще слушал? — как-то очень скверно улыбнулся купец.

— Да. А что не так?

— ОН ПОДНЯЛ ВОССТАНИЕ! Это тебе ничего не говорит⁈ — рявкнул он. — Беромир постоянно окружен учениками. Пока плохо вооруженными, но их два десятка. В их руках я видел копья со щитами и пилумы. А также ножи, топоры и булавы. Да и иное. Чему он их учит, догадываешься? Я своими глазами видел поле для воинских упражнений. По прошлой осени ни учеников, ни поля еще не было, как и всего этого оружия.

— Пилумы, говоришь? — нахмурился хозяин, которого это слово сильно напрягло. Он, как и купец в прошлом служил в легионе и отлично понимал весомость этого аргумента, если правильно применять. Собственно, там, на службе, они и познакомились.

— Да. Пилумы. Иди — возьми. И он, насколько я понимаю, прекрасно понимает, что это и зачем. Он мог перебить всех моих ребят и захватить корабль. Легко. Почти без потерь. Мы ведь без лорик ходим. Да и вооружены умеренно.

— Неужели на него не найти управы?

— А зачем? Вот выделит мне наместник центурию. Схожу я к нему. Возьму в полон. И что дальше?

— Как что? Будет сидеть в Оливии или еще где и делать тебе такие штуки, — кивнул он в сторону компаса. — Как честно добытый в бою раб.

— А если нет? С его слов — этот сделано с помощью бога. Его бога. И у меня нет никаких оснований ему не верить. Думаешь, богу понравится эта выходка?

— Ну… мы можем принести ему жертву.

— Ой дурак… — покачал головой купец. — Там, в тех лесах, есть какое-то место силы. Как у кельтов. Он связан с ним. В таких делах не врут. Тем более, я помню этого Беромира, когда он был еще мальчиком. Он преобразился невероятно и обрел знания, которыми и лучшие ученые мужи Рима не владеют. В рабы… — покачал головой купец.

— Ну…

— Что «ну»? Слажу с Беромиром — сделаю карьеру. Провалюсь — головы не сношу. И будь уверен — тебя я не забуду и молчать не стану.

— Ты не серчай! Не серчай! — затараторил упитанный персонаж, явно струхнув. — Видишь — объяснил, и я все понял. Большую компенсацию надо?

— А ты у него лучше спроси. — кивнул гость на раба.

— Ну, чего хочешь?

— Смелее, — подбодрил его купец.

— Одежду хочу, новую, дорогую, ярко-крашенную всем нам. Чтобы выглядели достойно. Украшения жене и дочке из серебра и золота. Мне нож да тугой кошель серебра. И его, — указал он на злобного надсмотрщика.

— Как его? Зачем? Почему? — удивился хозяин.

— В рабство мне его отдай.

— Зачем он тебе? — удивился гость.

— Перуну в жертву принесем. В благодарность за справедливость.

— Фу… варварство! — фыркнул хозяин. Надсмотрщик же нешуточно струхнул и побледнел.

— А почему именно его? — поинтересовался гость торговый.

— Он в усладу людей бьет и мучает. Это говорит о гнилой душе. Да и не только это. Увидев, что меня это особо злит, он жену мою старался как можно чаще отдавать в награду. И сам ее пользовал прямо на моих глазах. Будет справедливо, если этого мерзавца принести в жертву небесному судье.

— Он тебе дорог? — поинтересовался купец у хозяина.

— Что вы его слушаете⁈ — взвился надсмотрщик. — Как же меня можно в рабство⁈ За что⁈ За то, что обязанности свои выполнял?

— Я не могу сдавать своих людей. Так нельзя. — покачал головой хозяин. — Кто из них сохранит мне верность, если я с ними так обходиться стану?

— Видишь? Никак. — развел гость руками, обращаясь к рабу. — Выбери иное.

— Нет. Или так, или никак. — причем взгляд его очень нехорошо сверкнул. Этот год рабства сильно изменил мужчину. Иного бы сломал, а у него словно хороший скульптур оголил натуру, сделав ее фактурной.

— Вот заладил! — выкрикнул хозяин, которому этот взгляд очень не понравился.

— Он лгал тебе. Он вредил тебе. Он воровал у тебя. А ты его защищаешь. Хочешь, чтобы над тобой и дальше все посмеивались? — холодно поинтересовался мужчина.

— Вот не надо выдумывать! — взвился хозяин.

— Посмотри в его мошну.

— Что⁈ Зачем? — обеспокоился злобный надсмотрщик.

— Что у него там?

— Посмотри.

— Да что вы его слушаете⁈ Вы чего⁈

Старший надсмотрщик подошел к этому кадру и молча сорвал кошелек с пояса. Распустил завязки. Открыл. И удивился.

— Что там?

Он молча подошел и протянул его упитанному персонажу на кушетке.

— Оу… — покачал головой хозяин. — И откуда это у тебя?

— Я… я… нашел! — произнес он и попятился, но старший надсмотрщик придержал его за шиворот туники, демонстративно положив руку на оружие. И взглянул так, что не пересказать. Ведь получается, что этот кадр подставил их всех. Кого-то больше, кого-то меньше. Из-за чего он смотрел на этого деятеля как на кусок мяса, который собирался разделывать.

— Ты откуда узнал, что он ворует? — обратился хозяин к рабу-мужчине.

— Да все знали, что он ворует у тебя и покрывает какие-то еще делишки. Когда выходил к тебе, я глянул — мошна чем-то набита. Значит точно что-то утащил. По утру-то он приходил всегда с тощей.

— Наблюдательный…

— Рабы многое видят. Никто ведь на нас не обращает внимания.

— И многие у меня воруют?

— Ты с рабами как со скотом обращаешься. Зачем мне тебе помогать? Но эта тварь мне нужна. А остальные без надобности. Сам их распустил, сам с ними и разбирайся.

Этот персонаж гневливо на него посмотрел, борясь с желанием выпороть.

— Выдохни, — усмехнулся купец. — Его сын еще большая язва. А у него ныне сестрица объявилась — ведьма Мары — вот где ужас.

— Какая еще сестра? — удивился мужчина-раб.

— Обряд он какой-то провел, и стали они с Велте из Красных волков названными братом да сестрой перед ликом Перуна. Он еще и Злату в жены взял.

— Какую Злату? Дочь Гостяты⁈

— Ее.

— Да как он позволил⁈

— А его не спрашивали. Борята выпустил ему кишки в круге.

— Что⁈

— По многим землям вокруг поубивали тех, кто за роксоланов стоял. Иной раз с семьями. Сказывают — Беромир подбил…

В этот момент злобный надсмотрщик, улучшив момент, развернулся и дал стрекача. Стараясь убежать.

— Взять! — рявкнул хозяин.

И завертелось.

Беглец бежал отчаянно, пытаясь оторваться и уйти. Взять его удалось только на улице. Да и там — не сразу. Петлял как опытный заяц и эпизодически прятался. Битый часа пробегать за ним пришлось. Но и то — впустую. Поняв, что ему не уйти, он выхватил свой кинжал и бросился на него. Метя так, чтобы широкий клинок пугио[122] вошел ему прямо под ребра. Так что до усадьбы донесли уже остывающий труп.

— Сам видишь, судьба, — развел руками хозяин, обращаясь к рабу… к бывшему рабу, то есть. Того с семьей отмывали. Заодно подвергая осмотру эскулапа. Готовя к тому, чтобы провести процедуру освобождения в магистрате.

— Я не смогу отблагодарить Перуна.

— Брось. Умереть с таким позором на виду у всего города — дорогого стоит. Твой сын поднял восстание против роксоланов. Я знаю, чем тебе возместить эту жертву…

Тем временем Беромир сидел на бревне у реки и беседовал с Вернидубом. Спокойно и благодушно. Тот намедни приехал, и они много разговаривали.

— Тебя хотят видеть в роще.

— В какой еще роще?

— Я ранее не говорил, ибо не требовалось. Роща у нас есть священная, дубовая. Там по важным делам собираются ведуны.

— Ясно. И зачем я там?

— Ты ведь ведун. Надо представиться. Да и… понимаешь, вопросы у них есть к тебе. Увлекло их твое сказание о предках. Как и мои пересказы про луну, солнце и прочее. Они хотят тебя попросить рассказать все предание.

— Все не могу.

— Почему?

— Я и сам не знаю, что вложил в мою голову Велес. Давай сделаем так. Мне сейчас в рощу ходить не с руки. Дел столько, что не продохнуть. Что же до рассказа… пойдем. — произнес он вставая. — Я не хотел это раньше времени показывать никому…

Через четверть часа они вернулись на ту же лавочку читать большую легенду, которую сочинил Беромир. Религиозный миф. Основной, если так можно сказать. В котором было все: и творение, и апокалипсис, и спасение. В нем ведун попробовал объединить известные ему научные сведения, местные сказания, во многом отрывочные и противоречивые, а также какую-нибудь стройную мотивационную модель. Заодно надергав всякой эстетики и интересных «фишек» отовсюду, не стесняясь. Ограничиваясь только своими воспоминаниями о реальных культах или даже вымышленных.

Вот и сидели: читали, разбирали.

И Вернидубу нравилось.

Его глаза прямо светились. Ибо Перун становился верховным правителем небесным. Судьей и покровителем воинов. А все остальные — свита его. За исключением Сварога и Матери-земли. Эта парочка выводилась как полноценные хтонические божества, которые столь велики, что в жизни простых смертных участия почти не принимают. Напрямую.

При этом Беромир не выводил парадигму Бог — Антибог, которые борются за души и власть. В его мифе вся полнота власти принадлежит Перуну, который активно не лезет в жизнь смертных. Ибо своих дел хватает. У людей же полная свобода воли. Но такая, с нюансом. Что сами наворотили — за то им отвечать. Лично. Персонально. И покаяние при этом наглухо отсутствовало как идея. Вместо него имелись весы, на которых взвешивали хорошие и плохие дела после смерти. Да и вообще библейская формула «по делам их узнаете их» разворачивалась во всю ширь и глубину…

Глава 9

167, октябрь, 22

— А это ты, Маркус? Входи. Что у тебя? — спросил командир векселяции[123], что стояла в Оливии.

— Я нашел их.

— Кого? Хотя погоди, — отмахнулся он, словно вспомнив что-то важное. — Ты нож проверил?

— В Феодосии я нашел хорошего кузнеца. Он прибыл туда для работы над дорогим заказом. И он все подтвердил, долго ругаясь на то, что этот, практически бесценный металл доверили безрукому кузнецу, который выковал из него эту грубую поделку.

— Значит, подтвердилось.

— Да. И сахар, и железо, и компас. Я, кстати, нож отдал тому кузнецу из Феодосии на перековку. Он сказал, что сделает из него в этот раз настоящий шедевр бесплатно, если мы будем в дальнейшем размещать заказы у него. Пришлось пообещать.

— Так-так… — пробормотал центурион, постукивая пальцами по столу. — По деньгам что получилось?

— Сахар я сдал по весу из расчета восемь из десяти долей золотом. Вышло сорок четыре либры.

— СОРОК ЧЕТЫРЕ либры золота⁈ — ахнул командир векселяции.

— Да. И это только за сахар.

— С компасом как поступим?

— Предлагаю послать нашему старому командиру с описанием и просьбой переслать Ему. — поднял Маркус глаза к потолку. — Как подарок.

— Не рано ли?

— Ты думаешь, что приносить хорошие новости когда-нибудь бывает рано? — усмехнулся Маркус. — Согласись, получить новый дешевый источник сахара и славного железа — великое дело, да и компас — подарок небес. Но куда ценнее другое. Если мы своевременно поддержим восстание Беромира, то сможем сковать силы сарматов и они ослабят давление на Мёзию, Дакию и Паннонию.

— Ты так в него веришь, в этого… как его?

— Беромира. Нет, я не верю. Но это возможность. Почему бы ей не воспользоваться?

— Оливия находится под нашей защитой только потому, что окрестные рода языгов и роксоланов заинтересованы в торговле. И наше положение шаткое. Очень шаткое. Ты хочешь дать им повод?

— Риск есть, — охотно согласился Маркус. — Но и награда велика. Разбогатеем. Попадем на глаза Самого. Мало?

— Это либо начало большого пути, либо смерть. Утраты Оливии нам не простят. Ни тебе, ни мне.

— Иными словами, ты отказываешься и мне действовать самому на свой страх и риск?

— Нет! — излишне резко выкрикнул центурион.

— Что «нет»?

— Я не отказываюсь, — чуть охрипшим голосом ответил он.

— Хорошо, — улыбнулся Маркус и, достав из сумы несколько тугих кошельков, положил их на стол.

— Что это?

— Золото. Считай, что это мой вклад в укреплении векселяции.

— Сколько здесь?

— Двести золотых[124]. Сам подумай, как ими распорядится. Ситуация не простая.

— А их не мало?

— Сейчас — так. На новый год будет больше. Сильно больше, если я вложу все свободные деньги в дело. Ты, разумеется, тоже не будешь обделен. И тут потребуется твоя помощь.

— Какая?

— Беромир заказал лорики ламинаты и спаты.

— Ого! — воскликнул центурион и присвистнул. — Это кто его надоумил?

— Его божественный покровитель. Что ты на меня так смотришь? Я его, когда слушаю — едва с ума не схожу.

— Откуда я для него достану ламинаты? Я для своих то выбить их не могу. У троих только имеются. Нет. Здесь я тебе не помощник, — покачал головой центурион. — Идет война. Все что производится хорошего уходит в полевую армию.

— Он понимает, что будет сложно. Поэтому готов на другие виды лорик. Что мы можем достать?

— Да я даже не знаю, — пожал плечами центурион.

— А кто знает?

— Надо послать человечка в барбакарии[125]. Может, там что-то найдет?

— Он хочет наше снаряжение для легионеров. И сказал, что проверять будет придирчиво.

— Ты же понимаешь, что это едва ли возможно?

— Ты можешь через Маркуса Понтия Лелиана[126] получить разрешение на создание ауксилии[127] здесь — в Оливии.

— Денег он на нее не даст.

— А и не надо. Напиши, что в связи с ростом угрозы местные жители готовы оплатить ее создание. Пусть даже небольшой. Главное — дополнительно укрепить гарнизон.

— Ну… хм… да, так, пожалуй, он утвердит. И что дальше?

— А дальше она отправится со мной на торг и погибнет, защищая ценные товары. — улыбнулся купец.

— Как бы мне по голове не прилетело. — покачал центурион с сомнением головой.

— За что? Ты на пожертвования, — кивнул купец на кошельки с золотыми монетами, — собрал небольшую ауксилию, которая позволила привести в Рим товары, многократно превосходящие затраты. Никто и слова не скажет!

— Скажут, еще как скажут. — фыркнул командир вексиляции. — Давно ты службу оставил. Ой давно. Завистники станут жаловаться.

— Поэтому я и предлагаю переслать компас в подарок Самому. С пояснениями.

— А ты уверен, что этот Беромир доживет до торга? И что ему будет чем расплачиваться?

— Нет, — максимально искренне произнес Маркус. — Я понимаю — это риск. Но лично ты ничем не рискуешь. Даже если он помрет, то ты действительно сделаешь ауксилию небольшую.

— А ты?

— А я потеряю деньги и репутацию. Потому что хочу поставить на это дело все.

— С ума сошел⁈

— Мыслю — до следующей зимы он доживет. Вряд ли ближайшим летом против него пошлют значимые силы. Отобьется. Должен отбиться. А дальше — не угадать. Поэтому я ему и сказал, чтобы он готовил товаров побольше.

— Хочешь урвать?

— А ты нет? — усмехнулся купец.

— Будешь на свои крутится?

— Все зависит от того, что ответит наш старый командир. Ты, кстати, съездить к нему не можешь? С прошением. Проговорив на словах. Он должен понять.

— И какой будет его доля?

— Вот! — назидательно поднял палец Маркус. — Таким ты мне нравишься больше. Может, вместе и поедем?

— Подумаю. — сделав неопределенный жест, ответил центурион. — Кстати, а чего ты там в самом начале говорил?

— Я нашел семью Беромира. У Секста она оказалась.

— Забрал?

— Обижаешь, — улыбнулся купец. — Конечно, забрал.

— Во что они обошлись?

— Он отпустил их, выписав вольные. И отцу, и матери, и сестре Беромира. Как его вклад в общее дело. А если наш командир поддержит нас, то Секст поучаствует в «пожертвовании» города Оливия на создание ауксилии.

— Угу… угу… интересно. Слушай, а в каком его отец состоянии? Его сильно измордовали?

— Он слишком гордый. Вот Секст его и ломал по своему обыкновению.

— Удалось?

— Не думаю. Еще бы несколько месяцев и все. Он скорее умрет, чем сломается.

— Сейчас как он себя чувствует? Уверен, что довезешь?

— Он везучий. Его обидчик из надсмотрщиков мертв. А он — не только жив, но и свободен. Боги явно ему благоволят. Да и сестру Беромира не продали никому для утех.

— Почему это?

— Боров хотел дать ей некоторое образование, чтобы выручить больше денег. Вот и держал при себе.

— Ясно. Хорошо. Ты их с собой сюда притащил?

— Да. Конечно.

— Пригласи отца… а лучше всю семью. Я хочу с ним поговорить.

Маркус пожал плечами и на несколько минут вышел. Вернувшись уже с ними.

— Как звать? — поинтересовался центурион, после того как внимательно оглядел гостей. Одетых уже по римским обычаям и довольно прилично. На улице бы никто и слова не сказал — уважаемые люди. Разве что излишне изможденные и худые. Но в жизни всякое бывает. Женщины выглядели обычно, а вот мужчина смотрел на него прямо и мрачно. Так если и не на врагов смотрят, то на недругов уж точно.

— Путята. — после затянувшейся паузы ответил он.

— А их? — кивнул командир векселяции в сторону жены и дочери.

— Цветана и Забава.

Центурион кивнул. Что-то у себя пометил и, подняв взор, поинтересовался:

— Ты сыну помочь хочешь?

— Говори сразу о деле. — поморщился Путята.

— Знаешь, зачем вас вызволили из рабства?

— За ради торга с сыном. Чтобы купить его расположение.

— Не совсем. Но пусть так. Смотри. Торг дорогой. Людей у Маркуса, — кивнул он на купца, — мало. И я буду создавать ауксилию для охранения, для которой мне нужен командир.

— Проще скажи. Я ваш язык плохо разумею. — честно ответил Путята.

— Куда уж проще? — немного удивился центурион. — Я хочу, чтобы ты возглавил охрану торговых кораблей. Тех, которые станут ходить к твоему сыну.

— Я не воин.

— Воинами не рождаются, ими становятся. То, что ты не сломался у Борова — для меня достаточная рекомендация.

— Зачем мне это делать? Ваш торг — ваши проблемы.

— Я оформлю тебя и тех, кого ты укажешь, как ауксилию. Через тридцать лет службы ты и все твои потомки получат римское гражданство. Погибнешь или умрешь иначе — вся служба зачтется, если не совершишь измены. На время службы — права, довольствие и жалование командира ауксилии.

— Зачем мне римское гражданство?

Центурион и купец даже как-то растерялись и переглянулись удивленно.

— Тебе, оно может и не нужно, — заметил после небольшой паузы Маркус, — а дочери пригодится. И сыну.

— Я так не думаю.

— Экий ты колючий. Иные бы обрадовались, а ты вон — смурной стоишь.

— Я не иные. Меня захватили в плен и продали в рабство. Я должен радоваться и скакать от счастья? И если бы не мой сын, то так бы у вас и сдох в мучениях.

— Слушай, — подался ближе купец. — Жалование командира ауксилии тысяча денариев в год. Так ведь? — скосился он на центуриона.

— Возможны варианты. Нужно ждать утверждения. Уверен, что, если торговля пойдет, можно и больше получить.

— Вот! Это хорошие деньги. Ты сможешь и сам хорошо жить, и дочери приданное соберешь. Да и вообще — это статус и уважение. Кем ты был раньше?

— Землю пахал.

— А будешь при оружии и броне. Заодно очень поможешь сыну. Роксоланы, языги и гёты почти наверняка будут пытаться ограбить торговые корабли. Что на пути к вам, что обратно. Сам понимаешь — если их разорят, до вас ни соль, ни прочее полезное просто не доберется.

— Кто будет под моим началом?

— Кого выберешь, — пожал плечами центурион.

— Я могу взять рабов из наших?

— Да, я улажу, — произнес купец, упредив командира векселяции.

— Через Борова?

— Да. Мы сможем сплавать в Тавриду или даже в Трапезус. Крепких ребят поискать. Путята прав. Если вытащить таких, они будут обязаны и оттого верны.

— Ну что, согласен? — поинтересовался у бывшего раба центурион.

— Я могу подумать?

— Разумеется. Трех дней хватит?

— Да.

— Хорошо. Ступайте. — кивнул центурион, завершая разговор…

Глава 10

167, октябрь, 28

— Куда прешь! — рявкнул мужской голос.

И мимо пронесся всадник.

Да так, что Миле пришлось невольно отступить… скорее даже шарахнуться. То ли действительно спешил, то ли решил покрасоваться. Хорошо хоть плеткой не огрел — вон как близко к лицу свистнула.

Чуть позже еще.

И еще.

Над ней откровенно издевались. А данный ей сопровождающий не вмешивался. И только посмеивался. На него-то всадники не пытались наехать.

Каждый шаг давался тяжело. Приходилось крутить головой, опасаясь пакости с любой стороны. Но она все ж таки добралась до центрального шатра, стоящего на небольшом холме.

Ненадолго замялась в нерешительности. Сопровождающий же, излишне грубо отпихнув ее в сторону под смешки несколько человек, стоящих неподалеку, и нырнул внутрь — за полог. Но почти сразу вернулся, да не один, а в сопровождении Арака.

