Евангелие рукотворных богов

Глава 14

Дитя страха и недоверия. Восхищение вызывает стройное тело твое в глазах создателей, ужас порождает среди врагов и невыносимые страдания несет поверженным. Ты – архангел, грозным вершителем судеб в столпе огня и грома яростно рвешься в небеса. Суть твоя – смерть и разрушение, но имя тебе, данное творцами, – Тополь. Есть ли в мире сила, превосходящая тебя в безудержной ярости? Десятью солнцами изливают на землю гнев братья твои. Колесит по миру неуловимым призраком, ждет своего часа в надежде расправить крылья Скальпель. Скрылся, замер в глубокой шахте за тяжелыми скрижалями сводящий с ума сотней лживых обличий Сатана.

Там, где нет ничего, это самое ничего приобретает весьма замысловатые формы. Изящные бедра выглядывают из-под сотканной из паутины туники, и черноволосый силач, хоть и повидал всякого как в теперешнем, так и в тысяче других отличных воплощений, нехотя косится на соблазнительные абрисы. Владелицу дивных ног это могло бы порадовать или развеселить, она способна даже рассердиться – все зависит от настроения, но обстановка складывалась не лучшим образом, отодвигая на задний план любые эмоции.

– Радегаст, мы ответим, когда нас спросят?

– Да, – рычит мужчина-воин.

– Что мы ответим, Радегаст?

– Правду.

– Это будет вмешательство – после этого начнется цепная реакция.

– Если все так плохо – может быть, я…

– Нет-нет, достаточно! Что со стаей?

– Я им не хозяин! Отвлекаю пока. Или ты предлагаешь переловить их поодиночке, этих бестий, скачущих среди измерений резвее Психопомпа?

– Да… они слушали лишь Гекату.

– А она не слушала никого. И, наверное, правильно делала.

Женщина с совой на плече утомленно массирует виски. Даже такой человеческий жест полон неземной грации и соблазна. Опять этот беспредметный спор…

– Радегаст, согласись, мы ведь совсем не боги, а лишь посредники тех сил, природу которых сами до конца не понимаем.

– И что?!

– Драконьи наездники, эти существа, они тоже способны поглощать энергию возносимых молитв.

– Не они – их Матка! И вообще – добрая жертва питает даже душу смертного.

– Не скажи – это другое. Я боюсь.

– А я – нет!

– Ты тоже боишься, Радегаст, только по-своему. Я думаю, они идут нам на смену.

– Черта с два! Мы – боги! Мы – правильные боги, хорошие боги, честные боги… Ты ответишь, когда тебя спросят?

– Не знаю… пока – не знаю.

Мужчина закатывает глаза, потом с ревом оборачивается и швыряет в никуда свой рогатый шлем.

– Белка, – поясняет он озадаченной женщине. – Рататоск. Подслушивала.

Странные времена настали, если белок интересуют беседы богов, ну, или сущностей, считающих себя таковыми.

А судьба одного полуживого, далеко не самого ключевого мира заботит, пожалуй, одну только Смерть.

Степь – белая пустыня, поэзия безмолвия под аккомпанемент ветра. Высокие клочья ковыля размахивают высохшими метелками. Снег, снег, снег – сводящее с ума однообразие. Серая полоса гор по правую руку так же монотонна, как уходящая за горизонт плоскость слева, спереди и за спиной. Что же он дует все время в лицо? В какую бы сторону ни шли, все тридцать четыре дня перехода, все время в лицо. И это не легкий, ласкающий бриз, это вьюга, обжигающая, колкая и вездесущая, выдавливающая слезы и тут же замораживающая льдинки в уголках глаз. Шаг за шагом – на запад.

Проводники, два малоразговорчивых тывинца, провели отряд в обход ордынских стойбищ до небольшого села Самагалтай за двенадцать дней, петляя по едва заметным тропам то на юг, то на юго-запад, а то и вовсе на восток. В селе оба остались, у кого-то из них там были родичи, а после зимы они планировали вернуться в Азас, потому как «порядок там». Дальнейший маршрут группы представлялся прямым, как палка, по желтой линии дороги на подаренной Санычем карте.

– Там Орды не будет, – напутствовали на прощанье проводники. – Видите горы? Это хребет Тану-Ола. Тыва за ним, на севере.

– А здесь? – спросил Брат.

– Тут граница – мало кто живет.

В том, что мало кто живет, путники убедились практически сразу. Населенные пункты, отмеченные на довоенной карте, встречали странников пустыми домами, пограничные посты с грозными надписями скрипели покосившимися, распахнутыми настежь воротами.

– Южная граница империи, – рассказывал Брат, – только она здесь условная, полоса на карте, и до войны так было.

– Что так?

– Дальше – дикая степь, кому она нужна? Территория, как тогда шутили, самой независимой страны в мире.

– Это почему?

– Потому, что от нее ничего не зависело.

Юмора из прошлого никто не оценил. Так и шли – справа хребет Тану-Ола, слева призрачная граница самой независимой страны, спереди и сзади пустые села и километры дороги. Проводники советовали дней через десять пути осесть где-нибудь на три месяца, переждать самые лютые морозы. Указывали на карте село Хандагайты, удаленное от Самагалтая верст на триста, мол, там зазимуйте, но село уже одиннадцать дней как осталось за спиной, а они шли и шли, останавливаясь только в помеченных на плане пустых зимовьях, устраивая дневки после каждого перехода для пополнения припасов и отогревая у ржавых печурок отмороженные пальцы. Добывать пищу в безжизненной степи было все труднее, в ход уже пошел неприкосновенный запас, но тяжеленные рюкзаки не становились от этого легче, и только движение не позволяло телу упасть. Мороз усилился настолько, что в пути даже не разговаривали – стоило открыть рот, и ледяная корка сковывала язык.

