Фамильная реликвия

Неожиданные открытия

Следующие три дня прошли абсолютно спокойно. Встревоженная словами фельдшера, я взяла на работе двухнедельный отпуск за свой счёт и не отходила от бабушки ни на шаг. Она, кажется, и не возражала против такого повышенного внимания. Я помогала ей с работой в огороде и по дому. Бабушка рассказывала мне забавные истории из своей молодости и расспрашивала о моей жизни. Ей было интересно всё: и моя уже давно оконченная учёба, и работа, и личная жизнь.

Я видела, что бабушка сильно изменилась. В ней не было того бурлящего потока жизни и энергии, которые я наблюдала в детстве. Если утром старушка ещё бегала и хлопотала по хозяйству, то после обеда уже устраивалась на кровати с книжкой в руках или пряжей. А ещё много молилась. Нет, она и раньше была крайне набожна: каждое воскресенье ходила в церковь, утром и вечером молилась перед иконами. Сейчас же бабушка почти не выпускала Библию из рук, перечитывая её каждую свободную минуту. Причём порой делала это вслух и весьма громко, словно забывшись, что находится в доме не одна.

На третий день своего пребывания в деревне я направилась в магазин: пить травяной настой вместо чая было, конечно, забавно, но я буквально умирала без утренней чашки кофе со сливками и корицей. Убедившись в том, что бабушка мирно дремлет на своей кровати, прижав к груди Библию, я надела джинсы и футболку, обулась в кеды и покинула дом.

До магазина, – местного аналога супермаркета, где в крохотном помещении продавали всё, начиная от хлеба и заканчивая прокладками и мочалками, – можно было дойти пешком минут за пятнадцать. Я бросила тоскливый взгляд на свою ласточку, – новенькую Ладу Весту, – но решила всё же пройтись. Не было смысла тратить бензин на то, чтобы съездить на соседнюю улицу.

Стоило мне только выйти за забор, как ко мне, громка лая, на всех парах бросилась дворняжка непонятного грязно-серого окраса. Я даже не успела испугаться: животное напрыгнуло на меня, и я, беспомощно взмахнув руками, упала навзничь. Однако вместо ожидаемых укусов я получила шершавый язык, активно принявшийся вылизывать моё лицо.

– Айда, фу! – грозный окрик заставил собаку спрыгнуть с моей груди и, трусливо поджав хвост, подбежать к низенькому щуплому немолодому мужчине, облачённому в растянутые на коленях треники и простую клетчатую рубаху, расстегнутую на груди. – Совсем от рук отбилась, окаянная.

Стерев с лица тыльной стороной ладони собачьи слюни, я поднялась на ноги, наградив мужчину негодующим взглядом.

– У собаки, вообще-то, должен быть намордник и поводок!

– На кой ляд они ей сдались? – удивился мой оппонент. – Айда и мухи не обидит.

– Ваша Айда только что сбила меня с ног! – заметила я. – А если бы я при падении разбила голову?

– Ну, ведь не разбила же, – пожал плечами мужчина, сплюнув в сторону. – Ты ведь Женька, внучка ведьмы?

– Моя бабушка не ведьма, – сквозь зубы проговорила я, скрестив руки на груди.

– Ещё какая ведьма, – в голосе мужчины не было ни возмущения, ни обвинения. Просто констатация факта. – Она мою Файку на тот свет спровадила. И коров всех попортила в прошлом годе.

– У вас есть доказательства? – ощетинилась я, мгновенно переходя в наступление. – Если нет, не смейте открывать свой рот и оговаривать честного человека. А то я могу подать на вас заявление в суд об оскорблении чести и достоинства!

Мужчина на это лишь коротко рассмеялся. Айда, видя веселье хозяина, радостно завиляла хвостом и громко затявкала.

– Митрич, ты опять к девкам пристаёшь? – от Глафиры Фёдоровны вышел крепкий молодой мужчина в полицейской униформе. Его широкое квадратное лицо и близко посаженные зелёные глаза показались мне смутно знакомыми. Айда, увидев офицера, тут же бросилась к нему, бешено колотя себя по бокам хвостом. Участковый, – а это, очевидно, был именно он, – присел перед псиной на корточки и принялся с энтузиазмом гладить её.

– Я тоже рад тебя видеть, девочка, – улыбнувшись, проговорил он, позволяя Айде лизать собственные руки. Я обратила внимание на длинный шрам, пересекающий его правую ладонь от указательного пальца до запястья.

– Сёма? – подозрительно прищурившись, уточнила я, поражённая собственной догадкой.