— Ну пошли, — едко оскалившись, произнес этот сборщик дани и щелкнул кинжалом на поясе, заметно обнажив его клинок. Провокационно и излишне агрессивно.

Он всю дорогу себя так вел.

Да и здесь, куда ни плюнь — на нее смотрели как на неполноценного человека. Все. И мужчины, и женщины, и дети. Совсем уж открыто не задирали, но позволяли себе очень многое. Слишком многое.

Мила держалась.

С трудом.

Внутри все трепетало то от страха, то от ярости. Но внешне — холодная отстраненность и даже определенная гордость. Вон — нос задирала, стараясь выглядеть в достаточной степени гордой.

Вот и сейчас — проигнорировав подначку Арака, вошла внутрь.

Спокойно оглядела всех присутствующих и поклонилась Сараку. Она его, конечно, лично не встречала, в отличие от покойного мужа, но определить старшего по занимаемому месту, позе, взгляду и одежде не составило труда.

— Мир и здоровье этому дому. — поклонившись, произнесла она.

— Ты Мила жена Гостяты? — спросил Сарак, проигнорировав ее приветствие.

— Она самая.

— Что с ним случилось?

— Его обвинили в том, что он набег навел. Людей под разорение и рабство подставил. И отправил Боряту искать медведя, который, дескать, скотину повадился драть. Но совершенно в другом месте.

— У тех, кто обвинял его, имелись видаки?

— Нет. Просто обвинили и в круг вызвали. Борята это сделал. Он его и убил, вспоров живот копьем.

— Видишь, брат? Как я и говорил — совсем страх потеряли. — заметил Арак.

— Что это у тебя в руках?

— Дары, которые прислал мой зять — Беромир. — произнесла она и, медленно сделав пару шагов, опустилась на колени, начав извлекать подарки.

— Он прислал мне ножи? Он думает, что у меня нет ножей? Хочет меня оскорбить?

— Эти ножи из ниспосланной ему богом индийской стали. Лучшей в мире. Говорят, что она в торг идет на вес золотом.

— Топор из нее же? — намного более добродушно поинтересовался Сарак.

— Конечно. Мой зять прислал тебе все самое лучшее, что у него есть.

— А это что? В берестяном туеске.

— Сладкий песок. Его ему даровал Хозяин леса.

— Это еще кто такой? Почему я о нем не знаю? Он за промысел дань платит или чем он живет?

— Нет, не платит. И платить не будет. Потому что Хозяин леса — это бог, и зовут его иначе Велесом. Он служит только Перуну — брату своему и грозному небесному судье.

— И как понимать твои слова? — напрягся Сарак. — Что значит бог даровал?

— Так и понимать. Мой зять — великий ведун. Боги благоволят ему, разговаривают с ним, порой даруют что-то вроде железа этого дивного или сахара.

— Они настолько ему благоволят, что он возгордился и стал изготавливать оружие да готовиться к войне?

— Дело не в гордости, а в великой печали. Наши земли терзают набеги. Чаша терпения наших богов оказалась переполнена. Вот они и ниспослали нам подмогу и защиту.

— Ваши земли под рукой нашего господина. — прошипел Сарак с явным раздражением. — Разве он не карает тех, кто приходит к вам в набеги? Какой еще вам надобно защиты?

— Мы хотим, чтобы эти люди умирали не после, а до того, как ограбят и разорят наши поселения, а людей угонят в полон. И мы хотим, чтобы люди, угнанные в полон, возвращались домой, а не оказывались на невольничьих рынках.

— Не многое ли вы хотите⁈

— А разве не это обещал нам наш господин?

Сарак нервно дернул щекой.

В принципе здесь находились только верные ему люди. Которые все знали и понимали. Так что вряд ли они побегут доносить. Но сам факт того, что подобные вопросы вообще стали озвучиваться — пугал. Сильно пугал.

С него ведь спросят.

И не потому, что он причинил какие-то значимые неприятности своему господину. Нет. Просто есть масса желающих занять его место. И они охотно воспользуются любым поводом для того, чтобы Сарака потеснить. Много кому хотелось сидеть на сборе дани, приторговывая рабами втихую.

Еще немного поговорили, и Мила удалилась.

— Как быстро этот Беромир укрепляется? — спросил один из сподвижников Сарака у Арака.

— У него уже под рукой два десятка мужчин с копьями, щитами и топорами. И Беромир выковал первый шлем. Не знаю, сколько он времени и сил на это потратил, но не удивлюсь, если к весне все его ученики обретут их.

— Шлем, значит. Угу… — тихо произнес Сарак.

— Да. К весне ситуация будет плохой. Они живут бедно, но все говорит о том, что к концу лета они сумеют до сотни воинов собирать. Пеших. Через год я почти уверен — нам придется проводить серьезный поход для их усмирения.

— И этот поход не удастся скрыть. — заметил один из сподвижников.

— Почему же? — встрял другой.

— Потому что даже сотню воинов не увести в леса тайно.

— Зачем же это делать тайно? — улыбнулся тот, второй сподвижник. — Сообщим, что гёты пытаются их заставить платить дань уже себе. И пойдем их… хм… защищать.

— Проболтаются же.

— Да ну, — отмахнулся он рукой. — Для надежности достаточно сотни всадников. Что их воины против наших? Грязь под ногами. Но этого числа слишком мало — не поверят. Возьмем три сотни. Из наших и дружественных родов. И наведем в лесах порядок, а то распустились. Заодно еще рабов наловим на продажу.

— А платить дань кто будет?

— Скажем, что гёты многих поубивали и мы милостью Его освободили их на десять лет от дани. Ибо не людей, ни еды. Там сущее опустошение.

— И он поверит? — усмехнулся Сарак.

— Продав рабов, мы поднесем ему богатые дары. А оружие Беромира и его воинов станет доказательством наших слов. Он же знает, что лесной народ живет в крайней нужде и бедности. И оружия не имеет железного.

— Только вот… хм… сладкий песок и индийское железо, — кивнул Сарак на подарки, лежащие у его ног. — Если Мила не обманула, то один этот нож стоит больше, чем десяток молодых и красивых невольниц.

— Если Беромира не укоротить — быть беде, — серьезно произнес Арак.

— А если укоротить — быть убытку. — нахмурился Сарак. — Если он будет платить дань в десяток таких ножей, мы через несколько лет с золота есть станем.

— А они?

— А что они?

— Через несколько лет этот Беромир уже сотню кованых воинов будет иметь под рукой. Или больше. Станет он после этого платить тебе дань?

— А почему нет? — усмехнулся Сарак. — Им соль нужна. Перережу торг ромейский — и все. Сразу сговорчивее окажутся. Воевать нам нет резона.

Арак от этих слов нахмурился.

Сарак замер.

Прищурился. И спустя несколько секунд раздраженно воскликнул:

— Вот только не говори мне, что ты уже что-то учудил!

— Я? Ничего.

— Врешь!

— Я просто…

— ЧТО⁈ Говори!

— Я… я в одном поселении просто проболтался о том, что Беромир очень хорошо расторговался. Выкупив все, что было у ромейского купца. И у него сейчас полно соли, железа и прочего.

— Послали же мне небеса брата, — тяжело вздохнул Сарак. — Они до весны подождут?

— Я сказал им, что до весны у него все разберут местные…

Беромир в это же самое время спокойно рисовал.

Сделал большую доску из струганных плах. Ну и пытался на ней изобразить узор для щита.

Получалось плохо.

По вполне банальной причине — рисовать он не умел. Что сейчас, что в прошлой жизни. Чертить — еще куда ни шло. А вот рисовать…

Поэтому он мучал своих учеников и женщин, заставляя их пытаться что-то малевать.

По кусочкам.

Собирая из них, как из аппликации картинку.

Разумеется, привлекал Беромир людей не постоянно. Нет. Да и сам не мог уделять слишком много времени этому занятию. Ученики его по несколько часов в день упражнялись на плацу, учась действовать слаженно. Быстро строиться, передвигаться, поворачивать, атаковать…

Залп двадцати двух плумов[128] производил на них неизгладимое впечатление. Воображения им вполне хватало, чтобы понять последствия для условного противника. Да и методичный обстрел обычными дротиками, запускаемыми атлатлем, тоже внушали. Изготовившись, они за минуту могли выбросить все свои боекомплекты.

Конечно, легкие дротики были неказисты и довольно слабы, но их было много. И на дистанции в тридцать-сорок шагов они давали хорошую плотность обстрела. Причем ведун уже начал опыты с плюмбатами, их аналогом. То есть, брал имеющиеся легкие, короткие дротики и ставил на них утяжелитель.

Поначалу он использовал свинец.

Но его было мало, и он требовался в других делах. Поэтому он пустил в дело отбракованное железо. То самое, которое оказывалось слишком ломким или еще в чем-то проблемным из-за большого количества примесей.

Подобрал подходящий вес. Сделал оснастку. Ну и «лепил» потихоньку. Расковывал небольшие толстые пластинки. Сворачивал их в трубку, ну и осаждал по форме, заодно сваривая кузнечным образом.

Оперения стал ставить. Из сыромятной кожи, то есть, твердое. Разной формы, как прямой, так и закрученной. И экспериментировал… экспериментировал… экспериментировал.

Но даже так было видно, что подобные плюмбаты, метаемые атлатлем, легко улетали вдвое дальше и существенно сильнее били. И это было не пределом. Упираясь во многом лишь в тренированность и слаженность бойцов…

А вот с пращами и бумерангами не упражнялись. Не до того. И так ребята оказались немало перегружены. День за днем уже почти месяц тренируясь до изнеможения. Перед сном. А потом попить водички, умыться и отбой.

Спали как младенцы.

С утра же их ждали дела по хозяйству, возня с рисованием и прочее. А после легкого ужина новая изнуряющая тренировка.

И опять.

И снова.

Зато залп пилумов получался вся слитнее и слитнее. Да и работа дротиками выходила лучше, с возможностью накрывать нужные участки по выбору. Ну и строевая радовала, что и не удивительно, так как на нее шел основной упор.

Пришлось, правда, завести себе барабанщика. Иначе не удавалось действовать синхронно. С помощью «клубов» Перуна подыскали несколько мальчиков-сирот лет десяти. И выбрали из них одного — достаточно здорового, смелого и с чувством ритма. Ну и выдали ему простенькую колотушку. Параллельно делая барабан… ну такой — небольшой. Чтобы он мог утащить.

Вот под этот барабан и ходили.

Учась попадать шагом в ритм. Что в известной степени и защищало строй от разрывов. Поначалу, правда, и это не спасало, ведь у всех людей свой шаг. Вот шеренга и распадалась. Но мало-помалу ученики привыкали. Кто-то старался ступать покороче, а кто-то и подлиннее, подстраиваясь под остальных.

Рисовали.

Добывали еду с дровами.

Возились с ремесленными задачами.

И тренировались.

Тренировались.

Тренировались.

Без выходных и проходных. Натурально поселившись в «дне сурка», только не таком безнадежном. Однако же местные, не привыкшие к таким нагрузкам психологически, натурально «трещали по швам» и подвывали. Скорее даже поскуливая. Настолько, что решились поднять этот вопрос. Хотя после свадьбы и той клятвы была как шелковые. Молча делая то, что им скажут. Но наболело…

— Куда же мы так спешим? — спросил как-то один из учеников на «перекуре». — Словно за нами кто-то ужасный гонится.

— Мы готовимся к отражению нападения.

— Так набежники никогда перед снегом или в снег не приходили. У нас еще о-го-го сколько времени. Зачем так стараться?

— А если нет? — вполне доброжелательно произнес Беромир. — А что будет, если в этот раз Арак поступит иначе? Мы ведь знаем этот обычай и можем подготовиться к нему.

— Почему ему так поступать? — удивился ученик.

— Например, если он опасается, что весной мы окажемся слишком сильными. — произнесла Дарья, вклинившаяся в разговор. — Вы видели, как Арак выглядел при разговоре?

— Словно он боялся, — сказала Злата. — Я страх хорошо чую.

— Серьезно? — удивился Беромир.

— Да. Кажется, словно человек пахнуть начинает как-то иначе.

— Злые языки, — с максимально серьезным лицом заметил ведун, — рекомендуют носить красную одежду, дабы враг не видел твою кровь, и коричневые порты — что не показывать ему свой страх.

Все посмеялись этой простой шутке. А потом Злата, улыбаясь, возразила:

— Нет. Я о другом, не настолько сильном страхе. Понимаешь… страх, он пахнет как-то по-особенному. Не могу объяснить. Просто чую.

— А ложь?

— Да, но слабее и не всегда.

— Все слышали? — обращаясь к ученикам, поинтересовался Беромир. — Она страх почуяла. Я и Дарья его увидели. Один из нас мог ошибиться, но втроем — вряд ли. Это говорит о том, что Арак боится нас. И может ударить тогда, когда мы не ждем.

— Если так будет рваться, то до весны мы и сами можем не дожить. — мрачно заметил один из учеников.

— А до весны и не надо. — мягко и добро улыбнулся им ведун. — Как я пойму, что вы готовы, то и выдохнем. Вон — одежду уже все почти перешили. Прекратим с ней возиться — сразу легче станет. Дальше-то у нас только с железом останется работа да упражнения выполнять. Но уже не так яростно.

— Может, и сейчас не спешить?

— До льда — самая опасность. — покачал головой Беромир. — Я бы и рад передохнуть. Сам устал жутко. Но… понимаете… самый удобный вариант для Арака — отправить набег по воде. Потому и рвусь. Зимой-то по лесам бродить никакого удовольствия. Так что, либо до весны ждать, либо стараться до льда проскочить. Потерпите. Сам вижу — тяжело. Но дадим слабину — нас всех вырежут…

Глава 1

167, ноябрь, 8

— Когда же уже лед встанет… — не то простонал, не то прошептал Беромир, прохаживаясь у мостка.

— Нескоро, — ответил Дарья. — По всем приметам зима будет поздней и теплой.

— Думаешь?

— Все вокруг о том ясно говорит. Али, ты не видишь?

— Никогда в таких приметах не разбирался. Что конкретно наводит на такие мысли?

— Видишь — листья на сырую землю падают. И по ночам не подмерзает. Это говорит о том, что зима будет теплой. При трескучей зиме земля загодя просыхает, до снега. Да и сам снег пока не выпадал. Первый. Такой, чтобы, падая сразу таял, или полежал совсем немного. Хотя время для него вполне подходящее. А значит — зима придет поздно. Небо все серое, пасмурное. Тоже негодно для холодной и ранней зимы. Тепло. Слишком тепло для этих дней. Да и много всего иного. Сразу так не скажешь. Птицы как ведут себя. Зайцы. Все говорит о том, что зима придет поздно и будет мягкой.

— Плохо. — покачал головой Беромир. — Очень плохо.

— Конечно, плохо. Ежели зимой теплой и поздней окажется, то лето, стало быть, холодным и сырым. С дурным урожаем. Чего тут радоваться? Как бы голод не разразился.

— До лета нам бы еще дожить.

— Мыслишь, боги от тебя отвернутся?

— Неисповедимы их пути. — развел руками Беромир. — Никто не знает, сколько удачи они нам отмерили. Да и их могут отвлечь, лишив нас в самый неподходящий момент их поддержки. Мир полон неизведанного. Прилетят какие-нибудь жнецы из межгалактического пространства — и будь уверена, богам станет не до возни с нами. Мы ведь никто, в сущности. Так, баловство.

— Но они с нами возятся. — ответила ведьма Мары, совершенно спокойно восприняв такие шаги. Он ей уже немало за разговорами поведал об устройстве мира. И она знала про планеты, звезды и так далее. Отчего принимала подобные высказывания спокойно.

— Они верят в то, что когда-нибудь мы сможем им помогать. Не мы, так другие. А потому возятся не только с нами.

— Какие еще другие? — нахмурилась Дарья.

— Во Вселенной населена не только наша планета обитаема. Всякого-разного хватает. Один похожи на нас, иные нет. Существуют очень разные формы разумной жизни. И совершенно неясно, кто из них сможет достигнуть подходящего уровня развития.

— А мы? Мы далеко ушли?

— Делаем первые шаги. Даже и не шаги. Мы словно зародыш разумного в утробе матери. Вот когда вылезем с Земли и начнем путешествовать между планетами — считай, родились и ползаем, агукая. До зрелой и развитой цивилизации нам бесконечно далеко. Впрочем, не только нас.

— Мне сложно представить то, что ты говоришь. — покачала головой сестра.

— А и не нужно. С ума сойдешь.

— Но ты их видел и не сошел.

— Мне повезло.

— Какие они, другие?

— Ну… — Беромир задумался.

Несколько секунд помедлил, а потом рассказал ей о вымышленном виде азари из Mass Effect, что способны оплодотворятся и скрещиваться с практически любым другим видом. При этом выглядя за счет внушения для него подходяще и симпатично. Одного и того же азари разные разумные видят по-своему.

Потом поведал о зергах.

Вспомнил об орках и эльдарах из мира «WarHammer».

Поведал про разумную планету, выросшую вокруг гигантского космического разума. Ту самую, с которой боролся Звездный лорд.

И многое, многое иное.

Все самое необычное и интересное из того, что смог вспомнить.

Дарья слушала внимательно.

Серьезно.

Даже излишне серьезно.

Что окончательно убедило Беромира в том, что она не являлась таким же гостем из будущего, как и он сам. Ну… наверное. Так-то если она сюда заехала из конца XIX века, то ее реакция вполне укладывалась бы в то, что он сейчас наблюдал.

А если из другого мира, то тем более. Мало ли у них там какие сказки и мифы? Может, никаких пересечений. Вот и проявляет невероятное любопытство.

— Драконы… — выдохнула она, когда Беромир их упомянул. — Это… так жутко.

— Мы лишь листик в водовороте реальности. — пожал он плечами. — Если смотреть на Вселенную глазами богов, то вся эта возня им интересна не больше, чем нас увлекают муравьи в своих кучах.

— Но они выбрали тебя.

— Боги — не люди. Это не просто сильный человек. Нет. Это существо иного порядка. Нам их не понять. Во всяком случае до тех пор, пока мы и сами не окрепнем душой до их уровня…

Помолчали. Глядя на листья, плывущие по реке.

— Как думаешь, они готовы? — спросила она.

— Нет. — покачал головой Беромир. — Пока со смертью не встретятся лицом к лицу готовы не будут.

— Это понятно, — горько усмехнулась она и резко погрустнев, видимо, вспомнив о сыне. — Но ты ведь их заставляешь много упражняться. Неужели толку от этого нет? И важна лишь проверка перед лицом смерти?

— Понимаешь, в бою уходит все наносное и человек опускается к тем вещам, которые умеет делать не задумываясь. Для того чтобы закрепить навыки, необходимые в бою, требуется их повторить от тысячи до тридцати тысяч раз. Учитывая сложность ситуации, я бы ориентировался на наибольшее значение.

— Тридцать тысяч… это звучит невероятно. А столько можно?

— Это только так кажется. Сколько они ежедневно на упражнения метают дротики?

— Раз десять по десять или около того.

— Это у нас сотня бросков. За год они наберут свыше тридцати шести тысяч бросков. Что в целом позволит закрепить навык. Если, конечно, не будут отлынивать или имитировать. Тоже касается и иного. Строй. Перемещение. Перестроения. Работа копьем, топором и саксом. Разом то это все не дашь им. Просто не вынесут. Поэтому, я полагаю, раньше, чем через два-три года напряженной тренировки воинами они не станут. А лучше после трех-четырех. Но разве нам дадут их?

— Два-три года, — покачала она головой. — На это и надеяться не приходиться…

— Вот и я о том же. Они меня сильно удивят, если они до льда не придут. Скажем так, если это случится, то они, скорее всего, вообще иначе решили действовать. Жадность возобладала, и они захотели договариваться.

— Они? Нет. Я в это не верю.

— И я. Но чудеса порой случаются.

— И ты сам являешься живым воплощением такого чуда.

Беромир развел руками и виновато улыбнулся, но комментировать такое заявление не стал. Дарья же продолжила:

— Сами роксоланы сейчас точно не полезут. Они не любят по рекам ходить, да пешими воевать.

— По весне они тоже воздержатся. Кони слабы после зимы. Да и брать нечего, даже если на корабле идти. Что затруднит их прокорм в походе.

— И то верно. — кивнула сестра. — А к осени почти наверняка найдут охочих. Даже не представляю, что должно сподвигнуть их самих к нам сунуться.

— Как что? Слухи о моем богатстве. Их становится неприлично много. И это пугает. Сильно пугает. Могут и сарматы соблазнится. И иные.

— У тебя вон, двадцать один добрый молодец. Сдюжите.

— Двадцать один… — горько усмехнулся Беромир. — Понимаешь… У нас тут мышиная возня. Пока. Из-за чего даже двадцать один недоучка — уже сила. Кто против них устоит из местных? Вот. Роксоланы сюда сколько пригонят? Десятки? В крайнем случае несколько сотен. Это все ничего не стоит. Крохи.

— Тогда чего ты боишься?

— Того, что на нас обратят внимание какие-то крупные игроки и посчитают разумным захватить. Сахар и индийское железо чудовищно дороги. Нам за них дают подачки. Даже несмотря на то, что нам это кажется богатством и изобилием. Ромеи каждый отправляют в Индию корабли из Красного моря с тем, тратя на сахар целые состояния. А тут мы. Что будет, если они сюда отправят легион?