На горизонте маячили темные точки – Кызыл-Хай, последний поселок на маршруте, после которого дорога на карте приобретала вид пунктирной линии.

– Может, здесь остановимся? – спросит вечером чуть-чуть отогревшаяся Стерва.

Ключник смерит ее воспаленным взглядом, потом посмотрит на смущенного Брата, прячущего взгляд Руса, на Ванко, разучившегося плакать, и молча кивнет головой.

И потянется к гитаре забывшая ощущение струн рука, и польются, лаская утомленную душу, слова старой песни.

До Белой останется около пятисот верст, но продолжить путь они смогут только через четыре долгих месяца…

Тюнгур. Раннее утро.

Ровно год назад двенадцатилетний парнишка рассмотрел на свою беду слабое копошение в ледяной пустыне. Не заметь тогда Ванко израненного Ключника, кто знает, быть может, множество смертей, произошедших за этот год и, тем более, еще предстоящих, искупила бы гибель всего одного человека. Ну, подобрали бы позже заметенное поземкой окоченевшее тело незнакомца, предали бы земле, да и забыли – не впервой. Полусожженный хутор не стал бы логовом разбойников, терроризирующих поселки на всем течении Куты, как это происходит сейчас. Осетрово не лежало бы в забытьи, и Полку, не исключено, удалось бы объединить разрозненные поселения в подобие государства. Лекарь был бы жив и мог бы в будущем… хотя, пожалуй, хватит и одного обладателя сверхъестественных способностей. Сохранилось бы странное сообщество метаморфов, и плоды экспериментов Вия вдруг породили бы новую, совершенную расу существ. Орда, по примеру древней воинствующей структуры, собирала бы дань со все расширяющихся территорий, увеличивая зону влияния. Даже никому не заметной гибели маленького человека, проводника Ринчиндабы, могло не случиться. И еще не забывайте о драконах. Наверное, в одной из множества реальностей подобное произошло и события приняли именно такой оборот. Или имел место лишь один из предложенных вариантов, а может, произошло нечто иное, в корне отличающееся и невообразимое. Странная штука – Время, и неожиданные фокусы способно оно вытворять с Историей.

Ровно год назад, жаль только, никто не считает дни, никто не ведет летопись происходящего, не пытается создать жизнеописание-евангелие. Пока не пытается.

Посмотреть сейчас на Ванко, ведь выходит – он всему виной, ровно год назад – мальчишка, розовощекий, любознательный деревенский подросток. А теперь? Волчонок, мосластый, вытянувшийся, ему тринадцать, но выглядит намного старше. Может, это из-за взгляда? Ведь в его глазах – сила и уверенность. Не так давно, уже после зимовки в Кызыл-Хае, на просторах Чуйской степи в одной из стычек с бродягами он убил своего первого противника. Честно убил, его навыки – плоды тренировок с Ключником, скучные зимние вечера располагают к учению. И убил достаточно легко: Рахан – прекрасный учитель, а большинство блуждающего по миру отребья до сих пор полагаются лишь на грубую силу и численное превосходство. Теперь он даже не Ванко, в боевом порядке имена должны быть короткие и внятные, теперь он Ван, и свое место в построении он знает четко.

Кстати, никто не слышал о воинственном племени ванов, последователях неистового божества Одан Хана, или преданий о ванийских наемниках? Ах да, первые упоминания о ванийцах появятся лет этак через сорок после описываемых событий.

В общем, Ванко изменился. Конечно, изменились все, в большинстве своем похудели, да шрамы Ключника зажили и приобрели вид какого-то зловещего узора на лице, изменились все, но Ванко, Вана теперь не узнал бы и покойный отец.

Тюнгур, маленький поселок на берегу Катуни, откуда обычно начиналось паломничество на Белуху. Так и сейчас – традиция. До вершины чуть больше пятидесяти верст на юг.

Раннее утро. Молочный туман скрывает все вокруг, но перед шестью путниками-бойцами он начинает расступаться, отдергивая свои густые щупальца, неохотно сползая в реку. Десяток минут, и о недавнем мареве напоминает лишь узкая змейка пара, клубящаяся над руслом. Узкий подвесной мост, переброшенный через Катунь, ждет новых странников. Сколько лет не ступала нога человека на его покрытие? Выдержит?

– Вперед, – сплевывает Брат, нарушая торжественность момента, он бывал в этих местах и имеет право вести за собой отряд. – С богом.

Нога в поношенном ботинке ступает на деревянный настил…

Шли легко – не пропали даром уроки Брата, учившего правильному дыханию, да и тренированные сухие мышцы путников давно уже воспринимали нагрузку как нечто само собой разумеющееся. В районе полудня, когда спускались в долину реки Аккем, что в числе многих струится с белой вершины мировой горы, миновали небольшую избушку-зимовье.

– Быстро идем, – прокомментировал Брат. – Обычно в этом месте первую ночевку устраивали, а мы, глядишь, к вечеру еще на Панораму выйдем.

– Куда? – переспросила Стерва.

Опыт переходов уже позволял непринужденно, без одышки беседовать даже на подъемах и спусках.

– Панорама – место, откуда впервые открывается Белуха.

– Ну, посмотрим, какая она, ваша гора счастья.

– Не разочаруешься.

К Панораме действительно вышли за один день, но насладиться прелестями горы было невозможно – стемнело. Зато утром всех разбудил восторженный возглас выбравшегося из палатки Руса. Вслед за ним вывалили наружу все. И обомлели.

Окруженная поросшими лесом горами, на фоне начинающего светлеть неба, двумя идеальными пирамидами вонзалась вверх, сверкая ослепительной белизной и отсвечивая золотом, она – Вершина Мира.

Как когда-то закопченный дымом пожарищ, излучающий смертельные испарения театр-реактор вызывал ассоциации со входом в Ад, так грациозная Белуха с ее правильными пиками и отвесной стеной-седловиной воспринималась как Врата Рая.