– Семён Аркадьевич, – поправил он суровым голосом. А затем по-мальчишечьи рассмеялся и, выпрямившись, сжал меня в крепких объятиях. – А ты совсем не изменилась, Женька. Всё такой же пугливый зайчонок.

– Никакой я не зайчонок, – пробурчала я, но покорно обняла старого друга. – В отличие от некоторых, я трижды лазила в сад к старой ведьме!

– Ещё б тебе не лазить, коли у самой бабка – ведьма, – подал голос Митрич.

Семён напрягся и тут же выпустил меня из объятий.

– Не обращай на него внимания, – посоветовал он мне. – Митричу самогонка последние мозги вынесла. Ему везде ведьмы да черти мерещатся.

– Никто мне не мерещится! – возмутился тот. – Я могу хоть на Библии поклясться, что наша Анка – ведьма, а фельдшер новый – анчутка.

– Ан кто? – не поняла я и вопросительно посмотрела на Семёна.

– Бес, – с явным нежеланием пояснил тот. – Не бери в голову.

– И не собиралась, – заверила я. – А ты, я смотрю, исполнил детскую мечту.

Семён смущённо улыбнулся и убрал невидимую соринку с рукава кителя.

–Вроде того, – подтвердил он. – Ты к нам надолго?

– На пару недель.

Семён удовлетворённо кивнул.

– Это хорошо. Значит, ещё увидимся. Ты ведь зайдёшь ко мне? Посидим, поговорим, вспомним детство…

– Обязательно зайду, – пообещала я. В конце концов, нужно же было мне поговорить с единственным адекватным обитателем деревни и выяснить, какого чёрта здесь происходит.

Удовлетворившись моим обещанием, Семён бегло провёл ладонью Айде по голове и решительно направился по улице в противоположную сторону. Митрич проводил его задумчивым взглядом.

– Хороший парень, жинку бы ему ещё добрую…

Я закатила глаза: и что за людям радость лезть в чужую личную жизнь?

В магазине за прилавком меня встретила улыбчивая женщина с шарообразной фигурой и глазами, накрашенными ярко-синими тенями.

– Привет, Жень. Как бабушка? – стоило мне только переступить порог, сразу же спросила она.

– Здравствуйте, – вежливо ответила я, даже не пытаясь вспомнить, кто это такая. – У бабушки всё хорошо, спасибо.

– Ну, и слава Богу, – кивнула та, продолжая улыбаться. – Чего тебе надо? У нас всё есть! Конфетки вот, свежие. Чипсы. Даже вино. Грузинское между прочим!

Я окинула скептическим взглядом “богатый” ассортимент и покачала головой:

– Вино в другой раз. А кофе у вас есть?

– Чего нет – того нет, – развела продавщица руками. – Цикорий есть, будешь?

Отказавшись от этого сомнительного кофезаменителя, я вернулась домой. Бабушка всё ещё спала. Решив, что ничего страшного не случится за пару часов, я взяла ключи от машины. Мне предстояло быстро смотаться в город, купить кофе и ещё чего-нибудь вкусного, – к представителю власти, пусть и старому другу, с пустыми руками идти было не комильфо, – и вернуться обратно. В сущности, плёвое дело. Главное, нигде не задерживаться.

До города я в тот день так и не доехала. На полпути я заметила серую “буханку” скорой помощи, стоявшую на обочине, огороженную красными треугольниками с двух сторон.

– Помощь нужна? – притормозив возле скорой, поинтересовалась я у водителя – крупного усатого мужчины лет пятидесяти.

– Да чем тут поможешь? – в сердцах махнул он рукой. – Ось полетела, тут без эвакуатора никак. А у нас ещё пятнадцать вызовов!

– И что делать будете? – заинтересовалась я.

– Ждать, – вместо водителя ответил Николай, высунувший голову из окна. – Я на своих двоих не смогу всех обойти.

– Пока ждёшь, кто-нибудь может ласты склеить, – резонно заметила я. – Давай, доктор, пересаживайся. Так и быть, поработаю сегодня твоим личным такси.

– Что, правда? – во взгляде Николая плескалось искреннее изумление. – А тебе нетрудно? Это же на весь день…

Я с тоской подумала о банке ароматного кофе, ожидающей меня на прилавке магазина.

– Залезай, Пилюлькин, пока я не передумала!

Николай поспешно вылез из скорой, вытащил из салона синий саквояж и с выражением невыносимой муки посмотрел на меня.

– У нас тут ещё носилки, аппарат ИВЛ и куча оборудования…

– Носилки можешь на багажник на крыше прикрепить, – милостиво разрешила я. – Всё остальное грузи в салон и багажник – я налегке езжу.