— Я видел ромейский легион. — кивнула Дарья помрачнев. — Такой если придет — нам ничего ему не сделать. Разорит все посевы. Убьет весь скот. И даже если мы станем по лесам прятаться, пока ромеи тут бродят, потом придет голод. От него не убежишь… никуда… А они нас не только запасов лишат, но и жилищ. Об этом страшно даже подумать…

— Вот в том-то и оно. А если рокосоланы решатся нас стереть в сопли? Они плохо сражаются пешими, но они смогут сюда привести несколько тысяч воинов. У наших шести кланов просто мужчин меньше. Совокупно. Эти твари ведь специально следят за тем, чтобы нас не стало слишком много. Оттого и выдаивают досуха. Оттого и угоняют в рабство… чтобы не могли добрым образом расплодиться.

— А зачем ты отправил дорогой подарок Сараку?

— В расчете на его противоречия с братом и жадность. Мысля, что ему захочется получать каждый год индийское железо и сахар. Даже в таком количестве это очень прилично стоит.

— Ты по тонкому льду решил пройти. — покачала она головой.

— По воде, — с грустной улыбкой ответил Беромир. — Это натурально прогулка по воде.

— По воде ходить нельзя.

— Но нам надо.

— Может, зря ты все это заварил? Затаился бы где-нибудь. Переждал. Тихонько уча учеников.

— Кто бы мне их дал? — горько усмехнулся Беромир. — Я до сих пор жив только потому, что подарил вам всем надежду. Потому роксоланам меня и не сдаете. И не убиваете. А я уверен, хотите. Ты-то точно.

Дарья промолчала.

— Что? Я разве не прав?

— Сына так не вернуть, — мрачно произнесла она.

— Ладно, не будем бередить былые раны. Пойдем. Перерыв закончен. Пора за дела браться. Они сами себя не сделают…

С этими словами ведун приобнял Дарью за талию и поцеловал в щеку. А потом пошел в сторону плаца, не говоря ей ни слова.

Он отчетливо понимал — она не забыла.

Такое ни одна мать не сможет забыть… и простить.

Убить бы ее.

Ситуацию спасало только местное рационально-мистическое мышление. Для них весь этот «тонкий мир» и прочий мистицизм с божественностью был не менее реален, нежели пень или рыба. Из-за чего «страх божий» на них действовал совсем иначе, нежели на достаточно прогрессивных и развитых людей из цивилизованных стран в XX-XXI веках.

Местные реально верили.

Но не как фанатики, нет. Как… люди, для которых бог такая же обыденная реальность, как и орешник или ряска в заводе. Это даже верой сложно было назвать.

Наблюдая за местными, Беромир смог провести аналогии только с заводом. Кто из работников его видел натурально своими глазами? В период до эпохи ТВ и Интернета — только приближенные. Для остальных он являлся вот таким невидимым, вполне реально существующим фактором, так или иначе влияющим на их жизнь.

Так и с богами, а также прочей мистикой.

Ну не видно и не видно.

Мало ли?

Из-за чего Дарья очень серьезно восприняла слова Беромира. А дальнейшие их разговоры уверили ее в том, что парень действительно благословлен богами. Что защищала ведуна от ножа или яда этой женщины лучше всякой брони…

— Становись! — рявкнул Беромир, подняв руку, как на школьном уроке физкультуры. И уже подтянувшиеся на плац ученики спешно стали выполнять команду.

Секунд пятнадцать.

И готово.

— На первый-второй рассчитайсь!

И понеслось.

— Первые — шаг вперед.

Раз. Слитно шагнули они.

— Сомкнуть ряды!

И две шеренги уменьшили промежки до одинарных.

— Равнение налево! Смирно.

Ребята замерли.

А Беромир начал прохаживаться мимо них, осматривая.

У каждого уже имелся стеганая куртка с длинными рукавами, подолом до колен и стоячим воротником. Да с красивым застегиванием на «разговоры». Не металлическая броня, но и она — хлеб. У многих местных и ее не наблюдалось.

К левому бедру был прислонен большой круглый щит линзовидного профиля. Клееный из шпона… считай древесной стружки.

Правая рука придерживала копье и пилум.

В разгрузке за спиной покоились плюмбаты и атлатль для их метания. На поясе справа — томагавк. А на поясе, поперек пуза — здоровенный сакс. Узкий такой и длинный с толстенным обухом.

— Красавцы! — вполне искренне выкрикнул ведун, когда закончил осмотр.

В этот раз никто не напортачил.

Вон — любо-дорого поглядеть.

Поэтому надев шлем, который имелся только у него, Беромир скомандовал:

— Щиты взять!

Бойцы синхронно чуть присели. Взялись за ручки кулачного хвата. И поднялись.

— Направо! Шагом марш!

Начиналась муштра.

Обычная.

Повседневная.

Вбивающая в них автоматические реакции на команды. Чтобы в критической ситуации не задумываясь выполняли.

Иначе беда.

Страх ведь он такой… может и лишить способности думать.

А вон там, от навеса, за ними поглядывали женщины. И Злата с Дарьей, и три вдовы. Не отвлекаясь, впрочем, от рутинных дел. Весьма и весьма обширных. Парни рвали жилы, готовясь к тяжелому испытанию. Умирали от тренировок и нагрузок. На долю же женщин легло испытание ничуть не легче.

Беромир не жалел никого.

Ни себя, ни других…

Глава 2

167, ноябрь, 21

Борята спал нервно. Просыпаясь то и дело. Прислушиваясь и вновь засыпая. Да и то лишь для того, чтобы вскоре вновь открыть глаза. Так он и промучился до первых лучей солнца. Из-за чего голова наутро болела. Не сильно, но была тяжелая, гулкая и какая-то вязкая.

Поднялся.

Привел себя в порядок, умывшись и надев свою лучшую одежду. Посмотрел на испуганную жену, которая все знала и откровенно трусила, прекрасно понимая последствия. Поцеловал ее и выступил на вече[129].

Но не напрямки.

Сначала он со своими ребятами собирался встретиться и двинуться на сходку уже заодно с ними. Единым отрядом. Причем не упреждая о том остальных родичей, а так — с небольшой задержкой, давая им всем уже накопиться и немного понервничать…

К месту рандеву Борята подошел последним. И, судя по лицам, его ребята тоже в тревоге провели ночь. Слишком уж были высоки ставки. Да и дело они замыслили новое для местных, непривычное.

Было свежо.

Не холодно, нет. Даже ночных заморозков не случилось. Просто такая легкая, промозглая свежесть. Ясности в голове она не добавляла, а вот поежиться то и дело заставляла.

Борята вздохнул и прикрыл глаза.

Еще раз оправил одежду.

Взял щит с копьем и направился к месту проведения вече всего клана Тихих медведей, увлекая за собой своих людей…

— А где Борята? — снова выкрикнул один из родичей.

— Да придет! Что ты? Он же нас и собирал! — выкрикнул ведун Красный лист.

Но людей эти слова успокаивали слабо.

Позавчера обитатели головного поселения клана видели, как на своем катамаране приплывал Беромир. И обсуждали они отнюдь не необычную быструю парусную лодку.

Нет.

А его собственный вид.

Ярко окрашенная одежда непривычного фасона. То же самое у учеников, что его сопровождали.

Но главное — оружие.

Все видели, как Беромир передавал людям Боряты большие круглые щиты и «крылатые» копья. Выглядели они невероятно! Словно из другого мира. Ну и угрожающе выше всяких границ. Ведь это что же выходило? Из неполной сотни взрослых мужей клана у одиннадцати будет славное оружие? А у других? А как, ежели что, они станут им противостоять?..

— Идут! — крикнул кто-то.

Люди замотали головами и почти сразу увидели, как от леса приближалась группа из одиннадцати мужчин с оружием.

Все напряглись еще сильнее. Ведь на вече так не выходили.

Нет, так-то никаких запретов не было. И порой кто-то мог и явиться не с пустыми руками. Но вот так? Вооруженной группой? Никогда! Да еще и щиты. Одно дело прийти с копьем, рассчитывая на возможный судебный поединок, и совсем другое — со щитом. Его ведь применять на небесном суде было нельзя. Тогда зачем он им? Для чего?..

— Мира вам родичи! — максимально торжественно произнес Борята.

— Ты почто вырядился? И чего с собой это притащил? И твои туда же! — ворчливо воскликнул один из старейшин.

— Я расскажу! — подал голос Красный лист, стараясь перебить гомон шепотков.

— А чего до того молчал? — удивился кто-то.

— Что вы задумали⁈

— ТИХО! — рявкнул Борята и ударил древком копья в щит.

Сразу эффекта не получилось. Однако, как только за ним повторили его люди, сработало. Такие ритмичные удары вышли довольно громкими. Да еще и мелькающие наконечники копий психологически давили.

— Ну, говори уже! Что задумали⁈ — буркнул один из советников, когда все замолчали.

Красный лист вышел в центр круга.

Прокашлялся.

И начал рассказывать о том, какие беды и напасти терзают клан. И набеги, и неурожаи, и болезни. Да и ругань всякая повсеместно идет, из-за чего порой случается даже смертоубийство.

— Ты по делу сказывай! — выкрикнул кто-то из заднего ряда.

— Да! Говори уже, зачем нас собрали! — поддакнул один из старейшин.

— У Беромира недавно был большой совет, на котором порешили — так жить нельзя! — громко произнес Борята.

— Экие вы выискались! — скривился другой старейшина. — Они порешили. А мы на что?

— Да погоди ты! — толкнул его в бок другой.

— Чего погоди⁈

— Пускай скажут, чего порешили.

— И верно! Сказывайте!

— Мы порешили, что в каждом клане… — начал ведун.

— Большом роду! — поправил его один из старейшин.

Красный лист кивнул и продолжил:

— Так вот, мы порешили, что в каждом КЛАНЕ, — с нажимом произнес он, — надобно поставить старшего. Того, кто бы вершил суд и защищал от напастей. Боярина[130] с его малой дружиной. А при нем держать совет из ведунов и старейшин клана.

— А губа не лопнет! — раздраженно выкрикнул тот самый недовольный старейшина.

Остальная толпа вроде тоже стала заводиться, но Борята вновь рявкнул:

— ТИХО!

И весь его отряд практически синхронно ударил древками копий в щиты.

— Ты! — указал Борята на недовольного старейшину. — Будешь защищать клан?

— Большой род!

— Ты будешь защищать свой клан? — с нажимом повторил Борята. — И неважно, как ты его называешь. Это не имеет значения. Ты сам выйдешь с копьем на бой, чтобы спасти своих сородичей от набега?

— Да при чем здесь это⁈

— Притом! Нас грабят! Наших родичей угоняют в рабство! Кто считает, что это хорошо — скажи. Не стесняясь и не таясь! И я немедленно вызову тебя на небесный суд!

— Ты же понимаешь, что это не справедливо! — рявкнул один из старейшин.

— Это справедливо! — с нажимом произнес Борята. — Нет более справедливее дела, чем защищать своих сородичей! Ты считаешь иначе?

— Не кипятись! — сдал назад этот старейшина. — Я не о том. Ты ведь умел и ловок с копьем. Какой же это будет суд?

— В кругу воля Перуна! — выкрикнул Красный лист. — Али ты мыслишь, что он несправедлив?

Ответа не последовало.

Ведун же выдержал паузу и поинтересовался:

— Кто из вас хочет, чтобы его угнали в рабство?

Все промолчали.

— Кто хочет, чтобы его разоряли?

Снова тишина.

— Неужели никто?

— Разве для этого Боряту надо ставить над нами? — осторожно поинтересовался один из стариков.

— Надо, Тук. Надо. — произнес новоявленный боярин. — Сам не хочу, но надо. Ты видел, что случилось с Гостятой. По соседям ежели глядеть — тоже все не ладно. Роксоланы — сила. И их посулам многие соблазняются. Ежели не собрать клан в единый кулак — добра не выйдет.

— А как это?

— Как ты в кулак хочешь собрать? — посыпались вопросы с разных сторон, пока Борята не поднял руку, прекращая их.

— Беромир уже с прошлого года сказывает, что нам нужно войско. Постоянное, с доброй воинской сбруей и выучкой. От каждого клана — сколько сдюжим. Вскладчину собирая на рать. Чтобы гонять набежников и держать в покое наши земли. Эти щиты и копья — вклад Беромира. Он их наловчился делать. Видите, какие ладные?

— Разве роксоланы это потерпят?

— Для этого Беромир и предлагал всех мужчин клана, даже если они и не воины, обучать ратному делу какому-нибудь. Такому, в котором они сдюжат. Например, метать камни пращой, кидать дротики или стрелять из лука. Тут надобно подумать. Попробовать. Просто так не решишь. И в случае великой угрозы — выходили как один, дабы поддержать войско. Войско — впереди с копьями да щитами, а стрелки сзади. Оттого сила у нас будет великая. Кому угодно морду своротим!

— Беромир безумен! — выкрикнул кто-то.

И почти сразу раздался глухой удар.

— Что там? — напрягся Борята.

— Да, поплохело Ждану. Разморило. — донеслось с дальнего края. — Сейчас отойдет. Водичкой умоем и легче станет.

— Беромир предлагает ужасные вещи, — осторожно произнес Тук, глава рода, к которому сам Беромир и относился.

— Почему?

— А ну, роксоланы верх одержат? Всех же порубят али в рабство угонят. Куда такое годится?

— А если мы верх одержим? — усмехнулся Борята.

— Да, ну… — отмахнулся Тук. — Одно дело набежников гонять и другое — с роксоланами воевать. Кто мы против них?

— Не веришь ты в нас. Не веришь. — покачал головой Борята. — Я недурно узнал Беромира и могу тебя заверить — с ним мы точно победим.

— Беромир! Беромир! Он-то тут при чем⁈ — выкрикнул кто-то.

И затеялась перепалка.

Люди очень по-разному оценивали ситуацию. Общество было предельно поляризовано. Не говоря уже о том, что от одной мысли, что придется воевать с роксоланами, людям становилось нехорошо.

— А ну, тихо! — рявкнул Борята во всю мощь своей глотки.

— Не затыкай нам рот!

— Мы победим! — громко крикнул боярин. — И набежников. И роксоланов. Я в этом убежден! Если кто-то из вас считает, что я лгу — вызывай меня. И пусть Перун рассудить — явит свою волю, свое слово.

Наступила тишина.

Сам же Борята пошел вперед и медленно проходя мимо каждого из членов клана, заглядывал ему в глаза. Первый. Второй. Третий…

Никто не решался принять вызов.

Все отлично помнили судьбу Гостяты. Да и эти угрожающе выглядящие копья пугали не на шутку…

— Я не хочу навязываться! — произнес Борята, когда завершил это дефиле. — А потому предлагаю вам высказаться перед лицом Перуна.

После этих слов, его люди опустили копья и, пройдя по краю площади, очертили подобие круга. Чем вызвали трепет родичей.

— И теперь, представ пред его очи, поднимите руки те, кто против. Кто не хочет поддержать предложение Беромира. Те, кто считает ненужным признать меня боярином.

И замер, медленно вглядываясь.

Минута прошла.

Две.

Три.

Никто руки так и не поднял. Было видно, что десятка два мужчин прямо ломало. Но и они не решились. По какой причине — неясно. Однако — факт. Даже тот, которого уже окатили водицей, и тот угрюмо стоял, не выступая против.

— А теперь поднимите руки те, кто выступает за принятие предложения Беромира.

Первыми проголосовали ребята будущей малой дружины.

Вместе с ними и Красный лист.

После них руки стали медленно поднимать остальные. Человек за человеком. Но бодро. Чем их больше становилось, тем скорее дело шло. Минуты не прошло, как все вече проголосовало. Последними это сделали старейшины с жутким выражением лица, словно им что-то в тисках защемили. Но и они не решились пойти против…

— Какое единение! — радостно воскликнул Красный лист, даже без тени издевки. Он рассчитывал на то, что минимум треть клана выступит «против». Но нет — никто на это не пошел.

— Благодарю, — произнес Борята. Воткнул копье подтоком в сырую землю и поклонился собранию, приложив правую руку к груди.

— Не разочаруй нас, — процедил один из старейшин, с трудом сдерживавший раздражение. После чего развернулся и поковылял к себе домой. За ним потянулись и остальные.

Вече завершилось.

Не прошло и пары минут, как на этой импровизированной площади остались стоять только Борята со своими людьми, да Красный лист.

— У нас получилось… — тихо прошептал ведун.

— Отчего же мне так тошно на душе? —

— И это хорошо, очень хорошо, — улыбнулся ведун. — Куда страшнее, если бы ликовал и наслаждался победой над своими родичами…

У Беромира тем временем все запасы растительных волокон уже переработали, превратив в ткани. И теперь сосредоточились на железных делах.

Пока погода позволяла.

Ежедневно они ходили на лодке к выявленным отложениям болотной и луговой руды. Добывали ее, выбирая почти всю грузоподъемность плавсредства. Привозили. И промывали.

Мерзли.

Все ж таки вода в эти дни была далека от «парного молока». Поэтому часто менялись, заодно отогреваясь у костра. Один за одним. Ну и работали они не обычным образом, а на приспособе.

Недалеко от поселения бил родник в овраге. Вот в удобном месте этот овраг и пересыпали маленькой плотиной — по пояс. Ну и поставили оснастку. Длинное продолговатое корыто покрывалось деревянной обрешеткой — сначала крупной, потом мелкой. С заглушенным торцом. В верхней же части стояло что-то в духе небольшой конической бочки. Грубо и наспех сделанная с довольно заметными щелями.

В эту бочку закидывали лопату за лопатой непромытую руду. Туда же направляли струю воды с родника. Ну и вращали. Да не вручную, а с помощью педального привода и ремня…

Подобное устройство позволило сильно ускорить промывку.

Прямо кардинально.

Заодно пошел дополнительный отсев, с выбраковкой камней и прочих ненужных включений.

Беромир понятия не имел, как такая штука называется и применялась ли где на самом деле. Просто видел в каком-то фильме, смутно себе ее представляя. Вот и попытался изобразить, опираясь на свои знания в физике.

Если бы не она — добрая половина ребят точно бы слегла с простудой, промывая лотками. А так — вовремя менялись, грелись, пили отвар, составленный Дарьей и дело шло на удивление бодро. Меньше чем за час умудрялись «просеять» всю привезенную руду…

— Беромир! — крикнул один из учеников. — Беромир! Погляди!

— Что у вас случилось?

— Вот! — с некоторым возбуждением произнес один из парней и указал рукой на несколько странных камешков, словно куски стекла на первый взгляд.

— Да неужели… — буркнул Беромир.

Взял их.

Осмотрел.

— А что это? — спросил другой ученик.

— Янтарь. Совсем крохотные кусочки. Вы поглядывайте, если приметите еще, откладывайте. Они могут потом пригодиться. — произнес он максимально равнодушно.

После чего степенно удалился. Хотя сохранять спокойствие было сложно. Он как-то краем ухом слушал о том, что в бассейне Днепра и его притоков встречался янтарь. В основном на порогах и песчаных отмелях. И что это часть какого-то грандиозного месторождения от Балтики до Черного моря. Неравномерного. В основном с бедными или очень бедными выходами. И в былые годы их вполне разрабатывали.

Да и янтарь — ценная вещь.

Особенно в Риме и Египте. В последнем он вообще имел какое-то особое сакральное значение, как нефрит в Китае. Получится тут что-то добыть или нет — неясно. Но уж если получится ходить с торгом на балтийское побережье — сказка будет. Там ведь его было много и стоил он очень немного…

Главное сейчас обо всем этом не думать.

Не время.

А то эмоции голову еще вскружат.

Глава 3

167, декабрь, 1

— Гости! — крикнул кто-то.

Беромир повернулся на крик.

Потом скосился туда, куда указывала рука парня. И, в свою очередь, рявкнул:

— К бою!

Там, вдали у излучины появлялась одна «пирога» за другой. Может это и свои. Но вряд ли. Им незачем такой толпой к нему наведываться. А вот набежникам, которых они ожидали, вполне. Да и общая композиция говорила об этом. Вон — лодки людьми не плотно забиты. Есть место под хабар.

Так что Беромир крикнул и сам бросился под навес, где каждое утро выставлялся актуальный и потребный арсенал. Притом так, чтобы можно было его быстро схватить.

Минута.

Ведун уже подбежал к дому.

Еще несколько шагов. И кто-то протянул ему разгрузку с дротиками, сделанную на рамке поняги. Подхватил топор, запихнув его за пояс. Накинул медвежий плащ. Надел шлем. Взял щит, копье и пилум. И двинулся наружу — туда, где строились ребята.

Тренировки сказывались.

И репетиции.

Посему они отработали как надо — и при угрозе с реки стали накапливаться на площадке у навеса с той стороны, где находился мосток.

Еще минута.

И в строй встали все.

Беромир оглянулся и кивнул Злате. Та уже стояла у двери. Последней. Остальные отреагировали тоже правильно — укрывшись в доме.

Поначалу ведун думал в лес их отправлять по сигналу опасности. Но передумал, так как неизвестно — является ли нападение комплексным или нет. Может, со стороны леса идет вторая группа. А так — зашли в длинный дом. Закрыли дверь на задвижку. И все.

Да, в случае гибели защитников им это не поможет.

Кроме того, внутри имелось по меньшей мере три двери. И все крепкие. Так что потенциально можно было еще и тайный ход сделать. Но не успели. Посему он девочек инструктировал следующим образом.

Все запирали.

Прячась в женской части дома. И прихватив с собой лестницу из сеней. Сидели там тихо, наблюдая в духовые оконца за тем, что происходит на улице. И если все оказывалось плохо — забирались на чердак. Откуда пытались убежать, пробиваясь через солому крыши. В идеале — максимально тихо. А так — как получится. Лучше всего выждав, пока нападающие проломят первые две двери и бросятся грабить. Что само по себе довольно шумно и даст женщинам определенные шансы.

Вариант?

Вполне. Тем более что другого просто не имелось в наличии…

Выстроились ребята, значит.

Стоят.

Наблюдают.

Набежники же, когда добрались до мостка, вид имели очень недовольный и обескураженный. Их было сильно больше, но… эти, местные, не убегали.