– Боже… – прошептала Стерва; отчего-то созерцание бесконечно прекрасного, как и отвратительные зрелища, всегда напоминает о Вечном. – Боже, это… это…

– Гора Белая, – продолжил Брат. – Седловина – Аккемская стена, полторы тысячи метров почти вертикального подъема. Красиво?

– Это завораживает, – выдохнула девушка.

– Да, святое место. До стены еще около двадцати пяти верст. Будем идти по руслу Аккема, через Аккемское озеро, там по пути метеостанция была, может, снаряжением немного разживемся. Если все нормально, выйдем сегодня к Томским стоянкам – постройка такая легендарная у самой стены. Оттуда завтра – на штурм.

– А куда спешим? – поинтересовался Ключник.

– Погода. Середина мая, а в этих краях и раньше даже летом стабильности не было. Предсказывать можно только на сутки, самое большее двое. Сейчас ветер северный, значит, сегодня-завтра будет сносно, но стоит ветру поменяться: дождь, снег, да что угодно.

– Переждем.

– Может надолго затянуть, а у нас припасов только на десять дней. На брусничном чае долго не продержимся.

Всю дорогу до метеостанции Стерва пялилась вверх, разглядывая то и дело проступающую между верхушек елей вершину, несколько раз спотыкалась.

– Оторваться не могу, – оправдывалась она перед сделавшим замечание Братом, – такая громада, как будто небо поддерживает.

Ванко тоже то и дело поглядывал в сторону Белой. Грандиозно. Как гигантский хрустальный трон из старых сказок, возвышающийся посреди чистого темно-синего неба. Окружающего просто не существует – любое великолепие меркнет рядом с царственным величием.

Настроение испортил вид иссохших скелетов в помещении метеостанции. Двое несчастных, отрезанных от погибающего мира той страшной зимой, когда реальность содрогнулась от Удара. Пергамент мумифицированной плоти и рассыпающиеся листья ветхих журналов-дневников. Брат бережно открыл последнюю страницу. Корявый и рваный почерк скрывал не менее бессмысленное содержание. Это писал окончательно сошедший с ума человек. У одного из трупов отсутствовали конечности. В тексте – упоминание о незабываемом вкусе людского мяса. Такое произошло с тщательно подобранными на совместимость, привыкшими к одиночеству специалистами. Что говорить о простых людях? Брат аккуратно перевернул несколько желтых листков. Летопись последних дней. Брат прочитал молитву и вышел наружу – обыскивать небольшую постройку желания не было. Не столь щепетильный Рахан остался и некоторое время гремел утварью, но даже неплохая добыча (три комплекта кошек и два ледоруба) не смогла нарушить тягостного молчания. Ледорубы действительно пришлись кстати – идти вверх, опираясь сразу на два айсбаля, очень удобно.

К полудню добрались до озера.

– Там справа, – невпопад нарушил тишину Брат, – в Аккем впадает речка Ярлу.

– И что? – Стерва все еще была заворожена вершиной.

– Долина реки носит имя Долины Эдельвейсов. Считается, что там находится вход.

– Вход? Куда?

– В Шамбалу – волшебную страну. В другое измерение.

– Пойдем посмотрим?

– Быть там – не значит видеть. Хотя, знаешь, я тоже хотел бы еще раз побывать в Долине. Такая энергетика – даже больше, чем здесь, чувствуешь себя на пороге… чего-то далекого и прекрасного.

– Лимбо, – разговаривает сама с собой Кэт, – преддверие, один шаг.

– А идем, – неожиданно соглашается Брат, – свернем на часок. Заночевать и здесь можно – у озера зимовье есть. К Томским завтра выдвинемся. А Долина Эдельвейсов силы придает – они нам в ближайшие дни понадобятся.

Переправляясь через Аккем, вымокли и продрогли основательно, тем не менее, лишь вступили в окруженное скалами лоно Долины, ощущение нереальности происходящего навалилось на странников с удвоенной силой. Долина Вулканов, черные лавовые поля которой пришлось пересекать когда-то, уже вызывала ощущение, что они очутились в чуждой реальности, однако то было мертвое место, а здесь все было полно жизни, иной, отличной от привычных норм, но яркой и радостной. Причудливые склоны не устилала броская растительность – сами скалы переливались невозможными фиолетовыми, желтыми, бирюзовыми оттенками, рябящими глаз после темной мрачной серости гор на лесных берегах Аккема. Восхождение на Белуху – как странствие по загадочным измерениям, восхищенно подумал Брат, ведь впереди еще волшебное безмолвие ледяных пустынь и, если повезет добраться на противоположную сторону, молочные истоки белых вод Катуни, вытекающей из таинственной хрустальной пещеры. Белуха, ее подножия, верное название дали этому месту лучше разбирающиеся в эзотерике предки – Беловодие, Обитель Бессмертных.

– Вход. Я его чувствую, – прошептал Рус.

– Где? – Стерва тоже говорила вполголоса.

– Везде, там, тут, будто мое Я расщепляется на миллиарды атомов, впитывается и одновременно вбирает в себя каждый камень, каждую травинку, чтобы где-то на изнанке, не здесь, вновь собраться и обрести форму.

– Странно, – подтвердил Брат. – И у меня похожие ощущения, ты очень точно описал. А раньше считали, что должен открыться портал. Там, в Городе Солнца.

– Материя мира истончена до предела, – пробормотала Кэт.

– На камне, смотрите! – всхлипнула Стерва и протянула руку в сторону громадного, почти белого валуна, окруженного рукотворной стеной из булыжников и многочисленными невысокими башенками.

Наверное, именно это место Брат назвал Городом Солнца, но отнюдь не неказистое сооружение привлекло внимание бывшей наемницы – на вершине камня ярким шафрановым пятном выделялась сидящая фигура.