Лицо Николая засветилось, как рождественская гирлянда. Вместе с водителем они шустро перенесли всё оснащение скорой помощи в мою машину. Особенно меня насторожили два массивных баллона, аккуратно сложенных под задним сидением, но я промолчала. Я ведь сама вызвалась помочь, правда? Никто меня за язык не тянул.

– Ну что, штурман, руководи! – несколько натянуто улыбнувшись, скомандовала я Николаю. – Куда едем в первую очередь?

В итоге мы проездили до глубокой ночи. Ни носилки, ни таинственные баллоны не понадобились – как и говорил фельдшер в прошлую нашу встречу, в большинстве случаев одинокие старики вызывали скорую просто так, ради хоть какого-то развлечения. И Николай, вместо того чтобы отмечать ложный вызов, с охотой садился за стол чайовничать, выслушивая бесконечный поток жалоб на нерадивых детей и внуков, маленькие пенсии и плохие дороги. Чтобы не мучиться одному, – другой причины я просто не видела, – добрый доктор каждый раз тащил за стол на задушевную беседу и меня. И я, что самое странное, шла. И пила опостылевшие травяные отвары вприкуску с омерзительными конфетами из местного магазина. И слушала жалобы, время от времени вставляя уместные комментарии.

– Простите, Евгения, что втянул вас во всё это, – смущённо улыбнувшись, проговорил Николай, после того как мы покинули последний запланированный на сегодня адрес.

– Мы вроде бы перешли на "ты", – напомнила я, отчаянно зевая и устало потирая затёкшую шею. – Я просто восхищаюсь твоей выдержкой, Николай. Ездить вот так каждый день и выслушивать по сто раз на дню одни и те же истории лишь с небольшой вариацией – это нужно иметь железные нервы.

– Я просто люблю свою работу, – пожал плечами мужчина, плюхаясь на пассажирское сиденье. – Кроме того, они не всегда себя так ведут. Иногда им, действительно, нужна помощь. Просто осень.

– И что, что осень? – не поняла я.

– Огородный сезон закончился, заняться старикам нечем, – охотно объяснил Николай. – Молодёжи в деревнях почти не осталось, посудачить не о чем, а телевизоры есть в домах далеко не у всех.

Я укоризненно покачала головой, но ничего говорить по этому поводу не стала. Какая мне, в сущности, разница? Ну, нравится Николаю развлекать старичков в рабочее время – пусть развлекает. Каждый сходит с ума по-своему.

– Как здоровье Анны Степановны? – осторожно поинтересовался фельдшер, когда я выехала на неосвещённую просёлочную дорогу, снизив скорость до минимума, чтобы впотьмах ни во что не врезаться и не слететь в кювет.

– Прекрасно у неё всё со здоровьем, – заверила я его. – Ничего криминального за ней я в эти дни не заметила.

– Хорошо, – кивнул Николай. – Я несколько раз общался с ней. Приятная женщина. Не хотелось бы, чтобы у неё были проблемы.

– А уж мне-то как этого не хочется!

Не удержавшись, я вновь широко зевнула – спать хотелось просто зверски. И кофе, как назло, нигде не достанешь! В памяти внезапно всплыло утро, когда я завалилась в дом Николая. Он, кажется, предлагал мне на выбор чай или кофе?

– Николай, у тебя кофе есть? – искоса посмотрев на своего пассажира, прямо спросила я.

– Есть, – подтвердил он. На его лице внезапно появилась скабрезная улыбочка, никак не вяжущаяся с образом плюшевого мишки, который до этого весь день демонстрировал доктор. – Хочешь напроситься ко мне на кофе?

– Хочу, – дерзко ответила я. – И не лыбься так, это не то, о чём ты подумал. Я просто хочу кофе! Нормальный, человеческий кофе, а в вашей деревенской лавке кроме цикория и псевдогрузинского вина больше ничего нет. Я, между прочим, специально поехала в город за продуктами! А тут ты со своей развалюхой. И раз уж я сегодня весь день работала у тебя личным водителем, то заслуживаю, по крайней мере, чашку кофе!

– Определённо, заслуживаешь, – согласился Николай. Он не выглядел задетым моими словами. Напротив, на его лице играла мягкая улыбка. – Помимо кофе могу даже предложить вафли, варенье и шоколадные конфеты.

– Конфет я сегодня уже наелась, – скривившись, заметила я. – А варенье какое?

– Земляничное.

– М-м-м, моё любимое!