Напротив — ждали их.

И все же, несмотря на разобравшие их сомнения, гости лихо завернули к берегу. Налегли на весла. И ускорившись, выскочили носами лодок на грунт. После чего ловко из них повыскакивали.

Вооруженные.

Ничего особенного у них не наблюдалось. Плетеные щиты, обтянутые кожей. Копья с костяными наконечниками. Да дубинки малые на поясе…

Поселение Беромира находилось в Посожье. На севере так называемой Почепской археологической культуры, которая характеризовалась чересполосицей поселений славян и балтов.

С востока, с севера и с северо-запада они были окружены доминирующим массивом балтов. Среди которых, чем дальше от этих земель, тем меньше встречались славяне. Такое странное заселение было связано с тем, что примерно век назад люди, говорящие на праславянском языке, под давлением сарматов ушли на север вдоль Днепра.

Не все.

Большая часть старого населения осталось там, где жила, оказавшись под рукой сарматских племен: роксоланов и языгов. Отчего не просто платила дань, как свои ушедшие сородичи, но и полностью, всецело находилась под властью захватчиков.

Еще одна группа поднялась по Припяти, прячась в болотах от кочевников. Имелись и такие ребята, что вообще ушел на среднюю Волгу, живя там в полной изоляции. Окруженные со всех сторон угро-финнами. Да и сбежавшим на Припять тоже жизнь малиной не казалась: с запада их подпирали гёты, медленно мигрирующие на юг — в междуречье Днестра и Днепра. Ставя их словно бы между Сциллой и Харибдой, то есть, сарматами и гётами.

Ситуация выглядела сложной.

В чем-то даже отчаянной.

Ведь получалось, что основная часть славян находилась под пятой сарматов. А остальные сидели в обстановке близкой к изоляции, обложенные ко всему прочему данью, проблемными соседями, да еще и подвергающиеся регулярным набегам.

Жесть.

Ужас.

Мрак.

Тем занятнее было то, что пришедшие к ним набежники, судя по всему, поднялись с юга. И являлись представителями одного из тех славянских родов, который остался на землях праотеческих…

— Какой же он все-таки гнилой человек, — покачал головой Беромир, помянув мысленно Арака. — Нашел кого посылать…

Гости его слов не услышали, а никто из своих переспрашивать не стал.

Не до того было.

Большинство из них испытывали страх. Местами даже парализующий. Ведь вон сколько врагов привалило. Намного больше, чем их самих. Считай вдвое. И все как на подбор — не юные дарования, а вполне сложившиеся мужчины…

— Дротик, кладь. — рявкнул ведун.

И все его ребята, загодя переставив копье с пилумом под левую руку, чтобы придерживать, вытащили дротик из колчана и наложили его на атлатль. Не столько осознанно, сколько на автомате. Пусть и с определенным волнением и неаккуратностью движением. Сказались тренировки.

Тем временем гости, увидев нехорошее движение, пошли вперед.

— Вы кто такие⁈ — крикнул Беромир.

Они проигнорировали его слова.

Просто молча перли вперед

— Еще шаг и мы атакуем!

И снова тишина в ответ.

— Товсь! — рявкнул Беромир. — Первый бей. Второй бей.

И двадцать две «плюмбаты» улетели в гостей.

В две волны — с поочередно с обоих рядов.

Пирамидки наконечников легко пробивали вскинутые плетеные щиты гостей. Но, в отличие от пилумов, углублялись недалеко. Просто входили на две трети ладони. И все. Кого-то таким образом задели через щит. Но в целом — обошлось.

А вот тем, кто «поймал» дротик не щитом, повезло меньше.

Парочка рухнула как подкошенные, получив «подачу» в череп. Еще пятеро взвыли, упав на землю. С «плюмбатой» в ноге особенно не попрыгаешь. Один так и вообще — захрипел и забулькал, схватив гостинец шеей.

Тем временем ведун вновь скомандовал:

— Дротик, кладь! Товсь!

И вновь гостей накрыло двадцать два дротика.

Шагов с сорока.

Отчего на земле уже оказалось с десяток человек.

Казалось бы, всего четверть. Но эти гости не были воинами. И для них такие потери на психику давили очень страшно[131].

Вот они и замерли.

А пару секунд спустя — попятились назад. Стараясь сбиться покучнее и получше закрыться щитами.

— Первый — бей! Второй — бей!

И третий залп дротиков накрыл этих набежников. Хотя и собрал урожай пожиже. Очень уж они осторожничали.

— Шагом. Вперед. Ступай! — рявкнул Беромир. Сразу после того, как его ученики по его команде убрали атлатли и перехватили копья с пилумами в правую руку.

Двигались ровно.

Как на тренировках.

Вон и паренек в барабан застучал. А перед тем сам Беромир выкрикивал:

— Раз-два! Раз-два! Раз! Раз! — задавая ритм.

Раненые, кто мог, расползались. Стараясь просто не попасться под ноги этим ребятам. Тяжелые и убитые, понятно, оставались на месте. И когда через них проходил отряд, он контролировал их подтоком копья. То есть, добивал.

На всякий случай.

Как Беромир и учил.

От греха подальше. А то еще такой раненый «восстанет» за спиной — и бед не оберешься. Мало ли? Может, он просто шокированный. Очнулся. Вскочил. И в атаку. Учитывая небольшие контингенты — страсть. Даже один мог развалить строй, приведя отряд к страшному поражению и гибели.

Расползающиеся легкораненые, конечно, тоже напрягали, заставляя Беромира поглядывать по сторонам. Мало ли? Но они ударно расползались. Без оглядки. И не пытаясь вернутся и как-то поучаствовать. Да и ранения у них выглядели довольно неудобными для контратаки — в руку или ногу дротиком. Из-за чего больше заботились об остановке крови и спасении себя, чем о возвращении в бой…

Наконец, гостей прижали к воде.

Дюжина шагов.

— Пилумы кладь! — рявкнул Беромир.

И замер, вглядываясь в гостей.

Такие испуганные, обреченные выражения лица почти у всех. У кого-то так и вообще — на грани паники.

— В наших руках ромейские тяжелые пилумы, — выкрикнул ведун, потрясая своим оружием. — Они пробьют вас вместе с вашими щитами! Насквозь!

Тишина.

Количество лиц, на которых отчетливо проступала паника, резко увеличилось. Беромир же продолжил:

— Кто вы такие⁈

— Из рода красного коня! — выкрикнул один из гостей.

— Из рода белого коня! — следом раздался еще один крик.

— Из рода черного волка!

— А чего вы тут забыли? Отчего напали на меня и моих людей?..

Поговорили.

Оказалось все просто, глупо и мерзко одновременно.

У них год выдался не самый удачный. Сырой слишком. Из-за чего просо уродилось плохо. А Арак ничего даже слышать не захотел. И взял свою долю, как в прошлом году. А с тех, кто громче всего возмущался, еще и сверху стряс. Но на прощание шепнул по секрету, дескать, тут живет один ведун, у которого и жита много, и железа, и шкур, и соли. Приведя его в пример рачительного характера, который и сам живет сытно да обильно, и дань исправно платит, и еще подарки может дорогие дарить…

— А вы, значит, уши развесили и побежали грабить меня?

— А что делать? Голод не тетка!

— Вы знаете, кто я?

— Ведун какой-то. Нам так сказал Арак.

— Какой-то? Ох он и засранец! Котях конский! Я ведун Близнецов. А это — мои ученики. Они еще не прошли пробуждение. Но даже так — вы представляете себе силу проклятия? Да и мести. За нами стоит около тысячи семей, не считая друзей, которые могли присоединиться к походу. Вас же подчистую истребили бы в ответ за набег. Ну вы и дурни… — покачал головой Беромир. — Вы хотя бы попробовали узнать — куда идете.

Гости ничего не ответили. Лишь лица их посерели.

— Тот самый ведун Близнецов, о которых слухи идут по всей округе? — тихо спросил один из гостей, самый старый.

— Другого пока нет.

Повисла вязкая, тяжелая пауза.

— Ну, что притихли? Неужели думали, живыми вернуться?

— Мы не знали, к кому идем!

— А кто вас направил, разве не ведали?

— Так, Арак не направлял.

— А кто такой Арак? Роксолан. Мыслите, что он вам все это просто так рассказал? По доброте своей душевной? Он же говно, какое поискать. Али не он вас грабил? Вот только не говорите мне, что вы не знаете, что вашего возвращения уже ждут.

— Кто? — удивился кто-то.

Его пихнули и шикнули. Но Беромира услышал.

— Вы что, серьезно? Неужто не слышали, что роксоланы вырезают всех, кого направляют в набеги?

— Они нас не направляли!

— Они всех так «не направляют». Просто подначивают. И люди думают, что самые умные и всех сейчас обманут. А потом их встречают и убивают.

Помолчали.

Долго.

Эти гости переглядывались хмуро друг с другом. Но особо и не говорили. Видимо, до них только сейчас дошла та глубина и полнота задницы, в которую они влетели…

— И что же делать? — тихо спросил один из них.

— Заголять и бегать! — хохотнул ведун, а потом, перейдя на русский язык, выдал им цитату из приключений Шурика. — Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы, кто хочет поработать?

Они, разумеется, ничего не поняли.

Отчего еще сильнее напряглись. Незнакомая речь в столь напряженной обстановке пугала.

А вообще, гости выглядели полностью уничтоженными в моральном плане.

Залпы «плюмбат», то есть, дротиков, метаемых атлатлем.

Ромейские пилумы.

Ну и прочее ладное снаряжение, включая железный шлем на голове ведуна.

Все это давило на психику, не меньше, чем их потери.

Особенно пилумы.

Многие из них только сейчас увидели их вблизи. Длинные железные стержни наконечников не оставляли сомнений — щиты их не удержат. И такие «подарки» пройдут их легко, а потом еще нанижут и тех, кто за ними. Играючи.

А значит, с одной подачи человек десять — пятнадцать точно окажутся выбито. С учетом предыдущих потерь — плохой расклад. Очень. Оставшиеся окажутся загнаны в ледяную воду и почти наверняка забиты там копьями. Или даже закиданы этими — оперенными маленькими штуками, которые Беромир называл дротиками.

Почему нет?

Тем более что, загнав их в воду, ведун вообще мог поступить по умному. Ну и выждать немного. Сколько в ней можно простоять? Совсем недолго. И силы она вытягивает быстро. Ну и все. Перебил бы их без всяких рисков тяжелой свалки стенка на стенку…

С каждой секунде к гостям приходило понимание отчаянности их положения. Вон — все мысли на лицах словно буквами проступали.

И тут — безнадега.

И дома голод для жен и детей.

Страшно…

Ужасно…

Хоть волком вой…

— Хотите отомстить? — выждав подходящую паузу поинтересовался Беромир, когда ситуация накалилась достаточно сильно.

— Хотим! — выкрикнули они вразнобой.

— Я не слышу? Хотите? Все скажите! Каждый сам за себя!

Они крикнули.

И довольно слитно.

— Тогда мне нужна от вас клятва на оружие!

— Какая же?

— Что никто из вас не причинит вреда никому из нас. Первым. Или по злому умыслу. А также согласие поступить под мою руку до весны.

— А если мы откажемся?

— Мы вас убьем. Как бы нам ни было горько и неприятно. Вы пришли к нам с оружием и хотели нас ограбить. За такое надобно отвечать…

Глава 4

167, декабрь, 2

— Их надо сжечь! По обычаям! Как завещали нам предки!

— Да что ты заладил⁈ Сжечь! И сжечь! Словно ты фанатик какой.

— Что? Какой фанатик?

— Да почем мне знать? Разные они бывают. Но все их объединяет желание сжечь что-нибудь или кого-нибудь. То людей неприятных, то прошлое неугодное, то еще чего. Вот скажи мне как на духу, как трезвый человек трезвому человеку. Зачем их сжигать-то?

— Так душа легче отделится от тела и пойдет на перерождение! Ежели предать помершего огню.

— И да, и нет.

— Что, значит, нет⁈ — воскликнул другой старший.

— Что происходит с человеком после смерти?

— Что?

— Его душа какое-то время бродит возле того места, где случилась смерть. Потом прислужницы Мары забирают эту душу и ведут ее на суд Перуна. Тот взвешивает добрые и дурные дела и решает, где да как душе заново возрождаться. Если человек прожил ладную жизнь — то он родится в более благополучной семье или более одаренный. Если же жил как котях конский, то он может вообще не в человеке возродиться, а в лягушке или даже дереве. Так?

— Так, — несколько неуверенно ответили гости.

Общая парадигма совпадала, а детали хоть и показались немного странными, ей не противоречили. Хотя обычно ведуны этой темы не касались. И вот так складно не излагали.

— Но во всем этом деле есть одна важная тонкость! — повысил голос Беромир. — Точнее две, которые меняют все. Но если вы хотите жечь — ваше право. Я не против. Пойдемте жечь.

— Да ты расскажи! Чего сразу жечь-то?

— Расскажи! — посыпалось со всех сторон.

— Что с телом ни делай душа все одно попадает на суд Перуна. Ибо за ней приходят девы Мары. Избежать явки на небесный суд можно, но каждый из таких путей крайне сложен. Например, надобно сильно, прямо-таки отчаянно тяготиться каким-то земным делом, которое не позволяет уйти на небо. Той же местью. А может и чародейство какое использовать, сковывающее душу в мертвом теле, али самоцвете каком или еще в чем. Ну и прочее. В любом случае — это не связано с погребением и отдельная, очень непростая и даже запретная для многих область знаний.

— Тогда зачем мы жжем тела⁈ — удивился кто-то из толпы.

— И отцы наши жгли!

— И деды!

— И отцы дедов!

— Потому как ежели тело сжечь — душе действительно легче уйти на перерождение.

— А ты тогда чего нам голову морочишь?

— Тут есть вторая тонкость! Перун на своем суде может приговорить душу к особому наказанию: мучениям в Мрачных чертогах, за которыми Велес приглядывает. Там душа страдает и ослабевает. Может настолько истощиться, что только на букашку какую ее и хватит при возрождении. А то и совершенно развеяться в страшных вековых мучениях. Но случается, что небесный судья наш приговаривает людей и к награде — отдыху в Красных чертогах. Их по-разному зовут: и Ирием, и раем, и Вальхаллой, и всяко-разно. За этим место Перун лично присматривает. И души, что там проводят время, сил набираются.

— Дивно, — покачал головой самый старый. — Никогда о том не слышал.

— Век живи — век учись. — пожал плечами Беромир.

— Но при чем тут закапывание? — воскликнул иной набежник.

— Ежели живые позаботились о теле покойного, то там, на суде, у него больше возможностей попасть в Красные чертоги. Перун привечает тех павших, кому живые почести оказывают. Потому жечь — худое дело. Намного лучше закопать целиком с почестями, уважением и дарами. Еще лучше — спрятать в особую домовину. Но самое благостное — пропитать тело составами особыми, дабы защитить от тления, и упрятать в каменное али еще какое нетленное место. Облик покойного как-то сохранить — в камне или иначе. И помнить об ушедшем человеке. Детям про него рассказывать. Навещать место упокоения его тела.

— На всех ведь не напасешься!

— А на всех и не надо! Только на достойных! Через что души умерших крепнуть станут. Что и на потомках отразится, ибо сильны они наследием. Ведь чем дольше предки наши в Красных чертогах отдыхают, тем больше их помощи потомкам. Тем она сильнее. А сжечь… ну что сжечь? Раз, и готово. Душа нырнула в новое тело. Помощи же потомком и родичам от нее никакой. Ни подсказать, ни поддержать, ни от духов злых оборонить, ни вдохновить… — махнул ведун рукой.

— А…

— М…

— Но…

Начали было эти гости что-то говорить, но осекались на полуслове. Видимо, в голове у них творился удивительный шторм из мыслей, сломавших привычную картину мира. Беромир же продолжил:

— Вот ромеи как со своими покойными обходятся? Правильно. Али закапывают, али в каменные или свинцовые домовины прячут. Особенно богатые ромеи. Те вообще особые склепы и мавзолеи создают, чтобы там хранить тела своих предков со всем радением. И становятся они местами силы родовыми. Думаете от дурости? Ромеи — самый сильный народ от далекого моря на восходе до иного — на закате. Да и через великий океан. Что в ремесле, что в ратном деле.

— Только их гёты грабят! Сильных этих! — хохотнул кто-то.

— Гёты грабят самые окраины. — возразил Беромир. — Притом даже не ромеев самих, а тех, кто рядом живет. Они могут лишь проказничать у их порога.

— Роксоланы с языгами в ином похваляются!

— Лгут! Бессовестно лгут! А может, в силу темноты своей и дремучести просто не ведают, что болтают. Они ведь лезут к Дунаю. Но по левому берегу, где ромеев считай и нет. А на правый берег почти и не суются. Впрочем, это и неважно. За этим правым берегом можно многие десятки дней идти на закат по землям ромеев. А там и с юга на север немало. Если же через море на юге — то и там лежат земли. Их. Заморские — в самой Африке. По ним там идти еще больше, чем от Дуная до закатного моря. И так до самой Парфии на восходе. А все земли роксоланов — это хорошо, если одна из многих десятков провинций ромеев. Набеги же и прочие подвиги, которыми и языги, и роксоланы похваляются — суть пустое. Мышиная возня у изгороди.

— Отколь ты это ведаешь?

— Оттуда же, откуда узнал про то, как делать доброе железо. И не только его. От Велеса. Которому приказал Перун наставить меня и просветить.

Они ничего не ответили.

Нахмурились.

— Посему я и говорю — закопать их ладнее, чем сжечь, — нарушил тишину Беромир, когда пауза стала уже слишком длинной и тяжкой. — Больше заботы. Больше почести. Такое Перун любит.

— Сам же сказал — только достойных.

— А они погибли в бою. Не во время бегства, а именно в бою. Это доблестно. Перун такое уважает. Посему, если их закопать, а не сжечь, положив с ними их оружие, то надежды на Красные чертоги у них будут. Хотя бы на несколько дней. А там от каждого часа польза великая. А ежели в Красные чертоги он их и не направит, то всяко улучит их перерождение.

— А оружие зачем с ними класть?

— Сие уважение. Если живые оказывают уважение мертвому — значит он жил достойно. Понятно, в крайности впадать — опасно. Перун пустой роскоши не любит, но…

Следующие полчаса Беромир рассказывал мистическую подоплеку погребального обряда, которую сам придумал. Загодя. Привязав сюда даже валькирий — особых дев из числа прислужниц Мары, которые приходят за славными воинами, павшими в бою…

Если говорить прямо, то вся эта история оказалась высосана ведуном из пальца. Зачем?

Ну жгли трупы и жгли.

Беромиру, как человеку абсолютно бездуховному, было это все без разницы. Даже в чем-то хорошо, ибо гигиенично. И обширные кладбища не требовались.

Но, работая над большим мифом, он вспомнил страдания своих друзей-приятелей, которые изучали погребения с такими вот кремациями. Реконструкцию лица по кальцинированному и сильно разрушенному черепу не сделаешь. ДНК нормально не возьмешь. Антропологические признаки не обследуешь. Да и вообще — одни проблемы.

Вот и решил он «натянуть сову на глобус», слегка облегчив им труд там, в будущем. Ведь почти наверняка рано или поздно вопросами археологии люди заинтересуются.

Хуже того — Беромир в рамках своей концепции погребения предлагал в каждую могилу уважаемого человека помещать табличку с его деяниями. Можно глиняную, можно еще какую. Главное — нетленную. А то все эти обезличенные скелеты в раскопах изрядно его раздражали. Сиди и гадай каждый раз — кто это, откуда, чем занимался… даже порой этнокультурную принадлежность не определить, ежели комплекс погребальный неполный или искаженный.

Сплошная головная боль.

Поэтому он и навешивал аборигенам «лапшу на уши». Благо, что случай оказался более чем подходящим. И, отправив большую часть гостей с учениками копать могилы в еще не мерзлой земле, он сам засел заниматься косплеем шумеров. Ну, то есть, заниматься изготовлением глиняных табличек с надписями…

— Я слушала твои речи, — тихонько прошептала Дарья, когда никого рядом не было. — Это правда?

— Что именно?

— Про сжигание?

— Да.

— А мой сын… Я… он уже ушел на перерождение?

— Я не знаю.

— Ты можешь как-то облегчить его судьбу?

Беромир задумался.

Минуты две или три молчал, смотря перед собой в пустоту и лихорадочно думая. А потом произнес:

— Пойдем, — и увлек Дарью за собой.

Был уже вечер.

С погребением уже завершили дела. Да и раненых обслужили. Так что народ отдыхал перед отбоем.

Беромир же прошел к гончарному кругу.

Положил на него немного глины. Раскатал ее в плоскую «доску».

И взяв палочку, заточил ее особым образом. После чего начал на этой табличке изображать клинопись. Разумеется, он ей не владел. Просто много раз видел в фото- и видеоматериалах. Да и вживую — в музеях. Вот и стилизовал тот алфавит, который же ранее и придумал на базе русского.

На ходу.

Импровизируя.

Получалось до жути странно и необычно. Ну и практически не читаемо. Да и неважно. Потому как записал он там первое, что в голову пришло. На удивление этим «откровением» стала Колыханка от «Саши и Сырожи». Ну та, где спать хотят вагоны и в пачках макароны…

— И что это? — настороженно спросила Дарья, когда он закончил.

— Печать НерЗула. Если душа твоего сына не ушла еще на перерождение, то она позволить облегчить его судьбу.

— А если уже ушла?

— То на следующем суде у него будет сильное подспорье.

— А что с печатью этой нужно делать дальше? Хранить?

— Возьми ее в руки. Максимально ясно представь сына и сомни, а потом в реку выброси. Печать эта имеет силу лишь единожды и только для одного человека. Узор подсказывает сам Перун в каждом конкретном случае.