– Кто это?

– Человек?

– Здесь?

– Невероятно!

Медленно, словно боясь вспугнуть неожиданное видение, все шестеро двинулись в сторону Города Солнца. Чем ближе они продвигались, тем отчетливее становился виден странный хозяин этого места. На неправильной формы светлом валуне, лишь верхушка которого виднелась из земли, предполагая поистине гигантские размеры камня, сидел, скрестив ноги, сухощавый старик и по-отечески улыбался. Одет он был, несмотря на ощутимый мороз, лишь в яркую оранжево-желтую шелковую мантию, а снежно-белая длинная борода чуть развевалась при легких порывах ветра.

Как только отряд приблизился вплотную, старик легко, не меняя позы и уж точно не отталкиваясь руками, соскочил с места и оказался на земле. Невысокий, худощавый, бронзовая кожа, белый ежик коротких волос. И светящиеся глаза излучают любовь и участие.

– Приветствую странников у врат Шамбалы! – нараспев и чуть с усмешкой произнес он чистым голосом.

– Приветствуем, – ответил за всех Брат, – но… кто вы?

– Махарадж, Хранитель-защитник – не важно. Важно – зачем я здесь.

– И зачем? – спросила Кэт, похоже, эта беседа была в ее компетенции.

Старик задержал взгляд на ее бездонных синих глазах и чуть склонился в почтении:

– Госпожа, я посмею отговаривать Вас от восхождения.

– Это не обсуждается, Хранитель.

– Увы, тогда я вынужден принять меры и смогу остановить Ваших спутников.

– Не меня.

– Что сможет Госпожа одна?

– Получить ответы.

Старик покачал головой:

– Пустые ответы – ничто.

– Ты не сможешь препятствовать нам.

– Вы не повернете?

– Нет.

– Очень жаль, Госпожа, жаль. Вы неправы. – Хранитель развел ладони, наполовину скрытые широкими рукавами.

– Мы спасаем мир.

– От чего, Госпожа, и каким способом?

– Драконы, неужели тебя не волнует их присутствие, старик? А способы… их в такой войне не выбирают.

Старик снова полуулыбнулся:

– Драконы… в наших верованиях Дракон – священное, мудрое животное. Но дело не в этом. Ваши методы… гнев и ярость – они могут быть очень, очень разрушительными, гибельными. Для мира.

– Ты не оцениваешь реальной угрозы.

– Я призван оберегать этот мир. Госпожа, мы можем говорить без обиняков?

Кэт впервые задумалась.

– Я не знаю, с кем ты хочешь общаться, – помолчав, ответила она.

Старик согласно кивнул, обратил лицо к небу и закрыл глаза:

– Приди, адская, земная и небесная Бомбо, – начал он, и вокруг него замерцало серебряное сияние, – владычица широких дорог перекрестков… – Сияние поползло, охватило камень, вобрало в себя Кэт и замерло, оставив вне чуть размытой полусферы мыльного пузыря пятерых спутников, а Хранитель продолжал: – Ты, перед которой трепещут живые и мертвые, ты, дающая холодный свет разума и ввергающая во мрак безумия, ты, убивающая и дающая жизнь, жестокая смерть и великая мать, единая во множестве, древняя, как мир, и вечно молодая, Горго, Мормо, Луна в тысячах видов, брось свой взор, приди под сучий вой, возрадуйся – льется теплая кровь!

Старик легко полоснул острым ногтем по собственному запястью и тряхнул ладонью – мелкие рубиновые брызги разлетелись веером, преодолели призрачное препятствие и медленно, почти застыв в воздухе, продолжили свой полет, даже не думая падать на землю. Хранитель открыл глаза.

Стоящая напротив него девушка почти не изменилась. Та же рваная телогрейка, тяжелые, не по размеру сапоги на ребристой подошве, но одновременно словно иное существо легкой дымкой наложилось на фигурку Кэт. Тяжелыми складками спадает с плеч длинное платье. Тени громадных псов устроились у ног. В правой руке массивный факел с окованным верхом, в левой – громадное кольцо, связка из трех серебряных ключей.

– Да, – грустно говорит женщина-девушка, неизвестная-Кэт, – ты знаешь несколько имен, но разве это дает тебе Власть?

– Нет, конечно, нет. – Хранитель вежлив, не более. – Имена – их множество: Хелгин, Хэлль, Хекет, Геката, Кали, иных я не знаю, под тысячью солнц незнакомых миров они звучат по-разному, а три ваших аспекта так не похожи даже в единой сущности. Позвольте, я буду называть вас привычным мне именем? Кали?

– Кэт – сейчас и здесь.

– Как угодно, Госпожа. Остановитесь.

– Нет, Махарадж.

– Я не позволю. – Старик почему-то посмотрел на замершего вне границы Ключника. – Вы уничтожите мир.

– Нет, Махарадж.

– Ведь это не воля богов, всех богов.

– Нет, Махарадж.

– И что, Госпожа?

Кэт непреклонна:

– Нет, Махарадж.

Старик опустил лицо в ладони, вздохнул, поднял глаза и легонько хлопнул.

Тут же, рядом и невыносимо далеко, медленно, вне подернутой дымкой сферы, время начинает течь по-другому, из-за складок местности к пяти странникам устремляются стриженные наголо бойцы в желтых одеяниях. Их движения замедленны, размыты и смазаны, как и движения мгновенно, в том, их измерении разворачивающегося отряда Ключника. А девушка и старик, как в театре, безучастно наблюдают за вспыхнувшей битвой. Послушников в желтом вчетверо больше, чем гостей Города Солнца, но они безоружны и некоторые из них сразу падают – Рахан, не стесняясь, пользуется огнестрельным оружием, да и Брат тоже, но он, кажется, промахивается. А потом линия бойцов преодолевает короткое расстояние, и люди сталкиваются в рукопашной. И в тот же миг становится ясно – уровень подготовки бритоголовых монахов неизмеримо выше скромных сил пятерки. Женщина-тень все так же бесстрастна, но Кэт, реальная, трепетно вздрагивает, когда обманчиво медленно падает Ванко, потом Стерва, затем Брат и мгновением позже Рус. На ногах странным образом остается лишь Ключник. Он быстр, не так ловки и отточенны его движения, но в скорости солдат превосходит нападающих. Последних это не смущает, победа лишь дело времени. Похоже на то.