– Значит, кофе с вареньем, – подвёл итог нашему разговору фельдшер. – Может быть, ещё и ужин?

– Ты ещё не объелся? – удивилась я. – Нас пять раз кормили, имей совесть. Я вообще поражаюсь, как в тебя столько влезло. С виду вроде тощий, а ешь как слон.

– У меня очень быстрый обмен веществ, – спокойно ответил тот. – И ты, между прочим, ела не меньше моего!

Крыть мне было нечем: что-что, а поесть я люблю. А чтобы лишние килограммы не откладывались, где не нужно, я ежедневно хожу в спортзал: бегаю на дорожке, тягаю гантели. В общем, поддерживаю приличную форму.

Учитывая позднее время, на улице не было ни души. Даже свет нигде в окнах не горел, что, впрочем, неудивительно – я ещё в детстве заметила, что местные предпочитают спать ложиться очень рано, часов в девять – десять. Что было вполне объяснимо: почти у всех была скотина, за которой нужно ухаживать, что требовало ранней побудки (особенно когда дело касалось коров).

Дом Николая тоже был абсолютно тёмен. Я помнила слова тёти Глаши о том, что Митрич видел здесь какое-то свечение. Что ж, на данный момент дом выглядел совершенно обыкновенно: никакого подозрительного света или стонов. Дом как дом.

Николай отпер дверь, – да неужели хоть кто-то здесь запирается! – зажёг свет в сенях и пропустил меня внутрь.

– Располагайся, – гостеприимно предложил он. – Я пока освобожу твою машину от моего барахла. Надеюсь, завтра на подстанции нам выдадут новую машину или починят эту.

– Тебе помощь нужна? – вежливо поинтересовалась я, прекрасно помня, сколько всякого медицинского добра сейчас находилось в моей красавице.

– Справлюсь, – заверил меня мужчина. – Отдыхай.

Я не стала настаивать – работать ещё и тягловой лошадью совершено не хотелось. Поэтому я чинно устроилась на краю кровати, сложив руки на коленях, и принялась ждать, пока Николай разберётся со своими медицинскими приблудами и наконец-то соизволит напоить меня обещанным кофе.

Долго у Николая засиживаться я не стала: у нас обоих был трудный день, да и доктору утром рано вставать и продолжать развлекать местных пенсионеров. Выпив кофе, – очень приличный, к слову, – с земляничным вареньем, я поблагодарила мужчину за гостеприимство, после чего покинула бывший ведьмин дом.

Подъехав к собственному дому, я сразу же заметила слабый оранжеватый огонёк в окне: бабушка явно не спала. Мне стало стыдно: я усвистала на весь день и даже не предупредила её. Старушка, наверняка, переживает, места себе не находит от волнения.

Как оказалось, волновалась я зря. Войдя в сени, я сквозь приоткрытую дверь увидела бабушку, стоявшую на коленях возле стола, на котором была установлена зажжённая свеча в металлическом подсвечнике, а рядом с ней – икона с изображением Иисуса Христа.

– Владыко Господи небесе́ и земли́, Царю веков! Благоволи отве́рсти мне дверь покаяния, ибо я в болезни сердца моего молю Тебя, истиннаго Бога, Отца Господа нашего Иисуса Христа, – бабушка выкрикивала каждое слово молитвы так громко, словно надеялась докричаться до небес. Мне почему-то стало жутко: красноватый отблеск свечи на бледном лице вкупе с лихорадочно блестящими глазами и простёртыми куда-то вверх руками придавал облику старушки некую демоничность. А она тем временем всё продолжала декламировать во весь голос: – Света миру: Призри многим Твоим благоутробием и приими́ моле́ние мое; не отврати его, но прости мне, впадшую во мно́гая прегрешения. Ибо ищу покоя и не обретаю, потому что совесть моя не прощает меня. Жду мира, и нет во мне мира, по причине глубокаго множества беззаконий моих. Услыши, Господи, меня, в отчаянии находящуюся. Ибо я, лишенная всякой готовности и всякой мысли ко исправлению себя, припа́даю к щедро́там Твоим: помилуй меня, поверженную на землю и осужде́нную за грехи мои. Обрати, Господи, плач мой в радость мне, расторгни вретище и препояши меня веселием. И благоволи, да получу успокоение, как избранные Твои, Господи, от которых отбежали болезни, печаль и воздыхание, и да отверзется мне дверь Царствия Твоего, дабы, вошедши с наслаждающимися светом лица Твоего, Господи, получити мне жизнь вечную во Христе Иисусе Господе нашем. Аминь.1

Я попятилась назад, отступая в самый дальний угол, чтобы бабушка не узнала о моём присутствии. Казалось бы, мне должно стать легче: бабуля не сошла с ума, просто чересчур рьяно проявляет свою религиозность. Но спокойней на душе почему-то не становилось.