Дарья молча обняла Беромира.

Поцеловала в щеку.

И с выступившими слезами выполнила то, что он сказал.

Молча.

А потом удалилась в женскую часть длинного дома, погруженная в печаль.

Это было странно.

Очень.

Но ведун не стал сильно рефлексировать. Он и сам отправился спать, потому что завтра утром им нужно было выступать. Всем. И гостям, и ему со своими учениками, оставив раненных на попечение Дарьи да прочих женщин. Так-то опасно. Если бы сестра Беромира не являлась ведьмой Мары, не решился. А так — этих бедолаг самих от нее потряхивало. Боялись. Сильно. Местами до усрачки…

Борята после того веча был сам не свой.

Да — сделал, что хотел.

Но взгляды порой на себе ловил нехорошие. И прямо кожей чувствовал нарастающую угрозу. Только ни разу так и не удалось приметить — кто именно так на него смотрит. Что злило и тревожило все сильнее и сильнее.

И тут, словно наваждение — подался в сторону.

А мимо лица просвистела дубинка.

Вот буквально на два пальца. Чуть нос не своротила.

Мгновение.

И нападающий попытался ударить наотмашь — снизу, но Борята выставил руки и заблокировал этот порыв. Да так удачно, что левая его ладонь попала прямо в основании кисти нападающего. Из-за чего дубинку тот не удержал, и она отлетела в сторону.

— Ты что творишь! Окаянный! — выкрикнул кто-то со стороны.

— Что? — удивился Борята, озираясь на этот голос.

А там из-за угла появилось двое довольно крепких ребят. И тоже — с дубинками в руках.

— Ты почто на Говена напал⁈

— Что вы несете⁈ Это он на меня напал!

— Ай-ай-ай… — покачал поднимавшийся с земли Говен, который туда рухнул, после неудачного нападения. Растирая кисть. — Как тебе не стыдно? Только стал боярином — а уже шалишь.

— Брехун!

— Тише, тише, — усмехнулся он. — Как мы скажем, так и будет. Других видаков-то нет.

— Не боишься гнева Перуна?

— То не мне — тебе его бояться надо. За несправедливость ответ держать. За то, что власти возжелал и прочих презрел возвышаясь.

Борята нехорошо прищурился и поджал губы.

— Бей его робята. Защитничка нашего! — хохотнул Говен.

Это был тот самый старейшина, который больше всех выступал на собрании. Вот и не усидел.

Мгновение.

И Борята резко присел, пропуская над собой дубинку.

Шаг в сторону с поворотом корпуса.

Захват за рубаху левой рукой.

Рывок на себя. И, заодно, правой он таки дотянулся до сакса, висевшего у него на поясе.

Шаг назад.

Нападающий думал, что его толкать назад будут, а Борята на себя потянул. Оттого и едва не рухнул, потеряв равновесие.

Подшаг.

Поворот.

Удар.

И сакс, взятый обратным хватом, вошел в мягкое тело на половину клинка в корпус у шеи. Вертикально.

Перехват ножа.

Рывок.

И вот боярин уже стоял со здоровенным ножом в руке, а за его спиной оседал его враг, хрипя и булькая.

Шаг.

И второй крепкий мужчина попытался ударить боярина. Сверху вниз, метя по голове, дабы ее разбить.

Но упражнения с Беромиром сказались. И он просто довернул корпус. Противник же, не рассчитав свои силы, стал «проваливаться» и заваливаться вперед.

Вскрик.

Он сам умудрился насадиться животом на сакс. Борята его просто выставил перед собой, то ли по наитию, то ли сообразив. В таком угаре особо и не разберешь.

Толчок рукой и тело, вывернув часть ливера и располосовав печень, отвалилось вперед, сваливаясь с ножа.

— Это как же… — запричитал Говен, отступая назад. — Это что же…

— Как ты видишь — Перун недоволен.

— Нет! Нет! Нет! Этого не может быть! Перун любит меня! — крикнул Говен и попытался Боряту дубинкой уколоть.

Смешно не смешно, а получить тычок такой палкой в лицо — приятного мало.

Боярин просто чуть отвел голову, уклоняясь, и шагнул навстречу. От души накатив лбом в нос Говену. Разбив, разумеется, его совершенно, ибо ударил от души.

Старейшина выронил дубинку, схватившись за лицо правой рукой и, согнулся, отступив назад на шаг. Ну и выставив левую руку вперед, пытаясь остановить противника.

Но тот сделал еще шаг вперед.

И мгновение спустя резко резанул саксом, вспоров Говену шею сбоку. Да ладно так душевно — до позвоночника.

После чего ногой пнул, отталкивая, с нескрываемым презрением на лице.

Замер, оглядываясь.

Здесь, оказывается, многие собрались. Вон — выглядывали издали.

Но никто и слова не сказал, лишь с ужасом глядя на своего боярина. Теперь уже настоящего. Одно дело — голосование. Пустая и во многом глупая игра. И совсем другое дело — вот так.

Говен бросил вызов.

Мерзко.

По-скотски, на что в общем-то намекало даже его имя.

И он проиграл.

Даже так.

Поэтому все остальные сделали правильный вывод.

Борята же пошел за своими людьми с тем, чтобы наведаться домой к несостоявшимся убийцам. Прощать никого он не собирался…

Глава 5

167, декабрь, 4–5

— Чу! — негромко крикнул кто-то.

И Беромир скосился на идущую чуть впереди «пирогу».

Чтобы гребные лодки не отставали приходилось постоянно играться с парусом катамарана. С одним — с передним. Задний даже и не поднимали, иначе слишком сильно вырывались вперед. Так-то хорошо. Но здесь и сейчас им требовалось идти группой.

Добрыня — один и старших, пришедших в набег, указал куда-то на перелесок впереди.

Ведун несколько секунд не мог ничего понять, пока не разобрал едва заметный дымок на горизонте. Натурально тоненькую струйку где-то вдали.

— К берегу! — громко, но не криком произнес он.

Помахал рукой.

А потом уже сам и отвернул, стараясь сквозь засохший камыш проскочить до самой земли. Все же по холодной воде валандаться удовольствия мало. Поэтому его ребята подхватили короткие весла и, дополнительно разгоняя катамаран, стали ими грести максимально интенсивно.

Остальные последовали за ним, также ускорившись…

— Ждут, стало быть? — тихо спросил Добрыня, когда весь сводный отряд уже оказался на берегу. И укрылся. Как сам, так и лодки, втащив их в такую уютную низину, лишь чудом не заболоченную. Сняв заодно еще и мачту катамарана — чтобы не привлекала внимания.

— Кто знает? — пожал плечами Беромир. — Надо в разведку сходить да поглядеть. Есть кто глазастый да способный по такому лесу тихо ходить?

— Тихо ходить дело нехитрое. Но в таком лесу не укрыться, — возразил один из гостей. — Вон, ни листьев, ни травы.

— В лодке есть накидка из некрашенного льна. Родята, принеси.

Он исполнил.

И ведун развернул ее, начал показывать всем желающим.

— Дивный он какой-то. — медленно произнес Добрята. — Зачем сии лохмотья?

— То не лохмотья, а крепеж. Что у нас тут? Сухая трава. Берешь ее местную и маленькими пучками привязываешь. Ежели все по уму сделать — в такой накидке и не приметишь, ежели вон как то бревно лежать. Ну и на том же расстоянии.

— Брешешь! — буркнул один из набежников и тут же получился подзатыльник.

— Не серчай на него, — ответил Добрыня. — Молод еще. Покажи, как ей пользоваться.

И завертелось.

Добрые полчаса Беромир аккуратно формировал натурально икебану из приносимых ему клочков различной травы и листьев.

Закончил.

Накинул на себя этот маскхалат.

Осмотрелся.

И направился к указанному им месту. В сторону от дыма, чтобы не подставляться. А потом плавно сел в сухую траву и… словно растворился.

Раз — и все.

Нету его.

И дело было не в особых качествах маскхалата, а в удобном месте — там сухостой густой имелся и низина.

Весь его отряд напрягся.

Стал вглядываться. Но тщетно. Просто за травой этой ничего не видно оказалось. Сам же Беромир медленно-медленно отполз в сторонку. На карачках. Стараясь выйти из того сектора, где внимание казалось наивысшим.

Осмотрелся.

И пополз дальше, стараясь зайти за спины наблюдателей. Благо, что ветер дул с реки и подобным маневрам вполне благоволил.

Чуть отдышался.

И поинтересовался достаточно громко:

— Меня было видно?

Это оказалось плохой идеей.

Очень.

Беромир едва сумел увернуться от брошенного в него копья. Прямо вот на рефлексах. Да и остальные струхнули.

— Какая затейливая одежка… — покачал Добрыня, немало побледневший от такой шутки. — прямо чародейская.

— А еще такая есть? — его родич.

— Увы, — развел руками Беромир. — Только одна. Больше не делал. Да и эту по совету Велеса изготовил, но так и не опробовал. Сам-то по дикому лесу хожу плохо и шумно. Вот. Потому и говорю, что нужен кто глазастый и умелый из способных к тихо перемещению по лесу.

Один из его учеников сразу и вызвался.

Первым.

Шагнув вперед решительно так и вдохновленно.

Беромир и сам бы отправился в разведку. Не то, чтобы он не мог. За эти полтора года уже освоился мало-мало. Да и маскхалатом умел пользоваться намного лучше местных. Но самому рисковать в текущей ситуации не хотелось. Мало ли? Да и командир он. Не по статусу ему в разведку ходить. Дело почетное, но все же не для его положения. Он как знамя должен находиться при бойцах своих.

Парень тот ушел.

Ведун же организовал дозор из часовых и остальным дал возможность вздремнуть. Разрешив взять шкуры, каковые они везли в лодках. Вода-то холодная, пусть и без льда. Приходилось и под задницу подкладывать, и, порой, укрываться. Да и ночи с легкими заморозками шли. Ну и сам решил немного поспать. Мало ли как там дальше сложится?..

Они уже спустились по реке Сож и вышли в Днепр. Начав осторожно спускаться по нему. Но удалились от слияния недалеко.

Здесь уже леса выглядели не так густо и постоянно попадались полянку с полями. Населения же сильно больше не стало. Не оправились еще славяне от кризиса I века. Слишком сильно за глотку их держали сарматы, выгребая все ресурсы, которые могли. Впрочем, тот дымок вряд ли имел какую-то связь с поселением — слишком далеко от реки…

Часа через два вернулся разведчик.

— Там есть кто-то… на деревьях сидят. Я считать не умею, но их было… — он чуть подумал и показал три пальца и полную вторую ладонь.

— Не перепутал?

— Да я пальцы загибал, когда примечал. Вот без этих и получилось — почти вся рука.

— К ним ближе не подойти?

— Деревья раскидистые и сидят высоко. Трава же лежит. Я даже соваться не стал — сразу приметят.

— Ты запомнил, где их видел?

— А то. — произнес разведчик и начал описывать позицию каждого. Он умудрился запомнить композицию, из-за чего его сведения получались скорее художественными, чем прикладными. Видно, добрый сказитель в нем пропадал, али художник.

— Что еще там видел? Что там за этими деревьями? — поинтересовался Беромир, когда, наконец, эта бесполезная пурга завершилась. Но за нее его винить не следовало — ведь никто не говорил ему как надо делать, вот и действовал он по наитию.

— Разлив там заболоченный. Видно, из-за этого лес и не растет. Пройти его можно только по неширокой сухой полосе у реки. Там-то трава сухая и лежит. Не укрыться.

— А дальше от реки?

— Болотина эта далеко идет на восход. Извиваясь и уходя за изгиб перелеска. Дымок тянется откуда-то из-за дальнего перелеска, того, что за этим разливом. Там-то люди на деревьях и сидят.

Беромир кивнул.

Чуть подумал и уточнил деталь:

— А люди те, что на деревьях сидели, они где? У берега кучкой или ровно размазаны по всему перелеску?

— Вот столько, — показал он открытую пятерню, — поближе к воде. Остальные там дальше, но реденько.

— А месяц молодой, — непонятно зачем задрав голову к небу, констатировал Беромир. И, чуть помедлив, добавил. — Пасмурно еще.

— Ночью будет такая тьма, что хоть глаз выколи, — подтвердил его подозрения Добрыня.

— Славно… славно… — покивал ведун.

Все уставились на него.

Молча.

Ожидая его вердикт.

— Они вас ждут. Здесь нет сомнений.

— А почему нас?

— А кого еще? — фыркнул Беромир. — Вон — аж восемь человек посадили тайком глядеть. Ради кого еще так стараться станут? Вы ведь должны возвращаться от меня, прихватив и железо, и соли, и прочего. Тут скорее вопрос — кто именно это. Неужели сами роксоланы?

— Далеко. Я не разглядел. — покачал головой разведчик.

— Слушайте, а почему они именно тут встали? — спросил Беромир, поворачиваясь к Добрыне.

— Так чуть дальше по этой стороне сухой песчаный берег и еще один перелесок. Маленький. Но ни с воды, ни от перелеска разглядеть то место, откуда дымок идет.

— Шел. — перебил его один из учеников. — Прекратился он уже.

— Ну вот. Шел. — кивнул Добрыня. — Дальше же по нашей стороне болотины сырые с отдаленным лесом. Не пристать. Нужно искать притоки, поднимаясь по ним, но и там все неладно. Сырые они больно у слияния. Надо сильно дальше спускаться, чтобы встать добро или сильно выше. Здесь-то сам видел — открытая земля, все сырое и лес далеко. Как этот пятачок-то нашли — удивительно. Мы же, почитай, на болотине отдыхаем.

— А на той стороне, что? Отчего не пристать?

— Крутой берег больно. Так-то вылезти можно — вон — невысоко, но лодки не вытащишь добро. Нужно искать промоины, но они редко встречаются.

— Так, стало быть, у того дальнего перелеска все и останавливаются?

— Да. И ромейские купцы, и прочие. Ежели с Припяти кто плывет — тоже. Ну и удобно. Несколько землянок есть. Кто-то поставил, оставляя хворых. Навесы. Люди потихоньку обустраивают и обживают то место.

— Ладно, понял. — ответил Беромир.

И раздал всем пеммикан, чтобы подкрепиться.

Его заготовку ведун пытался проводить еще в прошлом году. Но тогда особо и не вышло из-за нехватки времени и сил, поэтому он плюнул и ограничился просто сушеным мясом. А этим летом дела пошли куда лучше — столько рабочих рук! Вот он и припомнил, что надобно иметь хотя бы на несколько дней такого припаса. Мало ли? В жизни разные ситуации случаются.

Ничего хитрого этот самый пеммикан собой не представлял. Высушенное до каменного состояния мясо разбивалось молотком и перетиралась в муку. Потом смешивалось с жиром с небольшим его перевесом. Ну и добавки по вкусу. В данной ситуации ими стали сушеная клюква да соль.

Костер разводить не решились.

Так-то он знал, как сделать, чтобы дыма не шло. Но при сборке дров слишком высока была вероятность выдать себя. Поэтому и не стали. Ограничились пеммиканом.

Очень не хватало термосов с каким-нибудь горячим отваром, но, увы. Приходилось обходиться чем есть. И ждать. Отдыхая под шкурами. Под присмотром регулярно сменяющегося караула. Солнце наблюдалось, хоть и плохо. Что позволяло на него и ориентироваться — на высоту. На палец опустилась — следующая смена часовых. И так далее…

С наступлением сумерек пошел редкий снег.

Отчего все проснулись — даже будить особо не пришлось. Было очень неприятно, когда он за шиворот попадал. Оттого даже те, кто крепко заснул, пробуждались.

— Как пойдем? — спросил Добрыня, растирая лицо руками.

— Вдоль реки нельзя. Если они там никого не оставили — не поверю.

— А зачем? Ночью по реке люди не плавают.

— Точно?

— Точно. Ты-то, может, и пошел бы на своей — под парусом, а люди так на веслах за день умаяться, что спят без задних ног. Да и страшно. Ты глянь. Вишь, какая вода черная.

— Да что там страшного? Просто владения Велеса. — пожал плечами Беромир. — Впрочем, спорить не стану. Значит, ты мыслишь — сняли тех людей?

— Без всякого сомнения.

Спустя полчаса весь отряд уже сидел на краю первого перелеска и вглядывался в даль. Но ничего, сколько ни силились, разглядеть или услышать не могли.

Ведун отправил вперед того парня, что днем сюда уже бегал на разведку. В маскхалате. Чтобы метнулся и осмотрел то место, где видел наблюдателей у реки.

Часа его не было.

Уже и переживать стали, когда он окликнул их из темноты.

— Что там?

— Я дальше прошел. У костров сидят — греются. Лошади. Их много. Надо против ветра заходить — а то учуют и шум поднимут. И это сними, — указал он на плащ Беромира из медвежьей шкуры. — Ты, видать, принюхался. А я как вас искал по темноте, натурально обгадился, когда учуял запах медведя. От нее ведь до сих пор им несет.

Так ведун и поступил.

И даже больше.

У него с собой, кроме маскхалата имелись и туески со свежим жиром. Он его прихватил на случай, если станет вдруг холодно. Чтобы не обморозиться и вообще… неясно ведь, чего ожидать от похода.

Вот и пригодились — намазались все. И воняли словно зайцы, косули и прочие травоядные.

Ночь тем временем шла своим чередом.

Спасало ситуацию только то, что в декабре темнота длится долго… очень долго. Иначе бы, пока они возились, наступило утро. Если бы на дело они пошли в июне там или июле.

Подошли они, значит, ко второму перелеску. И начали медленно пробираться по нему…

Беромир проклял все.

Да, не слон в посудной лавке. Но такой большой отряд все же слишком шумел. Спасало лишь то, что ветер, который дул от реки, сносил звуки в сторону от вражеского лагеря и гасил их немного. Принося заодно и свою толику белого шума — на реке шла небольшая волна, методично бьющаяся о берег, да и сухой камыш шелестел и шуршал довольно громко.

И вот — опушка.

Наконец.

А совсем недалеко от нее — шагав в двадцати — костры. Их они приметили загодя. Тут и пованивало дымом, и отблески проступали. А там, у огня — роксоланы. До полусотни — не меньше. Сидели такие поближе к кострам и кутались в шерстяные плащи. И тихо, степенно болтали о чем-то своем.

Лошади их время от времени всхрапывали и ворочали головами. Видимо — учуяли гостей. Но не могли понять — кто к ним пожаловал. Через костер не разглядишь, запах же доносился странный. Так-то всю гамму ароматов они вполне улавливали. Только понять не могли, с чем столкнулись. Поэтому да — дергались, но не сильно, ибо никакой явной опасности эти запахи не несли.

— Копье и пилум прислоните куда-нибудь, но, чтобы были под рукой. Щит тоже рядом поставьте. Дротики снимите и поставьте перед собой, — тихо произнес Беромир.

И остальные, как условились загодя, так и поступили…

Его ученики, разумеется. Вчерашним набежникам он дротики или что-то аналогичное давать не стал. Незачем. Владеть-то ими они не умеют. Вот и сидели сейчас чуть в стороне, ожидая молча.

— Дротик кладь, — прошептал ведун.

Его слова передали по цепочке.

Он выждал.

Минуты две, не меньше. Чтобы до каждого точно дошло и он выполнил все.

— Бей! — рявкнул он.

И сам метнул дротик с железным утяжелением в хорошо наблюдаемого им сармата. Свет костра сыграл им плохую службу.

Остальные почти сразу повторили.

И по новой.

Только уже громко и быстро. Чего скрываться-то?

— Кладь! Бей! Кладь! Бей!..

Беромир не спешил вылезать вперед.

Зачем?

Он старался реализовать преимущество своего отряда. Минуты две прошло, не больше. А по десятку дротиков уже ушло, и колчаны опустели.

И только после этого он скомандовал готовиться к натиску. Но и тут мысля в случае чего пилумами угостить недругов. Их-то его ученики и взяли на изготовку, выходя из леса. А следом и остальные. Но это уже не имело смысла.

Кто мог из неприятелей — сбежал.

Как кони, так и люди. Кони-то, как кровь почуяли, первыми и побежали. Так что у костров остались лишь раненые и убитые. Ну и довольно много трофеев…

Глава 6

167, декабрь, 5–6

— Это тебе, это мне, это опять тебе, это обратно тебе, это все время тебе… — бормотал Беромир, деля добычу. Но в отличие от Попандопуло[132] — что говорил, то и делал. Отчего если и хихикал, припоминая параллели с фильмом «Свадьба в Малиновке», то исключительно мысленно. Внешне же сохранял предельную серьезность…

После обстрела дротиками стоянки роксоланов последующая атака носила скорее психологическое значение. Ведь ребята, идущие за Беромиром, поддержали его крик:

— Ура!

Отчего получилось весьма громко и давяще для тех, кто убегал. Считай — полсотни глоток заорали посреди ночи. Что и не дало роксоланам остановиться, осмотреться и, быть может, даже контратаковать. А определенные шансы у них, без всякого сомнения, имелись. Просто потому, что они являлись опытными воинами, прошедшими какое-то количество кампаний. В отличие от неотесанных новичков, идущих за ведуном, вступавших в полноценный бой впервые. Но… удивишь-победишь, как говаривал Суворов. Вот и вышло, что кто-то из роксоланов погиб сразу.

Кто смог сбежал.

Остальные же были допрошены и добиты. Ну или просто убиты сразу, если слишком громко выступали. Пленные в таком деле никому были не нужны. Просто потому, что неясно, как с ними дальше распорядится. Выкуп требовать? Да никто о таком и разговаривать не станет. Скорее отправятся войска порешать вопрос по-свойски, в привычной им манере. Слишком уж слаб тыл у Беромира для таких выкрутасов. Пытаться обменять? На кого? Всех угнанных славян роксоланы сразу же продавали в рабство, чтобы ни дня лишнего не кормить. Вот и получалось — живыми они без надобности.