– А ты не боишься, – женщина чуть грустна, – что сейчас твои люди убивают Калкина – последнего Будду?

Старик внимательно всматривается в стремительные даже сквозь призму времени движения Ключника и качает головой:

– Нет, увы – это скорее пес, из тех, что тебе служат. – Внезапно лицо Хранителя озаряет печать понимания: – Твой возлюбленный! Твой брат! Воплощение Фенрира! Цербер порвал Цепь! О, великие Силы!

А лицо Кэт перечеркивает болезненная гримаса:

– Прости, Хранитель.

– За что?

– Ты еще не чувствуешь… Если бы ты меня не пробудил, они до сих пор плутали бы в неведении. Поверь, я их не звала, они чувствуют мое присутствие и идут.

– Кто, Госпожа?..

Пространство наполняется звенящей напряженностью, как потрескивающая стена могучей плотины за мгновение до того, как лопнут вековые скрепы, отдав мир во власть стихии.

– Стигийские псы.

Из ниоткуда, презрев законы мироздания, с противным скрежетом камня по стеклу возникают черные поджарые тени. Змеиные усмешки на узких мордах, частокол острых клыков, источающих ядовитую слюну, тонкие лапы, широкогрудые тела и извивающиеся петлями хвосты. Свора. Кто сказал, что их сотни? Их семь – просто бестии умеют быть одновременно в нескольких местах. Сейчас они счастливы – после многих годов разлуки вновь обрели свою Хозяйку, но что это, она в опасности? Опечалена? Ничтожные смертные атакуют… атакуют… собрата? Отца?! Псы заканчивают с послушниками быстрее, чем Хранитель успевает смахнуть со лба бисеринку пота. И уже все поле, ущелье Ярлу, Долина Эдельвейсов, устлано желтыми телами в ярких красных мазках. А псы, все семь, идут к Кэт, не обращая внимания на призрачную сферу, идут, ластятся, по-щенячьи виляя хвостами.

– Это конец, Хранитель? – Женщина-девушка печально треплет костяные наросты на головах послушно склонившихся тварей. – Теперь глупо говорить о равновесии? И нет смысла отступать?

– Пожалуй, да… – печально вздыхает Махарадж, – это конец.

– Прости, старик, я не хотела. Такой ценой… Зря ты пытался нас остановить.

Хранитель молчит. Кэт ласково отсылает собак:

– Прочь, и больше не смейте меня искать.

Псы, обиженно скуля, так, что содрогаются горы, медленно тают в пространстве. Уходят. Уходит и Кэт, покидая пределы сферы. У самой границы она замирает и оборачивается:

– Хранитель, если что-то случится с миром, я буду плакать о его судьбе.

Махарадж молчит. Слезы катятся из его глаз. Он плачет о ней.

А Ключник, пошатываясь и не понимая происходящего, смотрит, как из-под мутного непрозрачного купола показывается Кэт, прежняя, задумчивая и грустная. Сфера тает, меняя очертания, пропадает, растворяясь в воздухе, и снова в центре нелепого сооружения из каменных башенок, окруженного невысокой оградой, виден громадный, почти белый валун. А рядом, тяжело прислонившись к камню, стоит, опустив плечи, уставший, жалкий старик.

Хранитель останется здесь навсегда – даже в более поздних преданиях будут встречаться упоминания о странном отшельнике, живущем у белого камня среди разноцветных скал. Будут рассказывать, что старик существует с рождения нового мира, но сам он ни словом не подтвердит и не опровергнет эти предположения – предпочтет оставаться немым.

– Пойдем, – Кэт приблизилась к Ключнику и провела ладонью по часто вздымающейся груди, – они должны быть живы.

Действительно, хоть и бездвижные, соратники Рахана просто были без сознания. Больше всех досталось Русу – несколько переломов и сильно разбитое лицо. Ванко со Стервой пощадили – они без повреждений, а Брат, тот вообще уже пришел в себя. Он точно видел псов в действии и сейчас находился в подавленном состоянии. Как зомби, со стеклянными глазами он приподнял бесчувственное тело Стервы и поплелся за бережно несущим Руса Раханом. Кэт подошла к Ванко и тихонько потрясла его за плечо. Мальчик встряхнулся, словно пробуждаясь от глубокого сна, встал и, держа девушку за руку, последовал за печальной процессией.

Отряд остановился на берегу живописного Аккемского озера в маленькой избе-зимовье. Брат опустил тело Стервы на жесткие тесные нары и на ватных ногах вышел наружу. Там он повернулся лицом к священным пикам Белухи и упал на колени. Через некоторое время из избушки вышли Рахан с Кэт.

– Они пришли в себя, – сообщил Рахан проповеднику, – пусть полежат, монахи били по нервным окончаниям.

Брат не отреагировал – он плакал. Ключник постоял в нерешительности и опустился рядом на жухлую траву, Кэт прошла чуть вперед, к берегу, и повернулась лицом к горе. Молчание затянулось.

– Знаешь, – Брат по-детски всхлипнул, все также глядя в никуда, – историю о месте под названием Мегиддо?

– Поле последней битвы, – ответил Ключник.

– Да, последней битвы добра со злом – так говорят религии Запада. А на Востоке считают, что это произойдет у входа в Шамбалу. Здесь.