Весь остаток ночи я, сидя на неудобном табурете в сенях, слушала разнообразные молитвы в исполнении бабушки – угомонилась она только под утро. Дождавшись, пока силы наконец-то покинут её, и она уснёт, я, немного подумав, направилась за советом обратно к Николаю. Учитывая, что лёг он спать всего несколько часов назад, с моей стороны это было форменным свинством. Но я, правда, не представляла, к кому ещё можно обратиться за советом.

Естественно, в столь ранний час, – небо едва-едва было тронуто рассветом, – Николай ещё спал. Причём спал, даже не потрудившись запереть дверь. Так что, постучав пару минут из вежливости и не дождавшись ответа, я просто и без церемоний вошла в дом и беспощадно растормошила спящего мужчину. За что была награждена потоком нецензурных слов, которые приличному человеку, – врачу! – знать было не положено.

– Подъём, Коля! – сдёрнув с него одеяло, строго проговорила я. – Разговор есть.

– Женя, ты спятила! – в сердцах воскликнул Николай, затем дотянулся до телефона, лежащего на столе. – Боже правый, пять утра! Женщина, какого хрена ты меня разбудила? Я ещё полтора часа мог спать!

– На том свете выспишься, – парировала я. – Давай, вставай. Я пока заварю тебе чай и приготовлю завтрак.

– Дурдом просто, – недовольно пробурчал фельдшер, но всё же соблаговолил сесть и даже принялся одеваться. – Ты можешь объяснить толком, что случилось? Бабушке плохо?

– В некотором роде, – уклончиво ответила я, хозяйничая у печки. – Я раскрыла тайну её невидимого собеседника.

– И? – несмотря на сонный вид, Николай выглядел крайне заинтригованным.

– Она общается с Богом! – торжественно сообщила я, патетично подняв руки к потолку.

– И что он ей отвечает? – настороженно спросил мужчина

– Надеюсь, что ничего, – искренне ответила я, а затем пояснила: – Она ему молится. Зажигает свечи, встаёт перед иконой на колени и молится. Но очень-очень громко. Это нормально?

– А я почём знаю? – Николай широко зевнул, прикрывшись ладонью. – Я не психиатр и не психолог. Но если Бог ей не отвечает и ничего не велит делать, например, устраивать жертвоприношения во имя его, то всё нормально. Многие люди в старости ударяются в религию.

– Она и раньше была очень религиозна, – справедливости ради заметила я, наливая на сковороду масло и разбивая на неё три яйца.

– В самом деле? – Николай натянул джинсы, а затем, совершенно не озаботившись надеть ещё и футболку или майку, подошёл ко мне, щеголяя обнажённым торсом с неплохо проработанными грудными мышцами и даже лёгким намёком на кубики пресса. – А ты знаешь, что Анну Степановну считают ведьмой?

– Слышала, – мрачно подтвердила я. – Но это всё чушь несусветная! Бабушка всю молодость проработала ветеринаром при колхозе. Какая из неё, к чёрту, ведьма!

Николай в ответ лишь пожал плечами и вытащил из навесного шкафчика две тарелки, две вилки и две чашки.

– Я тоже сильно удивился, когда узнал, – признался он. – В моём представлении ведьмы должны выглядеть как-то иначе… более пугающе, что ли. А тут обычная милая старушка, пусть и очень одинокая.

Это был камень в мой огород. И мне совершенно нечего было на него ответить.

– Когда я жила здесь, в деревне, про этот дом, – я обвела рукой обстановку, – тоже говорили, что здесь жила ведьма.

– Я знаю, – кивнул Николай. – Из-за этих слухов дом стоил сущие копейки, поэтому я его и купил.

– И что? Видел здесь что-нибудь странное?

– Ровным счётом ничего. Ну, разве что детвора всё время вокруг околачивается и так и норовит забраться внутрь.

– Почему же ты тогда не закрываешь дверь? – удивилась я.

Николай нахмурился.

– Всегда закрываю. Кстати, как ты вошла внутрь?

Я замерла: по спине пробежал неприятный холодок.

– Дверь была открыта, – тихо проговорила я, растерянно глядя на мужчину.

– Наверно, совсем замотался вчера и забыл запереть после того, как ты ушла, – легкомысленно отмахнулся он, быстро найдя объяснение. – Впредь буду внимательней.