А потом начали делить трофеи…

В ходе которых ведун внимательно поглядывал на своих южных союзников. Следил за их реакцией. Клятва клятвой, а дело делом. Поэтому он и привлек их к нападению на засадный отряд роксоланов. Специально. Иди потом — оправдайся, что это не ты. Ну и в добивании пленных они активно вовлекались. Иными словами — связывал узами крови по полной программе., стараясь сделать так, чтобы им сложнее оказалось сдать назад.

— А часто вы ходили к нам в набеги? — поинтересовался Беромир, когда вся эта возня завершилась и они расположились на отдых.

— Как все, — пожал плечами Добрыня.

— Раз в год? Раз в два года? В три? Сколько?

— Да так и не припомню. — продолжал уклончиво отвечать один из старших набежников.

— Вы за кузнецом не приходили по позапрошлому лету?

— Это к которому? Из Быстрых медведей?

— Да.

— Такой он с соломенный головой да серыми глазами?

— Он самый, — кивнул Беромир, припоминая устный портрет, который ему давали.

— Нет, не ходили.

— А откуда ты его знаешь?

— Видели. То кто-то из Ястребов ходил. Точнее я не ведаю. А его видели, когда роксоланы гнали на торг, через нас. Как узнали, что кузнец — попытались сговориться, но нам они его продавать отказались наотрез. Он же, когда услышал ответ роксоланов, разозлился и решился бежать.

— Я так понимаю, не убежал?

— Почему? Убежал. Но недалеко. Сопротивлялся он отчаянно. Они ведь кузнеца того хотели скрутить — раб-то ценный. Но не смогли. Вот и зарубили. И сжигать запретили, приказали бросить в степи на потеху диким зверям.

— Тоже их жечь не будем. Их хоронить.

— Так нельзя! — воскликнул кто-то из набежников.

— Можно! — рявкнул Беромир, сверкнул глазами. — А на каждое их тело я нанесу проклятие. Любого, кого поймаю за угоном на продажу наших людей — страшно карать буду. Живым или мертвым.

— Нет… нет… — покачал головой Добрыня.

— Да!

— Да зачем это делать? Это же степь! Здесь так испокон веков заведено!

— Будем менять обычаи. С нами так нельзя. Любой роксолан должен понимать, что с ним случится, если попадется… — не сказал, а практически прорычал ведун и начал отдавать распоряжения.

Его ученики охотно выложили покойников рядком.

А сам Беромир лично вырезал им на груди здоровенный символ Biohazard, то есть, угрозы биологической угрозы. Грубо, но узнаваемо. Ну и вогнал кол в сердце, словно бы прибивая к земле.

— Все. Дело сделано. — произнес он, осматривая это кровавое зрелище.

— И что сей знак означает? — хмуро поинтересовался Добрыня.

— Что это тело проклято. Если ведун Перуна такой нанесет, а бог посчитает, что за дело, то душу покойного он на семь циклов человеческого облика лишит. Зверем диким станет бегать, рыбой, али червем или еще какой букашкой. А то и вовсе — в Мрачные чертоги бросит, если человек говном жил.

Все присутствующие промолчали, лишь нервно переглядываясь.

— Не слишком ли? — наконец спросил Добрыня.

— Перун сам решит слишком или нет. Душа перед ним лгать и юлить не может. Он спросит, и умерший прямо ответит на любой его вопрос.

— И все же… нельзя же так. Это слишком сурово.

— Можно! Роксоланы имеют наглость угонять наших в плен, а потом еще и поступать с ними так, словно они помойные твари, а не люди. Ведь наказал я их не за то, что с нами воюют, а за то, как поступают. Кем бы ты ни оказался — веди себя достойно. А эти уже не первый раз с их слов таким промышляют. Значит, наказаны заслуженно. Ибо сказано: по делам их узнаете их. — выдал Беромир по памяти концепт из Евангелия от Матфея. Как помнил и в том смысле, который ему нравился больше всего, распространяя оценку со лжепророков на всех и всякого.

— Кем сказано? — осторожно спросил кто-то.

— Перуном. Это один из главных его заветов. Суди о человеке по делам, а не по словам.

Люди снова промолчали, переваривая.

Эти несколько дней очень сильно переформатировали им мозг. Критически просто. Вроде бы ведун говорил вполне допустимые и обычные вещи, но в такой подаче и связке, что они представали совсем иначе.

— А вам бы надо подумать — что роксоланам сказать, — нарушил затянувшуюся тишину Беромир. — Ведь обязательно спросят.

— Бежать нам надо. — покачал головой Добрыня. — Что тут думать? Не простят нам этого. До вас роксоланам далеко идти, да и леса там. Поэтому постараются постращать, наказав нас напоказ.

— А куда бежать?

— Да куда глаза глядят. Тем более что жрать все одно — нечего. До весны, может, и дотянем, но на посев зерна уже не найдем. Да и так… на траве до осени вряд ли доживем.

— До осени? — усмехнулся другой старший. — Да нам бы до весны протянуть.

— Зимой нас не тронут. — покачал головой Добрыня. — Эти твари со дня на день отойдут к морю. Там снега не такие большие и скот может легче пастись. А вот весной, по свежей траве, вернутся. И тут нам несдобровать.

— А что, мыслишь, они с вами сделают?

— Да почем мне знать? — пожал плечами Добрыня.

— Ой, да брось, — махнул рукой другой старший. — Вон, Желтые волки попытались огрызнуться. Помнишь, чем все закончилось? Всех, кто на продажу пригоден — забрали и угнали, остальных попросту перебили. Мыслишь, с нами иначе поступят? А ведь там провинность куда меньше имелась. Тут-то вон скольких побили. Ради такого дела — по снегу придут за нами.

— Мы будем помалкивать, — хмуро буркнул Добрыня. — А по весне здесь и костей не останется.

— Сам-то веришь? — фыркнул его соратник из другого клана. — Наши поганые языки бабам своим все разболтают. И тут давай зарок али нет — все едино. От баб по округе пойдет. Даже сумневаться не надо. Вот и прикидывай — несколько дней спустя от кого-то до роксолан дойдет.

— Распустили жен… — раздраженно процедил Добрыня.

— То, чему не можешь противостоять, надобно возглавить. — заметил Беромир. — Они побегут болтать? В том нет беды. Надо этим пользоваться и навести пущей жути на рокосоланов.

Эти южане отчетливо побледнели. И наперебой стали убеждать ведуна в том, что этого делать не надо. И что если так поступить, то они и до весны не доживут, ибо эти злодеи по снегу к ним придут. Причем их единение в этом вопросе оказалось настолько велико, что Беромир аж обалдел. Они реально испугались. Страшно. Сильно. Хотя лично он не понимал в чем отличие — столкнуться с роксоланами вот прям сейчас или весной. Что изменится? Ведь они при любом раскладе постараются забрать всех пригодных на продажу в рабство, а остальных убьют.

Или нет?

Да и вообще, его смущало то, что эти ребята так легко пошли, по сути, на самоубийство. Ведь перед ними был поставлен выбор — погибнуть там, у реки или поучаствовать в резне засадного отряда, который вел к куда более тяжелым последствиям для их родичей. Эту мысль Беромир и высказал:

— А чего тут понимать? — замогильным голосом произнес Добрыня. — Мы что так умрем, что там. У реки, али по лету от голода. Только если мы растормошим осиное гнездо рокосланов, у детей наших и прочих молодых родичей есть надежа выжить.

— Рабами? — хмуро переспросил Беромир.

— Это плохая, но жизнь. Всяко лучше, чем сгинуть всем.

— Поэтому вы и согласились на эту вылазку?

— Да. — кивнули эти ребята с юга почти синхронно.

— Но совсем стращать роксоланов не надо. Могут же разозлиться в серьез и просто всех перебить.

— Экий фатализм, — покачал головой ведун. — Сколько у вас людей в трех кланах?

— Считать мы такое не разумеем.

— Ладно, — тяжело вздохнул Беромир и перешел к проверенному методу. Попросив рассказать, какие рода в их кланах имеются, а в тех — семьи, а в семьях конкретные люди. К его удивлению, местные знали такие вещи назубок. Голова их хранила эти социальные сведения с дополнительными личными данными просто замечательно — лучше любой социальной сети. Ибо они НА КАЖДОГО члена клана могли дать устный портрет с приметами и характеристикой.

Вот и засели.

Пока говорили, Беромир на месте прогоревшего костра расчистил участок и вел подсчеты. Благо, что утро уже наступило и света хватало. Что-то на земле чиркал, что-то с помощью «счетных палочек» отмерял, ну и мелкими камушками фиксировал отдельные категории. Заодно пытаясь из всего этого потока выхватить какие-нибудь интересные лично ему персоналии и таланты…

— Значит так, — произнес ведун, когда закончил свое дознание. — У Черных волков сто двадцать одна семья, у Белых коней — сто девять, у Красных — сто сорок. Или триста семьдесят семей, если сообща. Ежели же по головам считать, то это тысяча семьсот семь человек, включая детей малых.

— Очень интересно, но ничего не понятно, — ответил Добрыня. — Мы такой цифири все одно не разумеем.

— Погоди, — поднял руку Беромир и начал прохаживаться. — Я пытаюсь прикинуть сколько нужно земли, если ее пахать по уму, а не как мы все тут делаем.

Один из старших хотел было возмутиться, но Добрыня его остановил. Ведун же, полностью проигнорировав этот порыв, продолжал прохаживаться, глядя куда-то в пустоту. Время от времени он останавливался и что-то чертил на земле, там, где заметки делал ранее при подсчете жителей. Какие-то фигуры и значки. Потом затирал их. Снова изображал…

Наконец, он сел на тюк тряпок и уставился словно бы в никуда.

— Надумал, что? — осторожно спросил один из старших.

— Наши кланы, — кивнул Беромир в сторону учеников, — занимают земли достаточно для того, чтобы на них могло прокормиться в десятки раз больше людей, нежели живет сейчас. Но по-старому сеять нельзя. Нужен новый севооборот. А для него потребуются семена жито, пшеницы али ржи озимой, гороха и репы. Хотя бы, для начала. Но тут надо сходиться и говорить. Если так поступать, то всем сообща. Как по мне, лишние полторы тысячи человек нам не помешают. Отбиться от роксоланов будет проще, да и в набеги на них ходить.

— В набеги? — усмехнулся Добрыня. — Эко, ты хватил!

— В самый раз хватил! Они должны понимать — с нами надобно договариваться полюбовно, ибо иное им не понравится.

— Ты сам-то в это веришь?

— Не верил бы, не говорил.

Помолчали.

— А их рода согласятся? — наконец, спросил Добрыня, кивнув на учеников Беромира.

— Разговаривать надо. По зиме я к вам на лодке приду.

— По зиме⁈ — ахнули они.

— По льду. Заодно и посмотрите, как сие делается. Вы к тому времени сговоритесь уже и порешите что хотите. А я с боярами и старейшинами да ведунами нашими обговорю дела. Если не согласятся — значит, не договорились и я не приду. А если приду — торг будет. Ну и по весне, как вода вскроется, вы всей толпой и уйдете.

— Бояре? Кто сие.

— А… вы же не знаете. Вам тоже таких надобно завести. Над каждым кланом надобно ставить боярина с малой дружиной, чтобы судить и защищать. А при нем ведунов да старейшин для совета держать.

— Да зачем?

— Затем. Обороняться мы как станем? Клан в складчину дружину и боярина снаряжает. И в случае беды они выходят на рать. С одного клана немного воинов будет. А с десяти? Уже сила. Такой и с роксоланами можно побороться…

Еще немного поболтали и разошлись.

По-хорошему эти набежники с юга не заслужили добычи. Вообще. Ибо в деле почти что участия и не принимали. Но Беромир им все одно отдал часть трофеев.

Себе, понятное дело, забрал доспехи и оружие со всякими монетами да украшениями. А им отдал хабар попроще, чтобы внимания не привлекал. Его на удивление хватало. Ибо степной отряд пришел с вьючными животными, притащив и запасы провизии, и всякие средства утепления, и многое иное. Ждать-то они явно собирались до самого ледостава, рассчитывая на то, что набежники постараются выгрести все ценное у ведуна, а потом еще окрест пробегутся. Вот и готовились, даже для полона будущего всякое приволокли.

Но не свезло.

И южане повезли с собой домой всякое, в особенности еду. Да, такую толпу она не спасет. Но хоть немного облегчит их ситуацию.

Беромир же стоял на небольшом пригорке, смотрел им вслед и думал. Пытаясь предугадать, как они поступят. И сможет ли он их впоследствии использовать. Слишком уж они легко согласились на предложение ведуна. Да и вообще… словно бы действовали по плану какому-то…

Глава 7

167, декабрь, 8

— Ты живой! Живой! — воскликнула Злата, подбегая и вешаясь Беромиру на шею.

Он с ребятами только вернулся и едва успел выбраться на мосток. А она уже тут как тут. Прибежала. И сразу в слезы. И эмоции выплескивая через край, да так, что они аж оглушали.

— Тише, тише… спокойнее. — растерялся ведун, невольно уступая такому порыву и встречно ее обнимая.

— Я так переживала, так плакала… Мыслила уже, что ты не вернешься. На смерть же шел. Мы все тут вас оплакивали… убивались…

— Все хорошо, милая. Все хорошо, — поглаживая ее по спине, повторял он. — Видишь — мы все живы. Даже раненых нет. И не болеем. Вон — погляди, один другого свежее и бодрее. Даже выспались ладно. В катамаране под парусом идя, можно вполне выспаться и отдохнуть, если не твоя смена.

— Так вы в драку не вступали⁈ Ну и славно! Так даже лучше!

— Почему же? Вступали. И перебили много роксоланов.

— ДА⁈ — дивлено, сквозь слезы воскликнула она.

— Перун на нашей стороне. — жизнерадостно ответил Беромир.

— Истинно так, — порывисто произнесла она и прижалась как можно сильнее, а потом шепнув на ушко, что ждет ребенка.

Мужчина опешил.

Прям даже как-то растерялся, еще сильнее, чем ранее под напором ее эмоций. Он, конечно, выполнял супружеский долг, тем более что это было приятно, с такой-то красавицей молодой, но про детей как-то не думал. Сразу не получилось, вот и махнул рукой. Порешив, что жена травки какие из осторожности пьет. Ну или еще какие сложности. В конце концов, у него дел и других хватало, чтобы подобными вопросами забивать себе голову. А тут вон оно как вышло…

— Рад, что у вас все получилось. — произнес подошедший Борята, который шепотка Златы не мог расслышать, но обычный разговор вполне.

— А ты здесь чего? — осторожно поинтересовался ведун.

— Как услышал про нападение, сразу взял своих дружинников и поспешили сюда, на выручку. Здесь и ждали вашего возвращения, заодно приглядывая за раненными. Все ж одного страха перед ведьмой Мары для этого недостаточно.

— Милая, — обратился Беромир к жене, — может ты меня уже отпустишь? А то повисла и висишь. Задушишь еще.

— Нет. — решительно произнесла Злата, а потом жалостливым тоном добавила. — Ну пожалуйста, я так соскучилась.

— Негоже так жене вести себя! — повысил голос ведун и нахмурился, отчего она вздрогнула, немного отпрянув. — Муж с дороги, а стол не накрыт? Чем ты его потчевать станешь? И спутников его? После потешимся. Ныне праздновать надобно победу нашу и славное возвращение.

— Ой! — воскликнула она и упорхнула под улыбки всех присутствующих мужчин. Да не просто так, а подрядив вдовиц да Дарью еду готовить, ну и сама в это погрузившись с головой. Ведь по краю прошла в ее понимании — чуть сама молодой вдовой не стала.

— Вижу, удача на твоей стороне. — произнес Борята, провожая взглядом Злату. — Все живые и здоровые вернулись, пройдя через две битвы.

— Да какие это битвы, — махнул рукой ведун. — В каждой из них меньше сотни человек участвовало. Так — стычки мелкие.

— Я помню, ты рассказывал о великих битвах, которые гремят в ромейской державе да в иных местах. О тысячах и тысячах воинов, что только лишь гибнут в них. Но для наших мест и такие стычки, в которых ты сходился с супостатами, за битвы сойдут. И ты провел своих людей через две такие, и они остались живы. Даже раненых я не вижу. Неужто спрятал где?

— Ты их не видишь, потому что их нет. — улыбнулся ведун.

— Чародейство! — воскликнул один из дружинников Боряты.

— Помощь Перуна и Велеса, — осторожно возразил Беромир. — Один подсказал, как лучше сделать, а второй вложил дух, дабы претворить это все в жизнь. Мы даже не сходились врукопашную. В первом случае закидали недруга дротиками, и во втором. Правда, подкравшись ловко и застав степняков отдыхающими у костров. Оттого они и не смогли оказать никакого сопротивления. Даже луки натянуть не успели.

— А много было тех роксоланов?

— Почти шесть десятков.

— Ого! — воскликнул и сам Борята, и его ребята. Да и вообще, все, кто присутствовал и слышал. Ибо в их понимании такое количество роксоланов — сила запредельная. Во всяком случае, воинов. А тут молодые неопытные ребята пошли и победили их. Без потерь. Перед тем одолев набежников, которых числом было вдвое больше, чем самих учеников Беромира. Как в такое поверить?

— А тут нет ошибки? — осторожно спросил дружинник Боряты, высказывая общее мнение.

— Мы все умеем считать, — ответил вместо ведуна один из его учеников, тот самый, что бросал ему вызов, обвиняя. — Роксоланов было пятьдесят семь человек. Это почти шесть десятков.

— Да, да. — закивали остальные ученики. — Поклясться в том можем. На оружие.

— Да ты сам сейчас все увидишь, — улыбнулся Беромир.

И ребята стали разгружать трофеи. В первую очередь — доспехи.

К середине IIвека у сарматов в целом стали наблюдаться проблемы со снаряжением. В первую очередь металлическими доспехами. Это выразилось в том, что к концу Iвека в обиход прочно вошла кольчуга, замещая металлическую чешую. Ту, что являлась визитной карточкой сначала скифского, а потом сарматского мира.

Дальше, правда, почти сразу начался ренессанс чешую, только уже из органики, прежде всего, вырезанную рога и копыт. Все по той же причине — ресурсов становилось меньше. Поэтому даже кольчугу сарматские воины себе могли добыть все реже и труднее.

Почему шло это обеднение?

Так по банальным для степи причинам. Пастбища деградировали от слишком интенсивного выпаса и нуждались в отдыхе. К оседлой жизни, как некогда часть поздних скифов, они не переходили. Дани собиралось все меньше и меньше из-за прогрессирующей нищеты «крышуемых», набеги же становились не так удачны, как раньше. Да и растущая конкуренция с гётами сказывалась.

Из-за этих факторов во второй половине II века получилось, что металлический доспех стал довольно редок. Где-то одна кольчуга на десяток воинов. Чешуя — так вообще, только у самой элиты. Роговую броню, сделанную под чешуйчатый доспех, имело двое-трое из условного десятка. Остальные же довольствовались разными кожаными и меховыми поделками. Которые, конечно, та еще дрянь. Но на безрыбье и поросенок за карася сойдет.

Стеганные же халаты, как у Беромира и его ребят, просто еще не вошли в обиход в здешних местах. Во всяком случае, такие. Иначе бы бедные роксоланы совершенно точно перешли на них, как на более практичные и полезные, чем разнообразные кожаные поделки. Поступив также, как степь позже и сделает.

Вот ученики ведуна и доставали доспехи.

В основном кожу всякую. В целом бесполезную, но как сырье на других поделок — очень даже ценно. Ну и доказательство. Не уши же резать? Тем более что приличная доля роксоланов сбежала. К этой коже прилагалось тринадцать роговых «чешуй» и шесть кольчуг. Причем было видно — металлическая броня трофейная, ромейская. Кое-где даже наблюдались следы грубой починки.

Со шлемами все выглядело и проще, и грустнее одновременно. Дюжина металлических, остальные костяные — притом все ламеллярные. Да еще и разной конструкции — кто во что горазд. Дрянь так-то. Слабые. Хлюпкие. Беромир не хотел бы в таких под удар становиться. Но даже такие выглядели лучше, чем ничего.

Эти комплекты ученики и выкладывали. Кучка за кучкой. А Борята и его люди смотрели на это все не верящим взглядом. Вот же. Вот. Материальное доказательство слов ведуна. Но они медленно качали головами, не в силах его принять.

Потом пошло оружие.

В основном копья. Хотя встречались и луки со скромным запасом стрел, и топоры, и прочее. Ну и мечи. Семь штук. Ромейские спаты. Тоже, вероятно, трофейные, а, может, и нет. Беромир был почти уверен, что и Оливия, и особенно Боспорское царство торгует с роксоланами оружием втихую. Так-то нельзя, но если очень хочется…

— Ну как? — поинтересовался Беромир, когда его ученики закончили выкладывать трофеи.

Борята же, не отвечая ему ничего, опустился на колени и стал это все ощупывать.

Минуту.

Две.

Потом повернулся к своим и дрожащим голосом прошептал:

— Они настоящие… настоящие!..

— А ты думал? — усмехнулся ведун. — Конечно, настоящие!

— Но…

— Роксоланов можно бить. Можно. С умом и умением.

— Я… боже… но как⁈

— Их сила в нашей слабости. Так-то они обычные степные бродяги, которые могут наехать большой толпой. Без гётов они ничего ромейцам сделать не могли.

— Веришь? Не могу поверить. Слышу, вижу, щупаю, а мысли все одно о том, что это неправда и этого быть не может, — нервно усмехнулся Борята.