– И ты полагаешь?..

– Она только что произошла.

– Битва?

– Битва. Ведь это не обязательно столкновение многих ратей божественных воинств. Порой достаточно одного человека, единственного поступка, чтобы изменить ход Истории. Битва – понятие духовное.

– Что-то не похожи те монахи на адское воинство, – усмехнулся Ключник.

– Истинно, – Брат все так же старательно отводил взгляд, – согласно писанию, Добро побеждает потому, что в это хочется верить, потому, что это правильно. Но всегда есть вероятность, что вмешательство извне склонит чашу весов в другую сторону и восторжествует Зло.

– Что ты хочешь сказать? – Ключник нахмурился.

– Ты видел, КАК мы победили? Адские порождения… – Брат набрал полную грудь воздуха, – силы Зла… одержали верх… мы – пособники Тьмы!

Кэт смотрит вперед, на девственно-чистую вертикаль Аккемской стены. Тонкая фигурка у самой кромки воды. Солнце еще только клонится к западу, но зажатое меж двух хребтов озеро уже в тени, покрытое синим полумраком. А изумрудные горы по его сторонам упираются вершинами в ярко-голубое небо с белыми росчерками перистых облаков. Зеркало озера отражает белизну облаков, и кажется – небо перевернулось. Впереди, так же, как и озеро, скрывая боковые склоны за меньшими, придворными горами, вонзаются вверх подсвеченные золотистым нимбом солнечных лучей симметричные пики Белухи, стена между ними искрится и кажется идеально ровной. Краски отчетливы и насыщенны – режет глаза белизна, успокаивает взор зелень, и синева во множестве градаций, от нежно-голубого до пронзительного ультрамарина, заставляет сердце учащенно биться от восхищения. Весь мир вокруг прозябает в сумерках под давящей пеленой свинцовых туч, но здесь, в этом священном месте, солнечные лучи не встречают преграды. Разве все это похоже на торжество Тьмы?

– Законник! – Кэт резко повернулась, и безучастный Брат вздрогнул от шторма в глазах девушки. – Ты говорил, что знаешь легенды, связанные с Мировой Горой.

– Да. – Голос Брата задрожал.

– Шаманы рассказывают, что на этой вершине Небесная Птица повергла Дракона.

– Так говорят.

– Значит, Дракон – Зло?

– Не знаю, я ничего не знаю, – Брат низко склонил голову, – ничего…

Слова девушки становятся мягче:

– Ты слишком доверяешь символам, несчастный, и ищешь знаки там, где их может и не быть. Зло… Добро… Тому, кто привык делить мир на черное и белое, не дано познать многообразия красок радуги. – Потом, почти нежно: – Брат, наша битва еще впереди.

– Да, – Ключник пружинисто поднялся, – когда настанет мой Армагеддон, я почувствую.

Кэт задумчиво улыбается. Какие слова рвутся у нее наружу? Что девушка знает о жизненных циклах много больше, чем может сказать? Что мир подобен человеку – рождается, развивается, обретает зрелость, увядает и гибнет, оставив о себе лишь воспоминания и зародыш чего-то нового? А смерть мира, так же, как и людская, бывает тихой и незаметной или мучительной и агонизирующей, а бывает героической, прекрасной. Впрочем, опять же, что прекрасного в смерти?

Что думает Кэт, какие хочет сказать слова, не узнает никто. Невысказанные мысли – это как ветер в печной трубе, взвыл и затих, и нет о нем больше напоминаний…

На берегах Аккема задержались на двенадцать дней, пока Рус окончательно не поправился. Для пополнения припасов Ключник, взяв на подмогу Ванко, несколько раз возвращался к Тюнгуру. Не то чтобы у подножия Белой горы совсем не было дичи, но когда, в подтверждение слов Брата о невозможности охоты в святом месте, Кэт кивнула головой, Рахан решил не искушать судьбу. Брат, к слову сказать, все время оставался тихим и задумчивым, однако своими размышлениями ни с кем не делился. Невероятно, но погода все это время оставалась выше всяких похвал, лишь курящиеся вершины Белухи говорили о бушующих там ветрах, да тонкая корка льда по утрам на поверхности озера подтверждала, что ночные заморозки не приснились.

Утром тринадцатого дня вышли к Томским стоянкам. Тропа была почти не видна, а когда переправились через Верхнее Аккемское озеро, и вовсе пропала. Взору странников предстала широченная каменная дорога, усыпанная булыжниками разных размеров.

– Морена, – сказал Брат, – след, оставленный древним ледником. Идти можно везде – все, что могло осыпаться, уже осыпалось, а трещины давно забиты гравием. Вверх, до первого льда.

Через пару часов, преодолев неимоверный подъем, тяжелый даже для тренированных путников, отряд вышел к выбросившему длинный язык леднику.

– Теперь смотрите, – предупредил Брат, – вон каменистый гребень – курумник. Идем, сколько можно, по нему, след в след. Когда будем вынуждены переместиться на лед – удвоенное внимание. Лабиринт трещин. Кошки есть только у троих, поэтому строимся через одного. До Томских стоянок подъем легкий, главное – в ледопад не забуриться.

– Ледопад?

– Ледопад. Склон горы сам по себе неровный – выступы, обрывы и прочее. А ледник медленно сползает вниз, и там, где под ним возникают перепады, он ломается, трескается, дыбится торосами, сползает пластами. Заблудиться в этих нагромождениях льда проще простого, а трещины могут быть бездонными, выбраться из них порой невозможно.

Вопреки ожиданиям, подъем на гору оказался не упрямым карабканьем вверх, больше это походило на блуждание между скальных выступов и ледяных глыб. Только к вечеру отряду удалось выбраться к деревянному, обшитому железными листами, с почти плоской крышей и парой крошечных оконцев домику, прислонившемуся одной стеной к склону.

– Пришли, – вздохнул Брат и нырнул внутрь.

– Что это? – удивилась Стерва.

– Как что? Томские стоянки.

Томские стоянки внутри оказались вполне уютным помещением с длинным столом посередине и нарами вдоль стен. За дверью следовал небольшой тамбур, по обе стороны от которого было, к удовольствию Брата, свалено разное снаряжение. Кошки, хоть и ржавые, какие-то крючья, карабины и мятые каски.

– Живем, – усмехнулся Рус, сбросил рюкзак, устроился за стол поближе к окну и вытянул длинные ноги. – Тут даже дрова припасены, зря с собой волокли.

– Зря, не зря, – проворчал Брат, – оставим здесь, вдруг кому пригодится.

Рус от души рассмеялся:

– Ну ты дал… Кто же еще сюда потащится?

– Мы вернемся. – Брат горько улыбнулся барду. – Если не сможем взять вершину.

– Законник, – отчего-то последнее время Кэт обращалась к Брату именно так, – ты готов идти с нами?

Брат перевел взгляд на девушку. Такой обреченности в его глазах соратники не видели за все время длинного пути.

– Я пойду до конца. Даже если я поверну – мою душу уже не спасти. Ведь так?

На уставшего Брата не мигая смотрела синяя Вечность.

– Твоя душа в любом случае обретет покой, обещаю.

Отчего от такого странного обета ему сразу же стало легче?

Утром, готовясь к выходу на последний штурм и потягивая горячий чай, Рус неожиданно присвистнул. Он смахнул пыль с участка стены под окном, и взорам путников предстала выцветшая кривоватая надпись: «Ребята, постарайтесь не погибнуть!»

– Она всегда здесь была, – вздохнул Брат, – маленькая молитва Белухе.

Как рассказать о подъеме на гору? Кто не был, не сможет понять, каково это – идти, отдыхая после каждого шага. Кто не почувствовал, не поймет, что испытываешь, перевалив очередной бергшрунд. Что такое ночевка в тонкой палатке на такой высоте, что легким просто не хватает кислорода для полноценного дыхания. Каково это – держать на себе сорвавшуюся вниз связку из двух человек и по дюйму, обливаясь потом на пронизывающем ветру, тащить неподъемное бремя чужих жизней и надеяться на прочность собственных сухожилий и надежность старой веревки? Представь себе трещину шириной в самом узком месте около десяти метров, а противоположный край возвышается не меньше чем на пять. Как преодолеть такую преграду? Такое нельзя забыть, как нельзя забыть сумасшедший разбег прихрамывающего Ключника с разматывающимся, прикрепленным к поясу тросом. Сумасшедший разбег и прыжок в бездну, над которой просто зависает распростертое тело и медленно удаляется вперед и вниз, почти презрев законы тяготения. Почти – ведь надо-то вверх, но люди не птицы, нет. Как мгновенно группируется тело солдата, оказавшись совсем рядом с зеркальной вертикалью, и с широким замахом одновременно вонзаются в нее в брызгах хрустальной крошки кривоносые, взятые у Брата гривеля и лучшие, самые отточенные кошки. Клеймом в душах запечатлеется распластанное на далекой стене тело, и вечным зовом останется в ушах облегченный стон, когда Ключник застывает, перестает скользить вниз, оставляя на поверхности глубокие борозды и потеки крови от разбитого лица. Опять ему досталось, впрочем, хуже уже не будет. И не забыть его шумное дыхание, разносящееся на всю округу, будоражащее пласты снега на склонах, и звонкие удары ледоруба. А лавина? С чем сравнить мощь устремившихся масс в клубах снежной пыли? Восхождение. Подвиг, битва, битва с природой, с собой. Может, это и есть обещанный Армагеддон? Незабываемое. К вершине, в слепом мареве облаков, против ветра и непогоды – своя война у каждого из нас. Покорение.

И небо под ногами, под ногами, там, где облака, а вокруг – только белый пух, вата, клубящаяся у носков закованных в кошки сапог, и две уносящиеся вверх вершины, которым нет равных. Наверное – таким видят небо драконы. Или боги. Ты победил в очередном сражении. Разведи руки в стороны и кричи. Кричи, обезумев от счастья. Теперь ты болен горами. Всю оставшуюся жизнь, сколь бы долгой или быстротечной она ни была, ты будешь просыпаться среди ночи от этого крика. Торжественного вопля покорителя вершины. Пусть эта, сегодняшняя – лишь седловина между двух пиков Священной Горы.

Они сидели, прижавшись друг к другу спинами, дрожали от холода и смеялись от переполнявших душу чувств. Подарки Белухи – видения чужих измерений.

Такого нельзя увидеть на земле. Лед, холод, звенящая тишина, прерываемая порывами ветра, и никакой жизни – совсем другой мир. Но не это главное – окружающий мир совсем не похож на вершину горы. Остров в океане пара. Плотная пелена облаков затянула небо до самого горизонта – погода к середине восхождения испортилась окончательно, однако здесь, в отличие от склонов, солнечно и ясно. Все потому, что верхняя граница облачности находится ниже, отряд протаранил эту завесу на пути к вершине, и поэтому место, где они сейчас находятся, – остров, парящий над облаками. Откровение – увидеть облака сверху. Там, внизу, бушует непогода, ветер с упорством вцепившейся в тряпку дворняги рвет и мечет. Здесь, вверху, от порывов ветра с востока защищает одна из величественных вершин, а осадков нет вовсе – только солнце играет на кристальных ледяных гранях, осыпая пики пригоршнями бриллиантов.

– Пришли, – прошептал Рус обветренными, воспаленными губами, – возле того разлома я думал, всё – свернем.

– Твой прыжок, – Брат повернулся к массирующему распухший перебитый нос Ключнику, – одно из самых захватывающих зрелищ, какие мне доводилось увидеть.