— Ты лучше скажи, как все прошло? Родичи приняли то, что ты теперь боярин?

— В кругу да. Но потом пытались убить.

— Ожидаемо, — покивал Беромир. — А у остальных как? Все шесть кланов смогли утвердить своих бояр?

— Да. После успеха у нас дело пошло легче. Мы ведь с дружиной ездили по кланам. И ждали, пока круг порешит. — улыбнулся Борята. — Как ты и советовал.

— Видишь! — назидательно поднял ведун палец вверх. — Добрым словом и топором можно добиться намного большего, чем просто добрым словом.

— И не говори… — хохотнул боярин, а потом вновь скосившись на трофеи выругался он в сердцах. — Да это как же? Неужели их можно бить?

— Не можно, а нужно. — улыбнулся Беромир. — На шесть кланов сколько дружинников у нас?

— Шесть десятков и двое. Ну и бояре.

— Шестьдесят восемь человек значит… хм… Еще моих двадцать один. Со мной двадцать два. Сообща — девяносто человек. Солидно. Можно идти по весне в набег.

— Ты своих учеников по весне ведь отпустишь.

— Пробуждение — да, зачту им. А вот как дальше жить, пусть сами думают. — громко произнес он, чтобы они слышали. — Хотят, по домам пускай едут, хотят — со мной остаются. Учиться им еще много чему нужно. Считай — только начали. Да и сообща то же железо делать ладнее.

— А они что думают? — скосился на них Борята.

— А зачем мне знать? Сами решат, когда время придет. Но ежели и разбегутся по кланам, то их надо в дружины взять. Кузнецы, пусть и плохонькие, точно пригодятся. Да и воинскому делу мало-мало они обучены. Остальных немного подтянут.

— Это да, — покивал Борята, а потом добавил. — Не собрать нам девяносто человек в набег. Посевная же на носу будет. Столько мужчин оторвать от дела и надолго увести… нет, не выйдет.

— Почему надолго? Сели в пироги да поплыли вниз по течению, сразу как вода вскроется. Налетели на стоянки языгов али роксоланов. И обратно, на веслах. Туда — дня три, может, четыре. Обратно пять-шесть. Успеем обернуться задолго до посевной.

— А то языги али роксоланы станут безропотно терпеть избиение. Твоя удача имеет пределы. Раз повезло. Два повезло. На третий можешь не проскочить. Сам же знаешь — ежели нарвемся на рать их, не уйти и не отбиться в степи. Ибо нет им числа.

— По весне у кочевников слабые лошади. От зимней бескормицы. Они на них добро скакать не могут. Ни быстро, ни долго. Да и вообще — весна для них сложное время. Если и бить их, то весной. Налетели. Ограбили стойбище. Скот какой смогли — перебили. И бежать.

— Ты так говоришь, словно это просто. — покачал головой Борята.

— Они этого не ожидают, значит, у нас есть возможность наглеть. — продолжал Беромир. — Даже навалиться на крупное стойбище. Большинство мужчин у них на выпасе. То есть, далеко — в дне, двух или даже более пути. А там, в шатрах, только старики, женщины да дети. Если действовать быстро — они не смогут нам противиться. Не успеют просто. Их и убивать-то не надо. Подошли. Дали им убежать. Все ценное забрали и ушли.

— На веслах люди устают. Ежели погоня будет, а нам против течения идти — сгинем.

— Противовес и парус.

— Что? О чем ты?

— Просто заточенное бревно и две перекладины привязывать к вашим пирогам. А сверху воткнуть мачту и парус. Помнишь, как выглядел мой ранний катамаран?

— Видел, да. — покивал боярин.

— Ежели найдете в пару пироги наиболее схожие, или сделаете такие до весны, то их можно собрать как моя нынешняя. И уже два паруса иметь, а также большую вместимость и скорость хода. С такими мы легко проскочим на юг. Поднимемся по притокам до стойбищ. Сделаем свои дела и уйдем.

— Ну… не знаю, — с сомнением произнес Борята как-то нараспев. — Ты ведь на засадный отряд нападал. Поймал их. Подловил. А тут все иначе.

— Но у меня же получилось?

— Получилось. — кивнул он.

— И с набежниками получилось. А ты изначально также не верил…

И разговор пошел по кругу.

Борята ломался.

Его откровенно пугала сама идея такого набега. Просто не укладывалась в голове мысль, что роксоланов можно бить и грабить. Слишком уж долго это находилось, по сути, под запретом. Даже думать о таком не моги. Но трофеи… он с них не сводил взгляда. И они будоражили… тревожили… соблазняли…

Беромир же вечером того дня долго не мог заснуть.

Оно ведь и верно.

Весной завершается инициация его учеников. По обычаю более года нельзя. Такой срок только для ведунов и ставился. Остальные месяц-два, максимум три. Так что ученики почти наверняка по весне отчалят.

И что делать дальше?

У него оставалось жена да сестра. Ну и те три вдовы, которые на него повесили. С такой командой многого не сделать.

Оставался какой вариант?

Что-то учудить с этими ранеными. Может, получится их принять в свой род. Окно Овертона он ведь уже открыл с Дарьей. Хотя увлекаться не хотелось. Да и вообще этот путь выглядел не самым разумным. В семью всех подряд принимать не имело никакого смысла. Чай не ведуны редкие или какие-то особые мастера.

Так надо.

Уговорами и посулами.

Может, учениками.

Может, слугами.

Но, в любом случае, готовиться надобно к худшему. То есть, к уходу всех, на кого Беромир рассчитывал. А значит, и доспехи себе сладить ладные требуется.

Пока кольчужные.

В теории-то да, надо бы что-то покрепче. Но здесь, в реалиях 167 года нашей эры надежно кольчугу на стеганом халате бил лишь пилум. Все остальное — ну так. Приятно точно не будет, но и убить с одной подачи весьма затруднительно.

Кроме того, Беромир знал об одном интересном эффекте. Мастер-кольчужник из XXI века в свое время выяснил, что ежели делать кольчугу из пропорциональных мелких колец, то она при меньшем весе почти и не теряет прочности[133]. Из-за чего вполне могло статься, что римская лорика хамата окажется покрепче лучше кольчуг XI века при том же качестве материала. Просто за счет технологии. Ведь при диаметре кольца в шесть миллиметров их нужно в несколько раз больше, чем если делать их по десять-двенадцать. А труд в те годы стоил явно дороже, чем на пике Античности. Даже квалифицированный. Просто в силу того, что специалистов в центрах производства было тупо больше.

А значит, что? Правильно.

Из этих шести трофейных кольчуг можно будет скроить хауберг. Который окажется относительно легкой и весьма добротной защитой. В здешних реалиях из мелких колец.

Потом же будет потом.

Кто знает, как жизнь его сложится? Каждый год — сущая авантюра…

Глава 8

167, декабрь, 23

— Вначале было… был взрыв. Большой взрыв. — тожественно произнес Беромир.

А все вокруг молча уставились на него — внимая его слова как откровения.

И это было странно.

Беромир в который раз ловил себя на мысли, что окружающие начинают чем дальше, тем больше воспринимать его этаким пророком. Вон — ради важного выступления даже собрались к нему в гости. И окрестные ведуны, и новые бояре, и иные, каковых набралось совокупно около полусотни. Зимой. По снегу пришли на лыжах, которые начали здесь внедряться с его подачи. Раньше-то особой нужды в том не имелось — сидели по углам своим всю зиму, а сейчас — вот, зашевелились, лыжи и приживаться стали…

В свое время, еще там, в XXI веке Беромир прочитал много разных религиозных текстов. Чтобы лучше разобраться в мышлении людей старины. И почти все они начинались с творения. Во всяком случае, базовые, основные для того или иного культа. Вот и он решил претворить свой основной миф космологией. Но с нюансом — он попытался впихнуть в свою версию религии как можно больше науки. Просто чтобы в будущем не произошел конфликт интересов на уровне таких, в общем-то, базовых и простых вещей…

— Прежде же не было ничего. Лишь бездна бесконечного Хаоса да боги в ней. Холодная и нелюдимая Мать-Земля парила в забытьи в предвечном ничто. Но жар Сварога пробудил ее… — продолжал рассказывать Беромир, пытаясь в аллегорической форме поведать им теорию Большого взрыва.

Дальше больше.

Он повествовал им о периоде инфляции Вселенной. О появлении звезд и том, что сие такое. Об образовании планет. О темной материи и черных дырах. О межзвездном пространстве и неравномерности Вселенной. И так далее — все, что смог вспомнить и вписать в единую стройную и непротиворечивую концепцию.

Иными словами — грузил их.

Крепко.

Вдумчиво.

Вон — аж глазки у собравшихся остекленели. Видимо, пытались вообразить себе то, что им рассказывали. Например, когда он заявил, что Вселенная родилась примерно четырнадцать миллиардов лет назад, они просто поймали клин.

— Это сколько? — робко поинтересовался один из ведунов.

— Десять ведаешь сколько?

— Да. На моей руки ровно десять пальцев.

— Вот десять раз по десять — это сто. Если еще раз взять десять по сто будет тысяча. Тысяча раз по тысяче, стало бы, миллион. А тысяча миллионов зовется миллиардом.

— Это же безумно много! — воскликнул кто-то.

— Так и есть. — кивнул Беромир. — Вселенной почти четырнадцать миллиардов лет. А Солнцу нашему всего четыре с половиной миллиарда, ну и Земле примерно столько же, хотя она и моложе на сотню-другую миллионов лет… — продолжил он вещать, вводя реперные временные маркеры.

Слушатели не вполне реагировали.

Для них это были НАСТОЛЬКО великие значения, что они даже вообразить себе их не могли.

Беромир же, видя это, продолжал, двигаясь дальше, рассказывая про то, что в Солнечной системе два кольца астероидов и карликовых планет да восемь обычных, разделенных на две группы[134]. Хотя в особые детали и не влезал. Так — по верхам.

Он выстраивал общую канву повествования от сотворения Вселенной до его слушателей. Стараясь подать это все как можно ровнее и стройнее. Не с точки зрения логики, нет, а так, чтобы они ему поверили. Оттого обильно все это смазывая мистикой, мифологией и прочими понятными и естественными для местных вещами.

А потом начал выводить из получившегося конструкта модель летоисчисления. Которого, на минуточку, в нормальном его понимании попросту не имелось. Кто-то считал от основания какого-то города, как те же римляне. Кто-то от воцарения очередного правителя. Ну или еще как-то. Но в любом случае — совершенно неудобно для сквозной нумерации. От появления планеты или Вселенной, то есть, сотворения мира его не поведешь — слишком далеко. Да и вариант с «рождением Христа» не выйдет — о нем в те годы даже в Римской империи мало кто знал.

Вот и выходило, что надобно что-то свое придумывать. Поэтому ведун обратился за помощью к астрологии. Да, чушь и вздор с научной точки зрения. Но в данной ситуации очень удобная вещь. В конце концов, местные люди оказались очень падки на всякие подобные «пассы руками».

Хотя… почему только местные? Беромир вполне ясно помнил, как огромная страна, гордившаяся своим образованием, «заряжала воду у телевизора» и активно вкладывалась в «МММ…»

Беромир своим слушателям сообщил о том, что у Земли есть ось, вокруг которой она и вращается. А потом добавил, что у нее имеется наклон. Из-за чего и происходит смена сезонов — тот или иной участок то приближается к Солнцу, то удаляется, отчего прогревается по-разному. Кроме того, эта ось описывает большой круг. Долго. Проходя за это время через дюжину созвездий.

Точных чисел ведун, разумеется, не помнил, когда все это выдумывал. Да и откуда? Он и о космосе-то знал жалкие крохи, полученные им из научно-популярных просветительских роликов. Посему мог всю эту модель выдумывать лишь с опорой на обрывки воспоминаний, ясно понимая: любая астрология это не более чем болтовня. А потому кроил ее смело и так, как ему было удобно. В первую очередь для того, чтобы получить красивые числа.

Ось проходит через двенадцать созвездий?

Отлично!

Значит, надо «плясать» от этого числа.

Например, если взять пятнадцать лет двенадцать раз, а потом полученное число еще столько же, получится 2160 лет. То есть, число, вполне пригодное для эры. Дюжина которых и давала полный оборот земной оси.

Удобно?

Терпимо.

Беромир знал о том, что там на самом деле какие-то немного иные числа[135]. Но ему было плевать. Плюс-минус «лапоть» и так сойдет. Во всяком случае в ближайшие века. Неудобно получалось только с числом пятнадцать. Но и тут ответ нашелся, китайцы подсказали с их стихиями. Он просто вел для знаков пять чередующихся стихий, распределив их таким образом, чтобы расстояние между годами одинакового знака и стихии было максимально возможным. Из-за чего люди не могли в рамках своей жизни их сравнивать, а потому и не имели возможности осознать отсутствие хоть какой-то устойчивой зависимости года от знака и стихии. Даже долгожители, ибо память человеческая слаба и полна курьезов.

Значиться обрисовал Беромир людям модель. Ввел на ее основе сквозную нумерацию летоисчисления. Ну и провозгласил завершение 167 года текущей эры, предложив праздновать новый год в день зимнего солнцестояния[136] — самый короткий день в году. Как некую границу — смерть одного года и рождения нового. Ну и в качестве календаря предложил Новоюлианский, основанный на 900-летнем цикле.

Там все довольно просто считалось.

Високосным считался только тот год, который без остатка делился на 4, но не делился на 100. А также в тех случаях, когда при делении на 900 получался остаток 200 или 600. Это он помнил. В свое время много спорили с коллегами на тему актуальности разных календарей. Вот и отложилось.

Названия знаков он также предложил свои, чтобы для местных они оказались понятными. А то ведь ни скорпиона, ни обезьяны они в глаза не видели[137]. Да и остальные вещи формальные явно прописал, такие как устройство недели[138], месяцев[139], сезонов и многое иное. Где мог, Беромир использовал местные названия, где нет — выдумывал или заимствовал, в том числе с доработкой. Да и обвязывая различными аллегорическими и мистическими связками, потому что без них местные просто не принимали и понимали мифологические конструкты.

Так, среди прочего, был введен «страж весов» Перуна в облике человека с собачьей головой, сообщающий ему о том, как живые обошлись с телом покойника. Он был объявлен одним из сыновей Велеса и Мары, отвечающий еще и за погребальные ритуалы. Или, например, концепт Всевидящего ока. Его Беромир ввел через аллегорию крылатой девы, сходной по описанию с Маат — дочерью Перуна, что стояла подле него на небесном суде.

Кроме того, ведун методично работал над тем, чтобы максимально сблизить семь богов с наиболее популярные и значимыми в Средиземноморье. Например, Зарю, супругу Перуна, он постарался сблизить с культом Исиды, а Мару — с Иштар. Но, самом собой, лишь частью, выписывая им иной концепт.

Иными словами, Беромир кодифицировал местное язычество, вводя в него новые смыслы. Так, например, он утверждал, что Вселенная рано или поздно погибнет. Остынет, ибо уйдет из нее жар Сварога. После чего она схлопнется, канув в небытие для нового возрождения. Продолжая везде, где это только можно, вводить циклы — естественные и очевидные концепты для людей, тесно связанных с сельским хозяйством.

Однако, описывая апокалипсис, он не забывал и о спасении. Говоря, что те души, которые за свои бесчисленные циклы развились достаточно, вознесутся на Страшном суде и последуют вместе с богами в новый мир. Остальные же сгинут навечно вместе с погибающей Вселенной.

Он утверждал, что не важно, кем ты родился.

Важно — как ты жил.

И настаивал на том, что если жить достойно, то с каждым новым циклом возрождения душа будет укрепляться и приближаться к вознесению. Если же вести себя погано — наоборот — станет ослабевать. И даже может погибнуть прежде Страшного суда.

Аспекты достойной жизни он выводил из общей парадигмы: если что-то делаешь — делай это хорошо. Ну и отвечай за свои дела. Через что признавалась достойной честная смерть в бою или самоубийство ради очищения — этакий аналог харакири. Познание мира. Совершенствование в ремесле — любом, за какое не возьмешься. Доброе родительство и воспитание достойных детей. И так далее. Главное — никакого фатализма, главное — бороться до конца, даже если надежды нет. Ибо если ее нет в жизни, а то, как ты старался, зачтется тебе при перерождении и на Страшном суде…

Получилась у него целая книга.

Предельно лаконичная, но книга.

Ей остро не хватало художественности, образов и эстетики. Но даже в таком виде она производила впечатление крепкого костяка. Хребта, на который потом можно навешать всякого.

И людям понравилось.

Что Беромира пугало все сильнее и сильнее.

Ведь если в первые месяцы даже у Вернидуба возникали сомнения в верности и правдивости его слов. То теперь, после зачитывания этого текста, ведун заметил в глазах своих гостей проблески религиозного рвения. Даже какого-то фанатизма…

А дальше, когда зачитывание «Белой книги» и ответы на вопросы закончились, началось празднование Нового года.

В лесу.

Куда они и прошли на специально подготовленную площадку вокруг относительно небольшой ели. Украшенной, насколько, конечно, это удалось сделать. В основном лентами и бантами.

— В день зимнего солнцестояния, — произнес Беромир, подходя к ели, — не найти лучше символа Матери-Земли, чем вечнозеленые деревья. Посему я и выбрал эту елку.

— А для чего ты ее выбрал? — поинтересовался Вернидуб.

— Для празднования нового года. — с максимальной добродушной улыбкой ответил ведун. — Видите, на вершину ели мы водрузили звезду[140]. Вы бы знали, какая это оказалась морока, но так требовалось, ибо она символ Сварога, что превыше всего.

— А сие что? — указал один из ведунов на лежащий под елью тюк.

— Одеяния…

И дальше Беромир озвучил им вариант новогоднего ритуала. Так-то вроде обычного для XXI века, но с некоторыми поправками и адаптациями…

Мужчина наряжался в цветную одежду, желательно красную, и звался дядюшка Мороз, выступая на время ритуала воплощением ипостаси Велеса. А с ним и спутница — красивая дева али молодая женщина в синих одеждах. Ее Беромир предложил именовать Снегурочкой, пояснив, что сие воплощение Мары, одно из многих.

Люди же должны собираться вокруг ели. Петь веселые песни. Водить хороводы. А дядюшка Мороз со Снегурочкой из леса к ним выходить и приносить подарки. Пусть даже и совершенно символические.

— А Перун с Зарей, как в этом участвуют?

— Их праздник должно в день летнего солнцестояния праздновать. — невозмутимо возразил Беромир. — Но и тут они незримо с нами. Он за Велесом постоянно присматривает, зная пытливый и в чем-то даже шаловливый нрав его.

— Даждьбога тоже нет?

— Почему? Он воплощен в подарках. Даже если нечего подарить, то можно в этот день поздравить друг друга с наступающим новым годом и пожелать чего-то приятного и светлого. Ежели слова пойдут от чистого сердца, Даждьбог их услышит и может исполнить. Себе, кстати, желать ничего нельзя, — сразу поправился Беромир. — Токмо кому иному…

Дальше же он еще немного поговорил. Рассказывая и поясняя разные аспекты праздника. Потом переоделся в костюм дядюшки Мороза. Нарядил супругу Снегурочкой и удалился в лес, велев гостям водить хоровод и петь что-то веселое.

Получалось у них не очень, хотя бы потому, что ни одной праздничной песни они попросту не знали. Что, впрочем, не помешало ряженой парочке выйти из леса с мешком подарков. И каждому вручить что-то ценное. А потом и к столу позвать, где поить да кормить, словно на свадьбе. Даже в чем-то и обильнее. Все же их оказалось не так много, и Беромир мог подготовиться загодя к этой гулянке. Да и зима на дворе. Выловленную рыбу, да добытого зверя али дичь можно было попросту заморозить…

— Ты чего такой смурной? — тихо спросил Вернидуб.

— Да салата оливье не хватает.

— Что сие?

— Еда зело важная для сего празднества. Без него тоже можно, но это как свадьба без браги али пива. Вроде есть, а вроде и нет. Без уважения, что ли к Велесу и супруге его. Токмо готовить его ой как непросто… эх… — махнул он рукой. — Да и куранты надобны.

— Тоже еда какая-то?

— Не. Механизм хитрый, чтобы время считал и ровно в полночь громко бить боем. Отмеряя точное начало нового года. Но его еще сложнее добыть. Так что, мыслю, Перун да Велес простят нам, ибо не от жадности, а от немощи. А салюты я сделаю. Но тут как пойдет. Может, через год али два.

— А это что такое? Салют-то.

— Не хочу говорить раньше времени. Но вам понравится. Да там много что надобно. И вино игристое, и телевизор с «Легким паром», и мандарины, и… Ладно. Не все сразу.

— Эко, ты загадываешь! — усмехнулся сидящий рядом иной ведун. — По весне после твоих проказ придут к нам роксоланы и все на том прекратится.

— Для них, — улыбнулся Беромир. — Для них, но не для нас. Я верю в свою звезду. Али мыслите, что Перун да Велес оставят меня? Столько вели, столько наставляли и все коту под хвост? Ну уж нет.

— Кому? Коту? Кто сие[141]?

— Тварюшка такая есть полезная. Что пес, только маленький и запасы от мышей да крыс бережет. Через ромеев надо завозить.

— Да у нас те мыши от жалости сами зернышки нам приносят, помогая, — хохотнул Борята. — Что от них оберегать-то? Пустые корчаги?

— Это сейчас. А ежели по уму посевами займемся — все изменится. И без котов станет никуда. Важнее и полезнее пса станут.

— Ты это о том… хм… севообороте, на который меня подбил? — поинтересовался боярин.