Рахан ухмыльнулся.

– Знаете, – задумчиво протянула Стерва, – если и есть на земле место, где можно говорить с богами, то это оно. Вслушайтесь.

Сквозь завывания ветра отчетливо проступал мелодичный серебряный перезвон невидимых бубенцов.

– Что это?

– Мелодия сфер, – черты лица Кэт расслаблены, – здесь сходятся воедино все миры локации. Пуповина, родник – точка соприкосновения.

Брат откинулся на холодный гранит скалы и закрыл глаза. Странное ощущение – пустота в душе словно уходит, заполняется тягучим нектаром умиротворенности. Сознание уже не стеснено границами черепной коробки, расплывается аморфной массой по всему телу, робко проникает в окружающее пространство. Нирвана.

– Не стоит расслабляться, – предупредила Кэт, – испытание вечностью могут выдержать лишь очень сильные духом. Связь с телесными оболочками может прерваться, и тогда…

Да, в таком случае восхищенный дух воспарит над бренным телом, оставив плоть во власти суровой реальности, и следующие покорители вершины, если таковые найдутся, обнаружат здесь оледеневшую мумию с блаженной улыбкой на лице. Брат встряхнулся – хорошего понемножку.

Кэт поднялась:

– Пора. – Жестами приказала спутникам встать вокруг нее, осмотрелась. Затем пробежала между товарищами мелкими шажками – вытоптала в снегу дорожки, соединяющие каждого из стоящих с остальными четырьмя, вновь вышла на середину и опустилась на колени.

Брат нахмурился – пентаграмма, заключенная в пятиугольник. Далеко не самый приятный знак для истинно верующего в Единого бога.

– Постой, – окликнул он Кэт, – какие ответы ты хочешь получить?

Девушка пожала плечами:

– Как уничтожить Звезду.

– А это надо делать?

– Конечно.

– Зачем? Может, они пришли нам помочь?

– Они пришли занять наше место.

– Я не верю.

– Не веришь? Посмотри вокруг.

– Но война – дело наших рук, мы сами…

Кэт посмотрела на Брата как на неразумное дитя. Заговорил Ключник:

– Ты так ничего и не понял. Нас нужно было лишь подтолкнуть, чтобы мы начали уничтожать друг друга. И у Них это прекрасно получилось. Не мешай ей.

Кэт сбросила с головы каску, нахлобученную Ключником перед началом подъема, сняла вязаную шапочку с прорезями для глаз и подняла лицо к небу. Губы ее беззвучно зашевелились.

Ветер стих. Окружающий пейзаж приобрел нарисованную неестественность – вроде все как прежде и в то же время чужое, незнакомое. Незаметно начал нарастать слышимый раньше где-то на пороге сознания серебряный перезвон, и вот уже прежние бубенцы набатом, бронзовым колоколом бьют по вискам. Воздух сгустился вяжущим киселем, жаром обдало лица, а ладони покрылись изморозью.

Не очень приятно оказаться под взором богов?

Дон-дон-донн. В унисон вибрации воздуха что-то коротко выкрикивает Кэт на незнакомом языке.

Дон-дон-донн. В нарастающем ритме стучит кровь в висках, а затылок сдавливает стальными тисками.

Дон-дон-донн. Легкие наполняются, и каждый вдох дурманит голову – так пахнет воздух после грозы.

Дон-дон-донн. Глазные яблоки сейчас взорвутся от невыносимого давления, и слезы ручьями бегут по щекам.

Дон-дон-донн. Суставы отдают ломотой, сухожилия подрагивают в такт сокращающимся, как под действием тока, мышцам.

Дон-дон-донн. Все тело, каждая его клетка пульсирует в резонанс с учащающимся биением мироздания.

Дон-дон-донн. Все быстрее и быстрее – вразнос.

Донн! Девушка без чувств падает на снег, и тряпичными куклами оседают обессиленные спутники.

Когда Ключник с Братом, справившись со слабостью, подошли к лежащей навзничь Кэт, она еще находилась без сознания. Рахан опустился рядом с ней и бережно положил ее голову себе на колени.

– Слушай, – позвал он Брата.

Губы девушки продолжали шевелиться, и слабый шепот был едва различим.

– Она с кем-то разговаривает, – пробормотал Брат. – Достучалась.

– Переводи – это твой язык.

Брат наклонился пониже и прислушался.

– Aeronavis matertris.

– Челнок матери…

– Terra ingeniosa colenti.

– Благодатная почва.

– Auferte malum ех vobis, – шепчут бескровные губы.

– Что-то об искоренении зла, – переводит Брат.

Пауза.

– Ultima ratio.

– Последнее средство.

– Какое? – спрашивает подошедшая Стерва, но Кэт общается вовсе не с ней.

– Ultima!

– Последнее…

Напряженное ожидание.

– Satan!

– Сатана?! – Переводчик бледнеет.

– И что это значит? – Похоже, Ключника не смущает упоминание о Князе Тьмы.

А шепот Кэт все ускоряется, захлебывается.

– Khartallahh!

– Dombaroff!

– Allessk!

– Uzshuur!

– Dershafisk!

– Shanhis!

– Не понимаю, не понимаю, – растерянно бормочет Брат.

– Переводи, – требует Ключник.

– Это не латынь!

– Переводи!

– Это бред! Ну – карталах, домбаров, алеск, ушур, дершафиск, шанхис. Абракадабра!

– Septem palatium!

– Седьмой чертог.

– In cubili oblivioni traditus! – бьется Кэт.

– Логово, – кричит Брат, улавливая знакомые слова, – забытое всеми логово!

– Логово Сатаны? – переспрашивает Стерва.

Брата тошнит, и он падает в обморок. А девушка открывает глаза.

– Последнее средство – Сатана, скрывающийся в забытом всеми логове, – мрачно подводит итог Ключник.