— Да. И я сейчас хочу о нем поговорить куда серьезнее. Ибо мы можем спасти от расправы три клана дальних родичей. Получив их в верные друзья. Но для этого нам все нужно кое-что порешать да с весны иначе уже жить начать…

Глава 9

168, просинец (январь), 1[142]

— Рада тебя видеть, — произнесла Мила, увидев сестру покойного мужа, входящую в шатер. Причем сказала она это пусть и холодно, но ровно, из-за чего фраза вышла удивительно раздражающей.

— И я, моя милая. И я. — чуть заметно кивнула гостья, подходя поближе. Причем голос ее, в отличие от Милы, казался удивительно ласковым, прямо-таки по-кошачьи мурчащим.

— Арак сказал, что ты хотела со мной поговорить, оттого и увез сюда, но меня к тебе не пускали, а сама ты обо мне словно забыла. И вот теперь ты навещаешь меня спустя столько дней. Почему?

— Ты же понимаешь, что он солгал тебе? — также ласково улыбнулась она.

Мила промолчала. Гостья же продолжила:

— Меня и сейчас не должно быть здесь. Так что не говори никому, что разговаривала со мной, если поймают. Не надо. Если бы не дела, увлекшие мужа за пределы стойбища, я не смогла бы прийти.

— Он запретил?

— Не время сейчас это обсуждать. — покачала она головой. — Новость пришла к нам. Страшная. Зять твой — Беромир — напал на воинов моего мужа. И победил. Сарак пока не ведает о том, но, когда узнает, ты головы лишишься.

— Я⁈ — наигранно удивилась Мила.

— А кто подносил подарки от имени Беромира? Кто уверял в его верности?

— Он не мог просто так взять и напасть.

— Повод был, но вряд ли он что-то изменит. — фыркнула она. — Насколько мне известно, Арак отправил на него набег. Рекой. Те набежники вернулись побитыми. А Беромир шел за ними и наткнулся на воинов мужа, что поджидали в укрытии. Ну и перебил во множестве.

— Так уж и перебил?

— Два десятка пало сразу, еще полтора — в течение дня от ран отошли. Да трое позже.

— Много, — потрясенно покачала головой Мила. — Откуда у Беромира столько людей? А у него сколько пало? А…

— Что твой зять себе позволяет! — перебила ее визави. — Кто позволил ему поднимать руку на роксоланов⁈ Будь уверена — головы тебе не сносить. Это даже меня ввергло в злость. Сарак же будет в бешенство!

— И ты пришла мне это сообщить? — скривившись, поинтересовалась Мила. — Чтобы я смогла глубже и полнее прочувствовать грядущее? Чтобы сидела и боялась?

— Рада бы, но нет. — покачала сестра брата головой. — Тебе бежать надо.

— Отрадно такое слышать, но нет.

— Почему? Ты так жаждешь смерти?

— Если побегу — поймают. И тогда точно казнят. Ведь бегущий сам выдает, что виновен. Да и куда я убегу по зимней степи?

— У меня есть должник. Он тебе поможет.

— С какой стати? — усмехнулась Мила.

— Его изгнали из рода и, если бы не мое вмешательство, вообще бы прогнали или даже убили. Сарак тогда поступил несправедливо, и должник это запомнил. Ему за счастье будет насолить мужу. Все равно ему тут жизни нет.

— И он сможет в одиночку вывезти меня отсюда?

— В одиночку — нет. Но у него маленький отряд из таких же, как он. Им тут всем очень тяжело. Они промышляют тем, что подвизаются помощниками в набегах. С того и живут. Но им редко перепадает хорошая добыча. За ними же рода не стоят, некому защитить, вот и кидают лишь подачки.

— А сами они чего не ходят?

— Рады бы ходить, да увы, не могут. Для степи их отряд мал, за Дунай им тем более хода нет. Если сунуться в леса — люди мужа их убьют по возвращении.

— Если они помогут мне, то им вообще сюда дороги не будет. Сарак не простит. Да и никто иной.

— Судя по тому, что я слышала, Фарн благоволит твоему зятю как родному сыну. Мой должник охотно примкнет к нему со своими ребятами.

— Ты думаешь, что мой зять сможет прокормить отряд наймита?

— Их всего пять человек, и они не притязательны. Здесь перебиваются чем могут. Порой голодают.

Мила прошлась немного по маленькому, тесному шатру.

Молча.

— Ты, я смотрю, не рвешься на свободу. — усмехнулась сестра покойного мужа.

— Я не понимаю, зачем это нужно тебе. — чуть помедлив, ответила Мила. — Мы виделись лишь один раз. Гостяту ты особо не жаловала, считая трусом. А тут раз — и ради меня рискуешь головой. Беромир как-то сказал, что если ты не понимаешь выгоды того, с кем имеешь дело, то, скорее всего, тебя пытаются обмануть.

— А ты разве ее не понимаешь? — криво усмехнулась визави.

— Нет.

— О том, что отряд мужа разбили люди Беромира уже известно в стойбище раса[143]. Это восстание, моя дорогая. Открытое. Учитывая угрозу гётов, оно выглядит тревожно и даже опасно. Сараку придется отвечать за это. Возможно, головой. Арак же… он лично зарежет моих детей, нежели даст им что-то унаследовать. Они в его глазах грязные полукровки.

— И при чем тут я?

— Понимаешь… Я уже отправил к стойбищу раса своего человека, который должен кому надо шепнуть на ушко, что, дескать, это Арак подставил мужа и спровоцировал восстание. И это будет правдой. Разве нет?

— Как будто твой муж не знал о набегах и не получал своей доли с продажи рабов. — холодно произнесла Мила.

— Но он никогда не доводил до восстаний. Он брал в меру. Даже на промыслы смотрел сквозь пальцы. А вот Арак увлекся. Жадность глаза застит.

— Может и так. Но, зная ваши нравы, рас отрубит головы им обоим. Одному, за то, что натворил, а второму — за то, что не уследил.

— Пусть так, — кивнула эта женщина, — но мои дети унаследуют имущество отца. Если же во всем окажется виноват муж — мы все сгинем. И ты, и я, и мои дети.

— И все равно — я не понимаю, при чем? Зачем тебе меня спасать?

— Если ты вернешься домой и мне удастся все уладить, то, быть может, я сохраню жизнь и мужу. В случае же твоей казни Беромир точно будет мстить. А помня о том, что его словно бы Фарн поцеловал — мне страшно даже представить тот тарарам, который он тут устроит.

— Ты, что его боишься? — удивилась Мила.

— Ходят разные слухи о том нападении. Кто-то болтает, что он собрал всех мужчин шести больших родов и повел в набег. Но это сущий вздор. Я разговаривала с выжившими воинами мужа, что ходили в тот поход. Беромир навалился посреди ночи, умудрившись не вспугнуть коней. Подобное сотворить толпой попросту невозможно. Значит, он вышел только со своими учениками. Сколько их? Два десятка?

— Два десятка и один.

— Это многое меняет, — скривилась сестра покойного мужа. — Два десятка юнцов нападают на отряд опытных воинов в шесть десятков и обращают их в бегство. Да еще и нанеся страшный урон. Тебе это не кажется странным?

— Беромир умеет удивлять, — пожала плечами Мила.

— Вот пускай и удивляет языгов. Так ему и передай. Нам их пастбища пригодятся. А еще лучше ромеев. Хочет ходить в набеги? Собирает под свою руку мужчин шести больших родов да идет с ними куда-нибудь за Дунай. Вернется с добычей, даст нам долю, и все будут только счастливы.

— Насколько я знаю зятя, дело совсем не в набегах. Он аж в лице меняется от продажи в рабство родичей. Убивать готов за такое.

— Подумаешь, неженка выискался, — фыркнула сестра мужа. — Ты о его голове лучше подумай. И о дочери своей. И о внуках. Ежели рас осерчает, зятьку твоему никакой Фарн не поможет…

Мила задумалась, уставившись куда-то в пустоту за собеседницей. В ее словах был резон. Она, правда, не верила, что рас простит Сарака. Это ведь помылить только — данники на них, на роксоланов в набег успешно сходили. Ну, строго говоря, не совсем так. Но преподнесут ему это именно в этом разрезе. И реагировать он станет соответствующе. Но интересный поворот событий…

— Арак в стойбище? — наконец спросила Мила.

— Отъехал на место нападения.

— Муж тебе этого не простит.

— А он не узнает. — усмехнулась она…

До самого вечера Мила себе места не находила. Хотя старалась держаться спокойно и больше лежать отдыхая. И даже пытаясь поспать. Но получалось плохо.

Уже в сумерках полог открылся, и вошедший незнакомый мужчина, бросил тюк с сарматской женской одеждой и произнес:

— Одевайся и жди.

После чего исчез.

Женщина не стала долго ломаться и быстро переоделась. Собрав заодно свои вещи в тугой узел. Специально, чтобы ничего не растерялось.

Но не успела она дух перевести, как вернулся недавний незнакомец и вывел ее наружу. Подсадил на коня. И они поехали в составе маленького отряда, того самого, о котором говорила сестра покойного мужа. Мила при этом находилась в центре. Ездить верхом она не умела хорошо, вот они ее и окружали, чтобы скрыть от любопытных глаз эту «корову», зачем-то забравшуюся на лошадь. Ведь сарматка, не умеющая ездить верхом, выглядела что рыба, не способная плавать.

Было тихо.

Все занимались своими делами и не обращали на них никакого внимания. Наймитов узнавали и отворачивались. Иногда сплевывая с презрением им под ноги. И уж точно не вглядываясь, а то еще разговор начнется, никому не нужный.

Но только они достигли края стойбища, как где-то в центре раздал душераздирающий крик. Да громкий какой! Словно не человек, а какое-то чудовище его издавало.

— Не пугайся, — буркнул старший, который говорил хоть и с сильным акцентом, но на славянском.

— Что там случилось?

— Дабы отвести подозрения от себя, жена Сарака попросила нас устроить ограбление. Мы так и поступили. И ее немного поколотили, как она велела.

— Ее⁈ Поколотили⁈

— Ну да. Губу разбили, глаз подбили, нос расквасили. Так, чтобы все на виду, но ничего серьезного. Заодно кое-что у мужа ее забрали ценное и ушли.

— Это еще зачем⁈ Погоня будет.

— Она будет так и так, — ответил старший, сворачивая на речной лед. Ветерок его неплохо подметал от снега, из-за чего следов от их конного отряда почти и не оставалось.

— Что вы у Сарака взяли?

— Подарки для твоего зятя. От нее. Ну и нам на жизнь кое-что. — оскалился старший.

— Мы ведь не вниз по реке идет. — оглядевшись, произнесла Мила. — Почему?

— Так, вниз по реке погоня пойдет, — усмехнулся он. — Нет. Мы вверх. Там чуть отойдем и напрямки по степи.

— Чу! — воскликнул один из спутников, перебивая их тихий разговор.

— Что? — нервно переспросил старший, покрутил головой и нервно выругался.

— Я так и знала… — мрачно буркнула Мила, но ее никто уже не слышал.

От стойбища, которое они огибали, в их сторону выскочил небольшой отряд. Видимо, приметил их или еще по какой-то причине. Вряд ли люди сумели отреагировать на ограбление.

Выкрикнули что-то и замахали руками. Но наймиты не стали убегать или робеть. Просто развернули коней и бросились во весь опор на преследователей. Молча.

Мгновение.

И всадники сошлись в сшибке. Точнее, это была даже не она. Просто наймиты налетели, ударив копьями. Кто-то увернулся. Кто-то упал, сраженный ударом. Потом короткая «собачья свалка». И… все. Только лошади разбегались пустые. Внезапное нападение, да еще по темноте оно такое. Раз-раз и готово. Тем более что люди, выехавшие с относительно освещенного кострами стойбища, не обвыклись так быстро в полной темноте и не разглядели атаки.

— Быстрее! — рявкнул старший, подлетая к Миле. — Уходим!

И схватив ее коня за повод, потянул его за собой. Крикнув через плечо.

— Крепче держись! Крепче!

После чего они на рысях рванули, стараясь максимально оторваться. Недолго. Какие-то шагов пятьсот. Все ж таки достаточно мелкие и слабые степные лошади просто не могли слишком долго так бежать под нагрузкой.

Пересели на заводных.

Еще рывком удалились, свернув в один из притоков малых.

И дальше уже спокойным шагом. Лишь под утро остановившись у большой «полянки» сухой травы, торчащей из-под снега. Для отдыха.

Миле же уже сдохнуть. За эти несколько часов в седле она так умаялась, что ее зад уже нуждался в крепкой передышке. Все же непривычное дело. Но, увы, этот забег только начинался…

Глава 10

168, просинец (январь), 4

Марк Аврелий стоял у окна и крутил в руках странную штуку, называемую компасом. Грубо сделанную каким-то варваром, но вполне исправно работавшую.

— Откуда она?

— К северу от земель сарматов живет лесной народ. Вот один из их жрецов ее и изготовил.

— И почему он до сих пор не в Риме?

— Только потому, что он может делать такие поделки лишь у какого-то своего места силы при поддержке местного бога.

— И вы ему поверили? — усмехнулся Марк Аврелий, который совмещал должность Императора и Великого понтифика, а потому многое знал о богах.

— Да. Верный человек, который с ним беседовал, вообще подумал, что столкнулся с земным воплощением какого-то местного божества. Возможно, духа места. Но даже если это наваждение, все одно — местный бог позволил этому жрецу добыть индийский сахар в холодном и скудном северном лесу.

— Что⁈ — удивился Император и даже повернулся.

— Вот, — указал на берестяной туесок этот центурион, явившийся к нему из Мёзии. — Мы все проверили. Настоящий. Даже чище и белее, чем из Индии.

— Как… интересно. И что еще он добыл в том северном лесу?

— Этот нож.

— Нож? Серьезно? — расплылся в улыбке Марк Аврелий.

— Вы не смотрите на то, как нож выглядит. Да, он грубо сделан, но из индийского железа. Его этот жрец может тоже там добывать.

— Что же это за бог такой?

— В донесении его называют Velesus, называя младшим братом-близнецом Perunus — небесного громовержца.

— И кого из богов эти дикари так прозвали? Разве у Юпитера есть брат-близнец?

— Дикари, — развел руками центурион. — По словам того жреца, мы называем разные ипостаси Velesus своими именами и считаем отдельными богами. Он говорил, что и Плутон, и Нептун, и Вулкан[144] — суть одно и то же. В их поверьях есть единый бог ремесленного мастерства и учености, связанный с низинами, водой и подземным царством.

— Вот как? Значит, он в своей берлоге о том ведает, а мы здесь нет?

— Верный человек тоже над его словами посмеялся. Но… этот жрец сделал и компас, и добыл сахар с индийским железом. К тому же он не отрицал наших богов. Он говорил, что мы все поклоняемся одним и тем же богам, просто иначе их называя и по-разному понимая.

— Хм… что-то еще?

— От него поступило очень важное сообщение, относительно событий на Дунае. Проверить его нам не удалось, но оно звучит довольно тревожно.

— Что за сообщение?

— Этот жрец утверждает, что германцы стали собираться в большие племенные союзы. Чего ранее почти не случалось. Из-за чего становятся сильнее. А стычки, что сейчас идут на Дунае — это только начало. Несколько германских племен и языги станут проверять нас на прочность, а весь остальной Барбарикум наблюдать за этим.

— И это ты считаешь чем-то интересным? — скривился во вспышке раздражения Марк Аврелий. — С тем же успехом он мог бы заявить, что днем светло, выдавая это за некое откровение.

— Да, но довольно странно слышать подобное из уст человека, живущего невероятно далеко от происходящих событий. Да еще и в глухих лесах. Верный вам человек утверждает, что этот жрец… он невероятно странный. Словно бы посвящен в какие-то тайны. Например, он неплохо описал животных, которых никогда не мог бы увидеть и далекие страны. Ту же Индию. Его описания проверили. Карту мира изображал палочкой на песке с обширными неизведанными нам землями.

— Хм… — фыркнул Император, но куда более спокойно. — Значит, говоришь, проверяют на прочность и наблюдают?

— Да. С тем чтобы решить — нападать ли всем разом или пока подождать. Со слов этого жреца наша германская граница слишком ослабла и заплыла жиром. Да и никогда серьезного давления, подобного натиску парфян, не испытывала. Посему, если на нее навалятся племенные союзы, то легко ее прорвут.

— Глухой северный лес… — медленно произнес Марк Аврелий, — а поди ж ты — словно наш сенатор рассуждает. Хотя, признаюсь, это мнение не такое популярное, как следовало бы. А что эти… хм… компасы, сахар и индийское железо сей жрец и впредь может нам делать и продавать?

— Да. Не очень много, но может. И обещает еще интересные товары.

— А почему немного?

— Людей не хватает. Там вообще очень малолюдные места.

— Так предложите ему доброй волей приехать в Италию и поселиться у нас. Людей мы ему найдем и гражданство дадим. Если он потребуется — я даже найду сенатора, который его усыновит. Сахар, индийское железо и компасы стоят, без всякого сомнения, намного дороже.

— Ему подобное предлагали, но он отказывался, каждый ссылаясь помощь своего бога, который в этом случае его оставит.

— Какой упрямый варвар. — усмехнулся Марк Аврелий.

— И предусмотрительный, — кивнул центурион. — Во время переговоров за спиной у него находились люди, вооруженные пилумами. Готовые по его слову метнуть их.

— Пилумами? В такой глуши?

— О! Этот жрец, среди прочего хочет в оплату лорики ламинаты.

— Он и о них знает⁈ — неподдельно удивился Марк Аврелий. — Он ранее бывал в наших землях? Сколько ему лет.

— Он совсем юн и до того, как его коснулась божественная благодать, жил обыкновенным варваром. Диким и дремучим. Верный вам человек знал его до этого преображения. Он вырос на его глазах. Также он утверждает, будто этот дикарь пересказал ему лаконично историю Илиады и Одиссея.

— Это все звучит как какая-то насмешка. Быть может, ему кто-то эти две истории и пересказал?

— Он позволяет себе рассуждать. Так, например, он заявил, если верить донесению, что в Одиссеи наглядно показано, насколько опасно окружать себя верными дураками. Что Одиссей победил бы богов, пользуясь их противоречиями, если бы не всего лишь один дурак, сломавший своей глупостью все планы.

— Советчик… — раздраженно фыркнул Марк Аврелий.

— Он себе еще и шутки позволял отпускать. Про нас. Грубые. Непочтительные.

— Что за шутки?

— Я не смею.

— Говори, раз начал.

— В донесении написано, будто этот варвар спросил, как так получилось, что шесть десятков заговорщиков нанесли Гаю Юлию Цезарю удары кинжалом, но на его теле обнаружили всего двадцать три раны?

— И к чему он это спросил?

— Когда верный человек спросил его, в чем слабость Рима. Он ответил: в изменниках. А потом на справедливое возмущение задал этот вопрос. К великому нашему сожалению, мы не смогли проверить его слова о Гае Юлии Цезаре.

— Не утруждайте себя, этот варвар сказал правду. Никому толком не известно, сколько было ударов и заговорщиков, но пишут, что их было именно столько[145]… — после чего положил компас на стол и протянул руку, куда центурион после небольшой заминки вложил свиток донесения.

Принял его.

Развернул.

И начал читать, вышагивая по просторному помещению.

— Зачем ему лорики ламинаты? — наконец, поинтересовался Марк Аврелий. — Из донесения ничего не ясно.

— Мне этого неизвестно. Но рискну предположить — у этого лесного народа трудные отношения с сарматами. Если быть точным — с роксоланами.

— А к нам он как относится?

— Торгует. И, видимо, заинтересован торговать и дальше.

— Ты говоришь, что у него нет людей. Здесь же написано, что ему нужно много лорик и спат. Кого он собрался вооружать?

— Горячие головы из окрестных земель. Ходят слухи, что он претендует на то, чтобы стать местным военным вождем для борьбы с сарматами.

— Враг моего врага? Хм… — усмехнулся Марк Аврелий, возвращаясь к свитку и вновь начиная его перечитывать…

Тем временем в Ольвии глава местной векселяции мрачно смотрел на собеседника, что расположился напротив, у стола. Лежа, как и положено было у римлян во время трапезы.

— Что ты на меня уставился, словно это я сделал? — смешливо фыркнул торговый гость.

— Вот зачем ему надо было нападать на этих роксолан?

— При случае поинтересуюсь.

— При каком⁈ Это тупой дикарь сломал нам все планы! Сарматы его в порошок сотрут за такое! — прорычал центурион.

— Он не производил впечатление безумного, как некоторые германские вожди.

— Да? А я вот что-то не слышал, чтобы германские вожди накладывали на тела поверженных врагов посмертные проклятия! Это уму непостижимо!

— А мне кажется, в этом есть определенный смысл. До весны эти слухи разбегутся по степи. Поставь себя на место языга или роксолана, который отправится в поход в те леса. С кем он там столкнется? С теми, кто тихо передвигается в лесу. Может атаковать на привале в полной тьме. Да еще и тела проклинают. Ты бы пошел?

— Как будто у них будет выбор, — буркнул центурион.

— А после того, как первый отряд, отправленный в леса, исчезнет там?

— А он исчезнет?

— Роксоланы решатся выступать только весной, по молодой траве. За это время нам нужно будет провести туда — вверх по реке, несколько кораблей. По большой воде пороги проходить легче.

— Если они нас туда пропустят. — мрачно возразил центурион. — Ты же сам сказал, что Беромир при Араке просил ему привезти лорики и спаты.

— У него выбора не имелось. Арак не оставлял нас наедине ни с одним местным.

— Как будто это хоть что-то меняет. Ты думаешь, что Сарак не шепнет роксоланам на порогах, чтобы нас не пускали?

— Большие лодки могут пройти пороги по большой воде без волочения, держась правого берега.

Центурион поднял голову и посмотрел на торговца как на идиота. Несколько секунд помедлил. После чего его взгляд изменился и наполнился задумчивостью…